Текст книги "Перекрестки сумерек"

Автор книги: Роберт Джордан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 57 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

Почувствовав внутри себя пищу, желудок начал призывать хозяина поскорее покончить с ножкой и наброситься на то, что еще осталось в корзинке, но Перрин решительно закрыл крышку и постарался откусывать куропатку небольшими кусочками. Оставалась еще одна вещь, которую он мог выяснить самостоятельно.

– Что еще сказала Анноура? Насчет Масимы?

– Ничего, кроме того, что он опасен и я должна избегать его, словно я сама этого не знаю. Анноара не любит ни его самого, ни разговоров о нем. – После еще одного короткого колебания Бере-лейн спросила: – А что? – Первая Майена была привычна к интригам и умела слышать то, что не было сказано прямо.

Перрин откусил еще кусок, выгадывая несколько мгновений, пока жует и проглатывает. Он не былпривычен к интригам, однако видел их достаточно, чтобы уяснить, что говорить слишком много опасно. Но не менее опасно и сказать слишком мало, что бы ни думал Балвер по этому поводу.

– Анноура тайно встречалась с Масимой. И Масури тоже.

Застывшая улыбка не покинула лица Берелейн, но ее запах затопила тревога. Она начала поворачиваться в седле, словно хотела взглянуть через плечо на двух Айз Седай, но сдержала себя, облизнув губы кончиком языка.

– У Айз Седай на все есть свои причины, – вот и все, что Бере-лейн сказала. Интересно, она была встревожена тем, что ее советница встречается с Масимой, или тем, что Перрин знал об этом? А мо-жет_ Он ненавидел все эти ухищрения. Они только мешали тому, что действительно было важно. О Свет, он уже умудрился обглодать и вторую ножку! Надеясь, что Берелейн не заметит, он поспешно выбросил кости. Его желудок урчал, требуя еще.

Спутники Берелейн держались на расстоянии, но Айрам подъехал к Перрину и Берелейн довольно близко и всматривался в них, наклонившись вперед, сквозь тени и стволы деревьев. Хранительницы Мудрости стояли поодаль, переговариваясь между собой и, по-видимому, не замечая, что стоят по щиколотку в снегу и что холодный ветер хлопает свисающими концами их шалей. Время от времени то одна, то другая посматривали в сторону Перрина и Берелейн. Понятие приватности никогда не удерживало Хранительниц Мудрости от того, чтобы сунуть свой нос туда, куда они захотят. В этом они очень походили на Айз Седай. Масури и Анноура тоже наблюдали, хотя и старались держаться на расстоянии друг от друга. Пер-рин готов был прозакладывать что угодно, что, если бы не присутствие Хранительниц Мудрости, обе сестры использовали бы Единую Силу для того, чтобы подслушать их разговор. Разумеется, Хранительницы Мудрости тоже могли знать, как это делается, и они дали Масури разрешение на встречи с Масимой. Интересно, стали бы Айз Седай скрипеть зубами, если бы увидели, что Хранительницы Мудрости подслушивают с помощью Силы? Анноура, кажется, относилась к Хранительницам Мудрости с такой же настороженностью, как и Масури. О Свет, у него совершенно нет времени продираться сквозь эти хитросплетения! Однако ему приходиться жить среди них.

– По-моему, мы уже дали достаточно пищи болтливым языкам, – сказал Перрин. Хотя им и не требовалось большего, чем у них уже имелось. Зацепив ручки корзинки за переднюю луку, он пришпорил каблуками Ходока. Вряд ли просто съесть принесенную этой женщиной птицу будет с его стороны неверностью.

Берелейн тронулась следом не сразу, но Перрин еще не успел доехать до Айрама, когда она догнала его и поехала рядом.

