Текст книги "Город клинков"
Автор книги: Роберт Беннетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
– Но… но почему Чудри-то ее искала? – удивляется Мулагеш. – Какое отношение могила имеет… ну, ко всему этому?
– Кто знает? Она, похоже, сошла с ума. Это прямое доказательство ее безумия, – и Сигню показывает на папку с рисунками.
– А отчего она сошла с ума?
Сигню выдыхает сигаретный дым через нос.
– Это место… думаю, оно как-то влияет на тех, кто слаб разумом. Люди здесь меняются. Из Мирграда правили миром, но именно Вуртья поспособствовала установлению мирового господства. Если бы не адепты Вуртьи, Божественная империя просто развалилась бы. И хотя от Вуртьястана мало что осталось, я думаю… я думаю, что камни и холмы его помнят.
Возможно, так все и есть, думает Мулагеш, однако Чудри явно не относилась к числу людей с неустойчивой психикой. Она не раз сталкивалась с агентами министерства, и это были железные, крепче гробового гвоздя люди. Правда, они удачно маскировались среди окружающих… Но что точно – они проходили спецподготовку, умели пытать и допрашивать. А судя по досье Чудри, она была прямее стрелы. Такого солдата захотел бы иметь под своим командованием любой офицер.
Но какая связь у могилы с изначальной миссией Чудри – тинадескитом?
Впрочем, очевидно какая: металл добывают из-под земли, могилы тоже находятся под землей… А что, если захоронение как-то повлияло на тинадескит? Или даже вовсе вызвало его к жизни? И хотя это очевидный ответ, все равно непонятно: как копать шахту и не заметить, что роешься в древней могиле? И кто не заметил? Сайпурская армия, которая делает стойку на любой знак присутствия божественного – и делает, надо сказать, не зря.
И все-таки… чем эта могила сумела заинтересовать Чудри? Ну да, она могла быть божественного происхождения, но разве все чудесные свойства не утратились разом, когда Вуртья получила пулю в лицо во время Ночи Красных Песков? Нет, в прежние времена она могла чем-нибудь удивить, но сейчас-то могила – просто демонова дырка в земле?
– Неужели один агент стоит стольких усилий?
– В смысле?
– В смысле она просто одна из агентов. У министерства их сотни, если не тысячи. И что, она стоит того, чтобы вызвать сюда генерала на ее поиски?
Мулагеш захлопывает папку.
– Мы искали служителей, и она согласилась. Мы попросили ее поехать на край света, и она согласилась. Мы попросили ее рискнуть жизнью ради нас – и она согласилась. Мне плевать, сколько агентов у министерства. Она того стоит.
Сигню удивленно поднимает брови. Можно подумать, она не знала, какой это болезненный вопрос.
– Бисвал сказал, что в вас стрелял снайпер из местных, – произносит Мулагеш.
– А, да. Было дело.
– Вы говорите об этом так равнодушно…
– Он меня подстриг, – сообщает Сигню и дотрагивается до своего хвостика. – Я повернула голову в крайне неудачный для него момент, и пуля срезала волосы на дюйм или два. Моя охрана изрешетила халупу, в которой он находился. Впрочем, там находился еще и курятник. Кругом перья летали – то еще зрелище.
– И оно того стоило? Вы чуть не погибли. Гавань – она того стоит?
Сигню кивает: да, мол. Стоит.
– Есть ли у вас другие вопросы, генерал?
Мулагеш чуть было не говорит «нет», и тут ее осеняет:
– Вы, похоже, много знаете о божественном. Во всяком случае здесь.
– Странно было бы, если бы я не знала.
– Потому что вы вуртьястанка, да? Во всяком случае, приемная дочь племени. А кстати, у какого племени вы жили?
Сигню состраивает такую гримасу, словно Мулагеш спрашивает ее о чем-то крайне неприличном.
– А что такого? Я же не насчет вашей сексуальной ориентации поинтересовалась или чего-то в этом роде?
– Во имя всех морей… Грубее вопроса вам не задать!
– Так с кем вы жили? С горцами? Или с береговыми племенами?
Сигню меряет ее гневным взглядом:
– Мы жили у Язло. У горцев. Они нас приняли в племя.
