Текст книги "Черный камень. Сага темных земель"

Автор книги: Роберт Ирвин Говард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

  2

Прошла неделя, прежде чем я снова увидел Конрада. К тому времени я забыл о доме среди дубов, так же как о Джастине Геоффрее. Но вид искаженного, изможденного лица Конрада и выражение его глаз заставили быстро вспомнить и о Геоффрее, и о доме, потому что я интуитивно понял, что Конрад возвращался туда.

– Да,– согласился он, когда я высказал свое предположение.– Я хотел повторить опыт Геоффрея… провести ночь возле дома в кругу Деревьев. Я так и сделал. И с тех пор… мне снятся сны! Ни одной спокойной ночи. Я мало сплю. И я собираюсь еще раз посетить дом.

– Если исследование жизни Джастина Геоффрея привело вас к этому, Джеймс… Забудьте об этом.

Он наградил меня взглядом, исполненным жалости, так что мне стало ясно: он считал, что я ничего не понимаю.

– Слишком поздно,– резко сказал он.– Я пришел попросить вас присмотреть за моими делами… если со мной что-нибудь случится.

– Не говорите так,– воскликнул я, встревожившись.

– Кирован, не надо читать мне лекцию,– сказал он.– В общем-то, мои дела в порядке.

– Вы заходили к доктору? – спросил я.

Мой друг покачал головой:

– Доктор тут ничего не сделает, поверьте мне. Так вы присмотрите за моими делами?

– О, конечно… Но надеюсь, мне этого делать не придется.

Он вынул конверт из внутреннего кармана пальто:

– Я принес это вам, Кирован. Прочитайте, когда будет время.

Я взял конверт.

– Вы хотите, чтобы я потом это вернул?

– Нет. Оставьте у себя. Сожгите, когда прочтете. Иди сделайте с записками что захотите. Это неважно.

Так же неожиданно, как и появился, он покинул мои апартаменты. Он явно изменился и был глубоко обеспокоен. Казалось, он не был больше тем Джеймсом Конрадом, которого я знал так много лет. С дурными предчувствиями смотрел я ему вслед, но знал, что его не остановить. Этот необычный заброшенный дом удивительным образом изменил его личность. Если действительно дело тут было в доме. Глубокая депрессия в сочетании с черным отчаянием овладела им.

Я разорвал конверт. Внутри оказалась рукопись, судя по всему, написанная в страшной спешке.

«Я хочу, чтобы вы, Кирован, узнали о событиях последней недели. Я уверен в том, что должен рассказать старому другу, столько лет знакомому со мной, что я не потратил зря время, вернувшись к дому среди дубов. (Приходило ли вам в голову, что дубы и друиды часто упоминаются вместе в народных сказаниях?) Я вернулся с молотом, кувалдой и всем необходимым инструментом, для того чтобы выломать дверь или ставни на окне и войти в дом. Я хотел увидеть, что там внутри… Я понял это, когда в первый раз почувствовал холодный воздух, которым потянуло из дома. День-то был теплым, вы же помните… Воздух внутри закрытого дома мог и в самом деле быть холодным, но не могло же от него веять арктическим холодом!

Не стоит пересказывать все детали моих тщетных попыток вломиться в дом. Скажу только, что здание словно сражалось со мной каждым гвоздем и лучинкой! Но я преуспел. Я открыл окно. Как раз то, которое не смог открыть Сквилер. (Он ведь что-то знал… что-то чувствовал… раз отступил так легко.)

Интерьер дома совершенно не соответствовал его атмосфере. Дом был обставлен, и я решил, что эта мебель по крайней мере начала девятнадцатого века. А скорее всего, восемнадцатого. Во всем остальном внутри дома не было ничего примечательного… никаких украшений. Но воздух оказался холодным, очень холодным. Я был готов к этому. Вступив в дом, я словно попал на другую широту. Пыль, конечно, паутина по углам и на потолке.

