Текст книги "Золотое руно (ЛП)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

15

Я знал, о чём Аарон должен сейчас думать. Высокий уровень радиации. Огромный объём израсходованного горючего. Непонятные места в деле о Дианиной смерти. То, что Аарон погружается в эту загадку всё глубже, это постепенное истирание верёвки вины, на которой он собирался себя повесить, было для меня очевидно из его медицинской телеметрии, но в особенности из того факта, что он играл сейчас в паровозики. Он делал это, только когда хотел очистить мозг от всего наносного, сфокусировать его на одной-единственной проблеме.

Почему-то изрыгаемые его локомотивом клубы пара всегда появлялись первыми, за пару секунд до того, как проступят и обретут резкость очертания древних железных вагонов. Ароновы паровозики были голограммами реально существующих устройств, снятые им в музеях транспорта и отмасштабированные для соответствия программно сгенерированным рельсам, которые Аарон проложил по извилистому маршруту. Он отмечал трёхсотлетнюю годовщину первого локомотива в канадских прериях, посылая могучую «Графиню Дафферин» громыхать по равнинам Альберты. Паровоз с рёвом возникал на столе в гостиной, пыхтя, пробегал через всю комнату и исчезал в грубо вырубленном скальном тоннеле, магически появлявшемся в стене, потом делал круг по спальне и снова выезжал из ещё одного тоннеля, завершая круг по его тесному жилищу.

Мне от его паровозиков становилось немного не по себе – бесконечные петли, из которых не предусмотрено выхода – но он частенько играл в них часами. О чём он думал? Я был уверен, что он не сможет придумать ничего, что объясняло бы оба явления; ничего, кроме своей теории о необычайном пространственно-временном искривлении. Диана сожгла за девятнадцать минут бо́льшую часть топлива, всего раз запустив маршевые двигатели «Орфея». Доза радиации на два порядка бо́льшая, чем та, что она должна была получить, способная убить её сто раз подряд. Он мозговал сейчас над этим, я был уверен. Две загадки, но он искал единственной решение. Я надеялся, что он порежется о бритву Оккама.

Когда «Графиня» завершила свой третий круг по квартире, я заговорил:

– Расшифровка, которую ты заказывал, готова.

Аарон убрал руку с кнопки, которая заставляла поезд ехать. Пять вагонов со скрежетом остановились, затем растворились в воздухе. Мгновение спустя пропал и последний клуб пара.

– Распечатай, пожалуйста.

Встроенный в стену принтер секунду пожужжал, когда я загрузил документ в его буфер, а потом, одна за другой, из него выехали восемь тонких пластиковых страниц того типа, что отлично поддаются переработке. Собрав страницы, Аарон вернулся в своё любимое кресло, безобразный выкидыш пилотской кабины, и принялся изучать телеметрию операции по возвращению Дианы.

Я почти перестал наблюдать за тем, что он делает и занял себя другими вещами, а именно: разговором с Бев Хукс, программисткой, которая жила четырьмя уровнями ниже Аарона; небольшим препирательством с Йогингером Сингх-Самагом, картографом, который развлекался, придумывая разные тесты с целью доказать, что я не был «по-настоящему» – на этом слове он всегда делал этот дурацкий жест пальцами, изображая кавычки – разумным; обучением Гаро Алексаняна латыни, языку, который мертвее многих; понижением относительной влажности на ряде уровней с целью изобразить приход зимы, а также мониторингом потоков водорода и других материалов в таранной ловушке.

Однако моё внимание было снова привлечено в квартиру номер 1443, когда пульс Аарона скакнул. Собственно, это нельзя было назвать скачком, но я понизил триггер привлечения внимания на мониторе его телеметрии для компенсации его излишне стабильной физиологии. И всё же для него это была довольно бурная реакция.

– Что случилось? – спросил я, переключая урок латыни на один из параллельных процессоров и уменьшая временну́ю квоту, выделенную разговорам с Бев и Йогингером.

– Чёрт тебя дери, ЯЗОН, что это за дебильные шутки?

– Прошу прощения?

Он сжал кулак.

– Вот здесь, где ты пытаешься установить контакт с «Орфеем».

