Текст книги "Кельтика"

Автор книги: Роберт Холдсток

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Часть пятая
ЖАРКИЕ ВРАТА

Глава двадцать вторая
СТОРОЖЕВОЙ ПОСТ

Сторожевой пост находился у самой вершины холма и выходил на широкую долину под названием Волчья Тропа, она вела на юг к плодородным равнинам Македонии. Македонцы все еще были воинственным народом, несмотря на непроходящую скорбь о своем давно ушедшем молодом царе Александре, или Искандере, как его еще называли…

Столько имен на стольких языках для одного некрупного мужчины с орлиным взором, данных ему за то, что он дошел до самого края земли. Как решительно и убедительно его дух сумел справиться со временем и остаться жить в легендах!

Домик расположился в роще молодых кедров и сосен, стены его были выкрашены темной краской и почти не видны из долины, раскинувшейся внизу. Даже тому, кто знал про этот домик, было нелегко разглядеть его на лесистом склоне холма.

Однажды в начале лета мужчина, живший в домике, вышел по своим делам, и в этот момент на холм набежала тень. Обитатель домика очень осторожно пользовался огнем, готовил еду только после заката солнца и лишь тогда, когда ветер относил дым на юг. Туда, где жила память об Александре!

Тогда он был очень молод, почти мальчишка, слишком слабый, чтобы участвовать в походе на восток и дойти до самого океана, до конца света. Но он нравился молодому царю и тот нашел ему применение.

– Когда ты подрастешь, станешь дозорным на моих северных границах!

Теперь-то он был взрослым. Настолько взрослым, что старше его не было в округе. Иногда ему казалось, что смерть просто потеряла его из виду. Приходили и уходили десятилетия, скоро ему исполнится восемь десятков лет. Он умел хорошо, считать. Несмотря на возраст, он был резвым, как олень весной. Борода его сделалась белоснежной, но глаза остались по-прежнему зоркими, как у сокола. Он все еще проворно перебегал открытые места от одной рощи к другой, словно заяц, которого вспугнули.

Четыре раза в день он обходил холм незаметно, словно тень, вглядывался в долину и ближайшие холмы, нет ли признаков опасности. Не вспугнули ли птиц военные отряды, не сотрясается ли земля от поступи армии, не поднимаются ли клубы пыли на горизонте от множества шагающих ног.

А как ему хотелось заметить армию, следующую маршем! Он до сих пор помнил блеск доспехов и оружия, когда молодой царь отправлялся в военный поход в Персию, Увы! Сейчас никакой армии он не видел. Долины были пустынны.

Позади дома стояли клетки с голубями. В них могло поместиться шестьдесят птиц. Он отправлял их на юг особым способом. Каждое полнолуние голубей возвращали четверо всадников из крепости. Всякий раз, когда голубь не возвращался – обычно он становился добычей орла, – дозорный огорчался. Он знал каждого из них. Хотя знакомиться с новыми птицами тоже было интересно.

Четыре раза в день он обходил дозором свой пост, раз в день, писал одно и то же письмо на кусочке пергамента: «Все идет своим чередом».

Каждый день послание привязывалось к лапке птицы по-разному – так обеспечивалась дополнительная безопасность для дозорных постов. До крепости, расположенной на равнине за горами, было три дня пути.

Дозорный был осторожным человеком, он менял маршруты, менял свой распорядок, хотя за более чем пятьдесят лет у него ни разу не возникло необходимости изменить свое послание на юг. Каждый раз во время обхода он останавливался у мраморной урны, спрятанной в его собственной рощице из колючих кустов и сосен. Там покоился прах его давно умершей жены.

Они оба любили танцевать. Они танцевали даже в горах под воображаемую музыку. Каждое утро и каждый вечер они танцевали. Она была счастлива здесь, несмотря на изолированность поста от остального мира, несмотря на трудности с добыванием еды, особенно если зима в Македонии выдавалась холодная. Она плакала, когда два их сына ушли на войну. Больше от них не было никаких вестей, сердце отца от скорби окаменело. Он выкинул из памяти дерзких парней, но два отполированных щита лежали по обе стороны урны как символ надежды. У жены все было по-другому.

