Текст книги "Полеты в одиночку"

Автор книги: Роальд Даль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

ЗЕЛЕНАЯ МАМБА

О, эти змеи! Как я их ненавидел! Самым страшным в Таганьике были змеи, и новичок очень быстро учился распознавать их и определять, какие змеи смертельны, а какие – всего лишь ядовиты. Смертельными были не только черные мамбы, но еще и зеленые мамбы, кобры и крошечные свиноносые змеи, похожие на палочки, неподвижно лежащие в пыли на дороге, на которые легко наступить.

Как-то раз в воскресенье вечером меня пригласили на «закатник» в дом одного англичанина по имени Фуллер, который работал в таможенном управлении Дар-эс-Салама. Он жил с женой и двумя маленькими детьми в простом белом деревянном домике, стоявшем в стороне от дороги на заросшей травой поляне в окружении редких кокосовых пальм.

Я уже почти подошел к дому, как вдруг увидел большую зеленую змею, которая ползла по ступенькам на веранду дома Фуллера, а потом скользнула в открытую дверь. Поблескивающая зеленовато-желтая шкура змеи и внушительные размеры не оставляли сомнений – это зеленая мамба, тварь не менее смертоносная, чем мамба черная, и на несколько секунд я оцепенел и в ужасе прирос к месту. Потом все же пришел в себя и побежал вокруг дома с воплем:

– Мистер Фуллер! Мистер Фуллер!

В окне верхнего этажа показалась голова миссис Фуллер.

– Что стряслось? – спросила она.

– У вас в передней большая зеленая мамба! – крикнул я. – На моих глазах она заползла по ступенькам на веранду и юркнула в дверь!

– Фред! – крикнула миссис Фуллер, оборачиваясь. – Фред! Подойди сюда!

В окне рядом с лицом жены появилось круглое красное лицо Фредди Фуллера.

– Что такое? – спросил он.

– Зеленая мамба в вашей гостиной! – крикнул я.

Без колебаний и не тратя время на лишние вопросы, он сказал мне:

– Оставайтесь там! Я сейчас спущу вам детей. – Он говорил спокойно и невозмутимо. Даже голос не повысил.

Девочку он спустил на вытянутых руках, держа ее за запястья, так что мне просто было ухватить ее за ноги. Следом спустил мальчика. После детей Фредди Фуллер подал свою жену, и я перехватил ее за талию и поставил на землю. Потом пришел черед самого Фуллера. Он повисел немного на руках, схватившись за подоконник, и соскочил, ловко приземлившись на обе ноги.

Мы собрались все вместе за домом, и я рассказал Фуллеру все, что видел.

Дети стояли рядом с матерью, и она держала их за руки. Они как будто и не особенно испугались.

– И что теперь? – спросил я.

– Вы все выходите на дорогу, – велел Фуллер. – А я съезжу за змееловом.

Он быстро подошел к своей древней черной легковушке, сел в нее и уехал. Миссис Фуллер с детьми и я дошли до дороги и сели в тени большого мангового дерева.

– А что это за змеелов? – поинтересовался я у миссис Фуллер.

– Старик англичанин, который живет здесь уже много лет, – пояснила миссис Фуллер. – Он в самом деле любит змей. Он их понимает и никогда не убивает. Ловит их и продает в зоопарки и лаборатории по всему свету. С ним знакома вся округа, и если кто-нибудь заметит змею, он помечает ее логово и бежит, зачастую очень издалека, к змеелову. Тогда змеелов идет вместе с туземцем и ловит змею. Змеелов строго придерживается своего правила: никогда не покупать пойманных змей у местных.

– Почему? – спросил я.

– Чтобы они сами змей не довили, – сказала миссис Фуллер. – Когда он только начинал этим промышлять, он покупал пойманных змей, но змей стольких местных покусали и столько их поумирало, что он решил положить этому конец. Теперь любой туземец, который приносит пойманную змею, пусть даже самую редкую, уходит ни с чем.

– Это правильно, – сказал я;– Как зовут змеелова? – спросил я.

– Доналд Макфарлин, – ответила она. – По-моему, он шотландец.

– В доме змея, да, мамочка? – спросила маленькая девочка.