Так. Что там ей аптекарь такое говорил?
– С очень традиционным укладом, нет?
– Очень традиционным.
– Давайте-ка освежим вашу память. Если у кого-то есть розмарин, сосновые иглы, сушеные черви, могильная земля, сушеная лягушачья икра и порошок из человеческих костей… какой божественный ритуал этот кто-то может провести?
Сигню надолго задумывается. Неужели откажется отвечать? Но нет:
– Думаю, лягушачья икра все объясняет. Это реагенты для совершения ритуала «Окно на Белые Берега».
– Чего?
– Белые Берега – это и есть собственно Город Клинков. С помощью ритуала туда открывается окно, и можно заглянуть в Город Клинков и посоветоваться с покойными друзьями или родственниками.
– А как его провести?
– Если память меня не подводит, все компоненты нужно положить в дерюжный мешок, завязать его сухими водорослями и поджечь. Но ритуал уже не работает – как и все остальные чудеса Вуртьи. Я видела, как пытались такое провернуть и не вышло. Почему вы спрашиваете? Какое отношение это имеет к делу?
Вот оно что. Надар тогда говорила в лаборатории: кто-то из рабочих заметил, что в одной из штолен кто-то что-то жег… И выглядело это, словно кто-то сложил костерок из трав. Или листьев. Растений, в общем. И ткани. Что-то в этом роде.
Мулагеш медленно втягивает в себя воздух.
Чудри спускалась в шахту, где добывали тинадескит. И провела там этот ритуал.
Но все равно остается вопрос: зачем? Чего сама Чудри ждала от ритуала в шахте? Ведь она знала: он точно не сработает! И если чудеса Вуртьи больше не происходят, значит, созданное ею посмертие тоже не существует. И – и это очень серьезный вопрос – как Чудри сумела проникнуть на охраняемый объект?
Тинадескит обнаруживается в халупе во многих милях от шахты. Причем на месте преступления, о котором Чудри что-то знала. А теперь выясняется, что она и в шахты сумела пробраться…
Да уж, оказывается, Сумитра Чудри была той еще темной лошадкой…
– С вами все в порядке, генерал? – спрашивает Сигню.
– Нет, – хрипло отвечает Мулагеш. – Совсем не в порядке.
* * *
Следующие четыре дня работа движется все медленнее и наконец вовсе останавливается. Мулагеш перечитывает все бумаги, оставшиеся от Чудри, всю ее переписку с Галадешем. В основном это запросы на документы и рекомендации. Она вытаскивает шифровальную книгу и прогоняет через нее все тексты Чудри, которые ей попали в руки. Никаких результатов. Впрочем, а чего ей еще ожидать: все эти письма министерство получило, и там наверняка сделали то же самое, что делает она теперь.
А вот интересно, если бы она была агентом, не заметила бы она потайных кодов на полях страниц? И разве не знала бы, как пробраться в шахту незамеченной? А кто его разберет… Она же что угодно, только не агент. Она просто потрепанный жизнью солдат, который каждый раз упирается лбом в стенку.
Четыре дня Мулагеш проводит в гавани, наблюдая за работой служащих ЮДК. Сначала это было просто праздное времяпровождение, чтобы убить время, плюс она хотела увидеть, как Сигню и сотрудники безопасности отреагировали на сообщение о возможной угрозе подрыва. Но чем больше она смотрит, тем более убеждается, что она такое уже видела – на боевой подготовке, когда командир неравномерно распределил силы.
Она тут же распознала наиболее уязвимые точки: это ангар с топливом, который приводит в движение всю стройку; плюс еще три сборочных цеха, куда то и дело с утра до поздней ночи кто-то заезжает: грузовики, погрузчики и так далее. Что там производится, она не знает – что-то для кранов и кораблей, наверное, – но если случится диверсия, стройка если не встанет совсем, то уж точно не сможет работать в прежнем темпе.
Однако около этих объектов она видит всего лишь несколько новых охранников. Их только четверо или пятеро: трое стоят у ворот и еще двое досматривают технику. Это вообще несерьезно.
