Текст книги "Конан. Пришествие варвара (сборник)"
Автор книги: Роберт Говард
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 41 страниц)
V
Лук верный возьми, натяни тетиву
В лучах заходящего солнца,
И рухнет кофийский король на траву,
Пронзенный стрелою боссонца.
Из песни боссонских лучников
Послеполуденное солнце сияло над спокойными водами Тайбора, омывающего южные бастионы Шамара. Растерянные и усталые до предела защитники города знали, что лишь немногие из них увидят завтрашний рассвет. Равнина пестрела шатрами осаждающих. Народ Шамара не мог помешать многочисленному войску врага переправиться через реку – связанные вместе баржи послужили мостом, по которому прошла орда завоевателей. Страбонус не решился напасть на Аквилонию, оставив в тылу непокоренный Шамар. Он послал отряды воинов в глубь страны для грабежа, а сам установил осадные машины на равнине. На стрежне реки бросила якоря флотилия. Некоторые суда были потоплены городскими баллистами, но остальные держались, и за бортами, прикрытыми стальными щитами, укрывались лучники, сеявшие смерть среди защитников Шамара. Это были шемиты, о которых говорили: они родились с луками в руках. Ни один лучник Шамара не мог с ними сравниться.
С берега катапульты забрасывали город валунами и бревнами, которые проламывали крыши и давили людей, как насекомых. В стены непрерывно били тараны, а землекопы вгрызались в землю, точно кроты, рыли глубокие подкопы под башнями. Рвы осушили и завалили землей, камнями и трупами людей и коней. У подножия крепостных стен копошились воины, закованные в броню: одни пытались выломать ворота, другие подкатывали осадные башни к стенам.
Надежда оставила город. Полторы тысячи жителей с трудом сдерживали натиск сорокатысячного войска. Из глубины королевства до Шамара, аванпоста Аквилонии, не доходило никаких известий. Конан умер – во всяком случае, об этом радостно кричали враги. Только благодаря мощным стенам и отчаянной храбрости осажденных город еще держался.
Но дело шло к развязке. Западная стена уже превратилась в груду обломков, на которых завязалась яростная рукопашная схватка; другие стены покрылись широкими трещинами и угрожали вот-вот рухнуть. Башни качались на пустотах, как пьяные.
Неприятель готовился к решающему приступу. Звучали трубы, на равнине строилась стальная армия, с грохотом катились осадные башни. Защитники Шамара видели трепещущие на ветру знамена Кофа и Офира, различали среди сверкающих рыцарей коренастого Страбонуса в черной броне и Амальруса, облаченного в расшитый золотом камзол. Между ними скакал человек, от одного вида которого бледнели самые отважные, – тощий, похожий на хищную птицу колдун в длинной развевающейся мантии.
Алебардщики выступили первыми. Затем пришпорили коней всадники и выстроились копейщики. Защитники города глубоко вздохнули, препоручив души Митре, и крепче сжали в руках оружие.
Внезапно раздался сигнал трубы, и на равнину обрушился громоподобный топот копыт, заглушающий все остальные звуки. На севере вздымалась гряда холмов, словно огромная лестница в небо. С ее склонов, подобно лавине, неслась легкая кавалерия Страбонуса, посланная в глубь Аквилонии. Всадники нещадно хлестали и пришпоривали коней, преследуемые рыцарями в железных латах, над которыми развевалось большое знамя Аквилонии с изображением льва.
Дружный крик осажденных потряс небеса. Опьянев от радости, воины стучали окровавленными мечами по изрубленным щитам, а горожане – богатые и нищие, шлюхи в красных юбках и знатные дамы в шелках – упали на колени и запели благодарственный гимн Митре, и слезы счастья катились по их щекам.
Страбонус подъехал к Амальрусу, который спешно разворачивал армию навстречу неожиданной угрозе, и проворчал:
– Мы без труда с ними справимся, если у них нет резерва за холмами. Всего лишь горстка пуатенцев. Мы ведь так и предполагали, что Троцеро полезет в пекло.
Амальрус растерянно проговорил:
– Я вижу Троцеро и капитана Просперо… Но кто скачет между ними?
– О Иштар, помоги нам! – бледнея, пролепетал Страбонус. – Конан!