Теперь дозорный жил один, так долго, что потерял счет времени. Он сохранил душевное спокойствие, глаз и ум служили ему не хуже, чем в детстве.

«Все идет своим чередом».

Иногда он писал другое: «Несколько всадников и вьючных лошадей, усталые, вооружение легкое».

Или: «Кочевники, обоз повозок. Семья, два вола и пять коней».

Но чаще всего просто: «Все идет своим чередом».

И этот седобородый дозорный мог бы счастливо дожить до конца своих дней, люди с юга, для которых он охранял свой пост, поставили бы его урну рядом с урной жены. Но он совершил ошибку: он покинул укрытие, преследуя сокола.

Сокол приземлился на вершине холма. Опасаясь за своих голубей, дозорный швырнул в хищника несколько камней. На него глянули жестокие глаза. Безжалостный мозг тут же понял, где он живет и как замаскирован его дом. Мощные крылья подняли птицу, она полетела на север.

В тот ветреный день дозорному сильно не повезло, он вспугнул хищника, а нарвался на меня.

«Все идет…»

Он перестал писать. Голуби почему-то заволновались в своих клетках. Может, вернулся тот сокол? Луч солнца проникал в маленькое окошко, выходящее на восток, луч освещал каменную чашу с оливками и сушеными фруктами – его пищей на весь день. И тут по небу пробежала туча, в комнатке сделалось темно.

А может быть, это дикая кошка? Рысь, например?

Птицы успокоились, хотя еще слышались хлопанье крыльев и негромкое воркованье почтовых голубей. Они видели тени возле своих клеток. Дозорный вернулся к столу и продолжил писать: «…своим чередом».

Он вздохнул и аккуратно подписал донесение, снова прислушался – голуби не издавали ни звука, что было странно. А вдруг хищник все-таки был?

Дозорный прихватил пращу, зарядил в нее круглый камень и поднялся со своего места. Не успел он дойти до двери, как та сама медленно открылась. Свет загораживала фигура высокого человека в плаще. Человек наклонился, чтобы заглянуть в комнату, шагнул вперед, жестом приказывая молчать, и захлопнул за собой дверь.

За спиной дозорного распахнулась ставня. В комнату заглядывало усмехающееся смуглое лицо.

– Доброе утро, – сказал человек за окном на родном языке старика. – Меня зовут Тезокор. На твоем месте я бы не стал стрелять из пращи.

– Извините, – со странным акцентом заговорил второй. – Я поступил неучтиво. Меня зовут Болджос, я командир армии, которая хочет благополучно пройти здесь. Я тоже желаю вам доброго утра.

Оба засмеялись.

Высокий человек снял шлем и почесал огненно-рыжую бороду. На покрытом пылью лице сияли нефритовые глаза. Его плащ был черного цвета, вроде бы из овчины, от его брюк и рубашки исходил резкий запах лошади и пота. Зеленоглазый держал в руках три клетки с голубями, в них возбужденно вертелись шесть птиц.

– Это на сегодня, – сказал он дозорному, – для донесений.

Он распахнул плащ и показал еще десять птиц со свернутыми шеями, связанных за лапки.

– А это на ужин, – добавил он и захохотал. Второй, со смуглым лицом, распахнул окошко и подобрал со стола только что написанное послание. Он внимательно прочитал и одобрительно кивнул:

– Все на самом деле идет своим чередом. Отправляй его.

– Кто вы такие? – спросил дозорный.

Как бы защищаясь, он вытянул вперед дрожащие руки, глаза округлились от страха.

– А мы друзья того, что сокрыто в Дельфах глубоко под землей, – ответил смуглый незнакомец. – Хотя и в разной степени.

Он обнял старика за плечи:

– А теперь цепляй послание к голубю. И отправляй.

Дозорный все выполнил, как ему сказали. Птица поднялась ввысь, сделала один круг над холмом и исчезла на юге. Тот, что назвался Тезокором, наблюдал за голубем в окно и послал ему воздушный поцелуй.

– Прекрасно. А теперь пиши остальные пять посланий, чтобы они были точно такими же, и привязывай их к голубям. И еще напиши нам, когда следует выпускать голубей.

