Текст книги "Сделка Райнемана"

Автор книги: Роберт Ладлэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

9 сентября 1943 года
Северное море

Из-за плотной завесы облаков, нависшей над Эссеном, эскадрилья бомбардировщиков «Б-17» не смогла нанести удар по этому городу, и тогда командир, несмотря на возражения остальных пилотов, наметил другую цель – судоверфь к северу от Бремерхафена. Данное место пользовалось у летчиков дурной славой. И вполне заслуженно. Указанный объект денно и нощно охраняли «мессершмитты» – самолеты-перехватчики, экипажи которых, прозванные отрядами самоубийц, комплектовались из «штук»[4]4
  Жаргонное слово в немецком языке, обозначающее отважных, готовых идти на смертельный риск летчиков.


[Закрыть] – молодых сорвиголов из маньяков-нацистов, рвавшихся в бой и шедших чуть что на таран. И необязательно из-за отважной своей натуры: нередко подобный поступок объяснялся их неопытностью или, того хуже, – плохой подготовкой.

Северное предместье Бремерхафена в данный момент представляло собой лишь цель номер два. Когда же оно было главной целью, бомбардировщикам придавался эскорт из истребителей Восьмой воздушной армии, снятый тотчас, как только этот район стал для бомбардировочной авиации второстепенным объектом.

Командир эскадрильи был человеком упрямым: недаром же он выпускник Уэст-Пойнта[5]5
  Уэст-Пойнт – военная академия США, расположенная в местечке под тем же названием, на юго-востоке штата Нью-Йорк.


[Закрыть]. И поэтому наметил не просто нанести бомбовый удар по вражескому объекту, а сделать это с малой высоты, что обеспечивало наибольшую точность попадания в цель. Его заместитель, находившийся в самолете, шедшем во фланге, пытался урезонить своего начальника, убеждая того, что даже при наличии боевого эскорта бомбить с такой высоты чистейшей воды безрассудство, без сопровождения же штурмовой авиации и истребителей и вовсе безумно, учитывая мощный зенитный огонь, который непременно откроют по ним. Но командир, оборвав резко помощника, отдал распоряжения относительно курса и прервал радиосвязь.

Как только бомбардировщики вошли в воздушный коридор над Бремерхафеном, отовсюду взметнулись в поднебесье немецкие истребители, а зенитные орудия обрушили на эскадрилью огненный шквал. Самолет командира стремительно пошел на снижение для нанесения точного бомбового удара, но был тут же сбит.

Заместитель командира, ценя жизнь пилотов и самолеты больше, чем начальствовавший над ними воспитанник Уэст-Пойнта, приказал немедля сбросить к чертовой матери все бомбы и, освободившись от груза, как можно быстрее набрать высоту, где их не достал бы зенитный огонь и истребители уже не так им были бы страшны.

Однако для некоторых экипажей данный приказ запоздал. Один из бомбардировщиков загорелся и вошел в штопор, оставив в небе трех парашютистов. Еще две машины получили такие серьезные повреждения, что начали сбрасывать высоту. Летчики и остальные члены воздушных команд подбитых самолетов поспешили спрыгнуть с парашютами. Те, кто оставался в живых. Остальные бомбардировщики, преследуемые «мессершмиттами», продолжали набирать высоту. Поднимались все выше и выше, пока не оказались наконец в безопасности. И тогда поступило распоряжение надеть кислородные маски. Но, как выяснилось, некоторые из них не давали никакого эффекта.

Четыре минуты спустя остатки эскадрильи шли уже чистым, безоблачным полуночным небом, казавшимся особенно ясным в условиях субстратосферы с ее разреженным воздухом. Сияли неправдоподобно яркие звезды, лила свой свет невероятно огромных размеров луна.

Путь был свободен.

– Штурман, – раздался в наушниках усталый голос заместителя командира, – будьте добры дать курс. На Лейкенхит.

Какое-то время никто ему не отвечал. Потом он услышал:

– Штурман убит, полковник. Нельсона нет больше в живых. – Это сообщил пулеметчик.

Вдаваться в подробности не было времени.

– Выполняйте команду, экипаж-три! – приказал полковник, находившийся во второй машине. – Навигационная карта у вас.

Курс был дан. Уцелевшие бомбардировщики, сгруппировавшись, сбавили высоту и, скользя под облаками, повернули в сторону Северного моря.