Но даже если оставить в стороне холод и некую таинственность, там было еще кое-что – скелет, сидящий в кресле в комнате, которая, очевидно, использовалась как кабинет, потому что на полках стояло множество книг. Одежды мертвеца истлели, но по их остаткам можно было определить, что скелет принадлежал мужчине. Не могу сказать, как он умер, но, видимо, перед смертью хорошенько запер дом, забаррикадировался в нем. Я считаю, что он сам покончил с жизнью и все приготовил прежде, чем смерть забрала его.

Но это неважно. Присутствие скелета не удивило меня… не так, как атмосфера дома. Я имею в виду сверхъестественный холод. Дом внутри был таким же таинственным, как снаружи, Один раз мне даже почудилось, что я попал в другой мир, другое измерение, отделенное от нашего времени и пространства, однако находящееся совсем рядом. Как двусмысленно, должно быть, это звучит для вас!

Должен сказать, что сначала меня ничто не волновало, кроме холода и чувства отчуждения. Но когда спустилась ночь, это чувство усилилось. Я стал готовиться ко сну. Я принес с собой ручной электрический фонарь, спальный мешок – все, что нужно. Даже захватил поесть и выпить. Я не чувствовал усталости, поэтому первое, что сделал,– осмотрел весь дом. Как привычно было подниматься и спускаться по лестницам… словно вы в каком-то старинном доме где-нибудь в Новой Англии. Однако… однако было одно незначительное отличие… Оно скрывалось не в мебели, не в архитектуре. Нельзя было выявить его и прикоснуться к нему.

И у меня возникло ощущение, что это отличие становится все сильней…

Я чувствовал, как оно усилилось, когда я остановился взглянуть на книги на полках в кабинете. Старые книги. Некоторые на датском… И имя, от руки написанное на титульном листе (ван Гугстратен), говорило о том, что хозяином их был датчанин. Некоторые книги были на латыни… и на английском. Все книги были старыми, некоторые датированы четырнадцатым веком. Книги по алхимии, металлургии, волшебству… Книги по оккультизму, различным религиям, сверхъестественным явлениям, кодцовству… Книги о странных случаях, об иных мирах… Книги с названиями: «Некрономикон», «De Virmis Mysteriis», «Liber Ivonie», «Королевство теней», «Миры внутри миров», «Непостижимые культы», «De Lapide Philosophico, «Monas Hieroglyphica», «Кто обитает в потустороннем мире?»… и другие в том же роде. Но мое внимание отвлекло от них сильное неприятное ощущение, чувство, что за мной наблюдают, словно в доме я не один.

Я стоял и прислушивался. Ничего не было слышно, только ветер дул снаружи… Я сначала считал, что это звук ветра. Но, конечно, это был тот же самый звук, что мы слышали, когда все вместе побывали возле дома. Я понял это, выглянув наружу. Я взглянул на дубы, хорошо различимые в ярком свете полной луны, и обнаружил, что ни одна веточка на них не шевельнулась. Снаружи воздух был совершенно неподвижен. Итак, этот звук рождался где-то в доме. Вы можете понять, каково это: стоять в совершенно безлюдном месте и прислушиваться к тишине. Такое случалось со мной и раньше, как и с другими людьми. В доме то и дело раздавались различные звуки, и, бесспорно, это был шорох ветра или ветров, похожих на первые порывы далекой бури, постепенно приближающейся и рокочущей все громче и громче. А других звуков не было… ни треска и поскрипывания досок, столь часто раздающихся в домах при смене температуры… ни попискивания мыши или щелканья сверчка… Ничего.

Я вернулся к книгам, освещая себе дорогу электрическим фонарем. И тут, проходя мимо сидящего у камина скелета, я увидел, что покойный перед смертью сжег что-то… видимо, бумаги… но кусочки их лежали на краю очага, так и не превратившись в пепел. Заинтересовавшись, я подобрал их и просмотрел. Это были фрагменты рукописи на датском, и я с сожалением подумал о том, что знаю этот язык более чем скромно. Вопреки определенно архаическому письму я сумел разобрать несколько строк, которые звучали более чем многозначительно. И конечно же, большую их часть я не смог разобрать.

