Текст книги "Миры Роберта Хайнлайна. Книга 20"

Автор книги: Роберт Хайнлайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

Глава 9

Мэрфи был оптимистом.

Комментарий О'Тула к «Закону Мэрфи», процитированный А.Блохом

Чтобы добраться до офиса «Баджет джетс», нам пришлось обойти дальний конец зала ожидания космопорта, войти в ось Голден Рула, а там прямиком до входа в «Баджет джетс». Зал ожидания кишел публикой: к обычным пассажирам добавились шрайнеры с супругами. Многие из них были привязаны ремнями к стенным поручням, другие свободно плавали в невесомости.

Повсюду мелькали прокторы – не слишком ли много прокторов?

Возможно, мне следует объяснить, что зал ожидания, регистрационные стойки, шлюз в пассажирский туннель, а также службы и аппаратура Рентал Роу – все находится в зоне невесомости. Здесь, вблизи от оси спутника-поселения, не было искусственной гравитации, создаваемой вращением массы Голден Рула. Зал ожидания и его офисы расположены в малом цилиндре, помещенном коаксиально в цилиндр гораздо большего размера, то есть сам Голден Рул. У цилиндров общая ось, но вращается только внешний, а малый остается неподвижным – словно колесо, насаженное на ось-втулку.

Подобная конструкция требует вакуумного затвора в том месте, где корпуса цилиндров соприкасаются снаружи, – полагаю, ртутного, хотя сам его не видел. Суть в том, что сам космопорт не должен вращаться, несмотря на вращение Голден Рула, потому что любому челноку (или лайнеру, или грузовику, или даже «вольво») для причаливания в невесомости требуется неподвижная площадка вокруг главного причала.

Проплывая через зал ожидания, я старался ни с кем не встречаться взглядом и держал путь к выходу из переднего торца зала. Гвен и Билл следовали непосредственно за мной: Гвен, с сумкой на шее и деревцем в одной руке, другой держалась за мой локоть. Билл, ухватившись за лодыжку Гвен, буксиром плыл за ней, таща за веревку завернутый в плотную бумагу пакет с биркой упаковочного филиала Мейси. Я не знал, что содержалось в этом пакете, поскольку то были остатки нашего багажа, уложенные в меньший из чемоданов Гвен.

А наш остальной багаж? Следуя основному принципу – прежде всего подумать о спасении собственной шеи, мы от него отказались. Он бы мог привлечь к нам внимание подобно звуковому сигналу. Ведь шрайнеры, совершая однодневную экскурсию на Голден Рул, никак не могли быть обременены тяжелым багажом! А маленький чемодан Гвен, да еще упакованный у Мейси, вполне мог сойти за обычные покупки шрайнеров в местных магазинах. То же относится и к маленькому деревцу: такой диковиной вполне мог увлечься какой-нибудь чудак-турист. Но все остальное мы волей-неволей должны были бросить.

Ну конечно, когда-нибудь, при соблюдении достаточных предосторожностей, багаж мог бы быть нам переправлен. И все же я уже вычеркнул его из наших активов. Док Шульц, вправивший мне мозги насчет расходов Гвен, сумел меня переориентировать: я стал здесь человеком реального мира и заставил сделать выбор между решительными действиями и смертью.

Справедливость его урока я вновь остро осознал, пересекая зал ожидания: там совсем близко от нас находился Шеф Франко! Он, по всей видимости, не уделил нам особого внимания, а я постарался не уделить внимания ему. Франко был занят тем, чтобы подплыть поближе к группе своих прихвостней, заблокировавших вход в пассажирский туннель. Он усердно подгребал к ним, в то время как я тянул свое маленькое семейство к спасительному выходу из зала. И дотянул-таки, и вылетел в дверь, ведущую к Рентал Роу, и она захлопнулась за нами! И тогда я вздохнул и постарался возвратить на место свой подступивший к самому горлу желудок.

* * *

В офисе «Баджет джетс» мы отыскали мистера Доквейлера, сидевшего за столом и пристегнутого ремнями. Он курил сигару, погрузившись в изучение издаваемой на Луне сводки о ежедневных гонках.

