Текст книги "Город клинков"

Автор книги: Роберт Беннетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Здесь слишком много неясного, мэм, – говорит Надар. – Если можно так выразиться. Взрывчатку могли передавать из племени в племя, пока она не попала в руки нужного человека. Или у них до сих пор не было часового механизма. Или они не знали, как пробраться внутрь. Или эту взрывчатку украли буквально на днях. Много всяких объяснений существует тому, что они так долго ждали.

– А какой им прок подрывать шахту? – спрашивает Мулагеш. – Именно шахту, а не крепость, не Галереи, не гавань? Почему бы не использовать ее против вражеского племени?

– Мы не можем обсуждать это в присутствии главного инженера Харквальдссон или губернатора Смолиск, – предупреждает Бисвал. – Шахты – секретный объект.

– Вы, получается, хотите сказать, что это настолько важный объект, – медленно говорит Сигню, – что мятежники могли знать, что нанесут вам существенный ущерб, если подорвут его?

Бисвал одаривает ее в ответ злющим взглядом.

– Если вы считаете, что это не мятежники, генерал, – говорит Надар, – то у вас, наверное, есть альтернативная версия?

Мулагеш задумывается. Нет, не хочется говорить им про видение.

– Я просто хочу сказать, что мы должны быть открыты для…

Тут дверь распахивается и в переговорную влетает старший сержант Панду. Не тратя времени на извинения, он подскакивает к Бисвалу и передает ему конверт. Бисвал, хмурясь, берет его, вскрывает и начинает читать. Пока он это делает, в комнату вбегают еще два вестовых – один вуртьястанец, другой дрейлинг – и вручают конверты Раде и Сигню.

«Ого, какие-то важные новости нарисовались…»

Пока конверты вскрывают и знакомятся с содержимым, в комнате стоит тишина. Панду смотрит на Сигню, а та, распечатывая конверт, смотрит на него. Эти двое своеобразно переглядываются: Сигню поднимает бровь, словно задает вопрос, а Панду едва заметно качает головой: нет, мол, не сейчас.

Мулагеш хмурится. Это что еще за фокусы?

– Что это такое? – мрачно спрашивает Бисвал. – Ничего не понимаю. Харквальдссон уже здесь. Она сидит рядом со мной, ради всех морей…

И он кивает в сторону Сигню.

Панду едва слышно откашливается, наклоняется и шепчет:

– Сэр, если вы ознакомитесь с первой частью послания, увидите, что речь идет не о главном инженере Харквальдссон.

Бисвал сердито поправляет очки:

– Ну и кто, проклятие, к нам едет?

Рада читает свое послание.

– П-подождите, – в ужасе говорит она. – К-канцлер??? Йе Харквальдссон п-риезжает? Завтра вечером?

– Кто? – зло переспрашивает Бисвал.

Сигню отвечает ледяным голосом:

– Мой отец.

Все оборачиваются к ней. Она вскрыла свой конверт и в ярости читает записку. Пальцы ее вцепились в бумажку, словно в горло врага.

– Мой отец приезжает.

В комнате повисает молчание.

– Демоны, – говорит Мулагеш. – Сигруд?

* * *

Впереговорной тут же начинается суматоха. Мулагеш наслаждается комизмом ситуации. К ее удивлению, они продолжают величать Сигруда «канцлером йе Харквальдссоном», словно тот какой-нибудь посол или другой важный гость. Понятно, что в записках сказано, что Сигруд с часу на час прибудет в Вуртьястан, потому что его корабль получил повреждения в бою с дрейлингскими пиратами и ему требуется починка. Это вполне себе причина: в конце концов, поврежденный корабль зайдет в любой порт с доком, даже в Вуртьястан. Но никто не верит в это. Все исходят из того, что Сигруд приезжает, чтобы проинспектировать работы в гавани или расследовать взрыв на тинадескитовой шахте.

Не полис, а какое-то сплошное минное поле. Столько всяких щекотливых вопросов, поди ж ты.

