Текст книги "Миры Роберта Хайнлайна. Книга 8"

Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)

Торби решил осмотреться. Оглянувшись, он не увидел лучей фонариков, вошел в прихожую и повернул выключатель, установив самый слабый свет.

Но свет не зажегся. Мальчик перепробовал все положения переключателя. Тщетно. Он прошел через чистенькую комнату Баслима, огибая раскиданные по ней вещи, добрался до кухни и протянул руку к свечам. На обычном месте их не оказалось, но Торби все же нашел одну штуку. Рядом лежали спички. Торби зажег фитиль.

Разгром и разорение!

И разгром этот свидетельствовал о том, что в доме был обыск, торопливый, но тщательный. Искали, не заботясь ни о чем. Содержимое всех шкафов и полок было вывалено на пол, там же валялись продукты. Матрасы в комнате вспороты, набивка вытащена. И все же в этом беспорядке угадывались признаки совершенно ненужного, бессмысленного вандализма.

Торби огляделся. Подбородок его дрожал, к глазам подступили слезы. У двери валялся протез отца, и Торби, увидев его сложный механизм, разбитый ударом тяжелого сапога, разразился рыданиями. Ему пришлось поставить свечу на пол, чтобы не уронить ее. Он поднял сломанную ногу, прижал ее к груди, словно куклу, и опустился на пол, стеная и раскачиваясь из стороны в сторону.

Глава 5

Торби несколько часов просидел в темном коридоре неподалеку от своего разрушенного жилища, возле первой развилки. Тут он сможет услышать, как отец возвращается домой, а если появится полиция, успеет удрать.

Он почувствовал, что засыпает, вздрогнул, очнулся и решил, что неплохо бы узнать, который час: у Торби было такое ощущение, будто он сидит здесь не меньше недели. Вернувшись в каморку, он отыскал и опять зажег свечу. Но их единственные часы, их домашняя «Вечность», оказались разбитыми. Радиоактивная капсула, разумеется, продолжала отсчитывать время, но стрелки стояли. Торби посмотрел на них и заставил себя подумать о том, как ему теперь быть.

Будь отец на свободе, он бы уже вернулся. Но его схватила полиция. Может, они допросят его и отпустят?

Нет, не отпустят. Насколько было известно Торби, отец никогда не причинял вреда Саргону. С другой стороны, он уже давно знает, что Баслим – не просто безобидный старый нищий. Торби понятия не имел, зачем отец делал все то, что не вязалось с образом «безобидного старого нищего», но полиция, по-видимому, знала или подозревала. Примерно раз в год полицейские «чистили» развалины, бросая в самые подозрительные лазы гранаты с рвотным газом; в итоге приходилось проводить пару ночей где-нибудь в другом месте, и только. На сей раз полицейские провели серьезную облаву. Они пришли, чтобы схватить отца, и что-то искали.

Полиция Саргона руководствовалась иными, чем юстиция, принципами: здесь было принято исходить из презумпции виновности, и к задержанному одна за другой применялись все более суровые меры воздействия, пока он не начинал говорить… Методы допроса были столь жестоки, что подследственные предпочитали признаться еще до начала дознания. Однако Торби был уверен, что полиции не удастся заставить отца говорить о том, о чем он захочет умолчать.

Так что допрашивать его будут долго.

Быть может, они уже мучают его в эту самую минуту. У Торби судорожно сжался желудок.

Он должен вырвать Баслима из их лап.

Но как? Разве может козявка штурмовать Президиум? А шансы Торби были немногим выше, чем шансы козявки. Баслим может сидеть в камере местного полицейского участка. Самое подходящее место для такой мелкой сошки. Но Торби испытывал необъяснимое ощущение, что отец не был мелкой сошкой… В таком случае он мог оказаться где угодно, хоть в застенках самого Президиума.

Торби мог бы отправиться в местный участок и спросить, куда девали его хозяина, однако тут же отбросил эту мысль: ведь его, как самого близкого человека, тоже стали бы допрашивать. Посадили бы в камеру и начали выколачивать ответы на те же вопросы, которые задают сейчас Баслиму, дабы проверить правдивость старика (если, конечно, он им что-то говорит).

