Текст книги "Черный камень. Сага темных земель"

Автор книги: Роберт Ирвин Говард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Но прошло много веков. Народ жил в пещерах и с течением времени все больше и больше приспосабливался к окружающей среде. Каждое поколение все реже и реже показывалось на поверхности. Подземный народ научился добывать себе пищу способом, вызывающим содрогание. Люди-змеи выкапывали ее из земли. Уши у них становились все меньше и меньше, как и тела. Глаза стали как у кошек.. Джон Рейнольдс с ужасом наблюдал перемены, происшедшие с этим народом в течение многих веков.

А оставленные в долине руины осыпались, постепенно исчезая, становились добычей лишайников, сорняков и деревьев. Приходили люди и медитировали среди развалин – высокие монголоидные воины и темные, загадочные люди маленького роста, которых называли Строителями Курганов. И по мере того, как шли века, наведывавшиеся время от времени в долину люди все больше и больше соответствовали известному ныне типу индейцев, до тех пор пока туда не стали заходить только раскрашенные краснокожие, чья поступь была бесшумной, а в длинные чубы на бритых головах воткнуты перья. Никто из них никогда не задерживался в таинственных развалинах, населенных призраками.

А Древний Народ жил под землей, становясь все более странным и ужасным. Он опускался все ниже и ниже по человеческим меркам, забыв вначале письменность, а постепенно и членораздельную речь. Но в других отношениях обитатели подземелий раздвинули границы жизни. В своем ночном царстве они открыли другие, более древние пещеры, которые привели их в самые недра земли. Они узнали давно забытые людьми и вообще неизвестные роду человеческому секреты, спящие глубоко под горами. Темнота способствует безмолвию, и поэтому они постепенно утратили способность говорить, развив своего рода телепатию. С каждым страшным приобретением они все больше утрачивали свою человечность. Уши у них полностью исчезли. Ноги стали больше напоминать лапы. Глаза не могли переносить не только солнечного света, но и света звезд. Подземные жители давно перестали пользоваться огнем, и единственный свет, какой они видели под землей,– странные отблески, исходившие от гигантского самоцвета на алтаре. Хотя даже в таком свете они теперь не нуждались. Изменились они и в других отношениях. Тут Джона Рейнольдса прошиб холодный пот. Ибо следить за этим преображением Древнего Народа было ужасно. Возникало много странных образов и форм, прежде чем сложилась новая порода людей.

Однако эти существа по-прежнему помнили колдовство предков и даже добавили к нему собственное черное чародейство. Они достигли пика колдовства – некромантии. Джон Рейнольдс уловил ужасающие намеки на это во фрагментах видений древних времен, когда чародеи Древнего Народа отправляли свой дух из спящего тела нашептывать злые слова своим врагам.

В долину пришло племя раскрашенных воинов. Они несли тело своего вождя, погибшего в войне между племенами.

С того времени, как Древний Народ ушел в пещеры, минуло много веков. От города остались только в беспорядке стоящие колонны. Оползень обнажил вход во внешнюю пещеру. Ее заметили индейцы и положили туда тело своего вождя, а рядом с ним – его сломанное оружие. Они заложили камнями вход в пещеру и собирались двигаться дальше, но ночь застала их в долине.

За все минувшие века Древний Народ не нашел никакого другого входа или выхода из подземелий. Эта маленькая пещера оказалась единственным дверным проемом, соединяющим их мрачное царство и давно покинутый ими мир. Теперь полулюди вышли через потайную дверь во внешнюю пещеру. Там царил полумрак, который они еще могли как-то вынести. У Джона Рейнольдса волосы встали дыбом от того, что он увидел. Древние взяли труп и положили его перед алтарем пернатого змея, и чародей улегся на него, припав устами ко рту мертвеца. В пещере били барабаны, мерцали сверхъестественные огни, и безголосые жрецы беззвучными песнями взывали к богам, забытым задолго до появления Египта. Но вот взревели нечеловеческие голоса. Жизнь постепенно перетекла из колдуна в труп, и руки мертвого короля вздрогнули. Тело чародея, обмякнув, откатилось в сторону, а труп вождя неуклюже поднялся на ноги и пошел, двигаясь словно марионетка, глядя перед собой остекленевшими глазами. Он прошел по темному туннелю и через потайную дверь пробрался во внешнюю gещеру. Его мертвые руки отвалили в сторону камни, и на землю ступило чудовище из глубин земли.