 «…Что я сделал……Вначале была песнь…

 …в этот час ветры возвестили о приходе……дом —

 дверь в то место……Он, Который Придет……брешь

 в стене… злосчастный мир……железные засовы и

 произнес формулу…»

Я решил, что человек, который тут умер, кем бы он ни был, если судить по фрагментам рукописи или тем остаткам одежды, что до сих пор можно идентифицировать (вероятно, хозяин дома), боялся смерти (или намеревался совершить самоубийство) и сжег свою рукопись. Внимательно изучил я камин. Без сомнения, там сожгли еще много бумаг, но ничего не осталось, кроме того кусочка. У меня не было оборудования, чтобы узнать что-то большее, а не просто удовлетворить любопытство. Значит, хозяин дома умер, предварительно приготовившись к смерти. Я могу только предполагать, что он по природе своей был затворником, так что никто не побеспокоился навестить его. А когда кто-то и решил зайти в дом, очевидно, запертые и забаррикадированные окна и двери не дали ему проникнуть внутрь. Более того, если скелет так стар, как я считаю, в те времена в этих краях соседи жили далеко друг от друга.

 Закончив изучать обрывок рукописи, я обнаружил, что шорох ветра стал много громче и сильнее… мне показалось, что у меня слуховая галлюцинация, ведь в воздухе не чувствовалось никакого движения, кроме легкого сквозняка от взломанного мною окна. Иллюзия или нет – я безошибочно слышал звук ревущего ветра… Казалось, он несется над бескрайними равнинами, где нет ни кустов, ни деревьев… Грохот и завывания ветра на бескрайних равнинах, рев ветра, несущегося над огромными пустошами… И одновременно в доме становилось все холоднее. Снова у меня возникло ощущение, что за мной наблюдают, словно сами стены дома затаились, ожидая, что же я сделаю дальше.

 Неудивительно, что тревога моя стала перерастать в страх. Я поймал себя на том, что посматриваю через плечо. Время от времени я подходил к окнам и сквозь щели смотрел наружу. Не мог я в этот миг не вспомнить несколько строк из Джастина Геоффрея:

 
 Твари Старых Времен затаились.
 Никуда они не ушли.
 И Врата до сих пор открыты,
 Чтобы тени ада вошли…
 

 Я попытался собраться с мыслями. Сел и сосредоточился, отогнав окружившие меня безымянные страхи. Но успокоиться я не смог. Что-то заставляло меня двигаться. То и дело я подходил к окнам. К тому времени ветер уже ревел, хотя я не чувствовал ничего, кроме холода. Вокруг меня происходили легкие изменения. Весь дом, его стены, комната, скелет на стуле, полки книг – были прочными… но теперь, когда я выглядывал наружу, я видел, как поднимается туман, тускнеет свет луны и звезд. Скоро они, заморгав, потухли, и дом вместе со мной погрузился под вуаль полной тьмы.

 Но на этом все не кончилось. Постепенно стало светлеть. Однако ни луны, ни звезд в небе не появилось. Скорее всего, у меня случилось, что-то вроде галлюцинации. Не могу сказать, что запомнил пейзаж, появившийся снаружи. Я достаточно хорошо знал Старый Датчтаун и окрестности, чтобы понять, что странный пейзаж, увиденный мной в тусклом радужном мерцании, неестествен для Новой Англии. В самом деле, в Новой Англии нет ничего похожего. Как однажды написал Геоффрей:

 В пустыни ступить, где сокрыты Тайны иных земель, И где, пугая, стоят, забыты, Башни Минувших Дней.

