Текст книги "Дорога в рай (Рассказы)"

Автор книги: Роальд Даль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 49 страниц)

    – Этот рецепт будет посложнее, чем собирание трав, – сказал Лексингтон. – Бабушка Глосспан ни за что бы с ним не справилась.

    Пока Лексингтон глядел вверх на последнюю поднимавшуюся свинью, мужчина в резиновых сапогах тихо приблизился к нему сзади и, пропустив один конец цепи вокруг лодыжки юноши, закрепил петлю, прицепив другой ее конец к движущейся ленте. Не успев сообразить, что происходит, наш герой в следующий момент резко дернулся, потом упал, и его потащило ногами вперед по бетонному полу Дома, где заковывают в кандалы.

    – Остановитесь! – кричал он. – Стойте! Ногу защемило!

    Но его, казалось, никто не слышал, и пять секунд спустя несчастный молодой человек оторвался от пола и стал подниматься вертикально вверх сквозь открытую крышу сарая. Он висел вниз головой и дергался, как рыба, которую только что вытащили на берег.

    – Помогите! – кричал он. – Помогите! Произошла ужасная ошибка. Остановите моторы! Спустите меня вниз!

    Гид вынул сигару изо рта, невозмутимо взглянул на быстро поднимающегося юношу, но ничего не произнес. Мужчины в резиновых сапогах уже направились за следующей партией свиней.

    – Спасите меня! – кричал наш герой. – Дайте мне спуститься вниз! Пожалуйста, дайте мне спуститься вниз!

    Между тем, он уже приближался к верхнему этажу здания, где движущаяся лента изгибалась, как змея, и уходила в отверстие в стене, похожее на дверной проем без двери; а там, на пороге, точно святой Петр у райских врат, его поджидал мясник в желтом запятнанном резиновом фартуке.

    Лексингтон, хотя и висел вниз головой, все же увидел его, пусть и мельком, но выражение абсолютного покоя и добросердечия на лице этого человека заметить успел, равно как и веселые огоньки в глазах, легкую задумчивую улыбку, ямочки на щеках – и все это дало ему надежду.

    – Привет! – улыбаясь, сказал мясник.

    – Быстрее! Спасите меня! – кричал наш герой.

    – С удовольствием, – сказал мясник и, ласково взяв Лексингтона за ухо левой рукой, поднял правую руку и ловко вскрыл ножом яремную вену мальчика.

    Лента продолжала двигаться. Лексингтон по-прежнему висел вверх ногами, кровь лилась у него из горла и заливала глаза, но кое-что он все-таки мог разглядеть. У него возникло смутное впечатление, будто он оказался в необычайно длинной комнате, и в дальнем конце этой комнаты стоял огромный дымящийся котел с водой, а вокруг котла, едва видимые сквозь пар, плясали темные фигуры, размахивая длинными кольями. Конвейерная лента проходила прямо над котлом, и свиньи падали в кипящую воду одна за другой. У одной свиньи на передних ногах были длинные белые перчатки.

    Неожиданно нашего героя страшно потянуло в сон. Но лишь когда его здоровое, сильное сердце откачало из тела последнюю каплю крови, только тогда он перешел из этого, лучшего из всех миров, в другой мир.

Чемпион мира

    Целый день, в перерывах между обслуживанием клиентов, мы ползали в конторе заправочной станции по столу и готовили изюм. Ягоды от пребывания в воде размякли и набухли, и, когда мы надрезали их бритвой, кожица лопалась, и содержимое легко выдавливалось наружу.

    Между тем, всего изюмин у нас было сто девяносто шесть, и, когда мы закончили, был уже почти вечер.

    – Ну чем не хороши! – воскликнул Клод, яростно потирая руки. – Который час, Гордон?

    – Шестой.

    В окно мы увидели, как к колонке подъехал фургон с женщиной за рулем и, наверное, восемью ребятишками, которые сидели сзади и ели мороженое.

    – Надо двигаться, – сказал Клод. – Сам понимаешь, не явимся туда до заката, все пойдет насмарку.

    Он уже начинал дергаться. Его лицо было таким же красным, а глаза так же вылезли из орбит, как и тогда – перед собачьими бегами или перед вечерним свиданием с Кларис.

