Текст книги "История Будущего. Миры Роберта Хайнлайна. Том 22"

Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

Фабрики – широкие, низкие здания, с крышами, покрытыми солнечными экранами того же типа, что двигали полосы, – тянулись по обеим сторонам дороги. Тут же находились отели, магазины, театры, жилые дома. А если пройти еще несколько шагов, то окажешься за городом, где и проживала основная часть населения. Небольшие коттеджи расположились среди холмов, по берегам рек, тут и там виднелись между сельскими фермами. Люди работали в городе, а жить предпочитали в деревнях, которые находились друг от друга в десяти минутах ходьбы.

Миссис Маккой сама обслуживала шефа и его гостя. Появление знаменитых бифштексов вмиг оборвало разговор.

Ресторан «Бифштексы Джейка» плавно катился вперед. Вдоль всей протянувшейся на шестьсот миль линии дежурные инженеры секторов каждый час выслушивали доклады техников, следящих за своими подсекторами.

«Подсектор 1 – проверен», «подсектор… проверен». Тензометрические данные напряжения, нагрузки, температуры подшипников… показаний синхротахометрев… «Подсектор 7 – проверен». Все техники, как один, выносливые толковые люди в робах, проводящие большую честь жизни в «преисподней» среди вечного шума стомильной полосы, резкого визга вращающихся роторных барабанов и жалоб передаточных роликов.

Дежурный инженер Дэвидсон рассматривал схему дороги, светящуюся на стене центрального песта управления сектора Фресно. Миниатюрная стомильная полоса на схеме едва заметно двигалась, и Дэвидсон машинально отметил место, где располагался четвертый ресторан Джейка. Шеф скоро доберется до Стоктона, надо будет позвонить ему после проверки. На трассе все спокойно, транспортная нагрузка нормальная для часа пик. Когда все вот так идет своим чередом, дежурный в центральной диспетчерской может спокойно вздремнуть и никто этого не заметит.

Дэвидсон повернулся к курсант-инженеру:

– Мистер Барнс.

– Да, сэр?

– Как насчет чашки кофе?

– Неплохая идея, сэр. Я закажу, как только поступят все рапорты.

Минутная стрелка хронометра на панели управления подошла к двенадцати. Курсант щелкнул тумблером.

– Всем секторам доложить о ходе работ! – произнес он ломающимся от волнения голосом.

Не экране появились лица двух дежурных по сектору. Тот что помладше, тоже изо всех сил стараясь скрыть смущение, отрапортовал:

– Диего-Кольцевая – катится!

Почти мгновенно их сменили двое других:

– Сектор Анджелес – катится?

Еще через секунду:

– Сектор Бейкерсфилд – катится!

И:

– Сектор Фресно – катится!

Последней отчиталась Рено-Кольцевая. Курсант повернулся к Дэвидсону и доложил:

– Дороги катятся!

– Очень хорошо – так держать!

Неожиданно видеоэкран осветился вновь.

– Сектор Сакраменто – дополнительный рапорт.

– Слушаю.

– Курсант Понтер – дежурный курсант-инженер сектора во время инспекционной проверки обнаружил, что курсант Алек Джинс и техник второго класса Р. Дж. Росс играли на посту в карты. Как долго от отлынивали от патрулирования – в точности неизвестно.

– Повреждения есть?

– Один барабан перегрелся, но остался синхронизирован. Его немедленно опустили и заменили другим.

– Очень хорошо. Прикажите бухгалтерии рассчитать Росса и передайте его дело гражданским властям. Курсанта Джинса – под арест и доставить ко мне.

– Слушаю, сэр,

– Так держать!

Дэвидсон повернулся к пульту управления и набрал номер «Бифштексов Джейка».

– Мистер Гейнс, вы говорили, что обесточнвание большого участка дороги главная причина, которая может вызвать чрезвычайную ситуацию. Значит, есть еще и другие причины?

Гейнс собрал с тарелки остатки салата и только тогда ответил:

– На самом деле никаких других причин нет и быть не может, но мы стараемся предусмотреть любые, даже самые невероятные события. Вот например: мы сейчас едем со скоростью сто миль в час. Можете представить, что будет, если полоса под нами неожиданно разорвется?