Торби не был трусом, он просто понимал, что ножом воду не разрежешь. И все, что можно сделать для отца, придется делать исподволь. Он не мог «качать права», у него не было прав. Такая мысль даже не пришла ему в голову. Будь его карманы набиты стелларами, можно было бы решиться на подкуп. Но у Торби едва ли наберется два минима. Оставалось похищение, но для этого требовались точные сведения.

Он пришел к такому решению, как только понял, что полиция не освободит отца ни сейчас, ни позже. И все-таки в надежде на невозможное Торби написал записку, сообщая отцу, что вернется завтра, и положил ее на полочку для сообщений.

Когда он выглянул наружу, была уже ночь. Торби никак не мог сообразить, сколько времени он провел в подземелье – то ли полдня, то ли около полутора суток. Поэтому он изменил свои планы: он собирался найти зеленщицу Ингу и расспросить ее, но поскольку полиции поблизости не было, он мог спокойно идти куда угодно, не натыкаясь, разумеется, на ночные патрули. Но куда ему идти? Кто сможет или захочет снабдить его нужными сведениями?

У Торби были десятки друзей, сотни людей он знал в лицо. Однако на всех его знакомых распространялось действие комендантского часа. Торби встречался с ними днем и даже не знал, где они ночуют. Но поблизости было одно место, где комендантский час не соблюдался: заведения на улице Радости и в примыкавших к ней переулках не закрывались на ночь. Ради процветания торговли и в интересах залетных астронавтов бары, игорные дома и прочие гостеприимные заведения круглые сутки держали двери нараспашку. Любой гражданин, даже освобожденный раб, мог оставаться там всю ночь напролет; правда, от начала комендантского часа до рассвета он не мог оттуда уйти без риска быть задержанным патрулем.

Но риск не волновал Торби: он не собирался попадаться кому-либо на глаза, и, хотя район патрулировался полицией, мальчик был осведомлен о привычках полицейских. Они ходили парами, держась освещенных мест, и вмешивались, лишь когда закон нарушался самым вопиющим образом. Этот район привлекал Торби еще и тем, что слухи о любом событии разносились тут за много часов до того, как происходило само событие, и полнотой содержания намного превосходили официальные сообщения, в которых факты либо игнорировались, либо замалчивались.

Наверняка на улице Радости найдется хоть один человек, который знает, что случилось с отцом.

Торби по крышам добрался до этого злачного места. Спустившись по водосточной трубе в темный двор, он вышел на улицу Радости и остановился поодаль от фонарей, высматривая патрульных или знакомых. Народу кругом было полно, но в основном это был приезжий люд. Торби знал всех владельцев и почти всех работников каждого из заведений по обе стороны улицы, но не спешил войти в них, опасаясь попасть в лапы полиции. Он хотел найти человека, которому доверял, и поговорить с ним где-нибудь в подворотне.

Ни полиции, ни знакомого лица. А, нет! Вон тетушка Синэм.

Из всех гадалок, промышлявших на улице Радости, тетушка Синэм была самой лучшей, потому что никогда не предрекала ничего, кроме богатства. И если ее предсказания не сбывались, клиенты не сетовали: теплый голос тетушки звучал очень убедительно. Ходили слухи, что собственное богатство она приумножает, подрабатывая полицейской осведомительницей, но Торби не верил этим сплетням, потому что им не верил отец. Тетушка отлично знала все новости, и Торби решил попытать счастья. Если она и стучит в полицию, то сможет сказать лишь, что он жив и на свободе, а это легавым и так известно.

За углом справа от Торби находилось кабаре «Райский порт». Перед ним-то и расстелила свой коврик тетушка, дожидаясь конца представления, когда на улицу повалит клиентура.

Торби огляделся по сторонам и быстрым шагом дошел вдоль стены почти до самого кабаре.

– Тсс! Тетушка!

Гадалка испуганно оглянулась, потом лицо ее приняло равнодушное выражение. Не разжимая губ, но достаточно громко, чтобы он мог ее услышать, она проговорила:

– Беги, сынок! Прячься! Ты что, с ума сошел?

– Тетушка… куда они его упекли?

– Забейся в нору и закрой за собой вход! За твою голову назначена награда!