Мулагеш едва сдерживает смех: она знала, что Сигруд стал большой политической шишкой в свежеобразовавшихся Соединенных Дрейлингских Штатах, но не ожидала, что его все будут величать канцлером. «Канцлер йе Харквальдссон», экие тут все официальные. Ей трудно представить Сигруда в кабинете, как он сидит за столом и читает донесения. А ведь она видела Сигруда йе Харквальдссона голым или залитым кровью, а однажды даже и голым, и окровавленным. Канцлер, ага. И смех, и грех…

Пока все спорят, она поглядывает на Сигню и Панду. Между этими двумя явно что-то происходит. Они не смотрят друг на друга, даже когда оказываются лицом к лицу. Словно изо всех сил стараются не замечать друг друга.

Что-то они затеяли. И ей это не нравится. Что там говорил ей Бисвал? Что Сигню не допустила никого из форта на стройку. Может, потому, что не хотела отрывать людей от работы, а может… А может, потому, что Сигню никому не хочет показывать ее так называемый «испытательно-сборочный цех».

Бисвал объявляет собрание закрытым. Мулагеш ждет его в коридоре. В переговорной все собирают документы и выходят один за другим. Панду – одним из первых и встает рядом с ней. Они ждут, когда появится Надар.

Мулагеш искоса поглядывает на Панду. Что-то заметить не очень получается – он носит густую бороду. А вот щеки у него порозовели – к чему бы это?

– С вами все в порядке, старший сержант?

– Простите, мэм? – вскидывается тот.

– Вы чем-то… обеспокоены. Вы не заболели?

– Нет, генерал. Я устал, как и все мы, но вообще я в отличной форме.

Мулагеш безрадостно улыбается:

– Очень приятно это слышать.

Дверь снова открывается, оттуда вылетает Сигню. Они с Панду обмениваются взглядами, и Мулагеш прекрасно понимает, что у той на лице написано: ты просто ушам своим не поверишь, когда я расскажу тебе об этой фигне.

Широко шагая, Сигню удаляется по коридору, ее шарф развевается за ней, как знамя. У главного инженера Харквальдссон слишком много секретов. Надо бы это исправить, причем поскорее.

Следующей выходит Надар, и встревоженный Панду идет за ней. Потом медленно, ворча себе под нос, из тесной переговорной выбирается Бисвал. И одаривает Мулагеш мрачным взглядом, словно бы это она снова нашла приключения себе на голову.

– Этот Харквальдссон… В смысле старший Харквальдссон… ты знакома с ним, да?

– Знакома. Мы вместе пару недель в госпитале лежали. После того как случилось это… – и она поднимает протез.

– Ну и какой он?

Она задумывается.

– Вы когда-нибудь слышали о спецназе, генерал?

– Да. Так называют войска, специализирующиеся на отстреле врагов.

– Ну вот. Когда мы познакомились, – она смотрит в пустоту, – …Сигруд как раз специализировался на этом. Отстреливал всем бошки – только в путь.

– Где он, там и проблемы, не правда ли?

– Возможно, да. Возможно, нет. Он теперь государственный чиновник. И у него есть семья.

– Тут где-то одно «но» потерялось.

– Но да, в прошлом он притягивал к себе проблемы, как мошку светильник.

Бисвал вздыхает:

– Волшебно. Могу я рассчитывать на твое присутствие, когда он приедет?

– Увы, нет, – говорит Мулагеш. – У меня встреча, которую нельзя перенести. Особенно после сегодняшней ночи. – И она снова поднимает протез. – Тут нужно кое-что скорректировать.

– Понятно. И все же я буду признателен, если ты присоединишься к нам, когда у тебя появится такая возможность. Мне нужен свежий взгляд на ситуацию.

– Конечно, Лалит.

Она прижимает протез к боку, когда выходит из крепости. Да, культя болела всю ночь, с тех самых пор, когда она стояла под дождем и смотрела, как Божество выбирается из моря. Однако то, что она планирует сделать сегодня ночью, никак не связано с протезом и болями.

Какие высокие холодные стены вокруг этого цеха. А крыша – брезентовая. Ну и как нам расколоть этот орешек?

