Текст книги "Мозаика Парсифаля"

Автор книги: Роберт Ладлэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 50 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

– Так как же все-таки поступит человек разумный?

– Возможно, начнет с того, что сообщит тем, кому намерен угрожать, о характере той информации, которую намерен раскрыть. На следующем этапе он начнет искать контакты с авторитетной третьей стороной: издателями, возможно, с лидерами организаций, которые вполне законно борются с деятельностью, подобной нашей. Он станет искать с ними соглашения. Таковыми должны бы стать действия нормального разумного человека, именно так он должен проводить свое наступление, угрожая нам.

– Пока нет никаких данных о том, что Хейвелок стал прибегать к этим методам.

– От событий на Палатинском холме нас отделяют всего три дня. У него пока просто не было времени.

– Если, полагаясь на спички, уверовать в его разумность.

– Я верю в это и готов понести ответственность за то, что приклеил ему ярлык безумца; оправданием мне могут служить лишь те данные, которыми мы в то время располагали. Теперь я думаю, как этот ярлык снять.

– Но снятие ярлыка будет означать только одно: мы соглашаемся с тем, что борьбу против нас ведет совершенно нормальный человек. Как вы сказали, он будет атаковать нас без всякой жалости и потому гораздо опаснее шизофреника.

– Да, – согласился психиатр. – Притязания безумца могут быть отвергнуты, с вымогателем вполне можно разобраться… обратите внимание, что с самого Коста-Брава никто не обращался непосредственно к нам с прямыми требованиями. Но реализация законных интересов, пусть даже неправильно понятых, может нанести непоправимый ущерб.

– Разгром агентурных сетей, потеря источников информации, утрата плодов многолетней работы… – пальцы Стерна коснулись тумблера на красном телефоне, – и жизни людей.

– Но если он все-таки нормален, – жестким тоном заявил Даусон, еще раз прервав воцарившееся молчание, – и если девушка действительно жива, то мы стоим перед лицом более серьезной проблемы, не так ли? В этом случае под вопросом оказывается все: ее вина, ее смерть и так далее. Вся эта «безупречная» информация, профильтрованная десятки раз на самом высоком уровне, неожиданно предстает перед нами как гигантская дезинформация, как фикция, как обман. При этом обман появляется в самом неподходящем месте.

– Мы знаем вопросы, – спокойно ответил Стерн, не снимая руки с переключателя на телефоне, – но не способны найти на них ответы. Мы можем всего лишь остановить его и предотвратить непоправимый урон. – Стерн на мгновение умолк, глядя на телефон, и продолжил: – Вначале мы были едины во мнении. Здесь господствует прагматическая мораль, но не в ее философском значении, а в самом что ни на есть утилитарном проявлении. Благо для подавляющего большинства… превыше интересов небольшой группы или отдельной личности.

– Если вы, Дэниел, намерены объявить его «не подлежащим исправлению», – негромко, но твердо произнес юрист, – я не смогу вас поддержать. Я действую вовсе не из этических побуждений, а с позиции чистейшей воды прагматизма.

Стерн поднял на него глаза и сказал:

– Поясните.

– Он нужен нам для того, чтобы решить вторую, более важную проблему. Если он не лишился разума, можно попробовать подойти к нему по-другому. И возможно, он к нам прислушается. Устранение, бесспорно, единственный путь, имей мы дело с безумцем. В противном случае Хейвелок адекватно прореагирует на правдивое объяснение.

– Что вы имеете в виду?

– То обстоятельство, что нам ничего не известно. Мы признаем, что он мог видеть Каррас, что она, вероятно, жива. Мы скажем, что не меньше, чем он сам, хотим получить ответы на все вопросы.

– Это в том случае, если он нас подпустит настолько близко к себе, что мы сможем с ним разговаривать, и вообще согласится нас выслушать. Но не исключено, что он будет только задавать нам вопросы. И где гарантия, что эту нашу попытку он не воспримет как очередной грязный трюк с нашей стороны? Как вы намерены поступить в таком случае? У нас есть все досье, связанные с операцией на Коста-Брава, в них содержатся имена каждого, кто так или иначе имел отношение к акции. Чем он может быть для нас реально полезен? С другой стороны, мы прекрасно знаем, какой огромный ущерб способен нанести Хейвелок, какую панику вызвать, сколько жизней отнять.