Охранники сосредоточены в основном у испытательно-сборочного цеха, который находится с другой стороны гавани, вдали от собственно стройки. Мулагеш проводит два дня, с утра до вечера наблюдая за тем, как дюжина новых охранников – все бандитского вида дрейлинги с винташами на плече – занимают места вдоль рельсов, которые ведут в цех. С ними постоянно находится зам по безопасности Сигню – Лем злобно посматривает по сторонам, не убирая руку от оружия.
Вечером пятого дня, перед тем как отправиться на встречу с предводителями племен вместе с Бисвалом, Мулагеш проникает на стройку и прячется там среди сложенных поддонов. Работники ЮДК видели ее вместе с Сигню, так что большинство спокойно переносит ее присутствие. Однако одно дело – быть вместе с инженером и другое – следить за дверью в цех из прижатой к глазу подзорной трубы.
Проходит несколько часов. Ничего нового. А тут появляется Сигню с планшетом в руке. Лем тут же выступает ей навстречу. Они перекидываются парой слов. Сигню нервным жестом отбрасывает сигарету, останавливается перед дверью и что-то просматривает на планшете. Какая бледная и осунувшаяся, словно отравилась чем…
Да нет. Она… встревожена. Да что там – она в ужасе…
Сигню разворачивается и кивает охраннику, стоящему у двери в сборочный цех. Тот быстро отдает ей честь – как интересно-то, ведь это же гражданский объект – и на что-то нажимает в своей будке.
В двери, должно быть, какой-то механизм – она медленно открывается. Похоже на дверь в банковское хранилище… А за порогом ее…
Вторая дверь. Очень похожая на первую.
Сигню заходит внутрь и смотрит, как медленно-медленно закрывается первая дверь. И только когда та уже почти захлопнулась, она разворачивается, чтобы открыть вторую.
Да уж, похоже, эти ребята вообще не хотят никому показывать, что там у них внутри.
Первая дверь прихлопывается с гулким звуком.
Испытательно-сборочный цех – как же, не смешите меня.
7. Из глубин
Сколько нам приходится жертвовать и убивать ради мечты! Но мы забываем: очнувшись от золотых снов, мы найдем лишь пыль и пепел…
Мы глупцы, ибо только глупец думает, что можно отправиться на войну, а любимых людей оставить дома.
Если бы я знала, какое горе ожидает меня, я бы делала игрушки, а не то, что делаю сейчас.
Валлайша Тинадеши на похоронах своего четырехлетнего сына, Жугостан, 1659 г.
В белом замке богиня открывает глаза.
Она знает, что увидит. Глазам ее предстанут огромные пустые белые залы, бесконечные ряды белых колонн и бесконечные извивы белых лестниц. Она знает, что увидит, как холодный лунный свет льется в окна. Она знает, что, если подойдет к окну, увидит бесконечно длинные пляжи, огромные белые статуи, услышит медленное бормотание морских волн.
Она знает, что увидит, – ведь она извечно, с начала времен, пребывала в этом дворце.
Она встряхивается, и кольчуга тихо позвякивает.
Но это же неправда. Она не всегда была здесь. Разве она не помнит?
И она идет по белым залам, металл ее сапог звякает о плиты пола. Она идет уже несколько часов, а возможно, и дней – трудно припомнить. Она никого не видит, никого не слышит. Она здесь одна. В этом огромном дворце больше никого нет.
Во дворце она одна, а вот там, снаружи, – о, там много всего.
Даже в самых глубинах дворца она слышит их мысли. Они кувыркаются у нее в голове, эти отчаянные желания и жалобные просьбы, они умоляют ее прислушаться, что-то сделать. Она пытается закрыть от них слух, изгнать из разума, но они так много говорят, и их столько…
Они призывают ее: «Матерь наша, Матерь наша, дай нам обетованное, утоли наши печали, дай нам то, за что мы сражались и умирали…»
Оказывается, она идет вверх по лестнице, возможно, чтобы отделаться, спрятаться от них, – она точно не знает. Она многого не знает сейчас. Остались лишь слабые воспоминания о прежней жизни, и ей известно, что она сама избрала находиться здесь, но вспоминать так трудно, так нелегко.