– Я выясню, что там затеяла Анноура, – произнесла она решительно, глядя прямо перед собой. Ее глаза были жесткими. Пер-рин пожалел бы Анноуру, если бы сам не был готов вытрясти из нее ответ. Но, с другой стороны, Айз Седай редко нуждались в чьей-либо жалости, и они редко отвечали, если этого не хотели. В следующее мгновение Берелейн снова была сплошь улыбки и сама беззаботность, хотя запах решимости все еще витал вокруг нее, почти вытеснив страх. – Юный Айрам нарассказывал нам тут кучу всего насчет Губителя Душ, который посетил эти леса вместе с Дикой Охотой, лорд Перрин. Как вы думаете, неужели это правда? Помнится, что-то подобное мне как-то рассказывала моя нянька. – Ее голос был беззаботным, веселым и легкомысленным. Щеки Айрама побагровели, а несколько человек позади него рассмеялись.

Но они перестали смеяться, когда Перрин показал им отпечатки на выступающем из-под снега валуне.

Глава 7. Головоломка кузнеца

Когда смех оборвался, на лице Айрама показалась самодовольная ухмылка, от него совсем не пахло страхом, как раньше. Можно было подумать, что он уже и раньше видел такие следы и знал о них все, что только можно знать. Впрочем, никто не обращал внимания на его торжество или на что-то другое, кроме следов огромных собачьих лап, впечатавшихся в камень. Не помогли даже объяснения Перрина, что Гончие давно ушли. Разумеется, он не мог сказать им, как узнал об этом, однако никто не обратил на это внимание. Один из косых лучей утреннего солнца падал прямо на поверхность серого валуна, ясно освещая его. Ходок, похоже, начал привыкать к слабому запаху жженой серы – по крайней мере он лишь фыркал и прядал ушами, – но другие лошади шарахались от косо выпирающего камня. Никто из людей, кроме Перрина, не мог почувствовать запаха, и многие из них ворчали, заметив беспокойство своих лошадей, и взирали на камень со странными отметинами так, словно то была какая-то диковина, выставленная бродячим цирком.

Пухленькая служанка Берелейн взвизгнула, увидев следы, и покачнулась, словно собираясь упасть со своей толстобрюхой нервно приплясывающей кобылки, но Берелейн только отсутствующим тоном попросила Анноуру присмотреть за той и уставилась на отпечатки настолько невыразительным взглядом, словно она сама была Айз Седай. Ее руки, однако, крепко сжали поводья, так что тонкая красная кожа перчаток побледнела на костяшках пальцев. Бертайн Галленне, Лорд-Капитан ее Крылатой Гвардии, в красном шлеме с изображением крыльев и тремя тонкими малиновыми перьями, лично командовавший телохранителями Берелейн этим утром, заставил своего высокого вороного мерина приблизиться к камню, спрыгнул с седла в глубокий, по колено, снег и снял шлем, хмуро взирая на каменную глыбу единственным глазом. Пустую глазницу закрывал кусок красной кожи, удерживавшая его тесемка исчезала в длинных, до плеч, седоватых волосах. Судя по выражению его лица, командир не видел здесь ничего хорошего, но он всегда был готов к худшему. Перрин считал, что в бою это полезно.

Масури тоже спешилась, но не успела она оказаться на земле, как тут же замерла, держа повод своей серой в яблоках кобылы затянутой в перчатку рукой и нерешительно поглядывая на трех смуглолицых айилок. Некоторые из майенских солдат пробормотали что-то нелицеприятное по этому поводу, хотя они уже должны бы попривыкнуть. Анноура поглубже спрятала свое лицо под серым капюшоном, словно не желая смотреть на валун, и резко встряхнула служанку Берелейн; та изумленно выпучила на нее глаза. Масури, наоборот, ждала около своей кобылы с видимым терпением, которое портило лишь то, что она беспрерывно разглаживала свою красно-коричневую шелковую юбку, словно не отдавая себе отчета в том, что она делает. Хранительницы Мудрости молча обменялись взглядами, такими же лишенными выражения, как и у Сестер. По одну сторону от Неварин стояла Карелле, худощавая зеленоглазая женщина, а по другую сторону – Марлин, с сумеречно-голубыми глазами и выбивающимися из-под ее шали черными волосами, редко встречающимися у Айил. Все трое были весьма рослыми, не ниже иного мужчины, и ни одна из женщин по виду не была старше Перрина, разве что ненамного. Но их спокойная уверенность в себе говорила о том, что им больше лет, чем отражалось на их лицах. Если бы не длинные ожерелья и тяжелые браслеты из золота и резной кости, их плотные темные юбки и черные шали, почти полностью закрывавшие белые блузы, вполне могли бы принадлежать каким-нибудь селянкам, однако всем было ясно, кто здесь командует – они или Айз Седай. По правде говоря, иногда даже возникали сомнения относительно того, командуют здесь они или Перрин.