* * *

Следующим вечером Мулагеш опять идет по дороге вдоль моря и смотрит на волны. Теперь на тропинке она не одна: то тут, то там кучками стоят дрейлинги – ждут прибытия Сигруда, потерянного и вновь обретенного принца угасшего королевского рода, зачинщика и участника переворота, который положил конец господству князьков-пиратов, и одного из основателей недавно появившихся на свет Дрейлингских Соединенных Штатов. Дрейлинги тихо переговариваются между собой, гадая, будет ли Сигруду попутный ветер, насколько поврежден его корабль и что произойдет потом – может, это предвестие дальнейшей экспансии новорожденного государства. На Мулагеш особо не обращают внимания – та замотана в свой черный кожаный плащ, под которым скрывается громадных размеров электрический фонарь. Сайпур может похвастаться технологическими прорывами во многих областях, но к батарейкам это, увы, не относится.

И тут всякое дыхание замирает – из ночи на них идет корабль под всеми парусами. Некоторые порваны и обтрепаны – очень похоже, судно подверглось нападению и отбивалось.

– Это он! – шепчет один из дрейлингов. – Это он!

– А что случилось с кораблем?

– Ты дурак? Забыл, что довкинд поклялся покончить с пиратством на наших берегах? Что еще он мог делать в море?

У Мулагеш тоже замирает сердце при виде корабля. Сигруд, не считая Шары, – один из немногих, кто пережил те безумные дни в Мирграде. А еще он единственный человек в мире, который может поверить, что она видела давно умершее Божество прошлой ночью. Но ему пока не надо говорить об этом. Пока не надо. Кроме того, у нее есть свои делишки, хе-хе. И Мулагеш разворачивается и направляется в сторону гавани.

Последние пять лет ее жизни прошли в тени Шары Комайд – и теперь ей трудно почувствовать себя умной. Но, пока она наблюдает за толпой дрейлингов, направляющихся к штаб-квартире ЮДК, ее наконец осеняет.

Естественно, все дрейлинги захотят хоть одним глазком увидеть своего довкинда, их потерянного (пусть уже нашедшегося) наследника трона. Естественно, они потеряют бдительность и с прохладцей отнесутся к своим обязанностям. Сегодня, и только сегодня, у нее есть шанс проникнуть за железные стены испытательно-сборочного цеха Сигню.

Сердце начинает биться чаще, когда она пробирается на стройку. Укрывшись в тени крана, она примечает, где и когда проходят патрули. Мулагеш двигается быстро и бесшумно, и ей удается разминуться с охраной. И вот она идет через подготовительный цех, затем по балочному цеху, потом по кабельному и наконец попадает в цех с поддонами.

Мулагеш останавливается всего один раз – когда ей нужно миновать сторожевую вышку, на которой установлен ПК-512. Она прекрасно знакома с этим монстром и каждый раз опасается услышать за спиной треск пулеметной очереди. Но нет, как всегда, вышка пуста и чудище дремлет. Она идет дальше.

И вот перед ней возвышается стена сборочного цеха. Тут темно – место скудно освещено, в отличие от других. Она затаивается в тени стены и начинает медленно подбираться к блокпосту. Мулагеш останавливается, когда замечает, что в будке сидит дрейлингский охранник. Тот нервно смолит сигарету, винташ висит у него за спиной. Какой-то он низковатый для дрейлинга, да и, пожалуй, полноватый. Видно, что он очень рассержен.

Прибегает второй дрейлинг с рыжей коротко постриженной бородкой.

– Его корабль уже на подходе!

Коротышка в будке зло отвечает:

– Не говори мне ничего! Даже слышать об этом не хочу!

– Но хоть на минутку-то ты можешь отойти? Лефвен с ребятами уже заканчивают работу – тоже хотят посмотреть. Они загоняют все грузовики на заправку.

Он показывает на северо-восток, чуть ли не на Мулагеш. Та вжимается в стену.

– Да заткнись уже! Ты ж знаешь, мне нельзя пост покидать!

– Но разве…

– Ты понимаешь, что мне за это будет? – отвечает коротышка. – Главный инженер меня утопит, если я отлучусь.

– Ох, – расстраивается рыжебородый. – Это правда, да. Ну ладно, я побежал смотреть, потом все тебе расскажу!

И, попрощавшись, мчится дальше, к штаб-квартире ЮДК.

Мулагеш задумывается, а потом крадучись идет вдоль стены в обратном направлении. И замедляет шаг, когда слышит рев моторов.

