Текст книги "Компаньоны"

Автор книги: Роберт Сальваторе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

Annotation

Пока судьба Дзирта находится в сколько-нибудь надежном положении, он вспоминает о своих друзьях, которые сопровождали его на раннем этапе жизни, – друзьях, ныне известных как Компаньоны Мифрил Халла. Тем временем грядут первые отголоски Раскола...

Компаньоны

Пролог

Часть 1. Возрожденный герой

Глава 1. Жизненный круг

Глава 2. Возрожденный герой

Глава 3. Ируладун Миликки

Глава 4. Продолжатель рода

Глава 5. Ненормальный

Глава 6. Избранная

Часть 2. Задачи детства

Глава 7. Сынок Арр Арра

Глава 8. Паук

Глава 9. Зибрийя

Глава 10. Патрон

Глава 11. Наставник

Глава 12. Наставница

Часть 3. Незапланированные обязательства

Глава 13. Сын своего отца

Глава 14. Культурное общество

Глава 15. За все надо платить

Глава 16. Пугающая слава

Глава 17. Осложнения

Глава 18. Ласковые сети

Глава 19. Божественное озарение

Глава 20. Знакомство с Темной Душой

Глава 21. Хитрость

Часть 4. Путь к пирамиде Кельвина

Глава 22. Пирамида для короля

Глава 23. Ухмыляющийся герой

Глава 24. Пряжа

Глава 25. Верность

Глава 26. Модный Паук

Глава 27. Стечение обстоятельств

Глава 28. Дома, снова дома

Глава 29. Подъем Бренора

Эпилог

Компаньоны

Когда приходит испытанья час

И душу одиночество терзает,

Охотник ждет один. Тогда к нему

Друзья придут на помощь, одолев

Самой судьбы границы, и опять

С ним встанут против общего врага.

Когда нисходят тени, отвечая

На сделку адскую, погибшие собратья

Выходят на охоту, и тогда

Вновь к жизни возрождается герой,

В монастыре под розою взращенный,

Чтоб высечь вдруг божественную искру.

Когда приходит время жатвы злой

И мрачные угрюмые жнецы,

Из тени вновь явившись, всюду рыщут,

Сражается он с порожденьем зла

И против извращенных планов ада.

И даже в час, когда родится буря

И волны беззаботные вздымает,

Горит звезда обещанной надежды,

И света похититель все же зрит

Лик утренней зари – улыбки неба,

Что превращает тьму ночную в свет.

Когда вконец проиграна война,

По горестным полям былых сражений

Шагают боевые легионы,

Но, в сердце верность хрупкую храня,

Жизнь господина охраняет стража,

За королем последовав в изгнанье.

И близок предначертанный конец.

Льдом скованные звезды неподвижны,

Утроенной угрозы ожидая.

Трубит герольд, средь ужасов войны

Былой эпохи возвещая гибель.

Составлено Эллиандретом из Оришаара

17600 год (по летоисчислению Долин)

Пролог

Год Разбуженных Спящих

(1484 по летоисчислению Долин)

Пирамида Кельвина

Снова звезды склонились над ним, как бывало множество раз в этом зачарованном месте.

Он находился на Подъеме Бренора, хотя и не представлял, как попал туда. Нога была сломана, но рядом, прижавшись к нему и поддерживая, стояла Гвенвивар, однако он не помнил, чтобы звал ее.

За все время странствий Дзирт нигде не чувствовал себя более умиротворенно, чем здесь. Может, все дело было в компании, которую он столь часто находил на-верху, но даже без Бренора Дзирт До’Урден неизменно ощущал духовную поддержку на этом одиноком пике, высящемся над плоской угрюмой тундрой. Здесь, навер-ху, он чувствовал себя маленьким и смертным, но в то же время ощущал уверенность, что является частицей чего-то куда большего, чего-то вечного.

На Подъеме Бренора звезды склонялись к нему – или же он поднимался к ним, плыл, освободившись от своей телесной оболочки, и дух его парил меж божественных сфер. Там он мог слышать ход великого часового меха-низма, ощущать небесные ветра на своем лице и растворяться посреди эфира.

Для Дзирта это было место глубочайшей медитации, где он постигал великий цикл жизни и смерти.

По-видимому, наиболее подходящее место теперь, ко-гда кровь продолжала струиться из раны у него во лбу.

