Текст книги "Журнал «Если», 1992 № 02"

Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн

Соавторы: Клиффорд Дональд Саймак,Роберт Шекли,Филип Киндред Дик,Карен Андерсон,Павел Гуревич,Александр Рубцов,Александр Корженевский,Леонард Никишин,Александр Асмолов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

– Мне все это не нравится, – заявил я.

– Не знаю, что ты намерен делать, – сказала Сара, – а я предпочитаю сделать так, как они требуют. Не для того я искала его, чтобы отступить в конце пути.

– Кто говорил об отступлении? – раздраженно спросил я.

Сара прислонила винтовку к стене, расстегнула пояс, на котором висел подсумок с боеприпасами, и бросила его рядом с винтовкой.

– Пойдем, Свистун, – сказала она.

– Би-и-и! – подала сигнал табличка. – Многоногий? – зажглось на ней. – Он настоящее биологическое существо?

Свистун фыркнул от негодования.

– А ты что, считаешь меня незаконнорожденным?

– Би-и-и-п!

И снова надпись:

– Но тебя здесь больше одного!

– Меня – трое, – с достоинством прогудел Свистун. – Сейчас в своем втором образе. Превосходящий мое первое я, но еще недостаточный для перехода в третью степень.

– Би-и-и-п, – прозвенела табличка, изменив содержание надписи: – Прошу прощения, сэр, милости просим!

Сара пошла первой, и я не стал возражать. В конце концов, она затеяла этот спектакль и заплатила за музыку. Свистун семенил за ней мелкими шажками, а я замыкал процессию.

Мы спускались вниз по тропе, все более погружаясь в густую тень, которую отбрасывали возвышавшиеся по сторонам каменные стены. Так мы оказались на дне ущелья шириной не более трех футов. Затем ущелье и проходящая по нему тропа сделали неожиданный поворот, и на нас хлынул поток ослепительного света.

Мы вынырнули из ущелья и вступили в Землю Обетованную.

Это было место, перенесенное из Древней Греции, о которой я когда-то читал в школе. Наш учитель пытался привить нам любовь к истории и культуре планеты, ставшей колыбелью человечества. И хотя ни Земля сама по себе, ни обстоятельства возмужания и развития Человечества не вызывали во мне особых эмоций, я, помню, был поражен классической красотой и гармонией греческой философии. В то время она захватила меня именно как оставленное нам богатейшее наследие, которое может быть предметом гордости любой расы. Правда, затем я забыл о своих переживаниях, связанных с изучением античности, и не вспоминал о них многие годы. Но сейчас я увидел пейзаж, который в точности воскрешал картины, рисуемые в моем воображении много лет назад, когда я читал о Древней Элладе в учебнике.

Тропа теперь проходила по узкой, окруженной скалами долине, по дну которой бежала быстрая горная река. Она сверкала и переливалась золотом на солнце. Тропа вела вниз, иногда приближаясь к реке, иногда карабкаясь по серпантину на уступы скал, подходивших вплотную к потоку. И повсюду на этих обрывистых скалистых склонах, нависающих карнизами над долиной, сияли белоснежным мрамором (или другим материалом, казавшимся нам снизу мрамором) стены небольших дворцов, построенных по безупречным классическим канонам греческой архитектуры.

Даже солнце в этой долине казалось мне не просто солнцем, а солнцем той Греции, которая некогда жила в моих мечтах. Исчезла голубизна, затопившая плоскогорье, по которому мы поднимались к горам, исчезло пурпурное одеяние горных кряжей. Здесь, в долине, господствовал чистый и яркий солнечный свет, слепящая белизна, заливавшая сухую суровую землю.

Никто из нас не промолвил ни слова после того, как мы вышли из ущелья на этот древнегреческий солнцепек. Нам просто нечего было сказать.

Солнечный свет обрушивался на нас сверху, разбиваясь вдребезги о камни, дробясь и переливаясь в речной воде. Кроме шепота и бормотания горного потока ничто не нарушало тишины. Ничто не вторгалось в покой долины.