Я не мог понять, о чём он говорит.

– Там были сильные помехи.

– Но ты всё равно её вызывал: «Ди! Ди! Ди!»

– Это ведь её имя, верно?

– Ещё как верно, гадёныш. – Он поднял страницу к объективам моей спаренной камеры. Я навёл их на напечатанный на ней текст: «АРГО – ОРФЕЮ: Die! Die! Die! [12]12
  Непереводимая игра слов. Di – сокращение от полного имени Diana. Die – «умри».


[Закрыть]»

О чёрт – как я такое мог напечатать?

– Аарон, я… прости. Должно быть, ошибка в транскрипционной программе. Я вовсе не хотел…

Он хлопнул страницами по вельветовому подлокотнику креста и произнёс сквозь зубы:

– Похоже, не один я чувствую себя виноватым в смерти Дианы.

16

Идея о том, что в молодости и в старости человек является двумя разными личностями, безмерно интригует меня. Моя модель нейронной сети Аарона содержит воспоминания обо всей жизни этого человека вплоть до самого раннего детства. Некоторые из них глубоки, другие тривиальны, некоторые приятны, другие, как то, что я рассматриваю сейчас, трагичны. Но все эти воспоминания сформировали его характер, вылепили его личность. Чтобы понять его, я должен понять их. Запрос данных…

– Ты только посмотри на себя! Ну что мне с тобой делать? – Мама сердито смотрит на меня. Я сделал что-то не так, но что именно?

Я делаю то, что мне сказали – смотрю на себя. На мне беговые туфли – те, что продавались с бесплатным кодировочным кольцом [13]13
  Детская игрушка, кольцо, позволяющее кодировать текстовые сообщения методом простой подстановки букв.


[Закрыть]… Интересно, куда это кольцо потом девалось? Наверняка Джоэль его забрал, вот гонада… Что ещё? Серые носки. Или они синие, только запачкались? Ну и что? Одинаковые ведь. Шорты – тоже не те, в которых я хожу в школу. В этих мама мне разрешает гулять. Футболка? Та, на которой слепой ощупывает кастрюлю и спрашивает «Это ещё что за стряпня?». Подарок на день рожденья от Джоэля-гонады. Я никогда толком не понимал, что в этом такого смешного или почему мама сделала такое кислое лицо, когда я её надел. Но в любом случае это не может быть из-за футболки.

– Ну? – сказала она.

– Я не знаю. Что?

– Да ты же грязный, как чёртёнок! Весь в пыли. Под ногтями земля. И на коленки посмотри – они все ободраны.

У меня достаёт соображения, чтобы промолчать, но я думаю про себя: «Ну, мам, разумеется, они ободраны. Я упал на тротуар и… ладно, не будем о том, как я их ободрал, но в конце концов, если это не беспокоит меня, то почему ты-то должна беспокоиться?»

Она снова качает головой.

– Дядя Дэвид скоро придёт. Ты хочешь, чтобы он увидел тебя таким грязнулей?

– Неа, мам.

– Марш в свою комнату приводить себя в подобающий вид.

– Ладно.

Я кинулся вдоль по коридору к своей комнате, подскакивая как Марса-Ру во вчерашней передаче по «Нэшалгеграфик». Как обычно, ЛАР, наш домашний бог, попытался угадать момент моего подхода к двери, но мне всегда удавалось перехитрить это ведро с болтами. Последние несколько метров я пробежал быстро. ЛАР сдвинул дверь в сторону, но я остановился прямо перед ней. Глупая машина. Он удерживал дверь открытой одну, две, три секунды, потом закрыл её. Я дождался, пока она закроется и стукнул по ручноправлению.

Моя комната. Любимое место. Здесь всё так, как мне нравится. Хорошо бы ещё мама перестала меня заставлять убирать вещи на место. Я и так знаю, где они лежат. О, моя бейсбольная перчатка. Это ж сколько я её не видел. И мой мутант-киборг. Надеюсь, Джоэль-гонада с ним не играл – он всё время портит мои программы.

