Текст книги "1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо Железных"

Автор книги: Роберт Кершоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Поднявшись из-за стола, Риббентроп протянул Деканозову руку. «Посол, – вспоминает Бережков, – был взволнован до крайности, и не исключаю, что даже был слегка навеселе» [21]21
  Сцену в кабинете Риббентропа автор приводит по книге Knopp G.: Der Verdammte Krieg; С. Bertelsmann Verlag, Munhen,1991.


[Закрыть]. Разумеется, он проигнорировал жест рейхсминистра. «Он заявил, что германское вторжение является актом агрессии, и германский рейх вскоре о ней пожалеет». По словам Зоммера, «советский посол покраснел как рак и сжал кулаки». И несколько раз повторил: «Очень, очень жаль».

Когда Бережков направился вслед за Деканозовым из кабинета, Риббентроп неожиданно подошел к нему и прошептал ему на ухо, что «лично он противник этой войны и неоднократно пытался убедить Гитлера не начинать войну, поскольку считает ее катастрофой для Германии». На Бережкова это впечатления не произвело. После войны он с осуждением вспоминал: «Фактически тот документ, с дипломатической точки зрения, не содержал объявления войны». «Сталин, – по его словам, – до последнего момента пытался предотвратить войну». По его мнению, немцы нарушили дипломатические нормы ради достижения эффекта внезапности. В послевоенном интервью бывший секретарь советского посольства в Берлине утверждал:

«Мы не эвакуировали из Германии находившихся там советских граждан. Женщины и дети остались в Берлине. Семьи немецких дипломатов покинули Москву еще до 21 июня, за исключением работников посольства. В Москве на момент начала войны находилось около 100 дипломатов, в Германии же – свыше тысячи русских. Ведь совершенно ясно, что, если замышляется нападение, в первую очередь эвакуируют своих граждан. Мы этого не делали».

Вскоре после этой драматической встречи в рейхсминистерстве, в 5 часов 30 минут утра Риббентроп сделал заявление для прессы, что война с Советским Союзом идет уже два часа. Чуть меньше двух лет назад он вернулся из Москвы триумфатором, заключив германо-советский пакт о дружбе.

Тем временем по радио на весь рейх звучали фанфары из «Прелюдии» Листа. «Верховное главнокомандование вермахта сообщило германскому народу о вторжении в Россию», – записал Геббельс в своем дневнике.

«Отзвучала только что сочиненная мелодия для фанфар. Она вышла могучей, впечатляющей, величественной. Я зачитал по всем радиостанциям заявление фюрера к немецкому народу. Торжественный момент для меня».

После этого можно было спокойно возвращаться в свой Шваненвердер под Берлином. «С плеч спал непомерный груз последних дней и недель, – продолжает Геббельс, – пробил славный час, час рождения новой империи. Наша нация устремилась к свету». У Геббельса имелись все причины быть довольным собой. Близилась череда новых дипломатических и военных побед. Немецкому правительству удалось добиться эффекта внезапности. Когда он прибыл в Шваненвердер, «солнце уже стояло в зените», и имперский министр решил позволить себе «пару часов глубокого, живительного сна».

А к тому времени, когда Геббельс пробудился, унтер-офицер Гельмут Пабст уже мог считать себя ветераном сражений. Пабст записал в дневник 22 июня:

«Наступление продолжается. Мы непрерывно продвигаемся вперед по территории противника, приходится постоянно менять позиции. Ужасно хочется пить. Нет времени проглотить кусок. К 10 утра мы были уже опытными, обстрелянными бойцами, успевшими немало повидать: брошенные неприятелем позиции, подбитые и сгоревшие танки и машины, первые пленные, первые убитые русские».

Йозеф Дек из 71-го артиллерийского полка, наступавшего в районе Бреста, очень хорошо помнит сдержанные слова одного фельдфебеля, когда они вместе направлялись на огневые позиции. Этот фельдфебель не разделял оптимизма имперского министра пропаганды. Он считал так:

«Мы начали войну на Востоке, не разделавшись с той, что шла на Западе. А ведь однажды война на два фронта уже имела печальные последствия для Германии».