Мистер Блекинсоп беспокойно заерзал на стуле.

– М-да, наверно, это было бы неприятно. Я хочу сказать, что, сидя в этом уютном кабинете, я как-то совсем забыл, с какой скоростью мы несемся. Ну, так что бы тогда произошло?

– Не волнуйтесь. Лента разорваться не может. Она собрана из перекрывающихся секций и имеет двенадцатикратный запас прочности. Чтобы она порвалась, должны заглохнуть сразу несколько миль роторов и разом отказать все предохранители на оставшейся части дороги. Не исключено, что тогда возникнет достаточное для разрыва напряжение. В свое время нечто подобное было на дороге Филадельфия-Джерси-Сити. Вряд ли мы когда-нибудь забудем об этом. Авария произошла на одной из первых скоростных дорог. По ней перевозилось огромное количество пассажиров и грузов – она обслуживала большой индустриальный район. Лента дороги была довольно примитивной, немногим сложнее, чем обычный конвейерный транспортер. Когда ее строили, никто не предполагал, какие нагрузки ей придется выдерживать. Катастрофа случилась при максимуме нагрузки, когда лента была переполнена людьми. Часть ленты, оказавшаяся позади разрыва, вспучилась на несколько миль. Она двигалась со скоростью восемьдесят миль в час, размазывая пассажиров о крышу. Часть ленты в месте перед разрывом рванулась вперед и щелкнула, словно кнут, сбросив людей на соседние полосы, швырнув их вниз на вращающиеся барабаны или ударив о крышу. Погибших было больше трех тысяч, и по всей стране вспыхнуло движение за запрещение дорог. По приказу президента их даже остановили на неделю, но потом пустили опять. Просто не было выбора.

– Но почему?

– Страна стала экономически зависимой от дорог. К тому времени они превратились в основное средство сообщения между индустриальными районами, во всяком случае – единственное средство, которое можно было принимать всерьез. Фабрики встали, продовольствие не подвозилось, людям начал грозить голод, – президент был просто вынужден пустить дороги опять. Другого выхода не было, социальная модель вылилась в определенную форму, которую стало уже невозможно изменить никаким распоряжением сверху. Крупное индустриальное общество должно иметь и соответствующий транспорт, и даже не столько для людей, сколько для нужд торговли.

Мистер Блекинсоп зачем-то скомкал салфетку и неуверенно произнес:

– Мистер Гейнс, я не собираюсь умалять изобретательность и достижения вашего великого народа, но вспомните поговорку – нельзя укладывать слишком много яиц в одну корзину. По-моему, это слишком рискованно – ставить экономику всей страны в зависимость от механизмов какого-то одного типа.

– Я вас понимаю, – спокойно ответил Гейнс. – Правда в ваших словах есть, но далеко не вся правда. Любая цивилизация, поднявшаяся выше натурального крестьянского хозяйства, зависит от одного, ключевого типа машин. Старый Юг держался на хлопкоочистительных машинах. Британская империя возникла благодаря паровым двигателям. Большие народы, если они хотят выжить, должны иметь развитое производство, источники энергии и транспорт. Если бы не техника, наша цивилизация никогда бы не встала на ноги. Это не вина техники – это ее сила.

Разумеется, когда техника достигает высокого уровня, люди от нее начинают зависеть. Техника обеспечивает высокий уровень жизни, а нам приходится поддерживать ее работоспособность или страдать от последствий, ежели она вдруг откажет. Как видите, подлинный риск не в технике, а в людях, которые управляют машинами. Дороги, если рассматривать их только как механизмы, в полном порядке. Они мощны и безопасны, легко выдерживают любую нагрузку. Нет, угроза таится не в машинах, а в людях. Когда цивилизация начинает зависеть от техники, она становится заложницей тех людей, что обслуживают механизмы. Если у них сильно развито чувство ответственности, а мораль их высока…

За стеной кто-то на полную мощность включил радио. Взрыв музыки заглушил голос Гейнса. Когда звук немного убавили, Гейнс сказал:

– Кстати. Вот прекрасная иллюстрация к тому, что я говорил.