 Я увидел огромные башни. Я разглядел высокие сверкающие шпили, меняющиеся и исчезающие прямо у меня на глазах. Словно какой-то вихрь времени пронес меня сквозь эпохи. Башни вздымались и исчезали в облаках взбаламученного песка… А потом началось самое ужасное. Как могу я изложить это более образно, чем написал Джастин Геоффрей много лет назад, испуганный тем, что, без сомнения, часто приходило к нему в снах и дало ему нечто вроде другой жизни во сне? Ребенком десяти лет он провел ночь возле дома, внутри круга дубов…

 И для ребенка все эти видения стали частью реального мира, частью его натуры. Став старше, он понял: являющееся к нему во снах не часть реального мира. Это открытие глубоко взволновало его, так как видения преследовали его все эти годы. Что заставило его отправиться в ужасное путешествие в Венгрию в поисках Черного Камня… если не узы, сковавшие его с десятилетнего возраста? Почему еще он писал свои стихи? И разве не пейзажи из снов породили эти странные строки:

 
 Лежат ли, вуалью сокрыты, пучины
 Пространства и Времени?
 И что за блестящих скривившихся тварей
 я видел мельком?
 Дрожу перед Ликом огромным неясного
 племени,
 Рожденным в безумии Ночи однажды тайком.
 

 Это он написал после своих видений. Он видел иной мир, иное измерение. Дом среди дубов – ключ. Сам дом – дверь в другое время и пространство, и, сделано ли это с помощью алхимии или колдовства, теперь никто уже не скажет. Джастин Геоффрей прикоснулся к Иному еще ребенком и принял видения, пока понимание окружающего мира и знания не подсказали ему, что мир его снов – совершенно чужой и враждебный.

 И он всю жизнь стоял как бы в двери, ведущей в мир иной, соединенный с его собственным миром, и через которую в мир людей могли войти ужасные существа. Были ли видения иного мира столь невероятными, что свели его с ума? На самом деле удивительно то, что он так долго продержался и смог отразить свои видения в стихах, чьи вызывающие беспокойство строки – всего лишь отражение его мук, которые и привели его к смерти.

 Поэтому, Кирован, я и расскажу о том, что видел. В том сверхъестественном мире за окнами проклятого дома, окруженного дубами, я видел «блестящих скривившихся тварей» – огромные неясные тени, смутно различимые сквозь песчаную поземку. Я слышал их пронзительные крики и вопли, заглушающие вой ветра. И что ужаснее всего, я видел этот колоссальный Лик и его глаза – глаза живого огня. Их взгляд на мгновение замер на мне, пока я смотрел сквозь прутья окна. Я видел его совершенно четко и понял: именно его видел Геоффрей. Как только настало утро, я бежал из дома.

 С тех пор каждый раз во сне я вижу это огромное лицо. Взгляд его глаз обжигает меня. Я знаю, что паду его жертвой точно так же, как Джастин Геоффрей. Но я-то не вырос с этим знанием, как он. Я понимаю, какая ужасная катастрофа случится, если тот, чужой, мир соприкоснется с нашим, и знаю, что не смогу долго сопротивляться ужасным снам, приходящим ко мне по ночам…»

 Так вот резко обрывалась эта рукопись. Кроме того, прослеживалась болезненная перемена в почерке писавшего, если сравнить начало и конец рукописи.

  3

К этому мало что можно добавить. Я потратил много усилий, чтобы обнаружить Джеймса Конрада, но его не было ни в одном из мест, которые ранее он часто посещал.

Через два дня я снова услышал о нем. В газетах напечатали о его самоубийстве. Перед тем как покончить с собой, он снова побывал в Старом Датчтауне и, подпалив дом среди дубов, сжег его дотла.

После того как мы похоронили Конрада, я побывал в тех местах. Ничего там не осталось. На месте дома – странное пепелище. Даже дубы почернели и обгорели. Но, встав на периметр фундамента, я почувствовал сильный, ничуть не изменившийся неземной холод, навсегда оставшийся на том месте, где раньше стоял проклятый дом.

  Тварь на крыше

Звучит в ночи раскатом грома их тяжкий шаг. Объятый страхом незнакомым, я слаб и наг. На ложе корчусь. А на гребнях высоких крыш Удар могучих крыльев древних колеблет тишь. И высекают их копыта набатный звон Из глыб гранитных мегалитов, покрытых мхом.