Глава 5
Самый длинный день в году

«После первоначального «столбняка», вызванного внезапностью нападения, противник перешел к активным действиям».

Гальдер. Военный дневник.

22 июня 1941 года

Первое кольцо окружения – Брест!

Еще вечером Георгий Карбук слушал приятные мелодии, наигрываемые оркестром в парке города Бреста. На рассвете его растолкал отец. «Вставай, – крикнул он. – Война!» Карбук тут же услышал звуки боя. «Это явно не походило на перестрелку, – вспоминает он, – гремела самая настоящая орудийная канонада. Обстреливали крепость». По улице бежали солдаты. «Что происходит?» – спросил Карбук. «А ты что, не видишь? Война!» – бросили ему в ответ.

В Кобрине генерал-майор Коробков, командующий 4-й советской армией, поспешно набросал донесение для передачи в штаб Западного особого военного округа в Минске. Отправленная в 6 часов 40 минут утра сводка сообщала:

«Докладываю: в 4 часа 15 минут 22 июня 1941 года враг начал обстрел Брестской крепости и городских районов Бреста. Одновременно вражеская авиация подвергла бомбардировке аэродромы в Бресте, Кобрине и Пружанах. К 6.00 утра усилился артобстрел Бреста и прилегающих районов. Город охвачен пожарами…»

«Мы, молодежь, никак не могли поверить, что действительно началась война, – признавался Георгий Карбук, – она всегда казалась нам такой далекой». Но жестокая реальность заставила отбросить в сторону все остальное.

«Всех нас не покидало предчувствие скорой войны. Разумеется, мы знали, что за Бугом сосредоточили силы немцы, но вопреки всему отказывались в это верить. Только когда увидели первых раненых и убитых на залитом кровью городском тротуаре, вот тут уж пришлось поверить – война!»

К. Лешнева (так в тексте. – Прим. перев.) работала медсестрой в госпитале, располагавшемся в одной из 36 построек Южного острова. «Первые же снаряды, – рассказывает она, – подожгли здание госпиталя». Это было самое настоящее преступление. «Мы думали, что фашисты хоть госпиталь пощадят, – возмущалась женщина, – на крыше был нарисован огромный красный крест. И тут же стали поступать первые раненые, были и убитые». Деревянные постройки полыхали, как факелы.

Пехотинец унтер-офицер Гельмут Колаковски в благоговейном трепете вспоминает о первом артобстреле:

«Кто-то сказал нам, что в 3.15 утра начнется мощная артподготовка, такая, которая позволит нам беспрепятственно форсировать Буг. После такого огня ни о каком отпоре со стороны противника и говорить не приходилось!»

Герд Хабеданк из безопасного места, с наблюдательного пункта батальона, следил за ходом артиллерийской подготовки.

«Мы и оглянуться не успели, как земля задрожала, и всех нас обдало горячей волной… Я выглянул из блиндажа. Небо над нами окрасилось заревом. В воздухе свистели снаряды, гремели разрывы. Молодые бойцы инстинктивно пригибали головы, как под ураганным ветром… Еще не развиднелось, но были хорошо различимы огромные клубы дыма, заволакивавшие горизонт».

Операторы «Дойче вохеншау» находились на передовой, чтобы запечатлеть картину всеобщего разрушения. На экране мелькали грибовидные облака, вспышки разрывов у стен брестской цитадели, на первом плане немецкие корректировщики огня, менявшие позиции для получения более точных данных. Цели заволакивало дымом, пылью. Взрывы крупнокалиберных снарядов, вздымающие в воздух фонтаны земли.