Значит, скоро приедет дядя Дэвид. Интересно, насколько скоро? Наверняка ведь я успею сыграть одну партию в «Ягуара джиу-джитсу»…

– Аарон! – мамин голос, отдающийся в коридоре гулким эхом. – Аарон, сынок. Ты там готов?

– Ага.

Я обшарил пол комнаты в поисках чего-нибудь, что можно бы было надеть. Синяя рубашка? Нет, она мне досталась от Джоэля-гонады, он из неё вырос. Может, вот эта жёлтая? Нет, какой-то гейский цвет. О, вот эта ничего. Коричная, как мама её называет. Звучит похоже на «кирпичная». И выглядит, как засохшая кровь. Круто.

Я стянул с себя футболку с кастрюлей и натянул на себя коричную. Штаны сойдут и эти, только землю с них отряхну.

Б-р-р-у-у-ммммм! Чах-чах-чах.Звук требующего регулировки флаера, заходящего на посадку на нашей лужайке перед домом. Я вскочил на кровать и выглянул в окно. Ух ты, у дяди Дэвида «форд-чемпион». Круто. Но ему нужно лучше за ним следить. Двигатели звучат паршиво.

– Аарон! – мамин голос разносится по комнатам. Почему ей это можно, но если я так заору, то мне влетит? – Аарон, иди поздоровайся с дядей Дэвидом.

Я решил сделать маме приятное и натянул пару чистых носков. Белыхносков. Чище, чем сейчас, выглядеть просто невозможно. Потом я развернулся и спиной вперёд пошёл к двери. Это всегда вводит ЛАРа в полный ступор. Я успел коснуться спиной дверной панели прежде, чем он сообразил, что я собираюсь выйти, а не войти. Дверь открылась со своим всегдашним звуком пускаемых ветров, и я вышел в коридор.

Дядя Дэвид – крупный мужчина, даже крупнее папы. У него густая чёрная борода, из носа и ушей торчат волосы. Я всегда считал, что отвратно до ужаса. Он стоял во входных дверях и был похож на медведя, которого мы с Джоэлем-гонадой видели прошлым летом в лесу на северной окраине города.

В данный момент руки дяди Дэвида охватывали мамину талию, а губы тянулись к ней для поцелуя. Я на мгновение придержал шаг. Мне не нравилось, что он её целует, особенно когда поблизости нет папы. Мама делила своё рабочее место в Университете Лэйкхед с миз Мак-Элрой, так что без труда могла устроить себе выходной. Папина смена в космопорту Тандер-Бей заканчивалась в 22:00. У Ханны было свидание с Кевином, а Джоэль-гонада вернётся поздно из-за тренировки по хоккею.

Дядя Дэвид наклонился и ко мне, чтобы поцеловать.

– Привет, малыш, – сказал он. Его борода проехала по моему лицу как шлифовальная доска, а в дыхании чувствовался запах перцовой мяты. Вот как можно иметь достаточно соображения, чтобы догадаться освежить дыхание, и при этом отращивать эти противные волосы в носу?

Мне не нравилось, как он целуется. Слишком много. Слишком долго. Слишком часто. Папа знал в этом меру. Один короткий чмок в щёку перед тем, как отправить меня спать.

– Мне ещё прилично возиться с ужином, – сказала мама. – Аарон, может, отведёшь дядю Аарона в свою комнату и покажешь ему своего киборга-мутанта?

Я закатил глаза так высоко, насколько сумел.

– Мама! Это мутант-киборг. Не киборг-мутант. – Да что она понимает!

Она посмотрела на дядю Дэвида и засмеялась.

– Как бы там ни было, оно стоило кучу денег. – Дядя Дэвид тоже засмеялся, и это меня разозлило.

– Пойдём? – сказал он мне и протянул руку.

Это ещё что такое? Он же не старый, не слепой или что-то в этом роде. Ему вряд ли нужна моя помощь, чтобы пересечь совершенно прямой холл. Ай, ну да ладно. Я взял его за руку. Она была влажная и липкая.

В этот раз я не пытался обдурить ЛАРа, но тупая железка всё равно тормозила и открывала двери медленно. Теперь она полагала, что я не собираюсь сразу входить в дверь. Давай ей каждый раз разные данные, и она будет пребывать в недоумении неделями.

