Текст книги "Новая весна"

Автор книги: Роберт Джордан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Морейн складывала салфетку, в которую была завернута еда, – и жалела, что кураги не оказалось немного побольше, – когда Суан вдруг вполголоса произнесла:

– О нет, только не это!

Морейн подняла голову, и сердце у нее ушло в пятки.

В лагерь въезжали две сестры, не спеша прокладывая себе путь между палатками и фургонами. В нынешних обстоятельствах женщины, одетые в шелка и разъезжающие при этом по сельской местности без сопровождения, могли быть только сестрами. Этих двоих сопровождал лишь один мужчина, смуглый человек в плаще – и этот плащ менял цвета, сливаясь с тем, что находилось позади его обладателя, так что всадник и его черный мерин будто бы растворялись в воздухе. Взгляд мужчины не задерживался подолгу на одном предмете; по сравнению с ним гвардейцы Башни выглядели полусонными комнатными собачками рядом с охотящимся леопардом. Плащ Стража – зрелище, которое не может остаться незамеченным, и вскоре по лагерю пробежал шопот, люди глазели и показывали на него пальцами. Кузнецы опустили молоты, и вновь воцарилась тишина.

Однако Морейн почувствовала пустоту в животе не просто из-за появления каких-то там сестер. Она узнала их лица под капюшонами плащей. Мейлин Арганья – ее отличали серебристо-седые волосы и выдающийся подбородок – была одной из наиболее уважаемых женщин в Башне. Говорили, что о Мейлин никто не может сказать ничего худого. Появись она здесь одна, Морейн не стала бы волноваться и минуты. Однако второй сестрой оказалась Элайда а’Ройхан. Свет, а она-то откуда взялась? Около трех лет назад Элайда стала советницей при королеве Андора. Время от времени, правда, она наезжала в Башню, чтобы посовещаться с Амерлин насчет событий в Андоре, но Суан и Морейн, к своему сожалению, узнавали о ее прибытии одними из первых.

Дождавшись, когда сестры приблизятся к ним, подруги присели в реверансе, и Суан тут же выпалила:

– Нам разрешено здесь находиться! – Даже Мейлин почувствовала бы раздражение, если бы начала распекать их, а потом обнаружила, что для выговора нет причины. Элайда же просто пришла бы в ярость, она терпеть не могла выглядеть глупо. – Престол Амерлин приказала нам...

– Мы уже знаем, – мягко прервала ее Мейлин. – Судя по тому как распространяются новости, подозреваю, что сейчас об этом уже знают даже кошки в Селейзине. – По ее тону нельзя было понять, согласна ли она с решением Тамры. На бесстрастном лице Мейлин никогда не отражалось ни малейшего намека на эмоции. Безмятежность плескалась в ее поразительно голубых глазах, словно вода в чашке. Затянутой в темную перчатку рукой она аккуратно поправила юбку для верховой езды, столь обильно украшенную белыми вставками, что казалась скорее белой с голубой каймой. Мейлин была одной из относительно немногочисленных Белых, у кого имелся Страж: чаще всего, целиком поглощенные вопросами разума и философии, они не видели в этом нужды. Морейн хотелось, чтобы Мейлин спешилась. Серый в яблоках мерин Мейлин был высок, и сама Белая сестра отличалась высоким ростом, не уступавшим росту большинству мужчин – по крайней мере большинству кайриэнских мужчин. Глядя на Мейлин, сидевшую в седле, Морейн боялась, что вывихнет шею.

– Удивлены, что видите меня? – поинтересовалась Элайда, обратив взор на Принятых сверху вниз с высоты своей тонконогой гнедой кобылы. Парчовое платье Элайды не было нежно-брусничным или бледно-красным – оно было ярко алым, словно его хозяйка на весь мир кричала, к какой Айя принадлежит. Плащ, подбитый черным мехом, был в точности того же оттенка. Такой цвет отлично подошел бы для фургона Лудильщика, – подумала Морейн. Элайда улыбалась, однако улыбка не могла смягчить суровых черт ее лица. Если бы не вечная суровость, ее можно было бы назвать красивой; но она была сурова во всем. – Я прибыла в Тар Валон еще до Айил. До сих пор я была занята, однако не беспокойтесь, я еще побеседую с вами обеими.