    Мы оба вышли из конторы, и Клод отпустил женщине столько галлонов бензина, сколько она просила. Когда она отъехала, он остался стоять посреди дороги и, щурясь, с беспокойством глядел на солнце, – оно висело в дальнем конце долины чуть выше ширины ладони над линией деревьев, на гребне холма.

    – Ладно, – сказал он. – Закрывай лавочку.

    Гордон быстро обошел все колонки, закрыв их на замок.

    – Ты бы лучше снял этот свой желтый свитер, – сказал Клод.

    – Это еще зачем?

    – При лунном свете ты будешь сверкать в нем, как маяк.

    – Все будет в порядке.

    – Нет, – сказал Клод. – Сними его, Гордон, прошу тебя. Вернусь через три минуты.

    Он исчез в своем автоприцепе за заправочной станцией, а я вернулся в контору и поменял желтый свитер на синий.

    Когда мы снова встретились, на Клоде были черные брюки и темно-зеленый свитер с высоким завернутым воротником. На голове коричневая кепка, низко надвинутая на глаза. Он был похож на артиста, играющего в ночном клубе бандита.

    – А это что у тебя там? – спросил я, увидев, что на поясе у него что-то топорщится.

    Клод задрал свитер и показал мне два тонких белых хлопчатобумажных мешка, аккуратно и прочно привязанных к животу.

    – Чтобы потом в них складывать, – загадочно ответил он.

    – Понятно.

    – Пошли, – сказал он.

    – Не лучше ли нам взять машину?

    – Слишком рискованно. Ее могут увидеть, когда мы ее оставим.

    – Но ведь до леса больше трех миль.

    – Да, – сказал Клод. – И думаю, ты сам понимаешь, что мы можем получить шесть месяцев тюрьмы, если нас схватят.

    – Этого ты мне раньше не говорил.

    – Разве?

    – Я не пойду, – сказал я. – Не стоит того.

    – Тебе полезно прогуляться, Гордон. Идем.

    Был тихий солнечный вечер, яркие белые облачка неподвижно висели в небе, и в долине было прохладно и очень тихо. Мы пошли по траве вдоль дороги, которая тянулась между холмами в сторону Оксфорда.

    – Изюм у тебя? – спросил Клод.

    – В кармане.

    – Хорошо, – сказал он. – Отлично.

    Через десять минут мы свернули с главной дороги на узкую тропинку с высокой изгородью по обеим сторонам. Дальше нам предстояло взбираться вверх.

    – Сколько там сторожей? – спросил я.

    – Трое.

    Клод выбросил выкуренную наполовину сигарету. Спустя минуту он закурил другую.

    – Обычно я не одобряю новые методы, – сказал он. – Особенно в такого рода делах.

    – Понимаю.

    – Но, честное слово, Гордон, думаю, на сей раз нас ждет грандиозный успех.

    – Точно?

    – Не сомневаюсь.

    – Надеюсь, ты прав.

    – Это будет вехой в истории браконьерства, – сказал он. – И смотри, ни единой живой душе потом не проговорись, как мы это сделали, понял? Потому что если это просочится, каждый болван в округе будет делать то же самое, и тогда ни одного фазана не останется.

    – Ни слова никому не скажу.

    – Ты должен гордиться собой, – продолжал он. – Умные люди уже сотни лет бьются над этой проблемой, но никто ничего похожего не придумал. Почему ты мне об этом раньше не рассказывал?

    – А ты никогда и не интересовался моим мнением, – ответил я.

    И это было правдой. Буквально до позавчерашнего дня Клоду и в голову не приходило обсуждать со мной святую тему браконьерства. Летними вечерами, после работы, я частенько видел, как он незаметно выскальзывает в своей кепке из автоприцепа и исчезает на дороге в лес. Иногда, глядя на него в окно, я ловил себя на том, что задумываюсь – что же он все-таки собирается предпринять один-одинешенек среди ночи, какие хитрости замышляет? Он редко возвращался рано и никогда, абсолютно никогда сам добычу не приносил. Однако на следующий день (я и представить себе не мог, как он этого достигал) в сарае за заправочной станцией висел фазан, или заяц, или пара куропаток, которых мы потом съедали.

