Текст книги "Выбор"

Автор книги: Роберт Рождественский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

• • •

Льдины, растаяв,

становятся синью в реке.

Птицы, взлетай, становятся стаей упругой.

Дети,

рождаясь,

кричат на одном

языке.

заклиная взрослых людей

понимать друг друга!

МОТН»

Утро проползло по крышам,

все дома позолотив...

Первое, что я услышал

при рожденье,

был мотив.

То ли древний, то ли новый,

он в ушах моих крепчал

и какой-то долгой нотой

суть мою

обозначал.

Он меня за сердце тронул,

он неповторимым был.

Я его услышал. Вздрогнул.

Засмеялся

и – забыл!..

И теперь никак не вспомню.

И от этого грущу...

С той поры,

как ветра в поле.

7

я всю жизнь

мотив ищу.

На зимовье

стыну лютом,

охаю на вираже.

И прислушиваюсь к люлям.

к птицам.

к собственной душе.

К голосам зари багряным.

к гулу с четырех сторон.

Чувствую. что где-то рядом,

где-то очень близко

он!..

Зябкий, будто небо в звездах,

неприступный, как редут.

Ускользающий, как воздух.

Убегающий, как ртуть.

Плеск оркестров.

Шорох санный.

Звон бокалов.

Звон реторт...

Вот он'

Вроде бы тот самый!

Вроде бы.

А все ж —

не тот! •

Тот я сразу же узнаю.

За собою позову...

Вот живу и вспоминаю...

Может,

этим и живу.

• • •

Что же такое «мы»?

Мы -

из лесов безбрежных.

Мы -

из блокадной тьмы.

Мы —

из стихов сгоревших.

8

Из невысоких изб.

Песенного всесилья.

Mы

из бессмертья. Из

плоти твоей. Россия!

Мы от свинцовых розг

падали в снег с разбега.

Но – поднимались в рост,

звонкие, как победа!

Как продолженье дня.

шли

тяжело и мощно...

Можно убить меня.

Нас

убить невозможно!..

Что же такое

«мы»?

Веруя в пробуждены?,

взяв у земли взаймы

силу

в момент рожденья,

мы ей вернем сполна

все. что она давала.

Только б была она!

Лишь бы

существовала!

Мы проросли из нее.

будто трава степная...

Гибнет в печи смолье,

солнце напоминая... I

глядя в лицо огня,

я говорю тревожно:

можно

убить меня.

Нас

Убить невозможно!

9

ПАТРУЛЬ

На боках особняков

дымные подпалины.

Сладко катится листва вдоль Невы реки

Патрулем

идет матрос.

а к рукам припаяны

невозможной тяжести

гири-кулаки .

Ах. какая тьма ветров.

по эпохе веющих!

Ах. какая мешанина

лозунгов и лет!

Патрулем

идет матрос. осеняя верующих

распрекраснейшим крестом

пулеметных

лент.

БАЛЛАДА О Б Е С С М Е Р Т И И

Хотя гудят:

«Пора!» —

и 1ЯШНЫС валторны,

забудьтесь, тенора!

Остыньте, баритоны' .

Я расскажу теперь —

жаль, если не сумею,—

как наш товарищ пел

в двадцатом.

Перед смертью.

Он умер

для того,

чтоб мы не умирали...

Каратели

его.

израненного, брали.

Заржавленным прутом

испытывали силу.

Умаялись.

10

Потом

шмели рыть могилу...

Надутый, будто еж.

увешанный оружьем,—

«А может.

ты споешь?..» —

смеясь,

спросил хорунжий...

Луна ползла, как тиф.

Безжизненно.

Сурово...

И вздыбился мотив?

И прозвучало

слово?

Пел песню комиссар.

Пел.

выбрав гимн из гимнов

Пел.

будто воскресал-

Пел.

голову закинув.

Пел, будто пил вино.

Пел.

хвастаясь здоровьем.

«Мы наш.—

он пел. мы но

вый мир, -хрипел,– построим

Был темным, как земля

И мокрым, как из бани.

Пел.

еле шевеля

разбитыми губами

Шептал слова не в там

упрямо повторялся...

И получалось так,

что он не пел.

а клялся!

Литые фразы жгли,

с зарей перемежаясь —

Хорунжий крикнул:

«Пли!!»

II

А песня

продолжалась.

Была грозе сродни,

светилась и трубили!..

В руках у солдатни

плясали карабины.

Дрожали молодцы —

ни стати

и ни прыти...

Великие певцы,

пожалуйста, замрите!..

Пусть видит комиссар,

как в озаренье алом

встает высокий зал

с «Интернационалом»!

И солнечно в судьбе.

И ощущаешь гордость.

И веришь.

что в тебе —

тот комиссарский голос!

Л А Т Ы Ш С К И Е С Т Р Е Л К И

Бёрзнни.

Спрогисы. Клявнни

Годы людей переплавили

Перемололи. Прославили.

Перетряхнули. Расслабили.

