Текст книги "Город клинков"

Автор книги: Роберт Беннетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Что такое? – злится та.

– Вы сказали, что они уважают тех, кто убивает, – говорит Мулагеш. – А теперь я вижу, что они безмерно уважают вас, главный инженер Харквальдссон.

У Сигню дергается щека:

– Счастливо оставаться, генерал.

* * *

Мулагеш дожидается момента, пока все племенные вожди выйдут из зала, а потом заходит.

Бисвал с Радой о чем-то тихо переговариваются, перебирая протоколы.

– Знаешь, Лалит, – говорит Мулагеш, подходя, – если ты хотел, чтобы я шуганула этих людей, ты мог бы просто попросить об этом.

Бисвал смотрит на нее поверх очков:

– Шуганула?

– Ты ведь меня за этим позвал. Чтобы отвлечь их, разозлить и встревожить. Овец легче гонять, когда они испуганы.

Он едва заметно подмигивает ей:

– Да уж, когда они поняли, кто ты, с ними стало легче управляться. Но если бы я сразу сказал тебе, что хочу тебя видеть на заседании в качестве почетного гостя, ты бы мне отказала.

– Такое возможно.

– Ты хотела быть полезной, – говорит Бисвал. – И ты мне помогла. Надеюсь, ты не будешь на меня за это сердиться. Иногда… цель оправдывает средства.

Мулагеш пробирает холодом. Она уже слышала от него такие слова. Затем до нее доходит, что Рада Смолиск смотрит на нее расширенными от страха глазами.

Бисвал оглядывается на нее и говорит:

– Прошу прощения, я вас еще не представил друг другу. Губернатор Рада Смолиск, это генерал Мулагеш. Турин, это…

Рада поднимается. Сейчас она кажется еще меньше ростом.

– Г-губернатор п-полиса Р-рада Смолиск, – говорит она.

Голос у нее тихий, словно далекое эхо, словно ей приходится с трудом выпускать каждый слог из каких-то потаенных глубин души.

Мулагеш делано улыбается. Не нравится ей, что губернатором полиса стала континентка. Это как гадюку впустить в курятник. Вот только съежившееся существо перед ней никак не тянет на гадюку.

Они с Бисвалом смотрят на Раду. Сейчас она рассыплется в комплиментах. Но ничего подобного не происходит. Рада глядит в пустоту, словно припоминая ночной кошмар.

– Рада? – переспрашивает Бисвал.

Рада моментально фокусируется.

– Г-генерал Мулагеш. П-прошу прощения, н-но… я хотела бы с-сказать это, п-пока есть возможность.

– Да?

Рада сглатывает слюну и упирается взглядом в пол, напряженно думая.

– Я… я на с-самом д-деле уроженка Мирграда. И я… я б-была там во время Мирградской битвы. Если бы не в-вы и не в-ваши солдаты… в общем, я бы, с-скорее всего, п-погибла.

– Эм… спасибо, – говорит донельзя изумленная Мулагеш. Она ждала совсем другого. – Я благодарна вам за теплые слова, но мы просто выполняли свой…

– Н-наш д-дом обрушился, – говорит Рада. – В-вся м-моя семья п-погибла. А я ок-казалась под завалами рядом с н-ними. Четыре д-дня просидела там.

– Во имя всех морей, детка, я…

– М-меня нашли ваши с-солдаты. В-вытащили оттуда. Они не об-бязаны были это делать. Т-тысячи людей оказались без к-крова. Но они вытащили меня. С-сказали, что у них установка такая – никого не б-бросать. – Рада поднимает глаза. – Я д-давно хотела поб-благодарить вас и ваших с-солдат.

– Мне очень приятно, – искренне говорит Мулагеш. – Я рада, что мы оказались полезны. Но как, если мне дозволено спросить, вы попали в Вуртьястан?

– В М-мирграде я училась на в-врача. После б-битвы я поехала в Галадеш на стажировку по линии м-министерства. П-поняла, что хочу оказывать г-гуманитарную помощь. В-вы меня н-наверняка понимаете.

– Естественно.