– Вы с ума сошли! – вскричал Тзота. – Конан уже давно в брюхе Сатхи!
Натянув поводья, он повернулся к коннице, мчавшейся по равнине. Ошибки быть не могло: он узнал могучего воина в латах из вороненой стали, инкрустированных золотом. Король скакал на черном боевом коне под трепещущим полотнищем огромного штандарта. Тзота в ярости зарычал, брызжа слюной. Впервые в жизни Страбонус видел мага в таком замешательстве и гневе, и это напугало его.
– Колдовство! – вскрикнул Тзота, брызгая слюной на бороду. – Как он мог убежать, добраться до своего королевства в такой короткий срок да еще собрать войско? Ему помог Пелиас, будь он проклят! И будь проклят я, что не убил его раньше!
Услышав имя волшебника, которого уже десять лет считали мертвым, короли задрожали; их страх передался армии. Тзота заметил суеверный ужас в глазах воинов, и злоба превратила его лицо в демоническую маску.
– Вперед! – закричал он. – Мы сильнее! Раздавите этих псов! Сегодня вечером мы устроим пир на развалинах Шамара! О Сет! – Он вскинул тощие руки, призывая бога-змея, и напугал этим даже Страбонуса. – Даруй нам победу, и, клянусь, я принесу тебе в жертву пятьсот девственниц Шамара, истекающих кровью!
Тем временем армия противника наводнила равнину. Всадники, скакавшие вслед за рыцарями на маленьких быстрых конях, спешились и построились в боевые порядки. Это были стойкие боссонские лучники и гандерландские копейщики с рыжими кудрями, выбивавшимися из-под стальных шлемов.
Конан собрал свою разношерстную армию в считаные часы после возвращения в столицу. Он спас от кровожадной толпы пеллийских лучников и копейщиков и зачислил их, обязанных ему жизнью, в свою пехоту. Он призвал к оружию чернь Тарантии, он послал гонца к Троцеро с приказом вернуться. С большим отрядом – ядром будущей армии – Конан выступил на юг. Дворяне Тарантии вместе со своими дружинами и окрестные крестьяне пополнили его войско. Он набирал рекрутов во всех городах, встречавшихся на пути. Тем не менее его армия все еще значительно уступала орде захватчиков.
Конан привел к Шамару девятнадцать сотен рыцарей, в том числе много пуатенских. Были с ними и наемники. Армия двигалась в полном боевом порядке: сначала лучники, потом копейщики, в арьергарде – рыцари.
Арбанус бросил на противника объединенные войска Офира и Кофа, и равнина превратилась в океан сверкающей стали. Дозорные на крепостных стенах ужасались, глядя на огромную рать, значительно превосходящую числом армию Конана. Впереди шли лучники-шемиты, потом – кофские копейщики, за ними скакали одетые в кольчуги рыцари Страбонуса и Амальруса. Было ясно: Арбанус решил смести пехоту Конана и очистить путь для ураганного натиска тяжелой кавалерии.
Стрелы шемитов сыпались градом. Лучники из западных провинций Аквилонии, закаленные безжалостными войнами с дикарями-пиктами, уверенно шли вперед, перешагивая через упавших товарищей. Их было очень немного, и лучники-шемиты нанесли им большой урон, но боссонцы превосходили врага меткостью, а кроме того, они сражались за правое дело. Подойдя ближе, они выпустили стрелы, и целые ряды шемитов рухнули как подкошенные. Синебородые воины в легких кольчугах не устояли и бросились бежать, побросав луки, а их отступление нарушило строй копейщиков‑кофийцев, шагавших позади.
Без поддержки лучников воины сотнями падали под стрелами боссонцев, а если яростно бросались в бой, то натыкались на копья. Никакая пехота в мире не могла сравниться с гандерландской. Родиной этих бойцов была самая северная провинция Аквилонии, расположенная недалеко от границ Киммерии. Они рождались для войны. Кофские копейщики, понеся невероятные потери, в беспорядке отступили.