– Жертва превращается в злодея, – устало проронил Миллер. – Господи, что же это происходит!

– Давайте решать проблемы в порядке их возникновения и степени важности, – заметил Стерн. – По-моему, перед нами различные кризисные ситуации. Они, конечно, некоторым образом связаны между собой, но по сути своей разные. Итак, приступим к первой проблеме. Нам больше ничего не остается, или я не прав?

– Нельзя только забывать, что мы в полном неведении! – резко возразил Даусон.

– Заверяю вас, будут приняты все меры, чтобы взять его живым, как это сказано в распоряжении, но исполнителям, согласитесь, должны быть предоставлены и иные возможности.

– Значит, им объяснят, что они имеют дело с предателем? Но тогда при малейшем поводе он будет убит. Повторяю, я не согласен с вашим решением.

Стерн внимательно взглянул на Даусона и увидел в его глазах сомнение и усталость. Помолчав немного, начальник консульских операций произнес:

– Что ж, если наши мнения разошлись, еще есть время.

– На что? – поинтересовался Миллер.

– На то, чтобы передать все дело в кабинет Мэттиаса. Не знаю, смогут ли они добраться до старика, понимая, что отпущенное нам время неумолимо сокращается. Я сам пойду к ним и доложу о ситуации. – Стерн щелкнул переключателем и сказал в трубку: – Рим? Простите, что задержал вас, но дело обстоит не так просто. Держите судно под постоянным наблюдением с воздуха и направьте своих людей на Коль-де-Мулине. Инструкции им будут переданы по радио по известному шифру на обычной частоте. Если не поступят дополнительные приказы до момента высадки, пусть выходят на связь с вами каждые пятнадцать минут. Вы останетесь на этой линии. С данного момента она закрыта для всех, кроме вас. Свяжемся с вами, как только сможем, я или кто-нибудь повыше. Пароль – «Двусмысленность»… Поняли? «Двусмысленность». Пока все, Рим. – Стерн положил трубку, щелкнул тумблером и встал со стула. – Я с отвращением приступаю к выполнению своей миссии, – сказал он. – Это ведь наша обязанность служить всевидящей, всеслышащей защитой с тысячами глаз и ушей. Те, кто выше нас, занимаются общим планированием. Другие – реализуют их задумки, мы же обязаны либо отвергнуть, либо одобрить эти планы. Самые ответственные решения принимаются здесь. И это наша основная функция, будь она проклята.

– Нам и раньше приходилось прибегать к посторонней помощи, – заметил психиатр.

– Только по тем вопросам тактики, на которые не мог ответить Огилви, но никогда по проблемам такого рода, как сейчас.

– Дэн, мы не должны изображать из себя совет директоров крупной корпорации, решающий все проблемы, – сказал Даусон. – Мы не изобретали Коста-Брава, а получили его в наследство.

– Я понимаю, – ответил Стерн, направляясь к дверям. – Полагаю, это может служить нам некоторым утешением.

– Вы не хотите, чтобы мы составили вам компанию? – спросил Миллер.

– Нет, я изложу ситуацию без всякой предвзятости.

– Никогда в этом не сомневался, – вставил юрист.

– Мы соревнуемся в беге с часами в Риме, – продолжил Стерн. – Чем меньше людей будет присутствовать при разговоре, тем меньше возникнет вопросов. Безумец или нет? «Не подлежит исправлению» или подлежит?

Стерн открыл дверь и покинул комнату. На лицах обоих оставшихся в помещении стратегов можно было прочесть явное облегчение.

– Вы осознали, – начал Миллер, поворачиваясь на стуле к Даусону, – что впервые за три года в этой комнате прозвучала фраза: «боюсь, что я не смогу вас поддержать»? Не обычное: «я так не считаю» или «я не соглашаюсь», а совсем иное: «я вас не поддерживаю».

