Текст книги "Ультиматум Борна (др. перевод)"

Автор книги: Роберт Ладлэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

– Ах ты, пьяное отродье...

– И опять ты не прав, Рэнди, – перебил его судья. – Алкоголик – несомненно, но пьяный... О нет! Я всегда остаюсь на грани трезвости. Кстати, это единственная причина, по которой я еще живу. И еще вынужден добавить, что, несмотря на свой богатый жизненный опыт, я всегда изумлялся, встречаясь с такими людьми, как ты.

– Убирайся, – угрожающе потребовал профессор.

– А ты не предложишь мне выпить, чтобы я не отвык от моей ужасной привычки?.. Боже мой, да тут наверняка с десяток непочатых бутылок!

– Возьми одну и уматывай.

– Благодарствую, я так и сделаю. – Старый судья подошел к столу из вишневого дерева, на котором стояли два серебряных подноса с несколькими бутылками виски разных сортов и бутылкой коньяка. – Гак, посмотрим, – продолжил он, оборачивая белыми вышитыми салфетками сначала две бутылки, а затем и третью. – Если я буду держать их плотно под мышкой, они будут похожи на кипу белья, которую я срочно несу в прачечную.

– Поживее!

– Будь добр, открой дверь. Мне чертовски не хотелось бы уроните одну из них, пока я буду возиться с дверной ручкой. К тому же если= она разобьется, это тебя не украсит – о тебе, по-моему, никогда не говорили, что ты злоупотребляешь алкоголем.

– Убирайся, – прошипел Гейтс, открывая старику дверь.

– Спасибо, Рэнди, – сказал судья. Выйдя в коридор, он обернулся. – Не забудь отослать чек в Пятый бостонский банк завтра утром. Пятнадцать тысяч...

– Пятнадцать?!

– Даю слово, ты и представить себе не можешь, что скажет генеральный прокурор, узнав, что ты беседовал всего-навсего со мной. До свидания, советник.

Рэндолф Гейтс захлопнул дверь и поспешил в спальню к телефону, стоявшему на тумбочке возле кровати. В небольших комнатах он чувствовал себя лучше: не возникало ощущения, что выставляешь себя напоказ, как это бывает в огромных помещениях. Спальня – это всегда что-то интимное, уютное, в ней сокращается риск, что к тебе, в твою личную жизнь кто-то ворвется без спросу. Звонок, который надо было сделать, настолько его нервировал, что он не сразу смог разобраться в инструкции по международным переговорам. Поэтому, все еще встревоженный, он набрал номер коммутатора.

– Я хочу заказать разговор с Парижем, – сказал он.

Глава 6

У Борна ужасно устали глаза: ему пришлось до боли напрягать зрение, изучая компьютерные распечатки, разбросанные на кофейном столике перед кушеткой. Он просматривал их уже почти четыре часа, забыв о времени, о том, что его «контролер» должен был бы уже давно связаться с ним. Его интересовал только след Шакала в отеле «Мейфлауэр».

В первой группе распечаток, которую он временно отложил в сторону, были иностранцы: мешанина из англичан, итальянцев, шведов, западных немцев, японцев и тайванцев. Тщательно проверена подлинность личности и документов каждого, а также обоснованность деловой или частной причины для въезда в страну. Госдепартамент и ЦРУ хорошо выполнили домашнее задание: за каждого лично и профессионально ручались по крайней мере пять заслуживающих доверия лиц или компаний. Все эти люди давно вели дела с фирмами в Вашингтоне и округе, ни у одного из них не было отмечено ложного или сомнительного ответа в анкете. Если человек Шакала среди них, – что нельзя исключить, – потребуется значительно более подробная информация, чем та, которую можно найти в распечатках. Возможно, еще придется вернуться к этой группе, но пока он продолжал внимательно читать. У него так мало времени!

Из оставшихся примерно пятисот американцев – постояльцев отеля – двести двенадцать были отмечены в одном или нескольких банках данных разведслужб, так как они входили в контакт с правительством. В отношении семидесяти восьми имелись явно негативные сведения: тридцатью одним интересовалась налоговая служба, что означало, что их подозревали в сокрытии или фальсификации бухгалтерских книг, а также – или наряду с этим – в том, что у них имелись счета в Швейцарии или на Каймановых островах. Это были пустышки и ничтожества, обычные богатые и не слишком умные ворюги. От таких "связных? Карлос должен шарахаться, как от прокаженных...