Капеллан Рудольф Гшёпф из 45-й дивизии вспоминал: «Как только часы показали 3.15 утра, над нашими головами разразился настоящий ураган, невиданный ни до, ни после». Герман Вильд находился в лодке, опасно накренившейся под весом 37-мм противотанкового орудия. Их подразделение действовало в боевых порядках 130-го пехотного полка, переправлявшегося через Буг южнее Бреста. Внезапно он увидел, «как воздух обратился в металл». Укрывшись в щели, он какое-то время просидел там, Вильд вспоминает, как его «кидало из стороны в сторону от сотрясавших все вокруг взрывов, как над головой завывали тучи осколков». Большая часть роты Вильда добралась до другого берега Буга под прикрытием кратковременной огневой подготовки. Все же план сработал. Гшёпф описывает, как именно:

«Эта гигантская по мощности и охвату территории артподготовка походила на землетрясение. Повсюду были видны огромные грибы дыма, мгновенно выраставшие из земли. Поскольку ни о каком ответном огне речи не было, нам показалось, что мы вообще стерли эту цитадель с лица земли».

Батальон Герда Хабеданка приступил к форсированию Буга. В его репортаже описывается как раз этот момент:

«В воду соскальзывали лодки, одна за другой. Слышались отрывистые команды, раздавался гул лодочных моторов. В воде отражались красноватые вспышки разрывов наших снарядов. А с той стороны – ни единого выстрела! Выскочив на берег, мы устремились дальше».

Ефрейтор Ганс Тойшлер из 135-го пехотного полка форсировал Буг во втором эшелоне наступавших севернее Бреста. «В 3 часа 19 минут поверхность воды сплошь покрылась плотами и десантными лодками. Артиллерия обстреливала территорию впереди. Каждые четыре минуты мы поднимались, пробегали сотню метров, после чего снова залегали. Все осуществлялось согласно заранее рассчитанному графику, мы уже знали, когда прибыть на берег Буга и когда приступить к форсированию реки. В воздухе визжали крупные и мелкие осколки. Грохот стоял страшный, казалось, земля ходила ходуном». Даже видавшие виды бойцы, и те робели. «Поначалу мы все просто оцепенели», – признавался один унтер-офицер.

Наступление на Брестскую крепость с двух направлений шло полным ходом. На северном направлении 1-й и 3-й батальоны 135-го пехотного полка проникли в глубь Северного и Западного островов, а 1-й и 3-й батальоны 130-го пехотного полка атаковали Южный остров, предпринимая попытку обойти город Брест с юга вдоль русла Мухавца. Главной задачей оставалось овладеть мостами, необходимыми для перехода через реку танковых сил. 3-я рота лейтенанта Цимпе, бегом миновав четырехпутный железнодорожный мост, направилась на север, оставляя в стороне здание таможенного поста, мимо которого еще какой-нибудь час назад проследовал состав из России. Бросившись в траншею, немцы открыли огонь. Бойцы продвигались вперед до тех пор, пока гулкими взрывами не возвестили о себе саперы. В результате визуального обзора выяснилось, что один из важных узловых элементов моста заминирован, но саперы обезвредили заряд и сбросили его в реку. Обернувшись, Цимпе зеленой ракетой просигналил своим товарищам, дожидавшимся сзади, – «Путь свободен!». Тут же пришла в движение бронетехника. Четверть часа спустя после начала артподготовки в штаб 12-го корпуса полетело донесение: «Железнодорожный мост захвачен в исправном состоянии!»

Штурмовая группа лейтенанта Кремера, действовавшая на амфибиях и состоявшая из наиболее подготовленных пехотинцев и саперов из 130-го пехотного полка и 81-го саперного батальона, едва успела спустить на воду лодки, как на противоположный берег с неба обрушился шквал снарядов немецких орудий. Поверхность реки и берег усеяли разрывы, выплевывая фонтаны грязи и дыма в светлеющее небо. Пороховая гарь мутной пеленой затянула реку. Четыре из девяти лодок превратились в щепы, болтавшиеся в прибрежной воде.

Пришлось вылавливать из воды в прибрежных камышах трупы погибших. Раненые взывали о помощи. Этот шальной обстрел стоил жизни Мюллеру, близкому товарищу Германа Вильда. «Всего несколько часов назад мы с ним разговаривали. Он тогда сказал, что его мучит предчувствие скорой гибели». Ошибка германских артиллеристов, открывших огонь из шестиствольных минометов по своим, стоила дорого наступавшим пехотинцам: 20 человек убитыми и тяжелоранеными.