Блекинсоп прислушался. По радио передавали марш с навязчивым, затягивающим ритмом и в современной аранжировке. Оркестр подражал шуму моторов, ритмичному стуку работающих машин. На лице австралийца появилась улыбка он узнал мотив.

– Это же гимн полевой артиллерии «Сбор канониров», правильно? Но я не вижу связи с тем, что вы рассказывали.

– Сейчас увидите. Это действительно музыка артиллерийского марша, но мы дали ей другие слова. Теперь это называется «Гимн курсантов-дорожников». Вот, послушайте.

Навязчивый ритм марша, казалось, слился в одно целое с шумом дороги. Затем вступил мужской хор:

 
Слушай дороги гуд,
Смотри, как они бегут!
Наш бесконечен труд, вечен пот,
Ибо наши дороги идут вперед!
Покуда вы мчите,
Покуда скользите,
Мы снизу следим за главным событием:
Как наши дороги идут вперед!
Ну-ка быстро, быстро, быстро!
Мы недаром мотористы.
Живо сектора проверьте:
Первый, и второй, и третий!
И куда б вы ни попали,
Вы забудете едва ли,
Что ваши дороги идут вперед!
ТАК ПУСТЬ ОНИ КАТЯТСЯ!
Это ваши дороги идут вперед!
 

– Вы слышите? – оживленно воскликнул Гейнс. – Слышите?.. Вот в чем подлинное назначение Академии транспорта США. Вот почему транспортники полувоенная специальность со строгой армейской дисциплиной. Мы – узкое место, sine qua non, непременное условие существования индустрии и всей экономической жизни. В любых других отраслях возможны забастовки, но они вызовут лишь временные к локальные трудности. Время от времени могут случаться неурожаи – страна переживет их довольно легко. Но если замрут дороги – остановится все. Результат будет такой же, как при всеобщей забастовке, но с одним важнейшим отличием: всеобщую забастовку должно поддерживать большинство работников, которых надо как следует поприжать, чтобы они решились на такой шаг. А вот людей, двигающих дороги, – хоть и немного, но они способны вызвать полный паралич всей страны. Пока у нас была всего одна дорожная забастовка – в шестьдесят шестом. Причины ее были действительно серьезные, она выявила множество злоупотреблений. Но повториться она не должна!

– А что, по-вашему, мистер Гейнс, может служить порукой, чтобы такое больше не повторилось?

– Гордость работников – esprit de corps. Техникам дорожной службы постоянно внушается мысль, что они не просто трудятся, в выполняют священный долг. Кроме того, мы делаем все возможное, чтобы улучшить их социальное положение. Еще больше внимания мы уделяем Академии. Мы хотели бы выпускать не просто инженеров, а преданных делу людей, людей с железной самодисциплиной и желанием выполнять свой долг всегда, при любых обстоятельствах н несмотря ни на что. У нас есть прекрасные образцы для подражания: Аннаполис, Вестпойнт, Годдард.

– Годдард? Ах да, Ракетная Академия. Ну, и каковы же ваши успехи?

– Возможно, они могли быть и лучше, но мы стараемся. Не так это просто создать традицию, для этого требуется время. Вот когда выпускник Академии, поступивший в нее мальчишкой, превратится в самого старого дорожного инженера, тогда можно будет немного расслабиться и считать, что главная задача выполнена.

– Вы сами, конечно, тоже кончали Академию?

Гейнс улыбнулся.

– Вы мне льстите. Неужели я кажусь таким молодым? Меня перевели сюда из армии. Видите ли, во время забастовки шестьдесят шестого министерство обороны целых три месяца обслуживало дороги. Я был в составе согласительной комиссии, она регулировала условия труда, решала вопрос о повышении зарплаты и все остальное. Ну а после меня приписали…

Сигнальная лампочка на переносном телефоне замигала красным.

– Извините, – сказал Гейнс и поднял трубку. – Да?

Блекинсоп мог слышать голос на другой конце провода:

– Шеф, это Дэвидсон. Дороги катятся!