Дозорный все сделал, как ему велели. Он замешкался лишь на минуту, пристально глядя на голубей в клетках. Потом поднял глаза, встретился с тяжелым взглядом зеленых глаз и вздохнул. Возможно, он передумал обманывать нас, как хотел сначала. Дозорный не торопясь написал послания, подписал их и привязал к птицам.

Он явно страдал от собственного предательства.

– Молодец! – похвалил его Тезокор. – Эти птицы будут жить. Можешь утешиться. Мы оставим здесь человека, чтобы он их отсылал.

Когда все было закончено, зеленоглазый неприветливый северянин обнял дозорного за плечи и вывел наружу. Все птицы лежали мертвыми у своих клеток, а Тезокор запихивал их в мешок. Еще мясо на ужин.

– Я не видел, как вы пришли, – бормотал дозорный, когда Болджос вел его по склону. – Как так получилось, что я вас не заметил?

– Мы знали, что ты смотришь. Мы отправили птицу, чтобы найти тебя. Он сказал, что ты швырял в него камни.

– Сокол? Это сокол?

– Сокол. Мы приняли меры предосторожности. Это было непросто. Послушай…

– Горе мне! – запричитал дозорный. – Как я мог пропустить такое?

Он был потрясен, когда увидел множество конников, солдат, женщин, повозок и волов, заполнивших долину по обе стороны Холма Артемиды, и вся эта плотная толпа, целая армия солдат, стояла неподвижно, лишь слегка колыхаясь. Все смотрели на вершину холма. Они ждали сигнала, чтобы продолжить свой путь дальше к берегу океана. Зеленоглазый высоко поднял руку и махнул направо. Сама земля задрожала – это орда получила приказ и хлынула вперед на юг.

– Но это же невозможно… невозможно… Я проходил здесь всего час назад.

– Час назад нас здесь не было, – ответил смуглый воин. – А твой слух и зрение, скажем так, отвлекли.

– Но я должен был услышать топот ног.

– Мы шли на цыпочках.

– Это же невозможно.

– Но мы это сделали. Спасибо за помощь.

Дозорный посмотрел в темные глаза человека, говорящего на его языке. Потом тихо спросил:

– А что будет со мной?

– Пошли.

Тезокор отвел старика к тому месту, где в тени покоилась мраморная урна.

– Кто здесь лежит?

Старик скрестил на груди руки и начал дрожать:

– Моя жена. Она умерла очень давно. Это был единственный раз, когда я покидал пост, чтобы присутствовать на ее похоронах. Я сам принес сюда ее прах. Я хотел быть с ней рядом. Не трогайте ее!

– Ты любил ее?

– Очень сильно. И сейчас люблю. Оба наших сына ушли на юг на войну. Навсегда. Больше мы о них не слышали. Так тяжело видеть, когда близкий человек умирает от скорби. Мне ее не хватает.

– Что ж, – заметил второй, – такую любовь надо уважать.

Чуть позже сердце дозорного было почтительно уложено в урну на пепел, а урна снова запечатана. Ее оставили покоиться с миром между двух бронзовых щитов его пропавших сыновей.

Глава двадцать третья
ПЕРВОЕ СРАЖЕНИЕ

После ликвидации сторожевого поста огромная армия двигалась еще несколько дней на юг в тени гор, тянущихся по сторонам узких долин. Люди шли в основном молча, их терзали неизвестность и мрачные предчувствия. Топот сотни тысяч дог усиливался в ущельях, отражаясь от стен. По рядам побежал слух, что удалось ликвидировать сторожевой пост, слух распространялся как огонь в летнем лесу. До самых Фермопил нечего опасаться.

Даже Бренн поверил в это. Победный рассказ Болджоса о том, как он обманул старика дозорного, настолько притупил бдительность предводителя, что он почти перестал верить в существование противника. Этот рассказ передавался из уст в уста, его повторяли снова и снова – на марше, в лагере, во время трапезы. Наш предводитель вывел нас из долин, впереди показался узкий проход, уходящий постепенно вверх к подернутым туманом горам. Каково же было его изумление, когда он неожиданно увидел тяжеловооруженных македонцев, перекрывающих нам путь на юг.