– Да, милая. Но змеелов ее выгонит.

– Она Джека укусит, – сказала девочка.

– Ох, Боже мой! – вскрикнула миссис Фуллер, вскакивая на ноги. – Про него-то я и забыла. – И громко позвала: – Джек! Ко мне! Джек! Джек!.. Джек!.. Джек!

Дети тоже вскочили, и теперь они стали звать собаку все вместе. Но собака так и не появилась.

– Она покусала Джека! – закричала девочка. – Она точно его ужалила! – Она заплакала, а вслед за ней и ее младший брат.

Миссис Фуллер помрачнела.

– Джек наверняка наверху спрятался, – утешала она детей. – Вы же знаете, какой он умный.

Мы с миссис Фуллер снова уселись на траву, но дети остались стоять. Сквозь слезы они звали собаку.

– Хотите, я отведу вас к Мадденам? – предложила им мать.

– Нет! – закричали они. – Нет, нет, нет! Мы хотим Джека!

– А вот и папа! – крикнула миссис Фуллер, показывая на черную легковушку, катящую по дороге в облаке пыли. Я заметил, что из окна автомобиля торчит длинный деревянный шест.

Дети кинулись к машине.

– Джек остался в доме, и его ужалила змея! – запричитали они. – Мы точно знаем! Мы его зовем, а он не идет!

Мистер Фуллер и змеелов выбрались из машины.

Змеелов оказался маленьким и очень старым, скорее всего даже старше семидесяти. На его ногах были кожаные сапоги из толстой воловьей шкуры, а на руках – длинные перчатки, наподобие шоферских, из такой же грубой кожи. Раструбы перчаток доходили ему до локтей. В правой руке он нес весьма необычный рабочий инструмент – деревянный шест двухметровой длины, расходящийся на конце вилкой. Два зубца вилки из черной резины были достаточно гибкими, поэтому если прижать вилку к земле, то зубцы растянутся в стороны, придавливая вилку к земле. В левой руке змеелов нес обыкновенный коричневый мешок.

Змеелов Доналд Макфарлин выглядел весьма впечатляюще, несмотря на тщедушную фигуру и преклонный возраст. Бледно-голубые глубоко посаженные глаза, круглое, смуглое, сморщенное, как грецкий орех, лицо. Над голубыми глазами нависли густые белые брови, а волосы на голове были почти черными. Несмотря на тяжелые сапоги, он ступал мягко и бесшумно, как леопард, и направился прямиком ко мне.

– Вы кто?

– Он работает в «Шелл», – пояснил Фуллер, – Недавно приехал.

– Хотите посмотреть? – спросил меня змеелов.

– Посмотреть? – испугался я. – Посмотреть? То есть как посмотреть? Я хочу сказать: откуда? Не в доме?

– Можете встать на веранде и смотреть через окно, – сказал змеелов.

– Пойдемте, – махнул мне Фуллер. – Вместе посмотрим.

– Только без глупостей, – напутствовала миссис Фуллер.

Дети, несчастные и жалкие, размазывали слезы по лицу.

Мы с Фуллером и змееловом направились к дому, и, когда мы подошли к веранде, змеелов прошептал:

– Осторожно наступайте на доски, иначе она почувствует вибрацию. Дождитесь, пока я войду в дом, а потом потихоньку проходите к окну.

Змеелов первым поднялся по ступенькам, двигаясь совершенно бесшумно. Он, как кошка, проскользнул по веранде, вошел в дом и быстро, но очень тихо закрыл за собой дверь.

С закрытой дверью я чувствовал себя спокойнее. То есть, мне было спокойнее за себя, но никак не за змеелова. Мне казалось, он сознательно идет на самоубийство.

Мы с Фуллером прокрались на веранду и прильнули к окну. Окно было открыто, но затянуто мелкой сеткой от комаров. От этого мне стало еще спокойнее. Мы оба всматривались через мелкие ячейки сетки.

Гостиная была обставлена просто и незамысловато – кокосовая циновка на полу, красный диван, кофейный столик и пара кресел. На циновке под столиком распростерся пес, крупный эрдель с курчавой черно-рыжей шерстью. Он был мертв.