Страбонус побагровел от гнева и велел трубить сигнал «в атаку». Арбанус колебался, видя, как выстроились боссонцы перед аквилонскими всадниками, замершими в ожидании. Он советовал немного отступить, чтобы выманить рыцарей из-под прикрытия лучников, но Страбонус был вне себя от злости. С ненавистью глядя на горстку людей в кольчугах, бросивших ему вызов, он повторил Арбанусу приказ о наступлении.
Полководец помолился Иштар и велел трубить в золотой рог. Огромная армия ощерилась целым лесом копий и понеслась по равнине. Земля дрожала от топота копыт, и блеск золота и стали слепил глаза дозорным на башнях Шамара.
Конница врезалась в ряды копейщиков, опрокидывая их, но угодила под ливень стрел боссонцев. Над полем битвы стоял невообразимый грохот; атакующие падали, как трава под косой. Еще сто шагов, и они обрушатся на боссонцев и сметут их… Но плоть не могла выдержать смертельного ливня стрел.
Лучники стояли плечом к плечу, для устойчивости широко расставив ноги, и с дикими криками одну за другой выпускали стрелы. Первые ряды всадников рухнули, скакавшие позади спотыкались о тела людей и коней и увеличивали собой вал из трупов. Арбанус рухнул со стрелой в горле, его череп был раздроблен копытом агонизирующего коня. Началась паника.
Страбонус выкрикивал один приказ, Амальрус – другой, и никто не мог избавиться от суеверного страха при виде ожившего Конана.
В то время как сверкающие ряды ломались и пятились, трубы Конана прозвучали снова. По этому сигналу лучники расступились и дали дорогу страшной аквилонской коннице.
Армии столкнулись с грохотом, потрясшим древние стены Шамара. Конница растерянного врага оказалась перед стальным клином, ощетиненным копьями и пиками. Острием клинка были рыцари Пуатена с грозными обоюдоострыми мечами.
Зазвенела сталь, словно миллионы молотов забили о наковальни.
Дозорные на башнях, оглушенные шумом сражения, глядели, как скрещиваются внизу клинки, как слетают султаны под ударами мечей, как поднимаются и вновь исчезают плюмажи и штандарты.
Амальрус упал, разрубленный пополам двуручным мечом Просперо, и скрылся под копытами обезумевших коней. Девятнадцать сотен всадников Конана плотным стальным косяком все глубже врубались в смешанные ряды неприятеля. Тщетно рыцари Кофа и Офира пытались устоять перед их натиском.
Лучники и копейщики, разгромив кофскую пехоту и обратив ее в бегство, теперь появились на подступах к крепости. Они стреляли из луков в упор, копьями выбивали всадников из седел, подрезали подпруги лошадей или вспарывали им животы. Конан находился в самой гуще сражения, время от времени издавая свой языческий боевой клич. Его громадный меч то и дело описывал сверкающую дугу, сбивая шлемы вместе с головами. Пустив коня бешеным галопом, он прорвался сквозь ряды закованных в железо всадников, и рыцари Кофа сомкнулись за ним, отрезав обратный путь. Меч его разил, как молния; в яростной схватке Конан крушил кофийцев до тех пор, пока не оказался перед Страбонусом, мертвенно-бледным, окруженным гвардией. В этот миг решался исход битвы, ибо численное превосходство оставалось на стороне кофского короля и возможность изменить ход сражения, переломить его в пользу союзных армий была еще вполне реальной.
Страбонус взвыл, увидев перед собой заклятого врага, и, взмахнув боевым топором, с грохотом обрушил его на шлем Конана. Посыпались искры, Конан покачнулся, но быстро оправился и нанес ответный удар. Клинок в пять локтей длиной рассек череп Страбонуса. Боевой конь взвился на дыбы и поскакал прочь, увлекая за собой бездыханное тело короля.
В армии началась суматоха, ряды смешались и попятились. Отряд Троцеро, рубя направо и налево, ринулся вперед и пробился к Конану. Вдруг позади растерявшихся врагов раздались крики и взметнулось пламя костров. То защитники Шамара предприняли отчаянную вылазку. Они изрубили в куски воинов у ворот и захватили лагерь осаждавших, поджигая палатки и разбивая военные машины. Это оказалось последней каплей – армия завоевателей рассыпалась и бежала, за ней по пятам гнались победители.