– Награда? Брось, тетушка, кто станет платить за меня награду? Скажи лучше, где они его держат. Ты знаешь?

– Не держат они его!

– «Не держат»? Как это?

– Так ты не знаешь? Бедный мальчик! Они его укоротили.

Торби был так потрясен, что потерял дар речи. Хотя Баслим не раз говорил с ним о своей смерти, Торби никогда не воспринимал его слова всерьез. Он даже представить себе не мог, что отец когда-нибудь умрет и покинет его.

Она говорила что-то еще, но Торби не услышал, и ей пришлось повторить:

– Ищейки! Сматывайся!

Торби оглянулся. Да, приближаются двое патрульных. Самое время удирать! Но с одной стороны улица, с другой – глухая стена. И ни одной лазейки, кроме дверей в кабаре… Если он шмыгнет туда в таком наряде, прислуга просто кликнет патруль.

Но другого выхода не было. Торби повернулся к полицейским спиной и вошел в узкое фойе кабаре. Там никого не оказалось. На сцене шло последнее действие, и даже лоточников не было видно. Рядом стояла стремянка, а на ней висел ящик с прозрачными буквами, которые вывешивались снаружи для оповещения об очередном представлении. Торби посмотрел на них, и его осенила идея, которая преисполнила бы сердце Баслима гордостью за своего питомца. Схватив ящик и стремянку, Торби выскользнул на улицу.

Полицейские приближались, но Торби, не обращая на них ни малейшего внимания, приладил стремянку под небольшим светящимся табло над входом и полез наверх, держась спиной к патрульным. Его туловище было ярко освещено, но лицо и плечи скрывались в тени над верхней строчкой афиши. Он начал методично снимать буквы, из которых было составлено имя звезды нынешнего представления.

Двое полицейских подошли вплотную и остановились прямо под ним. Торби постарался унять охватившую его дрожь и продолжал трудиться с размеренностью батрака, выполняющего осточертевшую ему работу. Снизу послышался голос тетушки:

– Добрый вечер, сержант!

– Привет, тетушка. Какие байки сегодня травим?

– А вот какие: вижу в будущем твоем прелестную юную деву, руки ее прекрасны, как птицы. Дай мне ладонь, может быть, я прочту там ее имя.

– А что скажет моя жена, не знаешь? Нет, сегодня мне не до болтовни, тетушка, – сержант посмотрел на мальчика, меняющего вывеску, и потер подбородок. – Мы ловим отродье старого Баслима. Ты его не видела? – Он еще раз поднял голову, наблюдая за возней наверху, и его зрачки слегка расширились.

– Сидела бы я тут, собирая сплетни, если б видела его?

– Ммм… – полицейский повернулся к напарнику, – Рой, пошарь-ка в заведении у Туза и не забудь про сортир. А я понаблюдаю за улицей.

– Есть, сержант!

Напарник ушел, и старший полицейский вновь повернулся к предсказательнице.

– Плохи дела, тетушка… Кто бы мог подумать, что Баслим, этот калека, станет шпионить против Саргона?

– И в самом деле, кто? – она наклонилась вперед. – А правда ли, что он умер от страха прежде, чем его укоротили?

– У него был припасен яд. Видимо, он заранее знал, что ему грозит. Из каморки его вытаскивали уже умирающим. Капитан был в ярости.

– Зачем его укорачивали, если он уже помер?

– Ну, ну, ты же знаешь, тетушка: закон надо блюсти. Вот его и укоротили, хотя мне это не по нутру. – Сержант вздохнул. – Все это очень печально, тетушка. Как подумаю о несчастном парнишке, которого этот старый мошенник впутал в свои грязные делишки… А теперь комендант и капитан жаждут получить от парня ответы на вопросы, на которые так и не ответил старик.

– Какая им от него польза?

– Да никакой, естественно, – сержант поковырял землю концом дубинки. – Но на месте этого парня, зная, что старик уже мертв, и не зная ответов на некоторые заковыристые вопросы, я уже был бы ой как далеко отсюда. Нашел бы какую-нибудь ферму, хозяин которой не интересуется городскими делами и нуждается в дешевой рабочей силе. Но поскольку я не он, то задержу мальчишку, если он мне попадется, и отведу его на допрос к капитану.