Змеелов замер у двери гостиной. Коричневый мешок теперь свисал с левого плеча, а шест он держал обеими руками, выставив его перед собой параллельно полу. Змею я не видел. Судя по всему, змеелов ее тоже не видел.

Прошла минута… две… три… четыре… пять. Никто не шевелился. В комнате затаилась смерть. Воздух был пропитан смертью. Змеелов превратился в каменный столб, выставив вперед длинный шест.

Он выжидал. Еще минута… и еще… и еще.

И вот я вижу, как колени змеелова начинают сгибаться. Он медленно приседает, пока почти не садится на пол, и в такой позе пытается заглянуть под диван и кресла.

Похоже, он так ничего и не увидел.

Он медленно выпрямился и обвел глазами комнату. В дальнем углу справа была лестница, ведущая наверх. Змеелов взглянул на ступеньки, и я понял, что у него на уме. Он резко шагнул вперед и остановился.

Ничего не произошло.

Мгновение спустя я заметил змею. Она вытянулась во всю длину вдоль плинтуса правой стены, скрытая от змеелова спинкой дивана. Она лежала там длинным, красивым, смертоносным копьем из зеленого стекла и не шевелилась – по-видимому, спала. Ее треугольная голова лежала на циновке у подножия лестницы, поэтому нас она видеть не могла. Я толкнул Фуллера и прошептал:

– Возле стены. – Я показал ему, и Фуллер увидел змею. Он сразу же замахал руками перед окном, привлекая внимание змеелова. Но тот его не видел. Тогда Фуллер очень тихо прошипел: «Тсссс!» – и змеелов тотчас вскинул голову. Фуллер ткнул пальцем. Змеелов понял и кивнул.

Теперь змеелов стал очень-очень медленно пробираться к тыльной стене комнаты, чтобы рассмотреть змею за диваном. И ступал он не на цыпочках, как сделали бы мы с вами. Его ступни не отрывались от пола. У сапог из воловьей шкуры, как у мокасин, не было ни каблуков, ни подметок. Постепенно он добрался до тыльной стены, и оттуда смог увидеть голову и часть туловища змеи.

Но и змея его увидела. Молниеносно змеиная голова взметнулась, туловище выгнулось дугой, приготовившись к нападению. Почти одновременно все тело змеи пошло волнами, набирая энергию для рывка вперед.

Змеелов стоял слишком далеко от змеи и не мог дотянуться до нее своим шестом. Он ждал, глядя на змею, а та в ответ глядела на него своими злобными черными глазками.

Потом змеелов заговорил со змеей.

– Иди сюда, моя красавица, – вкрадчиво прошептал он. – Умница. Никто тебя не обидит. Никто не сделает тебе больно, моя славная; Ты просто расслабься и лежи спокойно… – И он шагнул к змее, держа наизготове шест.

А дальше все произошло за какую-то сотую долю секунды. Зеленой вспышкой змея метнулась вперед, пролетев не меньше трех метров, и вонзилась в сапог змеелова. Избежать нападения не смог бы ни один человек. Я услышал, как голова змеи ударилась о толстую воловью шкуру с отрывистым резким звуком: «тррах!», и тотчас поднялась на изогнутом туловище, приготовившись к новой атаке.

– Вот молодец, – тихо приговаривал змеелов. – Умница. Прелесть моя. Не надо волноваться. Успокойся, и все будет хорошо. – Разговаривая, он медленно опускал конец шеста, пока зубцы не оказались совсем рядом с телом змеи. – Прелесть моя, – шептал змеелов. – Милая славная крошка. Тихо, моя красавица. Спокойно, милая. Папа тебя не обидит.

Я видел тоненькую темную струйку змеиного яда, стекающую с правого сапога змеелова.

Змея, подняв голову и выгнувшись дугой, напряглась, как тугая пружина, и была готова метнуться вперед в любое мгновение.

– Тихо, моя хорошая, – шептал змеелов. – Теперь не шевелись. Спокойно. Больно не будет.

И вдруг – «ппамм!» – резиновые зубцы обхватили змею примерно посередине и пригвоздили ее к полу. Я видел лишь размытое зеленое пятно – это взбешенная змея металась во все стороны, пытаясь освободиться. Но змеелов давил на шест, и змея не могла выбраться из ловушки.