– Отлично. Так держать!

– Поступил еще один тревожный рапорт из Сакраменто.

– Опять? Что там на этот раз?

Но прежде чем Дейв успел ответить, связь оборвалась. Гейнс начал набирать номер, и в этот момент чашка с недопитым кофе опрокинулась ему на колени. В ровное жужжание дороги вплелась незнакомая тревожная нота, Блекинсопа качнуло на край стола.

– Что случилось, мистер Гейнс?

– Непонятно. Аварийная остановка. Не знаю почему. Несколько раз он нервно избирал номер, потом бросил трубку, не заботясь, чтобы она попала на место.

– Телефоны не работают. Пойдемте! Хотя нет, вам лучше обождать здесь, так безопасней.

– Можно, я пойду с вами. Если не возражаете.

– Ладно, но не отходите от меня далеко. Он выбежал из ресторана, не заботясь о том, поспевает ли за ним австралийский министр.

Полоса медленно останавливала свой бег. Гигантские роторные барабаны и мириады роликов все еще двигались по инерции, предотвращая резкую остановку; она оказалась бы гибельной для всех, кто находился на полосе. У выхода из ресторана уже начинала собираться толпа пассажиров, которые оставили ужин, чтобы узнать, что же произошло.

– Тихо!

В голосе человека, привыкшего к повиновению окружающих, есть что-то, заставляющее ему уступать. Возможно, это особая интонация или та гипнотическая сила, которой, как говорят, отличаются укротители диких зверей. В критическую минуту таинственное «нечто» проявляется и подчиняет даже тех, кто не привык уступать ни в чем.

Пассажиры замерли. Гейнс продолжал:

– Всем оставаться на местах, пока мы не подготовим эвакуацию. Я – Главный инженер. Здесь вам ничто не угрожает. Вот вы, – он указал на здоровенного парня, стоящего в дверях, – назначаетесь старшим. Проследите, чтобы больше никто не выходил из ресторана. Миссис Маккой, продолжайте обслуживание.

Гейнс вышел наружу, Блекинсоп тащился за ним.

На самой полосе ситуация выглядела далеко не так просто. Стомильная полоса стояла, в то время как рядом с ней бешено мчалась другая, делавшая девяносто пять миль в час. Скорость не позволяла рассмотреть людей, стоявших на движущейся полосе, и их мелькающие фигуры казались вырезанными из картона.

Когда произошла остановка, пешеходная дорожка стомильной полосы была переполнена. Вдобавок на нее высыпала куча народу из магазинов, закусочных и прочих доходных мест, это не считая посетителей комнат отдыха и видеозалов. Все они сгрудились на дорожке, желая узнать, что же произошло. Вот тут-то и случилась беда.

Толпа, напирая, вытолкнула на край дорожки какую-то женщину. Пытаясь удержать равновесие, та ступила на летящую мимо девяностопятимильную полосу. Еще не опустив ногу полностью, она поняла, что сделала, и в отчаянии закричала. Спустя мгновение движущаяся полоса рванула ее, закружила волчком, придав упавшему телу скорость сто тридцать девять футов в секунду. Падая, женщина повалила несколько картонных фигурок, скосив их, как серп траву, и через секунду пропала с глаз, унесенная потоком дороги. Кто была эта женщина, жива ли, сильно ли пострадали сбитые ею люди – можно было только гадать.

Но этим дело не кончилось. Одну из картонных фигурок, тех, что она скосила, выбросило на стомильную полосу, ома врезалась в шарахнувшуюся толпу, и люди увидели человека живого, но искалеченного, всего в крови, лежащего среди тех, которые своими телами задержали его дикий полет.

Но это была еще только начало. Несчастье распространялось лавиной, каждая сбитая кегля в этой безумной игре неминуемо сбивала другие, те касались опасной границы, и их снова швыряло в толпу людей, пока еще сохраняющих равновесие.

Центр бедствия давно скрылся из глаз, Блекинсоп не видел всего, но его ум, привыкший вести дела в пересчете на миллионы людей, умножил кровавую лавину, что зародилась здесь, на двенадцать тысяч миль забитой людьми дороги – и у него похолодело внутри.