Рейнольдс увидел, как зомби деревянной походкой прошагал под содрогнувшимися при его приближении деревьями, в то время как ночные твари, вереща, разбегались кто куда. Труп вошел в лагерь индейцев. Дальше начался сплошной ужас и безумие. Мертвая тварь преследовала своих бывших товарищей и убивала их одного за другим. Долина превратилась в бойню. Наконец один из воинов, переборов страх, повернулся к своему преследователю и перерубил ему хребет каменным топором.

Тогда-то и рухнул дважды убитый воин. Рейнольдс увидел, как лежавшая на полу пещеры перед резным змеем фигура колдуна дрогнула и ожила. Его дух вернулся к нему из оживленного им трупа.

Беззвучная песня подземных демонов сотрясала подземелье, и Рейнольдс поежился, глядя на окружавших его отвратительных дьяволов, злорадствующих по поводу своей новообретенной способности насылать ужас и смерть на сынов человеческих– своих древних врагов.

Но известие о происшедшем распространялось от клана к клану, и люди перестали заходить в Долину Сгинувших. Много веков проспала она, пустуя. А затем прибыли всадники с перьями в головных уборах, раскрашенные в цвета киова. Эти воины с севера ничего не подозревали. Они разбили свои вигвамы в тени зловещих монолитов, ставших теперь простыми, бесформенными камнями.

И они уложили своих мертвецов в пещере. Рейнольдс видел, как мертвые выходили по ночам убивать и пожирать живых, уволакивая вопящие жертвы в мрачные пещеры к поджидавшей их там ужасной смерти. В долине вырвались на свет легионы ада. Тут царил хаос и кошмар. Оставшиеся в живых и не сошедшие с ума индейцы замуровали вход в пещеру и ускакали из долины.

И снова Долина Сгинувших опустела. А потом первозданное одиночество нарушило новое появление людей. Джон Рейнольдс затаил дыхание от неожиданно нахлынувшего на него ужаса, когда увидел, что новоприбывшие – белые люди, одетые в штаны из оленьей кожи, какие носили в прошлом,– шесть человек, настолько похожих, что Джон понял: они – братья.

Он увидел, как валили они деревья и строили на поляне хижину. Увидел, как братья охотились в горах и начали расчищать поле под посадки кукурузы. И еще он видел подземных чудовищ, со сладострастием вампиров дожидавшихся во тьме своего часа. Их глаза привыкли к тьме, и они не могли выглядывать из своих пещер, но благодаря колдовству знали обо всем, что происходит в долине. Они не могли выйти на свет в собственных телах, но терпеливо ждали ночи.

Один из братьев нашел пещеру, вскрыл ее и случайно обнаружил потайную дверь. В кромешной тьме ступил он в туннель и, конечно, не заметил ужасных фигур, что крались к нему, пуская слюни. Но в порыве неожиданно нахлынувшего страха поднял заряжавшееся с дула ружье и выстрелил наобум, завопив, когда вспышка света высветила окружающие его адские фигуры. В темноте, наступившей после выстрела, жители пещеры дружно набросились на него, победив за счет численного превосходства, вонзив зубы в его тело. Но охотник отбился. Он изрубил своих врагов на куски большим охотничьим ножом, однако яд быстро сделал свое дело.

Обитатели пещер приволокли труп к алтарю. И снова увидел Рейнольдс ужасающее преображение мертвеца, который поднялся с земли, бессмысленно ухмыляясь безвольно раскрытым ртом. Он отправился в долину. Солнце зашло в тускло-малиновой дымке. Наступила ночь. К хижине, где, завернувшись в одеяла, спали братья, подошел мертвец.