    Летом он был особенно активен, а в последние два месяца задал такой темп, что уходил в лес четыре, а то и пять раз в неделю. Но и это еще не все. Мне казалось, что его отношение к браконьерству изменилось самым загадочным и неуловимым образом. Теперь он действовал более решительно, более хладнокровно и целеустремленно, чем прежде, и у меня было такое впечатление, что теперь это была уже не столько охота, сколько рискованное предприятие, что-то вроде тайной войны, которую Клод вел в одиночку против невидимого и ненавидимого врага.

    Но кто же был этим врагом?

    Точно не могу сказать, у меня возникло подозрение, что им был не кто иной, как сам знаменитый мистер Виктор Хейзел, владелец земли и фазанов. Мистер Хейзел был местным пивоваром и держался невероятно надменно. Он был так богат, что невозможно выразить словами, и его собственность простиралась на мили по всей долине. Он выбился из низов, был напрочь лишен обаяния и обладал весьма скудным числом добродетелей. Он презирал всех людей, занимавших низкое общественное положение, поскольку сам был когда-то одним из них, и отчаянно стремился общаться только с теми, с кем, по его мнению, и нужно общаться. Он охотился верхом с собаками, любил пригласить гостей, носил модные жилетки и каждый день проезжал на огромном черном "роллс-ройсе" мимо заправочной станции к своей пивоварне. Когда он проносился мимо, мы иногда успевали разглядеть за рулем сияющее лицо пивовара, розовое, как ветчина, дряблое и воспаленное от чрезмерного употребления пива.

    Ну да ладно. Вчера днем Клод ни с того ни с сего вдруг сказал мне:

    – Сегодня вечером я опять пойду в лес Хейзела. Хочешь пойти со мной?

    – Кто – я?

    – На фазанов. В этом году, может, последний шанс, – сказал он. – В субботу открывается охотничий сезон, и потом все птицы разлетятся. Если будет кому разлетаться.

    – А почему ты вдруг меня приглашаешь? – с подозрением спросил я.

    – Особой причины у меня нет, Гордон. Просто так.

    – А это рискованно?

    Он не ответил.

    – У тебя, наверное, и ружье припасено?

    – Ружье! – с отвращением воскликнул Клод. – В фазанов не стреляют, ты что, не знаешь? В лесах Хейзела достаточно пистону хлопнуть, чтобы тебя сторожа тут же схватили.

    – Тогда как же ты охотишься?

    – Ага, – произнес он и загадочно прикрыл веком один глаз.

    Наступила долгая пауза. Потом Клод сказал:

    – Как тебе кажется, ты сможешь держать рот на замке, если я тебе кое-что расскажу?

    – Вполне.

    – Я этого еще никому в жизни не рассказывал, Гордон.

    – Весьма польщен, – сказал я. – Мне ты можешь полностью довериться.

    Он повернул голову, устремив на меня свои бледные глаза. Глаза у него были большие и влажные, как у быка, и они были так близко от меня, что я увидел, как отражаюсь в них вверх ногами.

    – Сейчас я раскрою тебе три лучших на свете способа охоты на фазана, сказал Клод. – А поскольку ты в нашем походе будешь моим гостем, я дам тебе возможность выбрать тот способ, который мы используем сегодня ночью. Как тебе все это?

    – По-моему, тут какой-то подвох.

    – Да нет тут никакого подвоха, Гордон, клянусь тебе.

    – Ладно, тогда продолжай.

    – Значит, так, – сказал он. – Вот первый большой секрет.

    Он умолк и сделал длинную затяжку.

    – Фазаны, – мягко прошептал он, – без ума от изюма.

    – От изюма?

    – От самого обыкновенного изюма. У них это самая большая слабость. Мой папа открыл это сорок лет назад, так же как открыл и все три эти способа, о которых я тебе собираюсь сейчас рассказать.

    – Ты, кажется, говорил, что твой папа был пьяницей.

    – Может, и был. Но еще он был замечательным браконьером, Гордон. Может, самым замечательным за всю историю Англии. Мой папа изучал браконьерство, как ученый.

    – Ты правду говоришь?

    – Я не шучу. Правда, не шучу.

    – Я тебе верю.