– Я не мог поступить иначе, – сказал Даусон. – Дэниел по складу ума статистик. Он видит числа, их доли, уравнения, суммы – все это приводит его к нужным выводам. Он гений и своей статистикой спас сотни жизней. Я же юрист – и вижу прежде всего возможные осложнения, скрытые последствия и побочные результаты. Одна сторона против другой стороны. Прокуроры, впадающие в ярость от того, что закон запрещает им в ходе процесса сопоставлять те или иные факты. По их мнению, это следует позволить. Преступники, возмущенные крошечными ошибками свидетелей, хотя единственный настоящий объект возмущения – это их преступления. Все это прошло перед моими глазами, Пол, и бывают случаи, когда даже самое точное сложение цифр не дает правильного ответа. Ответ содержится в субстанции, которую вы не можете точно определить.

– Как странно. – Психиатр поднял глаза на юриста. – Я хочу сказать о различиях между нами: Дэниел видит цифры, вы – последствия и осложнения, я же – возможные действия, при этом основываясь лишь на маленьких фрагментах, частностях.

– Коробке спичек, например.

– Да, и спичек тоже. Я верю в их значение, убежден в том, что они говорят правду.

– Я тоже верю. Во всяком случае, в то, что они открывают перед нами определенные возможности. И это осложняет ситуацию, «начальник», как сказал бы Огилви. Если реально то, что разум Хейвелока в порядке, то он, следовательно, говорит правду. Девушка, чья виновность была умело сфальсифицирована в одной из наших секретнейших лабораторий, жива и спасается бегством. Ростов в Афинах… наживка, по неизвестной нам причине не схваченная Лубянкой… советский агент в доме № 1600…[26]26
  Адрес Белого дома: 1600, Пенсильвания-авеню, Вашингтон, округ Колумбия.


[Закрыть] Сплошные осложнения, доктор. Майкл Хейвелок нам просто необходим, чтобы разгадать эту хитроумно запутанную тайну. То, что произошло, если это произошло, не может не приводить в ужас. – Даусон резко отодвинулся от стола и поднялся на ноги. – Я должен вернуться в свой кабинет. И оставлю записку Стерну на тот случай, если он захочет еще потолковать со мной. Как вы на это смотрите?

– Что?.. О нет, спасибо, – ответил погруженный в свои мысли Миллер. – В пять тридцать я провожу психотерапевтический сеанс в госпитале. Пациент – морской пехотинец, бывший заложником в Тегеране. – Вскинув глаза на Даусона, медик добавил: – Все это так страшно, не правда ли?

– Да, Пол. Очень страшно.

– Мы поступили правильно. Никто из подчиненных Мэттиаса ни при каких обстоятельствах не объявит Михаила Гавличека «не подлежащим исправлению».

– Я знаю. Именно на этом и строился мой расчет.

* * *

Стерн, начальник Консульских операций, вышел из кабинета Секции «Л», расположенного на пятом этаже здания государственного департамента США. Он аккуратно закрыл за собой дверь, оставив за ней нерешенную проблему, и почти забыл о ней. Но до этого он тщательно выбирал человека, на которого можно было бы переложить ответственность и который свяжется с Римом при помощи пароля «Двусмысленность», чтобы сообщить о принятом решении. Этот человек входит в близкое окружение Энтони Мэттиаса и пользуется безграничным доверием государственного секретаря. Прежде чем принять решение, он тщательнейшим образом проанализирует все возможные варианты… и, несомненно, сделает это не один.

Дело было доложено четко и ясно. Если Хейвелок в своем уме и говорит правду, значит, он способен нанести огромный ущерб делу, поскольку считает, что его предали. Это так же означает, что в Вашингтоне в совершенно немыслимом месте созрела измена – кризисная ситуация, уже другая, но имеющая отношение к первой. Возникает следующая альтернатива. Объявить ли Хейвелока лицом, «не поддающимся исправлению», и уничтожить до того, как он успеет нанести непоправимый ущерб разведывательным операциям по всей Европе? Или приказ о казни пока отменить в надежде на то, что произойдет нечто, способное примирить этого человека с теми, кто превратил его в невинную жертву?