Неуклюжие руки бесшумно распахнули дверь. Чудовище шагнуло в темную хижину, сверкая оскаленными зубами. Его мертвые глаза, словно куски стекла, блестели в свете звезд. Один из братьев заворчал и что-то пробормотал во сне, а потом сел и уставился на неподвижную фигуру в дверях. Он окликнул мертвеца по имени… а потом закричал. Оживший труп прыгнул на него.

Из горла Джона Рейнольдса вырвался крик нестерпимого ужаса. Неожиданно живые картины исчезли вместе с дымом. Он стоял перед алтарем, омытый странным светом. Тихо и зло били барабаны. На него надвигались дьявольские лица. Из толпы выполз на брюхе, словно змея (собственно, он отчасти и был змеей), тот, кто носил диадему с камнями. С его оскаленных зубов капал яд. Отвратительно извиваясь, пополз он к Джону Рейнольдсу, который боролся с желанием прыгнуть на подлую тварь и растоптать ее. Спасения не было. Джон мог стрелять в толпу, посылая пулю за пулей в гущу окружающей его стаи. Он скосил бы всех, кто оказался бы у него на пути. Но, если сравнить количество тех, кого он успеет убить с надвигавшейся на него толпой, это была бы капля в море. Он скоро умрет. И эти чудовища отправят его труп бродить по земле. Из рук чародеев он получит некую пародию на жизнь точно так же, как Сол Флетчер. Джон Рейнольдс напрягся, как стальной канат, и тогда проснулся его волчий инстинкт самосохранения. Надо было уносить ноги.

Неожиданно он понял, что сможет победить окружавших его тварей. Быстрая догадка – как спастись – была похожа на вдохновение. Издав свирепый крик торжества, Джон прыгнул в сторону, когда ползущее чудовище бросилось на него. Монстр промахнулся и растянулся на полу, а Джон Рейнольдс сорвал с алтаря резного змея и, подняв повыше, приставил дуло пистолета к башке гадины. Не требовалось никаких слов! В сумрачном свете глаза Рейнольдса горели безумным огнем. Кольцо Древнего Народа заколебалось и качнулось назад. Один из их собратьев уже лежал на земле с черепом, развороченным пулей пистолета Рейнольдса. Подземные чудовища знали, что стоит Джону согнуть палец, лежащий на спусковом крючке, их фантастический бог разлетится на сияющие обломки.

Немая сцена длилась неведомо сколько времени. Потом Рейнольдс почувствовал безмолвную капитуляцию своих врагов. Свобода в обмен на их бога. Это снова напомнило ему, что Древний Народ – не звери, поскольку настоящие звери не знают никаких богов. И от этого ему стало еще страшней, потому что это означало, что создания, стоявшие перед ним, превратились в новый вид, не относящийся ни к зверям, ни к людям,– в существ, не признающих естественных законов природы.

Змееподобные фигуры расступились. Свет кристалла стал чуть ярче. Когда Рейнольдс направился вверх по туннелю, твари последовали за ним. В неверном, пляшущем свете он не мог точно определить, идут ли они, как люди, или ползут, как змеи. У него сложилось смутное впечатление, что их походка являлась жуткой смесью и того и другого. Джон сделал крюк, обходя тело существа, бывшего некогда Солом Флетчером. Прижимая дуло пистолета к сияющему, хрупкому божеству, которое держал левой рукой, Джон поднялся по короткой лестнице к потайной двери и тут остановился. Он повернулся лицом к обитателям земных недр. Они стояли тесным полукругом. Рейнольдс понял, что они боятся открыть потайную дверь, опасаясь, как бы он не убежал вместе с идолом на солнечный свет, куда они не смогли бы последовать за ним. Но и он не выпускал их бога, ожидая, пока ему откроют выход.

Наконец твари отступили на несколько ярдов. Рейнольдс осторожно поставил истукана на пол у своих ног, туда, откуда он смог бы в один миг схватить его. Он так и не узнал, как чудовища открывают дверь, но она распахнулась перед ним, и Рейнольдс, медленно пятясь, стал подниматься по лестнице, направив дуло пистолета на сверкающего идола. Он почти достиг двери (одной рукой взялся за косяк), когда свет померк и чудовища все-таки бросились на него. Одним прыжком Рейнольдс метнулся наружу через дверь, которая стремительно закрывалась. Прыгая, он разрядил револьвер прямо в дьявольские морды, следом за ним появившиеся в темном отверстии. Твари остались где-то сзади, а Рейнольдс выскочил из пещеры. Он услышал, как тихо закрылась каменная дверь, отгораживая царство ужаса от мира человека.

