Текст книги "Нечто по Хичкоку (сборник)"

Автор книги: Роберт Альберт Блох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

III

Решение избавиться в дальнейшем от этой дуры Элен Краус созрело окончательно у Расти на следующий день. До отъезда к озеру ему пришлось провести утро и полдня с Элен, не выходя из дому, чтобы не показываться лишний раз. Изнуренный пробудившейся любовной активностью своей подруги, испытывающий едва преодолимое отвращение к этой потной груде-плоти, он готов был прикончить ее, не дожидаясь находки денег и их дележа.

Но чем же она очаровала Майка? Расти никак не мог этого понять. Неужели она ему не была противна? Чужая душа – потемки. Что думал Майк, когда решился убить приятеля? Кто знает. Да что и думать обо всем этом, главное – отыскать железную коробку с долларами. Около четырех часов Расти спустился вниз. Осматриваясь, он обошел вокруг дома, прокрался к условленному месту, и вскоре туда подъехала Элен.

Не меньше часа им понадобилось чтобы доехать до озер. Они выехали на берег по песчаной дороге, вдоль которой росли деревья. Расти просил не зажигать фары, но Элен его успокоила, сказав, что здесь никого нет. Он и сам в этом убедился, пройдя по песчаному берегу и осмотревшись по сторонам. В этот ноябрьский вечер озеро было темное, пустынное и зловещее.

Они поставили машину позади домика Пита Тэйлора. С первого же взгляда Расти понял, что искать тело в домике Пита не было никакого смысла. Элен взяла фонарь из машины.

– Я думаю, ты сразу хочешь пойти в сарай, где хранились лодки? Это там, – она показала в левую сторону. – Будь осторожнее, эта тропинка была скользкая.

Она была права, идти по скользкой грязи в темноте было трудно. Расти шагал за женщиной и размышлял, не настал ли момент? Можно было поднять камень и проломить ей череп.

Он не мог еще решиться. Да и лучше было отыскать сначала деньги и посмотреть, каково это надежное место для укрытия трупов, которое нашел в свое время Майк.

Лодочный сарай стоял у небольшого узенького мола, идущего в озеро. Расти потянул дверь, она была заперта на висячий замок.

– Отойди-ка, – сказал Расти женщине. Он поднял подходящий камень и без особого труда разбил проржавевший замок. Бросив замок на землю, Расти взял у Элен фонарь и вошел в сарай. Луч фонаря обшарил грязные пустые стены. Хотя этот луч бегал в темноте, но полной темнотой ее нельзя было назвать, изо всех углов светили красноватые точки. С содроганием Расти понял, что это настороженные глазки зверьков. Крысы! Отвратительные, ненавистные с детства твари!.. Однако сейчас эти злобные красноватые глазки подтверждали догадку – это здесь!

Элен дышала ему в затылок. Она тоже поняла, что они у цели своей поездки. Свет фонаря и присутствие людей прогнали зверьков. Расти топнул ногой, шуганул более отважных крыс, которые не спешили удирать. Потом он посветил по полу: ну, конечно, пол был цементный! Но что под этим цементом? Дальнейший осмотр пола вызвал у Расти восклицание, полное досады и злобы:

– А, черт! Они же ковыряли здесь пол!

Да, цемент был разбит на куски, это уже был не цементный пол, а земля, покрытая щебнем.

– Я тебе говорила, – упавшим голосом сказала Элен. – Они все вокруг обыскали! Все вокруг.

Лодок в сарае не было. Луч фонаря не наткнулся на что-нибудь в одном из углов: голые стены, обломки цементного пола – больше ничего. Расти осветил потолок, он был подшит толем.

– Пошли отсюда! Слишком просто мы хотели получить денежки.

Расти повернулся к двери, его уже тошнило от затхлой вони сарая, от близости притаившейся армии крыс. Он машинально осветил еще один раз потолок и вдруг замер.

– Постой-ка! Постой!..

– Что там?

– Потолок низковат, он должен быть выше.

– Ты думаешь?

– Я думаю, конечно, думаю. Да, я уверен, что оно там! Тихо! Ты слышишь?