Они расположились на гребне горы и выглядели весьма устрашающе. Их ряды тянулись настолько, насколько видел глаз, – вдоль всего горизонта, перекрывая путь армии кельтов.

Бренн выслал всадников, чтобы те остановили движение колонн. Он раздавал короткие приказы: выдвинуть вперед колесницы, лучников, отправить разведчиков вперед и выяснить, что находится за первой линией противника.

Но вот Бренн успокоился, снял шлем из клыков кабана и принялся полировать кость ладонью.

Остановившийся рядом с ним Акикорий, голый по пояс из-за жары, занимался тем, что чистил апельсин. Справа от него на своем боевом коне сидел темноглазый Оргеторикс, он уже надел боевые доспехи из бычьей кожи. Наклонившись вперед в высоком седле, он внимательно разглядывал вражескую армию, которая растянулась вдоль гребня холмов перед ними.

Македонцы выстроились фалангами по восемь человек в глубину. Их железные нагрудные пластины сияли, на воинах были красные туники и желтые шлемы странной формы, сандалии и длинные металлические наколенники. У всех были копья: воины передних рядов сжимали длинные копья, средних – еще более длинные, и совсем длиннющие копья были у македонцев, стоящих в задних рядах. Поднятые копья образовали лестницу. Солнце сверкало на острых наконечниках. Копья медленно поднимались и опускались, следуя ритму зловещей песни, которую низкими голосами исполняли воины.

Голуби, летающие кругами над этим величественным полем, где встретились две армии, время от времени садились на острые наконечники копий, птицам приходилось хлопать крыльями, чтобы сохранять равновесие.

Иногда, нарушая порядок в стройных рядах встречающих нас врагов, кто-нибудь из воинов потрясал копьем, чтобы отогнать непрошеных пернатых гостей.

– Я меньше всего ожидал увидеть нечто подобное при выходе из долин на равнину… – вдруг сказал Бренн.

Оргеторикс промолчал, а Акикорий, видимо в знак уважения, прекратил чавкать, он смотрел на предводителя и ждал окончания фразы. Но, не дождавшись, рискнул закончить ее сам:

– Вы не ожидали, что четыре тысячи македонцев поджидают вас и явно знают, что вы приближаетесь? Это вы хотели сказать?

Бренн недовольно покосился на него:

– Что-то подобное. Как они могли узнать? Один из посланных голубей отнес неверное послание?

– Возможно, это дозорный в долине, – предположил Оргеторикс. – То ли записка привязана вверх ногами, то ли погнуто перо в крыле, какой-то незаметный сигнал. Мы, греки, мастера на такие выдумки, а македонцы всему учатся у своих соседей.

– Проклятый дозорный!

– Проклятый? – удивился Оргеторикс. – Сомневаюсь. Сейчас он разгуливает под ручку с Александром и посмеивается над нами. Этот старик знал, что умрет, и очень постарался убедить нас, будто все делает так, как мы хотим. Да о чем говорить, он мертв, его здесь нет. А вот мы как раз здесь и у нас неприятности. Так что же мы будем делать, владыка Бренн?

Акикорий махнул половинкой апельсина в сторону врагов:

– Я предлагаю атаковать, Бренн. Мы понесем потери, но это лучше, чем топтаться на месте.

– Тебе начинать, – ответил Бренн. – Лобовая атака. Ты и твои лучшие копейщики. Мы будем наблюдать и присоединимся позже.

– Я всегда думал, что апельсины должны быть сладкими, – рассуждал Акикорий. – А этот совсем кислый. – Он швырнул недоеденный апельсин через плечо.

Тут подъехал Болджос в сопровождении двоих телохранителей. Из-под шлема выбивались рыжие волосы, руки и ноги блестели от пота. Он надел боевые кожаные доспехи, из оружия у него было пять метательных копий и круглый щит.

– Почему задерживаемся? – гаркнул он.

– Их тысячи четыре, если ты еще не заметил.