***

Год Первого цикла

(1468 по летоисчислению Долин)

Незерилская империя

Пыльный закат разрисовал небо на западе розовыми и оранжевыми полосами, нависшими над бескрайней равниной напоминанием о том, что когда-то, и не так уж давно, это была магическая пустыня, называвшаяся Анаврок. Пришествие Тени, затем последствия Магической чумы преобразили эту часть Торила, но избавиться от стойкого заклятия бесплодия Анаврока было не так-то просто. Пожалуй, теперь здесь выпадало больше дождей да растительность стала гуще, а дрейфующие белые пески приобретали грязно-коричневатый землистый оттенок по мере роста и распространения возродившейся флоры.

Затянутый пылью закат, хоть и пылал для всех, в то же время служил предостережением вновь прибывшим сюда, особенно незересам из Анклава Теней: случившееся однажды может повториться. У кочевников-бединов это зрелище воскрешало в памяти родовые предания, напоминая о жизни предков до преображения их древней родины.

Однако два разведчика-шадовара, пробираясь по равнине на запад, вряд ли задумывались о закате и уж точно не погружались в размышления касательно оттенков небес, поскольку их многомесячные нелегкие скитания, похоже, наконец-то должны были принести свои плоды, так что разведчики не сводили глаз с дороги.

– Ну как тут можно жить? – произнес Унтарис, более крупный из двоих, как поговаривали – гора мышц, приданная в дополнение к мозгам Алпирса. – Трава да ветер, песчаные бури, фаэриммы, асаби и прочие монстры. – Мускулистый воин-шейд покачал головой и плюнул на землю со спины своей пегой лошади.

Алпирс Де’Нутесс рассмеялся, но соглашаться не собирался:

– Бединов до сих пор ослепляет гордость за свои традиции.

– Они не понимают, что мир изменился, – бросил Унтарис.

– О нет, друг мой, понимают, – возразил Алпирс. – А вот чего они не понимают, так это того, что они ничего не могут с этим поделать. Их единственная задача – служить Незерилу, но кое-кто вроде десаи, чей лагерь теперь перед нами, полагает, что если держаться подальше от цивилизованных городов Незерила, жить среди львов и фаэриммов, то мы не станем слишком надоедать им. – Он коротко хохотнул над собственными словами. – Обычно они бывают правы.

– Но не теперь, – провозгласил Унтарис.

– Не для десаи, – согласился Алпирс. – Если только то, что мы должны узнать насчет ребенка, – правда.

Сказав это, Алпирс кивнул на юг, где дрожала под безжалостным ветром одинокая палатка. Он пустил свою гнедую кобылу рысью прямиком туда, и Унтарис последовал за ним. Когда они подъехали ближе, из палатки на шум вышла мужская фигура в белой холщовой рубахе до пят. На круглом вороте одеяния бедина красовались большая пуговица и кисточка, обозначающие племя десаи. Как и большинство бединов в этих местах, мужчина был в полосатой красно-коричневой безрукавке, именуемой аба.

– Мой пришлось долго ждать, – произнес мужчина, подняв жесткое, обветренное, иссушенное солнцем лицо в обрамлении белого головного шарфа – куфии, когда двое всадников приблизились к нему. – Вы за это дорого заплатить!

– Звучит свирепо, как всегда, бединский пес, – прошептал Унтарис, но у Алпирса наготове уже было нужное средство.

– Это подойдет? – спросил Алпирс у осведомителябедина, демонстрируя венец из верблюжьей шерсти, вытканной золотом: игал – головной убор, который не стыдно было бы надеть и вождю. Несмотря на легендарное мастерство торговаться, присущее бединам, старика выдали блеснувшие глаза.

Алпирс, а вслед за ним и Унтарис спешились и, ведя лошадей в поводу, приблизились к белой фигуре.

– Добрая встреча, Джинджаб, – с поклоном произнес Алпирс, демонстрируя драгоценный игал – и немедленно отдернув руку, едва бедин потянулся к нему. – Насколько я понимаю, ты согласен на такую плату? – криво усмехнулся разведчик.

В ответ Джинджаб поднял руку, дотронувшись до собственного игала, удерживающего на голове куфию, – грязного, потрепанного, некогда сотканного из драгоценных нитей, но теперь похожего на пучок вытертой верблюжьей шерсти. Для бедина игал служил мерилом его авторитета и предметом гордости.