И тут мы увидели табличку с надписью крупными печатными латинскими буквами:

ЛОУРЕНС АРЛЕН НАЙТ

Конечно же, все, что происходило с нами, было каким-то безумием. Безумием было пересечь всю галактику только ради того, чтобы найти одного человека, – и действительно найти его. Безумием было дойти до истоков легенды. Но табличка с именем Лоуренса Арлена Найта была реальностью.

И теперь, когда я в растерянности стоял перед ней, мне оставалось тешить себя последней надеждой, что это – не жилище, а гробница, не дворец, а мавзолей.

– Сара, – позвал я, но она уже карабкалась вверх по тропинке, рыдая от счастья и облегчения, наконец-то дав волю чувствам после долгих недель поиска.

На крыльце этого сияющего белоснежного здания появился человек – старый, но все еще крепкий, с седой бородой, прямой спиной и уверенной походкой. Он был одет в белую тогу, и это не вызывало удивления. В подобной обстановке скорее любая другая одежда показалась бы неуместной.

– Сара! – закричал я.

Мы со Свистуном едва поспевали за ней. Она не слышала. Она просто не обращала на нас внимания.

И тут старик заговорил.

– Пришельцы! – провозгласил он, простирая вперед руку. – Мои соплеменники! Мог ли я мечтать, что мои глаза вновь увидят сородичей!

Сара протянула ему руки, и старик сжал их в своих ладонях. Они стояли и смотрели друг другу в глаза.

– Как же это было давно, – сказал старик. – Очень давно. Путь по тропе долог и труден, и никто не знает о нем. А вы, как вам удалось узнать?

– Сэр, – воскликнула Сара, задыхаясь после восхождения, – ведь вы, это вы – Лоуренс Арлен Найт?

– Да, конечно, – ответил старик. – Это я. А кого вы ожидали встретить?

– Ожидали встретить? – переспросила она. – Конечно же, вас. Но мы могли только надеяться.

– А эти добрые люди с вами?

– Капитан Майкл Росс, – представила меня Сара. – И Свистун, наш верный друг, которого мы встретили по пути сюда.

Найт поклонился Свистуну.

– Ваш покорный слуга, сэр, – сказал он.

Затем он протянул руку мне, сжав мою ладонь. Его рукопожатие было теплым и крепким.

– Капитан Росс, – сказал он, – добро пожаловать. Здесь есть место для вас, для всех вас. И для этой молодой леди, простите, я не знаю вашего имени.

– Сара Фостер, – подсказала Сара.

– Только подумать, – сказал он, – что я уже больше не буду одинок. Боже мой, как это удивительно: снова слышать звук человеческой речи, видеть лица людей. Как я без этого скучал! Здесь есть много других существ, сильных характером и с чудесной душой, но ни одно из них не может заменить общение с подобными себе.

– Как давно вы здесь? – спросил я, стараясь прикинуть, сколько же лет легенде об этом человеке.

– Когда человек проживает каждый день полностью и до конца, – ответил он, – и заканчивает его с мыслью о дне грядущем, считать время бессмысленно. Каждый день, каждая минута становятся частью вечности. Я размышлял об этом и теперь не уверен, существует ли реально такое явление, как время. Время в обыденном понимании – это абстрактная категория, грубый измерительный прибор, форма, изобретенная некоторыми видами цивилизаций, причем, отнюдь не всеми. Время в глобальном смысле теряется в беспредельной вечности, и нет нужды доискиваться до начала или конца, так как ни того, ни другого просто никогда не существовало. Разумеется, я спешу добавить, что можно отслаивать вечность…

Он продолжал и продолжал говорить, а я, стоя на ступенях под колоннами мраморного портика, озирал лежащую внизу долину и думал, свихнулся ли он от длительного одиночества, или он действительно был уверен в справедливости того, в чем пытался нас убедить. Правда, в этом чудесном месте, залитом ослепительным солнечным светом, запросто могло родиться представление о постоянстве и неизменности.

– Но я, впрочем, перескакиваю с одного на другое, – продолжал рассуждать старик. – Конечно, неразумно пытаться выложить все сразу. Прошу прощения за то, что держу вас на пороге. Будьте любезны, проходите.

Мы прошли через открытую дверь и оказались в тихом помещении. Здесь не было окон, но откуда то сверху, из отверстий в крыше струился мягкий солнечный свет; сделанные с бесподобным мастерством стулья и диван, письменный стол, элегантный чайный сервиз на маленьком столике в углу – все это удачно дополняло световой эффект.