Наконец Неварин кивнула. И на лице ее показалась теплая одобрительная улыбка. Перрин ни разу еще не видел, чтобы она улыбалась. Это не значило, что Неварин ходила с хмурой миной, но она обычно выглядела так, словно искала, кого бы выбранить.

Дождавшись ее кивка, Масури передала поводья одному из солдат. Ее Стража нигде не было видно, и это, несомненно, являлось делом рук Хранительниц Мудрости. Обычно Роваир цеплялся за нее как репей. Приподняв свою юбку-штаны, она побрела прямо по снегу, который становился тем глубже, чем ближе она подходила к камню, и затем принялась водить руками поверх отпечатков, по-видимому направляя Силу, хотя не происходило ничего, что мог бы увидеть Перрин. Хранительницы Мудрости внимательно наблюдали за ней, но ведь они-то могли видеть плетения Масури. Анноура не выказывала никакого интереса к происходящему. Концы узких косичек Серой Сестры закачались, словно она встряхнула головой под капюшоном, и она направила своего коня в сторону от горничной, убравшись тем самым из поля зрения Хранительниц Мудрости, хотя это отдаляло ее также и от Берелейн, а ведь, несомненно, именно сейчас той мог понадобиться ее совет. Анноура в самом деле избегала Хранительниц Мудрости как только могла.

– Детские сказки оборачиваются явью, – пробормотал Галлен-не, отводя своего мерина подальше от камня и искоса поглядывая на Масури. Он почитал Айз Седай, однако немногие мужчины захотели бы находиться рядом с Айз Седай, когда она направляет. – Хотя чего удивляться, я всякого навидался с тех пор, как покинул Майен. – Сосредоточив все внимание на отпечатках, Масури, по всей видимости, не замечала его.

По рядам конников прокатилось волнение, словно они не могли до конца поверить в то, что видят, до тех пор, пока не получат от командира подтверждение; от некоторых резко запахло беспокойством и даже страхом, словно они ожидали, что Гончие Тьмы могут в любую минуту выпрыгнуть на них из тени. Перрин не мог различить в этой мешанине отдельные запахи, но прогорклая вонь их нервозности была слишком сильной, чтобы исходить всего лишь от нескольких людей.

Галленне, по-видимому, угадал то, что Перрин почуял носом; у него были свои недостатки, но он командовал солдатами уже давно. Повесив шлем на рукоять своего длинного меча, он ухмыльнулся. Повязка на глазу делала ухмылку несколько мрачноватой, он выглядел как человек, способный шутить перед лицом смерти и ожидавший того же от других.

– Если Черные Собачки будут нас догонять, мы посолим им уши, – объявил он громким бодрым голосом. – Ведь так с ними всегда поступают в сказках, разве нет? Только сыпани соли им на уши, и они исчезнут!

Некоторые из копейщиков засмеялись, но зловоние страха уменьшилось не очень сильно. Истории, рассказываемые у камелька, это одно, а те же истории, разгуливающие по земле во плоти, – совсем другое.

Галленне подъехал на своем вороном к Берелейн и положил руку в латной перчатке на холку ее гнедого. Он посмотрел на Перрина оценивающим взглядом, который тот спокойно вернул, делая вид, что не понял намека. Что бы ни хотел сказать Капитан, он мог сказать это в присутствии Перрина и Айрама. Галленне вздохнул.

– Они будут держать себя в руках, миледи, – тихо проговорил он, – однако, честно говоря, мы находимся в очень уязвимом положении: со всех сторон враги и продовольствие на исходе. Порождения Тени только усугубят ситуацию. Я служу вам и Майену, миледи, и при всем моем почтении к лорду Перрину, возможно, вы захотите внести изменения в свои планы.