Она подходит к окну и смотрит. Она стоит на высоком месте, возможно в нескольких сотнях футов от земли, и смотрит на фарфорово-белые башни у себя под ногами. Эти башни посверкивают, они живые, подобно морским губкам или кораллам. Статуи тревожат ее, они стоят между башнями и ходят по улицам – массивные фигуры, лишь отчасти напоминающие людей. Они все застыли в грозных позах – кто-то занес меч, кто-то размахнулся копьем.
Но не они тревожат ее больше всего. Потому что там, далеко внизу, на берегах этого острова, вдоль бесчисленных каналов и улиц собираются…
Чудовища. Мерзкие твари. Высокие, жуткие, блестящие существа с грубыми чертами пустых лиц, а на спинах и плечах торчат клыки и рога.
Их мысли рвутся в ее разум. Подобно урагану, сносящему дома:
«Матерь наша, матерь! Пожалуйста, отпусти нас! Подай нам обещанное!»
Она закрывает глаза и отворачивается. Какая-то часть ее знает, что некогда они были людьми, а в чудищ превратились потому, что она этого попросила. Но она ли просила их об этом? Она не помнит…
Она поднимается по лестнице в тронную залу. Огромный, отвратительного вида красный трон ожидает ее. Если она сядет на него, то сумеет собрать себя в единое целое…
Трон не твой, напоминает она себе, на самом деле – нет. И все же какая-то ее часть сомневается в этом.
Однако вблизи трона она чувствует себя сильнее, и это помогает вспомнить – вспомнить нечто странное, что предстало ее глазам недавно. Она подошла к окну в другой мир, и в окне были люди. Они не знали, что она здесь, что она прислушивается и слышит, как они разговаривают о шахте, которую заложили, о глубокой дыре в земле… И тут ее охватывает гнев – как они посмели? Вот что они делают, хотя сами не знают, что творят?
Она припоминает это, встав перед громадным красным троном, сжимает кулаки. Ужас, ярость и отвращение переполняют ее.
И это после всего, что она для них сделала? Она пожертвовала многим – и что же, все зря?
Она знает, что должна что-то сделать. Вмешаться. Но это может ее убить…
Оно того стоит?
Надо подумать.
Да. Да, оно того стоит.
Она сосредотачивается, протягивает руку за мечом.
Меч всегда при ней. Он не исчез, потому что в тот день, когда она подняла его, он стал частью ее или она стала его частью. И она знает, что этот меч не простой: взявшись за черную рукоять, увидев поблескивающий клинок, она становится свидетелем тысяч битв, тысяч убийств и тысяч лет беспрерывной войны, она слышит боевой клич тысяч армий и видит небо, потемневшее от копий и стрел, и она смотрит на то, как земля становится мягкой и темной от пролитой крови тысяч воинов.
Она стоит на белой башне с мечом в руке. «Ты принадлежишь мне, – шепчет меч. – Ты – моя, и я – твой».
Но это неправда. По крайней мере, она думает, что это неправда. Однако в это нужно поверить на какое-то время. Союз с мечом делает ее гораздо сильнее…
С ним она может вернуться в земли живых и предаться разрушению.
Она выдыхает, прикрывает глаза и прислушивается к мечу.
* * *
Мулагеш занимала должность губернатора полиса Мирград семнадцать лет и за это время присутствовала на 127 собраниях отцов города, 314 заседаниях городских комитетов, на 514 заседаниях в ратуше и на 1073 судах над теми, кто нарушил Светские Установления, открыто признав существование Божеств на землях, контролируемых Сайпуром. Она знает точно, потому что после каждой такой встречи – а некоторые длились по десять часов, – она возвращалась к себе, вынимала папку и ставила жирную галочку на последней странице.
Только одну галочку. Потому что эта жирная галочка помогала ей справиться с презрением и бессильной яростью. Они накапливались, а она их выплескивала в одно мелкое движение, процарапывание кончиком пера мягкой податливой бумаги. А выплескивать приходилось многое, ибо самым милым во всех заседаниях активных граждан Мирграда было то, что ее поливали дерьмом, не скрывая презрения, и даже открыто угрожали, причем в полный голос и не стесняясь.