– Скорее всего, он сейчас забился где-нибудь в бобовые грядки и трясется от страха.

– Возможно. Но это все же лучше, чем расхаживать по городу в укороченном виде, – сержант еще раз осмотрел улицу и крикнул: – Ладно, Рой! Чего ты там застрял? – Прежде чем уйти, он еще раз взглянул на Торби. – Ну, пока, тетушка. Если увидишь его, кликни нас.

– Разумеется. Хайль Саргон!

– Хайль, Хайль…

Полицейский медленно пошел прочь, а Торби продолжал делать вид, будто работает. Он изо всех сил пытался унять нервную дрожь. Из кабаре повалил народ, и тетушка заголосила, суля счастье, удачу и милости фортуны всего лишь за несколько монет. Торби уже собрался спуститься вниз, поставить стремянку в фойе и смыться, когда в его лодыжку вцепилась чья-то рука.

– Что ты здесь делаешь?

Торби похолодел, но тотчас же сообразил, что это всего лишь управляющий, разгневанный тем, что его вывеску разобрали по буквам. Не опуская головы, Торби проговорил:

– А что случилось? Вы мне сами заплатили, чтобы я снял эту афишу.

– Я? Заплатил тебе?

– Ну конечно. Вы сказали мне… – Торби скосил глаза вниз и притворился изумленным и смущенным. – Ой, это были не вы!

– Еще бы! А ну, слезай!

– Не могу! Вы держите меня за ногу!

Человек отпустил Торби и отступил на шаг, чтобы мальчик мог спуститься.

– Не знаю, какой идиот велел тебе… – Увидев попавшее в луч света лицо мальчика, он запнулся и закричал: – Да это же сын того самого нищего!

Торби метнулся в сторону, увернувшись от едва не схватившей его руки. Он лавировал между прохожими, а вслед ему несся вопль:

– Патруль! Патруль! Патруль!

Потом он снова оказался в темном дворе и, подгоняемый адреналином в крови, взлетел вверх по водосточной трубе, словно по ровной дороге. Он остановился, лишь преодолев добрую дюжину крыш, уселся возле дымохода и, переведя дух, попытался собраться с мыслями.

Итак, отец мертв. Невозможное случилось. Старый Подди не стал бы говорить, не знай он наверняка. И голова отца в эту минуту торчит на колу возле пилона вместе с головами других бедолаг! На миг представив себе это ужасное зрелище, Торби сжался в комочек и разрыдался.

Прошло немало времени, прежде чем он поднял голову и встал на ноги, вытирая глаза костяшками пальцев.

Папа мертв. Ладно, что же теперь делать?

Во всяком случае, отец сумел избежать допросов. К горечи в душе Торби примешалась гордость. Отец был по-настоящему умным человеком, и, хотя они его поймали, он все же напоследок посмеялся над ними.

И все-таки как же теперь быть?

Тетушка Синэм предупредила: надо скрыться. Подди, с его обычной прямолинейностью, велел ему уматывать из города. Хороший совет. Если Торби не хочет, чтобы его укоротили, надо покинуть город затемно. Отец не хотел бы, чтобы Торби сидел и ждал ищеек: надо действовать быстро и без промедления. К тому же, отцу уже ничем не поможешь, он мертв… Эй, постой-ка!

«Когда я умру, ты найдешь человека и передашь ему послание. Я могу положиться на тебя? Ты ничего не забудешь?»

Да, папа! Ты можешь быть уверен: я ничего не забыл и я передам все слово в слово! Впервые за полтора дня Торби вспомнил, почему он вернулся домой раньше обычного: в порт прибыл корабль «Сизу»; его шкипер был одним из тех людей, которые значились в списке отца. «Первому из тех, кого ты встретишь», – вот что сказал Баслим. Я не потерял голову, папа; я немножечко растерялся, но теперь я вспомнил, я сделаю! Я сделаю то, что ты говорил. Вспышка ярости придала Торби силы: это послание наверняка и есть то самое последнее и самое важное дело, которое не успел завершить отец. Ведь они сказали, что он шпион. Ну что ж, он поможет отцу довести дело до конца. Я все сделаю, папа! Мы им еще покажем!