Джастин Джеффри. «Из древней страны»

Начну с того, что, когда меня посетил Тассмэн, я удивился. Мы никогда не были близки – мне был не по душе его крутой нрав наемника. Кроме того, года три назад он публично обрушился на мою работу «Свидетельство присутствия культуры Нахуа на Юкатане», результат многолетних глубоких изысканий. Так что наши отношения сердечностью не отличались. Тем не менее, я принял его. Он был необычайно рассеян и как будто забыл о нашей взаимной неприязни. Я понял, что Тассмэн находился во власти какой-то одной, но глубокой и сильной идеи.

Я быстро дознался о цели его визита. Он, собственно, хотел, чтобы я помог ему достать первое издание «Безымянных культов» фон Юнцта, книгу, известную как Черная Книга. Название это она получила не из-за цвета обложки, а из-за ее мрачного содержания. С таким же успехом он мог бы попросить у меня первый греческий перевод «Некрономикона». Правда, после возвращения с Юкатана, я все свое время посвятил коллекционированию древних книг, но даже намека до меня не доходило, что этот, изданный в Дюссельдорфе том, где-то еще существует.

Но надо немного рассказать про эту необычную работу. Из-за неоднозначности и крайней мрачности затронутой в ней тематики эту книгу долго считали просто-напросто бредом маньяка, а сам автор заслужил репутацию сумасшедшего. В то же время, нельзя было отрицать, что он сделал целый ряд несомненных открытий и что он сорок пять лет своей жизни потратил, скитаясь по экзотическим странам и открывая мрачные, глубоко сокрытые тайны. Тираж первого издания был очень мал, и большая часть экземпляров была сожжена перепуганными читателями, после того как некой ночью 1840 года фон Юнцта нашли задушенным в своей собственной спальне. Обстоятельства убийства так и остались нераскрытыми, но известно, что все двери и окна были тщательно заперты. Это произошло через шесть месяцев после его последней, окутанной таинственностью экспедиции в Монголию.

Спустя пять лет один лондонский издатель. Некий Брайдуолл, рассчитывая на сенсацию, выпустил дешевое, пиратское издание этой книги в переводе, В книге было множество гротескных иллюстраций, но также и множество неверных толковании, ошибок переводчика и опечаток, характерных для дешевого издания. Научный комментарий отсутствовал. В результате оригинальный труд был полностью дискредитирован, а издатели и читатели забыли о нем до самого 1909 года, когда владельцы «Голден Гоблин Пресс», что в Нью-Йорке, решились на третье издание.

Текст был так старательно вычищен, что пропала почти четвертая часть оригинала. Книга была хорошо оформлена и иллюстрирована изысканными жутковатыми рисунками Диего Васкеса. Она должна была выйти массовым тиражом. Но этому помешали эстетические вкусы издателей и высокая стоимость печати. Издание решено было реализовать по договорным ценам.

Я попытался объяснить все это Тассмэну, но он резко оборвал меня, заявив, что я напрасно считаю его полным невеждой. Издание «Голден Гоблин» является украшением его библиотеки, сказал он, и именно в нем он наткнулся на один весьма заинтересовавший его фрагмент. Если мне удастся добыть для него экземпляр оригинального издания 1839 года, то я об этом не пожалею. Зная, что деньги мне предлагать бессмысленно, он в обмен на затраченные усилия опровергнет все свои обвинения, касающиеся результатов моих юкатанских изысканий и кроме того, публично извинится на страницах «Сайентифик Ньюз».

Должен признаться, что я растерялся. Дело, видимо, было необычайной важности, раз Тассмэн шел на такие уступки. Я сказал, что, по-моему, дал уже достаточный отпор его нападкам в своих ответных статьях и что не хочу ставить его в такое унизительное положение. Но я приложу все силы, чтобы отыскать столь нужную ему книгу.

Он поспешно поблагодарил меня. Уже прощаясь, он туманно намекнул, что надеется отыскать в Черной Книге, сильно сокращенной в последующих изданиях, разрешение одной проблемы.