Отступавшие бросились к реке, но гребцы флотилии, спасаясь от камней и стрел осмелевших горожан, подняли якоря и отплыли к другому берегу. Часть беглецов успела переправиться по мосту из барж, но вскоре воины Конана перерубили канаты. Сражение превратилось в бойню. Захватчики бросились в воду, но либо погибали, раздавленные баржами, либо тонули в своих тяжелых доспехах. Люди гибли тысячами, моля о пощаде.
Равнина была завалена трупами, а вода в реке покраснела от крови. Из девятнадцати сотен рыцарей Конана осталось в живых всего пятьсот, лучники и копейщики тоже понесли огромный урон, но зато великолепная армия Страбонуса и Амальруса растаяла, как снег по весне, а уцелевшие стоили теперь не дороже мертвых.
Пока шла резня, на другом берегу реки разыгрался последний акт этой драмы. Тзота успел перескочить по мосту из барж, прежде чем его разрушили. Он вихрем несся на своем боевом коне, с которым не могла сравниться ни одна лошадь. Давя и раскидывая своих и чужих, он выскочил на южный берег и оглянулся.
Его настигал черный всадник на огромном вороном жеребце. Канаты уже были перерублены, и баржи плыли по течению, но конь Конана перепрыгивал с палубы на палубу. Тзота громко выругался. Вороной сделал последний прыжок и вынес всадника на берег. Маг поскакал в луга. Конан погнался за ним, размахивая длинным мечом, с которого капала кровь.
Они неслись во весь опор, дичь и охотник, – но второму не под силу было выиграть бешеную скачку. Колдун и варвар скакали в последних лучах заходящего солнца, пока шум резни не смолк вдалеке. И тогда в небе появилась черная точка. Она росла с каждой секундой и наконец превратилась в громадного орла, который обрушился с высоты на голову коня Тзоты. Конь заржал и вздыбился, выкинув всадника из седла.
Тзота вскочил на ноги и повернулся к своему преследователю. Глаза его по-змеиному светились, лицо перекосилось от нечеловеческой злобы. В каждой руке он держал по сверкающему шару, и Конан узнал в них смертоносное оружие.
Король спрыгнул на землю и пошел на врага, подняв меч.
– Вот мы и встретились, колдун! – произнес он и захохотал.
– Назад! – по-шакальи пролаял Тзота. – Я сдеру мясо с твоих костей! Я непобедим! Даже если ты разрубишь меня на куски, мое тело срастется вновь и будет преследовать тебя до самой смерти! Я знаю, здесь не обошлось без Пелиаса, но бросаю вызов вам обоим! Я – Тзота, сын…
Конан бросился вперед, меч его сверкнул в лучах солнца. Тзота размахнулся, и варвар пригнул голову. Что-то блестящее пролетело над ним и взорвалось за спиной, опалив землю клубком адского огня. Прежде чем Тзота успел бросить второй шар, который держал в левой руке, меч Конана обрушился на его шею. Голова колдуна слетела с плеч, и туловище, брызгая кровью, повалилось на землю. Но черные глаза по-прежнему злобно сверкали, глядя на киммерийца, зубы скрипели, а руки шарили вокруг, будто в поисках отрубленной головы. В этот момент что-то упало с небес…
Орел схватил могучими когтями окровавленную голову и взмыл с нею в небо. Конан застыл от ужаса, когда птица расхохоталась голосом Пелиаса.
И тут случилось самое ужасное: безголовое тело вскочило и побежало на непослушных ногах, простирая руки к удаляющейся черной точке.
Конан стоял, словно изваяние, глядя вслед страшной фигуре, растворяющейся в лиловых тенях вечера.
– Клянусь Кромом! – воскликнул он, сбросив с себя оцепенение. – Чума пади на этих колдунов! Пелиас был добр ко мне, но демон меня побери, если я согласен встретиться с ним еще раз! Дайте мне добрый меч и достойного врага, которого можно сразить раз и навсегда, – вот это по мне! Проклятье! Проклятье! Чего бы я сейчас не отдал за кувшин вина!
Королева Черного побережья
I. Конан присоединяется к пиратам
Поверь весне и новому началу,
Когда седой багрянец осень дарит;
Поверь – лишь для тебя я воспылала
Неведомым допрежь сердечным жаром…
Песнь Бёлит
[6]6
© Перевод М. Семёновой.