А сейчас Мулагеш сидит на балконе Вуртьястанских галерей, ратуши этого полиса, и наблюдает за собранием племенных вождей. Надо признать, что ее мирградские мучения были детской игрой в крысу по сравнению с этим…
Мулагеш изумленно смотрит, как пожилой бородатый мужчина с красной татуировкой вокруг шеи встает со скамьи, напускает на себя горестный вид и орет:
– Я положу эти смерти к ногам клана Орсков! Я хочу снять с их плеч и шей груз этих смертей!
В ответ половина зала орет, улюлюкает, выкрикивая угрозы в его адрес.
Бисвал сидит за столом лицом к собранию. Он устало трет виски:
– Мистер Иска, вам уже два раза указывали на то, что Положение смертей не включено в повестку дня этого собрания. Прошу вас сесть.
– В этом зале рядом со мной сидят преступники и убийцы! Как они познают вину в таком случае? – орет бородач. – Неужто имена моих братьев, сестер и детей, неправедно убитых, должны быть преданы забвению и стать пеплом на ветру?
В ответ снова несутся вопли и улюлюканье. Мулагеш прищуривается, разглядывая предводителей племен. Все как на подбор худющие, истощенные голодом люди в меховых грубых одеждах, на шее у каждого яркая татуировка с затейливым рисунком. Кстати, она видит среди них несколько женщин. И это воистину удивительно: в Мирграде женщинам запрещалось все, кроме как рожать детей – в больших количествах и часто.
С другой стороны, Вуртья не потерпела бы такого у себя во владениях.
– Конкретные имена не будут здесь озвучиваться, – устало говорит Бисвал. – Ни тех, кто жив, ни тех, кто умер. Мы пришли насчет этого к соглашению три заседания назад. Могли бы перейти к первому пункту нашей повестки? – И он поднимает листок бумаги: – Убийства в Пошоке. Форт Тинадеши запрашивает вашу помощь в этом деле.
– Это все Тернопины! Это они всех поубивали! – орет женщина с дальней скамьи. – Мясники они, воры и лгуны!
Галереи тут же наполняются воплями – все обвиняют всех. Мулагеш закатывает глаза:
– Ох, во имя…
Пока Бисвал всех успокаивает, Мулагеш рассматривает странную фигуру слева от себя: маленькую, похожую на мышку континентку лет под тридцать, с большими темными глазами и безвольным ртом. Одежда на ней болтается, словно женщина надела вещи на три размера больше. Она сидит сгорбившись и явно желает поджать ноги, втиснуться в спинку кресла и исчезнуть. Женщина что-то с бешеной скоростью записывает на большом листе бумаги, ее пальцы и запястья перепачканы чернилами.
Бисвал в ответ на чей-то вопрос поднимает руку.
– Я полагаю, что мы должны посоветоваться в этом вопросе с губернатором Смолиск. Рада, у вас при себе протоколы заседания прошлого месяца?
Значит, это и есть континентский губернатор. Рада спешно роется в мешке за своим креслом, вытаскивает из него ворох бумаг, пролистывает их и читает вслух.
– Оз-значенный п-представитель с-сказал, и я ц-ц-цитирую, – тут она переводит дыхание и читает, – «д-да будут все сыны и дочери клана Хадьярод в-выпотрошены, подобно кроликам, и ум-мрут от огня».
Один из представителей племен с победным видом скрещивает руки на груди – мол, теперь вы все видите, что я прав.
– Благодарю, Рада, – говорит Бисвал. – Хотя эти угрозы, мистер Со-Кола, были действительно озвучены на прошлом собрании, жертв убийства в Пошоке не выпотрошили и не сожгли, и они не принадлежат к вашему клану Хадьярод – как вы, безусловно, сами знаете. И я припоминаю, подобные угрозы высказывались практически на каждом заседании, а иногда и по нескольку раз. На данный момент я не вижу в этих словах подтверждения вины, и я бы предпочел, чтобы мы придерживались позиции, которая помогла бы в расследовании, в том числе озвучиванием относящейся к делу инфор…
Следующие слова Бисвала тонут в воплях. Он вздыхает и оглядывается на Раду, которая пожимает плечами и пытается записать наиболее относящиеся к делу реплики.
– Горячо у вас тут, – говорит кто-то за спиной Мулагеш.