Они замерли, и в мрачной тишине услышали шелест дождя. Но дождя не было, это шуршали лапки крыс, бегавших в промежутке между потолком и крышей.

– Пойдем! – позвал Расти.

– Куда?

– В дом. Возьмем какую-нибудь лестницу.

Лестница отыскалась быстро. Даже не пришлось взламывать дверь дома – лестница стояла под навесом, пристроенным к дому.

Листы толя отрывались легко, даже не понадобился железный крюк, который он подобрал там же под навесом. Но под толем оказались доски, и тогда железный крюк пошел в дело. Доски отдирались с треском, уже открылся достаточный лаз в эти антресоли. Оттуда выскакивали одна за другой перепуганные крысы, перескакивали через плечи Расти, скатывались по его спине. Это было омерзительно и только возбуждение, азарт, вызванный близостью добычи, позволял Расти продолжать работу. Вот он уже протиснулся в темный промежуток – слава богу, все крысы уже выскочили оттуда. Ему не пришлось лезть далеко, железная коробка быстро попалась под руку. И тут же лежало «это». Расти сразу понял, что «это» и было то, что осталось от Пита Тэйлора. Это не могло быть ничем другим, хотя если бы требовалось опознание трупа, то это было бы затруднительно, потому что трупа не было, остался начисто обглоданный крысами скелет.

Расти ухватил железную коробку и, не совладая с нервным нетерпением, раскрыл ее. Вот они – заветные пачки! Даже сквозь отвратительный затхлый дух антресолей ноздри Расти уловили запах денег.

– Ты нашел? – нетерпеливо спросила Элен.

– Нашел. Подержи лестницу, я слезу.

Отыскивая ногами перекладины, он готовился внутренне к решающему моменту. Этот момент наступил, Расти это понимал. Он передал женщине фонарь и железный крюк, крепче прижал к себе коробку с деньгами. Все в его мозгу сложилось просто и точно: он спускается с последней перекладины лестницы, ставит коробку на пол, она наклоняется над коробкой, он берет хороший обломок цемента и все!.. Один удар по черепу – и все! Гениально просто, если бы не железный крюк. Удар этим крюком по голове ожидал Расти, когда его нога нащупала последнюю перекладину…

Удар был великолепен, как и все последующие действия Элен. Она быстро сбегала к машине за веревкой, запасенной заранее. Когда Расти был надежно связан, в его ушибленной голове тускло замерцало возвращающееся сознание. Вскоре Расти уже смог полностью оценить всю плачевность своего положения. Куски цемента, на которые он был брошен, больно давили спину, туго связанные члены позволяли лишь извиваться, заткнутый тряпкой рот мог только издавать мычание. Расти притих, наблюдая, как Элен наслаждается созерцанием содержимого железной коробки. Фонарь стоял на полу и театрально освещал мизансцену этого трагифарса.

Элен заметила, что Расти пришел в себя, она взглянула на него. Очков на ее лице не было, они валялись на полу, и даже было разбито одно из стекол. Расти почему-то удивили эти брошенные на землю очки. Женщина заметила его взгляд. Она наступила ногой на очки, раздавила их.

– Кончено! – возбужденно сказала она. – Кончен весь этот маскарад! Эти дурацкие очки, эти грязные волосы, эта сладкая сытная жратва для обрастания жиром, эта бессмысленная рожа идиотки… А ведь полезно, полезно иногда сыграть роль идиотки.

Непонятно, для кого она издавала эти восклицания: для Расти, брошенного на пол сарая, или для себя самой.

Подстегнутый ее выкриками, Расти пытался освободиться. Ее рассмешили его бесплодные извивания по земле. Она стала озвучивать эту сцену своим насмешливым издевательским монологом, поскольку Расти мог только мычать в ответ.