Торби не мучали угрызения совести из-за той «измены», которую он собирался совершить: его привезли сюда против его воли как раба, и он не испытывал ни малейшего чувства преданности Саргону, а Баслим даже и не пытался ему внушить такого чувства. И вообще самым сильным из всех чувств, которые он питал к Саргону, был суеверный страх, но даже он отступил под натиском яростной жажды мести. Сейчас Торби не боялся ни полиции, ни самого Саргона: он просто хотел избежать встречи с ними, чтобы выполнить последнюю волю Баслима. Ну, а если его поймают, то… он надеялся, что все же успеет сделать все необходимое прежде, чем его укоротят.

Если «Сизу» все еще в порту…

О, он должен быть там! Тем не менее первым делом нужно узнать, не покинул ли корабль планету… Хотя, впрочем, нет, сначала нужно укрыться, пока не рассвело. Да, он должен понять своей тупой башкой, что улизнуть от шпиков сейчас в миллион раз важнее всего того, что он когда-либо делал для отца.

Скрыться, найти «Сизу», передать послание его шкиперу… и это при том, что вся полиция района усердно ловит его…

Может быть, лучше добраться до космоверфи, где его никто не знает и, вернувшись в порт кружным путем, найти «Сизу»? Нет, так не годится: он уже чуть не попал в лапы тамошних патрулей, и все потому, что не знал местности. А здесь ему, по крайней мере, знаком каждый дом и большинство жителей.

Но ему нужна помощь. Не может же он просто выйти на улицу и заговорить с первым попавшимся звездолетчиком! К кому из его приятелей можно со спокойной душой обратиться за помощью? Зигги? Чепуха: Зигги тут же его выдаст, рассчитывая получить обещанную награду. За пару минимов Зигги продаст родную мать, он всегда был редкостным подонком.

Кто же? Торби с огорчением подумал, что все его друзья одного с ним возраста и, так же как и он, мало что смогут сделать. Он не знал, где ночует большинство из них, и уж конечно не мог рыскать по округе днем, чтобы встретиться с кем-нибудь. Что же касается тех немногих, что жили вместе с родителями и адреса которых он знал, то, во-первых, им вряд ли можно доверять, а во-вторых, их предки сразу же прибегут в полицию. В большинстве своем законопослушные граждане из тех, что были ему родней, тряслись за свою работу и предпочитали не ссориться с властями.

Придется обратиться к друзьям отца.

Он быстро припомнил их имена. О большинстве этих людей он не мог сказать наверняка, близкие это друзья или просто знакомые. Единственный человек, до которого можно добраться и который сумеет помочь, – мамаша Шаум. Как-то раз она приютила Торби и Баслима, когда их выкурили газом из подземелья, и у нее всегда находилось доброе слово и холодное питье для Торби.

Приближался рассвет, и мальчик тронулся в путь.

Мамаша Шаум содержала пивную и гостиницу в дальнем конце улицы Радости, прямо напротив ворот порта, через которые звездолетчики выходили в город. Спустя полчаса, миновав немало крыш, пару раз спустившись в темные дворы и один раз перебежав через освещенную улицу, Торби оказался на крыше ее заведения. Он не осмелился войти прямо в дверь: его увидели бы слишком многие, и Шаум пришлось бы вызвать патруль. Торби присел на корточки между двумя мусорными баками, присматриваясь к черному ходу, но потом рассудил, что, судя по голосам, на кухне битком народу.

Когда он наконец добрался до крыши, почти рассвело. Открыть замок и люк голыми руками оказалось невозможно. Торби посмотрел во двор, рассчитывая спуститься вниз и, плюнув на все, проникнуть в дом с черного хода. Стало совсем светло, и надо было спрятаться любой ценой. Осматривая двор, он заметил вентиляционные отверстия – по одному с каждого крыла невысокой мансарды. Они были едва ли шире его плеч, но вели внутрь. Их проемы были забраны прутьями, но после нескольких неудачных попыток он все же смог сломать одну из решеток. Он ступил босыми ногами через край проема и скользнул внутрь. Он влез по пояс, но набедренная повязка зацепилась за острые края решетки, и Торби застрял. Ноги – внутри, а руки, грудь и голова – снаружи. Он был не в силах пошевелиться, а на улице уже светало.