– Девчонка в лагерь, – произнес он с сильным бединским акцентом. Каждое слово выговаривалось отрывисто, твердо и отчетливо – чтобы летящий по воздуху песок не забивал рот, как объяснил однажды Алпирс Унтарису. – Лагерь на гребень горы, на востоке, – уточнил Джинджаб. – Мой работа сделан. – Он снова потянулся за игалом, но Алпирс по-прежнему не отдавал его.

– А сколько лет этой девчонке?

– Совсем маленькая, – ответил Джинджаб, показав рукой ниже пояса.

– Возраст?

Бедин мрачно уставился на него.

– Четыре? Пять? Подумай, друг мой, это важно, – настаивал Алпирс.

Джинджаб прикрыл глаза, губы его зашевелились, с них время от времени слетали отдельные слова – упоминание о неком событии или о знойном лете.

– Значит, пять, – объявил он. – Как раз пять, весной.

Алпирс не смог скрыть усмешку, переглянувшись с ухмыляющимся Унтарисом.

– Шестьдесят три, – отметил Унтарис, отсчитав годы назад.

Шадовары кивнули и обменялись улыбками.

– Мой игал. – Джинджаб снова потянулся к заветной вещи. И снова Алпирс убрал ее назад.

– Ты уверен?

– Пять; да, пять, – подтвердил осведомитель.

– Нет, – уточнил Алпирс, – насчет всего вообще. Ты уверен, что этот ребенок... особый?

– Она такой, – ответил бедин. – Она поет, все время поет. Поет слова, но это не слова, понимать?

– Просто звуки, как у всех детей, – скептически заметил Унтарис. – Придумывает слова и напевает бессмыслицу.

– Нет, нет, нет, не так! – возразил Джинджаб, неистово размахивая костлявыми руками, высунувшимися из треугольных рукавов. – Поет заклинания.

– Ты утверждаешь, что она владеет магией?

– Она заставлять сад расти.

– Ее сад? Ее святыня?

Джинджаб с энтузиазмом закивал.

– Ты уже говорил нам, – напомнил Унтарис, – а мы что-то так и не видели этой святыни.

Старый бедин прищурился и огляделся, явно пытаясь сориентироваться. Он указал на юго-восток, на огромную песчаную дюну, из которой торчала белая алебастровая колонна.

– За этой дюна, на юг, среди камень, где ветер сдуть песок.

– Как далеко к югу? – уточнил Алпирс, жестом не давая Унтарису заговорить.

Джинджаб пожал плечами:

– Пешком долго, верхом быстро.

– Посреди открытых раскаленных песков? – Теперь Алпирс уже не скрывал своего скептицизма.

Джинджаб кивнул.

– Ты говорил, что лагерь на западе, – вступил Унтарис, прежде чем Алпирс успел остановить его.

И снова осведомитель-бедин кивнул.

– Значит, новый лагерь, – предположил Алпирс.

– Нет, – возразил Джинджаб. – С весны там.

– Но святыня девочки в другой стороне, и далеко.

– И мы должны поверить, что ребенок в одиночку расхаживает по пустыне? Подолгу, ты сказал, и по опасным местам? – поинтересовался Унтарис.

Джинджаб пожал плечами, стоя на своем.

Алпирс прицепил игал к петле у себя на поясе, а когда Джинджаб начал протестовать, поднял руку.

– Мы поедем и взглянем на эту святыню, – пояснил он. – А потом вернемся к тебе.

– Она быть спрятан, – возразил Джинджаб.

– Разумеется. – Унтарис фыркнул и вскочил в седло. – Разве могло быть иначе?

– Нет, так неправильно! – возмутился бедин. – Я сделать, как ты сказать, и ты заплатить. Девчонка в лагерь!

– Ты останешься тут, и тебе, возможно, заплатят, – объявил Алпирс.

– О, конечно же, тебя вознаградят, – зловеще добавил Унтарис.

Джинджаб с трудом сглотнул.

– Если ты уверен в своей информации, то останешься здесь.

– Заплатить! – настаивал бедин.

– Или? – осведомился Алпирс.

– Или он пойдет и расскажет десаи, – добавил Унтарис, и когда шадовары обернулись и угрожающе взглянули на старого бедина, кровь отхлынула от его лица.