Чтобы осуществить второе, был единственный путь. Перехватить женщину на Коль-де-Мулине и, если она окажется Дженной Каррас, доставить ее Хейвелоку. Пусть объединят усилия и вдвоем разрешат второй, более опасный кризис здесь, в Вашингтоне. Но как быть, если это окажется не Каррас, а советская фальшивка? Что, если Каррас не существует и вместо нее действует марионетка, задавшаяся целью лишить человека разума и заставить совершить измену? Как действовать в этом случае? Не исключено, что она жива, но захватить ее не удастся. Станет ли Хейвелок прислушиваться к словам убеждения? Станет ли их слушать Михаил Гавличек, жертва, ребенок, переживший Лидице и советскую оккупацию Праги? А может быть, он увидит предательство там, где его не существует, и сам начнет предавать? Оправдана ли в таком случае отсрочка казни? Ни в коем случае, видит бог, если агентурные сети будут уничтожены, а агенты попадут на Лубянку. Но неужели человек должен умереть только потому, что оказался прав в своих подозрениях?

Единственная мораль здесь – это реальный прагматизм. Прагматизм не в философском смысле, а в самых утилитарных его проявлениях. Благополучие большинства важнее интересов мелких групп или отдельной личности.

Это единственный правильный ответ, подтвержденный статистикой. Но как отнесутся к этой проблеме в суверенных владениях Энтони Мэттиаса? Поймут ее существо? Стерн в этом очень сомневался. Человек, с которым он только что говорил, движимый страхом, обратится к Энтони Мэттиасу, и высокочтимый госсекретарь повелит отложить решение.

В принципе Дэниел Стерн не возражал против такого подхода, но не как профессионал, а просто как человек. Никто не должен умереть потому, что оказался прав или психически здоров. Но с профессиональной точки зрения Стерн постарался изложить все максимально ясно, предусмотреть все варианты и оправдать смерть этого человека, если возникнет такая необходимость. Подходя к двери, ведущей в приемную, он подумал о том, что ему все-таки повезло. Во всем государственном департаменте не найдешь более справедливого и столь же уравновешенного человека, как Артур Пирс. Подобно многим молодым людям, Пирс имел титул заместителя государственного секретаря, но при этом был на целую голову выше всех остальных своих коллег. На пятом этаже размещалось около двадцати руководителей высокого ранга, но больше всех Стерн ценил Артура Пирса. Начать с того, что Пирс не пребывал в Вашингтоне постоянно. Он являлся главным связующим звеном между представителем США в Организации Объединенных Наций и государственным департаментом. Эта функция была закреплена за Пирсом самим Энтони Мэттиасом, который знал, что делает. Несомненно, пройдет сравнительно немного времени, и Пирс будет представителем США в ООН. Очень хороший и достойный человек. Высокий государственный пост на Ист-Ривер в Нью-Йорке явится признанием не только его интеллекта, но и его глубокой порядочности.

Одному богу известно, как сейчас нужна порядочность… А может быть, совсем не нужна? – думал, удивляясь собственным мыслям, Стерн. Единственная мораль здесь – это мораль прагматическая… В данной максиме заключалась высшая порядочность по отношению к сотням потенциальных жертв среди людей, занятых оперативной работой.

В любом случае дело передано в другие руки, подумал Стерн, открывая дверь. Решение под кодовым названием «Двусмысленность» теперь останется на совести Пирса. Уравновешенного, быстрого умом, все понимающего Артура Пирса. Вопрос будет всесторонне рассмотрен вне зависимости от факта близости Михаила Гавличека и Мэттиаса. Затем к решению привлекут и других. Окончательные рекомендации, видимо, поступят от специального комитета, если он будет создан. Теперь другие люди оказались в положении «Двусмысленности».

– Мистер Стерн? – обратилась к Стерну одна из секретарш, когда он проходил мимо нее к лифту.

– Да?

– Для вас записка!

Стерн пробежал глазами листок бумаги: «Дэниел, еще некоторое время я пробуду в своем кабинете. Если есть настроение, заходите. Выпьем немного, и я довезу вас до дома, трусишка».