– Ты что же думал? Ты думал, что Майк так уж тогда позарился на эти деньги, которые Пит вез на фабрику? Да они ему и даром тогда не нужны были. Ему нужно было рассчитаться с Питом. Вот что ему нужно было. Он взял с собой ружье из дому. Ему давно нужно было рассчитаться с Питом, а потом, может быть, и со мной. Нет, я тогда не догадалась, что он уже знает, он ничем себя не выдавал – крепкий все же мужик! Полгода уже мы ему наставляли рога!.. А деньги ему тогда не нужны были, не в деньгах было дело. Я тогда здорово сдрейфила, когда он вернулся и сказал мне, что прикончил его. Я стала заклинать его, кричала, что все это лажа, что кто-то со зла наклепал на нас… Я здорово сдрейфила тогда. На счастье флики приехали очень быстро…

Может быть, он мне поверил, а может, и хотел сам поверить. Он же мне писал потом из тюрьмы, по-хорошему писал… Только он, конечно, не мог написать, где спрятал деньги… Тогда все уже по-другому пошло, Пита все равно уж не было. Я стала ждать, когда вернется Майк. Все же деньги большие, стала все о деньгах этих думать. И вот вдруг – ты!..

Расти что-то пытался ей внушить страстным мычанием. Она снова посмотрела на него, сказала как-то даже мечтательно.

– Теперь я снова стану прежней Элен Краус, верну свои красивые волосы, сброшу двадцать кило весу…

Расти снова яростно замычал.

– Не бойся, миленький, – с издевкой сказала Элен, – они меня не разыщут. Тебя тоже долго не найдут. Очень долго. Кто же станет снова здесь искать?..

Она небрежно отвернулась от него, собираясь покинуть сарай. Мгновенно собрав все силы, Расти напряг все тело, изогнулся и, как стальная пружина, распрямившись, сбил ее с ног толчком в спину. Не давая ей времени, он подкатился и мощными ударами ботинок бил ее по груди, по животу, по всем местам неповоротливого тела. Ее тяжелая масса привалилась к захлопнувшейся двери сарая, прочно заблокировала выход. Расти продолжал бить ее ногами. Она кричала, потом вопила, потом замолкла…

Расти перестал бить неподвижную груду плоти, его силы иссякли. Он долго лежал и сам неподвижно, а потом начал бесплодные попытки освободиться от веревок.

Фонарь тем временем светил уже слабее и вскоре потух. Полная тьма, полная тишина. Нет, не полная тишина – послышался шорох, попискивание, беготня. Начали возвращаться крысы.

Маргарет Клер
Искусство требует жертв

Меня донимали кошмары. Эти ужасные сны, когда тебя преследуют, ты стараешься спастись, ты из всех сил пытаешься бежать, передвигая свинцовые ноги, тебя догоняют, ты просыпаешься весь в поту, спрашиваешь себя, что это было?.. Ты предполагаешь, что кошмарами тебя пытают не просто так, ты засыпаешь снова и тебя опять преследуют.

Пожалуй, стоит начать с 1933 года, когда я отправился погостить у тетки Мюриель. В то время я уже полгода ходил без работы. Однажды я получил ее письмо, я даже не могу сказать, в одно прекрасное утро, потому что я в течение двух последних недель очень редко ел что-нибудь. Тетка Мюриель не была в точном смысле слова моей теткой, она была мне двоюродная бабушка, но даже и это не совсем точно – она была чем-то еще более отдаленным, но все же родственным, со стороны своей матушки. Последний раз я видел ее, когда еще был ребенком в коротких штанишках.

Подобное письменное приглашение погостить, полученное от дальней и почти забытой родственницы, должно было, по крайней мере, удивить меня, хотя тетка объясняла в письме, что она стара, одинока и ей был необходим кто-нибудь родной рядом. Меня ее письмо совершенно не удивило, потому что голодного человека трудно чем-нибудь удивить. В письме был перевод и билет до Дауни, где жила тетка. Получив по переводу деньги, я уплатил, все что был должен за квартиру, угостил себя в ресторане, и у меня осталось два доллара тринадцать центов.

Я сел в поезд, отходивший во второй половине дня, и на следующее утро уже поднимался по лестнице дома, в котором жила тетка Мюриель. Она сама мне открыла дверь. Мне показалось, что она в самом деле была счастлива увидеть меня.

– Ах, как хорошо, что ты приехал! Прямо не знаю, как тебя благодарить. Очень хорошо, просто очень хорошо, – твердила она.