– П-потом п-пришли известия, что м-министерство хочет расширить с-сферу своих интересов здесь, в В-в-в-вуртья… – Тут Рада окончательно запинается и ярко краснеет. Потом вздыхает, сдаваясь: – Здесь. Им б-был нужен новый г-губернатор, готовый оказывать гуманитарную помощь. Я п-подала документы. – Она задумывается на мгновение и начинает загибать пальцы: – З-за время, к-которое я занимаю эту должность, м-мы сократили детскую смертность на двадцать девять процентов, смертность при родоразрешении – на двадцать четыре процента, смертность от инфекционных заболеваний – на четырнадцать процентов, на тридцать три процента снизили количество пострадавших от голода детей, а я лично провела семьдесят три успешные операции.

Она смотрит на свои пальцы, обводит вокруг потерянным взглядом, словно пытается понять, где она и как тут оказалась.

– Похоже, у вас отличный послужной список, – говорит Мулагеш.

Кстати, выпаливая эту статистику, Рада ни разу не заикнулась.

– Благодарю, – жалобно говорит она. Затем нагибается и собирает свои бумаги. – М-мне н-нужно сделать копии протоколов. Р-рада была познакомиться.

Она кланяется.

– Мне тоже приятно было познакомиться, – говорит Мулагеш, кланяясь в ответ.

И Рада быстро убегает. Мулагеш смотрит ей вслед: да уж, не такой плохой из этой континентки вышел губернатор. Кому еще способствовать восстановительным работам на Континенте, как не уроженке Мирграда? Она лично видела, как континентский бог крушил ее город и убивал его жителей.

– Странная она девушка. – Бисвал тоже смотрит ей вслед. – Впрочем, она так много пережила, что это неудивительно. Но она отличный врач. Поумнее многих докторов в нашей крепости. – Тут он запинается и оглядывается. – Итак. Чем, демон побери, я занимаюсь?

– Собираешься выписать мне пропуск в шахты.

– Точно. Вы с Панду ладите, поэтому я дал ему все сопровождающие бумаги. Теперь можешь все там осмотреть. Он ждет тебя в машине на улице, можешь ехать. А я вернусь обратно в крепость… – Тут он вздыхает. – М-да. Вернусь туда сильно попозже.

– Что-то нужно здесь доделать?

Бисвал подписывает донесение, яростно царапая бумагу ручкой – того и гляди, порвет лист пополам.

– Здесь всегда полно дел. Меня учили, что мир – это отсутствие войны. Но сдается мне, мы просто заменили обычную войну на бумажную. Я не знаю, какая из них тяжелее…

* * *

Панду везет ее к «месторождению», как они это называют. Мулагеш смотрит из окна на вытянувшиеся по обе стороны дороги ограды с угрожающе-колючей проволокой наверху.

– Семь миль в длину, – замечает Панду, когда они выезжают. – Сто тонн алюминия вбухано в это ограждение. Хотя сейчас ограда в не слишком хорошем состоянии – дорогу надо чинить.

– Выходит, когда ты впервые меня сюда вез, ты знал, что тут вовсе не собираются строить новые укрепления, правда?

Панду смущенно откашливается.

– Э-э… да, мэм. Это у нас просто легенда такая для секретного объекта.

– Ну ладно. Я рада, что ты сумел меня так здорово обмануть, Панду.

– Всегда к вашим услугам, генерал.

Впереди она различает какие-то сооружения: прожекторы на башнях, еще одно проволочное заграждение. Проволока за стенами, стены за проволокой. Очень напоминает Мирград.

– Мы на месте, мэм, – говорит Панду.

Они выбираются из машины и идут к блокпосту. Еще одна будка охраны, еще один ряд желтых и красных запрещающих знаков. Панду показывает пропуск, и их проводят внутрь.

– Мы называем это шлюзом, – говорит Панду.

Перед ними какое-то сооружение из бетона с втяжной дверью.

Дверь открыта. Они входят и оказываются под тоненькой крышей. Вокруг бетонные стены, освещенные голыми лампочками. Пол из железа, Мулагеш различает наложенные квадратом сварочные швы.

Панду идет к рубильнику в середине забранного решеткой участка пола и говорит:

– Подойдите, пожалуйста, поближе, мэм.

Мулагеш повинуется. А Панду-то весь бледный, аж пепельного цвета.

– Все в порядке, Панду?

– Э-э-э… ну… Я не очень-то люблю спускаться в шахты, мэм.