Гнев опалил Перрина – этот человек собирался бросить Фэйли в беде! – но Берелейн заговорила прежде, чем он успел высказаться.

– Изменений не будет, лорд Галленне! – Иногда можно было позабыть, что она является правительницей, но сейчас в голосе Бе-релейн звучало величие, достойное самой королевы Андора. Выпрямившись в седле, которое под ней казалось троном, она говорила достаточно громко, чтобы окружающие слышали ее решение, и достаточно твердо, чтобы все, кто слышали его, поняли, что оно окончательное. – Если враги окружают нас со всех сторон, то идти вперед не более опасно, чем повернуть назад или свернуть в сторону. Но даже если бы вернуться обратно или свернуть в сторону было в десять раз безопаснее, я продолжала бы двигаться вперед. Я хочу увидеть леди Фэйли освобожденной, даже если для этого нам придется пробиваться сквозь тысячу Гончих Тьмы и еще через тысячу троллоков в придачу. Я поклялась в этом!

Рев одобрения был ей ответом; гвардейцы кричали и подкидывали копья в воздух, так что красные вымпелы плясали на ветру. Запах страха не исчез, но, судя по их возгласам, они были готовы скорее проложить себе путь сквозь любое полчище троллоков, чем уронить себя в глазах Берелейн. Ими командовал Галленне, но они испытывали горячую привязанность к своей правительнице, несмотря на ее репутацию в отношении мужчин. А возможно, как раз отчасти благодаря этому. Берелейн сумела удержать Тир, готовый поглотить Майен, натравливая одного человека, поддавшегося ее чарам, на другого. Со своей стороны Перрин едва удержался, чтобы не раскрыть рот от удивления. Она была столь же решительно настроена, как и говорила! Она пахларешимостью! Галленне склонил свою седую голову в неохотном согласии, и Берелейн наградила его коротким удовлетворенным кивком, прежде чем обратить свое внимание на хлопочущих у валуна Айз Седай.

Масури прекратила водить руками над камнем и теперь смотрела на отпечатки лап, в раздумье постукивая пальцем по губам. Она была симпатичной, хотя и не красивой, хотя возможно, все дело в свойственной Айз Седай безвозрастности, и ее грация и элегантность тоже, возможно, происходили из того, что она была Айз Се-дай. Часто бывало трудно отличить Сестру, рожденную на полунищей ферме, от Сестры, рожденной в роскошных покоях. Перрину доводилось видеть ее красной от гнева, вымотанной до предела и напряженной до крайности, однако, несмотря на тяжелое путешествие и жизнь в айильских палатках, ее темные волосы и одежда выглядели так, словно за ними ухаживала горничная. С таким же видом она могла стоять где-нибудь в библиотеке.

– Что ты обнаружила, Масури? – спросила Берелейн. – Ма-сури, ты не могла бы… Масури!

Последние слова прозвучали немного резко, и Масури вздрогнула, словно удивилась, обнаружив, что она не одна. Возможно, она даже испугалась; во многих отношениях она казалась скорее Зеленой, чем Коричневой, более сосредоточенной на действии, нежели на размышлении, склонной переходить прямо к делу и не терпящей неопределенности, однако Масури все же была способна погрузиться в то, что захватывало ее внимание. Сложив руки на животе, она открыла рот, но вместо того чтобы начать говорить, заколебалась и вопросительно взглянула на Хранительниц Мудрости.

– Давай, девочка, – нетерпеливо сказала Неварин, уперев руки в бедра и позвякивая браслетами. Она хмурилась, став более похожей на себя обычную; правда, и у двух других Хранительниц Мудрости вид был не слишком радостный. Три хмурых лица в ряд, словно три вороны на заборе. – Мы не просто разрешили тебе удовлетворить свое любопытство. Продолжай. Расскажи нам, что ты узнала.

Лицо Масури покраснело, но она немедленно заговорила, глядя на Берелейн. Она не любила, когда ее публично отчитывали, независимо от того, насколько окружающие были осведомлены о ее взаимоотношениях с Хранительницами Мудрости.