Доквейлер бросил на нас взгляд и произнес:

– Сожалею, друзья, но мне нечего сдать вам в аренду или продать.

Ровным счетом ничего: даже помела ведьмы нет!

Тут я вспомнил, кто я есть – сенатор Ричард Джонсон, представляющий «Огромный развивающийся синдикат нюхальщиков сассафраса», одну из самых важных шахер-махерских корпораций Гааги! – и голос сенатора прогремел из моих уст:

– Послушай, сынок, перед тобой сенатор Джонсон! Полагаю, что кем-то из моей обслуги еще сегодня днем зарезервирован транспорт у «Хэншоу Сьюперб», не так ли?

– О! Рад встрече с вами, сенатор! – Он поспешно засунул газетенку в зажим за столом и отстегнул ремни сиденья. – Да, да, у меня есть ваша бронь. Но не у «Сьюперба», а у «Вольво»…

– Как? Я же четко велел этой девице… Ладно, не имеет значения.

Перепишите на «Сьюперб», пожалуйста!

– Если бы я мог, сэр! У меня ничего другого нет.

– Печально. Не могли бы вы тогда посовещаться со своими коллегами и найти для меня…

– Сенатор, в Голден Руле нет ни одного свободного космокара. Мы все «Моррис Гарэдж», «Локхид-Фольксваген», «Гертц», «Интерплэнет» в течение последнего часа постоянно обмениваемся информацией. Ничегошеньки нет: ни машин, ни возможности кого-то подмазать!

Настало время показать себя философом, что я и сделал, пробурчав:

– Ну, ладно, придется мне довольствоваться «вольво», не так ли, сынок?

* * *

Сенатор вновь возмутился, когда увидел полный счет за то, что оказалось изрядно потрепанным космокаром. Он резко указал на грязные зольники и потребовал очистить их, но вскоре решил больше не собачиться, ибо терминал над головой Доквейлера снова заладил про Эймса и Новак.

Я важно произнес:

– Ну-с, давайте проверим вес и возможную «дельта v». Пора садиться в машину.

Для взвешивания в Бюро использовалась не центрифуга, а инерциометр новейшего образца, более быстродействующий и значительно менее дорогой. Я засомневался, насколько точны его показания.

Доквейлер водрузил всех нас вместе с пакетом-чемоданом, но без деревца, в решетчатую кабину, повелев втроем, обняв друг друга, образовать тесный круг с пакетом внутри, и запустил вибратор под эластичной подпоркой кабины. Нас трясло так, что чуть не выбило зубы. После этого он объявил, что наш общий вес составляет 213 килограммов, включая вес деревца, который он на глаз оценил примерно в два килограмма.

Спустя несколько минут мы уже разлеглись в креслах, и Доквейлер запечатал кормовую дверцу кара и внутреннюю шлюзовой камеры. Он не спросил у нас никаких удостоверений, туристических карточек, паспортов или космоводительских прав. Зато врученные ему девятнадцать тысяч крон пересчитал дважды. Плюс страховку. Плюс чаевые…

Я ввел показание «213,6 килограмма» в бортовой компьютер, после чего осмотрел приборный щиток. Указатель количества топлива стоял на отметке «полное», и все дурацкие лампочки светились зелеными огоньками. Я нажал кнопку «готовность» и подождал. В переговорном устройстве послышался голос Доквейлера:

– Счастливой посадки!

– Благодарю вас.

Воздух со свистом вырвался из шлюзовой камеры, мы вылетели и попали под яркие лучи солнца. Впереди простирался космопорт. Я установил шкалу прецессии[15]15.
  Отклонение оси вращения гироскопа в космических аппаратах.


[Закрыть] на поворот в сто восемьдесят градусов, и мы заскользили вперед, а Голден Рул проплыл мимо и оказался слева от нас. Впереди стал заметен идущий на посадку шаттл. Пока мы отчаливали, я не видел Луны, ее закрывал шаттл. Но вот в правом иллюминаторе она стала так отчетливо видна, словно до нее можно было дотронуться. Исключительно впечатляющее зрелище. Я почувствовал величие момента.

