Текст книги "Это не кино, или Вторник моей жизни"

Автор книги: Рина Нарская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Рина Нарская
Это не кино, или Вторник моей жизни

Глава 1

Была лишь одна мысль – бежать. Бежать и не останавливаться, пока не кончатся силы. А они не имеют права заканчиваться никогда.

Возможно, за мной уже никто не гнался, но я бежал, как сумасшедший, не видя ничего перед собственным носом. А когда силы наконец иссякли, просто рухнул, как подкошенный, в мокрую листву – и выключился.

Воровать мне раньше не приходилось. Голодать – да, но не воровать. Вообще, мама меня нормально воспитывала, как всех порядочных людей воспитывают: старших уважать, младших не обижать, курить и пить вредно для здоровья. Про воровство разговора не было, но я и сам про всё такое в курсе.

Очнулся я довольно быстро, по крайней мере, мне так показалось. Первое, что услышал – это рокот машин. Приподнял голову с сырой земли и пригляделся – в этом микрорайоне я бывал от силы пару раз, и то, давно, и с родителями. Здесь по одну сторону дороги военный городок, а по другую – частный сектор, а до парка, откуда я стартанул, где-то километра четыре.

Я встал, отряхнулся и огляделся по сторонам. Хорошо, сейчас смеркается рано, и никто меня не засёк. Выбрался из кювета на тротуар и ещё раз окинул себя придирчивым взглядом… Вроде бы на бомжа не похож. Одежда хоть и влажная, но не успела перепачкаться сильно, только на куртке, возле кармана, большое жирное пятно. Но если не присматриваться – не заметно.

Почему-то сейчас мне стало просто жутко стыдно. Я достал из этого испачканного кармана свою добычу – большой тёплый беляш, что урвал с одного из раскинутых по случаю дня города шатров со всякой «быстрой» едой. Посмотрел на него презрительно, будто бы этот беляш сам по себе виноват в чём-то, и хотел уже выбросить в урну, но голод дал о себе знать протяжным стоном желудка.

Рот наполнился слюной, и я вгрызся в пресное масляное тесто так, точно это самое вкусное блюдо во всей вселенной. Начинки оказалось совсем мало, а ещё там было столько лука, что меня едва не вывернуло наизнанку, но я всё равно всё съел до последнего кусочка.

Голод не тётка… Интересно, какое там продолжение у этой поговорки?..

Я двинулся вперёд. Справа замелькали кусты, слева – проезжающие мимо машины. Порывы ветра то и дело срывали листву с деревьев и забирались за шиворот, разбегаясь мурашками по спине. Я не знаю, сколько я шёл, но наверное очень долго, потому что успел сгуститься туман, и в конце концов стало так темно, что мне начинало казаться, что я ослеп. От отчаяния спасали лишь редкие фонарные столбы и вспышки фар случайных автомобилей.

Но как только лесополоса, отделяющая город от ближайших садовых товариществ, наконец закончилась, и впереди показались хоть и тусклые, но всё же огни, я вздохнул с облегчением. Теперь-то точно не пропаду. По крайней мере, не сегодня…

Первый раз я сбежал из дома четыре года назад. Пару ночей переконтовался в подвале и вернулся. Если б не вернулся – меня бы, наверное, вообще уже не было, потому что я тогда умудрился воспаление лёгких подхватить. Ещё подумал, помню, что убегать из дома нужно обязательно в тёплое время года, когда на улице, если припрёт, ещё можно переночевать. А тогда конец октября был, прямо как сейчас, самая грязь и слякоть. Ночи уже холодные, и трубы в подвале не греют…

Самое неприятное – это мне потом уколы кололи. Вообще тоска смертная. Сто раз обо всём пожалел. Да и повода, если разобраться, такого уж прям не было. Подумаешь – батя поколотил… Столько мне от него доставалось, причём, и до, и после.

Сейчас мне уже кажется, что это вообще была глупость полнейшая. Вот второй раз – да, такого бы я и теперь не потерпел.