И разделили их надвое

не по богам,

не по нациям,

не по семейным симпатиям,

а по фронтам.

И по партиям.

Кровью и вьюгою кашляя,

время спросило у каждого:

«Ты за кого?..»

12

Ленцманы.

Лёпини. Крастыни

шли. будто в молодость,—

в красные!

И застывали – помолвленно -

то

н караулах у Смольного,

то –

на простреленном бруствере...

Сжав кулаки заскорузлые,

шли батраки и окопники

в краснознаменные конники.

Не за церковными гимнами,

не потому, что прикинули:

где посытнсй...

Пётерсы. Калныни. Зарини...

В душном.

взлохмаченном зареве

под почерневшими листьями

снились им улочки рижские,

звали их дюны прохладные...

Только дорога до Латвии

долгой была, как отчаянье.

Шла

сквозь шрапнель Волочасвки

Лезла. темнея от голода,

сквозь Перекопы,

сквозь Вологды

и Ангару.

Янсоны. Лацисы. Крйшьяны...

Над островерхими крышами,

над Даугавой неслышною,

над мостовою булыжною.

над голосящими рынками

над просветленною Ригою

сквозь переплеты оконные.

13

на сочинения школьные,

на палисадники бурые,

на электричку до Булдури

падает снег...

И из него. как из марева,

люди выходят громадные,—

вовсе не теин, не призраки.

Смотрят спокойно и пристально.

Смотрят сквозь ветер напористый..

Ждут не восторгов.

не почестей,

не славословий за подвиги...

Просят о малости:

помните!

Дбэнты,

Лутеры. Луцнсы

отдали все

Революции -

Все. что могли.

З О Р Г Е

Еще опасаться рано.

И будет война не скоро.

Задолго до Сталинграда

н даже до Халхин-Гола,—

сутуловатый,

рослый.

кепочка на голове,

по подмосковной роще

прогуливается человек ...

Получено назначение —

приказа и сердца власть.

Великая

Отечественная

уже для него

началась!

Продуманная привычка —

служба его бессменная...

В зубах у него —

травнночка.

14

В глазах у него —

бессмертника.

• • •

На Земле безжалостно маленькой

жил да был человек маленький.

У него была служба

маленькая.

И маленький очень портфель.

Получал он зарплату маленькую...

И однажды —

прекрасным утром —

постучалась к нему в окошко

небольшая.

казалось.

война...

Автомат ему выдали

маленький.

Сапоги ему выдали

маленькие.

Каску выдали

маленькую —

и маленькую —

по размерам —

шинель...

...А когда он упал – некрасиво. неправильно.

в атакующем крике

вывернув рот,—

то на всей земле не хватило

мрамора,

чтобы вырубить парня

в полный рост!

БАЛЛАДА О С П А С Е Н Н О М З Н А М Е Н И

Утром

ярким, как лубок.

Страшным.

15

Долгим.

Ратным.

Был разбит

стрелковый полк.

Маш.

В бою неравном.

Сколько полегло парней

в том бою – не знаю.

Засыхало – без корней -

полковое знамя.

Облака печально шли

над затихшей битвой.

И тогда

с родной земли

встал солдат убитый.

Помолчал.

Погоревал.

И – назло ожогам —

грудь свою

забинтовал

он багровым шелком.

И подался на восток,

отчим домом бредя.

По земле

большой.

как вздох.

Медленной.

как время.

Полз

пустым березняком.

Шел

лесным овражком.

Он себя считал полком

в окруженье вражьем!

Из него он выходил

грозно и устало.

Сам себе и командир,

и начальник штаба.

Ждал он часа своего,

мстил

врагу кроваво.

Спал он в поле,

и его

16

«нами согревало...

Шли дожди.

Кружилась мгла.

Задыхалась буря.

Парня пуля не брала —

сплющивалась

пуля!

Ну. а ежели брала

в бешенстве напрасном

незаметной кровь была,

красная

на красном...

Шел он долго, нелегко.

Шел по пояс в росах,

опираясь на аревко.

как на пеший

посох.

БАЛЛАДА О З Е Н И Т Ч И Ц А Х

Как разглядеть за днями

след нечеткий

Хочу приблизить к сердиу

этот след...

На батарее были сплошь —

девчонки.

А старшей было

восемнадцать лет.

Лихая челка нал прищуром хитрым,

бравурное презрение к войне...

В то утро

танки вышли

прямо к Химкам.

Те самые.

С крестами на броне...

И старшая.

действительно старея,

как от кошмара, заслонясь рукой.

17

скомандовала тонко:

– Батарея а а !

(Ой. мамочка!..

Ой. родная!..)

Огонь!..—

И -

залп!..

...И тут они

заголосили.

девчоночки.

Запричитали всласть.

Как будто бы вся бабья боль России

в девчонках этих

вдруг отозвалась!..

Кружилось небо – снежное, рябое.

Был ветер обжигающе горяч.

Былинный плач

висел над полем боя.

он был слышней разрывов —

этот плач!..