– Нет... – начал было Джинджаб протестующе, но умолк на полуслове, когда в руке Алпирса возник длинный кинжал и острие его в мгновение ока уткнулось в горло несчастного бедина.

– Поедешь с моим другом, – приказал Алпирс, и Унтарис протянул Джинджабу руку.

– Я не мочь... – запинаясь, выдавил бедин. – Я... десаи не знать, что я уйти... они хватиться Джинджаб. Они искать...

Алпирс убрал нож и с силой пнул старика в пах. Он склонился к согнувшемуся пополам Джинджабу и прошипел ему в ухо:

– Нет того, что десаи могли бы сделать с тобой, а я – нет, если ты немедленно не сядешь на эту лошадь!

Не дожидаясь ответа, Алпирс направился к своей кобыле. И действительно, Джинджаб принял руку Унтариса, взгромоздился верхом, и всадники поскакали к высокой дюне на юго-востоке.

***

Пятилетняя Рукия забилась за край палатки и съежилась под тканью, пытаясь затаить дыхание.

– А ну выходи! – слышала она вопли Тахнуда, но, к счастью, ее мучитель двигался в неверном направлении, к другой паре палаток.

Рукия плюхнулась на живот и поползла, с улыбкой слушая, как старшие дети хохочут над запутавшимся Тахнудом. На этот раз она ушла от них, но это была лишь временная передышка, как подсказывал ей долгий опыт, ибо Тахнуд был безжалостным противником и получал огромное удовольствие, демонстрируя свое превосходство.

Девочка снова села, обдумывая свой следующий шаг. Заходящее солнце низко висело над западным горизонтом, но племя отыскало новый источник, и празднования не прекратятся с наступлением темноты, Рукия знала это. Детей не станут отправлять спать, и бои в грязи будут продолжены, поощряемые взрослыми.

Яма с грязью, порождение источника, означала, что воды достаточно много, чтобы попусту тратить ее, и для кочевых обитателей пустыни, бединов, это, безусловно, составляло повод для торжества.

Рукии хотелось бы только, чтобы эти веселые игры не причиняли столько боли.

– Опять сидишь одна, вечно одна! – произнес рядом голос ее отца, и мужчина ухватил ее за ушко и поднял на ноги.

Рукия обернулась навстречу сияющей улыбке Нирая, улыбке, исполненной жизни, и веселья, и любви. По меркам бединов он был невысоким, но крепким и сильным, и весьма уважаемым. Он редко носил куфию, позволяя своей коричневой лысине ослепительно сиять под солнцем пустыни.

– Где другие дети? – спросил он у любимой дочери.

– Ищут меня, – призналась Рукия. – Чтобы сделать меня чернее.

– А, – отозвался Нирай. Рукия была более светлокожей, чем большинство бединов, светлее даже своей матери, Кавиты. Густые вьющиеся волосы ее тоже были более светлого оттенка, и среди светло-каштановых локонов обильно проглядывала рыжина вместо обычного для бединов темно-каштанового или даже черного как смоль цвета волос.

– Они дразнят меня, потому что я другая, – сказала она.

Нирай подмигнул ей и потер рукой свою лысую макушку.

– Не такая уж другая, – возразил он.

Рукия улыбнулась. Отец рассказывал ей, что светлые волосы она унаследовала по его линии, хотя, добавлял он, будем надеяться, его дочь не потеряет их, как он потерял свои. Малышка не до конца верила этой истории, поскольку другие говорили ей, что волосы у Нирая были черны, как небо в беззвездную ночь в туннелях возле Мифрил Халла, но тем более была признательна отцу за его слова.

– Они станут кидать в меня комьями грязи и бросят в яму, – пожаловалась она.

– Грязь прохладная и мягкая, – сказал Нирай.

Рукия опустила голову:

– Они стыдят меня.

Она ощутила, как отцовская рука взяла ее за подбородок, приподняла голову, заставляя смотреть в его черные глаза, столь непохожие на ее синие.

– Никогда не стыдись, моя Рукия, – проговорил он. – Ты будешь, как твоя мать, красивейшей женщиной среди десаи. Тахнуд старше тебя. Он уже видит эту правду о Рукии, и это волнует его, хотя он сам этого не понимает. Он хочет не опозорить тебя, но всецело завладеть твоим вниманием, пока ты не станешь достаточно взрослой для замужества.