Кремеру пришлось на ходу переформировывать группу. Конечно, этот внезапный артобстрел перечеркнул первоначальный план, но сорвать решение поставленной задачи не мог. Пять уцелевших десантных лодок, гудя моторами, направились через Мухавец к первой из целей – мосту. Слева возвышались внушительные стены крепости, уже испещренные следами прямых попаданий снарядов только что завершившейся артподготовки. Вблизи северного моста, соединявшего Западный остров с цитаделью, на волнах качались еще две лодки, все в пробоинах. Уцелевшие бойцы по берегу пробирались к Центральному острову, где им предстояло застрять на два следующих дня. Эти первые несколько сот метров обошлись лейтенанту Кремеру в треть личного состава. С оставшимися тремя лодками он бросился к первым двум мостам. И к 3 часам 55 минутам они были взяты. Помогли бойцы «штурмовой группы Лора», также из 130-го пехотного полка. Группа лейтенанта Лора вела огонь с берега реки, Кремер с остававшимися у него тремя основательно потрепанными лодками продолжал выполнение поставленной задачи. Третий мост «Вулка» был взят в 5.10. У Кремера свалилась гора с плеч. Он приказал водрузить флаг со свастикой над мостом, своей последней целью, – миссия, за которую пришлось заплатить столь высокую цену, была успешно завершена. Лор не рекомендовал ему показываться – это означало подвергнуть себя риску, подставившись врагу, но Кремер и слушать его не хотел. И едва флаг затрепетал на утреннем ветерке, как Кремер упал – пуля русского снайпера попала ему в голову.

Наступление севернее цитадели развивалось более успешно. 3-й батальон, преодолев густой кустарник и заграждения из колючей проволоки на высоком берегу Западного острова, перебрался через поросшую деревьями лужайку, где догорали подожженные во время артподготовки здания. 37-мм противотанковое орудие атакующим бойцам пришлось тащить вручную. Показался крупный ориентир – Тереспольская башня, вся в пробоинах, потом двухъярусные стены, опоясывавшие цитадель. В начале пятого утра германские войска уже были внутри бастиона, укрывшись в «мертвой зоне» низкого северного моста. За стенами немцы разделились, огибая здание гарнизонной церкви с обеих сторон. Через некоторое время атакующие уже приближались к центральной башне цитадели.

Тем временем южнее передовые части дивизии быстро овладели подступами к Южному острову через южные ворота. Немцы установили пулеметы на высоком земляном валу, господствовавшем над островом; с него простреливались Царские ворота – южный вход в крепость. Артиллерийский расчет Германа Вильда изодрал в кровь руки, втаскивая 37-мм противотанковые орудия на мощные резиновые плоты. «Мы едва не увязли в трясине у самой реки, – рассказывал он. – А на той стороне стало совсем невмоготу!» Восточный берег Буга представлял собой самое настоящее болото. «Иногда пушки увязали по самые лафеты, – досадовал Вильд. – Нам приходилось тянуть изо всех сил, чтобы не дать им увязнуть».

Группа бойцов втащила орудия на обрывистый берег реки и затем на Южный остров. Широкая дорога была усеяна листвой и ветками, сбитыми во время артподготовки. Продолжая катить на руках орудия к северу, немцы видели вдоль обочины трупы русских солдат. Многие из них были в одних нательных рубахах, без гимнастерок. «Показались и первые русские пленные, – вспоминал Вильд. – Те вообще были в одном белье. И вид у них был ошарашенный!» А вскоре противотанковые орудия уже открыли огонь по легким танкам противника.

Действовавший юго-восточнее 3-й батальон, огибая город Брест, пробирался среди подбитых устаревших русских танков. Пытаясь контратаковать немцев, эти легкие плавающие танки либо увязли в трясине, либо были подбиты. Впоследствии все представленные штурмовыми подразделениями в штабы дивизий донесения о ходе боевых действий были расценены как несомненный успех операции.