– А почему? Тебе трудно находиться в закрытом и темном помещении?

– Нет, такого за мной не водится, мэм. Просто… – тут он замолкает на мгновение. – Ну… вы сами увидите.

– Увижу что?

– Боюсь испортить вам впечатление. Если вы готовы, мэм…

Он нажимает на рубильник, и пол под ней проваливается. То есть так ей кажется: она пошатнулась, но устояла на ногах. Видимо, середина пола – что-то вроде лифта, на котором можно поднимать большие грузы этого металла.

Интересно, сколько тинадескита они планируют здесь добыть?

Поначалу они опускаются в шахту лифта с гладкими бетонными стенами. Потом проезжают грубо обработанный участок, а затем бетон вовсе исчезает и начинается собственно скальное ложе – темный гранит с поблескивающими вкраплениями силикатов. Что-то такое Сигню говорила насчет бомбы… Надо приглядеться к стенам – нет ли на них каких следов человеческой деятельности? Но нет, это не руины какого-то сооружения, кругом только наросты камня и тени.

И вот они спускаются к входу в туннель, освещенный под потолком масляными лампами. Лифт резко останавливается. В десяти футах от них на стуле сидит охранник. Солдат кивает им.

– А это, мэм, – говорит Панду, – тинадескитовые шахты Вуртьястана.

Они выходят из лифта, но Мулагеш тут же останавливается, чтобы рассмотреть стены туннеля. Все тот же темный гранит, только повсюду высверлены дырки, словно здесь поработали гигантские термиты.

– Так. Ну и как он добывается? – спрашивает Мулагеш.

– Давайте тогда начнем осмотр с рабочей шахты, мэм, – отвечает Панду. – Это будет более информативно.

Они долго идут по темным туннелям, то и дело пригибаясь, чтобы не задеть свисающие с потолка масляные лампы. Воздух здесь прохладный и застойный, но Мулагеш почему-то кажется, что она ощущает ветерок. Она словно продвигается через бронхи и альвеолы гигантских легких, через подземную плевру, которая то опускается, то поднимается, проталкивая по бесконечным коридорам воздух…

– Я понимаю, почему вы не любите сюда спускаться, – говорит она Панду. – Странное какое-то место…

Панду резко поворачивает налево. До них доносятся звуки – кто-то скребет и измельчает камень.

– Вы беспокоитесь насчет божественной природы, мэм? Как и люди из министерства?

– Ну да. Немного беспокоюсь. Неужели такое дело можно приписать действию природных сил?

– Пожалуй, да. В детстве, – продолжает Панду, – я спускался в русло высохшей реки. Я исходил его вдоль и поперек, а потом однажды увидел, что один склон оврага осыпался, генерал. Осыпался – и открыл целые залежи кристаллов. Наверное, это был кварц. Я тогда не знал, что такое часто случается в природе. Я даже представить себе не мог, что на свете существуют такие штуки. Вы понимаете? Мне это казалось удивительным и прекрасным из-за недостатка знаний. Поэтому теперь, когда мы наткнулись на этот странный металл, я все думаю: а вдруг мы просто мало знаем?

– Возможно, вы правы, старший сержант, – отзывается Мулагеш. – Возможно.

– Представьте себе человека, который в первый раз в жизни видит магнит. Или кремень. Или молоко. Мы, сайпурцы, полагаем, что очень много знаем об окружающем мире, а на самом деле мы такие же неучи, как и все остальные…

По туннелю снова проносится ветерок.

Свет вокруг постепенно гаснет.

Температура падает. Смыкается темнота.

Мулагеш осторожно идет вперед, чувствуя, как сильно бьется сердце, разгоняя кровь в руках и ногах.

Да что здесь такое происходит?

Под ногами уже не твердый камень, а что-то мягкое.

Похоже на мокрую траву.

В туннель просачивается холодный белый свет.

Мулагеш щурится и видит: в этом свете кто-то или что-то есть. Что-то тонкое и высокое.

Деревья. Но это невозможно, такого просто не может быть. Тем не менее впереди она видит рощицу, воздух становится влажным, наплывает туман. За их спинами висит луна, заливая все холодным светом. Панду исчез.

Где-то впереди пищат и чирикают крапивницы и луговые групилы. До Мулагеш доносится мерное дыхание океана.