Подписи под запиской Даусон не поставил, в этом не было никакой необходимости. Казалось, частенько отчужденный, постоянно осторожничающий юрист точно знал, когда следует поговорить по душам, что являлось одной из самых приятных сторон его характера. Люди холодные, с аналитическим складом ума время от времени ощущают острую потребность дать выход своим эмоциям. Сделанное не без юмора предложение доставить Стерна домой было вызвано отношением последнего к уличному движению в Вашингтоне. Везде, где только возможно, он, к неудовольствию личной охраны, пользовался такси. Что ж, сегодня его охрана сможет отдохнуть и подключиться к работе уже около дома в Вирджинии. Охрана Даусона позаботится об обоих.

Огилви совершенно прав: вся эта глупейшая затея с охраной есть не что иное, как отрыжка тех дней, когда в Лэнгли еще служил Энглтон[27]27
  Один из заместителей директора ЦРУ, руководитель контрразведывательного департамента управления. Был одержим идеей поиска советских тайных агентов в недрах Центрального разведывательного управления. Своими необоснованными подозрениями нанес огромный урон действиям ЦРУ. Восстановил сотрудников друг против друга, деятельность советского отдела оказалась практически парализованной. Уволен со службы.


[Закрыть]. Стерн посмотрел на часы: было уже двадцать минут восьмого, но Даусон наверняка все еще дожидается Стерна.

Прежде чем спуститься к машине Даусона, они проговорили почти час, снова и снова анализируя загадочные события на Коста-Брава и возвращаясь к вопросам, на которые не было ответов, по крайней мере у них. Стратеги позвонили своим женам. Женщины уже привыкли к тому, что государственный департамент требует постоянного присутствия их мужей, и даже утверждали, что понимают необходимость этого. Некоторые таинственные области правительственной деятельности частенько подвергают брак дополнительным испытаниям на прочность. Между тем аналитики не теряли надежды на то, что их образ жизни изменится и они наконец смогут предаться более приятным занятиям, не покидая берегов Потомака.

– Пирс отправится к Мэттиасу, и Мэттиас откажется рассматривать некоторые варианты. Вы понимаете, что я имею в виду? – произнес Даусон, сворачивая с забитого машинами скоростного шоссе на боковую дорогу и минуя светящийся знак «Ремонтные работы». – Он непременно потребует снова проделать всю аналитическую работу.

– Я беседовал с Пирсом тет-а-тет, – сказал Стерн, машинально поглядывая в зеркало заднего вида и твердо зная, что через секунду-другую в нем появятся фары идущей за ними машины сопровождения. Сторожевые псы следуют на коротком поводке. – Я занял сбалансированную, но твердую позицию. Каждый вариант имеет свои преимущества и свои недостатки. Когда дело дойдет до комиссии, она сможет принять решение действовать, не советуясь с Мэттиасом, потому что главным фактором является время. Именно время. Меньше чем через три часа наши люди окажутся на Коль-де-Мулине. Им надо знать, как поступать. Там будет и Хейвелок.

– Независимо от приказа они должны попытаться взять его живьем.

– Да, такова первоначальная задача. Никто не желает иного исхода. Но я не хочу себя обманывать. Если поступит приказ «исправлению не подлежит», он покойник, как вы сами сказали. Это лицензия на убийство того, кто убьет вас, если ему представится такая возможность.

– Не обязательно. Пожалуй, моя реакция тогда была слишком бурной. Я мог и ошибиться, в этом случае устранение будет определено в приказе как последнее средство.

– Боюсь, вы ошибаетесь именно сейчас. Неужели вы думаете, что Хейвелок предоставит им возможность выбора? Он выжил на Палатине и, чтобы не погибнуть, воспользуется всеми трюками из того толстенного справочника, каким является его собственный опыт. К нему нельзя будет даже приблизиться, а уж захватить его и подавно. Другое дело взять его на мушку. Это сделать нетрудно. Именно так и поступят.

– Не уверен, что полностью согласен с вами.

– Эти слова приятнее слышать, чем недавнее заявление о том, что вы не можете меня поддержать.

– Их легче произнести, – коротко улыбнулся Даусон. – Однако Хейвелок не знает о том, что мы отыскали нужного человека в Чивитавеккия, как, впрочем, и о том, что мы возьмемся за него на Коль-де-Мулине.