К удивлению Блекинсопа, Гейнс не стал помогать упавшим и успокаивать охваченную страхом толпу, он решительно повернул к ресторану. Блекинсоп сначала не понял, но, когда до него дошло, что они и вправду возвращаются в ресторан, он схватил Гейнса за руку.

– Вы что, не останетесь им помочь?

Гейнс на ходу оглянулся. Это уже не был прежний радушный хозяин, принимающий высокого госта. Лицо застыло, исчезла мальчишеская моложавость, весь он был сплошная энергия, управляемая холодной волей.

– Нет. Им помогут соседи. Мне надо заниматься дорогой. Всей. Целиком. Не мешайте.

Возмущенный политик стих. Он смирился. Разумом Блекинсоп понимал, что Главный инженер прав – человек, отвечающий за жизнь миллионов, не может все бросить ради нескольких пострадавших, но такой неприкрытый прагматизм был ему отвратителен.

Гейнс вернулся в ресторан.

– Миссис Маккой, где тут у вас запасной выход?

– На кухне, сэр.

Гейнс прошел туда, Блекинсоп за ним. Мальчик-филиппинец, который резал салат, увидев бегущих людей быстро отскочил в сторону. Не долго думая, Гейнс взобрался на кухонный стол, смахнув с него разложенную мальчиком зелень. Он дотянулся до круглого люка в потолке и открыл его с помощью ручного штурвала. Тут же был откидной металлический трап, закрепленный крючком на потолке.

Пытаясь поспеть за Гейнсом. Блекинсоп потерял шляпу. Оказавшись на крыше здания, Гейнс зажег карманный фонарик и принялся изучать верхнее перекрытие дороги. Согнувшись чуть ли не вдвое, ом возился в тесном четырехфутовом промежутке между крышей ресторана и перекрытием.

Вскоре он нашел, что искал. В пятидесяти футах в стороне оказался другой лаз, похожий на тот, через который они только что пролезли. Гейнс крутанул колесо замка, выпрямился, положил руки на край отверстая, и одним ловким движением запрыгнул на крышу. Его компаньон полез следом за ним, хотя у него это получилось не сразу.

Они оказались в темноте, мелкий холодный дождь падал сверху на лица. Под ногами, от горизонта до горизонта, тянулись, слабо фосфоресцируя, солнечные энергетические экраны. Та часть падающей на них лучистой энергии, которую не удавалось преобразовать в электричество, рассеивалась в воздухе. Она-то и создавала это призрачное свечение. Свет этот был так слаб, что по настоящему ничего осветить не мог, он больше напоминал ровное сияние снега, искрящегося на равнине под звездами.

Ступая в этом призрачном свете, они отыскали проход, по которому им предстояло добраться до невидимой из-за дождя стены, отделяющей дорогу от расположенных по соседству зданий. Узкая лента мостков таяла в темноте за плавным изгибом крыш. Они побежали по мосткам, стараясь двигаться как можно быстрее, насколько дозволяла темнота. Блекинсоп все никак не мог успокоиться, возмущенный бездушием Гейнса. Несмотря на аналитический ум, по натуре он был человек чувствительный, он чувствовал свою сопричастность простому люду, а без этого никакой политик ее всеми его достоинствами и недостатками не может рассчитывать на успех. Вот потому-то Блекинсоп инстинктивно не доверял тем, чьими поступками управляет исключительно логика. Сам он отлично понимал, что если держаться одной лишь логики, то можно запросто зачеркнуть сам смысл существования рода человеческого, не говоря уже о каких-то так человеческих ценностях.

Побудь он в шкуре того, кто был рядом с ним, вот тогда он наверное бы успокоился. Глядя со стороны, и вправду можно было подумать, что в голове у Гейнса работает электронное устройство, которое мгновенно анализирует информацию, вырабатывает варианты действий, но, совершенно лишенное чувств, откладывает оценку ситуации до тех пор, пока не будут получены все необходимые данные.