Ему – протяжному – земля внимала

остаиовясь на смертном рубеже.

– Ой, мамочка!..

Ой. страшно мне!..

– Ой. мама!..—

И снова:

Батарея а-а!..—

...И уже

пред ними.

посреди земного шара,

левее безымянного бугра

I D p r . H I

неправдоподобно жарко

четыре черных танковых костра.

Раскатывалось эхо над полями,

бой

медленною кровью истекал...

Зенитчицы кричали

и стреляли.

размазывая слезы по шекам!

И naia.ni. И подымались снова.

18

Впервые зашитая наяву

и честь свою

(в буквальном смысле слова!).

И Родину.

И маму.

И Москву.

Весенние пружинящие ветки.

Торжественность венчального стола.

Неслышаннос:

«Ты моя – навеки!..»

Несказанное:

«Я тебя ждала...»

И губы мужа.

И его ладони.

Смешное бормотание

во сне.

И то, чтоб закричать

в родильном доме:

– Ой. мамочка!

Ой, мама, страшно мне!!—

И ласточку

И дожлнк над Арбатом.

И ощущенье полной тишины...

Пришло к ним это после.

В сорок пятом.

Конечно, к тем.

кто сам пришел

с войны.

КОНЦЕРТ

Сорок трудный год.

Омский госпиталь...

Коридоры сухие и маркие.

Шепчет старая нянечка:

«Господи!..

До чего же артисты маленькие...»

Мы шагаем палатами длинными.

Мы почти растворяемся в них

19

С балалайками, с мандолинами

и большими пачками книг...

Что в программе?

В программе – чтение,

пара песен

военных, правильных...

Мы в палату тяжелораненых

входим с трепетом и почтением...

Двое здесь.

Майор артиллерии

с ампутированной ногой,

в сумасшедшем бою под Ельней

на себя принявший огонь.

На пришельцев глядит он весело..

И другой —

ДО бровей забинтован,

капитан, таранивший «мессера»

три недели назад

над Ростовом...

Мы вошли.

Мы стоим в молчании...

Вдруг

срывающимся фальцетом

Абрикосов Гришка отчаянно

объявляет начало концерта.

А за ним.

не вполне совершенно,

но вовсю запевале внимая.

о народной поем, о священной

так.

как мы ее понимаем...

В ней Чапаев сражается заново.

краснозвездные мчатся танки.

В ней шагают наши в атаки.

а фашисты падают замертво.

В ней чужое железо плавится,

в ней и смерть отступать должна.

Если честно признаться.

нравится

нам

такая война...

Мы поем...

Только голос летчика

раздается.

20

А а нем – укор:

«Погодите...

Постойте, хлопчики...

Погодите...

Умер майор...»

Балалайка всплеснула горестно.

Торопливо, будто в бреду...

...Вот и все

о концерте в госпитале

в том году.

В СОРОК ТРЕТЬЕМ

Везет

на фронт

мальчика

товарищ военный врач...

Мама моя,

мамочка,

не гладь меня,

не плачь!

На мне военная форма,—

не гладь меня при других!

На мне военная форма,

на мне твои сапоги.

Не плачь!

Мне уже двенадцать,

я взрослый

почти...

Двоятся, двоятся, двоятся

рельсовые пути...

В кармане моем документы,—

печать войсковая строга.

В кармане моем документы,

по которым

я – сын полка.

Прославленного,

гвардейского,

проверенного в огне...

Я еду на фронт.

Я надеюсь.

что браунинг выдадут мне.

21

Что я в атаке не струшу,

что время мое пришло...

Завидев меня, старухи

охают тяжело:

«Сыночек...

Солдатик маленький...

Вот ведь

настали дни...»

Мама моя,

мамочка!

Скорей им все объясни?

Скажи, чего -»то ради

они надо мной ревут?

Зачем они меня гладят?

Зачем сыночком зовут?

И что-то шепчут невнятно,

и темный суют калач...

Россия моя.

не надо?

Не гладь меня'

И не плачь?

Не гладь меня?

Я просто

будущий сын полка.

И никакого геройства

я не совершил пока?

И даже тебе не ясно,

что у меня впереди...

Двоятся, двоятся, двоятся

рельсовые пути.

Поезд идет размеренно,

раскачиваясь нелепо. —

длинный

и очень медленный,

как очередь

за хлебом...

22

ДАВНЕЕ

А. Киреевой

Я. как блиндаж партизанский.

травою пророс.

Но. оглянувшись,

очень отчетливо вижу:

падают мальчики.

запнувшись за мину.

как М порог.

наткнувшись на очередь.

будто на ленточку финиша.

Падают мальчики.

руки раскинув просторно.

на чернозем,

от безделья и крови жирный

Падают мальчики.

на мягких ладонях которых —

такие прекрасные,

такие д. in иные линии жизни.

БАЗАР ТОГО ГОДА

Ю. Казакову

Базар?

Базар!

Торговки базлалн:

«Сахарин фасованный!..»

«Целебная махра!..»

