Текст книги "Клинок судьбы"

Автор книги: Роберт Ирвин Говард

Одно черное пятно

Сэр Томас Доути

был казнен в Сент-Джулианс-Бей

в 1578

 
Восставший был выведен капитан
На прибрежный серый песок.
Там виселиц ряд окутал туман,
Их выстроил здесь еще Магеллан.
И голосом чаек рыдал океан,
Огромен и одинок.
 
 
Был Дрейк, точно лев, беспощаден и крут.
Он так своим людям сказал:
«Кто смеет из вас оспорить мой суд?
Он предал – пощады за это не ждут!»
Молчат капитаны, и в воздухе жуть,
И все опустили глаза.
 
 
И только вперед, ничего не боясь,
Шагнул Соломон Кейн.
«Возможно, ему поделом эта казнь,
Но вы Справедливость низвергнули в грязь:
Ваш гнев приговор выносил вместо вас,
На истину бросив тень.
 
 
Уж лучше бы прямо на месте на том
Рванули из ножен вы меч
И череп ему разрубили клинком,
Чем фарс называть справедливым судом,
И, слово “закон” себе сделав щитом,
Законом же пренебречь!»
 
 
У Дрейка в глазах вспыхнул адский огонь.
«Палач, отдавай топор!
А ты, пуританин, – командует он, —
Мятежника душу отправь-ка мне вон!»
Но руки скрестил на груди Соломон
И сказал, спокоен и тверд:
 
 
«Я не раб, чтобы быть тебе палачом».
«Заковать его!» – Дрейк взревел.
Кейна люди прозвали Божьим Бичом,
Но, не двинувшись, он расстался с мечом,
А потом кто-то взял его за плечо
И железные цепи надел.
 
 
Обреченный лицом изможден был и сер.
Умирать подошла пора.
Он со странной улыбкой на Дрейка смотрел.
Бывший друг – и судья, что отправил на смерть…
И, прощального взгляда не в силах стерпеть,
Отвел глаза адмирал…
 
 
Вот топор обронил серебристый блик,
Алый ток окропил пески,
Голова отлетела – и в тот же миг
Содрогнуться заставил внезапный крик…
Это голос кружившейся птицы достиг
Побережья могильной тоски.
 
 
«Все, кто предал, дождутся такого конца!» —
Френсис Дрейк прорычал, как лев.
Только взгляд далеко обходил мертвеца.
Капитаны шли прочь со смущеньем в сердцах.
А у Кейна в холодных глубоких глазах
Леденели презренье и гнев.
 
 
Поздно в ночь, когда сумрак на воды упал,
У себя адмирал сидел.
Пуританин в вонючей темнице лежал.
Его цепи гремели – кренился корабль.
Страж у двери его караулить устал
И, склонившись на пику, храпел.
 
 
Но жестоко его пробудили от снов:
Горло стиснула чья-то ладонь!
Живо узнику отдал он ключ от оков,
И кинжал отстегнул без борьбы и без слов —
Пуританина взгляд был не просто суров,
В нем пылал смертоносный огонь!
 
 
Этот медленный гнев был страшнее, поверь,
И опаснее вспышки любой…
Кто ему отомстить помешает теперь?
И с кинжалом в руках, как крадущийся зверь,
Соломон проскользнул в адмиральскую дверь
И ее притворил за собой.
 
 
Френсис Дрейк, океана краса и гроза,
За столом сидел одинок.
Вот он голову поднял и вскинул глаза,
Но туманила их и слепила слеза
И двумя ручейками по скулам ползла,
Отражая Кейна клинок.
 
 
Он не выхватил шпагу, не взял пистолет,
Чтобы мстителю дать отпор.
Он блуждал по тропинкам пронесшихся лет,
Там, где преданной дружбы заметен был след,
Как она стала ненавистью – где ответ?
Стала болью – с которых пор?..
 