Что же теперь будет? – пробовал угадать я. Не станет же он ловить этот обезумевший извивающийся сгусток зеленой мышцы руками, а даже если и станет, ее голова непременно метнется к нему и ужалит в лицо.

Держась за самый конец своего двухметрового шеста, змеелов стал пробираться вдоль стены к хвосту змеи. Потом, не обращая внимания на ее извивания и метания, он начал передвигать резиновую вилку вперед, к голове змеи. Делал он это очень-очень медленно, понемногу приближая резиновые зубцы к мотающейся во все стороны голове, продвигая их вдоль извивающегося тела, не выпуская змею из их зажима, и толкая, толкая, толкая длинный деревянный шест вперед по миллиметру. Зрелище зачаровывало и ужасало: маленький человек с белыми бровями и черной шевелюрой осторожно манипулировал своим длинным орудием, медленно скользя вилкой по извивающемуся туловищу по направлению к змеиной голове. А та хлестала по циновке с таким грохотом, что будь вы наверху, то решили бы, что этажом ниже борются двое здоровенных мужчин.

Наконец зубцы добрались до самой головы, пригвоздив ее к полу, и тогда змеелов протянул руку в перчатке и крепко схватил змею за шею. Отбросил шест. Свободной рукой снял мешок с плеча. Поднял все еще извивающуюся смертоносную зеленую змею и сунул ее голову в мешок. Потом отпустил голову, затолкал в мешок все остальное и завязал его. Мешок дергался и подскакивал так, словно внутри его буйствовало с полсотни злобных крыс, но змеелов теперь полностью расслабился и небрежно держал мешок одной рукой, будто там ничего особенного не было – так, несколько килограмм картошки. Нагнувшись, он поднял с пола свой шест, потом повернулся к окну и посмотрел на нас.

– Жаль собаку, – сказал он. – Уберите ее, пока дети не увидели.

НАЧАЛО ВОЙНЫ

На завтрак в Дар-эс-Саламе неизменно подавали сочную спелую папайю, только что сорванную в саду, а на нее выжимали сок целого свежего лайма. Почти все белые мужчины и женщины в Танганьике получали на завтрак папайю с лаймовым соком, и, по-моему, старые колонизаторы знали, что делали. Это – самый полезный и освежающий завтрак на свете.

Однажды утром в конце августа 1939 года я ел на завтрак свою папайю и размышлял, как и все остальные, о войне с Германией, которая, как все мы понимали, вот-вот разразится. Мдишо слонялся по комнате и делал вид, что очень занят.

– Ты знаешь, что скоро начнется война? – спросил я у него.

– Война? – мгновенно оживился он. – Настоящая война, бвана?

– Страшная война, – сказал я.

Лицо Мдишо просияло от радости. Он был из племени мванумвези, а в жилах каждого мванумвези течет кровь воина. Столетиями они оставались величайшими воинами Восточной Африки, завоевывая все вокруг, в том числе и масаев, и даже теперь при одном упоминании о войне у Мдишо закружилась голова.

– В моей хижине еще цело оружие моего отца! – воскликнул он. – Я сей миг возьму копье и наточу его! С кем будем воевать, бвана?

– С германцами, – ответил я.

– Хорошо, – сказал он. – В округе полно германцев, так что повоюем на славу.

Мдишо был прав – здесь жило множество немцев. Всего двадцать пять лет назад, перед Первой мировой войной, Танганьика была колонией Германской Восточной Африки. Но в 1919 году после перемирия Германия была вынуждена передать, эту территорию британцам, те и переименовали ее в Танганьику. Многие немцы остались в стране. Им принадлежали алмазные копи и золотые рудники. Они выращивали сизаль, хлопок, чай и земляные орехи. Хозяином заводика по производству газировки в Дар-эс-Саламе был немец, как и Вилли Хинк, часовщик. В сущности, в Танганьике немцы намного превышали своей численностью всех прочих европейцев, вместе взятых, и если разразится война, что, как мы все знали, должно произойти, то они превратятся в опасную и трудноразрешимую проблему для властей.

– А когда начнется эта страшная война? – поинтересовался Мдишо.