Оставалось сорок семь возможных кандидатов, мужчин и женщин. Одиннадцать супружеских пар с многочисленными связями в Европе, в основном в технологических компаниях и сотрудничающих с ними фирмах ядерной и аэрокосмической промышленности; все – под неусыпным присмотром разведслужб, поскольку считались потенциальными продавцами секретной информации агентам Восточного блока, а следовательно – Москве. Из этих сорока семи вероятных кандидатов, включая две из одиннадцати супружеских пар, дюжина совершила поездки в Советский Союз, всех их можно вычеркнуть: Комитет государственной безопасности стал бы помогать Шакалу еще меньше, чем Римский Папа. Ильич Рамирес Санчес, ставший позднее наемным убийцей Карлосом, прошел подготовку в учебном лагере «Новгород», где все было устроено на американский манер: бензоколонки и бакалейные лавки, магазинчики и закусочные с гамбургерами, где все разговаривали на английском с разными американскими диалектами – русский был совершенно исключен, – и только тот, кто прошел полный курс, допускался к дальнейшему обучению. Шакалу, конечно, это удалось, но когда Комитет обнаружил, что молодой венесуэльский революционер, сталкиваясь с чем-то, что ему не по душе, шел на физическое истребление объекта, это оказалось чересчур даже для наследников жестокого ОГПУ. Санчес был изгнан, и появился Карлос-Шакал. Итак, двенадцать человек, которые ездили в Советский Союз, вычеркиваем. Шакал не будет с ними связываться, потому что во всех звеньях русской разведки имеется не подлежащий отмене приказ о ликвидации Карлоса в случае его обнаружения: «Новгород» должен быть защищен любой ценой.

Круг вероятных кандидатов, таким образом, сужается до тридцати пяти человек: они были записаны в журнале регистрации отеля – девять супружеских пар, четыре женщины и тринадцать мужчин. Распечатки приводили факты и гипотезы, на основе которых каждому объекту была дана негативная оценка. По правде говоря, гипотезы значительно превосходили факты и слишком часто основывались на нелицеприятных оценках, данных врагами или конкурентами. Однако все они требовали изучения (часто приходилось преодолевать чувство гадливости), так как среди всего этого вороха информации могли оказаться слово или фраза, указание на какое-то место или чей-то поступок, как-то связанные с Карлосом.

Вдруг, нарушая сосредоточенность Джейсона, зазвонил телефон. Он непроизвольно моргнул, словно не сразу сообразив, откуда раздался этот звук, затем соскочил с кушетки, подбежал к столику и поднял трубку.

– Слушаю.

– Это Алекс. Я звоню из автомата.

– Ты поднимешься?

– Через главный вход я не пойду. Я договорился с администрацией о служебном. Сегодня после обеда туда поставили временного привратника.

– Перекрываешь все ходы и выходы?

– Во всяком случае, поблизости от тебя, – ответил Конклин. – Это тебе не в носу ковырять. Буду через несколько минут, стукну один раз.

Борн повесил трубку и вернулся на кушетку, чтобы продолжить изучение распечаток. Он выбрал три, которые привлекли его внимание, но не потому, что они явно указывали на Шакала. В них были вполне достоверные сведения о том, что эти трое людей, по-видимому, как-то связаны друг с другом, хотя и не афишируют свои отношения. Судя по их паспортам, эти три американца – две женщины и мужчина – друг за другом в течение шести дней прилетели в международный аэропорт Филадельфии восемь месяцев назад. Женщины прибыли из Марракеша и Лиссабона, а мужчина – из Западного Берлина. Первая – дизайнер, она посетила древний марокканский город, чтобы пополнить свою коллекцию, вторая – из руководства банка «Чейз-Манхэттен» и работает в отделе зарубежных операций; мужчина – инженер, работает в аэрокосмической промышленности и временно прикомандирован компанией «Макдонел-Дуглас» к военно-воздушным силам. Почему три настолько разных человека со столь непохожими профессиями вдруг в течение недели оказались в одном и том же городе? Совпадение? Вполне возможно. Но если учесть количество международных аэропортов, включая наиболее оживленные – Нью-Йорк, Чикаго, Лос-Анджелес, Майами, – то факт, что все они оказались в Филадельфии, кажется странным. Но еще более странно, что восемь месяцев спустя эта троица в одно и то же время очутилась в одном и том же отеле в Вашингтоне. Джейсону было интересно, что скажет Алекс Кон-клин, когда узнает об этом.