Это заправочный док топливного цеха, и задняя его часть упирается прямо в железную стену. Она наблюдает, как дюжина здоровенных заправочных машин паркуется и застывает на предписанных местах китовыми тушами. Через двадцать минут всякое движение в доке прекращается. Мулагеш видит, как водители выпрыгивают из кабин и бросают ключи в специальный ящик. Потом начальник – видимо, тот самый Лефвен – запирает ящик и идет вслед за всеми.

Мулагеш смотрит на грузовики. Какой они высоты? Футов пятнадцать-шестнадцать, не менее. А потом она оценивает стены – в них высоты немногим больше двадцати футов.

– Хм, – говорит она.

Чуть подождав, Мулагеш бежит через весь цех к ящику с ключами. Отмычку она в руках никогда не держала, да и не вскроешь замок одной рукой… Поэтому она хватает попавшуюся на глаза монтировку и отжимает засов на ящике.

Ей повезло – замок поддается и со скрежетом открывается. Да уж, тщательнее нужно было запор привинчивать, тщательнее… Она берет ключ с нужным номером, находит грузовик и заводит его.

Попробуй, однако, управиться с такой махиной… Она всегда терпеть не могла водить машину, особенно после ампутации руки. А тут еще за спиной несколько сотен галлонов легковоспламеняющегося топлива… Но, несмотря на все это, она медленно и неуверенно сдает задом и останавливается, только когда задний бампер упирается в стену.

Она выскакивает из кабины, хватает первую подвернувшуюся замасленную веревку, забирается на крышу грузовика и бежит к стене. Стена выше грузовика футов на семь, но это не проблема. Мулагеш привязывает веревку к торчащей сзади ручке и перекидывает ее через стену. Веревка шлепается на брезентовую крышу цеха.

Так, теперь понять бы, что с этим со всем делать.

– Рука-то одна, демон ее побери… – бормочет она.

Надо собраться. Она подпрыгивает, и ей удается перекинуть через стену локти. Брезентовая крыша продавливается, и у Мулагеш получается хорошо зацепиться. Повисев так несколько минут, она задирает правую ногу и перекидывает лодыжку через стену. А потом подтягивается, оседлывает край и переводит дух.

Сидит она устойчиво, ура. Мулагеш вытаскивает боевой нож и вырезает в крыше дырку, в которую могла бы пролезть. А что там, под брезентом, ну-ка? Но ничего не видно – темно и темно. Хорошо, что она догадалась прихватить фонарь, пусть он и весит все десять фунтов.

Мулагеш сбрасывает вниз веревку, затем перекидывает фонарь на грудь и включает его – как там веревка, далеко ли от пола, можно ли будет спрыгнуть. Веревка-то достает, но… а это что такое? Вот это вот, рядом?

Что-то не то здесь, что-то не то…

– Это что еще за хрень… – шепчет она.

Потом вцепляется в веревку рукой и медленно-медленно съезжает вниз. Оказавшись на полу, она снова включает фонарь, разворачивается и…

– Срань господня… – ахает она.

* * *

Вближайшей футов пятнадцать высоты; в ней – в смысле в безукоризненно сработанной статуе: это мужчина, сидящий на полу со скрещенными ногами. Он абсолютно лыс, и вид и поза его расслаблены и спокойны. Спина прямая, ладони на коленях. Вот только он сидит, пронзенный девятью длинными мечами – мечи по самую рукоять всажены в бока, спину и живот, острия клинков торчат из пробитого насквозь тела. Эти клинки, по идее, должны пронзить все важные органы, и тем не менее мужчина смотрит вдаль с совершенно спокойным лицом, словно затаив дыхание. Статуя выточена из какого-то бледно-белого камня, возможно, мрамора, но она вся облеплена ракушками и прочими морскими тварями. Умиротворенное лицо портит целая колония рачков, которая расползается вверх по шее и до самой скулы – от этого кажется, что у мужчины что-то не в порядке с кожей.

На лбу у него вырезан рисунок – отрубленная рука, вцепившаяся в рукоять меча. Сигила Вуртьи.