На самом деле, в душе он сильно переживал, и лишь привычка сдерживать свои чувства не давала им выходить наружу. Душа его мучалась от тех бесконечных упреков, которыми он сам себя осыпал. Видя страдания людей, он места себе не находил, представляя, что творится сейчас вдоль всей полосы дороги. Гейнс не знал, чем вызвана катастрофа и где искать виноватых, зато очень хорошо понимал, что прежде всего виноват сам, – он начальник, а начальник отвечает за действия своих подчиненных.

Он слишком долго был лидером, слишком долго взваливал на себя ответственность, от которой любой нормальный человек на его месте давно бы уже свихнулся. И, казалось, теперь он приблизился к той роковой черте, перейдя которую капитану ничего другого не остается, как идти на дно вместе со своим кораблем. И только необходимость немедленных и конкретных действий поддерживала его в эти минуты.

Но на его лице не было и следа бушевавшей в глубине бури.

На стене здания зеленым пунктиром светились стрелки, указывающие влево. Над ними возле узкой двери горел указатель: «ПРОХОД ВНИЗ». Гейнс, и следом за ним задыхающийся Блекинсоп, поспешили туда. Они спустились по узкой лестнице, освещенной одинокой люминесцентной лампой, и оказались на переполненной шумной толпой неподвижной пешеходной дорожке, примыкающей к северной магистрали.

Рядом с лестницей, чуть правее, стояла телефонная будка. Сквозь стеклянную дверь был виден солидный, прилично одетый господин, увлеченно говоривший чтото своей не менее представительной собеседнице, чье изображение виднелось на экране. Еще три человека дожидались своей очереди. Гейнс протолкался к будке, рывком распахнул дверь, ухватил за плечи изумленного и возмущенного человека и выпихнул его вон. Одним движением он убрал с экрана матрону – та даже слова не успела сказать – и нажал аварийную кнопку.

Он набрал свой личный код, и на экране возникла осунувшаяся физиономия дежурного инженера Дэвидсона.

– Докладывайте.

– Это вы, шеф! Слава Богу! Где вы? – воскликнул Дэвидсон с облегчением.

– Докладывайте!

Старший дежурный офицер овладел собой и принялся излагать суть дела:

– В девятнадцать ноль девять натяжение двадцатой полосы сектора Сакраменто неожиданно начало расти. Прежде чем мы успели что-либо предпринять, оно вышло за критический уровень. Сработала блокировка. Подача энергии на полосу прекратилась. Причина аварии неизвестна. Связи с постом управления Сакраменто – нет. Они не отвечают ни по запасному, ни по коммерческому каналу. Попытки наладить связь продолжаются. Послан курьер из подсектора десять сектора Стоктон. По нашим данным – жертв на линии нет. Пассажирам по трансляционной сети рекомендовано держаться подальше от девятнадцатой полосы. Принимаются меры по эвакуации людей.

– Жертвы есть, – вставил Гейнс. – Срочно вызывайте полицию и скорую помощь.

– Слушаюсь, сэр! – Дэвидсон повернулся, чтобы отдать распоряжение, но дежурный курсант уже принялся его выполнять. – Надо ли останавливать действующую часть дороги, сэр?

– Не надо. Думаю, что жертв больше не будет. Продолжайте предупреждать людей об опасности. Если мы остановим движение остальных полос, то получим такую пробку, что сам черт ее не пробьет.

Принимая такое решение, Гейнс исходил из того, что остановить полосу легко, а вот разогнать ее снова можно только предварительно разгрузив. Роторы не такие мощные, чтобы сдвинуть с места ленту, переполненную людьми и грузами. После остановки дороги пришлось бы сначала эвакуировать со всех полос пассажиров, затем, исправив положение на Двадцатой, опять запустить дорогу и лишь после этого решать проблему с образовавшейся пробкой.

А тем временем пять с лишним миллионов людей, застрявших вдали от дома, задали бы серьезную задачу полиции. Гораздо проще и безопаснее было эвакуировать людей с двадцатой полосы по крыше, чтобы они могли добраться до дома с помощью оставшихся полос.