По мокрой траве медленно вышагивает олень – потрясающе красивый, жемчужного окраса, его бока блестят в лунном свете. Дыхание его вырывается облачками пара, ноги забрызганы темной грязью.

Из тени деревьев выступает молодой человек. Он весь перепачкан, белки глаз так и сверкают под маской грязи. И еще что-то поблескивает в его руке – кинжал, кинжал из бронзы.

Олень оборачивается к нему и выжидающе смотрит. Потом всхрапывает – одновременно любопытно и недоверчиво. Молодой человек протягивает ему свободную руку. Ладонь его перемазана чем-то – о, да это же мед…

Мулагеш знает, что сейчас произойдет. Точнее, припоминает, словно всегда знала: белый олень подойдет лизнуть меда с ладони, а человек подастся вперед и вонзит кинжал глубоко в оленью шею, а потом будет удерживать бьющееся в агонии, истекающее кровью тело у себя между ног и отвернется. И спустится к водам среди утесов, помазанный свежей дымящейся кровью, и тогда он встанет с ними лицом к лицу, встанет лицом к воинам в горделивых и царственных шлемах, внушающих ужас всему живому…

Откуда она это знает?

В голове возникает новая картинка: семеро адептов Вуртьи стоят в ряд, положив руки на эфесы больших мечей, а за ними высится огромный, похожий на лабиринт океанополис. Адепты изучают взглядом залитого кровью молодого человека. И он встанет на колени на гальку у их ног и склонит голову, ожидая их решения.

А перед глазами у нее пока только молодой человек, олень и деревья. И мягкий свет луны.

«Откуда я это знаю?»

Тьма рассеивается.

Над ней смигивает теплый желтый свет масляной лампы.

А Панду говорит:

– …представьте, как они поняли, что это яйца. Я им в детстве не доверял. И не хотел становиться одним из них.

Мулагеш вдруг понимает, что она по-прежнему идет по тоннелю. Что она вообще не останавливалась. Она смаргивает и смотрит вперед – там только туннели и масляные лампы – никаких деревьев и оленей.

– Но сейчас-то я ем яйца, мэм, – добавляет Панду. – Конечно, ем.

Мулагеш осматривает себя – вроде ничего не поменялось. И, похоже, Панду ничего не заметил. Может, это только игра воображения? Но нет, вряд ли – с воображением у нее не очень, а даже если это так, видение слишком глубоко врезалось в память. И ощущения, ощущения, это было совсем не во сне: мокрая трава, стекающая капелька меда, странный ландшафт – она видела, без сомнения, древний Вуртьястан. Такого не выдумать самому гениальному поэту…

Так что, проклятье, здесь происходит?

– Ну вот мы и пришли, – говорит Панду и указывает на что-то впереди них.

Там три сайпурских солдата вгрызаются в стену чем-то похожим на газоприводные дрели. Они снова и снова сверлят скалу, а та опадает порошком в металлический контейнер у их ног. А в нескольких ярдах за ними стоит тачка. Она думала увидеть вагонетку, как в угольных шахтах, но, похоже, добытчики тинадескита еще не успели обзавестись всем необходимым.

– Джентльмены. – Панду кивает всем троим. – Тинадескит, как мы выяснили, не залегает отдельными жилами. Он больше похож на порошок, мэм, на пыль в песчаных углублениях. Очень необычно для металла. Мы высверливаем трещины и каверны, как вы ранее видели, а дальше остается только отделить тинадескит от песка.

Мулагеш все еще пытается взять себя в руки после… а вот после чего? Видения?

Она откашливается:

– Далеко ли тянутся эти шахты, старший сержант?

– Очень далеко, мэм, – отвечает Панду. – Тинадескит залегает неравномерно. Мы используем для поисков особые магнетизированные материалы и с их же помощью отделяем металл от песка.

– Можно мне посмотреть?

– Конечно, мэм.

Похоже, Панду уверен, что Мулагеш увидит только пустой, скучный камень. И это вполне может случиться. Но ей очень хочется найти здесь хоть что-то, связанное с Чудри, что-нибудь, что осталось после того, как та спускалась в шахту. Возможно, это послужит ключом к тому, что с ней произошло.