* * *

– Я уже распорядился, чтобы на каждого подготовили подробную справку, – сказал Алекс, утопая в кресле, стоявшем напротив кушетки и столика с распечатками.

– Ты знал?

– Это не так уж сложно... Разумеется, если просматривает компьютер... Он чертовски облегчает работу.

– Хоть бы черкнул! Я тут с восьми часов себе глаза ломаю.

– Я их нашел после девяти вечера и не хотел звонить тебе из Вирджинии.

– Ну а как другая «история»? – с любопытством спросил Борн.

– "История" – чертовски неприятная...

– "Медуза"?

– Это оказалось хуже, чем я думал. И что еще хуже, я не предполагал, что такое возможно.

– Звучит напыщенно.

– Это жалоба, – возразил отставной разведчик. – С чего же начать?.. Со службы материально-технического снабжения Пентагона? С Федеральной торговой комиссии? С нашего посла в Лондоне? А может, ты предпочитаешь верховного главнокомандующего войск НАТО в Европе?

– Боже мой!

– Да! Я могу добавить еще одного – покрупнее. Что скажешь о председателе Объединенного комитета начальников штабов?

– Боже, что это? Политический заговор?

– Это звучит слишком научно, доктор Гуманитарий. Попытайся представить себе тайный сговор, возникший давным-давно, но все еще действующий. Все они сидят на высоких постах и поддерживают друг с другом постоянную связь. Почему?

– С какой целью?

– Вот и я о том же.

– Но должна же быть какая-то причина!

– Попытайся представить себе их мотивы. Я об этом только что говорил, а все может оказаться проще пареной репы: вроде сокрытия грехов прошлого. Разве не это мы с тобой искали? Не группу бывших «медузовцев», которые пойдут на все, лишь бы их прошлое не выплыло на свет Божий?

– На них мы и вышли...

– Нет! Это вопиет нутро Святого Алекса, который чует, да объяснить не может. Понимаешь: они реагировали слишком быстро и бурно. Слишком много здесь сомнительного, а не того давнишнего, укрытого двадцатилетней пеленой.

– Ты меня не понял.

– Я и себя не понимаю. Выплыло что-то другое – не то, что мы ожидали, и я чертовски устал от ошибок... Но это не ошибка: ты сам сказал сегодня утром, что это может оказаться шпионской сетью. Я еще подумал, не сошел ли ты с ума. Я думал, может, мы найдем несколько шишек, которые не захотят, чтобы их взяли за ушко да вывели на солнышко и четвертовали за делишки двадцатилетней давности. Тогда мы смогли бы использовать их, заставить из страха делать и говорить то, что нам нужно. Но это совсем другое: это – сегодняшний день, и я не могу ни черта понять. Это больше чем страх, это – паника. Они словно обезумели от страха... Мы случайно зацепили крючком что-то, мистер Борн, и если использовать богатый словарный запас твоего друга Кактуса, восходящий к негритянскому фольклору, то скажу: «Штуковина может оказаться больше, чем кажется на первый взгляд».

– Нет рыбы крупнее Шакала! Во всяком случае, для меня. На остальное мне плевать!

– Поверь, я на твоей стороне и готов кричать об этом во всеуслышание. Я просто хотел, чтобы ты знал, о чем я думаю... За исключением краткого и неприятного периода, мы никогда ничего не скрывали друг от друга, Дэвид.

– Сейчас я предпочитаю имя Джейсон.

– Да, я знаю, – прервал его Конклин. – Мне оно ненавистно до глубины души, но я понимаю тебя.

– Разве?