[Закрыть]
Конский топот стремительным громом раскатывался по улицам, спускавшимся к пристани. Народ с воплями разбегался кто куда, успевая лишь мельком заметить вороного жеребца и на нем – всадника в кольчуге и широком алом плаще, развевавшемся на ветру. Некоторое время спустя по тем же улицам с топотом и криком пронеслась погоня, но всадник и не думал оглядываться. Вылетев на причал, он так осадил разогнавшегося коня, что тот взвился на дыбы у самого края настила. Мореходы, как раз изготовившиеся распустить парус и сесть на весла острогрудой галеры, в изумлении разинули рты. Хозяин корабля – коренастый чернобородый мужчина – уже стоял на носу, упираясь в причал багром. В следующий миг он разразился негодующим криком, потому что всадник покинул седло и могучим прыжком перелетел прямо на палубу.
– Эй, ты! Тебя кто сюда приглашал?
– Давай отчаливай поживее! – рявкнул в ответ непрошеный гость.
И сопроводил свои слова недвусмысленным жестом, а поскольку в руке у него был окровавленный меч, на палубу полетели багровые капли.
– Но мы идем к берегам Куша!.. – пытался спорить судовладелец.
– Ну тогда и мне в Куш, – прозвучал ответ. – Отчаливай, тебе говорят!
И человек в кольчуге бросил быстрый взгляд на берег, где из-за угла как раз появился конный отряд, а за всадниками бежали стрелки с арбалетами на плечах.
– А деньги на проезд у тебя есть? – поинтересовался хозяин корабля.
– Я тебе вот чем сейчас заплачу! – взревел незнакомец и размахнулся здоровенным мечом. – Клянусь Кромом, если ты сейчас же не отчалишь, я всю эту посудину кровью залью, твоей в первую очередь!
Довод оказался весомым, к тому же корабельщик неплохо разбирался в людях. Стоило один раз посмотреть на темное, покрытое шрамами лицо незваного гостя, чтобы понять – этот шутить не будет! Хозяин галеры выкрикнул короткую команду и навалился на багор. Корабль качнулся, и между ним и причалом пролегла полоса воды. Вот опустились на воду весла, ритмично заходили вперед-назад; и наконец порыв ветра наполнил блеснувший под солнцем парус, галера, набирая ход, устремилась прочь от берега.
Преследователи, оставшиеся ни с чем, бессильно топали ногами, размахивали оружием и выкрикивали угрозы, приказывая кораблю немедленно поворачивать к пристани. Стрелки лихорадочно заряжали арбалеты, пытаясь обстрелять галеру, пока она была в пределах досягаемости.
– Пусть хоть лопнут, – сурово усмехнулся человек в кольчуге. – Следуй своим курсом, шкипер!
Хозяин корабля покинул ют, прошагал между рядами гребцов и поднялся на среднюю палубу. Незнакомец стоял спиной к мачте и, прищурившись, держал меч наготове. Корабельщик ответил ему спокойным взглядом, стараясь даже случайно не дотрагиваться до длинного ножа, висящего на поясе у него самого.
Воин, так бесцеремонно вторгшийся на судно, был высокого роста и могучего сложения, в тяжелой чешуйчатой кольчуге, блестящих поножах и шлеме из голубоватой стали, украшенном полированными бычьими рогами. Алый плащ развевался на морском ветру, из-под шлема ниспадала на плечи густая черная грива и горели синие, свирепые, пронзительные глаза.
– Раз уж нам придется путешествовать вместе, значит, и ссориться незачем, – миролюбиво проговорил корабельщик. – Я – Тито, уважаемый купец в портовых городах Аргоса. Сейчас держу путь в Куш и надеюсь, черные короли этой страны продадут мне слоновую кость, копру, медную руду, рабов и жемчуг за бусы, шелк, сахар и мечи с латунными рукоятями!
Незнакомец еще раз оглянулся на уже далекий причал, где бессильно бесновалась погоня. Вероятно, им вряд ли удастся быстро найти судно, способное поспорить с быстроходной галерой.