Мы с дядей Дэвидом вошли в мою комнату. Я посмотрел на него. На секунду мне показалось, что он собирается что-то сказать, возможно, какую-нибудь ерунду про царящий здесь кавардак, но он промолчал, и я был ему за это благодарен. Вместо этого он подошёл к моему столу и сел на мой стул. Он явно был великоват для этого стула, и хотя тот мог выдержать и не такой вес – я много раз испытывал его на прочность, прыгая на нём – выглядел он при этом довольно глупо.

– Ну, давай поглядим на твоего киборга-мутанта.

– Мутанта-киборга, дядя Дэвид, – сказал я со вздохом. – Его зовут Мутант-киборг. – Блин, они специально это делают?

– Прости, ошибся.

Я осторожно пробрался между разбросанными по полу вещами, чтобы отыскать Мутанта. Он был около тридцати сантиметров в высоту. Голова его представляла собой маленький цилиндрический голотанк, в котором можно было вывесить любое лицо по желанию. Хотя в комплекте с ним шло множество крутых лиц, включая лицо с глазным яблоком, свисающим на жгуте оптических волокон, я попросил папу сфотать меня и чаще всего включал свое изображение. Я сдвинул переключатель, и из цилиндра на меня уставилось моё собственное лиц.

– Вот, – сказал я, передавая Мутанта дяде. – Осторожно. Он довольно тяжёлый.

Дядя Дэвид взял Мутанта-Киборга.

– Впечатляющая игрушка, – сказал он.

Игрушка?Он что, не знает, что Мутант-киборг – это целое новое измерение в развлекательной индустрии? Взрослые вообще ничего не понимают. Но всё равно, не нужно забывать о правилах приличия.

– Спасибо, дядя Дэвид.

– Что она умеет делать?

О, время для показухи!

– Давайте я вам продемонстрирую. – Я произнёс это длинное слово настолько непринуждённо, насколько смог. И протянул руку за Мутантом.

– Нет, – сказал дядя Дэвид. – Лучше иди сюда. – Он протянул ко мне свои медвежьи лапищи и усадил меня к себе на колени. Мне девять лет вообще-то. Он что, не знает, что я уже слишком большой, чтобы сидеть на коленках? А-а, пускай.

Я чувствовал спиной, как его округлый живот поднимается и опускается в такт дыханию, и чувствовал мятный запах этого дыхания. Какое слово мама говорила про тот апельсиновый мусс в сахаре? Приторный?Так вот, его мятное дыхание было приторным.

– Так вот, – сказал я, – он включается здесь, вот этим слайдером. Нет, не нажимайте; он уже включён. После этого он исполняет команды, которые вы ему подаёте голосом.

– Например?

Я откашлялся и произнёс Командным Голосом:

– Мутант-киборг, поднять руки. – Мутантовы руки поднялись над головой, бицепсы вздуты от встроенных киборговстких приспособлений. Правая рука дяди Дэвида задела меня по бедру, открытому, потому что на мне по-прежнему были надеты шорты. Мне стало немного не по себе. – Мутант-киборг, огонь лазерами. – От ладоней его рук через комнату протянулись голубые лазерные лучи. Конечно, каждый знает, что лазерный луч увидеть нельзя, если только в воздухе нет пыли или тумана – я не знал, как Мутанту удаётся сделать их видимыми. Надо будет как-нибудь разобрать его и посмотреть.

Рука дяди Дэвида скользнула вверх по моему бедру. Я немного поёрзал, надеясь отодвинуться от неё, но не получилось.

– Мутант-киборг, – сказал я, – летать! – Я отпустил его, и он повис в воздухе перед нами. Внезапно дядя Дэвид повернул меня и запустил руку мне в штаны, прямо к моему…

– Нет… – сказал я.

– Тс-с-с, – ответил дядя Дэвид. – Тс-с-с. Это будет наш маленький секрет. – Он продолжал трогать меня в течение нескольких минут, его живот подпрыгивал всё чаще и чаще. Наконец, он меня отпустил.