– Да, – тихо ответил Алекс, закрывая глаза и кивая. – Я бы все отдал, чтобы изменить это, но я не в силах.

– Тогда послушай меня. Своим умом «мудрого змия» – так тебя назвал наш Кактус – разработай самый худший сценарий, какой тебе только придет в голову, и припри этих мерзавцев к стенке, да так, чтобы они не могли отвертеться и беспрекословно выполняли все твои условия. Потребуй, чтобы они притаились, но были готовы по твоему сигналу связаться с кем нужно и сказать что нужно.

Конклин виновато посмотрел на своего измученного друга и тихо сказал:

– Есть сценарии, с которыми мне не справиться. Я не стану делать еще одну ошибку, во всяком случае теперь. Тут потребуются большие способности – мне это не по зубам.

Борн сцепил руки, раздраженно потирая ладони. Он не сводил глаз с разбросанных перед ним распечаток. Прошло несколько секунд, и вдруг на него сошла странная умиротворенность: он откинулся на спинку кушетки и заговорил так же спокойно, как и Конклин:

– Ладно. У тебя откроются нужные способности – причем очень скоро.

– Каким образом?

– С моей помощью. Положись на меня. Мне потребуются имена, адреса, системы безопасности и график смены охраны, любимые рестораны, личные привычки, если о таковых что-либо известно. Засади своих парней за работу. Прямо сегодня вечером. Пусть работают всю ночь, если потребуется.

– Что, черт бы тебя побрал, ты задумал? – возопил Конклин, подавшись вперед. – Взять их дома штурмом? Вонзить шприц в жопу во время банкета?

– О последнем варианте я не подумал, – ответил, мрачно ухмыльнувшись, Джейсон. – У тебя действительно весьма богатое воображение.

– А ты – сумасшедший!.. Прости, я не хотел...

– Почему же? – спокойно отреагировал Борн. – Я ведь не читаю тебе лекцию о возвышении маньчжурской династии или династии Цинь. Коль скоро все знают, что со мной было, намек на мое безумие отчасти справедлив. – Джейсон выдержал паузу и, медленно подавшись вперед, заговорил вновь: – Но позволь заметить тебе, Алекс: может, я и забыл кое-что, но та часть моего интеллекта, которую сформировали ты и «Тредстоун», при мне. Я доказал это в Гонконге, Пекине и Макао и докажу снова. Я обязан это сделать – мне не остается ничего другого... А теперь давай выкладывай то, что знаешь. Ты упомянул нескольких человек, которые сейчас находятся в Вашингтоне... Один – из службы поставок Пентагона или что-то в этом роде...

– Материально-технического снабжения, – поправил его Конклин. – Это понятие охватывает значительно более широкую и дорогостоящую область: это генерал Суэйн. Потом есть еще Армбрустер, он – глава Федеральной торговой комиссии, и Бартон, который возглавляет...

– Он – председатель Объединенного комитета начальников штабов, – закончил Борн. – Адмирал Джек Бартон, «гроза морей», командующий Шестым флотом.

– Единственный и неповторимый! В прошлом – бич Божий на Южно-Китайском море, а теперь – самый почетный орденоносец.

– Повторяю, – сказал Джейсон, – засади своих ребят за работу. Пусть Питер Холланд поможет чем сможет. Собери всю информацию на каждого из них.

– Не могу.

– Что?

– Я могу получить информацию только о трех наших филадельфийцах, потому что они являются прямой целью нашего расследования в «Мейфлауэре» – точнее, ниточкой, ведущей к Шакалу. Но я и пальцем не могу тронуть пятерых – пока что пятерых – наследников «Медузы».

– Объясни, ради Бога, почему? Ты обязан. Мы не можем терять времени!

– Если мы оба будем мертвы, ход времени для нас остановится. К тому же это не поможет ни Мари, ни детишкам.

– О чем ты, черт бы тебя побрал?

– О причине моего опоздания. О причине, по которой я не хотел звонить тебе из Вирджинии. О причине, по которой я попросил Чарли Кэссета забрать меня в пригороде Вены, о том, почему до тех пор, пока он не приехал туда, я не был уверен, доберусь ли к тебе живым.

– Выкладывай.