Я уже не был голоден, поэтому меня слегка удивил такой горячий прием, и я отметил, что, повторяя некоторые слова, она делает на них какое-то странное ударение. Впрочем, меня немножко растрогало радостное волнение этой старой девы. Что касается старости, то я не нашел тетку более старой, чем пятнадцать лет назад. Тогда она держалась прямо, благодаря китовому усу в корсете и накрахмаленным воротникам, то же самое наблюдалось и теперь. Наиболее приятную часть этой мысли я высказал тетке вслух.

– О Чарльз! – воскликнула она, – какой ты, однако, льстец!

Тетка одарила меня улыбкой и пропустила в дверь. Я шагал за теткой по лестнице, ведущей на третий этаж, где была моя комната. Когда тетка оставила меня одного, я убрал мой чемодан из искусственной кожи в стенной шкаф и пошел в ванную, которая была рядом с моей спальней.

Когда я спустился в столовую, служанка, которая была много старше моей тетки, заканчивала накрывать стол к завтраку.

Под ободряющим взором моей тетки я насыщался многочисленными кушаньями, пока не почувствовал, что меня начало клонить к приятному полусну. Я отклонился от стола и закурил сигарету.

В очень хорошем расположении духа я сидел и слушал свою тетку. Ее монолог был построен по такой схеме: первая часть – жалобы на здоровье, возраст и одиночество; вторая часть – восхищение собственной идеей пригласить в гости молодого родственника. Прислушиваясь более внимательно ко второй части монолога, я понял, что от меня ожидаются некоторые услуги. Например, я буду прогуливать собачонку, паршивенького шпица Тэдди, буду относить письма в почтовый ящик. Я подумал, что это справедливо, о чем и сказал тетке.

Сольная партия тетки соскользнула в наш небольшой дуэт, в котором сразу наступила пауза на несколько тактов. Тетка взяла на колени маленького Тэдди. Поглаживая собаку, тетка что-то обдумывала, а потом удивила меня признанием, что она прямо-таки с какой-то страстью занимается рисованием. Она сунула Тэдди подмышку и, сходив к столу из светлого ореха, принесла оттуда папку со своим рисованьем.

– Я всегда рисую в столовой, – сообщила мне тетка, – потому что здесь очень удачное освещение. Скажи, что ты об этом думаешь?

Она протянула мне с полсотни листков рисовальной бумаги. Я разложил рисунки на столе, на пустых местах между грязными тарелками, и стал их внимательно разглядывать. Все рисунки были выполнены карандашом. Только один-два из них были слегка подкрашены акварельными красками. На всех рисунках было изображено одно и то же – четыре яблока на фарфоровой тарелке. Каждый рисунок был рожден в тяжелых муках. Резинка соперничала на бумаге с карандашом, и в результате их состязания каждый рисунок превращался в серое месиво серых и сальных пятен. С очень умным видом я смотрел на эту мазню и соображал, в каких выражениях передать свое восхищение.

– Гм, гм! Вам удалось… э-э… выразить… э-э… так сказать… э-э-э… самую суть этих яблок.

Я подумал немного и добавил:

– Это очень-очень похвально.

Тетушка улыбнулась.

– Я рада, что тебе это понравилось… Ты знаешь, моя служанка Ами мне сказала, что глупо столько времени работать над этой ерундой. Но я не могла прекратить работу над «этой ерундой», пока все эти яблоки не будут нарисованы точно такими же, как они выглядят на тарелке… Ты знаешь, Чарльз, что было самым трудным?

– Что, ма тант?

– Самым трудным было то, что яблоки не могли сохраняться свежими, они высыхали, хотя я их и убирала после работы в холодильник. Меня выручила все же Ами, она подала прекрасную идею опускать яблоки в горячий воск, и восковая пленка их сохраняла бесконечно долго.

– Великолепная мысль, ма тант!

– Ты согласен? Но знаешь, Чарльз, мне уже надоедают эти яблоки, я хочу переменить тему. Я долго думала, что взять, и остановила свой выбор вот на этом деревце.

Она подошла к окну.