– Говорят, совсем скоро, – сообщил я ему, – потому что в Европе, до которой в десять раз дальше, чем отсюда до Килиманджаро, у немцев есть вождь по имени бвана Гитлер, и он хочет завоевать весь мир. Немцы думают, что этот бвана Гитлер – замечательный парень. Но на самом деле он – псих, сумасшедший маньяк. Как только начнется война, германцы попытаются убить нас всех, и нам придется убить их раньше, чем они убьют нас.

Мдишо, истинное дитя своего племени, очень хорошо понимал принцип войны.

– А почему бы нам не ударить первыми? – возбужденно воскликнул он, – Почему бы нам не застать их врасплох, этих местных германцев, а, бвана? Почему бы нам не перебить их всех до того, как начнется война? Так всегда лучше, бвана. Мои предки всегда били первыми.

– Боюсь, у нас очень строгие правила насчет войны, – возразил я. – Нельзя никого убивать, пока не дадут свисток и игра не начнется официально.

– Но это же просто смешно, бвана! – вскричал он. – Война, какие еще правила! Победа – вот что считается!

Мдишо было только девятнадцать лет. Родился он и вырос в глубинке, почти в тысяче миль от Дар-эс-Салама, близ того места, которое называется Кигома, на побережье озера Танганьика, и его родители умерли, когда ему не исполнилось еще и двенадцати. Его взял к себе в дом добродушный губернатор Кигомы и определил помощником шамбы-боя. С той поры он дорос до домашнего слуги и очаровал всех хорошими манерами и добрым нравом. Когда губернатора перевели на работу в Секретариат Дар-эс-Салама, он забрал Мдишо с собой. Примерно через год чиновника отправили в Египет, и бедняга Мдишо оказался вдруг без работы и без дома, но с одним очень ценным документом – великолепной рекомендацией от своего прежнего работодателя. Так что мне сильно повезло, что я нашел его и взял к себе на работу. Он стал моим личным боем, и вскоре мы подружились, что меня в общем-то радовало.

Мдишо не умел ни писать, ни читать, и даже представить не мог, что кроме Африки существует другой мир, другие страны и континенты. Но он был смышленым и быстро схватывал, и я стал учить его читать. Каждый день после моего возвращения с работы мы проводили три четверти часа за чтением. Учился он быстро, и хотя мы все еще застревали на отдельных словах, вскоре мы стали мало-помалу переходить к коротким фразам. Я настаивал на том, чтобы он учился писать и читать не только слова суахили, но и их английские эквиваленты, с тем, чтобы попутно усвоить элементарные знания английского языка. Ему очень нравились наши уроки, и было так трогательно возвращаться домой и видеть его с открытым учебником за столом в столовой.

Мдишо был примерно метр восемьдесят ростом, с отличной фигурой, немного плоским лицом, приплюснутым носом и великолепными, ослепительно белыми зубами.

– Мы обязаны подчиняться правилам войны. Это очень важно, – объяснял я ему. – Нельзя убить ни одного германца до объявления войны. И даже тогда надо давать врагу возможность сдаться, прежде чем убивать его.

– Как мы узнаем, что объявили войну? – спросил у меня Мдишо.

– Из Англии по радио нам скажут, – сказал я. – Мы все узнаем через несколько секунд.

– Вот когда начнется веселье! – закричал он, хлопая в ладоши. – Ох, бвана, скорей бы!

– Если хочешь воевать, нужно сначала стать солдатом, – объяснял я ему. – Ты должен записаться в Кенийский полк и стать аскари. – Аскари называли солдат из частей Королевских африканских стрелков.

– У аскари ружья, а я не умею стрелять, – сказал он.

– Научат, – сказал я. – Тебе должно понравиться.

– Это очень серьезный шаг, бвана, – сказал он. – Нужно как следует подумать.

Дар-эс-Салам

Воскресенье, без даты

Дорогая мама!

На прошлой неделе я наконец поддался малярии и слеге постель в среду вечером с жуткой головной болью и температурой 39,5°. Назавтра было уже 40°, а пятницу – 40,6°. У них какое-то новое чудодейственное снадобье, атербин называется, его огромными дозами колят в зад, и температура мигом спадает; потом вкалывают 15 или 20 грамм хинина, и с тех пор ты уже не хозяин своей задницы – слева атербин, справа хинин.