Мулагеш изумленно оглядывает статую, призрачно белеющую в свете фонаря. Одно колено мужчины выше другого – его поставили неровно, словно бросили с высоты в грязь. На земле – отпечатки шин: похоже, сюда заезжает какая-то крупная техника.

Мулагеш наконец берет себя в руки и смотрит, что еще тут есть. Брезентовый полог слабо пропускает свет: луна заливает его белым, сияние ее едва просачивается, и оттого кажется, что Турин оказалась внутри гигантского барабана или лампы из кожи какого-то огромного животного; пересекающиеся узором швы у нее над головой напоминают разветвленную систему сосудов. Она в состоянии разглядеть лишь то, что освещает фонарь, однако… да тут их дюжины, этих статуй…

А может, и не дюжины. Может, сотни…

Мулагеш отводит луч фонаря от статуи пронзенного мечами мужчины и освещает следующий объект – что-то вроде массивного каменного стола, который весь покрыт резьбой в виде рогов, клыков и костей. Стол тоже стоит в грязи, перекосившись, по бокам он весь замызган солью и илом. Какая странная, нездешняя красота… А вот и сотни крохотных подставок под тоненькие свечи – с этой стороны люди подходили и преклоняли колени… В центре что-то вроде купели – может, кого-то в ней омывали. А может, из этого углубления пили, кто же теперь скажет наверняка…

Мулагеш идет дальше, переводя луч фонаря с одного… э-э-э… ну, скажем, предмета на другой. Статуи почему-то кажутся не статуями, а автоматами или механизмами, только неизвестного назначения и непонятно как устроенными.

Вот колонна, покрытая резьбой, изображающей человеческие зубы. Дверной проем в виде двух склоненных друг к другу мечей. Трон, словно выросший из рифовых кораллов. На всех давно поселились морские анемоны, рачки и мидии. С других свисают подсохшие завитки водорослей. От этого статуи кажутся погруженными в глубокий траур. Но все они в прекрасном состоянии – без сколов, без царапин…

– Это все наследие древнего Вуртьястана, – вслух говорит Мулагеш. – Они ведь подняли их со дна, не правда ли?

А ведь Сигню утверждала, что с глубины они поднимают лишь ил и строительный мусор. А эти статуи – да они кажутся только вчера изваянными! А почему никто о них не знает? Странно это все…

Хотя… хотя она понимает, почему никто не знает о происходящем. Вот черный шар, который против всех законов физики удерживается на тоненькой мраморной колонне. При виде его волосы на руках Мулагеш встают дыбом. На шаре – бесчисленные отпечатки рук, словно кто-то поддерживает его со всех сторон, и из глубины души всплывает мысль: а ведь этот шарик до сих пор держат, до сих пор прикладывают к нему ладони – просто поддерживающие стали невидимками…

Это все за милю попахивает Божественным. А чего больше всего боится цивилизованный мир? Правильно, слухов о возрождении Божественного в Вуртьястане.

А вот следующая статуя вызывает в Мулагеш чистый, беспримесный ужас. Над ней нависает массивная фигура адепта Вуртьи. В руке у него – гигантский меч, на плечах и на спине топорщатся рога и кости, а на лице – та самая маска с едва намеченными человеческими чертами, тут же напоминая Мулагеш о посетивших ее в шахте видениях. На адептах была такая же броня, и выглядела она так, словно проросла в тело. А еще Турин вспоминает и догадывается, что доспех этот питается кровью, и чем больше ее носитель убивает, тем быстрее этот доспех растет. На каменном гиганте броня разрослась так, что под ней с трудом угадывается человеческое тело – возможно, оно также мутировало… Очень хочется надеяться, что статуя несколько преувеличивает реальные размеры – это чудище на четыре добрых фута выше обычного человека.

А что там на постаменте у нас написано? Ага. «Жургут».

Мулагеш вытаскивает свою папку и смотрит на запись, сделанную в комнате Чудри. Ту самую, за авторством самого Ефрема Панъюя.

Клинок и рукоять имели разные значения для вуртьястанцев. Клинок символизировал атаку, нападение, агрессию, в то время как рукоять в виде отрубленной руки сына святого Жургута была символом жертвенности.

– Вот этот монстр – святой у них? – вслух удивляется Мулагеш.