Прошло пять минут… семь… двенадцать… А потом и все двадцать. Видимость была прекрасная, и они должны были бы заметить побережье Англии по крайней мере минуты две назад. Пилоты недоумевали. Кое-кто из них поделился сомнениями с полковником, взявшим на себя теперь командование эскадрильей.

– Третий, вы точно выверили курс? – спросил он.

– Разумеется, полковник, – послышалось в ответ.

– Есть ли у кого замечания? – обратился командир к штурманам других боевых машин.

Оказалось, замечания были. Курс, высказывалось мнение, нуждался в корректировке.

– Дело, по-видимому, не только в координатах, полковник, – заметил вдруг капитан из бомбардировщика номер пять. – Мне, например, не удалось следовать в точности вашему распоряжению.

– О чем, черт подери, вы толкуете?

– Согласно вашим указаниям, мы должны держаться курса два-три-девять. Но на приборе у меня другие данные. Думаю, в нем какие-то неполадки…

Ему не дали договорить: в наушниках, перебивая друг друга, зазвучали голоса остальных пилотов поредевшей эскадрильи.

– У меня – один-семь…

– Я иду курсом два-десять-два. Мы движемся прямо на…

– О боже, на моем индикаторе – шесть-четыре…

– А я и не смотрю на стрелки: они показывают невесть что.

И затем наступила тишина. Все вдруг поняли. Поняли, что случилось нечто такое, что никак не укладывается в голове.

– Полагаться на приборы больше не будем, – прервал затянувшееся молчание командир эскадрильи. – Попробуем так дотянуть до базы.

Облака наверху расступились. Ненадолго, но и этого было достаточно, чтобы сориентироваться по солнцу.

– Вроде бы мы летим строго на северо-запад, полковник, – послышался в наушниках голос капитана из машины под номером три.

И снова – молчание. Опять же прерванное полковником, который сказал:

– Я поговорю сейчас кое с кем. Проверьте, у кого сколько горючего. Хватит на десять-пятнадцать минут, как у меня?

– Мы давно уже в воздухе, полковник, – отозвались с машины номер восемь. – Указанное время для нас – предел, больше нам не протянуть.

– Я полагаю, мы сбились с курса минут пять назад и теперь кружим на месте, – высказал мнение пилот бомбардировщика под номером восемь.

– Думаю, это не так, – возразили с самолета номер четыре. Полковник, находившийся в машине под номером два, на частоте, предусмотренной лишь для экстренных случаев, попытался связаться по радио с Лейкенхитом.

– Вы совсем близко от нас, насколько мы можем судить, – услышал он английскую речь. – А если точнее, в ничейной зоне, неподалеку от прибрежной оборонительной линии. И держите курс на Данбар, у шотландской границы. Как занесло вас сюда, полковник? – Хотя говоривший был явно взволнован, он четко формулировал свои мысли.

– Господи помилуй, не имею понятия! Можем мы где-то тут сесть?

– Наши посадочные полосы не приспособлены для приема стольких машин одновременно. Если бы речь шла об одной или двух, тогда другое дело.

– Заткнись, сукин сын! И немедленно дай курс!

– Но мы и в самом деле не в состоянии принять вас…

– Перестань трепать языком! Нам и так изрядно досталось! И топлива едва ли хватит и на шесть минут! Давай же, я жду!

Тишина в наушниках длилась четыре секунды. А затем заговорили из Лейкенхита – твердо, решительно:

– Полагаем, вы находитесь вблизи побережья Шотландии. Сажайте самолеты на воду… Мы постараемся прийти к вам на помощь, ребята!

– Лейкенхит, мы – это одиннадцать бомбардировщиков! А не стая уток!

– У вас нет времени, командир эскадрильи… Это все, что сможете вы сделать, исходя из реально сложившейся обстановки. И ко всему прочему мы не посылали вас туда. Садитесь же прямо в море. Остальное – наша забота… И да хранит вас господь!

Часть I

Глава 1

10 сентября 1943 года
Берлин, Германия

Министр вооружений Германии Альберт Шпеер поднимался по ступеням министерства воздушных сил, расположенного у Тиргартена. Он не замечал, что струи проливного дождя хлестали его по лицу, что его плащ расстегнулся, а китель и рубашка промокли. Министра душила ярость. Она буквально бесила его.