– Пожалуйста, – пригласил он, – садитесь. Надеюсь, вы сможете уделить мне немного времени. (Ну вот, подумал я, а он еще говорил, что самого понятия времени не существует.) – Господи, – поправил он себя, – как глупо с моей стороны говорить об этом: конечно же, у вас есть время. Вы держите в своих ладонях все время вселенной. Если вы пришли сюда, то вам уже некуда больше торопиться, просто нет места, где бы вам еще захотелось побывать. Попав сюда, никто уже не пожелает уйти.

Все это звучало слишком уж елейно и гладко и до ужаса напоминало хорошо разыгранный спектакль, хотя все по-прежнему выглядело вполне правдоподобно: будто старый живущий в одиночестве человек вдруг дал волю давно распиравшим его словам, когда к нему домой нежданно нагрянули желанные гости. Но подспудно, где-то в глубине моего сознания зашевелилось тревожное ощущение искуственности всего происходящего, причем недоверие вызывал не только старик, но и сама окружавшая нас обстановка.

– Здесь, разумеется, хватит места и вам, – продолжал говорить старик. – Здесь всегда найдутся уголки, ждущие своих хозяев. Мало кому удается добраться сюда, но если уж добрался, то тебе всегда находится место. Через день-два я покажу вам окрестности, и мы заглянем к жителям долины. Это будут сугубо официальные представления, так как мы здесь привыкли строго соблюдать формальности. Но зато после этого уже не будет нужды совершать повторные визиты. Хотя некоторые из здешних обитателей, несомненно, понравятся вам и вы станете время от времени их навещать. Тут собралась элита – общество избранных, приглашенных со многих планет галактики…

– Что же представляет собой это место? – перебила его Сара. – Как вы узнали о нем?

– Что такое это место? – переспросил старик, приглушенно вздохнув. – Я никогда не размышлял над этим. Никогда не задумывался. Ни у кого не спрашивал.

– Вы хотите сказать, – спросил я, – что жили здесь все это время и никогда не задумывались, где находитесь?

Он посмотрел на меня с ужасом, словно я совершил неслыханное святотатство.

– Какой смысл в том, чтобы спрашивать об этом? – воскликнул он. – Какая нужда в пустых размышлениях? Неужели что-то изменится от того, будет это место иметь название или нет?

– Простите нас, – вмешалась Сара. – Мы здесь новички и не хотели вас обидеть.

Бесспорно, она поступила правильно, извинившись, но я, признаться, действительно хотел вывести его из равновесия и таким образом попытаться добиться объяснений.

– Вы говорили, что дни здесь полны смысла, – спросил я. – А чем же вы их конкретно заполняете? Как проводите время?

– Майк! – возмущенно воскликнула Сара.

– Я пишу, – с достоинством ответил Лоуренс Арлен Найт. – Каждый здесь делает то, что ему хочется. У него нет других мотивов, кроме желания получить удовольствие от того, что он занимается любимым делом. Он не испытывает материальной нужды, не зависит от общественного мнения. Он не работает за вознаграждение или ради славы. Здесь чувствуешь всю суетность и ничтожность этих побуждений, здесь верен только самому себе.

– И поэтому вы пишете?

– Да, пишу, – ответил Найт.

– О чем же?

– О том, о чем мне хочется писать. Я излагаю мысли, которые приходят мне в голову. Я стараюсь выразить их как можно более точно. Я шлифую их. Ищу точные слова и фразы. Я пытаюсь передавать посредством слова накопленный мною жизненный опыт. Стремлюсь понять, что я такое и почему я такой, какой есть.

– Это то, ради чего вы живете? – спросил я.

Он указал на деревянную шкатулку, стоящую на столике.

– Все, что мне необходимо – здесь, – ответил Найт. – Пусть это только начало. Намеченная мною работа займет много времени, но я от нее никогда не устаю. Нужно сделать вдесятеро больше, чтобы завершить ее, если это вообще возможно. Хотя об этом глупо говорить, так как в моем распоряжении неограниченное время. Некоторые из здешних обитателей увлекаются живописью, другие сочиняют музыку, третьи ее исполняют. Некоторые занимаются вещами, о которых я раньше не имел никакого представления. Один из моих соседей…

– Майк, – свистящим шепотом позвал меня Свистун.