Тимофей Домбровский, красноармеец-пулеметчик, описывал, как немцы обрушили на его подразделение лавину огня. «Самолеты поливали нас огнем сверху, артиллерия – минометы, тяжелые, легкие орудия – внизу, на земле, причем все сразу!» Нет нужды упоминать о том, каковы были последствия.

«Мы залегли на берегу Буга, откуда видели все, что творилось на противоположном берегу. Все сразу поняли, что происходит. Немцы напали – война!»

Насчитывающий 8000 человек личный состав гарнизона находился в крепости в то утро не полностью. Там оставалось всего 3500 бойцов и командиров. В ночь с субботы на воскресенье многие получили увольнительные.

Крепость представляла собой самостоятельную единицу с автономным обеспечением условий проживания. Рядом с казармами и складами располагались школа, детский сад и госпитали. Семьи офицеров проживали бок о бок с личным составом. А.А. Никитина-Аршинова, жена офицера Красной Армии, вспоминает:

«Рано утром нас с детьми разбудил ужасный грохот. Рвались снаряды, бомбы, визжали осколки. Я, схватив детей, босиком выбежала на улицу. Мы едва успели прихватить с собой кое-что из одежды. На улице царил ужас. Над крепостью кружили самолеты и сбрасывали на нас бомбы. Вокруг в панике метались женщины и дети, пытаясь спастись. Передо мной лежали жена одного лейтенанта и ее сын – обоих убило бомбой».

Для всех послевоенных рассказов русских, переживших первый день войны, характерно то, что никто и подозревать не мог о германском нападении. Николай Янщук, милиционер подразделения железнодорожной милиции станции Брест, утверждал:

«В 4 часа немецкая артиллерия начала обстрел с позиций из-за Буга. Лейтенант Е. отдал распоряжение выдать всем оружие и оборонять станцию».

Бойцы из числа милиционеров выдвинулись к мосту через Буг и увидели, как немецкие части форсируют реку. «Их было не счесть, конца и края не видно. Вооруженные до зубов, с засученными рукавами, автоматами на шее они готовились вступить в бой». Домбровский, оборонявшийся на берегу Буга, утверждает: «Кое-кто из наших, увидев такое множество врагов, не выдержал и бросился бежать».

Василий Тимовелич, советский военный инженер, вспоминал, с какой легкостью немцы преодолели оборонительные позиции красноармейцев. «Наши фортификационные сооружения строились на совесть, – утверждал он, – их возводили по образцу линий Мажино и Зигфрида. Но строительство дотов завершить не успели, да и те, что были готовы, пустовали». Перенос границы на запад осенью 1939 года негативно отразился на обороноспособности примыкавших к границе районов. «Бронированными куполами оборудовали только 14 дотов, – сообщал Тимовелич, – и военные патрули следили, чтобы туда никто не забирался». И тут же задает вполне обоснованный вопрос: «Да и кто бы туда полез? Ведь это приграничная зона!» Участок не был приведен в состояние боевой готовности. «Гарнизоны в этих дотах не размещали, как правило, солдаты спали на свежем воздухе, в палатках». В первые минуты войны немцы и захватили их в этих же самых палатках. А многие из красноармейцев погибли еще во сне. Нападения никто не ожидал. «Пули пронизывали палатки насквозь. Были и прямые попадания снарядов, – продолжает Тимовелич. – Разрыв снаряда, и в воздух летят ошметки тел. Многие погибли, так и не поняв, что началась война». Николай Янщук говорит о том же:

«У нас не хватало винтовок. Внезапно прибыло подкрепление – тысяча человек, их сразу же бросили в бой. «Дадут нам винтовки?» – спрашивали они. «Идите в бой, – отвечали им, – там и добудете себе оружие».

Вот им ничего и не оставалось, как отправиться на позиции и укрыться в траншеях. «Там они сидели и ждали, пока кого-нибудь убьют, чтобы взять и винтовку погибшего», – грустно констатировал Янщук.