Морейн была уверена, что ниже пяток сердце уйти не может. Оказывается, она ошибалась. С громадным трудом она сдержала стон отчаяния.

Мейлин вздохнула:

– Ты уделяешь девочкам слишком много внимания, Элайда. Они начнут задаваться, если будут считать себя твоими любимицами. А может быть, уже начали?

Морейн обменялась с Суан пораженными взглядами. Любимицы? Козы, выставленные львам на съедение, – это да, но уж никак не любимицы.

Морейн казалось, что, получив шаль, Элайда перестала считаться с чьим-либо мнением, кроме Амерлин или Восседающих, однако сейчас она пробормотала, склонив голову:

– Как скажешь, Мейлин. Однако, вполне вероятно, что еще до конца года им предстоит испытание. Я полагаю, что они его пройдут, и полагаю, пройдут с легкостью. Ничего иного ни от одной из них я не жду. – Но даже этой фразе не хватало обычного напора Красной Сестры. Как правило, Элайда была упрямой, словно бык. Она нагоняла страх на любого, кто заступал ей дорогу.

Белая сестра слегка пожала плечами, словно бы давала понять, что этот вопрос не настолько важен, чтобы его стоило обсуждать дальше.

– У вас, дети мои, есть все, что нужно? Ну и хорошо. Должна сказать, что кое-кто из вас очень плохо подготовились. Сколько имен вам еще осталось здесь записать?

– Около пятидесяти, Мейлин Седай, – ответила ей Суан. – Может, немного больше.

Мейлин подняла голову, поглядела на солнце, которое уже начинало клониться к западу. Темные тучи, угрожавшие снегопадом, двигались к югу, оставляя за собой чистое небо.

– Что ж, в таком случае пишите побыстрее. Вы должны быть в Башне до темноты, вы ведь знаете.

– Скажите, во всех лагерях дело обстоит так? – спросила Морейн. – Мне казалось, что мужчины на войне должны бы думать в первую очередь о войне, а не... – она осеклась и покраснела.

– ...плодиться, как щука-серебрянка, – вполголоса закончила Суан. Морейн едва расслышала ее, однако после слов подруги от смущения покраснела еще больше. И зачем вообще ей вздумалось задавать подобный вопрос?

– Кайриэнцы, – вздохнула Мейлин. Ее голос звучал так, словно происходящее... забавляло ее! Однако продолжила она более серьезным тоном: – Когда мужчина знает, что завтра может погибнуть, он хочет оставить что-то после себя. Когда женщина знает, что ее мужчина завтра может погибнуть, она отчаянно хочет, чтобы он оставил ей частичку себя. Поэтому множество детей рождается во время войн. Это нелогично, ведь если мужчина – или женщина – действительно погибнут, тяготы и лишения неизбежны, однако человеческое сердце редко подчиняется законам логики.

Ответ Мейлин объяснил многое, но Морейн чувствовала себя так, словно ее лицом сунули в пекло. Есть вещи, которые делаются прилюдно и о которых можно говорить, и есть то, что совершается наедине и о чем определенно не говорят вслух. Девушка изо всех сил пыталась восстановить самообладание, мысленно проделывая упражнения, применявшиеся для обретения спокойствия. Она – река, заключенная в берега; она – берега, заключающие в себе реку. Она – цветочный бутон, раскрывающийся навстречу солнцу. Тот факт, что Элайда рассматривала их с Суан взглядом скульптора, стоящего перед статуей с молотком и резцом в руках и решающего, какую часть камня следует отбить, чтобы достичь желаемой формы, – совсем не помогал восстановить душевное равновесие.

– Да-да, Андро, – внезапно произнесла Мейлин, – еще минуту, и мы едем. – Она даже не обернулась к своему Стражу, однако тот кивнул, словно она ответила ему на вопрос. Худощавый, не выше своей Айз Седай, он выглядел юношей – до тех пор, пока не заглянешь ему в глаза.

Морейн поняла, что изумленно смотрит на них, забыв о своем замешательстве, и причиной тому был вовсе не немигающий взгляд Андро. Сестра и Страж, связанный узами с ней, могли ощущать эмоции и физическое самочувствие друг друга; каждый в точности знал, где находится другой, если они были поблизости друг от друга, а если их разделяло большое расстояние, каждый мог указать хотя бы направление, где искать второго. Но увиденное напоминало скорее чтение мыслей. Говорили, будто полноправные сестры способны и на такое. В конце концов, целому ряду вещей не учили до тех пор, пока ты не получишь шаль, – таким, например, как плетение для связывания узами Стража.