– Вот, Чарльз, взгляни. – Она показала мне какой-то кустик на газоне возле дома. – Это персиковое дерево. Как ты думаешь, это хороший сюжет?.. Я займусь уже сегодня, когда ты пойдешь погулять с Тэдди.

Ами помогла тетке закутаться в пледы и накидки. Я отнес в сад мольберт, складной стульчик, бумагу и карандаши. Мне пришлось долго размещать все эти предметы на газоне, пробуя различные варианты их взаимного расположения. Наконец, составленная композиция удовлетворила мою привередливую тетку, и я отправился гулять с Тэдди. Конечно я с большим удовольствием отправился бы на боковую к себе в спальню. Мне кажется, что и пес не очень был доволен, когда я прицеплял поводок к его ошейнику. Я отправился, ведя на поводке Тэдди, знакомиться с городком Дауни. Мне не понадобилось много времени, чтобы разобраться в том, что Дауни относится к числу таких городков, где вся жизнь общества сосредоточена в аптечном магазине-«драгстори». Все равно мне удалось убить два часа, предоставив Тэдди развлекаться на свой манер, то есть обнюхивать фонари и брызгать на них.

Когда я воротился домой, то рассчитывал найти тетку Мюриель еще за работой, однако она уже ушла, захватив свой мольберт и складной стульчик. Я посмотрел, не переменила ли она сюжет, но ее нигде не было. Тогда я бросил Тэдди в столовой, где он немедленно полез в свой ящик, а сам я поднялся в спальню и решил подремать. Заснуть, как я собирался, мне не удалось. По неизвестной причине мои мысли кружились вокруг этих засаленных рисунков, изображающих яблоки, которые со странным упорством производила на свет моя энергичная тетка. Я лежал навзничь на постели и подсчитывал пятна на обоях, дожидаясь часа обеда.

Еда была добротная и обильная. А тетка была не в духе. Когда Ами очистила стол от обеденной посуды, а тетка взяла Тэдди к себе на колени, я ознакомился с причиной ее дурного настроения.

– У меня были затруднения с рисунком, – пожаловалась тетка. – Ветер все время дул и двигал листочки на дереве. Я ничего не смогла нарисовать.

– Вот как? А я, признаться, не заметил ветра.

– Ты многого не замечаешь. А листочки ни на секунду не оставались неподвижными.

Я понял, какой дурацкой была моя реплика, и поспешил ее исправить.

– О, конечно, ма тант, я понимаю, что такой требовательный мастер, как вы, может испытывать в работе помехи от обстоятельств, которые могут показаться несущественными профану. Видите ли, я редко сталкивался с настоящими артистами.

То, что я причислил ее к настоящим артистам, понравилось тетке.

– Я знаю, что ты не хотел меня обидеть. Я совершенно не в состоянии работать, когда моя натура двигается. Мне необходимо, чтобы натура была абсолютно неподвижна.

Тетушка выпила одну за другой две чашечки кофе, погрузилась на какое-то время в размышления, причем лицо ее было грустным. Наконец, она сказала:

– Мои яблоки были абсолютно неподвижны, вот почему я их могла рисовать так долго. Но я очень хочу нарисовать это деревце. Чарльз, Я прошу тебя срубить его завтра. Ты поставишь его в этот бидон из-под молока посреди столовой. В столовой ветра не будет.

– Но, ма тант, это такое милое маленькое деревце. Да оно и не выстоит долго, когда его срубят.

– Что за глупости! Я всегда могу купить в питомнике новые саженцы. Подумаешь, дерево! А что касается его сохранности, то этим займется Ами, она прекрасно консервирует цветы. Она добавляет в воду аспирин и сахар, и цветы стоят в воде вечно. Мне кажется, придется работать на этот раз быстрее. Если я посижу за работой два-три часа утром и четыре-пять часов после обеда, то, наверное, справлюсь с этим рисунком.

На следующее утро тетка Мюриель отвела меня в сарай за домом, где хранились рабочие инструменты. Она показала мне заржавевший топор. Она смотрела, как я точил топор, таким взглядом, каким, вероятно, смотрел бы вампир, предвкушающий наслаждение. Она меня сопровождала и к месту казни. Когда я вонзал топор во вздрагивающее тельце деревца, то ощущал себя палачом. Я понес убиенное в столовую.