В пылающем свете заходящего солнца Джон Рейнольдс, пьяно шатаясь, сделал несколько шагов, хватаясь за камни и деревья, как сумасшедший хватается за окружающие его предметы – островки реальности. Острое напряжение, удерживавшее его на ногах, пока он боролся за свою жизнь, покинуло его. Казалось, дрожит каждый нерв его тела. Он что-то безумно нашептывал сам себе и раскачивался из стороны в сторону, жутко хохоча и не в силах остановиться.

Потом цоканье копыт заставило его укрыться за грудой валунов. Спрятаться его заставил какой-то скрытый инстинкт. Слишком ошеломлен он был для того, чтобы действовать осознанно.

На поляну выехали Джонас Мак-Крилл н его сподвижники. Из горла Рейнольдса вырвалось рыдание. Сначала он их даже не узнал. Он даже не мог вспомнить, видел ли их раньше когда-нибудь. Их кровная вражда вместе со всем прочим здравым и нормальным укладом жизни растаяла где-то в черных глубинах подземного лабиринта.

С другой стороны поляны выехали еще двое – Билл Орд и один из бандитов, что состоял на службе у Мак-Криллов. К седлу Орда было приторочено несколько связанных в компактную пачку палочек динамита.

– Ну и ну,– подивился юный Орд.– Вот уж никак не ожидал встретить вас здесь. Вы догнали его?

– Нет,– отрезал старый Джонас.– Он нас снова одурачил. Мы нагнали его коня, но всадника-то в седле не было. Повод был порван, словно Рейнольдс привязал коня и тот сорвался с привязи. Не знаю, где этот Рейнольдс, но мы его скоро поймаем. Я сгоняю в Антилоп и приведу еще ребят. А вы вытаскивайте тело Сола из пещеры и отправляйтесь побыстрее следом за мной.

Он повернул коня и исчез за деревьями. Рейнольдс с замиранием сердца увидел, как четверо его врагов вошли в пещеру.

– Бога душу мать! – яростно воскликнул Джек Соломон.– Здесь кто-то побывал! Смотрите! Камни выворочены!

Джон Рейнольдс, словно парализованный, следил за происходящим. Если он вскочит на ноги и окликнет их, они застрелят его прежде, чем он успеет их предупредить. Однако сдерживало его не это, а ужас, лишивший храброго стрелка способности думать и действовать, заставивший его язык прилипнуть к небу. Рот Рейнольдса раскрылся, но из него не вырвалось ни звука. Словно в кошмаре увидел он, как его враги исчезают в пещере. Потом до него донеслись их приглушенные голоса.

– Черт возьми, Сол исчез!

– Смотрите-ка, ребята, в той стене дверь!

– Клянусь громом, она открыта!

– Давай-ка заглянем!

Неожиданно в недрах горы затрещали частые выстрелы и раздались страшные вопли. Потом над Долиной Сгинувших, словно сырой туман, повисло безмолвие.

Джон Рейнольдс, собравшийся наконец с силами, закричал, как раненый зверь, замолотил себя по вискам стиснутыми кулаками. Он грозил небесам, выкрикивая бессвязные кощунства.

Потом, шатаясь, он подбежал к коню Билла Орда, мирно пасшемуся под деревьями вместе с остальными. Влажными от пота руками он сорвал с седла связку шашек динамита и, не развязывая, проткнул прутом дырку в оболочке на конце одной из них. Он вставил короткий фитиль, присоединил капсюль и вложил его в дырку на шашке. В кармане притороченного к седлу плаща он нашел спички и, запалив фитиль, швырнул динамит в пещеру. Едва ударившись о противоположную стену пещеры, связка взорвалась. Грохот стоял, словно случилось землетрясение.