– А точнее, тысяча семьсот одиннадцать, – отчеканил Болджос, ухмыльнувшись в сторону Оргеторикса. – Не только греки умеют считать.

– Молодец! – похвалил грек.

– Спасибо. Я просто хочу тебе напомнить, нас десятки тысяч против тысячи семисот. Если бы мы поедали внутренности тех, кого побеждаем, уже к обеду мы бы объелись македонской печенью! Почему стоим?

– Стратегия, – раздраженно бросил Бренн.

– Стратегия? – удивился Болджос.

– Почему они так откровенно показывают нам, что их совсем мало? А их тактика? Поют, опускают и поднимают копья, пугают, что порежут наших коней…

Болджос еще больше изумился:

– Разве это тактика, опускать копья и пугать?

– Они слишком откровенно это делают, дорогой друг Болджос. А это предполагает, что они что-то прячут от нас.

– А может, просто… Как сказать, чтобы не казаться грубым, дорогой друг Бренн? Может, просто они… действительно откровенны.

Бренн и Болджос уставились друг на друга.

– Я принимаю твои упреки, – согласился Бренн. – Но есть и еще кое-что. Не все обстоит на самом деле так, как кажется.

– Где-то я это уже слышал, – пробормотал Болджос.

Вдруг он вскинул голову и посмотрел на небо, его черный конь отступил, когда солидного веса седок переместился назад. Болджос сделал разворот на месте, продолжая смотреть вверх, затем снял свой островерхий шлем и расхохотался:

– Да! Ты прав. Какое безоблачное небо! Теперь я понимаю. Оно просто хочет ввести нас в заблуждение. Оно собирается свалиться нам на голову и застать врасплох! Прости, владыка, я должен скакать к своим солдатам, чтобы велеть им поднять щиты над головой!

Он поскакал легким галопом, выкрикивая на ходу оскорбления в адрес македонцев.

Бренн мрачно смотрел на врагов:

– Он, конечно, прав.

Оргеторикс громко рассмеялся:

– Что небо свалится нам на голову?

– Что мы должны двигаться вперед. Единственное, что я могу предположить: они прячут за фалангами колесницы или лучников. Они хорошо их спрятали. Если Болджос пересчитал македонцев, значит, он находился над ними и все равно ничего не увидел позади.

– Подозреваю, что Болджос просто шутил, – вмешался Акикорий с улыбкой. – Поймите меня правильно, я не ставлю под сомнение его храбрость, но подозреваю, что он может сосчитать только коней, которых крадет во время набегов. Это, конечно, немало, но не слишком много. Просто он хотел нас подбодрить. Перед нами не меньше трех раз по тысяче воинов.

– Да, думаю, ты прав.

– Тысяча семьсот или три тысячи – разница немалая, – осторожно заметил Оргеторикс. – И они перекрывают выход на равнину. А мы не дошли еще даже до Фермопил.

– К черту Фермопилы! – с сердцем воскликнул Бренн. – Один проход за один раз. Где этот чародей? Тот, что предупредил нас насчет дозорного…

– Он позади тебя.

Бренн тяжело повернулся в седле и посмотрел на меня. Когда он глянул сверху вниз на моего коня, тот вздрогнул, словно жестокие глаза этого человека так же пугали коней, как нередко пугали людей. Но даже очень могущественные люди бывают любопытны, а любопытство смягчает жестокость.

– Не видит ли твой взор, устремленный вдаль, еще воинов позади шеренги?

Я ответил просто:

– Да, там есть еще воины, но их немного. Они хотят, чтобы ты подумал, будто они ничего не скрывают, делая вид, что скрывают легион. Так они хотят смутить тебя. Кажется, им это удалось.

На миг лицо Бренна омрачилось, потом он успокоился и даже слегка улыбнулся. Он повернулся к Акикорию и что-то сказал, оба рассмеялись. Акикорий уехал, он направился прямо к головной части своей армии, где стояли его копейщики. Бренн отправил гонца к Болджосу на правый фланг. Колесницы, которые находились прямо позади нас, пришли в движение, они предчувствовали начало битвы. Бренн снова обернулся ко мне:

– Я хочу, чтобы ты покинул поле боя, нашел удобное место и наблюдал оттуда. И ты, Оргеторикс. Я хочу, чтобы вы остались живы. Я хочу снова отправить вас на юг вперед нас.