Те лживые убийцы-прохвосты остались позади, и мы вырвались из тесных пут сэтосовской деспотии. В первые годы жизни на Голден Руле я ее не ощущал, мне казалось, что я свободен и беззаботен. Но мне был преподан хороший урок. В монархиях шея обывателя навсегда затянута ошейником – это заставляет его держаться прямо…

* * *

Я сидел в кресле первого пилота. Гвен справа от меня, в кресле второго. Я поглядел на нее и вспомнил, что на глазу у меня все еще красуется дурацкая повязка. Нет, беру обратно эпитет «дурацкая», поскольку она, возможно, спасла мне жизнь. Я снял повязку и запихнул ее в карман.

Потом сдернул феску и, не найдя, куда ее пристроить, сунул за нагрудный ремень.

– Давай-ка посмотрим, в порядке ли мы в этой посудине, – сказал я.

– Не поздновато ли смотреть, Ричард?

– Я всегда проверяю исправность пристяжных ремней после взлета, – с достоинством ответил я. – Ведь я оптимист! У тебя сумка и большой пакет от Мейси. Они надежно закреплены?

– Пока еще нет. Если ты удержишь это суденышко на плаву, то я укреплю пакет в сетке.

Она принялась за дело.

– Спокойно! Перед тем как развязывать, ты должна получить разрешение пилота.

– Мне кажется, я его получила.

– Напрасно кажется. И не повторяй больше такой ошибки. Мистер Кристиан с «Баунти», шхуны Его Королевского Величества, был крутой морячок, таким он и остался… Билл, что ты поделываешь там, на корме?

– У меня все о'кей.

– Ты надежно пришвартован? Когда я поверну хвост этой шхуны, ни один предмет не должен плавать в кабине.

– Он надежно пристегнулся, – заверила меня Гвен. – Я проверила сама.

А деревце-сан подвешено прямо напротив его живота, и я пообещала задушить Билла без предупреждения, если он его упустит.

– Не уверен, что оно выдержит перегрузку…

– Я тоже, но времени на его упаковку не было. Надеюсь, оно правильно расположено и не очень испугается? К тому же я повторяю некие заклинания, чтобы оно осталось целым и невредимым. Но вот что, мой дорогой: я понятия не имею, как быть с париком! Это один из парадных париков, в которых Наоми выступает на церемониях. Он очень ценный. Конечно, с ее стороны было весьма великодушно заставить меня его надеть, но я ума не приложу, как его сохранить? Он ведь может быть так же чувствителен к перегрузкам, как дерево-сан!

– Убей меня, не знаю. И считай это моей официальной точкой зрения. Но мне кажется, что этот клоповник вряд ли сможет развить ускорение больше двух «g». – Я немного подумал над проблемой. – А что если ты заглянешь в боковые отсеки? Вынешь все бумажные салфетки из аптечки и обмотаешь ими парик? А также затолкнешь их внутрь… Это поможет?

– Возможно. А я успею?

– Времени полно. Я быстренько прикинул в офисе мистера Доквейлера: чтобы совершить посадку в космопорту Гонконга Лунного при свете солнца, я должен начать крутиться на малой скорости около двадцати одного ноль-ноль.

Времени масса. Поэтому давай начинай делать то, что тебе нужно, пока я сообщу бортовому компьютеру, что нужно мне. Гвен, а ты могла бы считывать показания приборов на твоей стороне?

– Так точно, сэр!

– О'кей, считай это своей обязанностью. А еще тебе вменяется обзор с правого борта. Сам я буду следить за расходом топлива, положением ракеты и малышом-компьютером. Кстати, у тебя ведь есть космоводительские права, не так ли?

– Нечего меня спрашивать об этом теперь. Но не бери в голову, мой миленький. Я занималась полетами и всякой такой дребеденью еще до окончания школы.

– Вот и прекрасно!

Я, естественно, не потребовал, чтобы Гвен предъявила мне свои права.

Как было ею справедливо замечено, не поздновато ли было их требовать?

Но я все же заметил про себя, что она ловко обошла мой прямой вопрос.