Жуть какая… Чудовище с торчащими отовсюду рогами, костями и зубами – да такое в страшном сне не увидишь… А представить, что такое вот встретится тебе в яви – это… это…

– Кошмар, – шепчет она.

Что там говорила Гожа? Устрашающе огромная фигура, выходец из кошмарного сна…

Мулагеш выключает фонарь и прикрывает глаза, чтоб дать им привыкнуть к темноте.

А потом снова разглядывает статую Жургута – из темноты проступает что-то человекообразное и усаженное иглами.

– Человек из шипов, – тихо говорит она.

Неужели это оно? Неужели человек, которого Гожа рассмотрела на поляне с угольными кучами, был облачен в доспехи адепта Вуртьи? А ведь Турин сама считала, что эти убийства носили ритуальный характер. И доспех адепта мог составлять часть ритуала, каким бы он там ни был…

Но Гожа еще сказала, что человек тот внушал ужас своим ростом и совсем не походил на обычного вуртьястанца. Но таких людей больше нет! Чтобы разрастись до подобных размеров, необходимо вмешательство Божественного.

А еще эти тела на ферме, изуродованные так же, как восемьдесят лет назад сайпурские рабы.

Так. Неужели правда? Неужели вполне реальный адепт Вуртьи совершил все эти жуткие злодеяния? А как такое чудище пережило Миг?

И тут раздается громкое лязганье, эхом отдающееся среди статуй. Цех заливает ярким белым светом – включились электрические лампочки на стенах.

– Какого…

За ее спиной раздается скрежет металла. Мулагеш оборачивается – так и есть, огромная железная дверь начинает приоткрываться.

– Твою мать, – бормочет Турин и прячется за постаментом.

И прислушивается.

Кто-то говорит. Еще она слышит чьи-то шаги. Их несколько, этих людей, ноги их чавкают в грязи.

Сигню произносит:

– …я не понимаю, из чего сделана облицовка. Это не обычный камень. Что бы это ни было, оно не похоже на статуи, которые лежат у берега Солды. Так или иначе, но есть два типа изваяний, служившие двум разным целям. Одни использовались для чего-то. Другие были чисто декоративными. Те, что лежат у берега, – декоративные, их ваяли из обычного камня. И этот камень подвергся эрозии с годами и в результате смены климата. А эти… М-да. Они прочнее. И тяжелее. Сколько ни старались, даже кусочка не удалось от них отбить. Мы даже для анализа ничего не можем отколоть. Видимо, тут дело в том, как их изготавливали. Нам такого еще не попадалось. Мы также предполагаем, что они не божественного происхождения, потому что они бы рассыпались в прах, когда Вуртья умерла. Похоже, древние вуртьястанцы хранили многие тайны – и это помимо того, что делалось с непосредственно божественной помощью.

Мулагеш осторожно высовывает голову – Сигню разговаривает с богато одетым дрейлингом. На нем темно-красные одежды, на голове – церемониальный убор – меховая шапка, обильно расшитая золотом. Сигню стоит бледная, зажатая. Она явно не в своей тарелке, куда только подевалась ее былая харизма.

Не очень понятно, почему она так обеспокоена присутствием этого человека. На том белые меховые перчатки, белые меховые сапоги и белый меховой пояс – с виду обычный щеголь. И тут человек поворачивает голову, чтобы поскрести щеку, и Мулагеш видит блестящий золотой кругляш, прикрывающий один глаз.

Во имя всех морей. Это же Сигруд.

Она продолжает изумленно разглядывать его смешную богатую одежду, золотые кольца на руках, свисающую с шеи цепь.

Проклятье, да он как на парад нарядился!

* * *

Мулагеш с трудом сдерживает смех. Кому сказать, что этот хлыщ – доверенный агент Шары Комайд, на счету которого бесчисленное количество убийств!

И тут он начинает говорить – и да, голос не изменился: басовитый и хрипловатый, словно вымоченный в темном эле.

– А для чего, – медленно говорит он, – они предназначались?

– Что? – сердито переспрашивает Сигню. – Статуи?

– Да, – говорит он. – Ты сказала, что они для чего-то использовались. Так для чего?

– Да мы понятия не имеем! Понятия не имеем, что они там делали или делают до сих пор!