Мне тринадцать исполнилось… Мама что-то в больнице опять лежала. И недели две мы с батей один на один… Он бухал, как обычно, но поначалу меня не трогал. Нажрётся – и в люлю, проснётся – бухает дальше. Только командовал: то пожрать ему принеси, то в магаз сгоняй за пивасом, то на мусорку… то обратно в магаз… А потом я что-то сделал не то, как ему показалось, хотя, на самом деле, это он не то сделал…

Я, короче, курицу в раковину выложил размораживать, ушёл в школу, а когда вернулся, оказалось, что батя воду зачем-то включил. Так она из крана и хлестала, пока соседи снизу не прибежали ругаться. Только батя всех собак спустил на меня. Типа, это мы с курицей виноваты, хотя я уверен, что кран не я отвинчивал. Но ему же не докажешь! Ему же с бодуна пришлось воду с пола чуть ли не ковшиком черпать! В общем, отфигачил он меня сначала ремнём своим армейским, с бляхой… По лицу попал – у меня шрам теперь над губой… А потом ещё эту несчастную курицу стал в меня пихать насильно, чтоб я жрал, прям руками. Ломал её, рвал и в рот мне засовывал.

Тут я и не вытерпел, кое-как вырвался, наспех кроссовки натянул – и пулей из квартиры. Думал, точно никогда не вернусь.

Но потом маму пожалел. И в тот день, когда она из больницы должна была выписываться, встретил её, с сумками помог – отцу же некогда. Вместе домой пришли, батя как раз в рейс собирался. Так об этом моём трёхдневном побеге она и не узнала.

Это, кстати, тоже был октябрь.

Для кого-то, может, и дико, но я-то знаю, что многие мои знакомые примерно так живут. Нет, не у всех, конечно, отцы по-чёрному бухают и на близких рукопашку отрабатывают. Я имею в виду, что какая-нибудь задница почти у каждого.

Например, одноклассник мой, Витя Сидоров – у него вообще мать сумасшедшая. Все об этом в курсе, но никто особо не парится.

Она периодически в дурке отдыхает, потом возвращается – вроде как нормальная. Даже на работу выходит, она у нас в жэке уборщицей… Витя говорит, и еду готовит, и по дому всё делает… И такой, главное, взгляд осмысленный… А потом её по новому кругу крыть начинает: то ей черти какие-то мерещатся, то по тем же, собственноручно вымытым, подъездам она ночами носится. Частенько, говорят, голышом… Соседям, будто бы пожар, названивает. Только кричит она уже не про пожар, конечно, а какую-то ахинею несёт про то, что скоро придут по наши грешные души великие судьи, и что дни наши будут сочтены… Если бы, говорит Витёк, она соседей не тревожила – её бы в психушку, может, и не забирали даже, потому что отец у них, несмотря на всю эту песню, за Валечку свою всегда горой.

Или другой пример – девушка моя, Алёнка. У неё семейство тоже не подарок. Это сейчас она отдельно живёт, в Москве. А когда у предков обитала, частенько такое рассказывала, что даже у меня волосы дыбом вставали. У них мать с отцом вообще собачились по-жесткачу, так, что соседи чуть ли ни каждую неделю ментов вызванивали.

Ещё у одного другана моего, Сани Крапова, бабуля, с которой он живёт, тоже умом, похоже, тронулась. Стала домой с помоек всякий хлам таскать. Саня-то, естественно, всё это дело обратно выгребает, только она пенсионерка, дома сидит, а он то в школе, то на робототехнике, короче, не успевает за ней – и квартира у них потихоньку в полигон ТБО превращается. Плюс, по всему этому поводу у них война с ней ни на жизнь, а на смерть. Доходит до того, что бабуля внука на улицу гонит, типа – фигли ты тут хозяйничаешь? Хата моя, не трогай мои вещи…

В общем, куда ни плюнь – везде хаос и разруха, как говорила наша училка по религиоведению. И в умах, и в сердцах, и на тридцати восьми квадратных метрах.