* * *

(Если баллистика вам скучна, пропустите и следующий кусок.) Облететь Луну впритирочку, срезая на лету маргаритки (если предположить, что они на Луне растут, а это маловероятно), можно за один час и сорок восемь минут с секундами. Голден Рул, находясь на триста километров выше самой рослой маргаритки, вынужден преодолевать путь, гораздо более длинный, чем окружность Луны (10919 километров), а именно 12805 километров. Почти на две тысячи километров длиннее – поэтому и лететь он должен быстрее. Правильно?

Неправильно. (Я вас надул.) Самый поразительный и противоречащий здравому смыслу аспект баллистики, связанный с орбитальным движением, сводится к следующему: чтобы разогнаться, следует тормозить, и наоборот.

Прошу прощения, но это именно так.

Сейчас мы находились на орбите Голден Рула, в трехстах километрах над Луной, и имели такую же скорость, то есть полтора километра в секунду (если точно, 1,5477 км/с – такую цифру я ввел в бортовой компьютер, прочитав ее на листке с инструкциями, взятом в офисе Доквейлера). Для посадки мне следовало перейти на более низкую (и быструю) орбиту… а для этого затормозить.

Но это лишь самая легкая часть задачи. Безвоздушная посадка требует от вас нахождения на самой низкой (и самой быстрой) орбите, однако… эту скорость следует полностью погасить, потому что относительно поверхности в момент контакта она должна быть нулевой. Скорость нужно гасить потихонечку, чтобы опуститься перпендикулярно поверхности, не ударившись (или почти без удара) и без скольжения. Такая орбита, касающаяся в нижней своей точке поверхности, называется синергической (трудно выговорить, а еще труднее рассчитать).

Трудно, но можно. Армстронг и Элдрин сделали это с первой попытки.

(Второй у них просто не могло быть!) Но даже тщательнейшие расчеты не могли предугадать, что на их пути окажется солидных размеров скала. И лишь виртуозное мастерство пилота да полведра резервного топлива позволили им не только опуститься на Луну, но еще и пройтись по ней. (А не окажись этого топлива, кто знает, не задержалось ли бы развитие космонавтики лет на пятьдесят? Мало мы все-таки чтим первопроходцев.) Сесть можно и по-другому: зависнуть над тем местом, где хотите совершить посадку, и камнем свалиться вниз, тщательно тормозя падение двигателем, чтобы пушинкой коснуться грунта – так жонглер ловит яйцо тарелкой.

Закавыка тут одна – нет ничего хуже пилотажа с прямоугольными маневрами: вы просто скандально теряете «дельта v», и на такой маневр у вас, скорее всего, не хватит горючего. («Дельта v» на пилотском жаргоне означает изменение скорости, поскольку греческая буква «дельта» в уравнениях обозначает фракционное изменение некой величины, а буквой «v» обозначают скорость. Вспомните также, что «скорость» величина векторная, и именно поэтому ракетные корабли не совершают разворотов на сто восемьдесят градусов.) Я принялся вводить в маленький пилотский компьютер «вольво» программу синергической посадки типа той, что совершили Армстронг и Элдрин. Сделать это мне оказалось куда проще, чем им. Я попросил компьютер вызвать из ПЗУ усредненную программу посадки с лунной орбиты, он охотно признал, что такая у него имеется, и мне осталось лишь ввести данные конкретной посадки, пользуясь цифрами, полученными в «Баджете».

Покончив с этим, я велел ему проверить введенные данные, и он неохотно признал, что имеет всю информацию для посадки в Гонконге Лунном в двадцать два часа семнадцать минут и сорок восемь и три десятых секунды.

Таймер компьютера показывал девятнадцать часов пятьдесят семь минут.

Всего двадцать часов назад незнакомец, назвавшийся Энрико Шульцем, уселся без приглашения за мой столик в «Рейнбоус Энд», – а еще через пять минут его застрелили. С тех пор я и Гвен успели пожениться, потерять жилье, «усыновить» бесполезного нахлебника, схлопотать обвинение в убийстве и смыться. Да, хлопотливый выдался денек! – к тому же он еще не кончился.

Слишком долго я прожил в уютной безопасности. Но ничто не придает существованию такую остроту, как бегство во спасение жизни.

– Второй пилот!

– Есть второй пилот!

– А мы неплохо позабавились! Благодарю за то, что вышли за меня замуж.