– Ладно, изволь... Я и словом не обмолвился никому о том, что собираюсь заняться бывшими «медузовцами», – об этом знали только ты и я.

– Я еще подумал, когда говорил с тобой сегодня днем по телефону, что ты слишком уж секретничаешь. Чересчур, подумал я, учитывая место, где ты находишься, и то оборудование, которым вы пользуетесь.

– И место и оборудование оказались вполне надежными. Кэссет объяснил, что Управление не хочет, чтобы записи разговоров потом выплыли где не надо. Это самый надежный способ: никаких «жучков», никакой записи телефонных разговоров – ничего. Клянусь, я задышал спокойнее, когда услышал это.

– Так в чем же дело? Ты все время недоговариваешь...

– Потому что мне надо разобраться с другим адмиралом, прежде чем я двинусь в глубь территории «Медузы»... Эткинсон – наш ничем не запятнанный посол при Сент-Джеймском дворе, наш стопроцентный америкашка. Так вот Эткинсон сказал – что яснее и не выразишься. В панике он сорвал маски с Бартона и Тигартена в Брюсселе.

– Ну и?..

– Он сказал, что Тигартен сможет справиться с Управлением, если всплывет история о старом Сайгоне, потому что у него есть кое-кто в высшем эшелоне в Лэнгли.

– И?..

– "Высшим эшелоном" в Вашингтоне называют обычно первых лиц, а в Лэнгли – это директор ЦРУ... которым является не кто иной, как Питер Холланд.

– Ты сам мне говорил сегодня утром, что, по его словам, он и секунды не задумался бы, если бы ему потребовалось ликвидировать любого из «Медузы»...

– Говорить можно что угодно. А вот делать?

* * *

В это время в тысячах миль от них, по ту сторону Атлантического океана, в старом парижском предместье Нейи-сюр-Сен по бетонированной дорожке ко входу в кафедральный собор, построенный в XVI столетии и известный как собор Святого Причастия, медленно подошел старик в темном поношенном костюме. Колокола возвестили о начале литургии, и старик замер на залитой утренним солнцем дорожке, перекрестившись несколько раз и прошептав обращенные к небесам молитвы. «Angelus domini nuntiavit Mariae»[6]6
  Начальные слова молитвы к Пресвятой Богородице у католиков (лат.).


[Закрыть]. Он послал поцелуй барельефному распятию над каменной аркой, поднялся по ступеням и вошел в собор через огромные двери, заметив, как два священника неприязненно посмотрели на него. Извините, что мараю своим присутствием ваш богатый приход, толстозадые снобы, подумал он, зажигая свечу и ставя ее возле алтаря, но Христос говорил, что предпочитает меня вам. «Блаженны кроткие», ибо они унаследуют на земле то, что вы не успели разворовать.

Старик осторожно шел по центральному проходу, придерживаясь правой рукой за спинки скамеек, чтобы сохранить равновесие. Левой рукой он то и дело поправлял воротник, который был ему велик, и постоянно проверял галстук, словно желая убедиться, что узел в порядке. Его жена настолько ослабла, что теперь едва могла сложить этот чертов узел, но, как и в старые добрые времена, она сама проверяла все детали его туалета, прежде чем проводить его на работу. Она по-прежнему была для него самой прекрасной женщиной. Они оба смеялись, вспоминая те времена, когда она, стирая манишки, переложила крахмала и потом ругалась, что они стоят колом. В ту далекую ночь, когда он отправился в штаб этого распутника оберфюрера на улице Сен-Лазар с чемоданчиком в руках, она хотела, чтобы он выглядел настоящим чиновником. Оставленный в штабе чемоданчик, взорвавшись, снес полквартала. А двадцать лет спустя, зимним днем она так и сяк переделывала украденное им дорогое пальто, чтобы оно как следует на нем сидело, прежде чем он отправился грабить банк Людовика IX на улице Мадлен (банком управлял образованный, но неблагодарный бывший участник Сопротивления, отказавший старику в кредите). Да, хорошее было времечко... А потом наступили плохие времена, когда ухудшилось здоровье, а следом – совсем уж скверные времена, да что там говорить, времена настоящей нужды, которые длились, пока не появился один человек. Таинственный человек со странным именем, который предложил еще более странный неписаный контракт. Старик вновь обрел чувство собственного достоинства. Денег стало достаточно, чтобы позволить себе приличное питание и вино, одежду, которая не болтается, как мешок; теперь его жена выглядела как элегантная дама. Но что самое главное – теперь они могли приглашать врачей, облегчавших страдания его жены. Костюм и рубашку, которые были на нем сегодня, он вытащил из дальнего угла стенного шкафа. Он и его жена напоминали актеров из провинциальной бродячей труппы: у них были костюмы на все роли. Такова была их работа... Это утро, начавшееся перезвоном колоколов, возвещавших молитву к Пресвятой Богородице, также было посвящено работе.