Безумие! Непростительное безумие!

Промышленные ресурсы Германии были на исходе. А ведь он может разрешить проблему. Необходимо привлечь весь промышленный потенциал оккупированных стран, их ресурсы рабочей силы. Нужны рабы!

Производство падает, актам саботажа нет конца.

А чего еще ждать?

И вот теперь пришло время жертв! Гитлер не может уже больше быть всем для народа, кумиром для всех! Он не дал людям ни роскошных «Мерседесов», ни оперных театров, ни первоклассных ресторанов. Зато у Германии танки, снаряды, корабли, самолеты. А это для фюрера – главное!

Но ему так и не удалось изгладить из памяти людской революцию 1918 года.

До чего же нелепо все! Человек, по воле своей созидавший историю и уже приближавшийся к осуществлению абсурдной идеи создания тысячелетнего рейха, вовсю спекулировал на многовековых чаяниях необузданной черни и недовольных масс.

Шпеер размышлял о том, сумеют ли будущие историки отметить сей факт. Смогут ли они осознать в полной мере, как нелегко было Гитлеру удерживать свою власть над соотечественниками. Какой он испытывал страх, когда узнавал, что производство потребительских товаров упало ниже прогнозировавшегося уровня.

Какой-то бедлам!

И все же он, рейхсминистр вооружений, держит под контролем ситуацию, сколь бы ужасной она ни была. И помогает ему в этом его вера в то, что время работает на него. Ждать осталось каких-то несколько месяцев, самое большее – шесть.

Как-никак у него – Пенемюнде.

Пенемюнде же – это ракеты.

Пенемюнде решает все!

Пенемюнде – истинный символ победы. Он обратит в руины и Лондон, и Вашингтон. Правительства Англии и США убедятся в тщетности своих попыток продолжать войну, пожирающую все новые и новые жертвы.

Те, у кого достанет ума, сядут за стол переговоров и заключат с Германией разумные, приемлемые для нее соглашения.

Все это будет. Если даже для достижения данной цели придется унять лишенных здравого смысла людей. Включая и Гитлера.

Шпеер знал, что не он один думает так. Фюрер явно начал сдавать. Окружил себя людьми недалекими, равными ему по интеллекту, с которыми только ему и легко. Однако дело зашло уж слишком далеко, создавая реальную угрозу рейху. Вчерашний виноторговец становится министром иностранных дел! Мелкий партийный функционер – министром по восточным вопросам! А бывший летчик-истребитель отвечает за экономику всей страны!

Да и сам он, Шпеер, не исключение. Некогда скромный, не известный никому архитектор, а ныне – министр вооружений.

Пенемюнде изменит все это.

И изменит его самого. Возблагодарим же заранее господа бога!

Но такое свершится лишь в том случае, если ему удастся сохранить Пенемюнде. Нет никаких сомнений в том, что этот научный центр успешно справится с поставленной перед ним задачей и создаст наконец то, ради чего и был учрежден. Если же Пенемюнде не будет, Германия проиграет войну.

Тем не менее кое-кто ставит под сомнение эффективность работы Пенемюнде. А этого делать нельзя, если не хочешь, чтобы Германию ждало поражение.

Капрал в парадной форме распахнул перед ним дверь. Шпеер вошел и увидел: места за длинным столом заняты лишь на две трети. Сидящие разделились на несколько групп. Границей между ними служили пустые стулья. Казалось, что все в чем-то подозревали друг друга. Собственно, так оно и было.

Шпеер стал во главе стола. Справа от него сидел единственный во всей этой компании человек, которому он мог доверять безраздельно. Франц Альтмюллер.

Альтмюллер – сорокадвухлетний циник, высокий, светловолосый, аристократического вида, истинный ариец, символ Третьего рейха. Он не разменивался на расовую чепуху, никогда не упускал собственной выгоды и был готов договориться с любым, если это сулило прибыль.

Это то, что знали все.

Близким соратникам он не лгал.

Во всяком случае тогда, когда лгать было невыгодно.

Шпеер был не только соратником Альтмюллера, но и старым другом его. Их семьи издавна проживали по соседству. Отцы их, не ограничиваясь просто добрососедскими отношениями, нередко совместно участвовали в тех или иных торговых операциях, а матери дружили со школьной скамьи.