– Тихо, – прервала его Сара.

– Ведь это трудно, – продолжал говорить Найт, – очень трудно понять, что здесь время неподвижно, и, если бы не смена дня и ночи, которая порождает обманчивую иллюзию его течения, было бы легко убедиться, что времени просто не существует.

Свистун громко прогудел: «Майк!»

Сара поднялась, одновременно с ней встал я, и пока я поднимался, все на глазах переменилось – и комната, и человек. Теперь я находился в лачуге с прогнившей крышей и грязным полом. Кругом стояли расшатанные стулья, а стол без одной ножки был прислонен одним краем к стене. На нем стоял деревянный ящик и лежала пачка бумаги.

– Это выше человеческого восприятия, – вещал Найт. – Это – за пределами человеческого воображения. Иногда мне кажется, что в древние времена кому-то каким-то непонятным образом удалось увидеть это место, уловить его суть, и тогда он назвал его Раем Небесным…

Найт был очень стар. Он был невыносимо старым и дряхлым, настоящий ходячий труп. Кожа обтягивала его скулы, обнажая желтые гнилые зубы. Через огромную прореху в его задубевшей от грязи одежде просвечивали ребра необычайно худого, как у изголодавшейся лошади, тела. Его руки были похожи на клешни. У него была нерасчесанная грязная и забрызганная слюной борода, а запавшие глаза источали рассеянный свет. Это были наполовину мертвые глаза, но все же не настолько старые, чтобы принадлежать такому древнему и иссохшему телу.

– Сара, – закричал я.

Но она стояла, словно завороженная, жадно внимая словам Найта, впитывая в себя все, что врала нам эта скрючившаяся в кресле дряхлая развалина.

Я сделал все быстро, почти автоматически. Я ударил ее кулаком в подбородок сильно и безжалостно, и тут же поймал ее, не дав ей осесть на пол. Перекинув ее бесчувственное тело через плечо, я заметил, что Найт тщетно пытается встать с кресла, и даже при этом его губы не переставали двигаться, а речь продолжала безостановочно литься.

– Что случилось, мой друг? – спросил он. – Разве я допустил какую-нибудь бестактность, обидев вас? Иногда бывает так непросто понять чужие вкусы и угодить другому человеку. Достаточно одного неловкого поступка, одного неосторожного слова…

Я повернулся, чтобы уйти, и тут заметил деревянный ящик на столе и, не задумываясь, схватил его.

Свистун с мольбой уговаривал меня: «Майк, не задерживайся, пожалуйста, обойдись без церемоний. Уходим как можно быстрее».

И мы ушли, не задерживаясь.

Мы пробежали весь путь назад без оглядки. Я оглянулся лишь однажды, когда мы уже дошли до края долины и готовы были нырнуть в теснину зажатого между отвесными скалами каньона, ведущего к воротам.

Сара пришла в себя и неистово колотила меня, но я крепко держал ее, прижимая одной рукой к плечу. В другой руке я тащил деревянный ящик, который схватил со стола Найта.

Мы выскочили из каньона. Роско и Пэйнт стояли на том же месте, где мы их оставили.

Я сбросил Сару на землю, не особенно церемонясь (признаться, ее тумаки мне уже порядком надоели). Она шлепнулась на мягкое место и так и осталась сидеть с красным от ярости лицом и горящими от гнева глазами. Ее рот раскрывался, как у выброшенной на берег рыбы, но негодование настолько переполняло ее, что с губ слетало лишь одно слово: «ты – ты – ты…» Вероятно, впервые в ее благополучной и безбедной жизни Саре пришлось испытать такое унижение.

Я стоял, глядя на нее сверху вниз, стараясь восстановить дыхание после сумасшедшей гонки по долине и каньону.

– Ты ударил меня! – выкрикнула Сара.

– Черт тебя подери, кто бы спорил! – прокричал я в ответ. – Ты же ведь ни черта не видела. Ты бы стала возмущаться, и мне ничего не оставалось делать, как отключить тебя.

Она поднялась на ноги и набросилась на меня с кулаками.