Думаю, когда ты получишь это письмо, война либо будет объявлена, либо уже закончится, но пока жизнь у нас бьет ключом. Все мы – временные армейские офицеры, с жезлами, ремнями и всякими секретными инструкциями. Уходя из дома, мы должны сообщать о своем местонахождении, чтобы нас могли собрать в любую минуту. Мы знаем, куда нужно идти в экстренном случае, но все держится в секрете, и я не уверен, проходят наши письма цензуру или нет, поэтому не буду рассказывать тебе ничего лишнего. Но если начнется война, нам придется выловить всех местных немцев, и тогда все будет спокойно…

Несколькими днями спустя обстановка в Дар-эс-Саламе накалилась. Надвигалась война, и были разработаны подробные планы интернирования сотен немцев в Дар-эс-Саламе и в глубине страны, планы, подлежащие осуществлению сразу же по объявлении войны. В городе было не так уж много молодых англичан, человек пятнадцать, самое большее двадцать, и всем нам приказали бросить работу и превратиться, посредством какого-то волшебного действа, во временных офицеров. Мне выдали красную нарукавную повязку и поручили командовать взводом аскари, но поскольку я никогда не воевал, разве что в школе, я чувствовал себя неловко перед двадцатью пятью хорошо обученными солдатами при карабинах и одном пулемете, оказавшимися в моем ведении.

Меня вызвали в армейские казармы в Дар-эс-Саламе, где британский капитан кенийских африканских стрелков отдал мне соответствующие распоряжения. Он сидел за деревянным столом в фуражке в удушающе жаркой жестяной хижине, и когда говорил, его рыжие коротко подстриженные усы все время подпрыгивали.

– Как только будет объявлена война, – говорил он, – все немцы мужского пола должны быть задержаны под угрозой применения оружия и препровождены в тюремный лагерь. Тюремный лагерь готов, и немцам известно, что он готов, так что многие немцы попытаются сбежать из страны до того, как мы их поймаем. Ближайшая нейтральная территория – это Португальская Восточная Африка, а туда из Дар-эс-Салама добраться можно только по одной дороге, она идет вдоль берега на юг. Знаете эту дорогу?

Дар-эс-Салам

Пятница, 15 сентября

Дорогая мама!

Прости, что сто лет тебе не писал, но ты могла догадаться, что у нас тут сложилась довольно напряженная обстановка. Сейчас все местные немцы отправлены в лагеря для интернированных. А отлавливали их мы, армейские офицеры. Как только в 1.15 дня в воскресенье объявили войну, по нескольким телефонам дали тревогу, и командиры созвали свои отряды и направились в полицейские участки за оружием и приказами. В то время я вместе с туземными солдатами (аскари) был за городом и охранял дорогу вдоль Южного побережья. Все, что я услышал, это мрачный голос по полевому телефону, который сказал: «Война объявлена, резерву следует арестовать всех германских подданных, пытающихся покинуть город или проникнуть в него».

Тут-то и началось веселье. Больше ничего рассказывать не буду, иначе цензор не пропустит письмо…

Я ответил, что знаю ее очень хорошо.

– По этой дороге, – сказал капитан, – каждый немец в Дар-эс-Саламе попробует улизнуть в тот момент, когда будет объявлена война. Вы обязаны остановить их, задержать и препроводить в тюремный лагерь.

– Кто, я? – опешил я.

– Вы с вашим взводом, – сказал он. – У нас нет других людей. А нам нужно расставить патрули по всей стране. Займите выгодную оборонительную позицию и разместите своих людей в надежном укрытии. Некоторые немцы наверняка попытаются пробиться силой и могут устроить стрельбу.

– То есть, – сказал я, – я со своим взводом должен остановить всех немцев, бегущих из Дара?

– Таков приказ, – ответил он.

– Их же, наверное, сотни.

– Точно, – ухмыльнулся он.

– А что будет, если они возьмут ружья и затеют бой? – спросил я.

– Перестреляете их всех, – сказал капитан. – У вас же есть пулемет. С одним пулеметом можно перебить пятьсот человек с винтовками.