Земля качнулась, едва не сбив Рейнольдса с ног. Вся гора пошатнулась, и потолок пещеры с громовым треском просел. Тонны камня обрушились вниз, похоронив под собой все следы Пещеры Духов и навеки закрыв вход в подземелье.

Джон Рейнольдс медленно побрел прочь. Неожиданно весь ужас случившегося разом обрушился на него, словно ледяная волна. Ему показалось, что земля у него под ногами раскачивается. Почти зашедшее солнце выглядело мерзким и кощунственным. Его свет был тошнотворным и злым. Все казалось отравлено нечестивым знанием, что подарили ему твари подземелья.

Он навеки закрыл единственную дверь, ведущую в мир ужасных тварей, но какие другие кошмары могли скрываться в потаенных местах и темных недрах земли, злорадствуя над душами людей? Тайна, которой обладал Рейнольдс,– зловещее кощунство над природой,– как понял Джон, никогда не даст ему покоя. Ему всегда будет казаться, что стоит лишь прислушаться, и он снова различит тихий бой барабанов, доносящийся из подземелий, где таятся демоны, некогда бывшие людьми. Рейнольдс возненавидел подземную мерзость, и то, что он узнал в глубинах земли, легло несмываемым пятном на его душу. Воспоминания о том, что он увидел, никогда больше не позволят ему предстать перед другими, «чистыми» людьми или без содрогания прикоснуться к телу любого другого живого существа. Если человек, созданный по образу и подобию Бога, смог опуститься до таких глубин непристойности, то какова же будет его дальнейшая судьба. Если существовали такие твари, как Древний Народ, то какие еще другие ужасы могли таиться под землей? Рейнольдс неожиданно понял,

что ему довелось на мгновение увидеть ухмыляющийся череп под маской Жизни и теперь это превратит всю его дальнейшую жизнь в нестерпимую муку. Все понятия об устройстве мира были сметены. Их сменил хаос безумия и ужаса.

Джон Рейнольдc вынул револьвер и взвел боек неловким движением большого пальца. Приставив дуло к виску, он нажал на спусковой крючок. Грохот выстрела эхом прокатился по горам, и последний из Рейнольдсов ничком рухнул на землю.

Прискакавший галопом обратно при звуке взрыва старый Джонас Мак-Крилл нашел его там, где он упал, и подивился тому, что лицо Рейнольдса теперь больше напоминало маску глубокого старца, а волосы были белы как снег.

  Сердце старого Гарфилда

Я сидел на крыльце, когда дедушка, прихрамывая, вышел из дома, опустился в свое любимое мягкое кресло и принялся набивать табак в трубку из кочерыжки кукурузного початка.

– Ты что, на танцы собрался? – спросил он.

– Жду дока Блейна, – ответил я, – мы с ним собирались навестить старика Гарфилда.

Дед раскурил трубку и сделал пару затяжек прежде, чем заговорил снова:

– Что, плохи дела у старины Джима?

– Док говорит, у него практически нет шансов.

– Кто ухаживает за ним?

– Джо Брэкстон, – вопреки желанию самого Гарфилда. Но кто-то ведь должен с ним оставаться.

Дедушка с шумом затянулся и долго смотрел на полыхающие далеко в холмах зарницы, потом произнес:

– А ведь ты думаешь, что старый Джим – самый отъявленный враль в нашем графстве, разве не так?

– Ну… он рассказывает очень славные истории, – признал я. – Но некоторые события, в которых он, по его словам, принимал участие, должны были происходить задолго до его рождения.

– Я перебрался в Техас из Тенесси в 1870 году, – голос деда неожиданно стал резким, – и видел, как этот городишко, Лост Ноб, вырос на пустом месте. Паршивой дощатой бакалейной лавки и той не было, когда я очутился здесь, но старый Джим Гарфилд уже поселился там, где и сейчас живет, только тогда его домом была немудрящая бревенчатая хибара. И сегодня он не выглядит ни на день старше, чем в тот момент, когда я впервые его увидел.

– Ты никогда не упоминал об этом, – признаться, я был удивлен.