– Мы нашли Лоуренса Арлена Найта, – вопила Сара. – Мы нашли чудесное сказочное место. После всех наших мытарств мы наконец нашли то, что хотели, и вот…

И тут в разговор вмешался Свистун.

– Благородная леди, – сказал он. – Во всем случившемся виноват только я. Уловил реальность органами чувств своего третьего я и настроил Майка увидеть это. Не хватило сил на двоих. Пришлось выбирать. Настроил только Майка…

Теперь наступила очередь расплачиваться Свистуну.

– Ах ты, паршивая тварь! – заорала Сара и ударила беднягу ногой. Удар пришелся по бочкообразному туловищу и перевернул Свистуна вверх тормашками. Он лежал на спине, беспомощно перебирая крошечными конечностями, которые работали, как поршни двигателя, и отчаянно пытался вернуться в нормальное положение.

Сара уже стояла на коленях подле него.

– Свистунчик, бедненький, – причитала она. – Прости меня, пожалуйста. Я очень огорчена, честное слово. Мне очень стыдно, поверь мне.

Она поставила его на ноги и, повернув лицо к мне, сказала: «Майк! Боже мой, Майк! Что же с нами такое происходит?»

– Наваждение, – произнес я. – Я думаю, что это – единственно верное определение всего, что случилось.

– Добрейшая леди, – прогудел Свистун. – Не испытываю ни малейшей обиды, вполне понимаю, что рефлекс вашей ноги был закономерным.

– Все, что мы видели, было лишь иллюзией, – сказал я Саре. – Не было никаких мраморных дворцов – одни лишь грязные лачуги. И речка вовсе не была такой чистой и стремительной, как нам казалось, – просто замусоренная застойная лужа. И потом еще ужасный запах: от этой грязной помойной канавы так несло, что у меня перехватило дыхание. А Лоуренс Арлен Найт, если это действительно был он, оказался ходячим трупом, неизвестно только, какая черная магия удерживает его в этой жизни.

– Здесь нам места нет, – прогудел Свистун.

– Мы оказались нарушителями границы, вторглись в запретную зону, – сказал я. – Теперь для нас закрыта дорога в космос, так как никто не должен узнать о существовании этой планеты. Мы оказались в западне, гигантской мышеловке. Когда мы приблизились к планете, нас заманили сигналом маяка Мы увязались в погоню за легендой и оказались ее пленниками, угодив еще в одну ловушку – мышеловку в мышеловке.

– Но ведь Лоуренс Арлен Найт тем и занимался, что искал мифы в галактике.

– И тем же занялись мы, – заметил я. – То же делали те, чьи кости мы видели рассыпанными по ущелью. Некоторые хищные насекомые используют определенные запахи и ароматы для приманки добычи. И эти запахи способны распространяться очень далеко. Случается, что их заносит ветром на невероятно большие расстояния в самые укромные уголки. В нашем случае легенды и мифы заменяют запахи и ароматы…

– Но ведь этот человек в долине, – возмутилась Сара, – был так счастлив и доволен, полон жизни и творческих планов. Каждый его день проходил полноценно. Будь это Найт или кто-либо другой, но он достиг того, к чему стремился.

– Как ты думаешь, что проще, – спросил я, – задержать живое существо там, где ты хочешь, или сделать его счастливым там, куда оно попадет?

– Ты уверен в этом? – спросила Сара. – Ты действительно убежден, что видел именно то, о чем рассказал мне? Может быть, Свистун обвел тебя вокруг пальца.

– Вовсе и не думал никого обманывать, – с обидой прогудел Свистун. – Помог Майку увидеть все, как есть.

– Но, в конце концов, не все ли равно! – воскликнула она. – Ведь он счастлив. У него есть цель. Если жизнь наполнена смыслом и никакое время не может лишить ее этого смысла, потому что здесь нет самого времени…

– Ты хочешь сказать, что мы должны остаться?

Она кивнула.

– Он сказал, что здесь найдется место и для нас. Мы могли бы поселиться в долине. Мы могли бы…

– Сара, – оборвал я ее, – неужели ты действительно этого хочешь? Поселиться в стране воображаемого, поддельного счастья?