Мне стало не по себе. Я не хотел брать на себя ответственность за убийство пятисот гражданских человек на прибрежной дороге, ведущей в Португальскую Восточную Африку.

– Что, если с ними будут женщины и дети? – спросил я.

– Действуйте по обстоятельствам, – уклонился от ответа капитан.

– Но… но… – промямлил я, – ведь эта дорога – основной путь бегства из страны. Не кажется ли вам, что столь важное задание следует поручить вам или другому офицеру регулярных войск?

– У нас и так все руки заняты, – сказал капитан.

Но я никак не унимался.

– Ведь я ничему такому не обучен, – убеждал его я. – Я просто работаю на «Шелл».

– Чушь! – рявкнул он. – Немедленно отправляйтесь! И не подведите нас!

И я отправился.

Отыскав телефон, я позвонил домой и предупредил Мдишо, чтобы он меня не ждал.

– Я знаю, куда ты собрался, бвана! – закричал он в трубку. – На германцев идешь! Я угадал?

– Ну, – сказал я, – посмотрим.

– Я хочу с тобой, бвана! – взмолился он. – Пожалуйста, возьми меня с собой!

– Боюсь, на этот раз не получится, Мдишо, – сказал я. – Тебе придется остаться и приглядывать за домом.

– Будь осторожен, бвана, – сказал он. – Будешь вести себя осторожно – останешься жив.

Я вышел на площадь перед казармами, где меня ожидал мой взвод. Аскари в шортах и гимнастерках цвета хаки с винтовками наперевес выстроились по стойке смирно рядом с двумя открытыми грузовиками. На них было приятно посмотреть. Завидев меня, сержант отдал честь и приказал взводу садиться по машинам. Я сел в кабину первого грузовика между водителем и сержантом, и мы поехали через город к прибрежной дороге, ведущей в Мозамбик, что в Португальской Восточной Африке. В кузове второго грузовика аскари везли огромную катушку телефонного кабеля, намереваясь по пути уложить кабель вдоль дороги, чтобы обеспечить постоянную связь со штабом, из которого мне должны были сообщить о начале войны. Раций у них не было.

– Много у нас кабеля? – спросил я сержанта. – На сколько его хватит?

– Километров на пять, бвана, – усмехнулся сержант.

Сразу же по выезде из Дар-эс-Салама мы остановились возле маленькой хижины, и два связиста соскочили с машины, открыли дверь и подключили наш кабель к розетке внутри хижины. Потом мы поехали дальше, а связисты шли следом и укладывали кабель в траву на обочине, так что ехали мы медленно.

Дорога шла по самому краю Индийского океана. Сквозь чистую светло-зеленую воду просвечивало песчаное дно, и на тонкой полоске берега росли кокосовые пальмы, тянущие свои взлохмаченные головы к горячему синему небу. Вид был очень красивый. Кабины наших грузовиков продувал легкий ветерок с моря.

Километра через три с лишним дорога резко пошла в гору и повернула вглубь материка, направляясь в густые тропические заросли.

– Что если нам остановиться среди деревьев? – спросил я сержанта.

– Хорошее место, – согласился он, так что мы остановились там, где дорога вступала в джунгли, и вылезли из грузовиков.

– Поставьте грузовики поперек дороги, – приказал я сержанту, – и проследите, чтобы все бойцы хорошенько спрятались на опушке леса. Оружие надо распределить так, чтобы вся проезжая часть за грузовиками находилась под прицелом пулемета и винтовок.

Когда все это было сделано, я отвел сержанта в сторону и заговорил с ним на суахили.

– Послушайте, сержант, – сказал я, – думаю, вы понимаете, что я не солдат.

– Понимаю, бвана, – вежливо ответил он.

– Поэтому если я совершу какую-нибудь глупость, скажите мне, пожалуйста, об этом.

– Хорошо, бвана, – кивнул он.

– Вы довольны нашей позицией? – спросил я его.