    – Чтоб ты знал, – сказал он, – мой папа держал на заднем дворе целый выводок первоклассных петушков исключительно с научными целями.

    – Петушков?

    – Ну да. И когда он придумывал какой-нибудь новый хитроумный способ ловли фазана, он сначала испытывал его на петушке. Так он узнал насчет изюма. И он изобрел также способ с конским волосом.

    Клод умолк и оглянулся, чтобы убедиться, что его никто не подслушивает.

    – Вот как это делается, – сказал он. – Для начала нужно взять несколько изюминок, замочить их на ночь в воде, чтобы они стали красивые, круглые и сочные. Затем берешь прочный конский волос и разрезаешь на части длиной по полдюйма. Потом просовываешь каждую из этих частей через каждую изюминку, чтобы примерно восьмая часть дюйма высовывалась с каждого конца. Пока все понятно?

    – Да.

    – Дальше. Подходит старина фазан и съедает одну из этих изюминок. Так? А ты следишь за ним из-за дерева. И что происходит потом?

    – Думаю, она застрянет у него в горле.

    – Точно, Гордон. Но вот что удивительно. Вот что открыл мой папа. Птица после этого не может пошевелить лапами. Она просто-напросто пригвождена к земле и двигает своей глупой шеей вверх-вниз, будто поршнем, а тебе лишь остается спокойно выйти из-за дерева и взять ее в руки.

    – В это я не верю.

    – Клянусь, – сказал Клод. – Как только фазан схватит конский волос, ты можешь стрелять у него над ухом из ружья, он даже не вздрогнет. Это необъяснимо. Но нужно быть гением, чтобы открыть такое.

    Он умолк и минуту-другую вспоминал своего отца, великого изобретателя. В глазах Клода светилась гордость.

    – Итак, это способ номер один, – сказал он. – Способ номер два еще проще. Нужно взять удочку. На крючок насаживаешь изюминку и ловишь фазана, как если бы ты ловил рыбу. Забрасываешь удочку ярдов на пятьдесят, лежишь себе на животе в кустах и ждешь, когда клюнет. Потом вытаскиваешь его.

    – Не думаю, что это твой отец изобрел.

    – Этот способ очень популярен у рыболовов, – сказал Клод, предпочтя не расслышать меня. – У страстных рыболовов, которым не так часто, как хотелось бы, удается выбраться к морю. Беда только в том, что этот способ довольно шумный. Когда фазана вытаскивают, он кричит как ненормальный, и сбегаются все сторожа, какие только есть в лесу.

    – А в чем заключается способ номер три? – спросил я.

    – Ага, – произнес он, – номер три просто красавчик. Последнее изобретение моего папы перед кончиной.

    – Его последнее великое дело?

    – Именно, Гордон. И я даже помню тот самый день. Было воскресное утро, и вдруг мой папа входит на кухню с крупным белым петушком в руках и говорит: "Кажется, у меня получилось!" На лице улыбочка, а в глазах светится гордость. Он преспокойно кладет птицу прямо посреди стола и говорит: "Честное слово, думаю, на этот раз мне попался хороший петушок!" – "Кто хороший? – спрашивает моя мама, отрываясь от раковины. – Гораций, убери эту грязную птицу со стола". На петушке смешная бумажная шапочка, как перевернутый стаканчик из-под мороженого, и мой папа с гордостью на петушка показывает. "Погладь-ка его, – говорит он. – Он и с места не сдвинется". Петушок начинает скрести лапой по бумажной шапочке, но та, похоже, приклеена и не сползает. "Никакая птица не убежит, если закрыть ей глаза", – говорит мой папа и тычет в петушка пальцем, и толкает его по столу, но петушок не обращает на это никакого внимания. "Можешь его взять, – говорит он маме. Можешь убить его и приготовить на обед, чтобы отпраздновать то, что я только что изобрел". И тут он берет меня за руку, быстро выводит за дверь, и мы идем в поле, а потом в тот лес по другую сторону Хедденхэма, который когда-то принадлежал герцогу Букингемскому, и часа за два мы отлавливаем пять отличных жирных фазанов с меньшими усилиями, чем если бы купили их в лавке.