Внезапное нападение застало гарнизон врасплох. Григорий Макаров, водитель одной из советских пехотных дивизий, вспоминает:

«Я с первых же секунд понял, что такое война. Вокруг лежали убитые и раненые товарищи, убитые лошади… Немецкие пехотинцы двигались со стороны железной дороги и начали проникать на территорию крепости».

Георгий Карбук, находившийся в городе Бресте, рассказывал, что «уже через пару часов в городе появились первые немецкие танки и мотоциклисты, за ними следовала пехота».

Командир немецкой 45-й пехотной дивизии отправил в штаб 12-го корпуса целый ворох бодрых донесений. В 4 часа 45 минут утра в одном из донесений говорилось: «До сих пор нет признаков сопротивления противника». К этому времени немцы успели захватить несколько мостов, в том числе важнейший железнодорожный мост, который вел к южному входу в цитадель. И даже здесь «не было сколько-нибудь значительного отпора». В 4 часа 42 минуты «было взято 50 человек пленных, все в одном белье, их война застала в койках». Наступление немцев наращивало темп, в их руки попадали все новые и новые мосты и сооружения крепости. Через три часа после начала войны в 12-й корпус докладывали, что «дивизия намеревается овладеть Северным островом». Сопротивление противника мало-помалу усиливалось, «враг предпринял ряд танковых атак на участке между мостом и цитаделью», однако немцы полностью владели ситуацией. В течение пяти часов передовые части танковых сил доложили о том, что успешно продвигаются вперед при эффективной поддержке пикирующих бомбардировщиков, которые подвергли бомбардировке «автостраду 1» – главную ось наступления.

В 8 часов 35 минут в одном из донесений прозвучали более трезвые нотки: «За крепость продолжается ожесточенное сражение». К 8 часам 50 минутам в штабе командования 12-го корпуса убедились, что прорвавшаяся в Брест 45-я пехотная дивизия не поспевает за фланговыми частями. Было принято решение ввести в бой резервные части корпуса – 133-й пехотный полк – для разгрузки тяжелого положения на участке 45-й дивизии, в которой «погибли два командира батальонов и один командир роты, а командир одного из полков получил серьезное ранение». К 10 часам 50 минутам утра в донесениях уже не скрывают пессимизма. «Бой за овладение крепостью ожесточенный – многочисленные потери». Таким образом, попытка атаковать крепость с ходу провалилась.

Ефрейтор Ганс Тойшлер участвовал в форсировании Буга в составе частей второго эшелона – с 10-й ротой 135-го пехотного полка. Его подразделению удалось достичь Западного острова «без значительных трудностей», минуя окруженные позиции противника, а вскоре – и прорваться на внутренний остров, где располагалась цитадель. Рота Тойшлера захватила мост, ведущий к главным воротам, а оттуда вышла к центру крепости. Прямо перед собой бойцы увидели длинное здание с четырьмя большими воротами, которое обороняли советские пулеметчики и бойцы, сумевшие оправиться от потрясения первых минут. Бой здесь завязался нешуточный. Каждые ворота приходилось забрасывать гранатами, иначе их взять было невозможно. «Площадка перед зданием, – вспоминал Тойшлер, – была вся в дыму, изрыта воронками и завалена битым кирпичом, за грудами которого мы кое-как укрылись». Контратаку легких танков противника удалось успешно отбить. 10-я рота вышла к следующим воротам, и там начали накапливаться штурмовые группы, готовясь к очередному броску. В ходе новой атаки немцы обогнули массивное здание гарнизонной церкви. 3-я рота 135-го пехотного полка успела проникнуть в глубь цитадели и находилась близко к цели.

Немцы предприняли попытку пробиться в крепость и с востока. Овладев Южным островом, части вермахта начали обходить Брест еще южнее. Они глубоко вклинились в расположение советских войск с двух направлений. Все признаки указывали на то, что первый удар оказался для противника смертельным. Во всяком случае, до 11 часов утра наступление развивалось успешно, хотя штаб 45-й пехотной дивизии высказывал неодобрение спустя 3–4 часа после времени «Ч».