Чего только не было на чтом базаре.

особенно

если в воскресенье. с утра...

«Продам шинель новехонькую!

Сам бы носил – жалко!..»

«Брусничная настоечка!—

лекарство от невзгод!..»

23

«А ну, кому шаньги?!

Румяные шаньги!..»

«А вот чудо-мыло...»

«А вот

костыль-самоход...»

«Прыгающий мячик

детишкам иа забаву...»

«Валенки!

Валенки на любой мороз!..»

Продавал ругательства —

за полтинник пару —

чернявый хриповатын

безногий матрос...

«Имеются ушанки

Три кило ворсу...

Налетай, служивые!

Иена – пустяк...»

– А у вас. дедуся?..

– У меня

фокусы...

– Что еще за новость?!

Как это?..

– А так...

Он прямо на булыжнике

расстелил коврик.

Из собственного уха

огурец извлек.

И в мутноватой лужице

средь арбузных корок

заплавал, заплескался

серебряный малек...

А старичок выдергивал

голубей из сумочки,

потом превратил полено

в заржавленную пилу...

Старичок старался!

Мелькали пальцы сухонькие...

«Э-гей!

Кому фокусы?!

Недорого беру...»

Подходила публика.

Смеялись бабы в голос...

24

А мальчишка —

замерший.

как громом поражен,–

вдруг сказал:

– Дедушка...

Продай мне...

фокус...

Чтоб в конце фокуса...

папа...

пришел...—

Старичок

беспомощно пожал

плечами

Цвела

победными лозунгами

щербатая стена.

Люди оглянулись. Люди замолчали..

Кончилась.

Кончилась.

Кончилась

война.

БАЛЛАДА О КРАСКАХ

Был он рыжим.

как из рыжиков рагу.

Рыжим.

словно апельсины на снегу.

Мать шутила. мать веселою была:

«Я от солнышка

сыночка родила...»

А другой был черным-черным у нее.

Черным.

будто обгоревшее смолье.

Хохотала над расспросами она.

говорила:

«Слишком ночь была

черна...»

В сорок первом,

в сорок памятном году

прокричали репродукторы

беду.

25

Оба сына, оба-двое,

соль Земли —

поклонились маме в пояс

и ушли...

Довелось в бою

почуять мололым

рыжий бешеный огонь

и черный дым.

злую зелень застоявшихся полей,

серый цвет прифронтовых госпиталей.

Оба сына.

оба-двое. два крыла

воевали до Победы.

Мать ждала.

Не гневила, не к.шла она судьбу.

Похоронка обошла ее избу.

Повезло ей,

привалило счастье вдруг.

Повезло одной

на три села вокруг.

Повезло ей. повезло ей, повезло!—

оба сына

воротилися в село:

оба сына.

оба-двое. плоть и стать...

Золотистых орденов не сосчитать.

Сыновья сидят рядком – к плечу плечо.

Ноги целы, руки целы – что еще?

Пьют зеленое вино,

как повелось...

У обоих изменился цвет волос.

Стали волосы – смертельной белизны...

Видно, много

белой краски

у войны.

26

ПАМЯТНИК СОЛДАТУ А Л Е Ш Е В ПЛОВДИВЕ

Отсюда видно

далеко-далеко.

Горизонт —

почти невесом.

Как ангел хранитель солдат Алеша

над Пловдивом вознесен...

Алеша.

явно ошибся скульптор.

его твой облик стеснял.

Наверно, он знал о тебе слишком скудно.

а может, совсем не знал.

Ты выглядишь

этакой глыбой сонной,

которой нужны слова.

Ты хмурый в камне.

А был ты веселым!

И от речей уставал...

Туман упадет легко и белесо

на неподвижный лес...

Сейчас я

старше тебя. Алеша,

почти что на десять лет.

Это я просто родился позже,

а так —

достаточно смел.

Я многое видел.

Ты видел больше:

ты видел

однажды

смерть-

Мертвых не принято зря тревожить.

Не надо.

Уйди.

Откажись...

Спросить бы проще:

«Как смерть. Алеша?»

Я спрашиваю:

«Как жизнь?»

Вопрос мой пусть не покажется вздорным.

Мне это нужно решить!

Той ли я жизнью живу, за которую

ты перестал

жить?

Верь.

Это мой постоянный экзамен!

Я вес время сдаю его.

Твоими безжалостными глазами

гляжу на себя самого.

И этот взгляд никуда не денешь —

он в каждом идущем дне...

Мне за две жизни

думать и делать!

Два сердца бьются во мне!

Не струшу я.

что бы мне ни грозило,

мне в душу смотрит солдат!..

Алеша,

я уезжаю в Россию.

Что маме твоей передать?

• • •

Я жизнь люблю безбожно!

Хоть знаю наперед.

что – рано или поздно —

настанет мой черед.

Я упаду на камни

и. уходя во тьму.

усталыми руками

землю обниму...

Хочу, чтоб не поверили,

узнав, друзья мои.

Хочу, чтоб на мгновение

охрипли соловьи!