 
С занесенным кинжалом стоял Соломон
Нескончаемо долгий миг…
Неподвижного Дрейка рассматривал он,
Словно сокол, добычу бьющий в угон,
А потом повернулся и вышел вон,
Еле слышно скрипнув дверьми…
 

Клинки братства

Смерть – это синее пламя, пляшущее над мертвецами.

Соломон Кейн

Глава 1
НЕЗНАКОМЕЦ ПРИХОДИТ ПОД ЗВОН МЕЧЕЙ

Клинки скрестились с яростным стальным лязгом. Поверх лезвий впивались одна в другую две пары глаз: непроницаемые черные и горящие синие. Дыхание с шипением вырывалось сквозь стиснутые зубы. Быстрые ноги топтали траву: вперед, назад, снова вперед, атака, отход…

Черноглазый сделал обманное движение и нанес удар, быстрый, как прыжок охотящейся змеи. Синеглазый юноша отбил его быстрым поворотом запястья, обладавшего крепостью стали. Его ответный удар напоминал летнюю молнию…

– Остановитесь, джентльмены!..

Оба клинка поднялись вверх, и между поединщиками встал дородный мужчина. В одной руке он держал шляпу, в другой – украшенную каменьями рапиру.

– Довольно! – воскликнул он. – Ваш маленький вопрос разрешен, честь восстановлена! Прекратите, говорю, сэр Джордж ранен!

Черноглазый недовольным движением убрал за спину левую руку, с пальцев которой капала кровь.

– С дороги! – воскликнул он яростно. И, выругавшись, добавил: – Тоже мне, рана! Пустая царапина! Я отказываюсь считать, что вопрос разрешен! Это бой насмерть!..

– Верно, сэр Руперт, лучше оставьте нас. – Победитель говорил спокойно и тихо, но синие глаза блестели как сталь. – Наш «вопрос» может разрешить только смерть!

– А ну уберите-ка свои железяки, вы, два молодых петуха! – рявкнул сэр Руперт. – Своей властью мирового судьи запрещаю вам продолжать поединок! Сюда, господин лекарь! Займитесь раной сэра Джорджа. А ты, Джек Холлинстер, живо меч в ножны! Я – Руперт Д'Арси, и я не потерплю смертоубийств на вверенной мне территории!

Молодой Холлинстер не стал препираться с темпераментным мировым судьей. Он ничего не ответил, но шпагу в ножны не убрал. Опустив острие к земле, он хмуро поглядывал на окружающих из-под насупленных черных бровей. Что до сэра Джорджа, он тоже помедлил, но тут один из секундантов принялся настойчиво нашептывать ему на ухо, и наконец он покорился. С мрачным видом вручив шпагу секунданту, он отдался заботам лекаря.

Дуэль происходила в весьма унылом, безрадостном месте. Ровная низменность, поросшая худосочной жилистой травкой, переходила в широкий белый пляж, усеянный обломками плавника. За полосой песка беспокойно колыхалось серое море. Море было совершенно безжизненно, если не считать одинокого паруса, маячившего в отдалении. С другой стороны простирались безлесные пустоши, за которыми виднелись грязноватые домики маленькой деревушки.

Яркие одежды людей, а тем паче страсти, кипевшие на берегу, являли собой разительный контраст с унылым однообразием тоскливого пейзажа. Бледное осеннее солнце вспыхивало на клинках шпаг, отражалось от самоцветов на рукоятях, сверкало в серебряных пряжках камзолов и на золотом шитье щегольски заломленной шляпы сэра Руперта.

Секунданты сэра Джорджа помогали ему облачиться в камзол, между тем как секундант Холлинстера, коренастый молодой человек в домотканой одежде, убеждал его сделать то же. Но Джек, еще клокотавший гневом, только отмахивался. А потом ринулся вперед, держа в руке шпагу, и его дрожащий от гнева голос далеко разнесся по берегу:

– Берегитесь же, сэр Джордж Банвэй! Царапина на руке – отнюдь не достаточная плата за оскорбление, о котором вам отлично известно! Мы встретимся снова, и тогда-то уже никакой мировой судья не вмешается и не спасет вашу прогнившую шкуру!..