Я когда об этом думаю, даже радуюсь, что из дома ушёл. Если и загнусь где-нибудь, то хотя бы что-то новое увижу.

Возможно, есть места, где люди живут по-другому… Где воздух не пропитан обречённостью. Где школьники спешат домой даже с двойкой в школьном портале… И смело открывают входную дверь…

Мне бы очень хотелось узнать, что есть некая вторая реальность. Не параллельный мир, а наш, просто живущий чуть-чуть по-другому…

А ещё у меня имеется вполне конкретная цель.

Глава 2

Алёнка. Вот моя цель. Так случилось, что мы с ней немного потерялись. Она когда в Москву отправлялась, два месяца назад, обещала, что будет приезжать на выходные – всё-таки живём не на разных планетах, два часа на электроне – и ты дома. Но то ли что-то случилось там, то ли здесь, но насколько я со слов её матери знаю, она за всё это время не появлялась ни разу. Созвониться с ней я тоже не могу – телефон у меня в школе увели ещё в начале сентября.

Вообще-то, я Алёнкиной матери не сильно доверяю. Она почему-то с самого начала против того, чтобы мы были вместе. Хотя у них самих в семье чёрти-что творится, но она свято уверена, что Исаевы – это вообще край. И строит из себя всегда приличную. Фингалы запудривает, как будто бы никто не замечает… Она у нас в школе библиотекаршей… Не знаю, возможно, она за потерянного в третьем классе «Тома Сойера» на меня до сих пор зуб точит, но что-то у нас не заладилось.

В общем, я подозреваю, что она, возможно, мне чешет насчёт того, что Алёнка со мной связаться не пыталась… И вообще, я, наверное, оптимист. Даже Крапов, через которого я ей в соцсети написал, говорит, что Алёнка просто-напросто на меня забила – типа новая жизнь, новые знакомства, прощай грёбаный Н-ск со всеми его упырями-жителями. А я вот не верю. Потому что, как бы приторно это не звучало, она не такая. Алёнка моя совершенно из другого теста.

Я долго к ней приглядывался – на вид обычная ботаничка, скромная, тихая, с косичкой до пояса, с большими серыми глазами, не по-детски серьёзными, мудрыми и печальными. Поначалу я думал, что девчонка просто зануда и зазнайка, и нос задирает, особенно против каких-то второгодников, вроде меня…

В четвёртом классе я умудрился завалить две итоговых контроши только потому, что не спал всю ночь. Мама тогда, кажется, тоже лежала в больнице, а отцу было пофик – собственно, по его милости я и не спал. Ни о какой пересдаче он, естественно, никого не просил, с учителями не разговаривал. В общем-то, всем было пофик, даже мне, потому что тогда я впервые осознал, что происходит, впервые увидел батю в невменяемом и агрессивном состоянии, мой детский розовый мирок затрещал по швам, и учёба – это последнее, что меня тогда волновало.

Так получилось, что мы с Алёнкой перестали быть одноклассниками. Но симпатия между нами возникла, конечно, намного позже. Всего два года назад, когда нам обоим «посчастливилось» получить роли в школьной театральной постановке ко дню чего-то там. Именно на репетициях мы начали общаться, хотя, если уж совсем по-честному, засматриваться на будущую золотую медалистку я стал всё-таки раньше, ещё летом, случайно увидев её на речке в одном купальнике.

Стройная, почти прозрачная, с длинными ногами и невероятными волнистыми волосами, как у русалки… Я, когда прокручиваю в голове ту нашу встречу, понимаю, что, скорее всего, уже тогда влип – сидел, смотрел на неё, как заворожённый, пока не понял, что это заучка Миронова. Я ведь и подумать не мог, что зазнайка с косичкой без своей косички и дурацкой юбки ниже колена, на самом деле, очень даже ничего. Проще говоря, я обалдел.

Как и она, похоже, но правда от того, что по её расчётам, видимо, на том, непредназначенном, между прочим, для купания берегу никто из знакомых не должен был находиться.