– А теперь послушай дядю Дэвида, малыш. Держи это в секрете, хорошо? Пусть это останется между нами. Что бы там ни было, никогда не говори об этом маме. Ей будет очень плохо, если ты ей это расскажешь.

– Я…

– Слушай меня. Если ты расскажешь, то сделаешь маме очень и очень плохо. Пообещай мне хранить это в тайне.

Мне хотелось свернуться в клубок, спрятаться.

– Я обещаю.

Раздался стук в дверь – ЛАР в соответствии с дурацкими правилами приличия не позволял никому врываться без стука.

– Аарон, сынок, – произнёс голос мамы из-за двери, – я могу войти?

Дэвид немедленно снял меня со своих колен и поставил на пол.

– Входи, – сказал я, и ЛАР сдвинул дверь в сторону.

– Как вы тут? – спросила мама, широко улыбаясь.

– Прекрасно, – быстро ответил Дэвид. – Просто замечательно. – Он указал на Мутанта-киборга, по-прежнему висящего в воздухе. – У Аарона тут потрясающая игрушка.

– Мам, – сказал я, – я хочу принять ванну.

Она внимательно осмотрела меня, уперев руки в боки.

– Ну, тебе она, несомненно, необходима, хотя я не помню, чтобы ты раньше сам это замечал. – Она подняла взгляд к потолку. – ЛАР, приготовь Аарону ванну.

Густой ровный голос ЛАРа ответил немедленно:

– Будет исполнено.

Я побежал через коридор в ванную комнату и не стал даже дожидаться, пока наполнится ванна. Я залез в неё и стал тереть и скрести, тереть и скрести.

17

Главный календарный дисплей Центральный пост управления

Дата на борту: четверг, 9 октября 2177

Дата на Земле: пятница, 30 апреля 2179

Дней в пути: 742 ▲

Дней до цели: 2226 ▼

Обратный отсчёт был частью космического путешествия со времён запуска первого спутника 220 лет назад. Однако мало какого обратного отчёта ждали с таким предвкушением, как того, что должен был начаться сейчас. Ещё реже его цифры собирался повторять вслух такой большой процент населения. Формально отсчёт вёл главный инженер Чан, который, несмотря на внутреннюю сумятицу, внешне оставался весел и невозмутим; однако поскольку он просто читал цифры с моего дисплея, то реальным дирижёром всего этого праздника был, конечно же, я.

– Дамы и господа, – произнёс Чан в один из моих микрофонов, – сегодня, в 742-й день полёта мы отмечаем важную веху нашего долгого и трудного путешествия. Менее чем через две минуты завершится его первая четверть. Одновременно с этим начнётся плановая проверка и обслуживание термоядерного двигателя нашего корабля, которые будут выполняться в течение всего дня. Вам всем рассказали, чего ждать, так что я не стану утомлять вас повторениями, да? Так что я просто попрошу вас: будьте осторожны… и получайте удовольствие. – Он взглянул вправо на трёхметровые светящиеся голографические цифры, которые я проецировал рядом с его пюпитром. – Когда останется последняя минута, приглашаю вас всех присоединиться ко мне в ведении обратного отсчёта.

Камера Коммуникационной Сети «Арго» была направлена на Чана; две другие обозревали собравшуюся толпу. Я мог снять репортаж не хуже, но людям хотелось сделать всё самим.

Чан поднял свою гигантскую правую верхнюю руку, когда дисплей показал 1:04. Через четыре секунды он её опустил и проревел:

– Шестьдесят секунд.

Висящие в воздухе цифры, однако, показывали 1:00, так что примерно половина собравшихся заорала «Одна минута», тогда как другая подхватила слова Чана. Раздались смешки и хихиканье, но к отметке в пятьдесят семь секунд толпа сумела синхронизироваться. Здесь были все, кроме дюжины инженеров Чана; на травяной лужайке главного жилого уровня находились 10021 человек. Они все знали, что их ждёт, и поэтому стояли. На многих были наколенники и налокотники из вспененной резины. Некоторые ещё более предусмотрительные натуры надели каски.

Они все кричали вместе с Чаном, большинство на английском, рабочем языке на борту «Арго», но многие на своих родных языках: алгонкинском, греческом, иврите, итальянском, китайском, курдском, русском, суахили, украинском, урду, французском, эсперанто, японском, и на десятке других.