– Как прикажешь, – довольно мрачно ответил грек.

Мы поскакали вдоль линии войска, маневр довольно рискованный, если македонцы на самом деле прячут за рядами копейщиков лучников и несколько сотен конников. Но мы совсем недалеко отъехали от командного поста, когда из-за конников армии Болджоса, издавая пронзительный боевой клич, полный ярости, выскочила небольшая колесница с двумя длинногривыми конями и помчалась по долине в сторону склона, на котором македонцы, поджидая их, все тянули свою песню и опускали-поднимали копья.

Похоже, македонцы изумились не меньше самих кельтов неожиданной атаке этой всего лишь одной колесницей.

Оба участника шумной вылазки показались мне знакомыми: возничий, который отчаянно бил коней кнутом наклонившись вперед, оказался сухощавой женщиной. Тонкая зеленая жилетка оставляла руки открытыми, кожаные брюки были изрядно поношенными. Она раскрасила лицо черной краской, длинные волосы развевались на ветру. Она все подгоняла коней. Колесница доскакала до рядов македонцев, почти коснувшись их копий, потом резко повернула и понеслась вниз по склону.

Но прежде чем они отъехали, седок, высокий, голый до пояса мужчина, успел швырнуть свое короткое копье с невероятной силой, при этом он почти сложился пополам. Копье попало в македонского солдата и так глубоко вонзилось ему в грудь, что почти пришпилило к нему позади стоящего, а может быть, и пришпилило.

Вслед атакующему швырнули длинное копье, но он ловко увернулся и поймал копье в тот момент, когда оно коснулось его плеча. Возничий развернул колесницу навстречу македонцам, и тяжелое копье вернулось назад. Но тут из рядов противника полетели стрелы и камни, пущенные из пращи. Двое храбрецов, получив несколько ударов камнями, предпочли развернуться и скрыться на безопасное расстояние. Мужчина, держась за край повозки, поднял руку в весьма выразительном приветствии, громовым голосом он изрыгал угрозы и оскорбления.

У Урты был огромный запас таких слов!

Сумасшедшим и очень красивым возничим оказалась Улланна!

Их атака предшествовала началу боевых действий со стороны армии Бренна. Как только Улланна отвела своих коней в сторону, наши ряды раздвинулись и на фаланги македонцев ринулись многочисленные колесницы с кричащими седоками, готовыми метать копья. За ними следовали конники. От топота копыт их лошадей содрогалась земля, они колотили по своим щитам, приближаясь к рядам смертоносных копий. Акикорий и Болджос тоже начали атаку. Мы все подняли щиты, защищаясь от потока стрел, внезапно обрушившегося на нас. Илькавара ранило в ногу, правда, наконечник был коротким и оставил лишь царапину. Илькавар же больше думал о спасении своей волынки.

Я позвал Урту. На его лице застыла свирепая гримаса, он был глух и слеп ко всему, что не относилось к бою. Улланну ранило в плечо острым камнем. От удара она вылетела из колесницы и сейчас, скрючившись на земле, срывала траву и терла ею кровоточащую рану. Крови было много. Урта наконец заметил меня и узнал, но Улланна уже вернулась в повозку, неловко развернула возбужденных коней, и они понеслись в бой. Судя по мрачному выражению ее лица, боль была нестерпимой.

И тут я услышал за своей спиной:

– Опять эта чертова птица! Этот ворон.

Оргеторикс смотрел в небо. Вверху я увидел ворона, падающего на нас, но вот он попал в восходящий поток воздуха и повернул, пролетая над бурлящей массой дерущихся. Мы с Илькаваром поднялись повыше. Долины заполнили люди, нетерпеливо ожидающие приказа к атаке, их удерживала на месте только сильная воля троих предводителей этой орды. Вдоль колонн скакали всадники, многие заезжали на холмы, чтобы увидеть, что же происходит впереди. Дул южный ветер. Все ощущали запах этого безумия и слышали звуки, которые на таком расстоянии казались криками хищных птиц, резкие звуки труб подстегивали, удерживали напряжение и ярость на пределе.