Чтобы.

впадая в ярость,

весна по свету шла...

28

Хочу, чтоб ты

смеялась*

И счастлива была.

«ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ»

Сочетание *88-С* по коду

радистов означает «целую».

Понимаешь.

трудно говорить мне с тобой:

в целом городе у вас —

ни снежники.

В белых фартучках

Iшкольницы идутгурьбой.

и цветы продаются на Дзержинке.

Там у вас – деревья в листве...

А у нас,—

за версту, наверное, слышно,—

будто кожа новая.

поскрипывает наст.

а в субботу будет кросс

лыжный...

Письма очень долго идут.

Не сердись.

Почту обвинять не годится...

Рассказали мне:

жил один влюбленный радист

до войны

на острове Диксон.

Рассказали мне: был он

не слишком смел

и любви привык сторониться...

Л когда пришла она. никак не умел

с девушкой-радисткой

объясниться...

Но однажды в вихре приказов и смет,

график передачи ломая,

выбил он

«ЦЕЛУЮ!»

И принял в ответ:

угловатую царственность

льда,

если б вы хоть однажды поняли

долгожданного солнца приход,

если б легкие вы наполнили

звонким воздухом этих широт,

если б вы изведали счастье

и величие д р у ж б ы земной,—

вы, конечно, тогда —

ручаюсь я! —

повторили бы вместе со мной,

повторили —

одни украдкой,

а другие —

в голос крича:

– Заболел...

Заболел я А р к т и к о й !

Не зовите ко мне врача.

С Л Ы Ш И Ш Ь ? !

А. К.

Ч а й к у бы!

Покрепче б!

С малиной!

К а к и е некстати мечты!

Занозистый звон комариный.

Корявые сосны...

А ты

далеко.

К а к детство, далеко.

Далеко, к а к эта река

с названием-всплеском: Олекма —

сейчас от тебя далека...

В х о ж у я под посвисты ветра,

к а к в воду, в дорожный азарт.

Я понял разлуку, и это

не т а к мудрено доказать.

М о г у я плечом отодвинуть

от сердца г л у х у ю печаль.

32

И даже без писем – привыкнуть.

И д а ж е без крова – смолчать...

Я видел и землю и небо,

умею ответить врагу,

могу без воды и без хлеба,

но без одного

не могу!

П у с к а й это слишком ж е с т о к о ,

пускай я тебя огорчу,—

прости меня!

Слышишь?!

Но только

в дороге я верить хочу,

что где-то на глобусе этом,

летящем,

к а к мир, молодом,

озябшем,

продутом,

прогретом,

то темном, а то золотом,—

ты голову дымом дурманишь,

не знаешь ни ночи, ни дня

и плачешь, и руки ломаешь,

и ждешь, к а к спасенья,

меня!

О Ж И Д А Н И Е

Т а к

любимых не ж д у т у порога.

Т а к

к больному не ж д у т и врача...

Пыль

на р ы ж и х

степных дорогах —

хоть к а р т о ш к у пеки – горяча.

Л ю д и мнут ф у р а ж к и в руках,

от полей глаза отводя...

Я впервые увидел,

к а к

ж д у т д о ж д я .

Ж д у т ,

выдумывая всевозможные сроки,

2 844

33

ж д у т , надеясь на чудо,

ж д у т , матерясь:

– Пусть дороги развозит!

Плевать на дороги!

Л и ш ь бы дождь.

Пусть тогда, хоть по горло,

грязь.—

А земля горит.

От жары – как в броне.

А земля говорит:

– Помогите мне!

Без воды, без д о ж д я

больше я не могу...

Помогите!

Ведь я не останусь в д о л г у ! —

К а к ей с к а ж е ш ь :

– Выдержи!

– П о д о ж д и ! —

Чем поможешь?

М и н у т ы , как вечность, идут...

Л ю д и ж д у т и молчат.

Л ю д и курят и ждут...

Ты мне пишешь:

в М о с к в е у вас

снова д о ж д и .

Снова дождь.

По бульвару опять не пройдешь.

Снова дождь.

По обочинам мчат ручейки.

Д о ж д ь идет по М о с к в е —

теплый,

ласковый дождь.

Там скрываются от него,—

ч у д а к и ! —

надевают плащи, открывают зонты,

начинают погоду ругать с утра,

ходят хмурые...

Если б увидела ты,

как, негаданно

вымахнув из-за бугра,

мчит,

дороги не разбирающий,

34

через поле

к нам

напрямик,

так пылящий, будто пылающий,

сельсоветовскнй грузовик.

Председатель выпрыгивает на ходу,

он кричит,

а глаза блестят, к а к от голода:

– Будет

д о ж д ь !

М н е сейчас... звонили из города...—

Пошатнулся.

И дальше, словно в бреду: —

Туча...

мне звонили...

свернула сюда...

к нам идет...

Если мимо, то... быть... беде...

Ты мне пишешь, что вам надоела вода.

Н а п и ш и , напиши мне об этой воде!