– А я – Конан из Киммерии, – проговорил воин. – Я приехал в Аргос искать заработка, но здесь у вас не предвидится войн, а стало быть, и работы для такого, как я.
– А почему за тобой гнались стражники? – осведомился Тито. – Не то чтобы меня это каким-то боком касалось, но…
– Мне скрывать нечего, – ответствовал киммериец. – Клянусь Кромом, вроде сколько лет уже среди вас живу, но вы, цивилизованные люди, не устаете меня поражать!
Прошлой ночью я сидел в таверне… И видел, как капитан королевской стражи решил полапать возлюбленную молодого воина, ну а тот рассвирепел, конечно, всадил ему клинок в потроха. Поделом вроде? Так нет же, у вас, похоже, закон есть, по которому королевского стражника пальцем не тронь. Парень с девушкой пустились в бега, а кто-то возьми и донеси, будто меня с ними видели. И вот сегодня меня схватили и притащили на суд. Пристали с расспросами, где прячутся беглецы. Я, как ты понимаешь, отвечаю судье, что парень – мой друг, а стало быть, выдать его нипочем не могу. Судья стал твердить мне о каком-то там долге перед страной, обществом и королем и о всяких других вещах, в которых без кружки доброго вина не разберешься. Отвечай, говорит, куда они скрылись, а не то!..
Тут я и сам здорово обозлился – ведь вроде все уже сказал, чего им от меня еще надо, – однако стою, молчу… Они кричать стали о непочтении к правосудию, пообещали в рудниках меня сгноить! Мне это не понравилось. Достал меч, срубил голову самому главному и, не говоря ни слова, пробился к выходу. Потом вскочил на жеребца начальника стражи и к гавани галопом. Должен же там, думаю, отыскаться какой-нибудь корабль, идущий в дальние страны… Вот и вся история!
– Судьи, – сплюнул Тито. – Вот кого не люблю. Сколько доводилось мне тягаться против богатых купцов, столько же меня и обдирали как овцу. Если я еще когда-нибудь загляну в здешний порт, мне, полагаю, придется ответить на кое-какие вопросы, но я легко докажу, что действовал по принуждению. Можешь убрать меч в ножны, Конан. Мы – мирные мореплаватели и не держим против тебя никакого зла. К тому же, я думаю, нам на борту не помешает вооруженный боец вроде тебя! Пошли ко мне на корму, выпьем вина.
– Ну и отлично, – пряча оружие, с готовностью согласился киммериец.
«Аргус» был выносливым суденышком из тех, что снуют между портами Зингары и Аргоса и прокладывают торговые пути вдоль побережий южных земель, редко отваживаясь измерять ширь открытого океана. Галера имела широкий корпус с высокими, красиво изогнутыми носом и кормой. Управлялась она длинным рулевым веслом, а парусную оснастку составляли прямой полосатый шелковый парус и небольшой кливер. Во время штиля команда садилась на весла – по десять с каждой стороны, поровну до и после средней палубы. Под этой палубой, а также под носовой надстройкой хранилась самая ценная часть груза. Люди укладывались спать прямо под скамьями, в скверную погоду сверху натягивали шатер. Двадцать гребцов, трое рулевых и шкипер – вот и вся команда.
И вот «Аргус» резво бежал к югу, подставляя паруса попутному ветру. День ото дня солнце грело палубу все жарче, так что полосатые шатры, окрашенные в те же цвета, что и парус, так и висели свернутыми, а позолоченная резьба на форштевне галеры ярко сверкала, отражаясь в бегущей мимо воде.
Потом вдали показались берега Шема – холмистые, покатые зеленые луговины, коронованные белыми силуэтами городов. К самому прибою выезжали горбоносые всадники с иссиня-черными бородами; они подозрительно рассматривали шедшую мимо галеру. «Аргус» не сворачивал к берегу. В торговле с шемитами Тито особых выгод не видел.
Не сделал он остановки и там, где изливался в океан могучий Стикс, а в волнах отражались черные бастионы Кеми. Корабли избегали заходить сюда без приглашения. Здесь, в Стигии, смуглые колдуны пели чудовищные заклятия сквозь жертвенный дым, курившийся над залитыми кровью алтарями, где корчились и кричали обнаженные женщины. Здесь принимал поклонение Сет, Древний Змей, которого вся прочая Хайбория называла Великим Врагом, а стигийцы почитали за бога. Проклинаемый всем остальным миром, здесь он, как говорили, свивал свои блистающие кольца, являясь высшему жречеству.