Мальчик рванулся что было сил, и повязка порвалась. Он провалился вниз, ударившись головой и едва не потеряв сознание. Потом он замер и перевел дух.

Крыша была такая низкая, что по чердаку можно было передвигаться только ползком. Торби лихорадочно обшарил его в поисках люка. Первая попытка не увенчалась успехом, и мальчик даже засомневался, есть ли он здесь вообще. Торби знал, что в некоторых домах есть чердачные люки, но вообще-то устройство домов было ему неизвестно, поскольку Торби нечасто доводилось в них жить.

Он смог отыскать люк, только когда солнечные лучи пробились сквозь слуховые окна и осветили чердак. Крышка люка оказалась у противоположной стороны, ближе к улице.

И она была заперта изнутри.

Но люк оказался не столь прочен, как решетка. Торби осмотрелся, нашел тяжелый прут, брошенный здесь каким-то строителем, и стал долбить им дерево. В конце концов он пробил дыру, отложил прут в сторону и заглянул в отверстие.

Под ним была комната; Торби разглядел кровать, на которой лежал человек.

Он решил, что большей удачи быть не может. Ему предстоит иметь дело только с одним человеком, и он уговорит его найти мамашу Шаум, не поднимая тревоги. Оторвавшись от крышки люка, Торби сунул в отверстие палец и нащупал замок, ногтем отодвинул защелку и бесшумно поднял люк.

Человек на кровати даже не шелохнулся.

Торби спустился в люк, уцепившись пальцами за его края, потом прыгнул и сжался в комочек, стараясь не шуметь. Человек сел в постели и нацелил на мальчика пистолет.

– Долго же тебя пришлось ждать. Уже целый час слушаю, как ты там скребешься.

– Матушка Шаум! Не стреляйте!

Она подалась вперед, всматриваясь в мальчика.

– Сын Баслима, – женщина тряхнула головой. – Да, парень, ты опаснее горящего матраса… Зачем ты сюда забрался?

– Мне больше некуда идти.

Она нахмурилась.

– Я полагаю, это комплимент… хотя лично я предпочла бы заразиться проказой, – она вылезла из постели в одной ночной рубашке и, прошлепав босыми ступнями к окну, выглянула наружу. – Ищейки здесь, ищейки там… ищейки обнюхивают каждый угол и распугивают моих клиентов… Ты, парень, наделал больше переполоху, чем та стачка на заводах. Почему бы тебе сразу не покончить с собой?

– Вы не спрячете меня, матушка?

– Кто сказал, что не спрячу? Я никогда еще никого не закладывала. Но я вовсе не обязана радоваться этому, – она посмотрела на мальчика. – Когда ты ел в последний раз?

– Не помню.

– Сейчас соберу чего-нибудь… полагаю, заплатить ты не сможешь? – Она бросила на Торби колкий взгляд.

– Я не голоден. Матушка, не знаете ли вы, «Сизу» все еще в порту?

– Что? Не знаю. Впрочем, знаю! Да, он еще здесь, вечером ко мне заходили двое из экипажа. А зачем тебе?

– Я должен передать его шкиперу послание. Я должен с ним встретиться. Я обязан сделать это!

Матушка Шаум издала полный отчаяния стон.

– Сперва он вламывается в дом порядочной работящей женщины и мешает ей спать, валится сверху, подвергая опасности ее жизнь и едва не переломав ей руки-ноги… да еще лицензию могут отобрать… от него воняет, он весь в крови, и теперь, вне всякого сомнения, мне придется дать ему чистое полотенце, а стирка тоже денег стоит. Он голодный и не может заплатить за еду… И он еще смеет нагло требовать, чтобы я бегала по его поручениям!

– Я не голоден… и меня вовсе не волнует, дадут мне помыться или нет. Но я должен увидеться с капитаном Краузой.

– Будь любезен, не командуй мною в моей собственной спальне. Насколько я знаю старого мошенника, с которым ты жил, он разбаловал тебя и недостаточно часто лупил. Тебе придется подождать, пока не придет кто-нибудь с «Сизу», чтобы я могла передать весточку капитану, – она повернулась к двери. – Вода в горшке, полотенце – на вешалке. Мойся почище! – Матушка Шаум вышла.