В тот день погиб царь Македонии вместе с тысячей своих верных воинов. Остальные разбежались, армия распалась. Тогда мы еще не знали, что заполучили столь ценную голову, но нам привезли ее солдаты, которые остались хоронить погибших и собирать то, что может пригодиться. Они притащили царское вооружение, его голову и кольца прямо вместе с пальцами, включая царскую печатку. Собрали все ценное и с военачальников. Бренн отдал воинам вражеские доспехи и все кольца, кроме царской печатки. Он отправил трофеи в обозы, чтобы их смазали и периодически показывали.

Потери армии Бренна были огромны. Трудно сказать, были бы они меньше, если бы атака не началась столь стремительно сразу за безрассудной вылазкой Урты и Улланны. Одно можно сказать точно: несмотря на скорбь по многим и многим погибшим, кельты ликовали. На всем пути от реки Даан у них постоянно происходили стычки с небольшими отрядами, но эта битва была первым серьезным столкновением с противником, неожиданным, выигранным исключительно благодаря численному превосходству и решимости.

Для многих участвовавших в сражении эта победа означала, что никакая сила не устоит против них. Маскировка больше не соблюдалась: по утрам и вечерам играли трубы, по ночам воины жгли костры, жарили дичь и, конечно, много пели и перешучивались.

Раненых было не меньше, чем погибших, их отправили на север с сопровождением. Погибшие кельты были торжественно похоронены через день после битвы. На краю долины над их телами насыпали пять огромных курганов. А что с ними сделают время и ветер – другой вопрос. Бренн, практичный до мозга костей, верно почувствовал, что необходимо провести погребальный обряд, чтобы облегчить сердца скорбящих. Своими силами, после произнесения торжественной речи, он отправил души павших в путь в Страну Призраков и сразу же, без малейшей задержки, двинул армию вперед на юг. Теперь уже все греки поднимутся, чтобы остановить захватчиков.

Таким образом, мы похоронили своих товарищей, вознесли песнь богу, чтобы он ниспослал своих чернокрылых птиц проводить души павших в родные края… и вот мы уже маршировали в ночной темноте.

Нужно было наверстать потерянное время.

Оргеторикс незаметно исчез, он отправился вперед по указанию Бренна.

Вскоре Бренн вызвал и Урту. Улланна страшно мучилась, болело ушибленное плечо. Поэтому возничим был Илькавар. Скифка свернулась калачиком на деревянной повозке, укрытая несколькими одеялами, у нее был жар. Но скоро лихорадка спадет.

Мы с Уртой подъехали к Бренну и представились. Урта рассказал, что подобрал брошенную колесницу в одном ущелье, когда догонял армию. Бренн вспомнил, как Урта участвовал в стычке, и без колебаний подарил ему повозку и коней.

– Я многое слышал о твоей земле, – продолжил Бренн. – Мой отец рассказывал, что там живут Тени Героев, дожидающихся своего времени. Не мертвые, а только готовящиеся к рождению.

– Эта земля совсем рядом с моей крепостью, – заявил Урта, гордо выпрямившись в седле. – Да. Моя крепость выходит на реку, которая разделяет наши миры. Иногда я вижу сияющие лодки, пересекающие реку. Мы жжем костры и приносим жертвоприношения в ивовых рощах. Когда Тень Героя выходит на сушу, она ступает на мою землю, а уж куда она направляется дальше, чем намеревается заняться, ее дело.

– Мне нравится то, что я слышу про твою землю, – задумчиво сказал Бренн.

Урту распирало от гордости. Он продолжил:

– Для меня большая честь – принимать тебя в своей крепости. Мой дом полностью в твоем распоряжении. Охота на Альбе замечательная, а рядом с рекой фрукты вызревают круглый год.

– А если я приеду с сотней человек, сможешь нас разместить? – спросил Бренн. – Чтобы мы не причинили вам больших неудобств.

– Приходи с тысячей, – похвалялся Урта. – Мы будем есть оленей и куропаток целый месяц, а потом совершим набег на юг – ты никогда не видел таких огромных быков. Эти южане ничего собой не представляют, но выращивают замечательных быков.