– Замужества? – переспросила Рукия и чуть не расхохоталась, прежде чем сообразила, что подобная реакция будет выглядеть неподобающе для ребенка ее лет. Совладав со смехом, она поняла, что по меркам племени бединов Нирай, пожалуй, прав. Ее родители не числились среди племенных вождей, но тем не менее были людьми весьма уважаемыми, владеющими хорошей палаткой и достаточным количеством животных, чтобы собрать надлежащее приданое, даже для Тахнуда, чья семья занимала высокое положение среди десаи и которого расценивали как будущего вождя. Ему едва исполнилось десять, а он уже командовал детьми, даже теми, кого вот-вот формально начнут считать взрослыми, старше него на два года.

«Тахнуд Дубуджеб – главарь детской банды десаи», – подумала, но не сказала Рукия. Он использует жертв вроде нее, чтобы усилить свою позицию, – без сомнения, с полного одобрения своего самодовольного папаши и властной мамочки.

Ей пришло на ум нанести визит в палатку Дубуджебов, когда племя наконец угомонится на ночь. Быть может, ей удалось бы пронести несколько разозленных скорпионов...

При этой мысли она не смогла сдержать смешок, представив, как голый Тахнуд с воплями вылетает из своей палатки вместе со скорпионом, намертво вонзившим свое жало ему в ягодицу.

– Так-то лучше, малышка Зибрийя. – Нирай погладил ее по голове, назвав ласковым прозвищем, означавшим также название изумительной красоты цветка, обнаруженного среди выветренных скал в тени дюн. Он явно неправильно истолковал ее внезапную веселость, и Рукии подумалось – уже не в первый раз, – что сказали бы Нирай и Кавита, узнай они, что на самом деле таится под этой пятилетней наружностью?

– Сюда! – Это был голос Тахнуда, он приближался; похоже, его обладатель разгадал наконец хитрость Рукии.

– Беги! Беги! – шутливо подтолкнул ее Нирай. – И если тебя испачкают грязью, все равно улыбайся и знай, что у нас довольно воды, чтобы отмыть тебя дочиста!

Рукия вздохнула, но и в самом деле помчалась прочь и поняла, что сделала это очень вовремя, услышав смех отца и гомон Тахнуда и остальных, ввалившихся внутрь. Она подумала о множестве способов, которыми могла бы избавиться от них, но отцовский смех заставил ее выкинуть эти мрачные мысли из головы.

Она позволит им поймать себя, и забросать грязью, и бросить в грязевую яму.

Ради традиций бединов, шутливых правил, соблюдения которых племя десаи требует от своих детей.

Ради Нирая.

***

Опустившись на колени перед небольшой расщелиной в выветренных скалах – узким проходом, ведущим к более широкому месту, защищенному от ветра и песка каменными стенами, – Унтарис не смог сдержать редкозубой улыбки. Они прошли здесь уже несколько раз, даже не заметив этой трещины, настолько хорошо скрывали скальные тени узкий ход.

– Это могло остаться со времен Разилита, – заметил Алпирс, говоря о древнем городе, правившем когда-то этим краем. – Некоторые многолетники очень живучи.

Унтарис покачал головой и протиснулся внутрь, очутившись в маленьком потайном садике, укрытом среди камней. «Умно», – подумал он. За местом ухаживали – и ухаживали хорошо, и многие цветы, душистые и трепещущие, похоже, были высажены совсем недавно.

– Видеть? – спросил Джинджаб. – Как Джинджаб говорить вам, да?

– Здесь недостаточно воды, чтобы поддерживать жизнь во всех этих растениях, – сказал Унтарис своим спутникам. Он коснулся крупной красной розы и медленно сжал пальцы, комкая лепестки и разрывая их на части.

– Значит, кто-то приносит сюда воду, – предположил Алпирс.

– Не «кто-то», – настаивал Джинджаб. – Девчонка.

– Это ты так говоришь, – скептически бросил Алпирс. Он повернулся к напарнику, куда лучше знакомому с садоводством, нежели он сам, и поинтересовался, сколько воды нужно каждый день для всех этих цветов.

– На пустынном солнцепеке? – Унтарис пожал плечами. Он оглядел садик, примерно десяти шагов в длину и вполовину меньше в ширину: сплошь нежные растения, цветы, лозы, даже небольшое кипарисовое деревце со стриженой верхушкой, притеняющее южную часть потайного цветника.