«Вскоре, где-то между 5.30 и 7.30 утра, стало окончательно ясно, что русские отчаянно сражаются в тылу наших передовых частей. Их пехота при поддержке 35–40 танков и бронемашин, оказавшихся на территории крепости, образовала несколько очагов обороны. Вражеские снайперы вели прицельный огонь из-за деревьев, с крыш и подвалов, что вызвало большие потери среди офицеров и младших командиров».

На территории крепости 3-я рота 135-го пехотного полка оказалась прижата к стене гарнизонной церкви и частично окружена русскими. Вызванное подкрепление, минуя Западный остров, продвигалось крайне медленно, немцам приходилось преодолевать с боем буквально каждый метр территории. Командиры один за другим погибали от пуль снайперов. Гауптман Пракса и его командир батареи гауптман Кратс погибли при попытке поднять бойцов в атаку. Майор Эльце из 1-й роты 135-го пехотного полка, пытаясь прорваться в цитадель с восточной стороны, погиб в нескольких шагах от корректировщика лейтенанта Ценнека, находившегося в боевых порядках роты. Атака без командира захлебнулась, и тереспольский мост превратился в непреодолимое препятствие. Красноармейцы, оправившись от шока первых минут, заняли стены крепости, не давая немцам возможности пошевелиться.

Ближе к полудню началась настоящая жара. Сопротивление русских в районе церкви и офицерской столовой становилось все ожесточеннее. По мостам в тыл ковыляли раненые немецкие солдаты, некоторых уже успели наскоро перевязать под огнем. В полдень стало окончательно ясно, что наступление дивизии захлебнулось. Позже в одном из донесений говорилось:

«В утренние часы выяснилось, что поддержать наступающие части артиллерийским огнем невозможно, поскольку наши и русские подразделения перемешались. Наши позиции представляли собой разбросанные по территории крепости здания, заросли кустарника, деревья, камни и местами вплотную подходили к рубежам обороны противника, поэтому трудно было отличить, где свои, а где неприятель. Попытки расстрелять противника в упор из тяжелых пехотных и противотанковых орудий, а также из любых других видов артиллерии, оказались безуспешными вследствие плохой видимости и связанного с этим риска перебить наших солдат и, главным образом, вследствие огромной толщины стен крепости».

Вызванная на подмогу батарея самоходных орудий также ничем не помогла. 133-й пехотный полк из резерва корпуса после 13 часов 15 минут продвинулся к Южному и Западному островам, однако не смог исправить ситуацию:

«Там, где русских удалось выбить или выкурить, вскоре появлялись новые силы. Они вылезали из подвалов, домов, из канализационных труб и других временных укрытий, вели прицельный огонь, и наши потери непрерывно росли».

Ефрейтор Ганс Тойшлер находился рядом с гарнизонной церковью на территории крепости и корректировал пулеметный огонь, расположившись на брошенной русскими позиции зенитного орудия. В бинокль он разобрал едва заметную вспышку винтовочного выстрела из каземата, расположенного в 300 метрах от него, когда второй номер крикнул «ложись!». Тойшлер попытался лечь, но тут пуля снайпера угодила ему прямо в грудь. Отброшенный в сторону страшным ударом, он попытался сжать рукоятку пулемета, доказать себе, что не убит, что жив. Последнее, что он помнил, были мысли о Боге и доме. Позже, когда к нему вернулось сознание, он увидел вокруг себя жуткую сцену:

«На краю позиции стояла полуразобранная тренога крепления тяжелого пулемета. Подле нее лежал сам пулеметчик со смертельной раной в легкое; он надсадно дышал, стонал и просил пить. Я с трудом дал ему напиться из фляжки. Находившийся справа от меня пулемет смотрел дулом в небо. Пулеметчик не отзывался. В двух шагах сразу несколько человек звали санитаров. «Помогите, помогите, ради бога!» Снайпер отлично справился со своей работой».