Сэр Джордж, успевший отойти, крутанулся ему навстречу с чернейшим проклятием на устах. Сэр Руперт кинулся наперерез, взревев:

– Да как вы смеете!..

Холлинстер оскалил зубы, повернулся спиной и зашагал прочь, резким движением вогнав шпагу в ножны. Сэр Джордж, казалось, был недалек от того, чтобы устремиться за ним; мрачная гримаса исказила его лицо, но его друг снова удержал его и опять принялся шептать на ухо, указывая в сторону моря. Банвэй нашел глазами одинокий парус, словно бы висевший между морем и небом… и угрюмо кивнул.

Холлинстер молча, с непокрытой головой шагал по берегу. И шляпу, и камзол он нес на руке. Стылый ветер холодил его мокрые от пота волосы, но раскаленный, взбудораженный мозг ничто не могло успокоить.

Рэндел, его секундант, молча следовал за другом. Чем дальше они уходили от места дуэли, тем более диким и неприютным делался пейзаж. Громадные серые скалы, поросшие мхом, нависали над берегом и, выстроившись изломанной линией, далеко выступали навстречу волнам. Поодаль от берега, разбиваясь о подводные камни, непрерывно стонал прибой.

Тут Джек Холлинстер остановился, повернулся лицом к морю и принялся ругаться – длинно, хрипло и очень прочувствованно. Потрясенному его красноречием слушателю не составило труда понять, в чем заключался разлад Холлинстера с миром. Еще бы – ему так и не удалось погрузить свой меч по рукоять в черное сердце сэра Джорджа Банвэя, этого гнусного свинтуса, вонючего шакала и законченного негодяя!

– Навряд ли, – выдохнул он наконец, – подлый мерзавец отважится еще раз сойтись со мною в честном бою, – он ведь уже раз попробовал моей стали. Но, клянусь Господом нашим…

– Успокоился бы ты, Джек… – Честный Рэндел переминался с ноги на ногу, чувствуя себя весьма неуютно. Он был ближайшим другом Холлинстера, но и он не всегда понимал приступы черного бешенства, которым был порою подвержен молодой человек. – Ты и так уже задал ему отличную взбучку и примерно наказал паршивца. И потом, стоит ли убивать человека всего лишь за…

– Как! – яростно вскричал Джек. – Стоило ли убивать человека за то оскорбление? Да какое там человека – мерзкую тварь! О, да я выдеру у него сердце и полюбуюсь им еще до того, как луна сменится в небесах! Да понимаешь ли ты, что он прилюдно опорочил Мэри Гарвин? Девушку, которую я люблю?.. Что он мусолил ее имя над пивной кружкой в таверне?.. Что он… он… И я за это не должен…

– Да понимаю я, все понимаю, – вздохнул Рэндел. – Еще бы мне не понимать после того, как я уже двадцать раз подряд выслушал все подробности этого дела! Но я знаю и то, что ты выплеснул ему в физиономию бокал вина, влепил пощечину, перевернул на него стол и еще наподдал ногой раза два или три. Чего больше, спрашивается? И потом, вспомни о связях сэра Джорджа! Кто ты такой? Подумаешь, сын отставного морского капитана… хотя бы ты и прославился храбростью, воюя за границей! Удивительно еще, что сэр Джордж вообще согласился драться с тобой. С него, при его-то положении в обществе, сталось бы попросту кликнуть слуг и велеть им вытолкать тебя взашей!