В голосе слышатся злость и нетерпение, и ответ звучит грубо. Сигню спохватывается и продолжает уже спокойнее:

– Мы заметили, что на всех статуях вырезаны имена, иногда не на самом заметном месте. Кто-то полагает, что это что-то типа памятника над могилой усопшего. А другие похожи на маленькие саркофаги. Вот здесь стоит такой – весьма скромный, похожий на коробку, но мы ничего в них не нашли. И непонятно, как там тело могло лежать. Зато ясно, что там было… оружие.

– Оружие?..

– Да, в каждом лежало оружие. В каждом таком саркофаге есть небольшое возвышение, на которое, как мы поняли, укладывали меч. Но их мы не нашли. Наверное, они исчезли во время Мига, а возможно, их смыло морем, когда древний город пал.

Сигруд некоторое время молча разглядывает изваяния. Воспользовавшись паузой, Сигню продолжает:

– Благодаря нашему контакту в крепости нам удалось получить список тестов на божественное. Это такие методы, с помощью которых можно определить, есть ли следы божественного в… вещах. Или предметах. Все изваяния обследованы, и все с отрицательным результатом. Этого должно быть достаточно, разве нет?

Сигруд молчит.

– Разве нет? – зло спрашивает Сигню.

– Я слышал, – спокойно говорит он, – что однажды в тебя стреляли.

– Что?

– Кто-то в тебя выстрелил. Пуля срезала прядь волос. Это правда?

– Ах, это. Ну да, это случилось некоторое время тому назад. Но мы с тех пор усилили охрану.

– А взрывчатка? Вы рассматриваете ее как потенциальную угрозу?

И он смотрит на Сигню, и единственный его глаз странно поблескивает.

– Да, – коротко и сердито отрезает Сигню. – Но это все безосновательные страхи. Итак. Вернемся к теме нашего разговора. Наша служба безопасности справляется с охраной объекта. Если бы мы допустили ошибку, главы племен потребовали бы передать им статуи. Так что план мой заключается в том, чтобы использовать изваяния как дополнительный рычаг давления на глав племен: они нам – право пользования гаванью, мы им – статуи. В противном случае мы поставим министерство в известность, и, поскольку это Вуртьястан, я уверена, что министерство конфискует их и отправит на экспертизу. Длительную весьма. И в результате они так и останутся в руках сайпурцев.

Молчание.

– Как ты считаешь, хорошая это стратегия? – спрашивает она. – Или ты хочешь… что-то в ней поменять?

Сигруд продолжает молчать.

– Так как? – не выдерживает Сигню.

В конце концов он пожимает плечами:

– Я в тебя верю.

Сигню изумленно смотрит на него. Изумленно и подозрительно.

– Ты… веришь в меня? То есть ты считаешь, что это хорошая идея?

– Я этого не говорил. По мне, так это дерьмо лучше выбросить с концами в океан. Я ненавижу божественное, дохлое оно или живое. Но ты – не я. Ты – это ты. И если ты думаешь, что идея хорошая, что ж, поступай, как считаешь нужным.

Сигню так опешила, что долго не может найтись с нужными словами:

– Почему?

– Почему что?

– Почему ты разрешаешь мне сделать это, хотя считаешь, что это плохая идея?

– Потому что… – тут Сигруд испускает глубокий вздох, – я думаю, что у тебя получится.

– Что-то ты не очень-то этим обрадован.

Сигруд снова молчит в ответ.

– Я терпеть не могу, когда ты отмалчиваешься, – говорит Сигню. – И да, эти игры в молчанку вовсе не лучшая тактика.

– Дело не в тактике. Я просто не знаю, что сказать. – Тут он снова замолкает. – Я хотел спросить… Сколько раз тебя уже пытались убить?

– Зачем тебе это знать?

– Потому что я хочу знать.

– Это неважно.

– А я думаю, что важно.

Сигню презрительно фыркает.

– Значит, уже несколько раз. Ты считаешь, оно того стоит? – спрашивает Сигруд. – Что это нормально – рисковать своей жизнью ради стройки? Если ты погибнешь на этих берегах, под этими кранами, ты посчитаешь, что жизнь прожита не зря?