Они с подругой тут же стали собираться. Но от последующих глумлений их это не спасло. А всё потому, что со мной был Крапов. А Крапов – это нечто. У него язык без костей. И голова без мозга, хоть он и гений-изобретатель. С ним если встретишься по делу, до самого дела дойдёшь в последнюю очередь, после того, как обсудишь стопятьсот каких-то левых штук, совершенно не имеющих к этому самому делу отношения.

 Но проблема даже не в том. Как раз при девчонках он становится непривычно тихим, зато, если что и говорит, то обязательно какую-то колкость, язвит, в общем, поддевает. Не знаю, почему у него на противоположный пол такая реакция. Он не сказать, что по жизни хам, не грубиян, но женщины у него вызывают какой-то необоснованный негатив.

Мы даже как-то с ним пытались разобраться, в чём причина такой патологии. Это не похоже на то, как мы все себя вели в младших классах. Не пресловутое «дёрганье за косичку», а именно желание унизить, уязвить. Я выдвинул предположение, что это может быть связано с тем, что от него когда-то отказалась мама, навесив хомут воспитания подростка на бабулину шею. С самой матерью, насколько я знаю, всё нормально, в том смысле, что она жива-здорова, однако почему-то живёт в другой стране с новой семьёй, откуда периодически присылает Саньку открытки. Сам он говорит, что его всё устраивает, поскольку он всё равно бы не стал жить с тем «козлом вонючим», за которого пять лет назад выскочила замуж его родительница. И что остаться здесь с полоумной бабулькой – исключительно его, осознанное и взвешенное, решение. Но что-то я сомневаюсь.

Вернусь к Алёнке.

Я уверен: несмотря на то, что наши отношения, по сути, мало продвинулись по вектору дружба – любовь, они, эти отношения, нам обоим одинаково дороги. И Алёнка… она не вертихвостка какая-нибудь – первого поцелуя с ней я добивался целый месяц регулярных встреч.

Сейчас я об этом ничуть не жалею, хотя тогда, скажу честно, было обидно. Вовка Рюмин, ещё один мой школьный приятель, который был в курсе наших с Алёной отношений, прямо говорил, что я лох. Когда большинство наших ровесников, включая, с его слов, его самого, давно распрощались со своей хрустальной невинностью, я хожу за недотрогой, которая даже чмокнуть себя не позволяет. Не говоря уж обо всём остальном.

Хотя, насчёт невинности – это вообще отдельный разговор. Я прекрасно знаю, что большинство моих одноклассников давно вкусили плоды «взрослой жизни», но то, каким образом они это сделали, не вызывает у меня, например, ничего, кроме отвращения. Один тот факт, что Рюмка уже дважды проходил лечение от различных «интересных» болезней, на мой взгляд, обращает его лавры победителя в пыль.

С другой стороны, я, конечно, тоже не евнух, и с гормонами у меня всё в порядке. Возможно, встреться мне другая, более раскованная девушка, столько терпеть бы не стал. Но с Алёнкой у нас всё серьёзно, и я просто не верю, что она могла променять нашу нежную, проверенную временем, дружбу на какое-то глупое, мимолётное увлечение.

И пусть мне хоть в стерео-режиме из Краповской колонки проорут об этом все уши – пока я не поговорю с ней сам, я никому не поверю.

Устав от многочасовой ходьбы, я присел на первое попавшееся подходящее место. Это оказался большой пень. Судя по сваленным рядом деревьям, пень этот использовался для колки дров. Странно, но он находился прямо у забора одного из дачных домиков, но не во дворе, а снаружи. А дальше дорога разветвлялась – одна уходила налево и тянулась вдоль непроглядного леса и второй линии участков; а главная, по которой я всё время двигался, утопала в беспросветной темени.

Это был последний освещённый пункт. Что скрывалось там дальше, за этим лесом, я не знал, но теперь мне хотелось лишь одного – немного передохнуть и согреться.