– Ну так вот, если бы он это сделал, – проворчал Холлинстер и зло лязгнул зубами, – я бы достал пистолет и всадил добрую пулю аккурат промеж этих его подлых черных зенок. Вот что, Дик, оставь-ка ты меня сходить с ума так, как мне хочется. Вечно ты проповедуешь правильный путь, всякую там кротость и воздержание. Только я, знаешь ли, больше привык жить в таких местах, где шпага при бедре – весь суд и закон. Да и кровь у всех в нашем роду буйная и горячая. Так вот, эта самая кровь, сколько ее во мне есть, сейчас так и кипит из-за этого так называемого джентльмена. Он отлично знал, как я люблю мою Мэри, и тем не менее сидел там и бесчестил ее в моем присутствии! Говорил всякие пакости прямо мне в лицо! С этой своей гадкой ухмылочкой!.. Спрашивается, почему он позволял себе подобное? Потому что у него денег куры не клюют. И, как ты говоришь, всего полно: земли, титулы, семейные связи и благородное происхождение. А я – бедняк и сын бедняка, и все мое состояние – вот тут, в ножнах у пояса. Будь я или хотя бы Мэри так же родовиты, как он, он бы никогда не осмелился…

– Да брось ты! – перебил Рэндел. – Не осмелился бы!.. Когда это сэр Джордж кого уважал? Он вполне заслужил ту дурную славу, которая за ним повсюду тянется. А считается он только со своими собственными прихотями, больше ни с чем!

– Вот и Мэри стала его очередной прихотью, – зарычал Джек. – Ну что ж, может быть, ему и удастся осквернить ее, как он уже осквернил половину здешних девиц. Только сперва ему придется прикончить Джона Холлинстера. Вот что, Дик… Не хочу показаться тебе грубияном, но, пожалуйста, оставь меня пока одного. Из меня все равно сейчас плохой собеседник, да и остыть бы надо на ветерке, а то все внутри так и кипит…

Рэндел помедлил:

– Только, ради всего святого, не ищи встречи с сэром Джорджем…

Джек нетерпеливо отмахнулся:

– Обещаю тебе, что пойду совсем в другую сторону. Сэр Джордж направился домой нянчиться со своей царапиной и покажется самое раннее через пару недель.

– Но, Джек, у него полно прихлебателей, а репутация у этих громил… Ты уверен, что тебе ничто не грозит?

Джек оскалился по-волчьи:

– Не бойся, дружище. Если ему вздумается расквитаться таким образом, он подождет ночной темноты. Не среди же бела дня на меня нападать!

Рэндел удалился по направлению к деревне, с сомнением покачивая головой. Джек же направился дальше по берегу, с каждым шагом все более удаляясь от людского жилья, углубляясь в царство безлюдных пустошей и первозданных вод. Холодный резкий ветер пронизывал его одежду, полосуя тело, но юноша упрямо не надевал камзола. Мглистый серый день словно бы окутал своим покрывалом его душу, и Джек был готов проклясть и погоду, и сами здешние места, хотя это была его родная страна.

Его сердце рвалось в далекие жаркие южные страны, которые он повидал в своих странствиях, но иное видение заслоняло их – видение смеющегося девичьего лица в обрамлении золотистых кудрей. Эти чудесные глаза, источавшие такое тепло, до которого далеко было золотым лунам тропических ночей. Стоило представить их себе, и унылые пустоши, казалось, озарял солнечный свет…

Однако вскоре на смену любимому лицу явилось другое – злобно-насмешливое, с черными безжалостными глазами и язвительно искривленным ртом под узкой полоской черных усов. Джек Холлинстер непроизвольно ругнулся…

Низкий, звучный голос, неожиданно раздавшийся неподалеку, прервал поток божбы, сорвавшейся с его уст.

– Молодой человек, – сказал этот голос, – слова твои – кимвал бряцающий. Шума много, но смысла ни на ломаный грош.

Джек вертанулся на месте, хватаясь за шпагу. На большом сером валуне сидел незнакомец. Как раз когда Джек повернулся к нему, человек поднялся и развернул широкий черный плащ, висевший у него на руке.

Холлинстер с любопытством уставился на незнакомца. Этот человек невольно привлекал внимание… и не только. Начать с того, что он был на несколько дюймов выше Холлинстера – а тот и сам был отнюдь не среднего роста. На поджаром теле не было ни унции не то что жира – даже и лишнего мяса. Тем не менее человек не казался ни хрупким, ни болезненно-тощим. Отнюдь, отнюдь! Широкие плечи, мощная грудь, длинные руки и ноги – все говорило об исключительной силе, выносливости и быстроте. То есть о том, что человек был прирожденным воином, фехтовальщиком. Длинная, ничем не украшенная рапира на поясе только служила этому подтверждением.