– Да решил, что ты воспримешь это как старческий маразм, – ответил он. – Старый Джим был первым белым человеком, осевшим в этих местах. Он построил свою хижину в добрых пятидесяти милях к западу от границы. Бог его знает, как он решился на такое, в этих холмах, кишевших команчами.

В ту пору, когда мы с ним впервые встретились, его уже называли старым Джимом. Помню, как он рассказывал мне те же самые истории, которые потом довелось услышать и тебе: о том, как он участвовал в битве у Сан-Хасинто еще совсем юнцом, и о том, как он разъезжал по прерии с Ивеном Кэмероном и Джеком Хэйесом… Только вот я верил ему, а ты – нет.

– Но это же было так давно!.. запротестовал я.

– Последний рейд против индейцев в этих краях состоялся в 188-74 году, – погрузился в воспоминания дедушка. – Был бой, я был там и был там старый Джим. Я лично видел, как он сшиб старого вождя Желтую Косу с мустанга из ружья для охоты на буйволов с расстояния в семь сотен ярдов.

Но еще до того мы вместе с ним побывали в переделке у излучины Саранчовой реки. Банда команчей пришла из мескеталя [3]3
  Вид деревьев семейства бобовых, произрастающих на юге США и в Мексике. Стручки мескета богаты сахаром и пригодны в пищу.


[Закрыть], убивая и грабя всех на своем пути, перевалила через холмы. Когда они уже возвращались вдоль Саранчовой, наш кордон встретил их и принялся преследовать, наступая на пятки. Мы схватились на закате в низине, заросшей мескетом, убили семерых из них, а остальные еле унесли ноги в зарослях кустарника. Но и трое наших парней полегло в этом бою, а Джиму Гарфилду копье пронзило грудь.

Рана его была ужасной. Джим мало чем отличался с виду от мертвеца, и неудивительно, – никто не смог бы выжить после такого ранения, как это. Но тут из кустов, откуда ни возьмись, вышел старый индеец. Мы навели на него ружья, а он знаками показал, что пришел с миром, и заговорил по-испански. Не знаю, почему мы не изрешетили его на месте, ведь кровь так и кипела от желания драться и убивать; но было в нем что-то такое, что удержало нас от стрельбы. Он сообщил, что родом не из команчей, он-де старинный друг Гарфилда и хочет ему помочь. Он попросил нас перенести Джима в рощицу мескета и оставить с ним наедине. По сей день не пойму, почему мы послушали его, и все-таки мы это сделали.

Ох, и ночка была: раненый стонет и молит о воде, вокруг лагеря трупы разбросаны, темно хоть глаз выколи и один Бог ведает, не подкрадутся ли во тьме вернувшиеся команчи… Мы решили заночевать прямо там потому, что лошади совсем выбились из сил; никто за всю ночь так и не сомкнул глаз, но команчи не появились. Что происходило в это время в зарослях мескета, я не знаю и индейца этого странного больше не видал, но только до самого утра я слышал бросающие в дрожь завывания – и испускал их явно не умирающий, да еще в полночь принялась где-то кричать и ухать сова.

А на рассвете в лагерь приковылял Джим Гарфилд, изможденный и бледный, но живой, рана на его груди закрылась и уже начала заживать. С тех самых пор он никогда не упоминал ни об этом ранении, ни о самой стычке с краснокожими, ни об индейце, что появился и исчез столь таинственно. И он перестал стареть, – сейчас Джим выглядит точно так же, каким был тогда: мужчина чуть за пятьдесят.

Дедушка, закончив рассказ, умолк, и в тишине стало слышно, как внизу на дороге урчит машина, а вскоре сумрак прорезали два ярких луча света.

– Это док Блейн, – сказал я. – Когда вернусь, расскажу, как там Гарфилд.

Пока машина преодолевала три мили поросших дубами холмистых склонов, отделяющие Лост Ноб от фермы Гарфилда, док Блейн поделился со мной своим мнением насчет больного старика:

– Буду весьма удивлен, если мы застанем его в живых, – заявил он, – на нем места живого нет. Вообще, у человека его возраста должно бы хватить здравого смысла не браться объезжать молодую дикую лошадь.