О дождях напиши мне!

О том, как тяжел

воздух перед грозой...

На погоду не жалуйся!

Н а п и ш и ,

чтоб он был, этот дождь,

чтоб он шел!

Пожелай нам ливня,

пожалуйста.

С А Р Ь Я Н

Сарьян рисует, бормоча.

Ворча, Сарьян рисует.

Худой,

прозрачный, к а к свеча.

Рисует,

будто судит...

Он говорит:

«Сиди ровней...

Зачем плывешь, как масло?..

Ты – в маске...

35

Очень сладко в ней...

Сейчас исчезнет маска!...

Скрипишь зубами?

Не беда!

Ты зол, но травояден...

Что?

Уползаешь?..

Н и к у д а

не денешься, приятель...»

До судорог, до тошноты,

под канонаду пульса!

И —

«вот он,

вот о н ,

вот он – ты!..

Закончено.

Любуйся...»

Он дышит, как бегущий лось.

К спине рубаха липнет...

К р и ч а ,

рисует Мартирос.

В конце работы – хрипнет.

Сейчас он

к а к уснувший взрыв

на перевале горном...

Сидит, глаза полузакрыв,

нахохлившийся кондор.

И кажется бескрылым,

но

от этого порога

ушли в полет давным-давно

крылатые

полотна!..

Окно раскрыто, а за ним

просторно и морозно...

И Арарат

к а к будто нимб

над гривой

Мартнроса.

Р Е Ч К А

А эта речка так течет!

Стоишь и смотришь:

36

– Ах ты, черт!

Куда ж е т ы ,

судьба моя?

Она в ответ:

– Иду в моря...

– Ты ж

перестанешь быть рекой!..

– Я знаю.

М о й удел

такой.

Умру,

пересчитав мосты...

Но я н у ж н а .

Н у ж н а ! . .

А ты?

У Т Р Е Н Н И Е С Т И Х И

У ж е проснулся дом,

потягиваясь тайно.

В нем,—

как в лесу густом,

движенье, бормотанье.

К а к тысяча рапир,

зазвякала посуда.

К зарядке приступил

сосед – работник Ц У М а .

З в у ч а т его шаги,

к а к вечное возмездье.

Сейчас пойдут п р ы ж к и ,

потом – ходьба на месте.

Дверь хлопнула вдали.

О к н о – в дождинках крупных.

Вовсю гудят шмели

в водопроводных трубах.

Л и ф т

ссорится с людьми

от псренапряженья...

У ж е проснулся мир.

У ж е пришел в движенье.

37

Под камни в темноту

переползают крабы.

В задымленном порту

зашевелились краны.

Будя себя самих,

топорщатся пороги.

Тяжелый грузовик

ревет на повороте.

Метро вошло в азарт.

Открылись магазины.

Заговорил базар.

Г у д к и заголосили.

Б у к а ш к о й со стола

срывается

курносо

гремящая стрела

с груди

авианосца!..

Ворочаюсь впотьмах

от

радиофальцета.

Ведь слышимость

в домах

И в мире —

равноценна.

Д И П Л О М А Т А М Н А Ш И М

Ю. Воронцову

Д и п л о м а т ы ,

дипломаты,—

протокольная работа...

Где-то

на земле громадной

возле самого Тобола —

ветра теплое движенье,

тихий голос:

«Сынку... сынку...»

Сын —

как в добровольной ссылке.

К а к в бою.

К а к в окруженье.

38

Там не сладко.

Там – опасно.

Там протяжные туманы...

Сын – не без вести пропавший.

Все о нем известно маме.

Но приказ – суров и точен

(небольшое утешенье) —

сын не может,

сын не должен

выходить из окруженья...

На конверты смотрит мама,—

буквы ровные – нелепы.

А на заграничных марках

короли и королевы.

Пишет сын, что все нормально,

жаль – погода утомила...

Д и п л о м а т ы , дипломаты —

на переднем крае

мира!

Д н и -

то медленно,

то быстро,

только никогда не праздно...

К а к легко вам ошибиться!

К а к вам ошибиться страшно!

Это стоит многих жизней.

Есть невидимые нити,—

вы ошиблись —

и ошибся

доменщик с Большой М а г н и т к и .

И ошибся академик.

И скрипач

смычка не тронул.

У шахтера – день потерян.

У хирурга – скальпель дрогнул.

Вмиг спокойствия лишились

люди

самых разных званий.

И у ж е страна

ошиблась!

Вся!

Которая за вами!

Будет флаг багровый биться

и под ветром не сгибаться...

39

К а к легко вам

ошибиться!

К а к нельзя вам

ошибаться!..

Светятся о к о ш к и в М И Д е .

Телетайп стрекочет важно...

Что-то завтра будет в мире,

нервном,

к а к работа ваша?

С Т И Х И О С Е Б Е

Бар,

табаком растерзанный,

коктейли,—

хоть стой, хоть ложись...

« Н у , к а к вам,

мистер Рождественский,

эта красивая жизнь?