    Клод остановился, чтобы перевести дыхание. Вспоминая замечательные дни своей молодости, он преобразился – его глаза еще больше увеличились, повлажнели и стали мечтательными.

    – Я не совсем понимаю, – сказал я. – Как ему удавалось надеть бумажные колпачки на головы фазанам в лесу?

    – Ни за что не догадаешься.

    – Конечно нет.

    – Тогда слушай. Прежде всего в земле выкапываешь маленькую лунку. Потом скручиваешь кусок бумаги, чтобы получился конус, который помещался бы в эту лунку широким концом кверху. Потом всю внутренность этой бумажной чашки смазываешь птичьим клеем и бросаешь туда несколько изюминок. Одновременно нужно набросать изюминок вокруг лунки. Дальше. Идет старина фазан и клюет и, когда подходит к лунке, засовывает туда свою голову, чтобы съесть изюминки, и – на голове у него оказывается колпак, и он ничего не видит. Ну разве не замечательно, до чего некоторые додумываются, а, Гордон? Ты не согласен?

    – Твой папа был гением, – сказал я.

    – Тогда делай свой выбор. Какой из трех способов тебе нравится, тот мы и используем сегодня ночью.

    – Тебе не кажется, что все они немного жестокие?

    – Жестокие! – с возмущением вскричал Клод. – О господи! А кто это последние полгода почти каждый день ел жареного фазана и не заплатил за это ни гроша?

    Он повернулся и направился к двери мастерской. Видно было, что мое замечание глубоко его огорчило.

    – Погоди минуту, – сказал я. – Не уходи.

    – Так ты хочешь пойти со мной или нет?

    – Да, но сперва разреши мне кое-что у тебя спросить. У меня тут возникла одна мысль.

    – Держи ее при себе, – сказал Клод. – Ты говоришь о предмете, в котором ничего не смыслишь.

    – Помнишь тот пузырек со снотворными таблетками, которые врач выписал мне в прошлом месяце, когда у меня болела спина?

    – Ну и что?

    – А на фазанов они не могут подействовать?

    Клод прикрыл глаза и сочувственно покачал головой.

    – Погоди, – сказал я.

    – Тут и обсуждать нечего, – сказал он. – Да ни один фазан на свете не станет глотать эти паршивые красные капсулы. Ничего лучше не мог придумать?

    – Ты забываешь об изюме, – сказал я. – Послушай, что я тебе скажу. Берем изюм. Вымачиваем его, пока он не разбухнет. Потом делаем лезвием надрез. Потом немного его опустошаем. Потом открываем одну из моих красных капсул и высыпаем весь порошок в изюминку. Потом берем иглу и очень тщательно зашиваем надрез. Дальше...

    Краешком глаза я увидел, как рот Клода медленно приоткрывается.

    – Дальше, – продолжил я, – у нас получается красивая, чистая на вид изюминка с двумя с половиной гранами снотворного внутри, и позволь сказать тебе еще кое-что. Этого хватит, чтобы свалить с ног среднего мужчину, не то что птицу!

    Я выждал десяток секунд, чтобы сказанное мной попало по адресу.

    – Кроме того, используя такой способ, мы могли бы действовать масштабно. Захотим – и приготовим двадцать изюминок, а потом, на закате, нам останется только разбросать их на поляне, где их подкармливают, и уйти. Через полчаса таблетки начнут действовать. Когда мы возвращаемся, фазаны уже расселись по деревьям и покачиваются, ощущая некоторую слабость, притом стараются сохранить равновесие. Но скоро каждый фазан, который съел хотя бы одну изюминку, обязательно свалится без сознания на землю. Дорогой ты мой, да они будут падать с деревьев, как яблоки, и мы будем ходить и собирать их!

    Клод в восхищении смотрел на меня.

    – О господи, – неслышно произнес он.

    – И нас ни за что не поймают. Мы просто пройдем по лесу, разбрасывая по дороге изюминки, и даже если бы за нами наблюдали, все равно ничего бы не заметили.

    – Гордон, – сказал он, кладя руку мне на колено и глядя на меня большими и сверкающими, точно звезды, глазами. – Если эта штука сработает, она произведет настоящую революцию в браконьерстве.

    – Рад слышать.