– Сколько тинадескита добыто к настоящему времени?

– Около шестидесяти тонн.

– Шестидесяти тонн?

– Именно так, генерал.

– Это для экспериментов им столько нужно?

– О нет, – качает головой Панду. – Это для того времени, когда одобрят проект. Лейтенант Пратда считает, что, если тинадескит пройдет все тесты, мы смогли бы уже выйти на промышленную мощность. Сейчас тинадескит хранится на небольшом складе в форте. Там он и будет лежать, пока Галадеш не даст нам отмашку, генерал.

– Значит, никаких нештатных ситуаций во время хранения не было?

– Нет. У нас в форте вообще мало чего проис…

И тут свет опять гаснет, и тоннель погружается в темноту.

О нет. Только не это.

Она слышит звон доспехов и скрип кожи.

Неужели опять… это все не по-настоящему…

Пахнет жасмином и речной водой. Неподалеку шепчет и хихикает ручеек.

Она стоит в мягком дневном свете, на ярко-зеленой траве, по которой пробегает мягкий ветерок. И деревья тут есть – ого, какие высокие…

Она понимает, где находится, практически сразу. Она в Сайпуре, конечно. Нигде больше не найдешь таких высоких деревьев со столь густой листвой. И это опять похоже на воспоминания. Словно она всегда помнила это, каждую деталь…

Кто-то идет к ней по зеленой траве. Хотя еще не стемнело – она знает, что сейчас день, а не ночь, – света слишком мало, чтобы разглядеть голову идущего к ней человека. Она странным образом раздута, как будто у него слишком большой череп…

Света прибавляется. И она видит застывшее металлическое лицо с вечно оскаленными игольчатыми зубами, пустые глаза…

Фигура вуртьястанского адепта дрожит и идет волнами. Трудно понять, из чего сделаны доспехи – из металла? Кости? Или того и другого? На плечах, локтях и коленях топорщатся шипы, похожие на рожки молодого оленя. В некоторых местах доспех скреплен толстыми полосами кожи, а в других он словно вырос на теле, слился с плотью. Доспехи покрыты давними пятнами, бурыми и красными – наверняка это кровь, забрызгавшая его во время очередной резни.

Она смотрит на наросты шипов и понимает: этот доспех питается кровью. Именно так он вырастает на хозяине, потому и столь прочный. А этот хозяин вдоволь напитал его кровью.

Адепт склоняет голову, к чему-то прислушиваясь, и идет дальше.

«Откуда я все это знаю?»

Доспех весь покрыт орнаментом, а вот меч не украшен никак – это просто четыре фута гладкой стали. Клинок слегка изогнут и толщиной с добрый секач. Весит подобная штука не меньше семидесяти фунтов, однако адепт несет его с такой легкостью, словно это тонкий прутик.

К реке подходит еще один адепт. Оба они очень высокие – в них не меньше шести с половиной футов роста. Конечно, под властью Божеств континентцы вырастали такими высокими – ибо лучше питались и не болели. Второй адепт на ходу поднимает меч. Первый делает то же самое. И тогда…

Трудно сказать, что происходит дальше. Однако Мулагеш все знает – тем самым странным знанием, словно это случилось с ней, просто давно, и сейчас она припоминает. Но ощущения настолько странны, настолько не укладываются в ее картину мира, что ей трудно подобрать верные слова.

Мечи разговаривают друг с другом.

Впрочем, это не совсем так: мечи выполняют роль антенн, с помощью которых адепты разговаривают. Происходит это мысленно, и второй спрашивает первого:

– Беглецы?

Первый отвечает:

– Обнаружены двое.

– Преданы смерти?

Два адепта по-прежнему переговариваются через мечи – а затем память показывает им картину: два сайпурских раба, мать и сын, бегут через джунгли. Первый адепт неотступно преследует их, прорубаясь через подлесок, снося мечом большие деревья. Мальчик спотыкается, мать кидается его поднимать. Адепт заносит огромный клинок и…

Память отвечает:

– Да.

Второй говорит:

– Третий не мог уйти далеко.

– Нет. Не мог.

Оба резко поворачиваются и устремляются обратно в джунгли, обрубая на своем пути ветки. Отправляются на поиски последнего беглеца.