Она попыталась было что-то сказать… но промолчала.

– Черт возьми, ведь ты понимаешь, что все это чепуха! – сказал я. – На Земле ты имела прекрасный дом с самыми экзотическими охотничьими трофеями – целую коллекцию шкур и чучел. Славу великой амазонки галактики. Покорительницы самых зловещих чудовищ. На Земле ты была знаменита, вокруг тебя существовал романтический ореол. Но постепенно он стал меркнуть. Людям наскучили твои подвиги, их больше не интересовали твои приключения. И тогда, чтобы восстановить поблекший образ, ты решила сыграть в иную игру…

Она стремительно подошла ко мне, и ее рука, изящно изогнувшись, резко хлестнула меня по щеке.

Я улыбнулся.

– Ну вот, теперь мы квиты, – сказал я.

Мы повернули назад и пошли по той же тропе, которая привела нас в долину, пошли назад по огромному, отливающему голубизной нагорью, ограниченному стеной вздымающихся, но теперь уже за нашими спинами гор.

Я предполагал, что Сара будет противиться возвращению, не поверив моему рассказу. Да и почему она должна была верить? Единственной гарантией было мое честное слово, и оставалось только гадать, насколько оно для нее весомо. Ведь она не видела того, что открылось мне. И для нее долина продолжала оставаться изумительным райским уголком, наполненным музыкой сбегающего с гор бурного потока и залитым ослепительно ярким солнечным светом. И если она решится возвратиться в долину, все это предстанет перед ее глазами в прежнем волшебном обличье.

У нас не было никакого плана. Наш поход не имел конкретной цели. Разумеется, стремление достигнуть пустыни, которую мы пересекли на пути сюда, не могло считаться целью. Равно не привлекала нас и перспектива снова очутиться в белом городе.

В эту ночь, сидя вокруг костра, мы попытались определить наши перспективы.

Похоже, у нас не было надежды пробраться в корабль, запечатанный на космодроме в центре города. По крайней мере, две дюжины других кораблей находились в подобном состоянии, и за те годы, что они стояли на космодроме, прилетевшие на них существа, несомненно, прилагали все силы, чтобы проникнуть в них, но было ясно, что сделать это никому не удалось.

И потом, что же случилось с разумными существами, прилетевшими в этих кораблях? Мы уже знали, что произошло с людьми, чьи кости мы обнаружили в ущелье. Можно было предположить, что и кентавры являются деградировавшими потомками пришельцев с другой планеты, прибывших сюда столетия назад. Эта планета была достаточно велика, ее пригодная для проживания площадь значительно превышала земную, так что места для расселения целых орд заблудившихся путешественников вполне хватало.

– Кстати, – заметила Сара, – некоторые из пришельцев могли поселиться в долине. Ведь Найту же удалось там обосноваться.

Я кивнул, соглашаясь. Это была последняя ловушка. Если пришелец не погибал в городе, если оставался жив по пути к долине, он становился ее пленником. Однажды очутившись в ней, он уже не хотел ее покидать. Это была идеальная западня. Хотя совсем не обязательно, что все пришедшие в долину существа стремились попасть в нее по той же причине, что и Лоуренс Арлен Найт, и искали то же самое, что он или мы.

– Ты действительно убежден, – спросила Сара, – что видел то, о чем рассказывал мне?

– Честное слово, я уж не знаю, что мне нужно сделать, чтобы заставить тебя поверить, – ответил я. – Неужели ты полагаешь, что я все это придумал? Придумал специально, чтобы испортить тебе жизнь? Или ты считаешь, что я не способен чувствовать себя счастливым? Конечно, такой отпетый скептик и дегенерат, как я, чересчур толстокож для истинной радости…

– Да, конечно, – перебила меня Сара, – у тебя не было причин врать мне. Но почему все это видел ты один?

– Свистун тебе уже все объяснил, – устало сказал я. – Он мог заставить прозреть только одного из нас. И он остановил выбор на мне…

– Одна из частей моего существования принадлежит Майку, – сказал Свистун. – Одалживали друг другу свои жизни. Есть незримая связь. Его разум всегда со мной. Мы – почти одно целое.

– Одно, – торжественно забубнил Роско, – давно, равно, темно…

– Прекрати! – отозвался Пейнт. – Что за бессмыслица!!