Когда-то Джеку случилось видеть в сибирских степях огромных серых волков с подведенными животами. Так вот, незнакомец заставил его вспомнить именно об этих волках.

Но в первую очередь его внимание приковало лицо: довольно длинное, гладко выбритое и угрюмо-бледное. В сочетании с ввалившимися щеками эта бледность придавала ему почти безжизненный вид… но только до тех пор, пока вы не заглянули ему в глаза. Они горели трепетной жизнью и громадной энергией, которую сдерживала и направляла железная воля. Джек Холлинстер посмотрел прямо в эти глаза, ощутил их странную, холодную гипнотическую власть… и так и не понял, какого они были цвета. Серый лед древних ледников сливался в них с бездонной синевой северных морей. Густые черные брови низко нависали над ними, производя вполне мефистофельское впечатление.

Одежда незнакомца была аскетически проста, что полностью соответствовало его облику. На мягкой широкополой фетровой шляпе не оказалось даже пера. Все остальное тоже было темным, без каких-либо драгоценностей или украшений. На длинных сильных пальцах – ни перстня. Не было камней и на рукояти рапиры, а клинок покоился в простых кожаных ножнах. Ни серебряных пуговиц на облегающем черном камзоле, ни блестящих пряжек на башмаках…

Единственным цветным пятном, нарушавшим строгую монотонность одеяния, был широкий матерчатый кушак, на цыганский лад завязанный вокруг талии. Из переливчатых складок зеленого, явно восточной работы шелка выглядывали рукояти кинжала и двух тяжелых пистолетов.

Холлинстер безмолвно рассматривал странного пришельца, пытаясь сообразить, откуда тот здесь появился, столь странно одетый, да еще и до зубов вооруженный. По внешнему виду он смахивал на пуританина, хотя…

– Как вы тут очутились? – спросил Джек без обиняков. – И как вышло, что я вас заметил, только когда вы со мной заговорили?..

– Я пришел сюда тем же способом, что и все порядочные люди, молодой сэр, – прозвучал в ответ низкий голос. Незнакомец завернулся в свой черный плащ и вновь уселся на камень. – На своих двоих. Что же до твоего второго вопроса… Когда человек до того погружается в свои мысли, что начинает всуе упоминать имя Господне, он не замечает ни друзей – и это поистине стыдно, – ни врагов, что вполне может довести его до беды.

– Но кто вы?..

– Мое имя – Соломон Кейн, молодой сэр. Я безземелен… хотя и жил когда-то в Девоншире.

Джек наморщил лоб, напряженно соображая. Если пуританин вправду был из Девоншира, где же он умудрился растерять характерный девонширский акцент? Если судить только по выговору, его родиной могла быть любая часть Англии, хоть на севере, хоть на юге. И Джек спросил:

– Вы, сэр, наверное, много путешествовали?

– Бывало и так, юный сэр, что Провидение направляло мои стопы в весьма отдаленные страны.

Тут Холлинстера осенило, и он уставился на своего странного собеседника со вновь пробудившимся интересом:

– Погодите, вы, случайно, не были капитаном во французской армии, и если так, то не доводилось ли вам сражаться при…

И он назвал место.

Чело Кейна покрыла тень.

– Истинно так, – сказал он. – Однажды мне пришлось возглавить банду богомерзких негодяев, о чем я и вспоминаю с величайшим стыдом… хотя и в тот раз мы дрались за правое дело. Увы, при взятии города, о котором ты упомянул, именем этого самого дела было совершено множество омерзительных преступлений, отвративших мое сердце от… Ну да ладно, с тех пор утекло немало воды, и я надеялся, что сумел утопить в море не одно кровавое воспоминание. Но коли уж мы заговорили о море, юноша… Что ты можешь сказать мне вон о том судне, со вчерашнего рассвета стоящем там, вдали от берега?