– О Гончих Тьмы известно сравнительно немного, но я предпринимала что-то вроде исследования на эту тему, не очень развернутого. За эти годы я пересекалась с путями семи стай, с пятью из них дважды, а с двумя другими трижды. – Краска начала сбегать с ее щек, и голос приобрел лекторские интонации. – Некоторые древние авторы утверждают, что существует всегосемь стай, другие говорят, что их девять или тринадцать, или приводят какое-либо другое число, по их мнению, имеющее особую значимость. Но на протяжении троллоковых войн, как писала Сорелана Альзаххан, «сотни стай псов Тени охотились в ночи», а еще раньше предположительно Ивонелл Бхаратия писала о «псах, рожденных от Тени, в числе, подобном числу кошмаров человечества». Впрочем, следует отметить, что сама Ивонелл может оказаться апокрифом. В любом случае… – она сделала жест, словно пыталась схватить в воздухе нужное слово. – Запах – это не то слово, привкус – тоже не совсем… подходит^ Ощущение каждой стаи уникально, и я могу с уверенностью сказать, что с этой стаей я прежде не встречалась, так что мы знаем, что число семь не верно. Однако, будь их девять, или тринадцать, или сколько-нибудь еще, сказки о Гончих Тьмы встречаются гораздо чаще, чем сами Гончие Тьмы, и их совсем мало так далеко к югу от Запустения. Вторая странность: в этой стае их было чуть ли не пятьдесят голов. Обычный предел для стаи – де-сять-двенадцать. Есть полезное правило: когда одна странность накладывается на другую, их стоит рассмотреть повнимательнее.

Масури остановилась, подняв палец, словно желая подчеркнуть сказанное, а затем кивнула, решив, что Берелейн все поняла, и снова сложила руки. Порыв ветра сдернул ее желтовато-коричневый плащ с одного плеча, но она, казалось, не заметила холода.

– След Гончих всегда несет отпечаток устремленности, но эта черта меняется в зависимости от многих факторов, и не все из них я могла бы перечислить. След, находящийся перед нами, имеет определенную примесь… Полагаю, это можно назвать нетерпением. Это слово, пожалуй, недостаточно сильно – с таким же успехом можно назвать удар кинжалом булавочным уколом, – но основной смысл передает. Я бы сказала, что их охота продолжается уже некоторое время и их жертва каким-то образом от них ускользает. Не важно, что о них рассказывают… Кстати, лорд Галленне, соль не причиняет Гончим Тьмы ни малейшего вреда. – По-видимому, Масхри все же не настолько погрузилась в размышления, как казалось. – Так вот, независимо от того, что о них рассказывают, они никогда не охотятся наугад, хотя убивают, если им подвернется возможность, и это не мешает их охоте. Для Гончих Тьмы – охота превыше всего. Их жертва всегда представляет интерес для Тени, хотя иногда мы не можем понять почему. Известно, что они иногда проходят мимо великих и могущественных людей ради того, чтобы убить жену фермера или какого-нибудь ремесленника, или входят в город или деревню и покидают их, никого не убив, хотя очевидно, что они проникли туда с какой-то целью. Моя первое предположение о причине, которая привела их сюда, должно быть отброшено, поскольку они двинулись дальше. – Ее взгляд скользнул по Перрину, так быстро, что он не был уверен, что кто-то еще заметил это. – Учитывая вышесказанное, я сильно сомневаюсь, что они вернутся. Ах да, забыла сказать, что они ушли около часа назад. Боюсь, что теперь действительно все.

Неварин и другие Хранительницы Мудрости одобрительно кивнули, когда Масури закончила, и немного краски вернулось на ее щеки; впрочем, краска быстро исчезла, когда она вновь надела маску безразличия, как настоящая Айз Седай. Легкое движение воздуха донесло до Перрина ее запах: она была удивлена и польщена, и расстроена тем, что польщена.

– Благодарю тебя, Масури Седай, – церемонно сказала Бере-лейн, слегка кланяясь в седле, на что Масури отвечала легким движением головы. – Ты принесла покой в наши умы.

И действительно, запах страха среди солдат начал понемногу улетучиваться, хотя Перрин расслышал, как Галленне вполголоса проворчал:

– Могла бы сразу сказать, а не разводить философию.