– Мысль с лица, – невозмутимо ответил Роско.

– Самый умный из нас, – прогудел Свистун, – пытается нас чему-то научить.

– У него просто переплелись все извилины в мозгу, – сказал я, – вот и вся разгадка. Эти кентавры…

– Нет, Майк, – возразил Свистун, – он пытается найти с нами взаимопонимание.

Я повернулся и пристально посмотрел на Роско. Он стоял гордо и прямо, пламя костра замысловато отражалось на зеркальных гранях его металлического корпуса. Я припомнил, что еще в пустыне, когда мы упорно пытались от него чего-нибудь добиться и задавали бесчисленные вопросы, он указал нам правильный путь. Неужели он действительно что-то соображал? Найди он способ сформулировать свою мысль…

– Ты не можешь помочь? – обратился я к Свистуну. – Заглянуть в его металлическую душу и выведать, что он хочет сказать?

– Это выше моих сил, – вздохнул Свистун.

– Неужели до тебя не доходит, – раздраженно сказала мне Сара, – что все наши попытки найти выход из этого тупика обречены на провал? Мы не можем возвратиться на Землю. Мы останемся на этой планете навсегда.

– Есть одно средство, – заявил я.

– Я знаю, что ты имеешь в виду, – сказала Сара. – Другие миры. Вроде мира сплошных песчаных дюн и барханов. И ты думаешь, что таких миров сотни…

– И не исключено, что один из них нам подойдет.

Она покачала головой.

– Ты недооцениваешь существ, построивших город и посадивших деревья. Они знали, что делали. Каждый из этих миров будет таким же изолированным, как здешний. Все они были задуманы с определенной целью…

– Тебе никогда не приходило в голову, – ответил я, – что один из этих миров – родина тех парней, что построили город?

– Нет, не приходило, – сказала она. – Но что это меняет? Они просто раздавят тебя, как букашку.

– Тогда что же нам делать?

– Я могу возвратиться в долину, – сказала Сара. – Ведь я не видела того, что открылось тебе. Могу и не увидеть.

– Прекрасно! – воскликнул я. – Там ты будешь жить так, как мечтала.

– А собственно, какая разница? – заметила Сара. – Чем иллюзорная реальность лучше реальной иллюзии? Как, например, ты можешь доказать реальность происходящего с нами?

Конечно, на ее каверзный вопрос был такой же каверзный ответ. Еще никем не был придуман способ, чтобы доказать реальность самой реальности. Лоуренс Арлен Найт добровольно принял вымышленную жизнь, смирился с нереальностью долины, конструируя в своем воображении идеальное бытие и приближая его к реальности в меру своих сил и способностей. Но Найту было легко пойти на это, также, вероятно, как и другим обитателям долины, близким ему по складу ума, поскольку всем им было решительно все равно, в реальном или вымышленном мире они живут.

Я размышлял, какие фантастические побуждения, должно быть, приписал нам Найт, чтобы объяснить себе причины нашего стремительного бегства. Естественно, он старался придать нашему поступку такой смысл, который ни на йоту не возмутил бы его спокойствия, не внес бы ни малейшего диссонанса в гармонию его вымышленной жизни.

– Ну, ладно, Бог с тобой, – промолвил я, смирившись с бесполезностью своих доводов. – Но я не смогу вернуться.

Мы сидели молча у костра, высказав все, что думали, исчерпав все аргументы. Ее нельзя было переспорить. Оставалось надеяться, что утром здравый смысл возьмет верх, и мы найдем общий язык.

– Майк, – внезапно позвала она.

– Да, что такое?

– Если бы мы остались на Земле, наверное, у нас все вышло бы хорошо. Мы очень подходим друг другу. Мы смогли бы поладить.

Я жестко посмотрел на нее. На ее лице играли блики огня, и его выражение показалось мне неожиданно мягким.

– Забудь о том, что сказала, – грубо отрубил я. – Я установил для себя правило: никогда не заводить шашни с нанимателем.

Я ожидал, что она вскипит, но этого не произошло. Она проглотила мои слова, не моргнув глазом.