Остаток этого дня и несколько последующих дней я провел в саду тетки Мюриель. Я вообще люблю работать в саду, а саду тетки был неплохой, хотя и запущенный. Я пропалывал газоны, пересаживал, где это было нужно, растения, удобрял землю костяной мукой. Кем-то были оставлены в сарае мешки с сульфатом никотина, и я с удовольствием воспользовался этим запасом для уничтожения насекомых.

Утром в пятницу, садясь за стол к завтраку, я обнаружил на своей салфетке пятидолларовый банкнот. Подняв глаза, я понял по выражению лица моей тетушки, что это ее подарок. Легкий румянец окрасил ее худые щеки, ей было радостно сделать мне небольшой подарок. Что ж, я аккуратно сложил бумажку и спрятал ее в карман. Тетушка дала мне деньги на сигареты, очень мило с ее стороны. Я решил тоже сделать ей небольшой подарок и отправиться поискать что-нибудь в городе после обеда.

Я вскоре убедился, что ресурсы городка Дауни очень ограничены. Я присмотрел в витрине магазинчика фарфорового олененка, но потом увидел небольшой аквариум в виде чаши с двумя красными рыбками. Рыбки мне показались занятнее. Я вошел в магазин и купил их. Дрейк, хозяин магазина, как выяснилось из разговора с ним, был из Калифорнии и, следовательно, это нас с ним сближало, как двух земляков. Мы с ним даже договорились провести вместе вечер следующего дня.

Аквариум с рыбками был принят моей тетушкой с неподдельным удовольствием. Особенно понравилась тетке подвижность и гибкость их хвостиков. Аквариуму подыскалось место на подставке поблизости от теткиного мольберта.

Мало-помалу у нас установился определенный распорядок жизни. По утрам, до обеда, тетка рисовала в столовой, я в это время работал в саду. Во второй половине дня я отправлялся за покупками, гулял с Тэдди, а затем что-нибудь чинил в доме.

Когда подходила к концу моя вторая неделя у тетки Мюриель, персиковое деревце окончательно завяло в своем бидоне. Тетка сообщила мне об этом за обедом таким голосом, каким говорят о землетрясениях или больших пожарах:

– Я его вынуждена была выбросить.

Мы устроили посмертное обсуждение тридцати двух рисунков, которые тетке удалось сделать до этой катастрофы.

Я выбрал из этих рисунков один, отличающийся на мой взгляд наиболее пластичным решением. Она сказала, что этот набросок ей тоже нравится больше остальных. Кажется, все обошлось. Я даже заметил, что тетка уже задумывается над следующим сюжетом.

На следующий день она нервно блуждала по дому, подыскивая очередную натуру. Поминутно она высовывалась из дверей ко мне в сад, где я пересаживал рассаду львиного зева, и спрашивала мое мнение. Когда я пришел завтракать, мне бросилось в глаза, что тетка то и дело поглядывает на аквариум с красными рыбками, но я не придал этому особенного значения.

Вечером я, как было задумано, встретился с Дрейком. Когда я вернулся, тетка уже поджидала меня. Она тут же повела меня на кухню. Вид у тетки был загадочно-торжественный.

– Мне пришлось понервничать, – сказала она, открывая холодильник, – но результат очень хороший.

Тетка запустила руку в глубину и вытащила аквариум с рыбками. Его стенки сильно запотели. Я изумленно уставился на аквариум.

– Мне ужасно захотелось рисовать этих рыбок, – объяснила тетка, – но я знала, что они никогда не остаются в покое. Я стала думать и додумалась. Я поставила аквариум в холодильник, и через несколько часов вода замерзла. Я боялась, что лопнет стекло, но оно осталось целым. Взгляни, какой прозрачный лед.

Тетка обтерла тряпкой стенки аквариума, и я увидел вмерзших в лед красных рыбок.

– Здорово придумано? – спросила тетка. – Теперь я могу их рисовать.