– Твоя крепость должна быть невероятно большой. Я потрясен. Когда закончится наше путешествие, я приеду к тебе с тысячей человек. Спасибо за приглашение. А еще спасибо за ту искру, из которой возгорелось пламя. За ту вылазку. Не могу не признать, что эта атака, абсолютно неожиданная, помогла мне преодолеть собственную неуверенность. Эту вылазку будут долго помнить. А твой возничий визжал, как сова, но на вид гораздо приятней. Память о ней останется навсегда. Она твоя сестра?

Урта ничего не ответил, он ехал рядом с предводителем и смотрел вперед. Бренн оглянулся на меня и слегка улыбнулся, понимая, что коснулся скользкой темы. На самом деле, я понял, что большая часть их беседы была поддразниванием. Бренн, конечно, понимал, что Урта преувеличивает свои возможности и размеры крепости.

Урте нужно было нечто подобное, Бренн это понимал, и он дал дерзкому молодому корнови именно то, что требовалось.

– Она мне не сестра, – через некоторое время признался Урта. – Она с востока, как говорят хитайты…

– Хитайты?

– Сплетники. Лгуны. Они заявляют, что женщины ее племени, скифки, отрезают себе груди, чтобы было удобнее стрелять из лука.

– Я тоже что-то такое слышал. Но хотя твой возничий и не был особенно полным, я заметил…

– Как я уже сказал, владыка Бренн, все это россказни – ложь. Улланна, так ее зовут, помогает мне в одном очень личном деле. Где-то в твоей армии есть один человек…

Бренн придержал лошадь и предостерегающе поднял руку:

– Если ты хочешь сказать, что желаешь кого-то убить, я отвечу – нет. О боги, нам и так тяжело придется у той змеиной норы – Дельф. Мы не можем без конца останавливаться и устраивать поединки, мстить друг другу за украденную лошадь или убитую собаку.

Они сверлили друг друга глазами. Урта покраснел от злости. Бренн, напротив, был бледен и бесстрастен.

Мимо нас проезжали всадники и колесницы. Где-то поблизости перевернулась повозка и яростно залаяли собаки, ринувшиеся к рассыпанным кускам мяса. К Бренну подъехал человек, взглянул на него, развернулся и умчался прочь.

Наконец Урта заговорил:

– Его зовут Куномагл. Он здесь, в орде.

– Здесь может оказаться сотня человек с таким именем. В орде.

Непоколебимый в своих намерениях Урта не остановился:

– Я боялся за будущее своей земли. Я послушался неверного совета и покинул свою крепость. Я пытался отыскать ответы в чужих землях, а надо было искать правду в своей семье. Для тебя это значит что-нибудь, владыка Бренн?

– Значит, – кивнув, ответил предводитель.

Урта продолжил:

– Пока меня не было, Куномагл и остальные присоединились к твоему походу. Они оставили мою крепость без охраны. Я живу на границе со Страной Призраков. А та земля не очень благоволит к смертным. Для тебя это значит что-нибудь, владыка Бренн?

– Значит, – ответил Бренн, наклоняясь в седле и глядя вниз. – Куда больше, чем ты думаешь.

Урта рассказал дальше:

– Моя жена мертва, мой сын погиб, их погубили силы зла. Мне не дано понять, что за силы, пока я не вернусь и не разузнаю все подробно. Но я не могу вернуться, поскольку Куномагл еще не ответил за свое дезертирство. Если бы он остался верен мне, сейчас моя семья смеялась бы надо мной за мою глупость, слушая потоки извинений… а не ожидала бы отмщения на берегу реки в Стране Призраков, чтобы уйти в Царство Теней.

Бренн некоторое время пристально и грозно смотрел на меня. А потом сказал Урте:

– Ты догонял мою армию, чтобы встретиться со мной? Или с Куномаглом?

– С Куномаглом. Все остальные помыслы сейчас не имеют значения.

– И как ты его найдешь?

– Двое моих друзей найдут его по следу, – объяснил Урта и поднял руку.