– Ребенку столько не принести, – решил Унтарис, и оба шадовара повернулись и уставились на Джинджаба.

– Она не носить вода! – настаивал бедин-осведомитель. – Никогда не видеть. Джинджаб этого не говорить!

– Но ты утверждаешь, что это ее сад, – заметил Алпирс.

– Да, да.

– Как же тогда она выращивает его без воды?

– М-много вода вокруг Разилит, – пробормотал бедин и огляделся, словно ожидал увидеть текущий по саду ручей, скрытый под листьями.

– Земля сырая, – доложил Унтарис, растерев комочек между пальцами. – Но источника здесь нет.

– Значит, рядом, – упорствовал Джинджаб.

– Или девочка создает ее, – добавил Алпирс, и они с Унтарисом пожали плечами. В конце концов, она была смертной избранной бога, насколько они поняли.

– Однако сад устроен и тщательно обихожен, – подчеркнул Унтарис. – Растения аккуратно подстрижены, и я не вижу тут ни сорняков, ни пустынной растительности. А они были бы, имейся здесь и в самом деле источник воды неподалеку.

– Значит, кто-то усердно присматривает за ним, – согласился Алпирс.

– Девчонка! – стоял на своем Джинджаб. – Джинджаб вам говорить. – Он не сводил глаз с драгоценного игала, подвешенного к поясу Алпирса.

– Может, приляжем здесь и подождем, когда она вернется? – спросил Унтарис.

Алпирс покачал головой:

– Я уже достаточно налюбовался на Разилит и нанюхался вони этих бединских собак. – Он повернулся к Джинджабу. – Ее зовут Рукия?

– Да, да, Рукия. Дочь Нирая и Кавиты.

– Она приходит сюда? Только она?

– Да, да. Только она.

– Днем или ночью?

– Днем. Может, и ночью, но Джинджаб видеть только днем.

Алпирс и Унтарис переглянулись.

– Далековато от лагеря десаи, – заметил Унтарис. – Долгая прогулка для маленькой девочки.

В этот миг во тьме взревел лев, и его угрюмый рык эхом отразили скалы.

– Долгая прогулка по опасным местам, – добавил Алпирс.

– Львы, они ей не мешать, – перебил Джинджаб, снова с несколько безумным видом и с прежним отчаянным бединским акцентом. – Я видеть, она идти прямо мимо них, а они спать в трава.

Алпирс жестом позвал Унтариса за собой и двинулся прочь из потайного сада. Потом остановился, сердито взглянул на Джинджаба и велел старику:

– Жди тут.

– Ну просто как в сказке, – заявил Унтарис, когда они вдвоем снова оказались среди выветренных скал, рядом с большой дюной, из которой под странным углом торчал алебастровый столб.

– Слишком похоже на то, чтобы быть ложью, пожалуй.

Унтарис неуверенно повел плечами.

– Кто-то же ухаживает за садом, – напомнил ему Алпирс.

– К полудню мы сможем быть в Анклаве Теней, – сказал Унтарис. – Пусть эту загадку разгадывает лорд Ульфбиндер.

Алпирс кивнул и подбородком указал в сторону потайного сада. Пока он ходил за лошадьми, Унтарис пробрался обратно, чтобы вручить Джинджабу его награду.

Они оставили старого бедина лежать ничком под кипарисовым деревцем. Кровь вытекала из его перерезанного горла и смачивала землю среди корней и цветов.

***

Унижение оскорбляло все чувства Рукии. Переброшенная через плечо Тахнуда, словно мешок с верблюжьим кормом, бедняжка пыталась натянуть юбку на свои босые ноги. Сопротивляться не имело смысла. Дружки Тахнуда были вокруг, сопровождая парочку между многочисленными палатками десаи и дальше, на юг, к источнику.

Процессия собрала множество счастливых взрослых, они выкрикивали что-то и пели, остальные, почти все племя, находились уже внизу, во все увеличивающейся грязевой яме. Босые женщины без помех плясали в этой жиже, высоко поднимая ноги, часто оскальзываясь и шлепаясь в грязь под радостные вопли зрителей.

