Текст книги "Алиса в Хуливуде"

Автор книги: Роберт Кемпбелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Глава восьмая

Свистун бывал в клубе «Армантье» лишь в одном из предыдущих воплощений этого заведения. Он приходил послушать стихи и считал поэтов мудрецами, а самого себя истинным ценителем. С тех пор он заглядывал сюда всего пару раз. Знал, что хозяина зовут Морисом, а его «жену» Эсмой – и ничего больше.

Аллея ничуть не переменилась. Окаменевшее собачье дерьмо в кустиках, по-прежнему служащих местом молниеносных свиданий. Забытые трамвайные рельсы, сотни раз заснятые на пленку непризнанными кинематографистами, которым, ничуть не меньше остальных, хочется денег, славы и женской любви. Или, если угодно, мужской.

Дверь в клуб была нараспашку: помещение проветривалось. Войдя внутрь, Свистун понял, что эта процедура не принесла никаких результатов: здесь чудовищно воняло, а жаркие порывы Санта Аны только усугубляли эффект.

Свистун с трудом узнал Эсму, одевшегося для разнообразия в джинсы и в свитер и нахлобучившего на лысеющую голову шерстяной чулок. Мориса же нигде не было видно.

Эсма посмотрел на него.

– Закрыто, – проворковал он. – Еще закрыто.

– А я не выпить сюда пришел, – ответил Свистун.

Эсма прищурился, всматриваясь.

– Мы что, знакомы? Шагни-ка внутрь, а то тебя не видно.

Свистун прошел в помещение, чтобы и впрямь не оставаться темным силуэтом в дверном проеме.

Эсма прислонил швабру к стойке оцинкованного бара.

– Конечно, знакомы. Дай вспомню. Откинув голову и поднеся пальцы к переносице, он театрально изобразил процесс вспоминания.

Было понятно, что эта «женщина» гордится собственной памятью.

– Ты как-то связан с правоохранительными органами. Детектив или вроде того. – С бесцеремонностью, присущей близоруким людям, он уставился на Свистуна. – Верно?

Свистун улыбнулся той загадочной улыбкой, какой улыбаются настоящие офицеры силовых ведомств, не желая вдаваться в детали собственных полномочий. Достаточно и того, что законопослушный человек обязан отвечать на твои вопросы.

– Ага, ясно. Хочешь коньячку? Или, может быть, стаканчик вина?

Свистун покачал головой. И как бы ненароком запустил руку в коробку с леденцами, стоящую на стойке рядом с кассовым аппаратом.

– А как насчет пива? Я могу угостить тебя пивком. – Эсма стер пот со лба. – Нет? Ну, хорошо, значит, ты пришел потолковать о вчерашнем. О Господи, какая жара. Я пропотела, как свинка. И подметать этот поганый пол мне не хочется. Я говорила Морису: пусть найдет мальчика. Это же совсем недорого. А он говорит: я сам буду подметать. Говорить-то говорит, а только не подметает. Да превратись тут все в самый настоящий свинарник – ему наплевать. Так что приходится мне самой. – Он зашел за стойку и налил себе стаканчик белого вина. – Не надо мне подметать этот поганый пол, знаешь ли. Хочешь этого?

– Ты про конфетки?

– Бери не стесняйся. Свистун взял карамельку.

Эсма с улыбкой посмотрел на него.

– Разверни и вставь себе в ротик.

– Спасибо, попозже.

– Нет уж, давай! Разверни и посмотри, что там написано.

Свистун развернул карамельку и положил в рот. С винной начинкой, она, однако же, отдавала мылом.

– Прочти! Прочти мне вслух!

Эсма улыбался улыбкой, словно вырезанной из рекламы зубной пасты. Свистун прочел:

 
Молодой человек в штате Мэн
Вставил младшей сестричке свой член,
У родного отца
Оторвал два яйца
И залез на мамашу взамен.
 

– Бесподобно, – сказал Эсма.

Свистун недоумевающе посмотрел на него.