Умывшись, Торби почувствовал себя лучше. На туалетном столике нашелся стрептоцид, и он обработал свои царапины. Шаум вернулась и положила перед Торби солидный кусок мяса, два ломтя хлеба, поставила кувшин молока и, ни слова не говоря, вышла из комнаты. Торби и мысли не допускал, что сможет есть после смерти папы, но теперь у него вновь разыгрался аппетит. Встреча с мамашей Шаум успокоила мальчика.

Хозяйка вернулась.

– Дожевывай и прячься. Ходят слухи, что полиция намерена обыскать каждый дом.

– Да? Тогда мне пора сматываться.

– Замолчи и делай то, что я говорю. Прячься.

– Куда?

– Сюда, – ответила она, указывая пальцем.

В углу у окна стоял пуфик, а рядом с ним размещался встроенный шкафчик. Главным его недостатком были размеры. Шириной он был с человеческое туловище, но высота его составляла лишь треть роста взрослого мужчины.

– Вряд ли я туда втиснусь.

– То же самое подумают и легавые. Давай быстрее, – она откинула крышку, вытащила барахло и приподняла заднюю стенку шкафчика. В стене открылось отверстие, ведущее в смежную комнату. – Суй туда ноги и не воображай, что ты первый, кто здесь прячется.

Торби влез в шкафчик и, просунув ноги в отверстие, лег на спину; опущенная крышка была в нескольких сантиметрах от его лица. Мамаша Шаум набросала сверху тряпья.

– Как ты там?

– Все в порядке. Матушка, а он и правда мертв?

Ее голос смягчился.

– Да, малыш. Это очень печально.

– Вы уверены?

– Поначалу я тоже сомневалась, зная старика. И решила прогуляться к пилонам, убедиться воочию. Это он. И знаешь, что я тебе скажу? У него на лице улыбка, будто бы он, как всегда, перехитрил их… Да так оно и есть. Они ох как не любят, когда человек не дожидается допроса. – Она опять вздохнула. – Если хочешь, можешь поплакать, но только тихо. Услышишь кого-нибудь – затаи дыхание.

Крышка захлопнулась. Торби боялся задохнуться, но через некоторое время понял, что в шкафчике были дыры для вентиляции. Воздуха не хватало, но дышать было можно. Он повернул голову, чтобы наваленная сверху одежда не давила на нос.

И, поплакав, заснул.

Его разбудили шаги и голоса, раздавшиеся очень вовремя: спросонья он едва не сел в своем укрытии. Крышка приподнялась и вновь захлопнулась, оглушив его; мужской голос произнес:

– В этой комнате пусто, сержант!

– Посмотрим! – Торби узнал голос Подди. – Ты забыл про чердак. Давай лестницу.

– Там ничего нет, – сказала мамаша Шаум. – Наверху ничего, кроме воздуха, сержант.

– Я же сказал «посмотрим».

И через несколько минут добавил:

– Дай-ка фонарик… Хм… вы правы, Шаум… Но он здесь был!

– Что?

– В том конце крыши выломана решетка… И следы в пыли. Я думаю, он пробрался через чердак, спустился в вашу спальню и убежал.

– Святые и черти! Ведь он мог убить меня в моей же постели! Так-то полиция нас бережет!

– Вы же не пострадали… И все-таки я посоветовал бы вам починить решетку, иначе у вас поселятся змеи и прочие их родственники, – он помолчал. – Мне думается, он хотел отсидеться где-нибудь в этом районе, но понял, что это опасно, и вернулся в развалины. Что ж, если так, мы, конечно же, выкурим его оттуда.

– Так вы полагаете, мне ничего не грозит?

– А зачем ему нужен такой куль с жиром!

– Какая грубость! А я как раз собиралась предложить вам промыть горло от пыли.

– Да? Ну что ж, идемте на кухню и обсудим это. Быть может, я не прав.

Торби услышал, как они уходят и уносят лестницу. Наконец он осмелился вздохнуть свободнее.

Вскоре мамаша Шаум вернулась и подняла крышку, ворча:

– Можешь размять ноги. Но будь готов сигануть обратно. Три пинты моего лучшего нектара! Тоже мне, полицейские!