Вокруг в землю было воткнуто несколько полых шестов, вода с журчанием изливалась из них, отражая яркое пламя множества костров, горящих по краям ямы. Десаи собирались праздновать всю ночь, как того требовала традиция, когда обнаруживался новый источник.

Рукия пыталась не отвлекаться на радостные крики, и пение, и суматоху вокруг. Теперь она сосредоточилась на собственной песне, надеясь развеселить всех еще больше. Она шепотом обращалась к ветрам, призывая облака.

Потом ее подбросили в воздух, и ее песня перешла в визг. Она летела, и летела, и летела кувырком, и даже ухитрилась приземлиться на ноги, но это ей не помогло, потому что грязь выскользнула из-под нее и она совершенно неграциозно шлепнулась на спину, широко раскинув руки и ноги.

Женщины смеялись, мужчины радостно вопили, а Тахнуд стоял и смотрел на нее свысока. Он скрестил руки на узкой груди, великий завоеватель.

Рукия не реагировала, просто погрузилась вновь в свою тихую песню, взывая к облакам. Сильные руки схватили ее за лодыжки и принялись крутить, потом перевернули ее на живот и покружили еще немного. Ее каштановые волосы прилипли к голове, и она не могла различить, где заканчивается юбка и начинаются голые ноги, поскольку теперь все было одного цвета – просто ком грязной глины. Она чувствовала ее запах у себя в носу и ощущала ее вкус во рту.

Эта пытка продолжалась еще какое-то время, но Рукия этого не заметила, потому что у нее была ее песня и в этой песне она обрела убежище. Наверху собирались облака, отвечая на ее зов.

Наконец старшие мальчишки отпустили ее, и зазвучали приветственные крики в честь Тахнуда Завоевателя, и старухи запели песню – для него и о нем. Рукия заметила его отца, сияющего от гордости, и своих родителей. Нирай широко улыбался, кивками благодаря ее за то, что она приняла эту забаву сдержанно и с достоинством. Рядом с ним стояла Кавита с шелковистыми черными волосами. Она неловко улыбалась и пыталась кивнуть, но Рукия знала, что она исполнена сочувствия к дочери, или, может, то был безмолвный плач, оттого что дочь ее избрана.

В конечном счете эта «игра» имела свои последствия. Тахнуд выделил ее среди всех прочих. Он подал знак десаи, что красотка Рукия со светлыми волосами и удивительными синими глазами станет его выбором.

Рукия заметила, что многие девочки племени, ее лет или даже постарше, глядят на нее теперь с открытой враждебностью.

– Умойте ее! – выкрикнула мать Тахнуда, и несколько женщин присоединились к ее призыву:

– Воды! Воды!

Рукия взглянула на Нирая, и снова он кивнул и тепло улыбнулся ей. Она почувствовала, как рука Тахнуда ухватила ее за запястье – крепко, но бережно. Он поднял ее на ноги и повел измазанную грязью девочку к ближайшему полому шесту. Едва они подошли и холодная вода плеснулась на нее, как вспышка молнии расколола небо над головой, а вслед за раскатом грома внезапно хлынул сильнейший ливень.

Крики изумления сменились воплями радости, и все племя принялось плясать и петь, и, конечно же, то был добрый знак: многообещающий молодой Тахнуд сделал мудрый выбор этой богатой на воду ночью!

Рукия подняла лицо к небу, предоставив дождю смывать грязь.

– Ты от меня не убежишь, – прошептал рядом Тахнуд. – Ни за что не убежишь.

Рукия взглянула на него – почти с жалостью и, уж конечно, с явным намерением вывести мальчишку из себя. Так внезапно во время простого обмена взглядами Рукия взяла над ним верх. Тахнуд нервно облизнул губы и, надувшись, убежал плясать с остальными.

Рукия смотрела ему вслед. Несмотря на всю его спесь и постоянные приставания, парнишка нравился ей. Она понимала, что от него ждут многого. Немало десаи возлагало свои надежды на его узкие мальчишеские плечи. Он был хороших кровей, рожденный, чтобы быть первым, и любая неудача стоила бы Тахнуду много дороже, чем другим детям – их слабости. Рукия могла лишь посочувствовать ему.

Размеренно лил дождь, вспышки молний периодически освещали тучи над головой. Рукия подошла к трубе и подставила тело под струящуюся холодную воду, черпая из нее силу и смывая последние остатки грязи. Однако при этом выяснилось, что у нее порвалась юбка. Тяжело вздохнув, она заскользила по грязи к своим родителям.