Но уши Перрина расслышали и кое-что еще за перестуком лошадиных копыт и спокойным радостным смехом людей. К югу от него прозвучала трель синегрудки, которую пока что, кроме него, никто не мог услышать, за которой тут же последовал постукивающий клич воробья-трескуна. Вот синегрудка издала трель еще раз, уже ближе, и снова сразу за ней застучал трескун; затем та же пара прозвучала снова, еще ближе. В Алтаре вполне могли водиться синегрудки и воробьи-трескуны, но Перрин знал, что у тех птиц, которых он сейчас сл ы-шит, за плечами длинные двуреченские луки. Синегрудка означала, что приближаются люди – причем в немалом количестве и, возможно, настроенные недружелюбно. Воробья-трескуна в Двуречье недаром называли «вор-воробей»: он тащил все что ни попадя, а особенно то, что ярко блестит, и это значит… Перрин провел большим пальцем по лезвию топора, но подождал следующей пары сигналов, прозвучавшей уже достаточно близко, чтобы и остальные могли их заметить.

– Слышите? – сказал он, оборачиваясь к югу, словно сам только что услышал. – Мои дозорные засекли Масиму. – Лица поднялись вверх, вслушиваясь, и несколько солдат кивнули, когда сигнал повторился, еще ближе к ним. – Он идет сюда.

Изрыгая проклятия, Галленне нахлобучил шлем на голову и взобрался в седло. Анноура подобрала повод, а Масури начала неуклюже пробираться к своей серой кобыле. Копейщики заерзали в седлах, от них начал исходить запах гнева, снова приправленный страхом. У Крылатой Гвардии числился за Масимой кровный долг, по их мнению, но вряд они сейчас пробовали бы вернуть его. Ведь их было лишь пятьдесят человек, а Масима никогда не ездил, не взяв с собой по меньшей мере сотню.

– Отступать не станем, – объявила Берелейн. Она глядела на юг, сурово нахмурившись. – Мы подождем его здесь.

Галленне открыл было рот, но снова закрыл его, ничего не возразив. Набрав в грудь воздуха, он начал выкрикивать команды, выстраивая своих гвардейцев. Это было не так-то просто сделать. Как ни далеко друг от друга стояли деревья, лес был плохим местом для копейщиков. Любая атака оказывалась рассредоточенной с самого начала, а проткнуть человека копьем не так-то просто, ведь он может нырнуть за ближайший ствол и выскочить оттуда позади тебя. Галленне пытался выстроить солдат перед Берелейн, между ней и приближающимися людьми, но она коротко взглянула на него, и одноглазый изменил свои распоряжения, выстроив копейщиков одной изогнутой шеренгой, огибающей большие деревья, но так чтобы Берелейн оказалась в центре. Одного солдата Галленне послал в лагерь, и тот умчался, низко склонившись в седле и выставив вперед копье, как для атаки, несясь во весь опор на полной скорости, несмотря на глубокий снег и неровную местность. Берелейн, заметив его, приподняла бровь, но ничего не сказала.

Анноура направила было свою карую кобылу к Берелейн, но остановилась, когда Масури позвала ее. Коричневая Сестра держала повод своей лошади, все еще стоя в глубоком снегу в окружении Хранительниц Мудрости, которые были настолько высокими, что рядом с ними она казалась подростком. Анноура замешкалась, но Масури вновь позвала ее, более резко, и Перрину показалось, что он услышал, как Анноура тяжело вздохнула, прежде чем подъехать к ним и спешиться. Что бы ни говорили ей айил-ки, понизив голос настолько, что Перрин не мог их расслышать, и сгрудившись перед Анноурой, наклонив головы вплотную к ней, тарабонке это явно не нравилось. Ее лицо оставалось скрытым под капюшоном, но тонкие косички качались все яростнее, когда она мотала головой, а под конец она резко повернулась и сунула ногу в стремя. Масури стояла спокойно, позволяя Хранительницам Мудрости сказать свое слово, но сейчас она положила руку на рукав Анноуры и что-то тихо проговорила, отчего плечи той опустились, а Хранительницы Мудрости одобрительно кивнули. Сдвинув капюшон так, что он упал ей на спину, Анноура подождала, пока Масури заберется на свою кобылу, а затем сама села в седло, и вскоре две Сестры бок о бок поехали к линии копейщиков, остановившись возле Берелейн, рядом с которой стоял Перрин, причем Хранительницы Мудрости протиснулись между ними. Углы большого рта Анноуры угрюмо опустились вниз, она нервно потирала большие пальцы.