– Что-то я не понял юмора.

– Ну как же! Парень стал после этого трансвеститом и отправился на панель.

– Вот как?

– До тебя плохо доходит, верно? Эсма виновато потупился.

– Значит, что было прошлой ночью, ты помнишь, и меня ты тоже помнишь?

– А как же! Тот, мотоциклист в кожанке, бывал здесь регулярно. То есть мотоцикла у него не было, но одевался он как мотоциклист.

– А что у тебя означает регулярно?

– Человек бывает каждый вечер или через вечер неделю-другую подряд, а потом исчезает месяца на три.

– С какой стати?

– Ну, или на него накатывает, типа сезонной лихорадки. Или его жена время от времени уезжает проведать родных – и он может позволить себе оттянуться по полной программе. Мужик средних лет, о нем поговаривали, что он любит подглядывать в общественных уборных, а он сам считал, что это никому не известно.

– А откуда это известно?

– А он иногда так надирался, что расплачивался кредитной карточкой. Ну, а когда знаешь фамилию, все остальное – дело техники.

– А что насчет второго посетителя? Который был в форме летчика?

– Ах, этот. Вот уж красавчик. Вылитый Рудольф Валентине. Черные волосы, прямой пробор, усики. Но не ласковый. Почти такое же говно, как мой Морис.

– Почему ты так думаешь?

– У нас наценка в пятнадцать процентов. Точно такая же, как в ресторанах и в бистро во Франции, ясно? Но, строго говоря, мы рассчитываем на то, что сами наши клиенты окажутся малость щедрее. Ну, скажем, пять процентов от счета. А лучше – все десять.

– А он не оставил чаевых?

– Ни единого су.

– И расплатился кредитной карточкой?

– Нет, наличными. Пятерка, доллар и четвертак. А счет у него был шесть баксов пять центов, это за две рюмки «наполеона». И он стоял здесь – точь-в-точь где стоишь ты – и ждал свою медяшку.

– Он что, попросил разменять?

– Ничего он не попросил. Он ждал двадцать центов сдачи. Ну, что можно купить в наши дни за двадцать центов?

– Да и впрямь. А что?

– Ну, можно купить «французскую тайну».

– Что еще за тайна?

– Конфетка. Та, что ты съел.

– Значит, он взял сдачу конфеткой?

– Именно. И еще с таким недовольным видом! И я его чуть было не убила. Не из-за двадцати центов – что можно в наши дни купить на двадцать центов? Дело в принципе.

– А эти двое на протяжении вечера как-нибудь общались между собой?

– Час был ранний, народу сравнительно мало. Тринадцать-четырнадцать человек во всем клубе. Я этого «мотоциклиста» встречала, так что я поздоровалась с ним и сразу же забыла. А летчик появился впервые, да еще такой красавчик, так что я на него поглядывала. Исподтишка. Я хочу сказать: разговоров не затевала, не клеилась. Но мне хотелось, чтобы он чувствовал себя как дома.

– Но он был в маскарадном костюме?

– Уходя, он упомянул, что наш клуб ему порекомендовали в Нью-Йорке. Я еще решила, что с его стороны очень мило сразу же прийти сюда, одевшись как человек… Хотя он не дал на чай и еще попросил сдачу с четвертака.

– Потому что за двадцать центов в наши дни ничего не купишь?

Брови Эсмы полезли вверх. Он сразу же обиделся, решив, что над ним подшучивают.

– Значит, он так разоделся, чтобы сойти здесь за своего? – торопливо продолжил Свистун, не желая утрачивать доверие педика. – Чтобы никто не принял его за деревенщину?

– А какая разница? Эсма его еще не простил.

– Разницы никакой. Просто рассуждаем с тобой, а может, до чего-нибудь и договоримся.

Свистун облокотился на стойку и улыбнулся Эсме.

Тот сразу же растаял.