– Вас поняла, дорогой капитан! Вас тоже!

Сомнений нет, сегодня мне определенно везло! Счастливое отклонение от расписания спасло нам жизнь. Шеф Франко сейчас наверняка проверяет каждого пассажира, входящего в восьмичасовой челнок, и ждет, когда у стойки зарегистрируются доктор Эймс и миссис Новак, – а мы уже захлопнули дверь снаружи. Но мало того, что нам повезло с расписанием – Госпожа Удача преподнесла нам на дорожку еще пару подарочков. Как? А вот как. С орбиты Голден Рул проще всего сесть на Луне в какой-либо точке на терминаторе – требуется минимум горючего и лишь незначительные изменения скорости. Почему? Да потому что мы уже находились на линии терминатора, проходящей от полюса к полюсу с севера на юг и с юга на север. Проще всего сесть, не меняя курса.

Если же садиться, отклонившись вправо или влево от терминатора, потребуется сперва изменить курс, затем потратить дополнительную «дельта v» на тот самый дурацкий поворот под прямым углом, – и лишь потом вводить программу посадки. Быть может, ваш банковский счет и переживет такое расточительство, но космокар об этом не подозревает, и вы, скорее всего, застрянете на орбите без капли горючего, а под вами окажется лишь вакуум да скалы. Словом, не советую.

Ради спасения наших жизней я был бы рад сесть на любом пятачке Луны… но вот вам второй подарок Госпожи Удачи: нужный мне Гонконг Лунный находился сейчас как раз на линии терминатора, и нам предстояло провести на орбите всего час, дожидаясь момента, когда можно будет дать компьютеру команду на посадку. Чего еще я мог пожелать?

В этот момент мы пролетали над обратной стороной Луны, напоминающей рельефом спину аллигатора. Пилоты-любители не садятся на обратной стороне по двум причинам. Во-первых, горы – на невидимой стороне Луны они такие, что Альпы по сравнению с ними кажутся равнинами Канзаса. Во-вторых, поселения – там нет ничего, достойного упоминания, поэтому давайте скромно промолчим, ибо неосторожно сказанное слово может весьма рассердить жителей этих «недостойных упоминания» поселений.

Через сорок минут мы окажемся над Гонконгом Лунным, как раз одновременно с рассветом. К тому времени нам предстоит запросить разрешение на посадку и получить согласие диспетчера на управление последней, самой сложной стадией, – а затем уйти на последний двухчасовой виток с плавным снижением высоты. Тогда и наступит время передать управление посадкой лунному диспетчеру, но я пообещал себе, что заупрямлюсь и стану садиться на ручном управлении, – просто чтобы вспомнить прежние навыки. Когда я в последний раз совершал безвоздушную посадку? Кажется, на Каллисто? В каком же году? Ох, и давненько это было!

* * *

В двадцать двенадцать мы прошли над северным полюсом Луны и увидели восход Земли – захватывающее зрелище, сколько его ни наблюдай. Мать-Земля находилась в половине фазы (поскольку мы летели над терминатором Луны), со светлой половинкой слева от нас. После летнего солнцестояния прошло лишь несколько дней, и северная полярная шапка подставляла солнцу ослепительно сверкающую макушку. Но и Северная Америка, почти вся, кроме кусочка западного побережья Мексики, накрытая одеялом облачности, сверкала ненамного слабее.

До меня неожиданно дошло, что я смотрю, затаив дыхание, а Гвен крепко сжимает мою руку. Я едва не забыл, что пора связаться с диспетчерской Гонконга Лунного.

* * *

– «Вольво» Би-Джей-семнадцать вызывает диспетчерскую ГКЛ. Вы меня слышите?

– Би-Джей-семнадцатый, вас слышим. Говорите.

– Прошу разрешения на посадку в двадцать два семнадцать сорок восемь.

Посадка на ручном управлении с наземной подстраховкой из ГКЛ. Я вылетел из Голден Рула и продолжаю находиться на его орбите примерно в шести километрах западнее. Прием.