– Зибрийя! – приветствовал ее Нирай. Он взъерошил ее мокрые волосы могучей рукой, потом притянул ее к себе и крепко обнял.

– Все в порядке, милая моя? – спросила Кавита, низко склонясь, чтобы заглянуть Рукии в глаза.

Рукия улыбнулась и кивнула.

– Тахнуд не сделал мне больно, – заверила она женщину.

– Пусть бы только попробовал, я засунул бы его в муравейник! – объявил Нирай.

– Я могу тебе помочь, папа, – подхватила Рукия и показала родителям дыру в юбке.

– Ерунда, – заверила ее Кавита, разглядывая повреждение. – Пойдем достанем другую, а эта пусть высохнет.

Утром я ее зашью.

– Ты хочешь сказать – днем! – весело поправил Нирай. Он схватил Кавиту за руки и закружил ее в танце. – Потому что сегодня ночью у нас есть и источник, и дождь! О, дождь! Сегодня ночью мы танцуем и пьем, а завтра спим все утро!

Женщина, смеясь, увернулась от мужа, взяла дочь за руку и повела ее прочь от празднества. Вместе они прошли по пустым проходам между палатками. Барабанный стук дождя по крышам преследовал их, будто сопровождая этим шумом праздник в грязевой яме. Время от времени землю сотрясали раскаты грома.

– Твой отец так гордится тобой, Зибрийя, – сказала Кавита Рукии. – Старейшины пристально следят за тобой. Они полагают, что ты станешь одним из лидеров нашего племени. Они будут готовить тебя к этому.

– Да, – послушно ответила Рукия, хотя не считала пророчество Кавиты верным; по правде говоря, это представлялось ей невозможным.

Они свернули за угол их палатки, и Кавита потянулась к откидному пологу. Однако она не подняла его, и Рукия, заметив ее нерешительность, посмотрела на нее, потом проследила застывший взгляд матери, устремленный на огромного человека, идущего им навстречу с факелом в руке. Это не был десаи.

– Что вы... – начала было женщина, потом захрипела и сделала шаг вперед.

Она глянула на Рукию и оттолкнула ее от себя, шепча:

– Беги, беги! – И такая боль была в голосе Кавиты, что еще до того, как мать зашаталась, Рукия знала, что ее ударили кинжалом.

Человек с мечом позади Кавиты подхватил женщину и втолкнул ее внутрь палатки. Еще одна тень – ибо это действительно были незересские шейды – быстро передвинулась назад, отрезая Рукии пути к бегству.

Но Рукия не побежала. Нет, она кинулась в палатку вслед за шатающейся, чуть не падающей матерью, разбрызгивая маленькими ножками грязь и кровь. Она взвизгнула, проскочив мимо тени поменьше и ощутив жалящий укус клинка.

Ей было не до того. Она отчаянно рвалась к своей раненой матери. Она повалилась на Кавиту, запутавшуюся в палатке; жизненная сила женщины утекала из глубокой раны на пояснице. Кавита уже потеряла сознание и была слишком близка к смерти, чтобы отозваться на неистовые призывы Рукии.

– Ты поранил малышку, болван! – сказал более крупный шадовар своему напарнику, входя в палатку.

– Ба, заткни свой рот, – ответил другой. – Рукия, девочка, а теперь пойдем, или твой отец будет следующим, кто найдет свою смерть на острие моего меча!

Рукия продолжала взывать, но слова ее были обращены не к Кавите. Теперь она пребывала в особом месте, выпевая мелодичный напев. Шрам на ее правом предплечье начал испускать свет, синий, как ее глаза; этот удивительный магический свет вытекал из длинного рукава подобно струйкам дыма. Она чувствовала, как теплеют ее ладони, по мере того как мягкий свет окутывает их, и она прижала их к ране на спине матери. Кровь еще мгновение продолжала течь прямо на нее, потом унялась.

Рукия отчетливо ощущала, как душа умирающей матери пытается покинуть тело, но она удержала ее, песней умоляя Кавиту, уговаривая ее, что еще не время уходить. Рукия положила руку поверх собственной раны, чувствуя, как кровь тонким ручейком стекает по боку, как раз под ребрами.