Видение заплывает темнотой. Возвращается свет ламп и голос Панду, который мимоходом замечает:

– …вожди племен жаловались: мол, пушки ваши все время держат нас под прицелом, ну я-то понимаю, что им несладко, но ведь они так много десятилетий жили…

Мулагеш останавливается и упирается ладонями в колени. Внутри тугими кольцами тошнота скручивает желудок – словно змейка вылупляется из яйца.

– Генерал? С вами все в порядке?

Нет! Конечно нет! Совсем не в порядке! Она не понимает, что с ней, но, похоже, она улавливает какие-то моменты прошлых жизней, обычных будней – отвратительных, надо сказать, – древних вуртьястанцев.

А может, это галлюцинации? Вдруг она больна? Теперь-то она лучше понимает Чудри, расписавшую все стены ни на что не похожими рисунками.

– Должно быть… – она сглатывает, – это из-за перепада высот.

Панду молчит. Подняв на него глаза, она видит на его лице необычное выражение.

– Что-то не так, старший сержант? – спрашивает Мулагеш.

– Да так, ничего. Хотите продолжить осмотр, генерал?

Не хочет! Она не хочет! Но должна… И они снова идут по тоннелям с высверленными стенами. И доходят до того места, где уже нет ламп.

– В этом забое работы давно завершились, – отмечает Панду и снимает с крючка лампу.

Улыбается ей и говорит:

– Попытайтесь не чихать, генерал. А то задуете лампу, и придется нам выбираться на ощупь.

– Мне говорили, – произносит Мулагеш, – что вы нашли здесь в шахтах нечто странное. Кто-то проник и оставил следы – кострище.

– Мы действительно обнаружили место, где кто-то развел небольшой костер, да.

– Где это было, старший сержант?

Он кивает на туннель впереди них – узкий и тесный. В темноте плохо видно, но различить копоть и следы огня на стенах и на полу туннеля можно.

– Вот здесь это было.

Мулагеш протягивает руку. Панду передает ей лампу. Она наклоняется и осматривает следы пламени. Ничего особенного она не видит – костер разложили в самом обычном туннеле, как близнец похожем на другие, которые она сегодня видела. В углублениях пола – зола и смятые листья, но и в них нет ничего особенного.

– Я так понимаю, вы все обыскали после инцидента?

– Так точно. Проверили все ограды и туннели, генерал. Никто не входил и не выходил. Единственная точка, откуда можно сюда попасть, – форт.

Мулагеш сердито ворчит. Это точно была Чудри. Каким-то образом она сюда пробралась. Она же, в конце концов, агент министерства, их специально натаскивают всякими уловками морочить людям головы. Сторонний человек вообще такого себе представить не может. Она могла шантажировать охранника, а может, знала, как пробраться через ограду, не оставляя следов. Шара в Мирграде такое вытворяла, что теперь Мулагеш уже ничему не удивляется.

– Ну хорошо. Тогда я, как и вы, зашла в тупик. Я так понимаю, мы уже осмотрели все, что нужно.

Они разворачиваются и идут обратно. Мулагеш и представить не могла, как далеко они зашли – они шагают по извивающимся туннелям все дальше, и скоро она уже не понимает, движутся они вверх или вниз.

– Ходят слухи, что здесь есть какое-то вуртьястанское захоронение, – говорит Мулагеш. – Вы ничего такого не видали?

– Не-е-ет, – и Панду подавляет смешок. – Нет, генерал, ничего подобного я не видел.

– Никаких каменных стен, арок?

– Нет, нет. Только камень. К тому же после того, что случилось в Мирграде, все очень серьезно относятся ко всяким тайным подземным ходам. Мы бы сразу обнаружили такое, генерал.

– Я надеюсь, что да.

– Вот костерок нашли, да, а так все было спокойно, мэм. Станцы заняты взаимными распрями – похоже, за ними они совсем позабыли о нас в форте.

Они долго идут молча.

– Я так понимаю, что вы живете там же, где главный инженер Харквальдссон, генерал? В штаб-квартире ЮДК?

– Да. А почему вы спрашиваете?

– Да просто так, – быстро отвечает он. – Я возил ее некоторое время, когда работы в гавани только начинались. И она…

Свет ламп гаснет. Все заливает тьма.

«О нет. Вытащите меня отсюда!»