    – Сколько у тебя осталось таблеток? – спросил он.

    – Сорок девять. В пузырьке было пятьдесят, я съел только одну.

    – Сорока девяти мало. Нам нужно не меньше двухсот.

    – Ты с ума сошел! – вскричал я.

    Он медленно отошел и встал у двери спиной ко мне, уставившись в небо.

    – Двести – крайний минимум, – тихо произнес он. – Особого смысла нет все это затевать, пока у нас не будет двухсот штук.

    "Что же он, черт побери, замыслил?" – подумал я.

    – До открытия сезона для нас это последняя возможность, – сказал Клод.

    – Больше никак не могу достать.

    – Ты ведь не хочешь, чтобы мы вернулись с пустыми руками?

    – Но зачем так много?

    Клод повернул голову и посмотрел на меня невинными глазами.

    – А почему бы и нет? – мягко произнес он. – У тебя что, есть какие-то возражения?

    О боже, неожиданно подумал я, да этот сумасшедший вздумал испортить мистеру Виктору Хейзелу церемонию открытия охотничьего сезона.

    – Достаешь две сотни таблеток, – сказал он, – и тогда мы этим займемся.

    – Не могу.

    – Но попробовать-то ты можешь?

    По случаю открытия охотничьего сезона мистер Хейзел принимал гостей каждый год первого октября, что было великим событием. Немощные джентльмены в твидовых костюмах – некоторые с титулами, а некоторые просто богатые съезжались отовсюду на автомобилях со своими носильщиками ружей, собаками и женами, и целый день в долине звучали раскаты ружейных залпов. Фазанов там всегда было предостаточно, поскольку каждое лето леса методично заселялись сотнями дюжин молодых птиц, что влетало в копеечку. Я слышал, будто разведение и содержание каждого фазана, до того как его застрелят, обходится дороже пяти фунтов (приблизительно цена двухсот буханок хлеба). Но мистер Хейзел с затратами не считался. Пусть и на несколько часов, но он становился большим человеком в маленьком мире, и даже глава судебной власти графства, прощаясь с ним, похлопывал его по спине и пытался вспомнить, как его зовут.

    – А что, если мы уменьшим дозу? – спросил Клод. – Почему бы нам не разделить содержимое одной капсулы на четыре изюминки?

    – Думаю, можно, если ты этого хочешь.

    – Но достаточно ли птице четверти капсулы?

    Можно только восхищаться его хладнокровием. Даже на одного фазана опасно охотиться в этом лесу в такое время года, а он собрался наловить целую кучу.

    – Четверти вполне достаточно, – сказал я.

    – Ты уверен?

    – Сам подумай. Рассчитывать нужно по отношению к массе тела. Это все равно в двадцать раз больше, чем необходимо.

    – Тогда уменьшим дозу на четверть, – сказал он, потирая руки, и помолчал, подсчитывая в уме. – Нам нужно сто девяносто шесть изюмин!

    – Ты понимаешь, о чем говоришь? – сказал я. – Да у нас на одну подготовку уйдет несколько часов.

    – Ну и что! – вскричал Клод. – Тогда пойдем завтра. Изюминки оставим на ночь, чтобы они вымокали, и у нас будет все утро и весь день, чтобы приготовить их.

    Именно так мы и поступили.

    И вот, сутки спустя, мы были в пути. Мы шли не останавливаясь минут сорок и уже приближались к тому месту, где тропинка сворачивает вправо и тянется по гребню холма к лесу, где живут фазаны. Оставалось пройти что-то около мили.

    – Надеюсь, у сторожей случайно нет ружей? – спросил я.

    – Ружья есть у всех сторожей, – сказал Клод.

    Этого-то я и боялся.

    – В основном против хищников.

    – Ну вот!

    – Конечно, нет никакой гарантии, что они не пальнут и в браконьера.

    – Ты шутишь.

    – Совсем нет. Но они стреляют только в спину. Тому, кто убегает. Они любят стрелять мелкой дробью по ногам ярдов с пятидесяти.

    – Они не имеют права! – вскричал я. – Это уголовное преступление!

    – Как и браконьерство, – сказал Клод.

    Какое-то время мы шли молча. Солнце висело справа от нас ниже высокой изгороди, и тропинка была в тени.