Я взялся за дело. После обмена письмами со знакомыми, друзьями, букинистами и антикварами всего мира, я понял, что задача не из простых. Прошло три месяца, прежде чем мои усилия увенчались успехом и, благодаря помощи профессора Джеймса Клемента из Ричмонда, штат Вирджиния, я стал обладателем искомой книги.

Я дал знать Тассмэну, и он приехал из Лондона первым же поездом. Он горящими глазами глядел на толстый пыльный фолиант в кожаном переплете с заржавевшими железными застежками, а пальцы его дрожали от нетерпения, когда он перелистывал пожелтевшие страницы. И когда он дико вскрикнул и ударил кулаком по столу, я понял, что он нашел то, что искал.

– Слушайте! – воскликнул он и зачитал мне отрывок, в котором речь шла об одном очень древнем святилище, находящемся в джунглях Гондураса. В этом храме некое древнее племя, вымершее еще до прихода испанцев, поклонялось какому-то очень странному богу. Тассмэн вслух читал о мумии, которая при жизни была жрецом этого вымершего народа, а теперь покоилась в нише, вырубленной в цельной скале утеса, у которого возведено святилище. С высохшей шеи мумии свисала медная цепь, а на ней огромный пурпурный драгоценный камень, вырезанный в форме жабы. Этот камень, по утверждению фон Юнцта, был ключом к сокровищам храма, скрытым в подземном склепе, глубоко под алтарем.

Глаза Тассмэна горели.

– Я видел этот храм! Я стоял перед этим алтарем! Я глядел на запечатанный вход в нишу, в которой, как утверждали туземцы, покоится мумия жреца. Это очень необычное строение. Оно более похоже на современные латиноамериканские здания, чем на руины, оставшиеся от доисторических индейцев. Индейцы, населяющие сейчас эти места, отрицают какую-либо свою причастность к храму. Они говорят, что выстроившие его люди принадлежали к другой расе и населяли эти края задолго до появления здесь предков нынешних туземцев. Я лично считаю, что эти стены – наследие давно погибшей цивилизации, распад которой начался за тысячи лет до прихода испанцев. Я хотел проникнуть в запечатанный склеп, но тогда у меня не было ни времени, ни нужного снаряжения. Я спешил выбраться к побережью, поскольку был ранен в ногу случайным выстрелом. К храму я попал по чистой случайности. Я хотел исследовать все подробно, но обстоятельства складывались неблагоприятно. Но сейчас-то мне ничто не помешает! Большое везение, что мне в руки попалась книга, изданная «Голден Гоблин», в которой я наткнулся на фрагмент с описанием храма. Но фрагмент был явно не полон, там только мельком упоминалось о мумии. Заинтересовавшись, я добрался до издания Брайдуолла, но там уперся в непроходимую чащобу идиотских ошибок и опечаток. Там переврано даже положение Храма Жабы, как его назвал фон Юнцт, – из Гондураса его перенесли в Гватемалу. Описание Храма грешит неточностями, но зато упоминается о рубине и говорится, что он является «ключом». К чему ключом, в этом Брайдуолловском издании ничего не сказано. Я почувствовал, что напал на след какого-то важного открытия, если, конечно, фон Юнцт не был безумцем, каковым его многие считают. Но то, что он был в Гондурасе, установлено точно. А если бы он не видел храма своими собственными глазами, то не смог бы его так точно описать, как это сделано в Черной Книге. Понятия не имею, каким образом он узнал о рубине. Индейцы, которые рассказывали мне о мумии, ничего о нем не знают. Можно только предположить, что фон Юнцту удалось как-то проникнуть в запечатанный склеп. У этого человека была необыкновенная способность докапываться до скрытых вещей… Из всего, что я узнал, вытекало, что, кроме фон Юнцта и меня, еще только один белый человек видел Храм Жабы – испанский путешественник Хуан Гонзалес, который исследовал тамошние места в 1793 году. Он вспоминает о странном сооружении, совершенно не похожем на другие остатки древних индейских строений. Он пишет также, хотя и достаточно скептично, о бытующей среди туземцев легенде, согласно которой в подземельях этого сооружения кроется «что-то необычное». Я убежден, что речь идет о Храме Жабы.