Я начал озираться по сторонам. Затем, когда ноги перестали так сильно гудеть, забрался на колоду и встал на мыски, желая разглядеть, что там из себя представляет дом за этим забором. Он был небольшой, и снаружи виднелась только двускатная крыша, но мне показалось, что я слышал какие-то звуки, может, даже музыки, и голоса, и стало любопытно – вдруг здесь кто-то есть?

Однако моего роста не хватало, чтобы что-то увидеть. Забор был на редкость высоким, что тоже странно для такого низенького и непримечательного жилища… Хотя, кто знает, может, летом постояльцы этого скромного домика предпочитают нескромно рассекать по участку в одних труселях, а, возможно, и без них – вот и сныкались подальше от глаз любопытных прохожих. Их тоже можно понять – столько зевак проходит мимо.

Я подумал, что если у меня когда-нибудь и будет дача, то ни в коем случае не впритык к главной пешеходно-транспортной артерии. Лучше уж подальше, в лесу, чтобы не пришлось так разоряться на ограду.

Ничего в итоге не высмотрев, я плюхнулся обратно и задумался. Зачем я вообще попёрся к этим дачам, если мне нужно на вокзал – и в Москву?.. Ну, во-первых, без денег на электрон не сядешь – в прошлом году всё обнесли высокой защитой, понатыкав турникетов… Возможно, есть какой-то иной способ, только я о нём не знаю. Остаётся другой вариант – чесать до ближайшей станции по путям, что, кажется, изначально я и планировал сделать, но почему-то от шашлычников с перепугу побежал совсем не в ту сторону. По идее, если я не страдаю топографическим кретинизмом, мне всего лишь нужно пройти насквозь лесополосу, и я выйду к рельсам… Но это в теории, а на практике…

Я снова стал вертеться, выглядывая во мраке правый поворот. Но, конечно же, ничерта не высмотрел, кроме тёмного, дремучего, промёрзшего леса, поглотившего всё кругом. Машины тоже давно перестали ездить, и, если честно, стало жутковато. Мне уже не хотелось выползать из-под этого фонаря до самого рассвета, хотя с каждой минутой становилось всё холодней.

На моей куртке не было капюшона, потому что я не так давно подрался с Селёдкой – у нас с ним ещё с младших классов война…

Селёдка – невероятно гнусный тип. Мне, наверное, в жизни больше такие не попадались. Он из тех людей, которые всегда во всём правы. Которые, даже если накосячат по-полной, ни за что не признают свой косяк… Обвинят хоть папу римского, но себя не обидят ни в коем случае. Не люблю я таких, сильно правильных…

Так вот, сцепились мы из-за Алёнки, этот гад при мне ей нагрубил. Я прекрасно осознавал, что делает он это специально, но не поддаться на его провокацию было бы стрёмно.

В общем, я вступился, хотя, на самом деле, не сторонник драк и всегда их до последнего избегаю. В итоге, моя единственная демисезонная куртка варварски лишилась капюшона. Шапку я не тоже взял – как-то не до этого было. И теперь мне оставалось лишь жалеть, что я буквально на днях оболванился.

Я сидел, нахохлившись, и размышлял, стоит ли мне идти. И если да – то в какую сторону, а если нет – то что тогда делать, чтобы окочуриться хотя бы не сегодня… когда вдруг что-то громко скрипнуло, и до меня донёсся звонкий девичий смех:

– Я на пять сек!

Тогда я точно понял, что за этой китайской стеной кто-то есть. Снова вскочил на пенёк и стал на нём подпрыгивать в надежде увидеть свет в окнах домика. Но всё равно не получалось… Зато на третьем прыжке нога моя соскользнула, и я довольно выразительно приземлился, задев профлист чуть ли не всеми частями тела, и наделав тем самым много шума.

Я упал в какую-то канаву возле самого ограждения, за краем освещённого пятна. Ударился о железо. Судя по жжению, сильно ободрал руку о ветки тех самых поваленных деревьев. И некоторое время лежал так, опасаясь пошевелиться.

Но в какой-то момент за углом щёлкнула и лязгнула калитка, и двое полушёпотом стали меня обсуждать. Я их не видел, поскольку валялся в тени в абсолютно беспомощном состоянии, однако слышал их приглушённые голоса. Один девичий, уже мне знакомый, и второй, мужской, хрипловатый, будто простуженный.