    – Можешь считать, тебе повезло, – продолжал он. – Тридцать лет назад стреляли без предупреждения.

    – Ты в это веришь?

    – Я знаю, – сказал он. – Сколько было таких ночей, когда я мальцом заходил, бывало, на кухню и видел моего папу. Лежит он лицом вниз на столе, а мама стоит над ним и выковыривает ножом для чистки картофеля картечь из его ягодиц.

    – Хватит, – сказал я. – Мне от этого не по себе.

    – Так ты мне веришь?

    – Да, верю.

    – К старости он был весь покрыт мелкими белыми шрамами, будто весь усыпан снегом.

    – Да-да, – сказал я. – Не надо напоминать.

    – Тогда говорили: "задница браконьера", – сказал Клод. – Во всей деревне не было ни одного мужчины без таких примет. Но мой папа был чемпионом.

    – Ему повезло, – сказал я.

    – Как бы я хотел, чтобы он был сейчас здесь, черт возьми, – мечтательно проговорил Клод. – Он бы все на свете отдал, чтобы пойти с нами сегодня...

    – Он мог бы пойти вместо меня, – сказал я. – Я бы с радостью уступил ему свое место.

    Мы добрались до гребня холма и увидели перед собой лес, густой и мрачный, и солнце садилось за деревьями, а между ними сверкали золотые искорки.

    – Дай-ка лучше мне эти изюминки, – сказал Клод.

    Я отдал ему пакет, и он аккуратно опустил его в карман брюк.

    – Как только войдем в лес, никаких разговоров, – сказал он. – Иди за мной и старайся не задевать ветки.

    Через пять минут мы вошли в лес. Тропинка, приведя к лесу, продолжалась вдоль его кромки ярдов триста. От леса ее отделяла только легкая изгородь. Клод пролез под изгородью на четвереньках, и я последовал за ним.

    В лесу было прохладно и темно. Ни один солнечный луч не проникал сюда.

    – Страшно, – сказал я.

    – Тс-с!

    Клод был очень напряжен. Он шел впереди, высоко поднимая ноги и осторожно опуская их на влажную землю. Он все время вертел головой и высматривал, нет ли где опасности. Я попытался повторять то же самое, но скоро мне стали чудиться сторожа за каждым деревом, и я прекратил это занятие.

    Потом впереди показался открытый прогал неба над деревьями, и я догадался, что это, должно быть, и есть поляна. Клод говорил мне, что поляна – такое место в лесу, куда в начале июля привозят молодых птиц. Сторожа их там кормят и стерегут, и птицы привыкают и остаются здесь до охотничьего сезона.

    "На полянах всегда много фазанов", – говорил он. "И сторожей, наверное, тоже" – подсказывал я. "Да, но вокруг плотные кусты, и это помогает", – не сдавался он.

    Мы двинулись дальше короткими перебежками. Пригнувшись, мы перебегали от дерева к дереву, останавливались, выжидали, прислушивались и снова бежали и наконец опустились на колени за тесной группой деревьев на краю поляны, почувствовав себя в безопасности. Тут Клод принялся усмехаться и тыкать мне в бок локтем, указывая сквозь кусты на фазанов.

    Все вокруг было буквально забито птицами. Не меньше двухсот фазанов с важным видом расхаживали между пнями.

    – Ну как? – прошептал Клод.

    Зрелище было удивительное – воплощенная мечта браконьера. И как они были близко! Некоторые не дальше десяти шагов от того места, где мы стояли на коленях. Тетерки были упитанные, сливочно-коричневого цвета и такие жирные, что при ходьбе едва не задевали землю перьями на груди. Петушки были стройные и красивые, с длинными хвостами и ярко-красными пятнами вокруг глаз, будто на них надели очки. Я взглянул на Клода. Его бычье лицо было охвачено восторгом. Рот слегка приоткрылся, а глаза, глядящие на фазанов, точно остекленели.

    Наверное, все браконьеры при виде дичи реагируют примерно таким же образом. Они походят на женщин, которые рассматривают изумруды в витрине ювелирного магазина, с той только разницей, что женщины, приобретая добычу, используют менее достойные методы. "Задница браконьера" – ничто по сравнению с тем, на что готова пойти женщина.