– «Вольво» Би-Джей-семнадцатый. Разрешаем посадку в Гонконге Лунном в двадцать два семнадцать сорок восемь. Не позднее двадцати одного сорока пяти переключитесь на тринадцатый спутниковый канал и будьте готовы передать нам управление посадкой. Предупреждаем: на этой орбите вы должны начать стандартную программу снижения в двадцать один ноль шесть девятнадцать и точно ей следовать. Если в момент передачи управления посадкой ГКЛ ваш вектор будет отличаться от расчетного на три процента, а высота на четыре километра, возможен неуверенный прием управляющего радиолуча. Конец связи.

– Вас понял, конец связи, – отозвался я и добавил, выключив микрофон:

– Готов поспорить, вам и в голову не пришло, что вы говорили с капитаном Полночь, лучшим пилотом Солнечной системы.

Наверное, я только думал, что выключил микрофон, потому что услышал в ответ:

– А я капитан Геморройная Шишка, самый занудный диспетчер на Луне.

Придется вам поставить мне бутылку «гленливета»[16]16.
  Сорт шотландского виски.


[Закрыть], когда я вас посажу. Если, конечно, посажу.

Я проверил выключатель микрофона – он вроде был исправен – и решил не отзываться. И так все знают, что телепатия лучше всего работает в вакууме… но должен же простой парень вроде меня как-то защищаться от суперменов. (Да, есть простой способ – знать, когда следует помалкивать.) Я поставил будильник на двадцать один час, развернул нос космокара к Луне и весь следующий час наслаждался полетом, держа Гвен за руку. Впереди (и под нами) проплывали невероятные лунные горы, выше и острее Гималаев, к тому же трагически одинокие. Тишину нарушали лишь негромкий шелест компьютера, попыхивание очистителя воздуха да равномерное и немного раздражающее сопение Билла. Ни мне, ни Гвен разговаривать не хотелось.

Судьба подарила нам сладостный перерыв, спокойный, как вода в старой мельничной запруде.

* * *

– Ричард! Проснись!

– Что? Я не спал.

– Да, дорогой. Уже больше девяти.

Черт, верно – уже минута с чем-то десятого. Почему не сработал будильник? Ладно, неважно, у меня пять минут с секундами убедиться, что мы ввели правильную программу посадки. Я включил управление прецессией, собираясь развернуть корабль кормой назад – так садиться легче всего, хотя с тем же успехом я мог спускаться «спиной» вперед. Или повернувшись к Луне боком. Корабль может лететь как угодно, но сопло двигателя должно быть направлено против направления движения, чтобы тормозить при посадке, то есть «назад» для пилота. (Мне больше всего по душе, если горизонт расположен «правильно», когда я пристегнут в кресле; вот почему я предпочел развернуть космокар кормой назад.) Ощутив, как «вольво» стал разворачиваться, я запросил компьютер, готов ли он начать выполнять программу посадки, пользуясь стандартными командами, перечисленными на прикрепленной к его корпусу табличке.

Он не ответил. Пустой экран. Ни звука.

Я в энергичных выражениях вспомнил предков этого компьютера. Гвен спросила:

– А ты нажал кнопку «исполнять»?

– Разумеется, – буркнул я и нажал ее опять.

Тут же засветился экран, а динамик гаркнул так громко, что у меня заломило зубы:

– Как вы произносите слово «комфорт»? Сегодня каждый мудрый житель Луны – слишком много работающий, перебравший стимуляторов и живущий в постоянном стрессе – произносит его К, О, М, Ф, И, С, то есть «комфис», рекомендованный терапевтами для уменьшения кислотности, против кишечных колик, язвы желудка и просто от боли в животе. «Комфис»! Он способен на большее! Смело положитесь на фирму «Тигровый бальзам», выпускающую КОМФИС!

Он способен на большее! Спросите вашего терапевта.

Затем какие-то визгливые недоумки запели о восхитительных достоинствах «комфиса».

– Этот гроб с электроникой не выключается!

– Ударь по нему.

– Чего?

– Врежь ему, Ричард.

Логики в ее совете я не увидел, но поскольку он совпал с моими эмоциональными потребностями, я отвесил компьютеру солидный шлепок. Он продолжал нести всякий бред о достоинствах питьевой соды, которую вам пытались всучить втридорога.