– Серьёзно тебе говорю, да-да-да. Здесь кто-то есть. Я слышала. Стой… Слышишь, шуршит?

Я замер. Наверняка, они решили, что я вор, и могут применить силу, а я ещё сам не понял, не сломал ли я случайно себе конечности.

– Тихо, вон он!

Я попытался встать, вернее, попытался выпутаться из веток, но с первого раза у меня ничего не получилось, а они уже оба возвышались надо мной.

Я разглядел два чёрных силуэта, окаймлённых светящейся полосой: девчонки с длинными волосами и, как я понял, высокого парня в шапке и с какой-то фигнёй в руках.

– Только не бейте, я не вор! – заорал я, прикрывшись ладонями.

– Ты кто? – гаркнул парень, выдохнув облачко белого пара. Я ещё удивился – неужели так холодно… – Чего здесь ошиваешься?

– Помогите встать пожалуйста, – взмолился я.

Парень подал мне руку и рывком поднял с земли. Я оказался прямо под фонарём и стал отряхиваться. Хрупкая девичья фигурка топталась в сторонке, видимо, отскочила, от греха подальше, мой спаситель тоже сделал шаг назад.

Они смотрели на меня огромными испуганными глазами, насколько я мог судить по теням на их освещённых лицах. Поза парня выражала настороженную воинственность. И тут я, наконец, разглядел, что он держит, и мне едва не поплохело – это был топор.

– Слушайте, – сглотнув, заговорил я как можно мягче. – Я не хотел ничего плохого, честное слово. Я вообще-то просто мимо проходил…

– Ага, я крокодил, крокожу и буду крокодить. Так мы тебе и поверили! Колись, по дачам шаришься? – предположил незнакомец в шапке.

– Нигде я не шарюсь, просто я, если честно, из дома сбежал, и ещё замёрз очень, поэтому на колоду эту влез – хотел посмотреть, есть ли кто живой.

– А если бы не было, погреться бы припёрся?

– Да не знаю, никуда бы я не припёрся, просто постучался бы, наверное…

– Роом, – подала признаки жизни девушка.

 И, ступив в круг света, коснулась напряжённого бицепса.

Оба оказались не одеты, в смысле, одеты не по погоде, видимо, выбежали впопыхах. На девушке были узкие брюки, а сверху лёгкая кожанка. Парень же вылетел в расстёгнутой клетчатой рубашке на голое тело и драных джинсах. Он был длинный, как каланча, и довольно худой, и я видел каждый кубик его вздымающегося от частого дыхания пресса.

– Ладно, – резко расслабился защитник. – Если ты серьёзно насчёт того, что из дома деранул, тогда добро пожаловать! – и, как ни в чём не бывало, закинул топор обухом себе на плечо и почесал за угол чуть ли не пританцовывающей походкой.

Мы с девчонкой переглянулись – она тут же расцвела очаровательной улыбкой – и по очереди проследовали за ним. Я прихрамывал, потому что, кажется, подвернул ногу, но это были просто пустяки по сравнению с тем, что вообще могло от меня остаться.

Обогнув забор, я воспроизводил в мозгу всё произошедшее, поэтому не сразу заметил, что парень преградил мне проход сквозь калитку, и едва ли не врезался в него.

– Вшш… – шепнул он, глядя мне прямо в глаза.

– Что? – не расслышал я.

– Вшей, спрашиваю, не разводишь? Со вшами нельзя.

Его рука преграждала мне путь, а бледное лицо казалось таким серьёзным, что мне почему-то стало дико весело. Я еле сдержался, чтобы не прыснуть со смеху, и просто молча мотнул головой.

– Тогда добро пожаловать! – повторил он, одновременно взметнув вверх обе руки, ни в одной из которых уже не наблюдалось ничего угрожающего, а потом громко и пронзительно свиснул, расхлябанным походняком направляясь к домику.