– Но это легко предположить. Он сказал Бейлору, что Каррас скрылась, и пояснил, как ей это, по его мнению, удалось. Он предполагает, что мы не отступимся от своих целей. Мы же сконцентрируем свое внимание в первую очередь на женщине, потому что в ней ответ на все вопросы. Если это окажется Каррас, мы заберем ее и отправимся домой без единого выстрела. А потом вместе с ней и Хейвелоком сможем заняться теми загадками, которые возникли здесь, в Вашингтоне. Это был бы оптимальный вариант, и я молю бога о том, чтобы он реализовался. Но все может пойти по совершенно другому сценарию.

– Тогда мы останемся с ним и с человеком у оптического прицела винтовки, – сказал Даусон и нажал на газ в тот момент, когда машина достигла прямого участка деревенской дороги. – Если это Каррас, мы должны найти ее. Просто обязаны.

– Надо сделать все, что возможно, вне зависимости от того, кем является эта женщина, – сказал Стерн, вновь бросив взгляд на зеркало заднего вида. В нем по-прежнему не появлялись фары. – Странно. Наши сторожевые псы либо заблудились, либо вы слишком сильно давите на акселератор.

– Шоссе сильно перегружено. И если они попали на медленную полосу, то не выберутся оттуда, если даже разобьют приклады своих ружей. Пятница в Вирджинии – время для дипломатов принимать мартини. Именно в такие вечера я начинаю понимать, почему вы не любите водить машину.

– Кстати, кто сегодня нас охраняет?

Этот вопрос так и остался без ответа. Вместо него из горла юриста вырвался душераздирающий вопль. От удара лобовое стекло разлетелось на тысячи осколков. Они кололи глаза, резали лицо и артерии. Металл со скрежетом терся о металл, перекручиваясь, ломаясь, превращаясь в бесформенную массу. Машина перевернулась и поползла к глубокому глинистому карьеру.

Стальной желто-черный мастодонт, поблескивавший в свете единственного прожектора над кабиной, вибрировал от напряжения. Беспощадные мощные гусеницы вели монстра вперед. Чудовищная машина, предназначенная для перемещения грунтовых масс в горах и лесах, теперь крушила покалеченный автомобиль, сталкивая его с дороги. Машина Даусона сползла по крутому склону в ров, ее топливный бак взорвался, и пламя принялось пожирать заключенные в ее обломках тела.

Победно подняв искривленное лезвие, чудовище дернулось и рывками решительно двинулось в свое логово у опушки леса.

Высоко в кабине невидимый водитель выключил двигатель и поднес к губам портативный радиопередатчик.

– Двусмысленность ликвидирована, – произнес он.

– Убирайтесь оттуда, – последовал ответ.

Длинный серый лимузин с ревом свернул со скоростного шоссе на боковую дорогу. Номерные знаки говорили о том, что машина зарегистрирована в штате Северная Каролина, но упорный исследователь сумел бы выяснить, что некто из города Рейли – владелец машины – на самом деле был одним из двадцати четырех человек, постоянно обитающих в Вашингтоне. Это было специальное подразделение, все его сотрудники прошли службу в военной полиции и имели большой опыт контрразведывательной работы. Подразделение находилось в распоряжении государственного департамента США.

– Направьте сообщение в страховую компанию в Рейли, – произнес человек, сидевший рядом с водителем. Он говорил в микрофон, соединенный с мощной радиостанцией, установленной под приборной доской. – Какой-то клоун подрезал нам нос, и мы врубились в парня из Нью-Джерси. У нас, естественно, повреждений нет, но у него от багажника почти ничего не осталось. Нам надо было поскорее выбраться оттуда, поэтому мы сказали…

– Грэм!

– Что?

– Впереди! Огонь!

– Боже мой! Гони!

Мощный автомобиль рванулся вперед, рев его двигателя разнесся далеко над тихой сельской местностью штата Вирджиния. Через девять секунд машина достигла крутого склона карьера. Шины завизжали, повинуясь резко нажатой педали тормоза. Оба седока выскочили из автомобиля и подбежали к краю карьера, где прямо под ними полыхало пламя. Пришлось отступить, прикрывая глаза ладонями.