Худой палец ткнул в сторону моря. Джек только покачал головой:

– Слишком далеко… Не могу ничего разглядеть.

При этом он снова заглянул в сумрачные глаза Кейна – и нимало не усомнился, что эти глаза были способны пронизать любое расстояние и прочесть даже самое имя на борту далекого корабля. Для них, казалось, не было ничего невозможного.

– И в самом деле далековато, – сказал Кейн. – Однако сдается мне, что я узнаю оснастку этого судна. И еще мне сдается, что неплохо было бы повидаться с хозяином корабля!

Джек промолчал. Поблизости не было гавани, но в тихую погоду корабль мог бы подойти к самому берегу и встать на якорь прямо за рифом. Интересно, кому он принадлежал? Контрабандистам, наверное. Побережье здесь было довольно безлюдное, таможенные чиновники наведывались редко, и незаконная торговля процветала вовсю.

– Слышал ли ты когда-нибудь о Джонасе Хардрейкере, которого люди прозвали по имени хищной птицы-рыболова – Скопой?

Холлинстер даже вздрогнул. Это страшное имя было известно по всем побережьям цивилизованного мира, ибо тот, кому оно принадлежало, заставил трепетать перед собой все моря, и теплые, и холодные. Джек всматривался в лицо Кейна, пытаясь по нему что-нибудь прочесть. Но бездонные глаза оставались непроницаемы.

– Этот кровавый пират? – спросил юноша наконец. – Когда я последний раз про него слышал, говорили, что он будто бы орудовал где-то на Карибских островах…

Кейн кивнул.

– Ложный слух, – сказал он, – обгоняет даже самое быстрое судно. Скопа там, где его корабль, а его корабль направляет сам сатана!

Он поднялся на ноги и поплотнее закутался в плащ.

– Господь предначертывал мне путь в самые что ни есть затерянные края, и притом удивительными дорогами, – проговорил он хмуро. – Иные были прекрасны, но большинство – овеяно ужасом. И порою мне начинало казаться, что я бреду без цели и водительства свыше, но всякий раз, поглубже задумываясь о смысле происходившего, я этот высший смысл обнаруживал. И знай, юноша: после огненных глубин преисподней самое жаркое пламя – это синее пламя мести, что днем и ночью сжигает сердце мужчины, покуда он не зальет его кровью. Много раз в былые дни доводилось мне избавлять недостойных людей от бремени бытия. Ибо Господь – моя опора и мой пастырь, и думается мне, что не иначе как Его соизволением одолевал я врагов.

Сказав так, Соломон Кейн удалился прочь, шагая широко и вместе с тем по-кошачьи мягко. А Джек Холлинстер, вконец сбитый с толку, остался недоуменно смотреть ему вслед…

Глава 2
НОЧНОЙ ПОСЕТИТЕЛЬ

Джек Холлинстер стряхнул с себя тягостные сновидения и приподнялся в постели, оглядывая комнату. Луна еще не взошла, и лишь звездный свет озарял чью-то голову и широкие плечи, маячившие в окне, на фоне неба.

– Шшш!.. – донеслось тихое предупреждение. Казалось, это зашипела змея.

Джек выдернул шпагу из ножен, висевших на столбике кровати, потом поднялся и подошел к окну. Его взгляду предстала бородатая физиономия; на Джека смотрели маленькие блестящие глазки. Человек тяжело дышал, словно после долгого бега.

– Бери шпагу, парень, и айда за мной, – долетел настойчивый шепот. – Он ее сцапал!

– Э-э… погоди! Кто сцапал? Кого?..

– Сэр Джордж! – От быстрого шепота ночного посетителя у Джека по спине побежали мурашки. – Послал ей, понимаешь, записку с твоей подписью. Пригласил девчушку на Скалы. Она туда, а там тут как тут его ухорезы, ну и…

– Кого? Мэри Гарвин?..

– Век воли не видать, господин, ее самую!

Комната поплыла у Джека перед глазами. Он-то ожидал, что нападут на него! Мог ли он предполагать, что подлость сэра Джорджа зайдет столь далеко и подвигнет его на похищение беспомощной девушки?!