Старик с трудом преклонил колени перед святым распятием, затем прошел в шестой ряд от алтаря, сел с краю, то и дело поглядывая на часы. Две с половиной минуты спустя он как можно незаметнее осмотрелся. Его слабое зрение успело привыкнуть к тусклому освещению в соборе. Теперь он различал предметы, хотя и не слишком четко. В зале было человек двадцать прихожан, большинство отрешенно молились, остальные не сводили глаз с огромного золотого распятия в алтаре. Однако он смотрел не на них. Вдруг он увидел того, кого искал, и понял, что все идет по графику. По левому проходу прошел священник в черной сутане и исчез за темно-красными шторками исповедальни.

Старик вновь посмотрел на часы, потому что для всего было свое время – этого требовал монсеньер. Прошло еще две минуты, старик связной поднялся со скамьи и направился ко второй исповедальне слева. Он отодвинул в сторону шторку и вошел внутрь.

– Ангелюс Домини, – прошептал он, вставая на колени и повторяя слова, которые он произносил, наверное, сотни раз за последние пятнадцать лет.

– Ангелюс Домини, сын Божий, – ответил невидимый в темноте человек за черной деревянной решеткой. Приветствие сопровождалось глухим покашливанием. – Благостны ли дни твои?

– Они стали благостны милостью незнакомого друга... мой друг.

– Что говорит врач о здоровье твоей жены?

– Он сказал мне то, чего не говорит ей, благодарю за это милосердие Господа нашего Христа. Кажется, несмотря ни на что, я переживу ее. Болезнь сжигает ее.

– Прими мои соболезнования. Сколько ей осталось?

– Месяц, может быть, два... Вскоре она не сможет вставать с постели... И наш контракт можно будет расторгнуть.

– Это что еще такое?

– У вас не будет никаких обязательств по отношению ко мне, и я принимаю это. Вы были добры к нам, благодаря вам я смог сэкономить кое-что, а теперь мне много не нужно. Честно говоря, зная, что меня ожидает, я чувствую ужасную усталость...

– Черная неблагодарность! – прошептал голос из-за решетки. – После всего, что я для тебя сделал, и всего, что я обещал тебе!

– Простите?

– Готов ли ты умереть за меня? – Конечно. Таков был наш уговор.

– Тогда, если рассуждать от противного, ты должен и жить для меня!

– Если вы хотите именно этого, само собой, я буду жить. Я просто хотел, чтобы вы знали, что вскоре я не буду для вас обузой. Меня легко заменить.

– Никогда ничего не предполагай за меня! – Задохнувшись от гнева, говоривший закашлялся. Глухой кашель подтвердил слух, который распространился по темным парижским улочкам. Слух о том, что Шакал болен и, возможно, смертельно.

– Вы – наша жизнь, вам – все наше уважение. Для чего я стану делать это?

– Ты только что предположил за меня... Да ладно... У меня есть задание для тебя, которое облегчит для вас обоих уход твоей жены в никуда. Ты проведешь отпуск в одном из самых чудесных уголков земли – вы оба, вместе. Деньги и документы возьмешь в обычном месте.

– Можно ли мне спросить, куда мы отправляемся?

– На остров Монсеррат в Карибском море. Инструкции получишь в аэропорту Блэкберн. Ты должен скрупулезно им следовать.

– Разумеется... Но опять-таки, можно ли мне спросить, в чем будет состоять мое задание?

– Подружиться с одной женщиной и ее двумя детьми.