– Не такой уж он и старый, судя по виду, – заметил я.

– В следующем году я отмечу свое пятидесятилетие, – ответил док Блейн. – Так вот, я знаю его всю свою сознательную жизнь и могу точно тебе сказать: к моменту нашего знакомства ему было никак не меньше, чем мне сегодня. Внешность может быть очень обманчива.

Жилище старого Гарфилда было настоящим пережитком старины. Доски приземистого, вросшего в землю домишка отродясь не знали покраски. Ограда фруктового сада и загоны для животных были сработаны из железнодорожных рельсов.

Старый Джим лежал на своей грубо сколоченной кровати, под суровым но умелым и эффективным присмотром человека, которого док Блейн нанял вопреки протестам старика. Едва взглянув на него, я снова поразился его удивительной, но тем не менее очевидной жизнеспособности. Годы согнули тело, но не иссушили его, все еще упруги и эластичны были мышцы, прикрывающие старые кости. Достаточно было посмотреть в лицо этого человека, со стоическим спокойствием терпящего боль, чтобы понять, сколько в нем таится жизненной силы.

– У него бред, – сказал Джо Брэкстон с присущей ему флегматичностью.

– Первый белый в этих местах, – пробормотал старый Джим вполне отчетливо. – Никогда раньше в холмах не ступала нога белого человека. Стал старым. Хотел осесть. Перестать бродяжничать, вот чего я хотел. Поселиться здесь. Чудесный был край, пока его не заполнили переселенцы и скваттеры. Видел бы Ивэн Кэмерон эти места. Мексикашки застрелили его. Будь они прокляты!

Док Блейн покачал головой:

– У него все внутри переломано. Не пережить старику этого дня.

Гарфилд неожиданно поднял голову и поглядел на нас абсолютно чистым, незамутненным взором:

– Ошибаешься, док, – просипел он с натугой, дыхание с хрипом выходило из его горла. Я выживу. Что сломанные кости и перекрученные кишки? – Чепуха! Тут все решает сердце. Доколе качает этот насос, человек не умрет. А мое сердце… Послушай! Почувствуй, как оно бьется!

Скривившись от боли, он ощупью нашел запястье доктора, потянул к себе и прижал его руку к своей груди, пристально глядя в лицо дока Блейна с жадным ожиданием.

– Исправен моторчик, разве нет? – выдохнул он. – И мощный, как бензиновый двигатель!

Блейн подозвал меня:

– Приложи-ка руку, – сказал он, пристраивая мою ладонь на обнаженную грудь старика, – весьма замечательная сердечная деятельность…

В свете масляной лампы я заметил огромный белесый шрам, который могло бы оставить копье с кремневым наконечником. Я положил руку прямо поверх шрама и с губ моих сорвалось невольное восклицание. Под моей ладонью пульсировало сердце старого Джима Гарфилда, но его биение настолько отличалось от работы любого другого сердца, которое мне доводилось слушать… Мощь его поражала, – ребра старика все вибрировали в постоянном ритме. Это больше напоминало деятельность отлаженной динамо-машины, нежели человеческого органа. У меня возникло ощущение, будто рвущаяся из его груди удивительная сила влилась в мою руку, поднялась вверх по ней и заставила мое собственное сердце мощно забухать в унисон с этим непостижимым живым мотором.

– Я не могу умереть, – с трудом выговорил Джим, – я буду жить так долго, как сердце в моей груди. Только пулей в голову можно убить меня. И даже тогда я не буду в полном смысле мертв, ведь сердце мое будет продолжать биться. Оно, впрочем, и не мое, а принадлежит Человеку-Призраку, липанскому вождю. То было сердце бога, которому поклонялись липаны до того, как команчи вытеснили их с родных холмов.

– Я познакомился с Призраком еще на Рио-Гранде, где побывал вместе с Ивэном Кэмероном. Как-то раз я спас его жизнь от мексиканцев. Он протянул между нами нить вампума духов, и отныне один из нас мог видеть или чувствовать, когда другой нуждался в помощи. И он пришел, узнав, что я попал в переделку, тогда, когда заработал этот шрам. Я, почитай, был мертв, как полено. Копье рассекло мое сердце пополам, как нож мясника – кусок говядины.