Мейлин посмотрела Морейн прямо в глаза.

– Нет, – тихо сказала Айз Седай. – Я не умею читать его мысли. – Морейн ощутила, как покалывает кожу головы, словно волосы норовили встать дыбом. Раз Мейлин так говорит, это должно быть правдой, однако... – Когда ты долго связана со своим Стражем, ты знаешь все его мысли, а он будет знать твои. Вопрос только в интерпретации.

Элайда фыркнула, хотя и довольно тихо. Единственные из всех Айя, Красные не имели Стражей. Большинство Красных, по-видимому, вообще не любило мужчин как таковых.

– Если рассудить логически, – проговорила Мейлин, переводя безмятежный взгляд на вторую сестру, – Красные нуждаются в Стражах больше, чем кто бы то ни было, за исключением разве что Зеленых, а возможно, даже больше, чем Зеленые. Но неважно. Айя сами выбирают, что им делать. – Она взяла поводья, обшитые бахромой. – Ты едешь, Элайда? Мы должны объехать как можно больше детей. Наверняка найдутся такие, кто потерял голову и без напоминания задержится дольше дозволенного срока. Не забудьте, дети мои: до темноты!

Морейн ожидала от Элайды какой-нибудь выходки или по меньшей мере гневной вспышки в глазах. Замечание относительно Стражей лежало на грани законов вежливости и запрета на вторжение в личную жизнь, – правил, определявших, что Айз Седай может сказать другой сестре, а что нет. Это были не столько законы, сколько обычаи, которые были крепче закона, и каждая из Принятых обязана была запечатлеть их в своей памяти. Удивительно, но Элайда лишь развернула свою гнедую и последовала за Белой сестрой.

Наблюдая, как сестры в сопровождении Андро покидают лагерь, Суан испустила вздох облегчения.

– Я боялась, что она останется надзирать за нами.

– Да, – согласилась Морейн. Нет необходимости пояснять, кого из женщин имела в виду Суан. Это было в самом характере Элайды – все, что они делали, должно соответствовать ее требованиям абсолютного совершенства. – Но почему она не осталась?

На это Суан не знала ответа, и в любом случае, у них не было времени на обсуждения. Увидев, что они с Морейн закончили трапезу, женщины вновь заняли свои места в очереди, и после визита Мейлин и Элайды они уже не были так уверены, что перед ними действительно Айз Седай. Твердого взгляда и сурового голоса было теперь недостаточно, чтобы пресечь пререкания. Суан приходилось при случае – а теперь такие случаи подворачивались достаточно часто – прибегать к крику. Она то и дело раздосадованно проводила рукой по волосам. Три раза Морейн пришлось пригрозить, что она вообще прекратит записывать имена, если женщина, ребенок которой со всей очевидностью был слишком большим, не выйдет из очереди. Она, быть может, вновь поддалась бы порыву сердца, если бы хоть одна из них напоминала Сусу, но все эти женщины на изголодавшихся не походили и выглядели, без всяких сомнений, не беднее прочих. Они просто оказались слишком жадными.

В довершение всего, когда перед столом оставалось еще более дюжины женщин, появился Стилер со шлемом на голове, держащий под уздцы своего коня. Другие солдаты шли немного позади, двое вели Стрелу и лошадь Суан.

– Пора ехать, – проговорил Стилер хриплым голосом. – Я ждал, сколько мог, но еще немного, и нам придется спешить изо всех сил, чтобы успеть в Башню к закату.

– Но послушайте, – запротестовала одна из женщин, – они же еще не записали наши имена! – Со стороны других послышалось гневное ворчание.

– Да вы только посмотрите на солнце, – ответила Стилеру Суан, ее голос звучал утомленно. Она и выглядела соответственно; волосы ее были растрепаны от постоянного взъерошивания. – У нас еще полно времени!

Морейн, последовав ее совету, посмотрела на солнце, висевшее над самым горизонтом, и поняла, что не разделяет уверенности подруги. До Башни шесть миль, причем последняя из них пролегает по улицам города, народу на которых на закате будет не меньше, чем сегодня с утра. Никаких оправданий от них не примут.