Стигийское побережье шкипер Тито обошел далеко морем. И не дрогнул, даже когда из-за мыса, увенчанного замком, вылетела гондола, чей нос украшало изображение змея, и нагие смуглые женщины с алыми цветами в волосах принялись бесстыдно зазывать к себе его моряков. И вот по берегам уже не видно сияющих башен, «Аргус» пересек южные пределы Стигии и шел теперь вдоль побережья Куша.
Море и все, что с ним связано, составляло каждодневную загадку для Конана, ведь он родился среди высоких гор и пустошей Киммерии. Поэтому он с неизменным любопытством приглядывался к корабельщикам, а те, в свою очередь, – к нему, ведь и они в большинстве своем никогда не видели живого киммерийца и даже не знали, что на свете есть еще и такая страна.
Сами они были типичными аргосскими мореплавателями, невысокими, крепкими и коренастыми. Конан далеко превосходил их ростом, а по силе – любых двоих, вместе взятых. Да, они отличались этакой узловатой, кряжистой цепкостью, но Конан обладал поистине волчьей выносливостью и жизнестойкостью, его тело и душа обрели стальную закалку в тяготах дикой жизни и беспощадной войны. Он любил посмеяться, но также легко впадал и в поистине ужасающий гнев. Он был не дурак поесть и – что греха таить – порою не знал удержу в выпивке. Во многом по-детски наивный, так и не привыкший к утонченным хитростям цивилизации, Конан отличался природным умом и никому не давал сесть себе на голову и мог быть опасным, точно проголодавшийся тигр. Он был еще молод годами, но успел и повоевать, и постранствовать по населенному миру. Это чувствовалось даже по его одежде и снаряжению. Рогатый шлем, например, имел явное отношение к золотоволосым асирам Нордхейма; чешуйчатая броня и поножи происходили из лучших мастерских Кофа; тонкие кольчужные нарукавники и штаны были выкованы в Немедии, а на поясе красовался великолепный аквилонский двуручник. Что же до роскошного плаща за спиной, то подобные ткали только в Офире.
«Аргус» неуклонно двигался к югу, и Тито уже высматривал по берегам обнесенные высокими оградами деревни черных племен. Увы, им попадались лишь дымившиеся пепелища, усеянные черными нагими телами, и Тито клял всех богов.
– Пираты, якорь им в глотку! Здесь побывали пираты! А как славно, помнится, я торговал тут в былые деньки.
– Пираты? – Конан невольно тронул рукой неразлучный меч в ножнах. – Ну и что будет, если мы их встретим?
– Мы не воины, а купцы. Я не ищу сражений, я лучше пущусь наутек!.. Но если все-таки произойдет заварушка – что ж, нам случалось отбиваться от разбойников, отобьемся и теперь. Ну конечно, если не нарвемся на «Тигрицу» самой Бёлит.
– Бёлит? Это кто?
– Самая жуткая демоница из всех, по ком плачет веревка. И если я не ослеп, это ее головорезы поработали в той последней деревне. Много бы я дал, чтобы однажды увидеть Бёлит болтающейся на рее! Как говорят, сама она из Шема, а команда у нее сплошь свирепые чернокожие. Сколько добрых купцов они отправили на дно морское!
Говоря так, Тито доставал из-под кормовой палубы стеганые куртки, стальные шлемы, луки и стрелы.
– Если она на нас налетит, – проворчал он, – толку от сопротивления будет немного. Но все же дать зарезать себя вовсе без боя – позорно и трусливо.
Солнце только-только взошло, когда послышался предостерегающий крик впередсмотрящего. Из-за длинного мыса острова, лежавшего далеко в море по правому борту, выдвинулась узкая смертоносная тень – по-змеиному изящная боевая галера с надстройкой для стрелков от носа до кормы. Сорок весел по каждому борту быстро мчали ее по морским волнам, низкие борта не могли скрыть неистовой пляски нагих чернокожих воителей, что с громкой песней колотили копьями в длинные щиты. На мачте галеры развевался ярко-алый вымпел, длинный и узкий.