Звук шагов тоже стихает.

«Заберите меня отсюда…»

Она думала увидеть очередную мрачную сценку из повседневной вуртьястанской жизни: какую-нибудь казнь или жуткий ритуал среди залитых лунным светом стоячих камней. Но вместо этого перед глазами встает нечто знакомое. И это очень плохое место.

Она видит обгорелый остов фермы, приткнувшейся у подножия холма. Крыша провалилась, стены черны и обуглены. Строительный раствор, призванный не пропускать внутрь ледяные сквозняки, выпал из щелей между камнями, и потому дом кажется скелетом выпотрошенного животного. С пола в утреннее небо еще поднимаются струйки дыма.

Молодая женщина раскапывает кучки пепла, тыча в них узким мечом. Нет, не женщина. Девушка. Девушка лет шестнадцати, просто весьма рослая для своего возраста. На ней сайпурская военная форма самого раннего образца.

Она останавливается. Перед каменным очагом лежит почерневший, наполовину погруженный в пепел обгорелый труп. Это мальчик. Наверное, ее возраста.

Она смотрит на тело. Поднимает клинком почерневшую руку. Потом убирает меч, и рука падает обратно на пол с глухим звуком. Потревоженный пепел клубится в разоренной комнате.

Подбегает молодой солдатик и стучится в косяк выбитой двери:

– Лейтенант?

Она не отвечает. Стоит и смотрит на труп.

– Лейтенант Мулагеш?

Девушка отступает от скорчившегося трупа:

– Да?

– Капитан Бисвал собирается уходить отсюда, лейтенант. Он также спрашивал, обнаружила ли ваша команда какие-нибудь припасы.

Молодая лейтенант вкладывает меч в ножны.

– Нет. Ни припасов, ни еды. Здесь все сгорело дотла. – И она выходит из дома, поднимая за собой облачка пепла. – Я так понимаю, следующий наш пункт – Утуск. Мы застанем их врасплох.

Она смотрит на солдатика. Он немногим старше нее, выглядит совсем молоденьким: это видно по глазам, по его позе – как будто он все время готовится принять удар.

– У нас есть потери?

– Нет. Нет. Во всяком случае, среди наших – нет.

Тут он бледнеет и пытается что-то сказать, но у него не выходит.

– В чем дело, рядовой?

– Ни в чем, лейтенант.

– Вы неважно выглядите.

Он все еще сомневается, говорить ему или нет.

– Мы с Санхаром… Там горела ферма…

– Да?

– Из дома выскочил мужчина. Набросился на нас. Мы… мы его зарубили.

– И правильно сделали.

– Да, но… потом я взглянул наверх. А там в окне женщина с ребенком на руках. Она смотрела на нас. А потом увидела, что я ее заметил, и убежала внутрь, и…

– И?

– Ферма так и сгорела, лейтенант, но из дома никто больше не вышел. Я не видел, чтобы кто-нибудь оттуда выходил.

Между ними повисает молчание. Девушка стряхивает пепел с носка сапога.

– Ты выполнил свой долг, Банса, – говорит она. – Не забывай, это был их выбор – участвовать в войне или нет. И мы даем жителям шанс сбежать. Кто-то бежит. Многие – нет. Но это тоже их выбор. Ты понимаешь?

Он кивает и шепчет:

– Да, лейтенант.

– Отлично. А теперь пойдем.

И они разворачиваются и идут вокруг холма, на котором еще курятся дымом развалины городка.

Сквозь дым просвечивает ряд огней.

«Пожалуйста, заберите меня отсюда… Вытащите меня…»

Темнота туннеля вновь заливает ей глаза.

– …достаточно грузовиков для нас, – говорит Панду. – Здешние места труднопроходимы, как вы уже, наверное, успели заметить.

Они поворачивают за угол, там их ждет лифт.

– Ладно. Экскурсия оправдала ваши надежды, генерал?

Мулагеш не отвечает. Панду, немного обеспокоенный, нажимает на рычаг. Лифт, поскрипывая, медленно едет вверх.

Когда они оказываются наверху, она говорит:

– Подождите меня, старший сержант, я на минутку.

– Конечно, генерал.

Мулагеш выходит из дока, медленно огибает его, останавливается там, где ее не может видеть охрана, прислоняется к стене и блюет.