– Филип и Чарльз начали лизаться, а мы такое не поощряем. Я хочу сказать: полюбезничать немного – это нормально, но бурные изъявления чувств нам не нравятся. Кажется, я что-то сказала, но никто не обратил на это внимания, я и решила: ну и ладно. А Гарри…

– Гарри?

– Мотоциклист.

– Ага, понял.

– Гарри под шумок попробовал завести знакомство с летчиком. Да только темный небесный ангел оказался не в настроении. Да я бы сразу объяснила Гарри, что «металлом» такого красавчика не подманишь.

– Значит, на твой взгляд, они не были знакомы заранее?

– Здешняя клиентура любит порой немного порезвиться. Сам понимаешь. Старые друзья делают вид, будто только что познакомились. Возобновляют остроту ощущения первого свидания, понятно? Господи, я хочу сказать, они только что вылезли из одной ванны, а здесь усядутся за разные столики и давай строить друг другу глазки.

– Как в кино?

– А что, это бывает довольно мило. Только у этих двоих все пошло по-другому. Летчик отшил Гарри и через пару минут ушел. А Гарри пошел за ним следом. Вот я и решила посмотреть, что там у них получится.

– А с какой стати?

– Гарри пришел сюда выпивши. А я знаю, каким он иногда становится. Пока он в клубе, мы в состоянии с ним справиться. А на улице… Я боялась, что он способен учинить что-нибудь скверное, ведь его так грубо отшили, причем на глазах у всех. Он мог напасть на летчика в аллее. А нам тут такие неприятности ни к чему. – На мгновение он запнулся, вспомнив суть дела. – А то, что случилось, ни к чему особенно.

– И ты успел вовремя?

– Я уже взялась за дверную ручку и тут сквозь стекло увидела две вспышки. Еще подумала: неужели молния? Решила: из-за жары собралась гроза. Так и подумала.

– И открыл дверь посмотреть?

– Морис окликнул меня из-за стойки и велел никуда не ходить. А сам говорит, если на улице неприятности, выйти должен кто-нибудь из сотрудников заведения. А я что, не из сотрудников заведения? Он и сам из сотрудников, да только никогда не выходит. И приходится мне. И пол сама подметаешь, и на улицу выскакиваешь.

– Значит, когда ты вышел…

– Гарри лежал посредине аллеи, и из него фонтаном била кровь.

– А летчик?

Эсма пожал плечами.

– Значит, ты не видел, как он садился в машину?

– Я его вообще не видела.

– А Дэнни Кортес к вам сегодня наведывался? – спросил Свистун, отойдя от стойки.

– Заходил с утра и обещал еще заглянуть.

– А он установил фамилию этого Гарри?

– Я ему ее назвала.

– И ты ее все еще помнишь?

– Надо бы вам, сыщикам, действовать посогласованней.

Эсма, вздохнув, открыл ящик под кассовым аппаратом и извлек копию счета, оплаченного по кредитной карточке. Надписал сверху номер телефона, оставленного «мотоциклистом» на экстренный случай, как того требовали правила заведения.

Свистун вернулся к стойке и выхватил у Эсмы листок, который тот на мгновение придержал двумя пальцами.

– Ты не полицейский, я вспомнила. Ты частный сыщик.

– Ради Бога, Эсма, не все ли равно?

– Не знаю, понравится ли Кортесу, что ты копаешься в этой истории.

– Ну, а теперь, когда мы оба знаем, в чем дело, не лучше ли нам держать язык за зубами?

– Если будешь со мною паинькой.

– Ну, я не знаю, в какой степени паинькой ты меня хочешь видеть, но обещаю тебе вот что: если не разболтаешь, я не сожгу твой парик и не припрячу лифчик с ватной грудью.

Шутка пришлась Эсме явно не по вкусу.

– Убирайся отсюда, пока я не позвала полицию!

Глава девятая

В некоторых местах на бульваре Сансет создается впечатление, будто город оказывает вооруженное сопротивление захватчикам. Маленькие гостиницы и допотопные офисные здания стоят с выбитыми или наглухо заколоченными окнами. Дверные ручки снабжены цепями, чтобы никому не вздумалось их открутить. Краска на стенах облупилась, а сами стены усеяны бесчисленными граффити.