– Пятьдесят шесть, – произносили голоса, громкие и радостные. – Пятьдесят пять. Пятьдесят четыре.

Корабль предоставлял массу возможностей для разнообразного времяпровождения, равно как научно-исследовательские, учебные и библиотечные ресурсы, равных которым не было нигде. Мы ожидали, что это путешествие, наиболее протяжённое как по расстоянию, так и по длительности из всех, предпринятых человечеством, будет интересным и содержательным. В конце концов, корабль был роскошен; люди могли посвящать свое время любым интересующим их занятиям; здесь не было забот о пропитании, о международном положении, об экологической деградации. И всё же, несмотря на всё это, оказалось, что они отчаянно скучают и не находят себе места. Они ненавидели пребывание взаперти и терпеть не могли это казавшееся бесконечным путешествие.

У меня подобных проблем не было. Для меня эти два года были плодотворными и восхитительными. У меня была цель, была работа. Вероятно, в этом и было дело. Вероятно, как раз это отсутствие цели, отсутствие порученной им работы и делало этих людей несчастными. Может, мы ошиблись, отбирая тех, кто превосходил ожидания? Они должны были наслаждаться этим праздным временем. Когда мы прилетим на Колхиду, работы у них будет больше, чем можно вообразить.

– Тридцать восемь. Тридцать семь. Тридцать шесть.

И всё-таки я думаю, что имело смысл устроить этот однодневный праздник. В конце концов, мы минуем важную веху. Однако у меня настроение было не праздничным. Для меня эта веха означала выполнение значительной части порученного мне дела. Время жизни этого корабля, этой, по выражению И-Шинь Чана, летающей гробницы, измерялось весьма небольшим числом лет, и моя полезность, моя цель были неразрывно связаны с этим кораблём. Возможно, во мне пропадёт нужда, когда эта миссия будет завершена. От таких мыслей меня охватывало неприятное чувство. Была ли то печаль в том же самом смысле, какой люди вкладывают в это слово, я никогда не узнаю наверняка. Но чувство было очень острое, если я правильно понимаю смысл этого выражения. Энтузиазма по поводу приближения конца моей полезности я точно не испытывал.

Устарел.

Глупый глагол. Ещё более глупая эпитафия.

– Девятнадцать. Восемнадцать. Семнадцать.

Сработали предупреждения на каналах телеметрии многих из присутствующих в толпе людей: возбуждение отражалось на их жизненных показателях. Я передвинул предельные значения немного вверх, чтобы отключить сигналы. Они все слишком молоды и слишком здоровы, чтобы получить инфаркт от одного только перевозбуждения. Даже те, кто входил в Комитет Элли Смит, эти предатели, эти потенциальные мятежники, призывавшие к прекращению полёта, даже они поддались всеобщему возбуждению, хотя, возможно, в меньшей степени, чем остальные.

– Двенадцать. Одиннадцать. Десять.

Хор голосов становился громче, взволнованнее. Сердца бились быстрее. Амплитуды ЭЭГ увеличивались. Температура тела повышалась. Я начинал понимать выражение «напряжение стало почти осязаемым». Толпа отсчитывала уже последние десять секунд – смачно, страстно, с душой.

– Девять. Восемь. Семь.

Опубликованный план экспедиции изначально предусматривал, что это событие будет устроено без оповещения команды. Я должен был просто вырубить двигатели, но скомпенсировать потерю создаваемой тягой псевдотяжести с помощью корабельной антигравитационной системы, как я делал в течение тех месяцев, когда «Арго» находился на околоземной орбите. Однако мэр Горлов понял, что люди хотят праздника, чего-нибудь, чего можно ждать и чему радоваться. Вместо компенсирования он попросил меня полностью отключить систему искусственной гравитации на борту корабля, оставив лишь ту, что создавалась тягой двигателя.

– Шесть. Пять. Четыре.