– По-моему, место удачное, бвана, – ответил он. До конца дня мы слонялись без дела, ожидая звонка полевого телефона. Я сидел в тени рядом с телефоном и курил трубку. Помню, на мне были шорты цвета хаки, гимнастерка хаки, носки хаки и коричневые ботинки, а на голове – пробковый тропический шлем цвета хаки. Здесь все так одевались, я чувствовал себя в этой одежде удобно и уютно. Но далеко не уютно было у меня на душе. Мне было двадцать три, и меня никогда не учили убивать. У меня не было твердой уверенности, что я смогу хладнокровно отдать приказ открыть огонь по кучке штатских немцев. Поэтому я чувствовал себя крайне неуютно.

Стало совсем темно, а телефон все не звонил.

В кузове одного из грузовиков стоял большой круглый чан с питьевой водой, и все пили вволю. Потом сержант набрал хворосту, развел костер и стал готовить ужин для солдат. Он варил рис в огромном котле, и пока рис кипел, он принес из грузовика большую связку бананов, очистил их, нарезал на кусочки и бросил в котел с рисом. Когда ужин был готов, каждый аскари достал по оловянной миске с ложкой, и сержант черпаком щедро разложил рис по мискам. До сих пор я не задумывался о еде и, разумеется, ничего с собой не взял. Глядя на ужинающих солдат, я тоже захотел есть.

– Можно мне попробовать? – спросил я сержанта.

– Конечно, бвана, – сказал он. – Миска у вас есть?

– Нет, – ответил я.

Тогда он нашел для меня оловянную миску и ложку и положил мне огромную порцию. Оказалось очень вкусно. Сержант использовал неочищенный коричневый рис, и зернышки не слипались друг с другом. Горячие сладкие ломтики банана смазывали рис как масло. Я никогда еще не пробовал такого вкусного блюда из риса и съел все без остатка. На душе стало хорошо, и я начисто забыл про немцев.

– Восхитительно, – похвалил я. – Вы превосходно готовите.

– Всякий раз, когда мы выезжаем из своих казарм, – сказал он, – я должен сам кормить своих бойцов. Всем сержантам приходится этому учиться.

– Рис был просто потрясающий, – еще раз похвалил я. – Вам нужно открыть ресторан, и вы станете богатым человеком.

По всей округе в лесу непрестанно квакали лягушки. У африканских лягушек необычайно громкое скрипучее кваканье, и к тому же, как бы далеко лягушка не находилась, всегда кажется, что она квакает у вас под ногами. Лягушачье кваканье – это ночная музыка восточно-африканского побережья. Квакает вообще-то только самец, он раздувает свой подгрудок, а потом выпускает воздух с громким врруупп. Это его брачный зов, и самка, заслышав томный клич, быстро скачет к потенциальному жениху.

Но когда она добирается до своей цели, происходит забавная вещь, хотя это не совсем то, о чем вы подумали. Самец не поворачивается и не приветствует самку. Где там. Он ее в упор не видит, сидит себе и поет свою песнь звездам, а самка терпеливо ждет рядом. Она ждет и ждет и ждет. А он поет и поет и поет, часто несколько часов кряду, и происходит на самом деле вот что. Зачарованный звуком своего голоса самец напрочь забывает, ради чего он, собственно, начал квакать. Мы-то знаем, что он начал квакать, потому что ему захотелось ласки. Но сейчас он не слышит ничего, кроме прелестной музыки, льющейся из его глотки, он не замечает ничего вокруг, даже вздыхающую рядом самку. В конце концов она теряет терпение и начинает толкать его передней лапкой, и только тогда самец выходит из транса и обращает на нее внимание.

Нуда ладно. Лягушачий самец ненамного отличается от самцов человеческих, думал я, сидя в темном лесу.

У сержанта я позаимствовал армейское одеяло и устроился на ночлег рядом с полевым телефоном. В голове промелькнула мысль о змеях. Интересно, сколько их ползает в густой траве? Наверное, тысячи. Но раз уж аскари их не боятся, то почему бы и мне не рискнуть?

Ночью телефон не звонил, и на рассвете сержант снова развел костер и опять приготовил тот же рис с бананами. Утром он уже не казался таким вкусным, как вчера вечером.

В двенадцатом часу резко звякнул телефон.

– Великобритания объявила войну Германии. Будьте в полной боевой готовности, – произнес голос в трубке.