– Милый, его надо стукнуть посильнее. Электрончики – создания пугливые, но смышленые – нужно им показать, кто тут хозяин. Смотри, как это делается.

Гвен врезала компьютеру от души – я даже испугался, что корпус треснет.

И на экране тут же появилось:

К спуску готов. Время ноль = 21-06-17.0

Часы на дисплее показывали 21-05-42.7. У меня осталось ровно столько времени, чтобы успеть бросить взгляд на радарный альтиметр (высота двести девяносто восемь километров, постоянная) и на окошечко допплера, показавшего, что мы произвели ориентацию корабля вдоль линии нашего полета с достаточной точностью… хотя понятия не имею, что я успел бы сделать с ориентацией за оставшиеся у меня секунд десять, окажись она неверной. Наш «вольво» осуществляет прецессию, пользуясь гироскопами, а не маленькими парными ракетными двигателями ориентации. Гироскопы, конечно, дешевле, чем двенадцать двигателей плюс мешанина питающих их трубопроводов, зато работают они медленнее.

Потом все произошло одновременно: часы показали «время ноль», заработал двигатель, вдавив нас в обивку кресел, а на дисплее появилась программа включения тормозных импульсов. В верхней строке значилось:

21-06-17.0 – 19 секунд

21-06-36.0

Душка двигатель проработал ровно девятнадцать секунд и отключился, даже не поперхнувшись.

– Убедился? – спросил Гвен. – Просто с ними надо построже.

– Я не верю в одушевленность предметов. – Разве? Как же ты тогда управляешься с… Прости, милый. Не бери в голову, Гвен обо всем позаботится.

Капитан Полночь промолчал. Нельзя сказать, чтобы я надулся. Но, черт возьми, анимизм – чистой воды предрассудок. (Только не в отношении оружия.)

* * *

Я переключился на тринадцатый канал, подходило время пятого тормозного импульса. Я уже приготовился передать управление диспетчеру из ГКЛ (капитан Шишка), и тут наш ненаглядный электронный идиот очистил свою оперативную память, где сейчас хранилась программа снижения. Таблица тормозных импульсов на дисплее потускнела, задрожала, съежилась в точку и исчезла. Я отчаянно надавил кнопку перезагрузки – никакого результата.

Капитан Полночь, как всегда неустрашимый, сразу понял, что ему делать:

– Гвен! Этот поганец потерял программу!

Гвен перегнулась через меня и влепила компьютеру оплеуху. Таблица, разумеется, не восстановилась – уж если оперативная память накрывается, ее содержимое исчезает навсегда, как лопнувший мыльный пузырь, – зато пошла перезагрузка! Вскоре в левом верхнем углу экрана приглашающе замигал курсор.

– Ты не помнишь время следующего торможения, дорогой? И его длительность?

– В двадцать один сорок семь семнадцать. А длительность, э-э-э… одиннадцать секунд. Да, точно – одиннадцать.

– Сейчас проверю обе цифры. Проведи это торможение вручную, потом дай ему команду заново рассчитать потерянное. – И то верно. – Я ввел команду на торможение. – После этого я буду готов передать управление Гонконгу.

– Считай, мы уже выбрались из чащи, дорогой, – одно ручное торможение, а дальше нас посадит диспетчер. Но все же надо заново рассчитать программу посадки – для собственного спокойствия.

Ее слова показались мне оптимистичнее собственных ощущений. Я никак не мог вспомнить, какие у нас должны быть вектор и высота, чтобы передать управление ГКЛ. Но ломать голову времени уже не осталось: приближался момент торможения.

Я ввел исходные данные:

21-47-17.0 – 11 секунд

21-47-28.0

Уставившись на часы, я стал отсчитывать про себя секунды, и через семнадцать секунд после 21-47 надавил кнопку зажигания. Включился двигатель. Я так и не узнал, кто его включил – я или компьютер. Я не снимал пальца с кнопки, продолжая отсчитывать секунды, и, насчитав одиннадцать, отнял палец.

Двигатель не выключился.

(…и никто не узнает, где могилка моя!) Я поковырял кнопку зажигания. Нет, не заело. Тогда я ударил по компьютеру. Двигатель продолжал реветь, вдавливая нас в кресла.