– Я прошу вас оставить у себя эту книгу, она мне уже не понадобится, сказал Тассмэн после минутного молчания. – Завтра я отплываю в Центральную Америку. На этот раз я хорошо подготовился. Я намерен добыть то, что спрятано в храме, даже если мне придется его разрушить. Что там может быть спрятано, если не золото? Испанцы его каким-то образом прошляпили. Впрочем, когда они появились в Латинской Америке, храм давно уже был пуст. И испанцы не занимались мумиями, а предпочитали ловить живых индейцев, из которых пытками вытягивали сведения о сокровищах. Но я этот клад добуду.

И с этими словами он откланялся. Я же раскрыл книгу в том месте, где он прервал чтение, и до самой ночи сидел, погрузившись в поразительное, странное, а местами совершенно темное повествование фон Юнцта. Я отыскал места, где речь шла о Храме Жабы, и они повергли меня в такое беспокойство, что на следующее утро я попытался связаться с Тассмэном, но узнал только, что он уже отплыл.

Через несколько месяцев я получил от него письмо, в котором он пригласил меня приехать на пару дней в его поместье в Сассексе. Тассмэн попросил также, чтобы я захватил с собой Черную Книгу.

До его лежащего на отшибе владения я добрался уже в сумерках. Хозяин жил в условиях почти феодальных. Высокая стена отделяла от мира огромный парк и оплетенный плющом дом. Когда я шел от ворот к дому по широкой аллее, меж двух рядов изгороди, то обратил внимание, что во время отсутствия хозяина саду не уделялось должной заботы. Густо растущие между деревьями сорняки почти полностью вытеснили траву для газонов. Среди густых неухоженных зарослей около внутренней стены ворочалось какое-то животное, то ли конь, то ли вол; я отчетливо слышал стук копыт на камнях.

Слуга окинул меня подозрительным взглядом и впустил в дом. Тассмэн ожидал меня в кабинете. Он метался по комнате, как лев в клетке. Его крупная фигура показалась мне более худой и жилистой, нежели перед отъездом. Тропическое солнце сделало бронзовой кожу его мужественного лица.

– Ну как, Тассмэн? – приветствовал я его. – Удалось? Нашли золото?

– Не нашел ни единой унции, – буркнул он. – Вся история – вздор… ну, может, не вся. В запечатанный склеп я проник и там действительно была мумия…

– А камень? – спросил я.

Он достал что-то из кармана и подал мне. Я с интересом вгляделся. То был большой камень, чистый и прозрачный, как кристалл, но имеющий зловещий пурпурный оттенок. В полном соответствии с текстом фон Юнцта он был отшлифован в форме жабы. Я невольно вздрогнул – изображение было необычайно отталкивающим. Мое внимание привлекла тяжелая медная цепь, к которой крепился камень. На цепи была странная гравировка.

– Что это за знаки на ее звеньях? – спросил я, заинтересовавшись.

– Трудно сказать, – ответил Тассмэн. – Я думал, может, вам они знакомы. Я только заметил некоторое отдаленное сходство этих знаков с полустертыми иероглифами на монолите, известном как Черный Камень, который находится в венгерских горах. Я не смог их прочесть.

– Расскажите о своем путешествии, – попросил я.

Мы уселись поудобнее, держа в руках стаканчики с виски, и Тассмэн, как-то странно помешкав, начал свою историю.