Тротуар как таковой отсутствует. Пешеход пробирается здесь, как сапер по ничейной земле. Грабители и насильники подстерегают его на каждом углу даже днем.

В нескольких здешних домах еще теплится жизнь посреди всеобщего запустения. В розовом здании с зеленой крышей и с пластиковой пальмой в холле приютились маргинальное агентство по поиску талантов, служба знакомств, трое писателей, специализирующихся на порнографии, никому не нужная в век телевидения радиостанция и контора «Трегарон и Уэлс» – охранная служба, поставляющая своих людей на почасовой основе на вечеринки, общественные мероприятия, распродажи, на открытие шляпных мастерских и бензоколонок.

Контора размещалась в двух комнатах. Первая по габаритам напоминала уборную для посетителей в борделе, вторая была повместительней: здесь находились подделанный под старину письменный стол, четыре кресла – два жестких и две вертушки, примитивный кондиционер, металлический пульт, на котором стояла электрическая пишущая машинка, истертый кожаный диван, конторский четырехстворчатый шкаф, четыре телефонных аппарата и один автоответчик.

Трегарон у себя дома в Нью-Джерси именовался Филли Торино и носил кличку Трепач; он ухитрялся ладить и с мафией, и с полицией, рассказывая копам о донах, а донам о копах всяческие небылицы, благодаря чему и те, и другие оказывали ему некоторые услуги.

Пока однажды и доны, и копы не пришли к выводу, что ему пора перебираться на запад, пообещав не терять его из виду.

Уэлс в те годы, когда работала на панели, носила прозвище Пизда с Перчиком.

Будучи одной из самых кротких и безответных шлюх на территории трех штатов, окружающих город Цинциннати, она многое выслушивала и запоминала. Пока не услышала рассказ о совершенном убийстве, заставивший ее в интересах собственной безопасности перебраться на побережье.

Один из ее любимых стишков гласил: Ты последняя гулена, пока не скопишь миллиона». Уйдя с панели, она осталась смазливой бабенкой, но и здешняя работа миллиона ей не сулила.

Когда они не играли друг с дружкой в карты, Торино с Перчиком сновали по городу, отирались возле бассейнов и пляжей, заглядывали в клубы, собирая повсюду сплетни и обрывки сплетен, которые можно было обратить в презренный металл.

Иногда с ними делилась кое-какой информацией полиция. У них имелась картотека на незанятых актеров, прогоревших виноторговцев, чиновников, уволенных за служебное несоответствие, сошедших со сцены танцовщиков и какое-то число наркоманов. Все это были люди вооруженные и ни перед чем не останавливающиеся.

Иногда фирма выполняла заказ на убийство надоевших мужа, жены, начальника или любовника.

Спиннерен стал их главной удачей.

Коннор Спиннерен прибыл к ним с письменными рекомендациями от Безносого Кодигоры из Чикаго, судьи Мортимера Кромарти из Бостона и профессора Стенли Пардубица из Йельского университета.

Когда этим людям позвонили для перепроверки, каждый из них подозрительно зачастил, отвечая, и, не вдаваясь в детали, выразил уверенность в том, что парню надо дать шанс.

Это сразу же подсказало партнерам, что Спиннерен обладает талантами, в числе которых умение заниматься шантажом, равно как и похвальное желание держать язык за зубами.

Поскольку Кромарти любил мальчиков, Кодигора – маленьких девочек, а Пардубиц из Йельского университета предпочитал садо-мазохизм с соответствующей экипировкой и окказиональным самоповешением, это означало, что Спиннерен был или проституткой, или, скорее всего, опытным сводником, за деньги или из удовольствия принимающим участие в достойных осуждения забавах. Но его сексуальные привычки и предпочтения, разумеется, не интересовали Торино с Перчиком. Единственным, что их волновало, было то, что молодой человек в любом случае является законченным негодяем, а это их вполне устраивало.