– Да чтоб дьяволы утащили его черную душу, – заскрипел он зубами, подхватывая одежду. – Ты хоть знаешь, где теперь Мэри?

– В доме евонном, господин, где ж еще.

– А сам-то ты кто? – запоздало спросил Джек.

– Да кому ж быть, сэр, как не бедному Сэму, что ходит за лошадками в конюшне при таверне? Увидел я, стало быть, как они сцапали девочку, ну и…

Холлинстер оделся и полез в окно, держа в руке обнаженную шпагу.

– Спасибо тебе, Сэм, – сказал он. – Если останусь жив, я этого не забуду.

Сэм улыбнулся, показывая желтые клыки:

– А я с вами, сэр, так что погодите прощаться. Сэр Джордж, он и мне, понимаете ли… чуток задолжал!

И Сэм красноречиво повертел в руках злодейского вида дубинкой.

– Тогда вперед! – сказал Джек. – Нанесем визит этой свинье!

Дом сэра Джорджа Банвэя стоял милях в двух от деревни, в направлении, противоположном тому, которое Джек накануне избрал для прогулки. Это был старинный особняк, больше смахивавший на замок, и сэр Джордж обитал в нем один, если не считать нескольких слуг с совершенно уголовными рожами и немногочисленных дружков хозяина, выглядевших еще хуже слуг. Дом был огромен, мрачен и определенно нуждался в ремонте. Дубовые стены его потемнели от времени, и не перечесть было зловещих историй о том, что этим стенам довелось повидать. Что же касается деревенских жителей, то лишь местные буяны и безобразники, водившие с сэром Джорджем какие-то сомнительные делишки, переступали порог его дома. Стены вокруг особняка не было, лишь косматые живые изгороди, а вместо парка – несколько беспорядочно разбросанных деревьев. Задняя дверь выходила прямо на пустоши, фасад же был обращен к песчаному пляжу шириной ярдов двести, за которым, разбиваясь о валуны, рокотал прибой. Как раз перед домом скалы, торчавшие у края воды, были особенно голыми, изломанными и заметно выше, чем в других местах. Говорили, будто где-то там была укрыта прелюбопытная пещерка. Но где именно, никто не знал. Сэр Джордж считал этот отрезок берега своей частной собственностью: слишком любопытные охотники до прогулок вполне могли схлопотать даже и пулю из мушкета.

Пробираясь через промозглую сырую пустошь, Джек и его странный провожатый не заметили в доме ни огонька. Легкий туман почти не давал разглядеть звезды, так что громадный особняк казался еще более зловещим и темным. Кусты и деревья, окружавшие его, казались какими-то согбенными призраками. Со стороны моря вообще висела сплошная серая пелена. Один раз Джеку послышалось приглушенное звяканье якорной цепи, и он спросил себя, может ли в подобную ночь корабль встать на якорь за рифами, имевшими весьма скверную славу среди навигаторов. Серое море глухо постанывало, точно спящее чудовище, которому приснился дурной сон…

– Полезем через окошко, сэр! – донесся свирепый шепот Сэма. – Все огонечки погашены, но он точно там, как Бог свят!

Вместе подкрадывались они к огромному затемненному дому, и Джек улучил минутку задуматься о том, почему не было видно ни единого охранника. Неужели сэр Джордж был так уверен в себе, что никого не поставил присматривать? А может быть, караульные заснули на посту?

Оказавшись под окном, он попробовал его приоткрыть. Тяжелые ставни отворились с удивительной легкостью. И в уме молодого человека молнией сверкнуло неожиданное подозрение: уж больно легко все удавалось! Подозрительно легко!.. Он стремительно обернулся… как раз вовремя, чтобы заметить, как опускается ему на голову занесенная Сэмом дубинка. Джек не успел ни увернуться, ни нанести ответный удар. Успел только заметить, как сверкнули торжеством маленькие блестящие глазки. Потом весь мир рухнул в непроглядную черноту.