Хмурясь, Стилер открыл было рот, но внезапно прямо перед ним встала та самая женщина с обветренным лицом, которая подала девушкам вино. Рядом с ней оказалось шесть или семь других, тоже седоволосых или седеющих. Они окружили знаменщика, вынудив отступить.

– Оставь девочек в покое, – прокричала ему худощавая женщина. – Слышишь, что говорю?

Со всех сторон набежали еще женщины, и вскоре Стилера окружал уже добрый десяток, равно как и его гвардейцев. Половина женщин вопила и потрясала кулаками, в то время как остальные молчали, угрюмо хмурились и сжимали рукоятки кинжалов у себя за поясом. Молоты вновь перестали грохотать по наковальням; кузнецы пристально наблюдали за происходящим, взвешивая в руках свой инструмент. В лагере начали собираться кучками юноши, скорее мальчики, с горящими гневом глазами. Некотрые уже вытащили кинжалы. Свет, да они тут сейчас такое устроят!

– Пиши! – скомандовала Суан. – Надолго они его не задержат. Ваше имя? – спросила она у стоящей перед ней женщины.

И Морейн принялась писать. Женщины, ждавшие, пока она запишет их имена, по-видимому, были согласны с Суан. Споров больше не было. К этому времени все уже знали, какими будут вопросы, и выпаливали ответы, едва оказавшись перед столом. Некоторые из них так торопились, что Морейн приходилось просить их начать заново. Когда Стилер и его солдаты наконец пробились сквозь окружавших их женщин, приложив все усилия, чтобы обойтись без резких движений, из опасений, что сюда прибегут мужчины и юноши, пока еще остававшиеся в лагере, Морейн уже дула на последнюю строчку, чтобы высушить чернила, а Суан торопливо расчесывала волосы резным гребнем черного дерева.

Лицо знаменщика за стальной решеткой забрала было мрачно, но он только сказал:

– Теперь нам потребуется немного везения.

Он повел отряд из лагеря быстрой рысью, копыта лошадей разбрасывали комья снега. Суан так неуклюже подпрыгивала в седле, что он отрядил двух человек ехать по бокам от нее, чтобы предотвратить падение. Отчаянно цепляясь за луку седла, Суан кисло посмотрела на них, но не стала отсылать прочь. Морейн вспомнила, что Суан так и не попросила у нее мазь, а подруге мазь требовалась больше, чем когда-либо. Через полмили Стилер перевел коня на шаг, но такой темп держал только следующие полмили, а затем вновь пустил его рысью. Суан держалась в седле только благодаря присутствию двух солдат. Морейн хотела было запротестовать, но хватило одного взгляда на исполненное решимости лицо Суан – и еще одного взгляда на солнце, – чтобы она прикусила язык. Суан несколько дней станет дуться на нее, если Морейн привлечет всеобщее внимание к тому, насколько плохо подруга ездит верхом. И Суан никогда себе не простит, если из-за нее их вызовут в кабинет Мериан.

Стилер придерживался такого темпа весь обратный путь до города – рысью, затем шагом, опять рысью и опять шагом, и Морейн подозревала, что он продолжал бы так ехать и на улицах, не будь там столь людно. В такой толпе можно рассчитывать самое большее – на неторопливый шаг. Солнце уже сидело узкой красно-золотой горбушкой на городских стенах, когда они въехали во двор Западной Конюшни. Конюхи вышли, чтобы принять Стрелу и лошадь Суан; с ними появился молодой офицер с сердитой миной на лице, он хмуро взглянул на Стилера, ответив на его приветствие и приложив руку к груди.

– Вы последние, – буркнул он, словно подыскивая повод наброситься на любого, кто подвернется под руку. – С ними были какие-то проблемы?

Морейн, помогавшая стонущей Суан спешиться, затаила дыхание.

– Они вели себя тихо, как ягнята, – ответил Стилер, и она облегченно выдохнула. Спешившись, знаменщик повернулся к своим солдатам. – Лошади должны быть обтерты и упряжь смазана прежде, чем кто-то даже подумает об ужине. Ясно, почему я на тебя смотрю, Малвин?