– Бёлит, – побледнел от страха Тито. – Разворачиваемся, живей! Скорее вон в то устье!.. Если успеем туда проскочить, может, спасемся.
И «Аргус», развернувшись чуть ли не на месте, кинулся к полосе прибоя, гремевшего под пальмами на берегу. Тито безостановочно ходил по палубе туда и сюда, призывая хрипевших гребцов к сверхчеловеческому усилию. Его черная борода стояла дыбом, глаза горели.
– Дай лук, – обратился к нему Конан. – Не то чтобы я считал его оружием, достойным мужчины, но стрелять меня учили гирканцы, я сумею подстрелить хотя бы парочку пиратов!
Стоя на высокой корме, он смотрел, как несется на сближение легкий змееподобный корабль, и, даже не будучи моряком, явственно видел, «Аргусу» эту неравную гонку не выиграть никогда. И то сказать, с «Тигрицы» по ним уже стреляли, и стрелы, пущенные нетерпеливыми пиратами, с шипением падали в воду едва ли не в двадцати шагах за кормой.
– Может, принять бой? – обратился Конан к Тито. – По мне, лучше умереть от удара в грудь, чем от стрелы, всаженной между лопаток!
Но Тито, размахивая кулаками, лишь закричал:
– Греби веселей, собачье отродье!
Бородатые аргосцы со стонами налегали на весла, по спинам ручьями тек пот, мышцы сводило судорогой. Бедный маленький «Аргус» скрипел и охал всем корпусом, почти выпрыгивая из воды. Ветер, как назло, стих, парус висел тряпкой. Все ближе подбиралась безжалостная погоня. До белых бурунов прибоя оставалось еще не менее мили, когда один из гребцов с невнятным булькающим вскриком навалился грудью на рукоять. Длинная стрела торчала у него в шее. Тито прыгнул на место убитого, а Конан широко расставил ноги на кормовой палубе и поднял лук.
Со своего места он очень хорошо видел все, что делалось на пиратской галере. Гребцов защищал борт, но воины, приплясывавшие на палубе, красовались на виду. Почти нагие, в боевой раскраске и перьях, они размахивали копьями и пятнистыми щитами. А на носу виднелась стройная фигурка, чья белая кожа разительно выделялась на фоне блестяще-черных тел бесновавшейся команды. Бёлит! Конан оттянул тетиву до правого уха… Тем не менее в последний момент что-то удержало его, и, повинуясь внезапному порыву, он послал стрелу не в Бёлит, а в рослого чернокожего копьеносца, что стоял подле нее.
Пиратская галера быстро шла на сближение с маленьким купеческим кораблем. Стрелы густым дождем падали кругом «Аргуса», то и дело раздавались крики раненых и умирающих. Все кормчие были убиты, и Тито в одиночку правил тяжелым веслом, задыхаясь от натуги и безостановочно ругаясь. Его ноги вросли в палубу, точно узловатые корни. Но потом он издал какой-то всхлип и сполз на мокрые доски – его отважное сердце пробила стрела. Потерявший управление «Аргус» беспомощно закачался на волнах. Гребцы испуганно закричали, и Конан в обычной для себя манере принял командование.
– А ну, ребята!.. – проревел он, спуская звенящую тетиву. – Покажем этим собакам, что наши глотки не так просто перерезать. Хватит надсаживаться на веслах, они все равно возьмут нас на абордаж, так какая разница, умереть прямо здесь или в полусотне ярдов отсюда?
Повинуясь его приказу, аргосцы побросали весла и стали вооружаться. Они успели выстрелить в лучшем случае по одному разу, и их атаковали пираты. Неуправляемый «Аргус» медленно поворачивался, и окованный сталью таран «Тигрицы» со скрежетом врезался ему прямо в бок. Полетели и впились в палубу абордажные крючья. С носовой палубы черные воины обрушили вниз град стрел, чьи наконечники легко пронзали стеганые доспехи обреченных аргосцев. А потом с копьями наготове пираты прыгали на палубу «Аргуса», дабы завершить бой.