– Храм я отыскал без особого труда, несмотря на то, что он расположен в безлюдной и редко посещаемой местности. Он построен вблизи скалистого утеса, в пустынной долине, неизвестной исследователям и не нанесенной на карты. Я даже не пытался определить его возраст, но построен он из необычайно твердого базальта, которого я больше нигде и никогда не видел. О невероятной древности постройки можно судить по степени выветривания камня. Большинство колонн его фасада уже рухнуло. Только обломки их торчат из истертых оснований, как редкие, обломанные зубы ухмыляющейся старой ведьмы. Внешние стены уже рассыпаются, зато внутренние – целехоньки, так же как и поддерживающие свод пилоны. Мне кажется, что они без особых хлопот выдержат еще тысячу лет, и стены внутренних помещений тоже. Главный зал храма – это огромное овальное помещение, пол которого выложен большими квадратными плитами. Посередине стоит алтарь – просто большой круглый блок из того же твердого камня, что и весь храм. Алтарь украшен странной резьбой. За ним, вырубленный в цельной скале утеса, который составляет тыльную стену храма, находится склеп, где и покоится тело последнего жреца вымершего народа. Войти туда не составляло большого труда. Мумия была там, и все было, как описано в Черной Книге. Хотя мумия прекрасно сохранилась, я не смог определить, к какой расе принадлежал жрец. Высушенные черты лица и форма черепа наводили на мысль о некоторых вырождавшихся расах Нижнего Египта. Я был уверен, что жрец принадлежит народу, относящемуся скорее к кавказской расе, нежели к индейской. И это все, что я мог сказать. Во всяком случае, камень был на месте – свисал на цепи с высохшей шеи жреца.

С этого места рассказ Тассмэна стал так невнятен, что я с трудом улавливал смысл и начал уже задумываться, а не повлияло ли тропическое солнце скверным образом на состояние его психики. С помощью камня он отворил скрытые в алтаре двери – он не описал ясно, как он это сделал. Меня поразило, что, он, по-видимому, и сам не понимал, как действует этот кристаллический ключ. Но как только камень коснулся алтаря, перед ним внезапно разверзся черный зияющий вход. Его таинственное появление гнетуще подействовало на души сопровождавших Тассмэна авантюристов, которые наотрез отказались последовать за ним внутрь.

Тассмэн пошел один, вооружившись пистолетом и электрическим фонарем. По каменным ступеням узкой спиральной лестницы, ведущей как будто к самому центру Земли, он спустился к узкому коридору, настолько темному, что, казалось, чернота полностью поглощала тонкий луч света. Он с какой-то странной неохотой упомянул также о жабе, которая все время, пока он был под землей, скакала перед ним, держась за границей светлого круга фонаря.

Он отыскал дорогу по мрачным туннелям и спускам – колодцам черноты, до которой можно было почти что дотронуться. Наконец он дошел до невысоких дверей, украшенных фантастической резьбой, за которыми и был, как он думал, тайник с золотом. Он ткнул в несколько мест своим драгоценным камнем и двери наконец отворились.

– А сокровище? – воскликнул я нетерпеливо.

Он засмеялся, как бы издеваясь над самим собой.

– Не было там никакого золота, никаких драгоценностей, ничего… – Он поколебался. – Ничего такого, что можно унести с собой.

Снова рассказ его сделался туманным и несвязным. Я только понял, что храм он покинул весьма спешно, не пробуя больше искать какие-нибудь сокровища. Он хотел забрать с собой мумию, чтобы – как он утверждал подарить ее какому-нибудь музею, но когда вышел из подземелья, не смог ее отыскать. Он предполагал, что его люди, испугавшись такого попутчика при возвращении на побережье, выбросили мумию в какую-нибудь пещеру или расселину.

– Таким образом, – закончил он, – я снова в Англии и не более богат, чем тогда, когда ее покидал.

– Но у вас есть эта драгоценность, – напомнил я. – Это уж точно очень дорогая вещь.

Он посмотрел на камень без восторга, но с какой-то почти безумной алчностью.

– Вы думаете, это рубин? – спросил он.

Я покачал головой.

– Понятия не имею.

– Я тоже. Однако покажите мне книгу.

Он медленно переворачивал толстые листы и читал, шевеля губами. Временами он качал головой, как будто чем-то удивленный, но наконец какое-то место надолго приковало его внимание.

– Насколько все же глубоко проник этот человек в запретные области, сказал он наконец – Не удивительно, что его настигла такая странная и таинственная смерть. Он, должно быть, предвидел свою судьбу… Вот здесь он предостерегает, чтобы люди не пытались будить тех, кто спит.