Морейн спросила у молодого офицера, что им делать с планшетами. Он сердито глянул на нее, потом ответил:

– Оставьте как есть. Их заберут. – И он зашагал прочь так быстро, что плащ взметнулся позади.

– Почему он такой сердитый? – вслух спросила она.

Стилер поглядел на гвардейцев, ведущих своих животных к стойлам, и ответил вполголоса, так чтобы солдаты не услышали:

– Он хотел сражаться с Айил.

– А мы-то при чем, если этот глупец хотел быть героем? – резко заметила Суан. Она опиралась на Морейн, и та подозревала, что лишь ее рука, обхватывавшая талию подруги, помогала Суан держаться прямо. – Мне нужна горячая ванна и постель, и наплевать на ужин.

– Звучит заманчиво, – пробормотала Морейн. Не считая разве что той части, которая касалась ужина. Пожалуй, сейчас она съела бы целого барана!

Суан смогла идти самостоятельно, однако хромала и покачивалась, крепко стиснув зубы и, по-видимому, подавляя стоны. Тем не менее она не позволила Морейн понести ее сумку. Суан никогда не уступала боли. Она никогда ничему не уступала. Но когда девушки добрались до своей галереи в крыле Принятых, мысли о горячей воде исчезли. В коридоре их ждала Кэтрин.

– Как раз вовремя, – сказала она, кутаясь в свой плащ с семицветной каймой. – Я уж думала, что замерзну до смерти, пока вас дождусь. – У нее были резкие черты лица, густые волнистые черные волосы ниспадали до пояса, и язычок ее временами был весьма ядовит. По крайней мере когда она говорила с послушницами и другими Принятыми. С Айз Седай она была мягче масла – одни подобострастные улыбки. – Мериан хочет видеть тебя в своем кабинете, Морейн.

– Но почему она нас вызывает? – недоуменно спросила Суан. – Темнота-то еще не наступила!

– О, Мериан не всегда сообщает мне что и почему, Суан. И на этот раз ей нужна только Морейн, не ты. Ну что ж, я вам все передала и теперь вернусь к своему ужину и постели. Завтра с утра нам вновь этой ерундой заниматься, с самого рассвета. Кто бы мог подумать – я предпочла бы занятия в Башне верховой прогулке по окрестностям!

С этими словами Кэтрин поспешила удалиться. Суан, хмурясь, посмотрела ей вслед:

– Когда-нибудь она порежется собственным языком. Хочешь, я пойду с тобой, Морейн?

Морейн хотела этого больше всего на свете. Она не сделала ничего такого, во всяком случае в последнее время, однако вызов в кабинет Мериан не сулил ничего хорошего. Послушницы и Принятые часто сами приходили в ее кабинет, чтобы поплакать на плече у Мериан, когда тоска по дому или напряжение от учебы становились совсем невыносимыми. Но вызов – совершенно другое дело. Тем не менее она покачала головой и протянула Суан свои плащ и сумку.

– Баночка с мазью в сумке. Эта мазь очень хорошо помогает от потертостей.

Лицо ее подруги просветлело.

– Я все же могла бы пойти с тобой. С лечением можно и подождать.

– Да ты же едва ходишь! Не нужно. Чего бы ни хотела от меня Мериан, уверена, надолго я не задержусь. – Свет, она надеялась, что Мериан не обнаружила вдруг какую-то из их проказ, которую Морейн считала надежно скрытой! Но даже если и так, хотя бы Суан избежит наказания. В ее теперешнем состоянии такую неприятность она может не вынести.

Кабинет Наставницы Послушниц находился в другой части Башни, возле крыла послушниц, одним этажом ниже кабинета Амерлин; к нему вел широкий, выложенный красной и зеленой плиткой коридор с голубой дорожкой посередине. Перед гладкой, лишенной украшений дверью, обрамленной двумя яркими гобеленами, Морейн набрала в грудь воздуха, пригладила волосы, пожалев, что у нее не было времени воспользоваться щеткой, и недрогнувшей рукой дважды постучалась. Мериан всегда говорила подопечным, чтобы они не скреблись, как мыши за стенной панелью.

– Войдите, – раздался голос из кабинета.

Еще раз глубоко вдохнув, Морейн открыла дверь.