– Сообщите мэру и губернатору, что я принимаю чрезвычайные полномочия, распорядился Гейнс. – Поставьте в известность начальника полиции, пусть выполняет ваши распоряжения. Прикажите коменданту вооружить всех имеющихся под рукой курсантов – чтобы в случае необходимости они были готовы, Выполняйте!

– Есть, сэр! Надо ли вызвать свободных от дежурства техников?

– Нет. Это не авария. Посмотрите на ваши данные – целый сектор остановился одновременно. Не иначе как кто-то вручную отключил роторы. Впрочем, нет, техников соберите тоже, но не вооружайте и в «преисподню» посылать не надо. Весь наличный состав курсантов-старшекурсников направьте в десятый подсектор Стоктона в мое распоряжение. Вооружите их пистолетами и усыпляющими гранатами.

– Слушаюсь, сэр!

К плену Дэвидсона склонился клерк и что-то прошептал ему на ухо.

– Сэр, – сказал Дэвидсон, – с вами хочет переговорить губернатор.

– У меня нет времени. У вас, кстати, тоже. Кто ваш заместитель? Вы за ним посылали?

– Хаббард. Он уже здесь.

– Вот пусть он и разбирается с губернатором, мэром, газетчиками, с кем угодно, хоть с Белым Домом. А вы занимайтесь, дежурством. Все, я отключаюсь. Выйду на связь, когда разыщу патрульную машину.

Экран не успел погаснуть, когда Гейнс был уже на улице.

Блекинсоп, не решаясь заговорить, поспешил за ним на северную двадцатимильную полосу. Там Гейнс остановился у ветролома, повернулся и начал присматриваться к стене, мимо которой они двигались. Заметив какой-то неведомый его спутнику знак, он словно фигуристка, исполняющая на льду пробежку, метнулся обратно на неподвижный тротуар. Все произошло так быстро, что Блекинсоп отстал от него на несколько сот футов и уже подумал, что не догонит, когда Гейнс нырнул в какую-то дверь и побежал по лестнице вниз. Они оказались в «преисподней». Впереди открывался неширокий проход между работающими машинами. Грохот со страшной силой надавил на барабанные перепонки и отозвался в каждой клеточке тела. Блекинсоп, ошалев от шума, смутно воспринимал окружающее. Прямо перед ним находился один из роторов, приводящих в движение пятимильную полосу: его огромный барабан медленно вращался вокруг статора, на который он был надет, словно на ось. Верхняя часть барабана прижималась к ползущей над головами ленте дороги, передавая ей свое движение. Справа и слева, на сколько хватало глаз, крутились другие роторы. Промежутки между работающими роторами тесно, словно сигары в коробке, заполняли ряды роликов… Ролики, служили постоянной опорой движущейся ленте. Сами они опирались на арки, собранные из стальных балок; сквозь их переплетение Блекинсоп с каким-то, внутренним трепетом рассматривал ряды роторов – каждый следующий ряд вращался быстрее предыдущего,

Неподалеку от узкого тротуара, на котором они стояли, за металлическими колоннами проходила мощеная насыпная дорога, с тротуаром дорога соединялась пандусом. Гейнс, не скрывая своего раздражения, всматривался в обе стороны: образованного дорогой туннеля. Блекинсоп спросил было, что он там ищет, но обнаружил, что не слышит и собственного голоса. Невозможно было перекричать лязг тысячи роторов и визг сотен тысяч роликов.

Гейнс по движению губ понял вопрос Блекинсопа. Соорудив из ладоней рупор, он прокричал Блекинсопу на ухо:

– Нет машины! Здесь должна быть машина!

Австралиец, желая помочь и не зная, как это сделать, схватил Гейнса за руку и показал куда-то назад, в джунгли механизмов. Гейнс взглянул в том направлении и увидел группу людей, которых не замечал раньше.

В нескольких полосах от них шестеро человек суетились у одного из барабанов. Опустив барабан так, чтобы он больше не соприкасался с дорогой, они собирались полностью его заменить. Замена лежала рядом на низкой массивной тележке.