Хотя, как выяснилось, и на солнце оказались пятна. Во-первых, обнаружилось, что предельно трудно, если не попросту невозможно проследить его жизнь до того момента, когда он получил означенные рекомендации. Во-вторых, его скромность, во многих отношениях похвальная, вместе с тем, сама по себе представляла источник хлопот. Ведь если человек секретничает, значит, ему есть что скрывать.

Кроме того, он не играл в карты, а именно этому пороку и предавались оба старших партнера. Его нежелание поставить на кон хотя бы сотню долларов казалось им чем-то совершенно противоестественным. Каждый раз, приходя в контору, он заставал партнеров за карточным марафоном – а играли они в джин-рамми, – и каждый раз получал приглашение сыграть, и каждый раз отказывался.

В ходе бесконечной игры долгими послеполуденными часами в практически непроветриваемом помещении они почти всегда успевали обсудить своего замечательного сотрудника вдоль и поперек.

– Вчера я сказала Коннору, – начала Перчик, – молодой человек должен идти на риск. Если не рискуешь в молодости, то когда же еще рисковать?

– Ну, и что он ответил?

– Улыбнулся.

– Но почему так? Почему он вечно улыбается и ничего при этом не говорит? Я из-за этого нервничаю. Что-то с этим парнем не так.

– Он не мужчина, вот что я тебе скажу.

– Господь с тобой, Перчик! И слепому видно, что он и с мужиками дела не имеет.

– Верно. Потому что он и не педераст.

– А кто же он?

– Нейтрал.

– Что ж, если так, то, наверное, поэтому он так хорош в деле. Нейтрала ведь ничто не отвлекает. У нас в Джерси был парень по имени Гарри, кличка Гаротта, он этой штукой голову практически отрывал. Ну, знаешь, как оно бывает? Мы устраивали такие вечериночки на шесть-семь парней и на одиннадцать-двенадцать девок. Так чтобы и главное блюдо, и десерт – и никому ждать не приходится. И Гарри Гаротта никогда не участвовал. Мне это показалось странным, вот я и спросил у него, может, он в Бога верует. А он говорит: не слишком, хотя ходит на исповедь и постится на Пасху. Я говорю: может, ты себя для брака приберегаешь? Это все глупости, говорит. Проще жить с собакой. Я говорю, так, значит, ты с собакой живешь? А он говорит: нет.

– А собака-то тут причем, Филли? – хмуро разглядывая собственные карты, поинтересовалась Перчик.

– Мне казалось, тебе это интересно. И я спрашиваю: может, у тебя хроническое заболевание какое-нибудь? Кровь там или еще что. Бывает, человек начнет трахаться – а тут его кондрашка и хватит.

– Сама участвовала, – ответила Перчик.

– Вот я и спросил его, чего это он отлынивает. А он эдак странно посмотрел на меня и говорит: мол, кончаю извержением вулкана каждый раз, как кого-нибудь душу, так чего мне еще-то надрываться? А смотрит при этом так, словно прикидывает, не придушить ли и меня, чтобы поймать свой кайф. После этого уже ни разу не приставал к Гарри с расспросами про личную жизнь. Вот и у нашего вид примерно такой же. Мне кажется, Спиннерену кого-нибудь замочить – все равно что в щечку поцеловать. Может, он ночью разгуливает по городу и, вместо того чтобы трахаться, мочит людей в свое удовольствие.

– Ты что, рехнулся? Послушать тебя, так и сама спятишь!

– Ничуть не рехнулся. Просто говорю тебе, что, если занимаешься определенным ремеслом и у тебя хорошо получается, ты просто не можешь остаться нормальным человеком. Иначе вечно будешь ссать против ветра.

Именно в этот миг в конторе и появился Спиннерен. Перчик указала ему на свободное кресло; Спиннерен отжал кресло от стола на пару дюймов и присел на краешек. Закинул ногу на ногу.

Перчик посмотрела под задравшиеся брючины.