– Что это вы задумали? – спросил Перрин, не пытаясь скрыть своей подозрительности. Возможно, Хранительницы Мудрости и позволяли Масури встречаться с Масимой, однако они продолжали утверждать, что хотели бы видеть этого человека мертвым. Айз Седай не могут использовать Единую Силу как оружие, если не находятся в опасности, но для Хранительниц Мудрости нет подобного запрета. Он подумал, уж не вступили ли они в соединение. Он знал о Единой Силе больше, чем ему хотелось, и достаточно – о Хранительницах Мудрости, чтобы быть уверенным: если они сформируют круг, контролировать его будет Неварин.

Анноура открыла рот, но Карелле коснулась ее руки, и она тут же захлопнула его, яростно взглянув на Масури. Коричневая Сестра поджала губы и слегка покачала головой, что, по-видимому, не успокоило Анноуру. Ее руки в перчатках сжали поводья так крепко, что те затряслись.

Неварин посмотрела на Перрина, стоявшего за Берелейн, так, словно прочла его мысли.

– Мы задумаливернуть тебя обратно в лагерь в целости и сохранности, Перрин Айбара, – резко сказала она, – тебя и Берелейн Паэрон. Мы задумалипозаботиться о том, чтобы сегодня, а также в последующие дни выжило как можно больше людей. У тебя есть возражения?

– Только не делайте ничего, пока я вам не скажу, – проговорил он. Подобный ответ мог значить что угодно. – Ничего не предпринимайте.

Неварин возмущенно покачала головой, а Карелле рассмеялась, словно он отпустил какую-то шутку. Никто из Хранительниц Мудрости, видимо, не считал, что тут требуется еще какой-то ответ. Им было приказано подчиняться Перрину, но их представления о подчинении совершенно не сочетались с его понятиями. Скорее у свиньи вырастут крылья, чем ему удастся получить от них более вразумительный ответ.

Перрин должен был положить этому конец. Любой ценой. Не важно, что там задумали Хранительницы Мудрости, но встретить Масиму так далеко от лагеря, когда тот скорее всего уже знает, кто выкрал его шончанскую бумагу, – это все равно что надеяться успеть отдернуть руку с наковальни прежде, чем опустится молот. Берелейн вела себя не лучше Хранительниц Мудрости, когда дело шло о подчинении приказам, но Перрин думал, что она послушается, если он отдаст распоряжение возвращаться в лагерь. Он на это надеялся, хотя ее запах говорил, что она уперлась крепко. Оставаться здесь – бессмысленный риск. Он был уверен, что сумеет убедить ее. Однако Перрин и сам не хотел бежать от этого человека. Одна часть его говорила, что он ведет себя как глупец. Но другая, большая часть кипела гневом, с которым он едва мог совладать. Айрам держался вплотную к нему, хмуря брови, но по крайней мере он пока еще не обнажил меча. Размахивать сейчас мечом значило кинуть раскаленный уголек в сенной амбар, а для сражения с Масимой время еще не пришло. Перрин положил руку на топор. Еще не пора.