– Ты же ведь понимаешь, что я имела в виду совсем другое, – сказала она. – Ты знаешь, о чем я говорила. Все испортила эта проклятая экспедиция. Мы слишком много узнали друг о друге, слишком многое, чтобы не возненавидеть. Ты уж прости меня, Майк.

– А ты меня, – ответил я.

Утром она ушла.

Я накинулся на Свистуна.

– Ты ведь не спал! Ты видел, как она уходила. Ты мог разбудить меня!

– Зачем? – спросил он. – Какой смысл? Все равно бы не остановил.

– Я бы выколотил эту дурь из ее упрямой головы, – негодовал я.

– Нет, – настаивал Свистун. – Шла за своей судьбой. Ничья судьба не может стать судьбой другого. У Джорджа – своя судьба. У Тэкка – своя. У Сары тоже своя судьба. Моя судьба принадлежит только мне.

– К черту судьбу! – заорал я. – Посмотри, до чего она их всех довела. Джордж и Тэкк испарились, а теперь вот Сара. Я должен пойти и вытащить ее оттуда…

– Не надо вытаскивать, – протрубил Свистун, распухая от негодования. – Нельзя этого делать. Решила сама. Сказала мне, что уходит. Взяла с собой Пэйнта, чтобы доехать до места, а потом отошлет его обратно. Оставила винтовку и боеприпасы. Сказала, что они могут нам пригодиться. Потом объяснила, что у нее не хватит духу проститься с тобой. Плакала, когда уходила.

– Все, хватит, я иду за ней. А ты будешь ждать здесь.

– Мой друг, – сказал Свистун. – Мой друг, честное слово, очень сочувствую тебе, но уже слишком поздно и ждать больше нельзя.

– Перестань нести околесицу. О чем ты говоришь?

– Должен уйти от тебя сейчас, – сказал Свистун. – Больше не могу оставаться. Слишком долго был в своей второй сущности и должен переходить в третье состояние.

– Послушай, – сказал я, – ты ведь без устали говоришь о своих многочисленных сущностях еще со времени нашей первой встречи.

– Должен пройти три фазы, – торжественно заявил Свистун, – сначала первую, потом вторую, а затем третью.

– Постой-ка, вот оно что, – догадался я, – ты трансформируешься, как бабочка. От гусеницы к кокону, а затем уже превращаешься в бабочку…

– Ничего не знаю ни о каких бабочках.

– Но за свою жизнь ты ведь успеваешь побывать в трех состояниях?

– Вторая стадия должна была продолжаться несколько дольше, – с грустью промолвил Свистун, – если бы не пришлось на время перейти в третью сущность, чтобы ты мог разглядеть этого вашего Лоуренса Найта.

– Свистун, – сказал я, – мне очень жаль.

– Не стоит огорчаться, – ответил Свистун. – Третья сущность прекрасна. Великое счастье предвкушать ее наступление.

– Ну ладно, черт с тобой, – сказал я, – если так надо, то переходи в свое третье состояние. Я не обижаюсь.

– Мое третье «я» – за пределами этого мира, – прогудел Свистун. – Это не здесь. Это – во вне. Не знаю, как объяснить. Очень грустно, Майк. Жалко себя, жалко тебя. Очень жаль, что мы расстаемся. Ты дал мне свою жизнь, я дал тебе свою жизнь. Мы прошли вместе по трудному пути. Нам не нужно было слов, чтобы разговаривать. Охотно бы разделил свою третью жизнь с тобой, но это невозможно.

Я сделал шаг вперед и встал на колени. Мои руки потянулись к нему, а его короткие щупальца обвили их и сомкнулись в крепком пожатии. И в тот момент, когда мои руки и его конечности сомкнулись, я почувствовал, что такое друг. На какой-то момент я словно погрузился в бездну его существа, а в моем сознании замелькали мириады его мыслей, воспоминаний, надежд, зазвенели мелодии его мечтаний, открылись тайны его души, цель его жизни (хотя я не уверен, что действительно ее уловил), передо мной раскрылась невероятная, потрясающая и почти неподдающаяся постижению структура общества, в котором он жил, проявилась затейливая радужная гамма его фантастических нравов. В мой разум ворвался стремительный поток, наводнивший сознание бурлящим морем информации, чувств, ярости, счастья и восторга.