Мулагеш, удобно устроившаяся в кресле, поднимает глаза и видит над собой Сигню. Вокруг шеи – все тот же неизменный шарф, но на ней не обычный костюм из кожи тюленя, а кожаная куртка – правда, с эмблемой ЮДК.
– Да… Даже Брурск влез в эту перепалку, – и она показывает на полного мужчину в камзоле из голубой кожи. Тот стоит, потрясая кулаком, и орет на кого-то в другом конце зала. – Обычно он смирный как корова.
– Не очень-то смирные люди здесь собрались, как я вижу. – Мулагеш снова присматривается к вождям – не ведет ли кто-нибудь себя подозрительно; правда, они все сейчас выглядят как безумные диверсанты. И зачем Бисвал позвал ее сюда… – Вы часто приходите на такие встречи?
– Пытаюсь. Но пусть их татуировки и дикие крики не обманывают вас, генерал. Некоторые здесь присутствующие очень умны и уже унюхали запах денег. Наиболее сильные вожди представляют себе гавань и прибыли как большой пирог, и они не хотят пускать никого к раздаче. Вот почему я здесь.
И тут у Мулагеш что-то щелкает и переключается в голове:
– Так вот почему ваша штаб-квартира выглядит отнюдь не как временное сооружение?
– Прошу прощения?
– Вы говорите, что построите порт за два года. С чего бы вам возводить такое сооружение, если вы не хотите остаться здесь надолго.
– И как вы себе это представляете?
– Вы тоже хотите получить кусок пирога, – говорит Мулагеш. – Гавань – это краткосрочный проект. Но если вы займетесь поставкой грузов вверх по Солде – о, тут вас ждут миллионные прибыли!
Сигню безмятежно улыбается:
– Хм… Вы очень умны, генерал. И хотя некоторые из этих проклятых вождей пытаются выдоить нас сейчас, угрожая передать часть прав на поставку грузов другим компаниям… Но они забывают, кто будет контролировать устье.
– Мне вот интересно, главный инженер Харквальдссон, – говорит Мулагеш, – вы даже когда писаете, интригуете и вешаете лапшу на уши?
– Я также играю роль посла тех, кто расчищает гавань.
И она наклоняется вперед, прислушиваясь.
– Кстати, о гавани…
– …эти убийства совершили не наши соплеменники, – орет внизу тоненькая женщина. – И люди не приложили к этому руку! Ни один вуртьястанец не способен на такое, уверяю вас! Это проклятие, божественное наказание за святотатство, за то, что делают с наследием наших предков!
– Я так понимаю, миссис Балакилья, – говорит Бисвал, – вы имеете в виду гавань?
– Дрейлинги со своими огромными машинами скребут самые кости нашей древней культуры! – кричит женщина. – Они пробудили силы, которые до этого спали! Божественное оскорблений не спускает, и мы заплатим за это великую цену!
Бисвал кивает:
– Благодарю, что высказали свое мнение, миссис Балакилья. Однако я вижу, что на балконе стоит главный инженер Харквальдссон, возможно, она прокомментирует ваше выступление.
Все головы поворачиваются к Мулагеш и к Сигню. Генерал привыкла быть в центре злого внимания толпы, но даже она поеживается от стольких гневных взглядов. Но вот группа племенных вождей, все со светло-желтыми татуировками на шеях, поднимается и уважительно, так, словно честь отдают, приветствует их.
Возможно, они приветствуют так именно Сигню, которая стоит у перил балкона и громко и четко отвечает:
– Я засвидетельствовала перед этим собранием – а некоторым даже и показала, – что ЮДК перевозит со дна Солды в море лишь заиленный камень. Мы предприняли все усилия, чтобы удостовериться: в бухте нет никаких архитектурных сооружений. Мы вычерпываем лишь песок, наносы ила и мусор – более ничего. Если мы обнаружим какой-то артефакт или другую имеющую культурную ценность вещь, мы незамедлительно уведомим об этом собрание.
– Это ложь! – кричит тоненькая женщина, как ее, Балакилья.
Собрание тут же взрывается воплями.
– Уверяю вас, – спокойно говорит Сигню, – это не ложь.