Несмотря на косые лучи света, пронизывающие густые сплетения ветвей, лес стоял, окутанный сумрачной утренней тенью. Должно быть, здесь мрачно даже днем. Сначала Перрин услышал звуки – топот множества копыт, приглушенный снегом, тяжелое дыхание лошадей, которых понуждали двигаться быстрее, – а затем между деревьев появилась темная масса всадников, беспорядочная толпа, несущаяся почти галопом, несмотря на снег и пересеченную местность. Их было человек двести или триста. Одна из лошадей поскользнулась, коротко заржав, и упала, придавив собой всадника, но никто из остальных даже не замедлил движения, пока человек, ехавший впереди, не поднял руку в семидесяти или восьмидесяти шагах от Перина. Тогда они внезапно натянули поводья в облаке снежной пыли; покрытые пеной лошади под ними храпели и блестели от пота. Здесь и там среди всадников виднелись копья. У большинства всадников не было никаких доспехов или имелись только кираса или шлем, однако их седла были сплошь увешаны мечами, топорами и палицами. Лучи солнца высвечивали отдельные лица: хмурые лица с пустыми глазами, выглядевшие так, словно эти люди никогда в жизни не улыбались и никогда не улыбнутся впредь.

Перрину пришло в голову, что он сделал ошибку, не попытавшись переубедить Берелейн. Вот что случается, когда принимаешь решения в спешке и поддаешься гневу. Всем известно, что она часто выезжает по утрам, а Масима, разумеется, готов любой ценой вернуть свою шончанскую грамоту. Даже при поддержке Айз Седай и Хранительниц Мудрости битва в этом лесу обернется страшным кровопролитием, беспорядочной бойней, где мужчины – и женщины – будут умирать, даже не видя, кто их убил. Если не останется живых свидетелей, то всегда можно будет свалить на разбойников или на тех же Шайдо. Такое уже случалось прежде. А если даже кто-нибудь и выживет, с Масимы станется повесить пару дюжин собственных людей и объявить, что виновные наказаны. Однако, по всей видимости, для него почему-то важно, чтобы Перрин Айбара пока оставался в живых, и он явно не ожидал увидеть здесь Хранительниц Мудрости или вторую Айз Седай. Ненадежная опора, чтобы доверить ей жизни пятидесяти с лишним людей. Слишком ненадежная, чтобы доверить ей жизнь Фэйли. Перрин ослабил петлю, удерживавшую топор на его поясе. От Берелейн издали исходил запах уверенного спокойствия и твердой решимости. И никакого страха, как ни странно. Ни капельки. Запах Айрама доносил… возбуждение.

Две группы людей в молчании рассматривали друг друга, пока наконец Масима не тронулся вперед; за ним последовали всего лишь двое из его людей; причем вся троица откинула с голов капюшоны. Ни на одном из них не было шлема или каких-нибудь доспехов. Как и сам Масима, Ненгар и Барту б ыли шайнарцами, но, подобно ему, они сбрили свои шайнарцкие хохолки, и их бритые головы напоминали скальпы. Пришествие Дракона Возрожденного разрушило все обязательства, включая и те, что предписывали этим людям сражаться с Тенью на границах Запустения. И у того и у другого за спиной было по мечу, и еще по одному свисало с их седел, а у Барту – более низкорослого, чем остальные двое, – к седлу был приторочен еще и лук с колчаном. У Масимы не видно никакого оружия. Пророк Дракона Возрожденного не нуждался в нем. Перрин обрадовался, заметив, что Галленне присматривает за людьми Масимы, оставшимися позади, поскольку в Масиме было нечто притягивающее все взгляды. Возможно, люди просто знали, кто он такой, и этого было более чем достаточно.

Масима остановил своего поджарого гнедого в нескольких шагах от Перрина. Пророк был смуглым мрачным человеком среднего роста, на его щеке белел шрам от стрелы, на нем были коричневая суконная куртка и темный плащ, обтрепанный по краям. Маси-ма не заботился о том, как он выглядит, он вообще не заботился о себе. Глаза Ненгара и Барту за его спиной лихорадочно блестели, но глаза Масимы, глубоко посаженные, почти черные, горели, как угли в печи, словно ветер раздувал в них жар, а исходивший от него запах был нестройным, резко бьющим в нос запахом чистого безумия. Он проехал мимо Хранительниц Мудрости и Айз Седай с презрением, которого не потрудился скрыть. В его глазах Хранительницы Мудрости были еще хуже, чем Айз Седай; они не только святотатственно направляли Единую Силу, но к тому же были еще и айильскими дикарями – двойной грех. Крылатые Гвардейцы могли с таким же успехом оказаться просто тенями, лежащими между деревьями.