Такое у вас бывает?

Ответьте без л о ж н ы х поз.

Здорово здесь «загнивают»?

Что? Завидно небось?..»

Ш а г а е т

мистер Рождественский

по мелькающей авеню.

Т о л к у т с я рекламы дерзкие,

конкретные, к а к меню.

Развешанные, как неводы.

Издеваясь,

дразня,

дерзя...

Вроде бы верить

не во что,

а все ж не поверить нельзя.

Д у м а е т

мистер Рождественский,

что завтра в десять утра

орава

корреспондентская

снова с к а ж е т :

«Пора!»

40

И будет допрос с прнстрастьем.

И будут в иглах слова.

И снова придется

драться!

И это —

к а к д в а ж д ы два!..

Ш а г а е т

мистер Рождественский

с к в о з ь мельтешащую муть.

Идет он по улице —

тесной,

к а к ботинки,

которые ж м у т .

И нарастают тени.

И нелегко на душе.

И завтра пройдет неделя,

а к а ж е т с я – месяц уже...

Тоскует

мистер Рождественский

о словах

«дорога домой».

О человечке потешном,

которому

хлынул седьмой.

Еще – о губах торжественных.

Еще – о пустых лесах.

О слишком ревнивой

женщине.

О добрых

ее глазах.

Шагает

мистер Рождественский

сквозь чей-то гортанный смех...

А где-то – хрупкий,

растерянный

на землю

падает снег...

Мистер

машин не слышит.

По улице, к а к по тропе,

идет он в отель.

41

И пишет

вот эти стихи.

О себе.

Д Е Н Ь Б Л А Г О Д А Р Е Н И Я

Каждый последний четверг ноября аме

риканцы празднуют День благодарения.

Это праздник в честь первых поселенцев,

появившихся на Американском конти

ненте.

Слишком солнечный четверг

праздником оказывается!

Вспомним песни прошлые.

Вспомним танцы древние...

Слышишь,

как колокола

широко

раскачиваются?

День благодарения!

День благодарения!

По улицам,

дразня, плывут особенные запахи.

И д а ж е в утлые углы

залезть они решаются.

На самом Ближнем Западе,

на самом Дальнем Западе,

стреляя салом в поваров,

сейчас индейки

ж а р я т с я !

Скоро на столах задышат

заварные пудинги.

Скоро хрустнут на зубах

коричневые корочки.

На усталых животах

расстегнутся пуговицы.

Станет ж а р к о в городе!

Станет пьяно в городе!

Д е н ь благодарения!

Блестят глазенки у детей.

День благодарения!..

И сразу же добрею я:

ведь для меня

42

давным-давно

каждый день,

любой день —

День благодарения!

День благодарения!

Я благодарю село

по имени Коснха,

благодарю за доброту,

за ощущенье истины.

Суматошным друзьям

Я говорю:

«Спасибо!»

И низко кланяюсь земле.

Моей земле. Единственной.

Я на ней

узнал

мир.

Я на ней от вьюг

слеп.

Обошел я на ней

все леса и просеки.

Ел я каменный хлеб.

Черный хлеб. Трудный хлеб.

И его благодарю

до последней к р о ш е ч к и !

Я благодарю судьбу

с ее прямыми сроками

за то, что было солнечно.

Зо то, что было ветрено.

На колени становлюсь.

Л а д о н ь ю землю трогаю.

Говорю своей земле:

«Будь во мне уверена...»

К а к звонят колокола!

Вблизи и в отдалении.

К а к звонят колокола!

Л может, это кажется?..

Над моею головой

солнце

раскачивается.

День идет.

Ж и з н ь идет.

Ж и з н ь благодарения.

43

ЧЕ

М о т о р перегретый натужно гудел.

Хозяйка, встречая, кивала...

И в каждой квартире

с портрета глядел

спокойный Эрнесто Гевара...

Желанья, исполнитесь!

Время, вернись!

Увидеться нам не мешало б...

Вы очень п о х о ж и ,

товарищ министр,

на наших

больших комиссаров.

Им совесть велела.

Их горе з а ж г л о .

Они голодали и стыли.

Но шли с Революцией так же светло,

как реки идут на пустыню.

Была Революция личной,

живой,

кровавой,

и все же —

целебной.

Они называли ее мировой.

Что значило – великолепной...

Товарищ Гевара,

песчаник намок

под грузным расстрелянным телом...

– Я сделал, что мог.

Если б к а ж д ы й , что мог,

однажды решился

и сделал...

– Но жизнь

не меняется!

Снова заря

восходит, как будто впервые.

А что, если вправду

погибли вы

зря?

•14

– Пускай разберутся

живые...

– Но вам

понесут славословии

венки,

посмертно

пристроятся рядом.

И подвигом

клясться начнут

леваки!..

– Вы верьте делам,

а не клятвам...

– А что передать

огорченным бойцам,

суровым и честным, как Анды?

– С к а ж и т е :

по улицам

и по сердцам

проходят сейчас баррикады...