– Господи! Да ведь это же машина Даусона! Может, мы…

– Нет! – закричал тот, кого звали Грэм, и схватил товарища за руку, опасаясь, как бы тот не спустился ближе к адскому пламени. Глаза его были обращены на желто-черный бульдозер, неподвижно стоявший за пределами дороги. Он закричал:

– Миллер! Где Миллер?

– Судя по схеме его передвижений, он сейчас в госпитале Бетесда.

– Найди его! – приказал Грэм и, пригнувшись, побежал через дорогу, выдергивая из кобуры пистолет. – Соединись с госпиталем! Предупреди его!

* * *

Старшая сестра приемного отделения на шестом этаже Военно-морского госпиталя Бетесда была вне себя от возмущения. Ей очень не понравился агрессивный тон на противоположном конце провода. При плохой слышимости нервный крик выводил ее из себя.

– Я повторяю, доктор Миллер в настоящий момент проводит психотерапевтический сеанс и его нельзя беспокоить.

– Вы пригласите его к телефону и сделаете это немедленно! Чрезвычайная ситуация. Говорит государственный департамент, Отдел консульских операций. Это приказ, переданный через коммутатор государственного департамента. Госдеп, подтвердите, пожалуйста.

– Подтверждаю, – быстро произнес новый голос. – Оператор один семь госдеп, если пожелаете проверить.

– Прекрасно, оператор один семь, можете быть уверены – мы обязательно проверим.

Сестра нажала на аппарате кнопку ожидания, прекратив дальнейшие препирательства, поднялась со стула и прошла за регистрационную стойку. «Именно такие типы вроде этого истеричного агента из Консульских операций загружают работой психиатрические отделения, – думала она, шествуя по белому коридору мимо дверей многочисленных кабинетов. – По самой ничтожной причине и слишком часто они вопят о чрезвычайных обстоятельствах, явно пытаясь подчеркнуть свое значение и произвести впечатление. Этому агенту Консульской (как там ее!) послужило бы хорошим уроком, если бы доктор отказался подойти к телефону». Однако старшая сестра точно знала – он не откажется. Доктор Миллер был не только гениален, но и безгранично добр от природы. Единственным его недостатком сестра могла определить только один – чрезмерное великодушие. Доктор сегодня выбрал кабинет номер двадцать. Старшая сестра подошла к дверям, обратив внимание на то, что красная лампа над ними была включена. Это означало, что кабинет занят. Она надавила на кнопку внутреннего переговорного устройства:

– Доктор Миллер, мне не хочется вам мешать, но тут звонят из государственного департамента по поводу чрезвычайной ситуации.

Ответа не последовало. Видимо, аппарат не работал. Старшая сестра вновь нажала на кнопку, уже гораздо сильнее, и повысила голос:

– Доктор Миллер? Я понимаю, что нарушаю все правила, но вам звонят из госдепа. Настаивают на разговоре, оператор коммутатора подтверждает срочность вызова.

Молчание. Не слышно, чтобы повернули дверную ручку. И вообще никакого сигнала. Вне сомнения, доктор ее просто не слышит, интерком явно вышел из строя. Она постучала в дверь.

– Доктор Миллер? Доктор Миллер?

Не оглох же он в самом деле? Чем он там занимается? Его сегодняшний пациент – морской пехотинец, один из бывших заложников Тегерана, тип вовсе не буйный. Совсем наоборот, чересчур заторможенный и пассивный. Неужели у него случилась регрессия? Сестра, повернув ручку, вошла в двадцатый лечебный кабинет, и тишину прорезал женский крик, потом еще один и еще…

В углу скорчился, облаченный в выданный ему правительством халат, молоденький морской пехотинец. Не в силах унять дрожь, он уставился на мужчину, откинувшегося на спинку кресла, с широко открытыми, остекленевшими глазами. Мужчина был мертв. Из пробитого пулей лба текла кровь, заливая лицо и воротничок белоснежной сорочки.

* * *

Человек в Риме взглянул на часы: четверть пятого утра. Его люди уже заняли свои посты на Коль-де-Мулине, а из Вашингтона никаких вестей. В помещении находился еще радист. От нечего делать он лениво крутил верньер, прислушиваясь к каким-то ничего не значащим сигналам – в основном переговорам судовых радиостанций. Время от времени он откидывался на спинку стула и листал журнал, шевеля губами. Итальянский стал его третьим языком. Радио было вторым.