    – Смотри, – тихо произнес Клод. – Сторожа видишь?

    – Где?

    – На той стороне, вон у того ветвистого дерева. Смотри внимательнее.

    – О господи!

    – Все в порядке. Нас он не видит.

    Мы припали ближе к земле, не спуская со сторожа глаз. Это был человечек невысокого роста с кепкой на голове и с ружьем под мышкой. Он не двигался. Стоял, точно столб.

    – Пошли, – прошептал я.

    Лицо сторожа было спрятано тенью от козырька, но мне казалось, что он смотрит прямо на нас.

    – Я здесь не останусь, – сказал я.

    – Тише, – сказал Клод.

    Не сводя глаз со сторожа, он медленно залез в свой карман и вытащил одну изюминку. Положив ее на ладонь, он быстрым движением кисти подбросил изюминку высоко в воздух. Я смотрел, как она взлетела над кустами и упала на землю примерно в ярде от двух тетерок, расположившихся возле старого пня. Едва изюминка упала, как обе птицы резко повернули головы. Затем одна из них подскочила и мгновенным клевком проглотила то, что упало на землю.

    Я взглянул на сторожа. Он не шевелился.

    Клод бросил на поляну вторую изюминку, потом третью, четвертую, пятую...

    Когда сторож отвернулся, чтобы посмотреть, что происходит у него за спиной, Клод молниеносно выхватил из кармана пакет и высыпал кучу изюминок на ладонь.

    – Не надо, – сказал я.

    Однако Клод, размахнувшись, швырнул всю горсть через кусты на поляну.

    Изюминки упали с мягкий стуком, точно капли дождя по сухим листьям, и все фазаны наверняка либо видели, как они летят, либо слышали, как они падают. Захлопали крылья, и фазаны бросились на поиск добычи.

    Голова сторожа резко повернулась, точно в шее у него была пружина. Птицы торопливо склевывали изюминки. Сторож сделал два быстрых шага вперед, и я уже было подумал, не собирается ли он начать расследование. Но он остановился, поднял голову и принялся медленно водить глазами по периметру поляны.

    – Иди за мной, – прошептал Клод. – Пригнись.

    Он резво пополз на четвереньках, точно обезьяна.

    Я последовал за ним. Нос он держал близко к земле, а его громадные, обтянутые штанами ягодицы смотрели в небо, и теперь я понял, почему вышло так, что у его земляков-браконьеров задница подвержена профессиональному заболеванию.

    Мы продвигались так ярдов сто.

    – Теперь беги, – сказал Клод.

    Мы поднялись на ноги и побежали. Через несколько минут мы пролезли через изгородь на нашу чудесную тропинку, где почувствовали себя в полной безопасности.

    – Дело сделано, – тяжело дыша, проговорил Клод. – Что скажешь?

    Его широкое лицо покраснело и светилось торжеством.

    – Мы все испортили, – сказал я.

    – Что! – вскричал он.

    – Ну конечно. Мы ведь не сможем вернуться. Сторож знает, что там кто-то есть.

    – Да ничего он не знает, – сказал Клод. – Через пять минут в лесу будет темно, хоть глаз выколи, и он смоется домой ужинать.

    – Я, пожалуй, присоединюсь к нему.

    – Ты великий браконьер, – сказал Клод.

    Он сел на заросшую травой насыпь под изгородью и закурил.

    Солнце село, и небо, слегка окрашенное желтым цветом, было бледно-голубым. В лесу, за нашей спиной тени и пространства между деревьями превращались из серых в черные.

    – Сколько нужно времени, чтобы таблетка подействовала? – спросил Клод.

    – Смотри-ка, – сказал я. – Кто-то идет.

    Из темноты незаметно появился какой-то человек, и, когда я увидел его, он был от нас всего лишь в тридцати ярдах.

    – Еще один чертов сторож, – сказал Клод.

    Мы оба смотрели на сторожа, который приближался к нам по тропинке. Под мышкой у него было дробовое ружье, а по пятам за ним бежал черный ньюфаундленд. Сторож остановился в нескольких шагах от нас, его собака остановилась вместе с ним и стала смотреть на нас.