Альтмюллер унаследовал от отца предпринимательскую жилку. Он проявил себя исключительно талантливым бизнесменом и заслуженно пользовался славой высококвалифицированного эксперта в вопросах, касавшихся управления промышленными предприятиями.

– Доброе утро, – поздоровался Альтмюллер, стряхивая воображаемую пылинку с лацкана кителя. Он носил военную форму гораздо чаще, чем требовали правила.

– Не похоже, что оно доброе, – отозвался Шпеер, опускаясь на стул.

Люди, сидящие вокруг стола, тихо переговаривались. Все посмотрели в сторону Шпеера, но тут же отвели взгляды, готовые в любой момент прекратить разговоры.

Ждали, когда Альтмюллер или сам Шпеер поднимется со стула и обратится к присутствующим. Это будет сигналом к соблюдению тишины. До этого же лучше вести себя как раньше. Излишнее внимание может быть воспринято как проявление страха. Чувствовать же страх, как представлялось кое-кому, – значит признавать свою вину. Понятно, попасть под подозрение не желал ни один из присутствующих.

Альтмюллер открыл коричневую папку и положил ее перед Шпеером. В ней был список приглашенных на совещание. Присутствовали три группы, у каждой был свой негласный лидер и свой оратор. Шпеер незаметно, как ему казалось, оглядывал собравшихся, чтобы удостовериться в том, что все три лидера на месте.

В дальнем конце стола, сверкая великолепием своей генеральской формы, увешанной наградами за тридцать лет службы, сидел Эрнст Лейб, ведавший материально-техническим обеспечением армии. Среднего роста, богатырской силы человек, он отлично выглядел в свои шестьдесят с лишним лет. Лейб курил сигарету, вставив ее в мундштук из слоновой кости. Взмахом руки с сигаретой он привык обрывать разговоры с подчиненными в тот момент, когда это было необходимо. Порой Лейб был смешон, но тем не менее не утратил своего влияния. Гитлер любил его и за импозантный военный вид, и за его способности.

В середине стола, слева, сидел Альберт Феглер. Наблюдательный и энергичный, он управлял промышленностью рейха. Тучной фигурой своей напоминал бургомистра. Его толстое лицо могло мгновенно менять выражение. Он был смешлив, но смех его был резким и неприятным и выражал не удовольствие, а скорее злобу. Феглер идеально подходил к занимаемой им должности. Он до смерти обожал усаживать лидеров соперничавших группировок за стол переговоров, во время которых с успехом справлялся с ролью посредника, что было не столь уж и сложно ему: практически все они боялись его.

Напротив Феглера, немного правее, ближе к Альтмюллеру и Шпееру, находился Вильгельм Занген, представитель рейха в Немецкой промышленной ассоциации. Этот тонкогубый, болезненно худой – скелет, обтянутый кожей, – и к тому же начисто лишенный чувства юмора человек испытывал подлинное наслаждение, изучая и разрабатывая графики и схемы. Когда он волновался, на его покатом лбу, под носом и на подбородке выступал пот. Сейчас он сильно вспотел и непрерывно утирался платком. Внешность Зангена никак не выдавала в нем отчаянного спорщика. Но в споры он вступал лишь во всеоружии фактов.

Какие все тут важные, подумал Шпеер. Он понимал, что, если бы не был так зол, собравшиеся здесь особы, возможно, и внушали бы ему трепет. Альберт Шпеер был честен в самооценках: он понимал, что не производит впечатления властной фигуры. Он всегда испытывал затруднения, когда ему приходилось говорить с враждебно настроенными людьми. Но сейчас они занимали оборонительные позиции. Он не хотел запугивать их, ему нужна была их поддержка.

Необходимо найти выход из сложившейся ситуации. Германию надо спасать.

Он должен отстоять Пенемюнде.

– С чего ты предлагаешь начать? – обратился Шпеер к Альтмюллеру так, чтобы никто из сидящих за столом не услышал его.

– Все равно. Так или иначе, час мы потратим на шумные, скучные, бестолковые споры, прежде чем придем к чему-либо конкретному.

– Меня не интересуют их аргументы…

– Они начнут ссылаться на разные обстоятельства.

– И этого мне не надо. Я жду лишь одного – принятия решения по данному вопросу.