Гвен перегнулась через меня и отключила питание компьютера. Двигатель мгновенно смолк.

Я попытался унять дрожь.

– Спасибо, второй пилот.

– Есть, сэр.

Выглянув в иллюминатор, я решил, что до поверхности гораздо ближе, чем мне бы хотелось, поэтому сразу сверился с радарным альтиметром.

Девяносто с чем-то километров – третья цифра непрерывно менялась.

– Гвен, сдается мне, сядем мы не в Гонконге Лунном.

– Мне тоже.

– Так что теперь наша задача – посадить этот металлолом, не разломав его окончательно.

– Согласна, сэр.

– Так где мы сейчас, хотя бы примерно? Вот что мне хотелось бы узнать. На чудеса я не надеюсь.

Поверхность Луны впереди – вернее, позади; мы все еще были ориентированы кормой назад для торможения – выглядела ничуть не привлекательнее обратной стороны. Не очень подходящее местечко для аварийной посадки.

– Нельзя ли развернуться в обратную сторону? – попросила Гвен. – Если увидим Голден Рул, это поможет нам сориентироваться.

– Хорошо. Посмотрим, смогу ли развернуть корабль.

Я взялся за рукоятку прецессии и начал разворачивать космокар на сто восемьдесят градусов. Когда во время разворота мы на какое-то время снова очутились вниз головой, я заметил, что поверхность ощутимо приблизилась.

Наконец корабль остановился – горизонт тянулся справа налево, а небо оказалось «внизу». Немного неудобно, но… нам так хотелось снова увидеть недавно покинутый дом, Голден Рул.

– Ты его видишь?

– Нет, Ричард.

– Он должен быть где-то над горизонтом. Не удивительно, он был весьма далеко, когда мы видели его в последний раз, а последнее торможение подбросило нам свинью. Большую и толстую. Так где мы находимся?

– Когда мы разворачивались, то пролетели над большим кратером… это Аристотель?

– А не Платон?

– Нет, сэр. Платон западнее нас и все еще в тени. Может, то была неизвестная мне кольцевая гора… но тогда гладкая равнина к югу – очень гладкая равнина – это Аристотель.

– Гвен, мне совершенно все равно, как он называется; мне придется попробовать посадить наш фургон на эту гладкую равнину. На очень гладкую равнину. У тебя нет идеи получше?

– Нет, сэр. Мы падаем. Если мы увеличим скорость и перейдем на круговую орбиту на этой высоте, у нас скорее всего не хватит горючего для посадки. Так мне кажется.

Я бросил взгляд на расходомер горючего. Проклятое долгое торможение обошлось мне в немалую долю запаса «дельта v». Выбора уже не осталось.

– Сдается мне, твоя догадка верна – так что будем садиться.

Посмотрим, сумеет ли наш дружок рассчитать орбиту параболического спуска с этой высоты – потому что я намерен полностью погасить скорость и попросту свалиться вниз, едва мы окажемся над ровным местом. Что скажешь?

– Гм, надеюсь, у нас хватит горючего.

– Я тоже. Гвен?

– Да, сэр?

– Дорогая девочка, нам было так хорошо вдвоем.

– О, Ричард! Да!

* * *

– О, сэр, кажется, я больше не могу… – послышался сдавленный голос Билла.

Я в этот момент разворачивал корабль для торможения.

– Заткнись, Билл, нам не до тебя!

Альтиметр показывал восемьдесят с чем-то. Интересно, сколько времени уйдет на свободное падение с восьмидесяти километров при одной шестой «g»?

Включить, что ли, компьютер да спросить? Или прикинуть в уме? Вдруг этот псих снова врубит двигатель, едва я его включу?

Лучше не рисковать. Не подойдет ли метод линейной аппроксимации? Так, посмотрим… Расстояние равняется ускорению, деленному пополам и умноженному на время в квадрате, все в сантиметрах и секундах. А восемьдесят километров равны восьмидесяти тысячам, нет, восьмистам… Нет, восьми миллионам сантиметров. Правильно или нет?

Одна шестая «g»… Нет, половина от ста шестидесяти двух. Меняем местами, берем квадратный корень…

Сто секунд?

– Гвен, долго мы будем падать?