В отличие от кабинета Амерлин приемная Мериан была довольно маленькой и безыскусной – стены обшиты панелями темного дерева, мебель крепкая и по большей части безо всяких украшений. Морейн подозревала, что женщины, которые были Принятыми лет сто, а может, даже двести назад, узнали бы в этой комнате каждую деталь. Стоящий у двери узкий чайный столик с резными ножками, покрытыми незнакомым узором, вполне мог оказаться и еще древнее. На одной из стен висело зеркало, рама которого еще сохранила поблекшие кусочки позолоты. У стены напротив стоял небольшой шкафчик, на который Морейн избегала смотреть: в нем хранились ремень и розги, а также туфля, которая в некотором роде была еще хуже.

Вопреки обыкновению Мериан встретила Морейн стоя, а не сидя за письменным столом. Наставница была высока – макушка Морейн едва доставала до ее пухлого подбородка; волосы Айз Седай, в которых виднелось больше седины, чем черных прядей, были собраны в узел на затылке, а лишенные возраста черты почти совсем скрывало по-матерински ласковое выражение лица. Именно чуткое отношение было одной из причин, почему большинство молодых женщин, обучающихся в Башне, находили утешение, выплакиваясь на плече у Мериан, несмотря на то что она сама частенько заставляла их плакать. Наставница действительно была доброй, мягкой и понимающей до тех пор, пока не нарушались правила. Мериан обладала настоящим Даром выискивать то, что ты больше всего на свете хотела скрыть.

– Сядь, дитя мое, – серьезно сказала она.

Морейн настороженно уселась на стул перед письменным столом Мериан. Несомненно, у нее какие-то плохие новости. Но какие именно?

– Как ни прискорбно, дитя мое, но тебе нужно об этом сказать. Король Ламан был убит вчера вместе с двумя своими братьями. Помни, что мы все – нити в Узоре, и Колесо плетет так, как желает Колесо.

– Да осияет Свет их души, – формальной фразой ответила Морейн, – и да обретут они прибежище в руке Создателя до тех пор, пока не будут рождены вновь!

Брови Мериан взлетели вверх; несомненно, ее удивило то, что Принятая не разразилась слезами при известии, что в один день потеряла трех дядьев. Но Мериан не знала Ламана Дамодреда, человека холодного, сжигаемого честолюбием – единственным горячим чувством, доступным его ледяному сердцу. По мнению Морейн, он оставался неженатым лишь по той причине, что даже приманки в виде титула королевы Кайриэна было мало, чтобы хотя бы одна женщина согласилась выйти за него замуж. Морессин и Альдекайн были еще хуже; пыла у каждого из них хватило бы на десяток мужчин, но они расходовали его на гнев и жестокость. И на презрение к ее отцу за то, что тот был ученым и поэтому взял второй женой такую же, как и он сам, вместо того, чтобы посредством женитьбы добыть новые земли и связи Дому Дамодред. Морейн, конечно, будет молиться за их души, однако гораздо больше ее печалила участь Джака Винна, чем всех троих дядьев, вместе взятых.

– Это потрясение, – пробормотала Мериан. – Ты потрясена, но это пройдет. А потом, приходи ко мне, дитя мое. До тех пор тебе не нужно никуда ездить. Я доложу Амерлин.

Наставнице Послушниц принадлежало решающее слово во всем, что касалось послушниц и Принятых. Мериан, должно быть, вывело из себя то, что Тамра отправила их за пределы города, с ней не посоветовавшись.

– Спасибо, вы так добры ко мне, – быстро проговорила Морейн, – но прошу вас, не надо. Мне станет легче, если у меня будет какое-то дело, если я буду вместе с подругами. Если я завтра останусь здесь, то буду совсем одна.

Мериан посмотрела на нее с сомнением, но тем не менее промолвив еще несколько успокаивающих слов, в попытке облегчить боль, которую, по ее очевидному убеждению, Морейн скрывала, Наставница Послушниц отпустила девушку. Вернувшись к себе в комнату, Морейн обнаружила, что оба светильника зажжены, а в камине потрескивает пламя. Работа Суан, не иначе. Она подумала, не заглянуть ли ей к Суан, но к этому времени та, несомненно, уже крепко спала.