– Перед тем как оно будет принято, в чем я, откровенно говоря, сомневаюсь, тебе придется выслушать поток пустословия. Конечно, нельзя исключать того, что мы извлечем из нынешней встречи какую-то пользу. Но я особо не надеюсь на это.

– И что же дальше?

Альтмюллер посмотрел Шпееру в глаза:

– Я не уверен, что мы вообще в состоянии решить стоящую перед нами проблему. И если все же решение ее существует, то найдем мы его не за этим столом… Впрочем, я могу и ошибаться. Почему бы прежде не послушать, что скажут нам тут?

– Может, откроешь заседание? Обратишься к ним с вступительным словом? А то, боюсь, я сорвусь.

– Ничего страшного, – прошептал Альтмюллер. – По-моему, если ты будешь срываться время от времени, то это принесет лишь пользу. Выступать же, как я понимаю, тебе так и так придется, без этого не обойтись.

– Ты прав.

Альтмюллер отодвинул стул и встал, разговоры тотчас стихли.

– Господа, это непредвиденное заседание было вызвано причинами, о которых, как мы предполагаем, вы уже осведомлены. Или, во всяком случае, должны были бы знать. Судя по всему, единственные, кто ни о чем не был проинформирован, это рейхсминистр вооружений и его ведомство – факт, который, вероятно, не очень-то придется им по душе… Короче говоря, работа в Пенемюнде на грани краха. Хотя в это огромное, жизненно важное оборонительное предприятие вложены миллионы и несмотря на обещания представляемых вами учреждений оказывать ему всяческую помощь, оно вот-вот остановится, через какие-то несколько недель. И это буквально накануне выпуска первых ракет. Никто никогда не сомневался в том, что они будут созданы в заранее оговоренный срок. Ракеты – основа всей военной стратегии: целые армии координируют свои действия с результатами работ в Пенемюнде, от которых зависит победа Германии… Но сейчас над Пенемюнде нависла опасность, а это значит, в опасности и Германия… По расчетам кабинета рейхсминистра, комплекс Пенемюнде исчерпает свои запасы промышленных алмазов менее чем за девяносто дней. Без них же точная механическая обработка деталей остановится.

* * *

Как только Альтмюллер сел, раздался возбужденный рокот голосов. Мундштук генерала Лейба резал воздух, будто сабля; Альберт Феглер жмурился и моргал своими заплывшими жиром глазками. Вильгельм Занген усердно утирал шею и лицо.

Франц Альтмюллер наклонился к Шпееру:

– Видел когда-нибудь в зоопарке дерущихся оцелотов? Так вот, полагаю, самое время и тебе показать свой норов.

– Не убежден.

– Не позволяй им думать, будто ты выбит из седла…

– А я и в самом деле не думаю сдаваться, – перебил своего друга Шпеер, чуть заметно улыбнувшись, и встал.

– Господа! – начал Шпеер.

Голоса смолкли.

– Господин Альтмюллер выступил чересчур резко, очевидно, потому, что я был резок с ним. Наш разговор состоялся рано утром. За истекшее время кое-что изменилось. Появилась надежда. Оставим взаимные обвинения. Это не поможет ситуации. Положение действительно серьезное. Гнев и раздражение плохие советчики. Нам же необходимо найти выход из создавшегося положения… И я рассчитываю на вашу помощь. На помощь со стороны крупнейших в рейхе специалистов в области промышленного производства и военного искусства. Прежде всего, бесспорно, нам следует ознакомиться поподробнее с кое-какими деталями. И посему я позволю себе начать с герра Феглера… Не смогли бы вы, герр Феглер, – человек, в чьем ведении находится вся промышленность рейха, – поделиться с нами своими соображениями по данному вопросу?

Феглер не был в восторге от такого предложения: ему не хотелось выступать первым.

– Я не уверен, что смогу четко высветить данный вопрос, господин рейхсминистр. Я так же, как и другие, сужу обо всем по поступающим ко мне отчетам. Они же достаточно оптимистичны. Вплоть до прошлой недели в них не было ни слова о каких бы то ни было трудностях.

– Что имеете вы в виду, характеризуя отчеты как оптимистичные? – спросил Шпеер.

– В них утверждалось, например, что в борте[6]6
  Борт – кристаллы и агрегаты алмаза низкого качества, непригодные для огранки.