Световой сигнал на телефонном аппарате вспыхнул раньше, чем раздался звонок. Человек поднял трубку:

– Рим.

– Рим, на линии «Двусмысленность». – Это было произнесено четко и не вызывало сомнений. – Пароль дает мне право отдавать приказы вашим людям на Коль-де-Мулине. Полагаю, что Стерн дал на сей счет точные указания?

– Абсолютно точные, сэр.

– Разговор кодируется надежно?

– Да, сэр.

– Надеюсь, его не запишут на пленку и не зафиксируют в журнале дежурств. Вы меня понимаете?

– Так точно, сэр. Ни пленки, ни записи. Ваше слово?

– Исправлению не подлежит. Исполняйте.

– Будет сделано. Заканчиваем?

– Подождите, это пока не все.

– Что еще?

– Пояснение. Насколько я понимаю, с судном контакты не устанавливались?

– Конечно нет, сэр. Воздушное наблюдение с маленького самолета до наступления темноты, затем сопровождение по курсу вдоль береговой линии.

– Прекрасно. Ее спустят на берег, как я полагаю, где-то недалеко от Сан-Ремо.

– Мы готовы.

– Кто командует группой? Корсиканец? – поинтересовался голос из Вашингтона.

– Вы имеете в виду парня, который присоединился к нам три дня назад?

– Да.

– Тогда он. Он собрал группу, и, надо признаться, мы перед ним в долгу. Наши местные бездельники дали деру.

– Прекрасно.

– К вопросу о пояснении. Приказы подполковника, как я понимаю, все еще в силе. Мы доставляем ее к вам?

– Отменяется. Не важно, кто эта женщина, главное – она не Каррас. Каррас убита на Коста-Брава. Мы точно это установили.

– Как же нам теперь с ней поступить?

– Пусть ее забирает обратно Москва. Она наживка, насаженная на крючок Советами. Причем ядовитая. Наш объект просто свихнулся. Их план сработал, объект заговорил, и теперь…

– Не подлежит исправлению, – закончил фразу Рим.

– Уберите ее оттуда. Мы не желаем, чтобы следы привели к нам и чтобы вокруг Коста-Брава вновь началась болтовня. Корсиканец знает, как поступить.

– Позвольте, но я не совсем понимаю…

– Вам и не следует понимать. Нам же потребуются доказательства ликвидации. Его ликвидации.

– Вы их получите. Там есть наш человек.

– Желаю успеха, Рим. Доброго вам дня и никаких ошибок.

– Ни ошибок, ни пленок, ни записи.

– Конец связи, – произнес голос, известный под кодовым названием «Двусмысленность».

* * *

Человек, сидевший за письменным столом, казался силуэтом на фоне окна за его спиной. Окно кабинета смотрело на зеленую лужайку вокруг здания государственного департамента. Мягкий отблеск далеких уличных фонарей едва нарушал полную темноту в помещении. Человек повернулся лицом к окну, не отнимая телефонной трубки от уха, оставаясь в тени, развернув вращающееся кресло, положил трубку и опустил голову на выпрямленные пальцы обеих рук. Даже в полумраке была заметна просекающая его темные волосы белая прядь.

Заместитель государственного секретаря Артур Пирс, урожденный Николай Петрович Маликов, появившийся на свет в поселке Раменское к юго-востоку от Москвы и воспитанный в штате Айова, глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Он научился владеть своими чувствами за те долгие годы, когда возникающие то и дело кризисные ситуации требовали от него четких и быстрых решений. Он хорошо понимал, к каким последствиям может привести любая ошибка. Правда, у таких людей, как он, сильной стороной было то, что они не боялись ошибиться. Люди, подобные ему, прекрасно понимали, что в истории не бывает великих достижений без большого риска, так же как и то, что история создается не только отчаянным мужеством индивидов, но и коллективными действиями. Тот, кто начинает паниковать при одной лишь мысли о возможном провале, кто теряет в моменты кризиса решительность и способность быстро действовать, заслуживает судьбы, уготованной ему его ограниченностью.