– А потом?

– А потом... убить их!

* * *

Брендон Префонтен, бывший федеральный судья главного суда округа в штате Массачусетс, вышел из Пятого бостонского банка на Скул-стрит с пятнадцатью тысячами долларов в кармане. Это было пьянящее чувство для человека, который последние тридцать лет едва сводил концы с концами. После того как он вышел из тюрьмы, у него едва ли бывало за раз больше пятидесяти долларов. Да, денек был совершенно особенный, непохожий на остальные.

Не просто особенный, но и тревожный, так как он ни на секунду не мог поверить, что Рэндолф Гейтс уплатит ему сумму, хоть в какой-то мере приближавшуюся к запрошенной. Гейтс здорово сглупил, согласившись на его требование, тем самым выдав всю серьезность своих планов. Он преодолел себя, подавив дикую, хоть и не имевшую роковых последствий жадность ради чего-то, что несло в себе смерть. Префонтен не имел ни малейшего понятия ни кто была та женщина с детьми, ни какое отношение она имела к сиятельному лорду Рэндолфу Гейтсу, но кто бы они ни были, Дэнди-Рэнди явно не добра им желал.

Неприступная, напоминающая своей величественностью Зевса, влиятельная персона в мире юриспруденции не станет платить разжалованному, дискредитированному юристу, отверженному алкоголику и подонку, какому-то Брендону Патрику Пьеру Префонтену невероятно огромную сумму только потому, что в его душе вдруг зазвучали трубы архангелов. Душа этого человека скорее была во власти подручных Люцифера. А раз дело обстоит так, то Префонтену весьма выгодно кое-что, пусть даже немного, разузнать. Ведь всем известно, что малое знание – опасная штука: часто оно представляется более опасным тому, кто знает все, чем тому, кто располагает лишь разрозненными обрывками информации и у кого от страха глаза велики. Пятнадцать тысяч сегодня вполне могли завтра превратиться в пятьдесят, если Префонтен отправится на остров Монсеррат и начнет задавать вопросы.

Кроме того, подумал судья, – и его ирландская кровь при этом взыграла, а французская воспротивилась, – я не отдыхал уже много лет. Боже праведный, когда душа в теле еле-еле теплится, разве можно добровольно сделать передышку в этой суете?

Итак, Брендон Патрик Пьер Префонтен взмахом руки подозвал такси, чего он не делал в трезвом состоянии уже по меньшей мере лет десять, и велел скептически настроенному шоферу везти его к магазину мужской одежды «Луи» в Фандей-Холл.

– Что, разжился фальшивками, старина?

– У меня их хватит, чтобы дать тебе на парикмахера и на мазь от прыщей, парень. Давай, трогай, Бен Гур. Я спешу.

После того как он показал продавщице пачку стодолларовых купюр, та стала необыкновенно любезной и разложила перед ним кипу дорогой одежды. Средних размеров чемодан из блестящей кожи вскоре приобретет повседневный вид. Префонтен скинул поношенный костюм, рубашку и ботинки и надел все новое. Не прошло и часа, как он снова стал таким, каким был много лет назад – достопочтенным Брендоном П. Префонтеном. (Он всегда опускал второе П. – Пьер[7]7
  Пьер – пренебрежительная кличка, буквально означающая «воробей».


[Закрыть] – по вполне понятным причинам.)

На другом такси он доехал до своей меблированной комнаты на Джамайка-плейнс, где забрал самое необходимое, включая паспорт, который всегда держал наготове, чтобы в случае чего быстро исчезнуть (это всегда предпочтительнее тюремных стен), и отправился в аэропорт Логан. У таксиста на этот раз и мысли не возникло поинтересоваться, сможет ли он уплатить по счету. Одежда, само собой, никогда не определяла сущность человека, подумал Брендон, но она козырь, если кто-то не верит карте помельче... В справочном бюро аэропорта Логан он выяснил, что на остров Монсеррат совершают рейсы из Бостона три авиакомпании, и купил билет на ближайший рейс. Брендон Патрик Пьер Префонтен, конечно, летел первым классом.