[Закрыть] и других разновидностях промышленных алмазов недостатка нет. Кроме этого, проводятся эксперименты с литием, углем и парафином. Наша разведка сообщила, что англичанин Сторей, сотрудник Британского музея, подтвердил правильность теоретических разработок Ханней-Мойссана. И мало того, там уже получены с применением этой технологии первые искусственные алмазы.

– Кто проверял данные сведения? – спросил настороженно Франц Альтмюллер. – Вам не приходило в голову, что это может быть дезинформация?

– Проверять их дело разведки. Я не разведчик, господин Альтмюллер.

– Продолжайте, – вмешался Шпеер. – Что еще у вас?

– Англичане и американцы проводят совместно эксперимент под наблюдением группы Бриджмана. Они воздействуют на графит сверхвысоким давлением – шесть миллионов фунтов на квадратный дюйм. Но о результатах нам пока ничего не известно.

– Значит, в этом деле вы потерпели фиаско? – произнес мягко Альтмюллер и приподнял свои аристократические брови.

– Позвольте снова напомнить вам, что я не разведчик. По этому вопросу мне никто ничего не докладывал.

– Повод для размышлений, не так ли? – заметил Альтмюллер.

Прежде чем Феглер успел что-либо ответить, Шпеер спросил его:

– Вы с полной ответственностью утверждаете, что и борта, и других разновидностей промышленных алмазов хватает? Я правильно вас понял?

– Да, господин рейхсминистр.

– Конкретно – сколько их?

– Полагаю, генерал Лейб более осведомлен в этом вопросе.

Лейб едва не уронил свой мундштук из слоновой кости. Альтмюллер заметил его удивление и быстро вступил в разговор:

– Откуда у офицера из управления материально-технического обеспечения армии могут быть такие сведения, господин Феглер? Я спрашиваю только из любопытства.

– По донесениям. Полагаю, что в обязанности его управления входит и оценка объемов промышленных, сельскохозяйственных и минеральных ресурсов как на оккупированных территориях, так и на тех, которые предстоит нам занять.

Нельзя сказать, чтобы Эрнст Лейб не был готов к ответу. Он был не готов только к подобному тону Феглера. Генерал повернулся к адъютанту, который уже разложил на столе всю необходимую документацию.

Шпеер между тем счел нужным заметить:

– Управление материально-технического обеспечения армии слишком загружено работой в эти дни, – разумеется, как и ваш отдел, господин Феглер. Не думаю, чтобы у генерала Лейба было время…

– У нас на все хватает времени, – отчеканил Лейб не в пример предававшемуся бюргерской болтовне Феглеру. – Как только мы получили сообщение из отдела господина Феглера о том, что приближается кризис, так сразу же начали изучать возможности изменения ситуации в лучшую сторону.

Франц Альтмюллер поднес руку ко рту, чтобы скрыть невольную улыбку, и взглянул на Шпеера. Но тот был слишком раздражен, чтобы уловить всю смехотворность ситуации.

– Я рад, генерал, что управление материально-технического обеспечения армии знает, что и как делать, – произнес язвительно Шпеер. Рейхсминистр вооружений не доверял военным и с трудом скрывал это. – Итак, каков же выход из создавшегося положения?

– Я сказал лишь, что мы приступили к изучению различных вариантов выхода из кризиса, господин Шпеер. На то же, чтобы прийти к окончательному решению, потребуется время.

– Ну что же, в таком случае познакомьте нас с прорабатываемыми вами вариантами.

– Мы сможем быстро решить стоящую перед нами проблему, если повторим то, что уже совершали когда-то, – я имею в виду уже имевший место исторический прецедент. – Генерал вынул сигарету из мундштука и смял ее. Сидящие за столом, видел он, с нетерпением ждут, что же он скажет дальше. И Лейб продолжил: – Я взял на себя смелость рекомендовать генеральному штабу повнимательнее отнестись к вашей предварительной разработке, предусматривающей отправку в Африку экспедиционного корпуса в составе не более четырех батальонов… А если точнее, в район алмазных копей восточнее озера Танганьика.

– Что?! – Альтмюллер подался вперед, явно не в силах сдержать себя. – Вы шутите?