Я принудил себя похвалить тетушкину сообразительность, но вскоре, сославшись на усталость, скрылся у себя в спальне. История с аквариумом мне не очень понравилась. Не то, чтобы меня очень интересовала жизнь красных рыбок, но что-то во всем этом было неприятное. Ведь ей же нравились их гибкие, подвижные хвостики. И потом все-таки это был мой подарок.

Когда я проснулся утром, настроение у меня было плохое. Я припомнил вчерашнее событие и, связав с ним свое плохое настроение, сказал себе, что портить себе кровь из-за двух каких-то рыбок по меньшей мере глупо. Настроение мое улучшилось, и я пошел в столовую завтракать.

После завтрака тетка сразу достала из холодильника аквариум и принялась за рисование. Я отправился в сарай за домом и поразвлекался с пульверизатором для опыления. Мне пришла в голову мысль воспользоваться этим пульверизатором, чтобы подкрасить облупившуюся часть стенки дома. Я посоветовался с теткой, и она дала разрешение. Я купил банку краски в магазине и принес ее домой.

Понемногу я занялся этим делом. Окраска шла медленно. Я зачастил в лавку торговца красками и покупал банку за банкой. Тетка Мюриель за несколько дней сделала около двадцати этюдов своей мороженой рыбы, а я за это время проложил только грунтовочный слой краски. Когда я приступил к работе, то убедился, что состояние стенок хуже, чем я думал. Вероятно, потребуется нанести еще два слоя краски. Тем временем весна уже заменилась ранним летом, а я все продолжал красить дом. Тетка продолжала рисовать рыбок. Наша работа все больше поглощала каждого из нас. Моя жизнь в Дауни понемногу становилась интереснее. Дрейк познакомил меня со своей сестрой. У него тоже была подружка. Все вчетвером мы стали проводить вечера.

Я продолжал красить стены. Тетка рисовала рыбок. И вот настал день, когда я, наконец, сделал последний мазок кистью по стене дома. Такое событие можно было и отпраздновать, что я и сделал на особый лад. Я развел в мыльной воде сульфат никотина и этим раствором как следует обрызгал садовые растения, которыми я мало занимался последнее время из-за окраски стен.

На следующий день и тетка Мюриель заявила, что заканчивает свою работу над рыбками, и вечером за обедом протянула мне заключительный этюд из этого цикла. Мы снова устроили отчетную выставку, и я пытался изображать заинтересованного посетителя этой выставки. Мне это становилось с каждым разом все труднее – теткино творчество с появлением у меня новых развлечений совершенно перестало меня занимать. Когда мы закончили затянувшийся разбор ее произведений, тетка Мюриель спросила:

– Чарльз, как ты думаешь, сможет Тэдди позировать для моего следующего сюжета?

Я посмотрел на собачонку, лежавшую по своему обыкновению у тетки на коленях, и ответил:

– А почему бы и нет?

– Ты так думаешь? – задумчиво сказала тетка.

– Конечно. Но сможет ли он позировать достаточно спокойно?

– Вот об этом я и думаю, – сказала тетка еще более задумчиво.

Я вскоре ушел, у меня было назначено свидание с Виржинией, сестрой Дрейка. Я любил эти сентиментальные свидания, мы садились на веранде, я держал нежную ручку девушки в своей сильной руке, ветерок доносил на веранду аромат цветущей сирени.

На следующий день, а это была суббота, за завтраком я понял по решительному виду тетушки, что она кое-что придумала. Я не ошибся. Сразу после завтрака тетка попросила меня подольше погулять с Тэдди, чтобы он утомился. Тетка мне пояснила свою мысль. Это была забавная затея: измотать собачонку усиленной физической нагрузкой, а по возвращении сунуть под ее морду обильную еду. Под воздействием этих двух нагрузок собака должна будет на некоторое время потерять желание двигаться. Я постарался выполнить порученную мне половину этого гениального плана как можно добросовестнее. Мы обошли с Тэдди все фонари городка Дауни, не пропустив ни одного, а затем повторили этот обход еще раз. Мне кажется, что когда мы возвращались, он уже едва волочил ноги, по крайней мере, я свои ноги натрудил достаточно. Тетка отцепила поводок от его ошейника и повела собачонку в буфетную кормить. Когда Тэдди проглотил один за другим несколько мощных гамбургеров, он распластался на полу и потерял интерес к окружающему миру. Тетка перенесла его на освещенное солнцем место в столовой. Он моментально захрапел, а тетка уселась за мольберт.