* * *

Стюард авиакомпании «Эр Франс» медленно и осторожно катил инвалидное кресло сначала по пандусу, а затем на борт реактивного «Боинга-747» в парижском аэропорту Орли. В кресле сидела престарелая надменная дама, нарумяненная сверх всякой меры. На голове у нее была огромная шляпа с перьями австралийского попугая. Она смахивала бы на чучело, если бы не ее огромные глаза под буклями седых волос, неровно окрашенных хной, – глаза живые, проницательные, с искорками смеха. Они словно говорили каждому встречному: "Забудьте о том, mes ami[8]8
  Друзья мои (фр.).


[Закрыть], я нравлюсь ему и такой, и только это имеет для меня значение, а что касается вас и вашего мнения, так мне до него меньше дела, чем до кучи merde[9]9
  Дерьмо (фр.).


[Закрыть]". Она имела в виду старого человека, осторожно идущего рядом с ней, временами любовно, а может для равновесия, прикасавшегося к ее плечу. В этом касании было что-то лиричное и интимное, известное только им двоим. Если кто-нибудь вгляделся бы в лицо старика, то заметил, что временами у него на глазах появляются слезы, которые он мгновенно смахивает, чтобы женщина не успела это заметить.

– Il est ici, топ capitaine[10]10
  Он здесь, мой капитан (фр.).


[Закрыть], – объявил стюард старшему пилоту, который встречал пассажиров у трапа самолета. Капитан приложился губами к левой руке дамы, встал по стойке "смирно? и торжественно отдал честь седому старику, на лацкане пиджака которого виднелась ленточка ордена Почетного легиона.

– Для меня это большая честь, мсье, – сказал капитан. – Я командир этого экипажа, а вы – мой командир. – Они обменялись рукопожатием, и летчик продолжил: – Если мы можем чем-нибудь скрасить вам этот полет, скажите, мсье, без стеснения.

– Вы очень любезны.

– Мы все у вас в долгу – все, вся Франция.

– Да что вы, кто я такой...

– Едва ли можно так сказать о человеке, которого выделил сам великий Шарль[11]11
  Имеется в виду Шарль де Голль.


[Закрыть] и назвал настоящим героем Сопротивления. Такая слава с годами не блекнет. – Капитан щелкнул пальцами, делая знак стюардессам, стоявшим в по-прежнему пустом салоне первого класса: – Побыстрее, девушки! Позаботьтесь о бесстрашном воине Франции и его жене.

После этого убийцу, имевшего множество псевдонимов, проводили к широкой перегородке слева, где женщину осторожно пересадили с кресла на место у прохода; он расположился возле иллюминатора. Тут же были откинуты столики и откупорена в их честь охлажденная бутылка «Кристаля». Капитан поднял бокал и произнес тост, еще раз приветствуя супружескую чету, после чего вернулся в кабину; женщина лукаво подмигнула своему мужу. Через несколько мгновений в самолет пустили остальных пассажиров, многие из которых доброжелательно поглядывали в сторону престарелых «мужа и жены», сидевших в первом ряду. По салону разносился шепот: «Настоящий герой... Сам великий Шарль... В Альпах он лично уничтожил шестьсот бошей, а то и всю тысячу!»

Когда реактивный самолет разбежался по взлетной полосе и, с глухим шумом оторвавшись от нее, взмыл в воздух, престарелый «герой Франции», все подвиги которого во времена Сопротивления, как он сам помнил, сводились к тому, чтобы воровать, выжить во что бы то ни стало, обижать свою жену да избегать всяких трудовых повинностей, вынул из кармана документы. В паспорте на должном месте была его фотография, и только она была ему знакома. Остальное – фамилия, имя, дата и место рождения, специальность – все чужое, не говоря уже о внушительном списке наград. Они не имели к нему никакого отношения, но на тот случай, если кому-нибудь взбредет в голову справиться о каком-нибудь факте его биографии, надо было их повторить, чтобы тактично кивать в нужный момент. Его заверили, что человек, которому первоначально принадлежали имя и все эти регалии, был одинок, у него не осталось в живых родственников и близких друзей. Он съехал со своей квартиры в Марселе, якобы отправившись в кругосветное путешествие, откуда, судя по всему, никогда не вернется.