– А что, если вдруг

автомат на плече

станет

монетой разменной?..

Нахмурился Че.

Улыбнулся Че.

Наивный

Че.

Бессмертный.

П И С Ь М О М О С К О В С К О М У С Н Е Г У

От тебя я неблизко.

За далями.

За морями.

Влажно дышит залив.

Ч а й к и

душное лето пророчат...

45

Ты пришли мне сюда

белый лист подмосковной поляны

и на нем напиши

птичьей вязью

хоть несколько строчек...

Ты сейчас в двух шагах,

в двух вершках,

в сантиметре от дома.

Напиши о метелях,

о ветре,

буранах и бурях.

И спокойно лежи.

Т а к спокойно —

как будто надолго.

Будто бы навсегда.

И весны в этом веке не будет...

Снег,

д р у ж и щ е , товарищ.

Надежда моя и обуза. 1

Ты не хочешь мне зла.

Ты меня предавать

не захочешь...

Спелый снег!

Ты хрустишь на зубах,

будто мякоть арбуза!

И уходишь сквозь пальцы.

Уходишь.

Уходишь.

Уходишь...

К а к смешно и бездарно,

что людям тобою грозили!

Я тяну к тебе р у к и ,

но это пока бесполезно...

Снег,

с н е ж и т е ,

снежатина.

Белое чудо

России.

Не забудь обо мне.

Не забудь.

Похрусти до приезда.

46

К О Е – Ч Т О О В С Е О Б Щ Е Й З А Б А С Т О В К Е

Бастует Л у в р ,

стальные двери стиснув.

Бастует мир карманников

и сыщиков.

Бастуют звезды дорогих стриптизов

и продавцы дешевых магазинчиков.

Бастуют кони. Ипподром пустует.

Бастует банк

и центрифуги прачечных.

Рад гимназист:

учителя бастуют!

Угрюм п и ж о н :

пропал бензин в заправочных...

В крутых цехах

темно бастуют тигли.

Над министерством

флаг повис расслабленно.

Бастуют почтальоны,

и притихли

в подвалах почт любовные послания.

М е т р о бастует,

сжавшись недоверчиво.

На тротуарах мусора – навалом!

Бастует солнце.

Д о ж д ь

заладил с вечера —

перемывает косточки бульварам.

Л е ж а т листовок слипшиеся патлы..

...Работает особая полиция.

Работают кафе, кинотеатры,

бармены,

проститутки

и политики.

Париж

В О Ю Ю Т НАЖ1ИСИ

Л здесь вовсю воюют надписи!

Разборчивые.

Ключевые.

47

Категоричные до наглост

Короткие,

к а к очевидность...

С плаката сытого, лощеного

нахмуренная личность глянула.

В нее листовка,

к а к пощечина

( а ж брызги разлетелись!),

вляпана!..

А эту надпись

нынче ночью

сдирали, будто к о ж у —

з а ж и в о !

Сдирали т а к ,

что даже ноготь

остался —

в ш т у к а т у р к у всаженный

А этот лозунг взяли подкупом,

и он сползает со стены...

Война идет!

Я пахну порохом

неслышной буквенной войны.

Париж

Х И П П И

М ы —

хиппи.

Не путайте с «хеппн».

Не путайте с нищими.

Денег не суйте...

Не спят полицейские кепи

в заботах о нашем рассудке.

Ничьи мы.

Не ваши,

не наши.

Ничьи мы.

К а к мокрые ветры.

11рически —

^ по виду монашьи.

Но мы не монахи!

в

Хотите —

проверьте.

•18

Ничьи мы.

К а к пыль на дороге.

К а к шорох прибоя,

картавы.

Нас (греют девчонки-дотрогн,

покорные,

будто гитары.

Потейте! Бумагу марайте.

За теплое горло берите знакомо.

Плевать нам

на ваши морали!

Продажные

ваши з а к о н ы !

Плевать нам

на то, что встречаете бранно

На то, что шагаете мимо.

И если вы – мир,

то тогда мы —

приправа

для этого пресного

мира!..

М ы , к а к в драгоценностях,—

в росах.

М ы молимся водкам

и травам.

Босые —

средь ваших «роллс-ройсов».

Назло вам.

На смех вам.

На страх вам.

Сдавила бетонная бездна.

Асфальт отутюженный высох...

Мы – вызов.

А может быть,—

бегство.

А может быть, сразу —

и бегство.

И вызов.

Монреаль

49

* * *

К о м у принадлежу?

Принадлежу

тому, что преходяще

и бесценно.

И цифрам вычислительного центра,

и весело орущему с т р и ж у .

Принадлежу закату и заре.

Березе,

ниспадающей в Онегу.

Принадлежу

медлительному снегу,

рожденному в полночном фонаре.

Д о р о ж н ы м разговорам по душам.

Гостиницам величественно душным.

Богам

поверженным.

Богам

грядущим.

Редакторским цветным карандашам.

То званый,

то не н у ж н ы й , как нагар,