Тойшлер, чувствуя, что силы покидают его, попытался усесться на ящик из-под патронов, на который его отбросила пуля русского снайпера. «Мне казалось, что грудь залили свинцом, – признавался он, – нательная рубашка и гимнастерка пропитались кровью». Он кое-как достал перевязочный пакет и попытался остановить кровотечение – оказывается, пуля прошла навылет. С великим трудом наложив 118 повязку, он почувствовал себя спасенным и тут же погрузился в странный призрачный мир галлюцинаций». Солнце пекло нещадно.

В 13 часов 50 минут генерал-лейтенант Шлипер, командующий 45-й пехотной дивизией, следивший за ходом боя с наблюдательного пункта 135-го пехотного полка, вынужден был смириться с происходящим – эту крепость силами одной только пехоты не взять. Генерал-фельдмаршал фон Бок, командующий группой армий «Центр», побывавший на командном пункте 12-го корпуса за 40 минут до описанных событий, придерживался того же мнения. В 14 часов 30 минут командование приняло решение отвести части 45-й дивизии, успевшие прорваться в цитадель. Отход намечалось осуществить с наступлением темноты. Затем предполагалось точно выяснить, где находятся солдаты противника, и подавить их сопротивление огнем артиллерии. Командующий 4-й армией дал свое согласие. В документах дивизии этот вынужденный шаг объяснялся так:

«Он стремился избежать ненужных потерь; движение по железной дороге и подъездным автомобильным дорогам уже осуществлялось. И врагу уже не удастся этому помешать. В целом русских ожидала осада и, следовательно, голодная смерть».

Для 45-й дивизии вермахта начало кампании оказалось безрадостным: 21 офицер и 290 унтер-офицеров, не считая солдат, погибли в первый же день войны. За первые сутки в России дивизия потеряла почти столько же солдат и офицеров, сколько за шесть недель французской кампании.

12-й корпус запросил дополнительные силы – самоходные орудия и огнеметы. Решающего прорыва одной только артиллерией добиться было невозможно.

С наступлением сумерек в расположенных за Бугом штабах срочно принимали решения, которые, впрочем, никак не разрядили обстановку. Из-за дыма и клубившейся в воздухе пыли с трудом различались очертания гарнизонной церкви. 70 немецких бойцов, блокировавших ее защитников, сами оказались отрезаны от основных сил. Связь по радио еще удавалось поддерживать, хотя и с перебоями. Словом, поставленная задача оказалась не из легких.

«До Москвы – всего ничего, каких-нибудь 1000 километров»

«Слава богу! Снова началось!» – черкнул на календаре один из операторов еженедельной кинохроники «Вохеншау». Напряжение последних дней и недель наконец спало. «Похоже, мы застали русских сегодня утром врасплох», – писал 28-летний Ульрих Модерзон в письме к матери. Часть Ульриха Модерзона действовала в составе группы армий «Юг».

«Русские так и не сумели организовать мало-мальски серьезное сопротивление. Наша артиллерия и пикирующие бомбардировщики – сущий ад для них. Все важные мосты захвачены в целости и сохранности. И теперь наши войска несутся в глубь России. Сегодня днем я узнал, как дрожит земля и как меркнет свет дня… Все осуществляется согласно намеченному плану».

Впечатления первого дня войны, записанные солдатами, говорят о ликовании, вызванном скорыми и легкими победами. Роберт Рупп, до войны школьный учитель из Берлина, писал: «Нас разбудила начавшаяся в 3.15 артиллерийская канонада. Огонь вели 34 батареи». Он наблюдал реку Буг с опушки леса, что в 7 километрах от границы.

«Вскоре запылали деревни и ввысь взмыли сигнальные ракеты. По всей линии фронта бушевала жуткая гроза. Небо было исчернено дымными трассами выстрелов зенитных пулеметов, медленно растворявшимися в воздухе. Вот на землю упал подбитый самолет. Небо, сначала розоватое, понемногу светлело, на нем появлялись багровые и зеленые полосы. Над горизонтом зависло гигантское облако дыма, которое ветер начинал относить вправо. Я попытался уснуть, но это был не сон, а скорее полузабытье».