А вот теперь слышно, как кто-то громко орет:
– А это еще кто там сидит?
Все замолкают, хмурятся и оглядываются, чтобы посмотреть, кто кричал. Это оказывается кривоногий мужчина с растрепанной бородой. Он вспрыгивает на скамью и тычет пальцем в Мулагеш:
– А это еще кто рядом с вами? С деревянной рукой?
– Вот дерьмо, – бормочет Мулагеш, глубже откидываясь в кресле.
Тут кто-то еще кричит:
– Разве это не та офицер, что была в Мирграде, когда убили Колкана?
Балакилья с победным выражением орет:
– Видите? Видите? С чего Сайпуру присылать сюда помощницу убийцы бога? Они боятся возмездия! Зачем она здесь? Да затем, чтобы защитить их от мести Вуртьи!
– Я… пожалуй, пойду, – говорит Мулагеш, вставая. – Похоже, мое присутствие здесь вредит делу.
– Уйдете, – не соглашается Сигню, – и у них возникнет еще больше вопросов.
– Она уходит, ибо я сказала истинную правду! – орет Балакилья и быстро шагает в центр зала. – Она боится правды и потому бежит от нее!
– Вот видите? – говорит Сигню.
– Генерал Мулагеш. – Бисвал поднимает на нее взгляд. – Возможно, вы сумеете в двух словах опи…
– Она здесь, чтобы расправиться с тем, что осталось от нашей культуры! – орет Балакилья.
– Она здесь, чтобы заставить нас склониться перед сайпурскими надсмотрщиками! – выкрикивает кто-то еще.
– Ох, ради любви к… – Мулагеш подходит к перилам балкона. – Вы хотите знать, почему я здесь? Здесь, а не где-нибудь еще?
– А вот и скажи нам! – кричит снизу какой-то мужчина. – Расскажи!
– Отлично, – рычит Мулагеш. – Я тут отпуск провожу, тупые вы сукины дети!
В галереях повисает гулкое молчание. Мулагеш разворачивается и уходит. Уже на пороге ее настигает чей-то тихий голос:
– Она сказала – в отпуске?
* * *
Мулагеш мрачно сидит в коридоре и ждет, когда окончится собрание. Галереи производят на нее странное впечатление: она чувствует себя внутри выбросившегося на берег кита, над головой у нее белые ребра крыши и хребет, увитый цветочным орнаментом. Громогласные выкрики, доносящиеся из зала, становятся рокотом волн, и потому ей кажется, что она действительно попала в брюхо какому-то подводному левиафану.
От скуки она начинает прохаживаться вдоль стен Галереи и посматривать, что тут выставлено. Очень похоже на какой-то музей. Она идет дальше по коридору, безразлично переводя взгляд с одного экспоната на другой. И сразу же понимает: это не просто предметы искусства.
Первый экспонат – большой округлый стоячий камень. Согласно аннотации, он был изрезан святым Жургутом, когда тот находился в состоянии экстаза. Камень словно пилой обработали, точнее, его рубили и рубили. Много раз подряд. Но он все равно не треснул.
Далее в аннотации говорится:
«Взяв в руки скованный Вуртьей меч, святой Жургут впал в экстаз, вошел в состояние совершенной битвы, и этот камень первый познал силу его клинка. Вуртьястанские клинки имели много применений, кроме собственно боевых действий: в летописях сказано, что древние вуртьястанские мечи могли разговаривать между собой, служа проводниками для мыслей и слов. Практически каждый житель древнего полиса обладал таким мечом, и многие записи свидетельствуют, что человек и оружие становились нераздельны. К несчастью, ни один вуртьястанский меч не дошел до наших дней».
– Тоже мне трагедия, – бурчит Мулагеш.
Однако это еще ничего, а вот при виде следующего экспоната ее охватывает смутная тревога.