– Всю ночь Призрак колдовал, призывая мой дух обратно из страны теней. Я даже немного помню этот полет: было темно, потом тьму сменил сероватый сумрак; я плыл сквозь серые туманы и слышал вой и причитания мертвецов позади во мгле. И вождь-таки вытащил меня оттуда.

– Он извлек из моей груди то, что осталось от моего смертного сердца и вставил на его место сердце божества. Оно все еще принадлежит ему, и когда я окончу свой путь, он вернется за ним. Это новое сердце дало мне силу и неуязвимость, года обходили меня стороной. И что мне до того, что некоторые болваны здесь зовут меня старым брехлом? Я знаю то, что я знаю. Но слушай…

Словно когти зверя, его пальцы молниеносно стиснули запястье доктора Блейна. Из-под косматых бровей сверкнули глаза, бесконечно старые и одновременно удивительно молодые, на мгновение старик напомнил мне орла, спикировавшего на добычу.

– Если вдруг, по несчастной случайности, сейчас или когда-нибудь позднее я все-таки умру, пообещай мне: ты вскроешь мне грудь и вынешь сердце, что одолжил мне давным-давно Человек-Призрак! Оно принадлежит ему. Пока оно бьется в моей груди, дух будет привязан к телу, даже если голова моя лопнет, как раздавленное яйцо! Живой дух в гниющем теле! Обещай мне!

– Хорошо, хорошо, обещаю, – с готовностью согласился док Блейн, потворствуя старику, и старый Джим Гарфилд откинулся назад со свистящим вздохом облегчения.

Он не умер ни той ночью, ни следующей, ни спустя еще одну. Я хорошо запомнил следующий день, потому что в этот день у меня вышла стычка с Джеком Кирби.

Люди скорее готовы поддерживать хорошие отношения с задирами, нежели заниматься кровопролитьем. И оттого, что никто не взял на себя труд пристрелить его, Кирби возомнил, что вся округа его боится.

Он приобрел бычка у моего отца, и когда отец пришел к нему за платой, имел наглость заявить, что отдал деньги мне – это была чистейшая ложь! Я отправился разыскивать Кирби и обнаружил его в компании собутыльников, хвастающего своим ухарством и расписывающего толпе, как он вздует меня и заставит сказать, что я получил от него деньги и самолично опустил в свой карман. От услышанного кровь ударила мне в голову и я бросился на него, размахивая своей скотоводческой винтовкой. Я бил его по физиономии и бокам, по шее, по животу и груди; и жизнь его спасло только то, что окружающие оттащили меня.

Потом были предварительные слушания, меня обвинили в неправомерном нападении и нанесении телесных повреждений, но вынесение решения суда было отложено на неопределенный срок. На Кирби, как и положено заправскому драчуну, все заживало как на собаке и скоро до меня уже дошли слухи, что он собирается мстить. Еще бы, – ублюдок был патологически тщеславен, а я так повредил его репутации «крутого парня»…

И пока поправлялся Джек Кирби, старик Гарфилд поправлялся тоже, к вящему изумлению окружающих и дока Блейна в особенности.

Я хорошо помню тот вечер, когда док Блейн снова взял меня с собой на ферму старого Джима Гарфилда. Я только устроился поудобней в забегаловке Ловкача Корлана, пытаясь заставить себя выпить те помои, которые он почему-то именовал пивом, когда вошел док и принялся уговаривать меня поехать с ним.

Мы ехали по продуваемой всеми ветрами разбитой дороге в машине дока и я спросил:

– Почему вы так настаивали, чтобы я отправился с вами, и именно сегодня? Ведь эта поездка не связана с выполнением ваших профессиональных обязанностей, не так ли?

– Нет, – ответил он честно. – Джима оказалось не так-то просто укокошить. Он уже вполне оправился от повреждений, которых с лихвой хватило бы, чтобы убить быка. Сказать тебе по правде, дело в том, что Джек Кирби разгуливает по Лост Ноб, твердя, что пристрелит тебя, как только увидит.