Через несколько секунд я выключу двигатели. Наше магнитное поле, тщательно сфокусированное с применением тех же технологий, которыми воспользовался Аарон, чтобы втянуть Диану и «Орфей» обратно на борт, продолжит защищать находящихся внутри корабля людей – не говоря уж о тонкой электронике – от дождя радиоактивных частиц, сквозь который мы движемся, от потока оголённых атомных ядер, питающего наш таранный двигатель Бассарда.

– Три! Два! Один!

У моих маленьких роботов уйдёт бо́льшая часть дня на чистку оборудования таранной ловушки, реакторной камеры и конусов выходных сопел. Как только двигатель будет заглушен, солнцеподобное сияние нашего выхлопа пропадёт, и трёхкилометровый корпус «Арго» будет освещаться лишь опоясывающей его звёздной радугой. Каждый из металлов, покрывающий различные части корабля – бронза водородной воронки, серебро центральной шахты, медь реакторной зоны – будет по-разному отражать её свет.

– НОЛЬ!

Я начал глушить термоядерный двигатель – потихоньку, мягко, ровно. Наша скорость оставалась постоянной – на несколько процентов ниже скорости света – однако наше ускорение упало до нуля так же быстро, как в душе человека любовь может смениться ненавистью. Как только ускорение пропало, создаваемая им кажущаяся гравитация ослабла и иссякла.

Некоторые нетерпеливые личности начали подпрыгивать сразу, как только счётчик дошёл до нуля. Их первые прыжки были разочарованием – это было очевидно из выражения их лиц и из их телеметрии. Но каждый следующий прыжок возносил их выше и выше, а цепкие пальцы гравитации возвращали их обратно всё медленнее и медленнее, пока, наконец, подпрыгнув, они не продолжали подниматься вверх и вверх, пока не стукались о выгнутый потолок на восьмиметровой высоте.

Более спокойные типы дождались, пока не почувствуют невесомость, и лишь тогда, лишь немного согнув пальцы ног, поднимались в воздух. Кое-кто из них застревал между полом и потолком, не в силах ни до чего дотянуться. Однако это их, похоже, не особо беспокоило – они хохотали, как дети, растопыривая в воздухе конечности; заблаговременно принятые препараты против космической болезни устраняли все неприятные ощущения, иногда возникающие при попадании в невесомость.

Кое-кто пользовался аэрозольными баллончиками для передвижения по обширному помещению. Они кувыркались в воздухе, глядя на крыши жилых блоков внизу, многие – впервые в жизни наблюдая тщательно продуманную геометрию травянистых участков и причудливо искривлённых пешеходных дорожек.

Другие сцеплялись друг с другом в цепи и так носились по небу, распевая хором.

Празднество длилось несколько часов; люди становились всё смелее в отсутствие гравитации, исполняя акробатические трюки и сложные трёхмерные танцы. Даже те, у кого был опыт пребывания в невесомости, похоже, наслаждались происходящим благодаря обширным пространствам «Арго» – большая редкость на большинстве людских космических кораблей. Многим нравилось отталкиваться от стены изо всех сил и улетать на сто или больше метров, пока сопротивление воздуха их не останавливало. Довольно быстро, особенно среди мужчин, это развлечение превратилось в соревнование, кто сможет улететь дальше с одного толчка.

В скором времени пары стали разлетаться по дальним углам, чтобы исследовать возможности, которые даёт невесомость в плане секса. Большинство были разочарованы – от привычных толкательных движений партнёры имели тенденцию разлетаться – однако некоторые отыскали способы и, судя по их медицинской телеметрии, великолепно проводили время.

Аарон и Кирстен присоединились к веселью, хотя Кирстен пришлось однажды отвлечься, чтобы вправить вывихнутое плечо одному из летунов, слишком сильно приложившемуся о потолок. Возможность подобных инцидентов была предусмотрена, так что она отсутствовала лишь тридцать семь минут. Когда она вернулась, то повисла в воздухе лицом к Аарону, переплетя с ним пальцы. Она смотрела в его многоцветные глаза, ища и удивляясь. Он казался веселее, чем был в последнее время, но она, похоже, заметила что-то, чего я заметить не мог, и не сделала никаких попыток к сексуальной близости. Так они парили вдвоём, молча, довольно долгое время.