Второй завтрак в этот день у нас был позже обычного, где-то около трех. Тетка, по-моему, целиком использовала летаргию Тэдди. За это время я сильно проголодался и поэтому был увлечен едой. Ами приготовила жареного цыпленка по какому-то своему рецепту, и я оценил ее искусство по достоинству. Про искусство моей тетушки, вернее про саму тетушку, я вспомнил лишь тогда, когда доедал мусс из свежих персиков. Ее угрюмый вид поразил меня.

– В чем дело, ма тант? Рисование шло не совсем хорошо?

Она нервно потрясла головой, и ее золотые серьги так же нервно зазвякали под ее ушами.

– Рисование шло отвратительно!

– Разве Тэдди не спал?

Наверное, будь на месте моей тетушки другая, более темпераментная женщина, она разразилась бы в ответ сардоническим смехом. Моя деликатная тетя обошлась недовольным фырканьем.

– Он спал! Спал. Правда, не как убитый, потому что дышал, пыхтел, подергивался… Нет, Чарли, это было просто невыносимо!

– Я понимаю ваше разочарование, ма тант! Я вас так понимаю!.. Вам придется придумать новый сюжет.

Я смотрел на тетушку с искренним сочувствием, растроганный этим доверительным «Чарли». Мне показалось, что слезинки блестели в ее печальных глазах.

– Да, Чарльз, видно это придется сделать. Я думаю, что мне нужно поехать в город и купить кое-что для Тэдди.

Тетка говорила медленно и каким-то необычным голосом, отчего у меня по спине побежали мурашки. Но это было мимолетное ощущение, которое тут же и прошло. Меня заняла другая мысль: тетушка, несмотря на свою страсть к рисованию, смирилась с неспособностью Тэдди быть хорошим натурщиком.

Тетушка побывала в городе и купила для Тэдди красный ошейник с колокольчиком, бутафорскую кость из резины с запахом шоколада и коробку забавных конфет под названием «Собачий пир», про которые на коробке было сказано, что они очень питательны и полезны для этих четвероногих.

Тетка одела ошейник на Тэдди и достала из коробки с «Собачьим пиром» два коричневых ромбика. Тэдди с удовольствием проглотил эти ромбики и одобрительно посмотрел на коробку.

Утром в воскресенье я залежался в постели, но потом взглянул на часы и сразу вспомнил, что мы с Дрейком задумали прогулку с нашими дамами. Следовало поторопиться.

Загородная прогулка получилась приятной. Когда я возвращался домой, на улице уже темнело. Окна нашего дома были освещены, и мне показалось, что там неспокойно. Войдя в дом, я сразу увидел в холле тетку Мюриель, которая, по-видимому, была в очень взвинченном состоянии. Рядом с теткой стояла старушка Ами, пытающаяся успокоить свою хозяйку какими-то лечебными средствами. Завидев меня, тетка бессвязно заговорила:

– О Чарльз!.. Тэдди… О Чарльз!..

Я подошел к тетушке, успокоительно обнял ее за плечи, и она залилась слезами.

– О Чарльз! Наш Тэдди умер.

Надо сказать, что мое подсознание уже подготовило меня к этой новости, но я все же вздрогнул.

– Что с ним случилось?

– Три часа назад я выпустила его погулять во двор. Он долго не возвращался, и я отправилась за ним. Я всюду искала его и беспрерывно звала, но он не отзывался. Наконец, я нашла его под рододендроном. Он был очень болен. Я позвала врача, но когда он пришел, Тэдди уже был… был… мертв. Его кто-то отравил…

Тетка снова зарыдала. Я поглаживал ее плечо, бормоча ласковые слова, но сам был занят мыслью, кто же все это сделал? Соседи? Тэдди был мирной собачонкой, никому не приносившей вреда. Но ведь существуют люди, которые вообще не любят собак, тем более что Тэдди иногда лаял, как это свойственно собакам.