* * *

Обратно в крепость они едут в торжественном молчании. Панду уже не балагурит, как раньше.

– Вы видели Мирград, генерал? – спрашивает он некоторое время спустя.

– Что-что я делала?

– В шахтах, – говорит он. – Вы видели… Мирградскую битву?

Она некоторое время молчит. Потом отвечает:

– Нет.

– А… извините, – смущенно говорит он. – Не обращайте вни…

– Но я видела… что-то. Просто… не это. С вами тоже такое случилось, старший сержант. Вы видели битву?

– Д-да. Когда первый раз спустился в шахты, да, мэм. Я видел ее, как будто все происходило снова, прямо передо мной. Но я видел все со стороны. Вы меня понимаете? Словно я на себя со стороны смотрел. И вас видел. Вы там были. Перед тем как нас атаковали, и летучий корабль…

– Я помню. Это часто случается? Эти… как их называть… воспоминания приходили к кому-нибудь еще?

Он качает головой:

– Подобное редко. Я думаю, мало кто желает об этом говорить. Я думаю, такое происходит только с теми, кто немало повоевал.

Они едут в молчании. Вот если бы она больше знала о Божествах… Интересно, это дело рук Вуртьи, что у нее начала… память кровоточить? Что там такое внизу, что оживляет образы, видения, в которые люди проваливаются и либо становятся свидетелями ужасов, либо проживают страшные события заново?

Сорокопутка подлетает к проволочному заграждению и накалывает безголовый трупик полевой мышки на один из шипов. Перед глазами тут же возникают обезображенные трупы, насаженные на колья. И тинадескит в лачуге угольщика.

Какая между ними связь? И какое отношение имеет к этому тинадескит?

– Я ведь бо́льшую часть времени в Вуртьястане чем занимаюсь, генерал? – говорит меж тем Панду. – Людей вожу. Но вы знаете, это все равно самая необычная из моих поездок…

Мулагеш не отвечает, но про себя думает, что совершенно со старшим сержантом согласна.

* * *

К 18:00 вечера генерал Турин Мулагеш – удостоенная Нефритового пояса, кавалер Жемчужного ордена каджа, Звезды Кодура и Почетного Зеленого сердца – находится в состоянии сильного алкогольного опьянения. Она бродит среди скал к северу от Вуртьястана с полупустой бутылкой вина, а желудок ее протестует против мерзких зелий, которые она купила в какой-то лавке в городе.

Она здесь, впрочем, не одна: вдоль узкой тропинки милуются влюбленные, бродят ворчащие пьяницы, молчаливые люди с пустыми глазами сидят около жалких палаток. Она обгоняет опирающегося на трость старика. Тот смотрит на вечернее небо. Она спрашивает, что тут делают все эти люди. В ответ он лишь обводит кругом море и холмы и продолжает молча смотреть в небо.

Безлюдные места привлекают одиноких людей. Она идет дальше на север, форт остается у нее справа. Такие места отзываются в нас эхом, и мы принуждены его слушать…

Мулагеш все идет и идет дальше, мимо жалких палаток, мимо парочек, лежащих на шкурах, мимо человека, который тихо плачет в тени тоненького голого деревца. Она большим глотком отпивает из бутылки и пытается убедить себя, что вино ее согревает. И идет дальше.

Наверное, она еще не отошла от Желтого похода. «Мы с Бисвалом до сих пор бредем по этой грязи, не выпуская из слабеющих рук знамя…»

Она делает еще один глоток. Вина почти не осталось. Она не помнит, где взяла бутылку. Жаль только, что лишь одну…

Мулагеш практически вслух перечисляет все эти знакомые названия: «Вореск, Моатар, Утуск, Тамбовохар, Сараштов, Шовейн, Джермир и еще…»

– …и еще Каузир, – говорит она.

Городок практически у самых ворот Мирграда.

Да, она до сих пор помнит названия этих городков. И знает, что никогда не сумеет забыть. Они записаны внутри ее черепа. Даже в могиле она будет их помнить, хотя самих городков уже не существует. Ибо Желтая рота пришла в каждый из них во время Лета Черных Рек. И каждый дом, каждое здание, каждая ферма, любой след цивилизации в этих городках был предан огню.