Сигню скрещивает руки на груди и смотрит в сторону.

– Это что-то новенькое.

– Почему? Разве мне не положено беспокоиться за судьбу своей дочери?

– Ты хоть знаешь, – взрывается Сигню, – сколько раз нас с мамой и Карин пытались убить, пока мы жили здесь? Сколько раз мы голодали и едва не умерли? Тогда это тебя совсем не беспокоило!

Длинная пауза.

– Мы… – Сигруд пытается подобрать слова. – Мы уже говорили об этом. Мы…

– Да, говорили, – отвечает Сигню. – Мы говорили, потому что ты хотел, чтобы мы говорили на глазах у других людей. Да это же абсурдно! Ты столько раз рисковал жизнью ради жутких, безобразных целей, а теперь вдруг спрашиваешь, стоит ли рисковать жизнью ради чего-то пристойного?

Сигруд ошеломлен и явно не знает, что сказать в ответ.

– Иногда я забываю, насколько ты еще молода.

– Нет, – отрезает она. – Это ты забываешь, что вообще ничего обо мне не знаешь.

Она смотрит на часы.

– Мне нужно связаться с Бисвалом и Надар на предмет вашей встречи. Можешь оставаться здесь сколько захочешь и уехать, когда пожелаешь.

И она поворачивается и уходит через лес статуй от отца. Уходит, не оборачиваясь. Железная дверь с лязгом закрывается за ней.

Сигруд печально вздыхает. И неспешно скользит грустным взглядом по брезентовой крыше. Потом громко говорит:

– Все в порядке, Турин. Можешь выходить.

* * *

Мулагеш выглядывает из-за постамента.

– Ты когда меня заметил?

– Сразу же, – отвечает Сигруд. Покрытое шрамами, обветренное лицо его до сих пор печально. – Ты кремом для чистки сапог… злоупотребляешь. Я бы признал его запах где угодно.

– Вот это всегда меня пугало, как ты можешь такие запахи унюхать.

Мулагеш поднимается, отряхивает штаны от грязи и подходит к нему:

– Благодарю за то, что не сдал. Как-то так.

Он пожимает плечами:

– Это не мое дело. Я так понял, Сигню отказалась показывать тебе, что здесь находится?

– Ну да. Поэтому я решила наведаться сюда сама. – Тут она мнется и замолкает. – Прости, что подслушала все это.

– Да уж… Я тут пытаюсь социализироваться, – и он поднимает руки и оглядывает свою одежду, – но пока не очень-то получается. Остальным рядом со мной тоже нелегко.

– Да. Ты выглядишь… – Она хотела польстить, но передумала. – Ты выглядишь по-другому.

– Проклятые шмотки. Тьфу! – И он срывает шапку и повязку с глаза и вышвыривает их в темноту. Поворачивается к Мулагеш, и та видит привычную пустую, прикрытую веком глазницу. – Без них мне проще человеком себя почувствовать.

– Шапка-то, небось, дрекелей двести стоит.

– Вот пусть эти призраки ее и забирают.

И он поднимает глаза на нависающие над ними, словно хищники, гигантские изваяния.

– Во имя всех морей… Ты только посмотри на них. Кто бы мне раньше сказал, что моя страна будет проливать кровь и пот, чтобы выволочь вот это вот из океана…

– Девочка твоя хитрющий план разработала, – говорит Мулагеш. Она подходит к статуе святого Жургута, чиркает спичкой о мрамор и закуривает. – В смысле шантажировать племена – это может сработать. И в жилах у нее кровь не водица, я смотрю, течет. Взять и спрятать такие штуки под самым носом у военных… Я бы восхитилась, но злость забарывает.

– Она очень умная и хитрая. Как я и сказал – у нее получится.

Повисает неловкое молчание. Сигруд оглядывает Мулагеш с ног до головы.

– Я смотрю, у тебя все в порядке.

– Как и у тебя. Ты, должно быть, порезвился во время переворота…

– А-а-а… – Сигруд отмахивается. – Какой там переворот, одно название. Даже вмазать по морде как следует не получилось. Это походило на придворные танцы – все шаги намечены, я лишь следовал от одной фигуры к другой. Все сделала Шара, хотя никто этого не знал.