Она останавливается и внимательно разглядывает эту вещь. И хорошо, что никого нет рядом, не хватало только заистерить перед всеми…
Следующий экспонат под стеклом – каменная маска на тонкой стальной спице. По сравнению с другими выставленными вещами маска кажется маленькой, правда, она выше и шире обычного человеческого лица. А еще она слишком круглая – а человеческий череп все-таки овальной формы. Но самое тревожное – это лицо: глаза маленькие и чересчур широко и низко посажены, над ними нависает огромный лоб со странным толстым рубцом посередине. Рубец переходит в крохотный, едва намеченный нос без ноздрей, а внизу – два ряда острых как иголки зубов, эдакая пародия на человеческий рот. По краям маленькие дырочки, через которые, вне сомнения, пропускали шнур, привязывая маску.
Впрочем, эта маска – не настоящая. Определенно. Но Мулагеш видела много рисунков и набросков, ибо эти маски до сих пор омрачают воспоминания сайпурцев. Маски – настоящие, сделанные из стали и кости – столетиями присутствовали в жизни сайпурцев. До самой Ночи Красных Песков.
Каждый сайпурец смертельно боялся проснуться и увидеть такое лицо за окном. Они были везде – на каждой дороге, реке и в каждом порту – бесстрастные лица, пристальные взгляды. Мулагеш рассказывали, что эти люди (если можно назвать людьми таких существ) надевали маски, отправлялись в сайпурские трущобы по ночам, когда все спали, и бросали в открытые окна металлические жетончики, похожие на монетки. Вот только это были не монетки, а кругляши, на которых были вырезаны те самые маски. Сайпурцы просыпались, обнаруживали ухмыляющиеся черепа величиной с ладошку – они лежали на полу, на столах, везде – и понимали, что им хотят сказать: «Мы были здесь. Вы – никто. Вы ничего не сможете от нас скрыть».
Тяжело дыша, Мулагеш смотрит на аннотацию:
«Глиняная реконструкция маски вуртьястанского адепта».
И больше ничего. Собственно, а что тут могло быть? Что можно еще рассказать о них…
– Это, конечно, не оригинал, – говорит Сигню за ее спиной.
Мулагеш разворачивается – да, вот она, быстро шагает к ней по залу.
– Да уж, мать твою, не настоящая, точно. Только настоящей нам не хватало…
– Они уже заканчивают, – говорит Сигню. – Бисвал и Рада вот-вот выйдут – вам недолго ждать. – Она останавливается, глядит на маску и спрашивает: – Генерал, а что вы видите, когда смотрите на эту вещь?
– Я вижу миллионы замученных и убитых, – отвечает Мулагеш.
Сигню хмыкает и кивает – мол, понимаю ваши чувства.
– Почему вы спрашиваете? А вы что видите?
– Культуру, в которой поклонялись смерти, – говорит Сигню, – и тех, кто смерть нес с собой. Их предков. Кстати, вуртьястанцы верили, что в того, кто возьмет в руку меч древнего адепта, переселится душа прежнего хозяина. То есть вы перестанете быть собой и превратитесь в него.
– Не очень-то приятно, хм.
– Да, для них меч был вместилищем души. Сделаешь это – и потеряешь свою душу навеки. Но мне рассказывали, что так поступали лишь от отчаяния. Но они восхищались не только предками. Они также уважали врагов, если враги того стоили. Вот почему сейчас, после вашей вспышки гнева, в зале настало полное умиротворение.
– Да? Вы хотите сказать, что я вам помогла?
– Конечно, – отвечает Сигню. – Вуртьястанцы уважают тех, кто проявил себя в бою. Вы – не просто ветеран, вы сражались с самим богом. Они восхищаются вами, генерал, хотя и ненавидят тоже. Поэтому они растерялись. Я думала, Бисвал как раз для того вас и позвал, разве нет?
Мулагеш склоняет голову к плечу – интересная мысль, да.
– Хм. Возможно, вы правы. Кстати, о восхищении… Почему те люди встали, когда вы начали говорить? А некоторые даже чуть ли не честь отдали.
Сигню долгое время молчит. Потом отвечает:
– Это, должно быть, племя Язло, горцы.
– А-а-а… Ваша прежняя семья, да?
– Это не моя семья.
Голос у нее ледяной. Не такой, каким она отвечала на вопрос Мулагеш о Сигруде, но очень похожий.
– Они следуют традициям, которые мне теперь чужды. Но они дали нам убежище.
Мулагеш внимательно оглядывает Сигню.