Главный инженер отблагодарил Блекинсопа улыбкой и направил фонарь на группу работающих людей, сфокусировав луч в тонкую яркую иглу света. Один из техников поднял голову, Гейнс ему просигналил. Человек отделился от остальных и бегом направился к ним.

Подбежавший механик оказался худощавым молодым человеком, одетым в робу. На голове у него были наушники и нелепая шапочка с золотой кокардой и знаками отличия. Курсант узнал главного инженера и козырнул. За внимательным выражением его лица чувствовалось с трудом скрываемое напряжение.

Гейнс сунул фонарь в карман и принялся быстро жестикулировать, объясняясь с помощью языка, похожего на язык глухонемых. Блекинсоп покопался в своих дилетантских знаниях и решил, что больше всего это напоминает язык жестов американских индейцев, сдобренный элементами мимического языка гавайских аборигенов. Разумеется, так только казалось, поскольку язык был приспособлен для технических нужд и состоял почти целиком из специальных терминов.

Курсант ответил на том же языке, подошел к краю тротуара и направил луч своего фонаря на юг. Световое пятно выхватило из темноты машину; она была еще далеко, но приближалась с огромной скоростью. Затормозив, машина остановилась около них. Это был небольшой экипаж, внешне напоминающий яйцо, поставленное на два колеса. Передняя часть откинулась вверх, и показался водитель – тоже курсант. Гейнс несколькими жестами объяснился с ним, затем протолкнул Блекинсопа в тесный пассажирский отсек и сам втиснулся следом.

Прозрачный колпак еще не успел стать на место, когда их ударил шквал ветра от пронесшихся мимо машин. Из трех австралиец успел разглядеть лишь последнюю. Они мчались на север со скоростью не меньше двухсот миль в час. Блекинсопу показалось, что за стеклом последней машины мелькнули маленькие кадетские шапочки, впрочем, полной уверенности у него не было.

Спросить Блекинсоп так и не успел – водитель дал старт. Гейнс, не обращая внимания на перегрузки, вызывал по встроенному телефону Дэвидсона. В закрытой машине стало достаточно тихо, чтобы можно было говорить. На экране появилось лицо телефонистки релейной станции.

– Соедините меня со старшим дежурным офицером!

– О, мистер Гейнс! С вами хочет говорить мэр, мистер Гейнс!

– Пошлите его к черту и дайте Дэвидсона! Скорее!

– Хорошо, сэр.

– И еще: держите этот канал соединенным с пультом Дэвидсона, пока я не прикажу отключить.

– Хорошо, – телефонистка исчезла с экрана, уступив место дежурному офицеру,

– Это вы, шеф? У нас пока никаких новостей.

– Ладно. Ты можешь связываться со мной по этому каналу или через центр управления десятым подсектором. У меня – все.

Лицо Дэвидсона вновь сменилось лицом телефонистки.

– Звонит ваша жена, мистер Гейнс. Будете говорить?

Гейнс пробормотал что-то не слишком вежливое, потом ответил:

– Да.

На экране появилась миссис Гейнс. Не дожидаясь, когда она начнет говорить, он выпалил на одном дыхании:

– Дорогая, со мной все в порядке, буду дома, когда сумею добраться, я сейчас очень занят.

И быстренько отключил телефон. Экран погас. Машина резко затормозила и остановилась у лестницы, ведущей на пост управления десятым подсектором. Они вышли наружу. Три больших грузовика стояли на пандусе, а три взвода курсантов, выстроившись в шеренги, нетерпеливо переминались рядом.

Подбежавший к Гейнсу курсант отдал честь.

– Дежурный курсант-инженер Линдсей, сэр. Дежурный инженер просил вас немедленно пройти на пост.

Они вошли в комнату, n дежурный офицер обратался к Гейнсу:

– Шеф, вас вызывает Ван Клик.

– Давайте.

Ван Клик появился на большом экране.

– Привет, Ван, – произнес Гейнс. – Ты где?

– На посту Сакраменто. Теперь слушай…

– В Сакраменто? Отлично! Докладывай.

Ван Клик состроил презрительную гримасу.

– Черта с два я буду тебе докладывать. Никакой тебе я больше не заместитель. Ты теперь мне будешь докладывать.