– Продолжайте, – вмешался Шпеер. Вряд ли Лейб понял, какую глупость сморозил. Ни один военный, знающий, какие жестокие бои идут на Восточном фронте и сколь сокрушительный удар нанесен по рейху союзниками в Италии, не стал бы предлагать подобной нелепицы, если только за всем этим не скрывается реальный расчет на успех. Продумав все это, он повторил: – Продолжайте, генерал.

– Копи Вильямсона в Мвадуи, расположенные на самой границе между округами Танганьика и Занзибар, дают более миллиона каратов промышленных алмазов ежегодно. Согласно данным разведслужбы, которая, по моему настоянию, регулярно поддерживает со мной связь, там накопились значительные запасы этого материала, добытого в течение последних месяцев. Наши агенты в Дар-эс-Саламе убеждены в успехе только что упомянутой мною военной операции.

Франц Альтмюллер передал листок бумаги Шпееру. На нем было написано: «Он не в своем уме!»

– Позвольте узнать, о каком именно историческом прецеденте говорили вы? – поинтересовался Шпеер, прикрыв рукой листок Альтмюллера.

– Все районы восточнее Дар-эс-Салама по праву принадлежат Третьему рейху. Это Германская Западная Африка. Она была аннексирована нашими противниками после Первой мировой войны. Об этом сам фюрер заявил еще четыре года назад.

За столом стало тихо. Все были смущены. Даже личные его адъютанты старались не смотреть на старого вояку. Наконец Шпеер нарушил эту тягостную тишину:

– Одного обращения к истории недостаточно, генерал. Ссылки на историческую справедливость никого ни в чем не убедят. Интересно, каким образом смогли бы вы обеспечить всем необходимым батальоны экспедиционного корпуса, если бы мы забросили их по ту сторону экватора? Есть ли у вас какие-либо реалистические соображения на этот счет? И не могли бы быть обнаружены запасы борта или других разновидностей промышленных алмазов, включая карбонадо, например, где-нибудь поближе… в той же Восточной Африке?

Лейб взглянул на своих помощников. Вильгельм Занген поднес платок к носу и посмотрел на генерала. Слова вылетали из него на выдохе писклявые, раздраженные.

– Я отвечу, господин рейхсминистр. Вы убедитесь, насколько бесплодно наше обсуждение… Шестьдесят процентов мировых запасов борта сосредоточено в Бельгийском Конго. Два основных месторождения находятся на территории Касаи и Бакванги, в междуречье Канши и Бушимаи. Генерал-губернатором там Пьер Рикманс. Этот человек верен бельгийскому правительству, находящемуся сейчас в эмиграции в Лондоне. И я могу с полным на то основанием заверить генерала Лейба, что Конго более предано Бельгии, чем Дар-эс-Салам – нам.

Лейб сердито зажег сигарету. Шпеер откинулся на стуле и обратился к Зангену:

– Хорошо. С шестьюдесятью процентами мировых запасов борта ясно, а где остающиеся сорок? Не говоря уже о карбонадо и других разновидностях промышленных алмазов.

– Все, о чем вы спрашиваете, находится во Французской Экваториальной Африке, верной союзнице де Голля и возглавляемого им движения «Свободная Франция», в Гане и Сьерра-Леоне, где надежно закрепились англичане, в Анголе, принадлежащей Португалии и в силу этого придерживающейся, как и метрополия, нейтралитета, и, наконец, во Французской Восточной Африке, поддерживающей движение «Свободная Франция» и предоставившей союзникам свою территорию для размещения там военных опорных пунктов… У нас была когда-то великолепная возможность создать свой собственный форпост в Африке, но мы упустили ее еще полтора года назад. Я имею в виду захват Берега Слоновой Кости, от которого открестилось тогда правительство Виши… Но сейчас, уважаемый господин рейхсминистр, у нас нет никакой надежды завладеть с помощью армии хотя бы клочком земли в указанном регионе.

– Понятно. – Шпеер машинально водил карандашом по листку, который передал ему Альтмюллер. – А может, у вас имеются какие-то предложения относительно решения данного вопроса без применения военной силы?

– Нет, мне нечего вам предложить. Я изложил все как есть.

Шпеер повернулся к Францу Альтмюллеру. Его высокий белокурый сподвижник внимательно осмотрел всех присутствующих. Они явно были растеряны. Ситуация оказалась тупиковой.