Морейн могла пойти поужинать – ужин должны подавать еще в течение по крайней мере часа, – но, отбросив все мысли о еде, она провела это время на коленях, молясь за души своих дядьев. Это была епитимья. Она не собиралась становиться одной из тех сестер, что накладывали на себя епитимью при каждом удобном случае – чтобы достигнуть равновесия в жизни, как они заявляли. Она считала подобное глупостью, выставляемой напоказ, – однако Морейн должна была почувствовать хоть что-то после гибели своих кровных родственников, какими бы ужасными людьми те ни были. Иначе было бы неправильно. Лишь когда, как она знала, в обеденных залах уже суетились служанки со швабрами, Морейн позволила себе подняться с пола, снять одежду и помыться, подогрев воду тоненькой струйкой Огня. Холодная вода была бы еще одной епитимьей, но всему есть свои пределы.

Погасив светильники, она сплела малого стража, чтобы ее сны не влияли на сны других. Такое вполне могло случиться с теми, кто умел направлять Силу: их соседи иногда обнаруживали, что смотрят чужие сны. Забравшись под одеяло, Морейн поняла, что действительно очень устала, и сразу уснула. К несчастью, вместе со сном пришли кошмары. Ей снился не кто-то из умерших дядьев и даже не Джак Винн. Нет, она видела младенца, лежащего на снегу на склоне Драконовой Горы. В угольно-черном небе сверкнула молния, а громом был его детский крик. Она видела юношу без лица, и в этом сне тоже сверкнула молния, которую он призвал с небес. Пылали города. Пылали целые страны. Дракон был Возрожден. Морейн проснулась в слезах.

Огонь в камине прогорел до кучки тлеющих углей. Вместо того чтобы подбросить еще дров и вернуться в постель, Морейн нагребла совком золы на угли, завернулась в одеяло и вышла из комнаты, в ночь. Она не была уверена, что сможет снова заснуть, но одно она знала точно: в одиночестве спать она не хочет.

Морейн не сомневалась, что Суан давно спит, но когда она проскользнула в комнату подруги, быстро закрыв за собой дверь, та негромко спросила:

– Морейн?

Несколько язычков пламени еще плясали в маленьком очаге, и в скудном свете Морейн разглядела, что подруга отвернула край одеяла.

Морейн не стала тратить время и тут же нырнула к ней.

– У тебя что, тоже кошмары?

– Да, – тихо ответила Суан. – Что они смогут сделать, Морейн? Даже если они найдут его, что они смогут сделать?

– Они могут привести его в Башню, – ответила Морейн, стараясь, чтобы в ее голосе прозвучало больше убежденности, чем она чувствовала. – Здесь он будет под защитой. – Она надеялась, что это так. Кроме Красных очень многие хотели бы видеть его мертвым или укрощенным, что бы там ни говорилось в Пророчествах. – И его здесь обучат. – Дракон Возрожденный должен получить образование. Он должен знать о политике больше, чем любая королева, о войне больше, чем любой полководец; об истории больше, чем любой ученый. Верин Седай говорила, что большинство ошибок правители допускают от незнания истории, из-за того, что они действуют, не ведая об ошибках, сделанных их предшественниками. – Его можно будет направлять. Ему можно будет подсказывать. – И что самое главное – проследить за тем, чтобы он принимал верные решения.

– Но Башня не сможет научить его направлять Силу, Морейн.

Вернее не скажешь. То, что делали мужчины, было... чем-то иным. Точно так же женщины отличаются от мужчин – так говорила Верин. Птица никогда не научит рыбу летать. Ему придется самому как-то научиться – и остаться в живых. Пророчества не говорили, что он выживет или избежит сумасшествия еще до Последней Битвы; в них утверждалось: чтобы была хоть какая-то надежда на победу, он должен быть при Тармон Гай’дон. Однако нужно верить. Нужно!

– Как ты думаешь, Суан, Тамре сегодня ночью тоже кошмары снятся?

Суан фыркнула.

– У Айз Седай нет кошмаров.

Однако они еще не были Айз Седай. Всю оставшуюся ночь ни одна из них не сомкнула глаз. Морейн не знала, что видела Суан, лежа в кровати и глядя в потолок, – она не могла заставить себя спросить, – но сама она видела ребенка, плачущего в снегу на склоне Драконовой Горы, и мужчину без лица, призывающего с неба молнии. Даже наяву ей никак не избавиться от этих кошмаров.