– Как это ты ухитряешься не пачкать носков?

– Привязываю к щиколотке. Перчик рассмеялась.

– Круто!

Спиннерен полез в папку и достал точно такой же конверт, как тот, который отдал Твелвтрису. Бросил его на стол поверх игральных карт. Перчик передвинула его к Торино, чтобы достать из-под конверта десятку червей. А сама сбросила даму пик. Торино тоже взял карту, объявил «джин» и выложил карты на стол.

И пока Перчик записывала результат, открыл конверт.

Здесь были две фотографии тела в аллее. Торино задумчиво покачал головой.

– Ладно, – сказал он.

– Его жена еще не дала о себе знать? – спросил Спиннерен.

– Нет. Может быть, полицейские еще не известили ее о смерти мужа.

– Это было в газетах.

– Да, но про неопознанный труп. Если она до завтра не проявится, я сам съезжу в Ван-Най, удостоверюсь, что за ней не следят и телефон не прослушивается, а потом выпишу счет на все, что она остается должна.

– Если вы не против, свой гонорар я бы хотел получить немедленно.

Руки Перчика замелькали в воздухе, тасуя карты.

– А к чему такая спешка? Работаешь под процент, получаешь процент с суммы.

– Вот как? Но есть фотографии. Они свидетельствуют о том, что заказ выполнен.

– Да ведь никто и не сомневается. Я говорю другое: когда нам заплатят, тогда и ты получишь.

– А я говорю, что не желаю ждать. Перчик была мастерицей улавливать подтекст любого высказывания. Вот и сейчас она отложила карты в сторону.

– Ну хорошо. Тогда рассказывай.

– Что?

– Мне хочется знать, почему тебе приспичило получить деньги раньше нашего.

– По личным причинам.

– Это я понимаю, – сказал Торино. – Личные причины бывают у каждого. Но простого упоминания о личных причинах недостаточно, когда речь идет о двух с половиной тысячах.

Перчик вновь взялась за карты и начала сдавать их, впрочем опасливо поглядывая на мужчин.

– Тебе следует это конкретизировать, – заметила она. – У тебя мать заболела? Или, может, подружка залетела?

Вопреки опасности предприятия она все еще надеялась разузнать хоть что-нибудь про загадочного Спиннерена.

– Ладно. У меня есть друг, и ему необходима операция.

– Полегче, – сказал Торино. – Насчет операции другу я сам людям не раз голову морочил.

– А я не морочу. Это насущно необходимо.

– Но почему такая срочность? Твой друг лежит под ножом и ему не делают операции, пока ты не заплатишь? А может, это и не друг, а подруга?

Спиннерен поднялся с места.

– Подождать я могу. А вот терпеть издевательства не намерен.

– Только не валяй дурака, – уже вдогонку крикнул Торино.

Наружная дверь закрылась. Без грохота, но и без демонстративной деликатности. Что за человек этот Спиннерен: о его намерениях нельзя догадаться даже по тому, как он закрывает дверь.

Минуту-другую спустя Перчик сказала:

– Знаешь что? Мне кажется, мальчик решил расправить перышки.

– В каком смысле?

– Решил поработать на свой страх и риск.

– Ну, и как нам на это реагировать?

– Думаю, надо зарядить кого-нибудь на его нежную попку.

– У тебя есть на примете кто-нибудь конкретно?

– Помнишь Майка Риальто?

– Майка Риальто? Это такой одноглазый сутенер?

– Ну, я бы сказала, не сутенер, а искатель талантов. Но у него есть лицензия частного детектива, и он способен выследить муху в заднем проходе у коровы – да так, что ни та, ни другая ничего не заметят.

– Так почему не позвать его сюда? Все бы обмозговали.

– Если ты не против, Филли, мне хотелось бы потолковать с ним с глазу на глаз.

Торино с ухмылкой посмотрел на нее.

– О Господи, Перчик!

– Совсем не то, что ты думаешь. Мы с ним когда-то дружили, вот и хочется самую малость повспоминать о былом.