Текст книги "Стороны света"

Автор книги: Рина Когтева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Позовите Капитана, скажите, что я жду его в кабинете, – процедил Канцлер и резко захлопнул дверь.

Проходя мимо стола секретаря, он обратил внимание на очередную жалобу, лежащую посреди него, увидел, что на ней отсутствует штамп канцелярии, и резко перечеркнул лист красными чернилами.

– Черт знает что, – снова выругался он, – можно подумать, я ничего не замечу.

Канцлер вернулся в кабинет, задернул шторы, зажег свечи и посмотрел на часы: пять часов вечера, он проспал всего два часа. Канцлер посмотрел на стол – на нем лежал большой пакет, скрепленный печатью Лазаря. Эльте достал нож для бумаг и вскрыл его: внутри лежал аккуратный цилиндр. Канцлер открутил его верхнюю часть и вынул из цилиндра печать, на которой был изображен меч в окружении языков пламени. Печать Меча. Власть над армией. На всем Западе было три главные печати, которыми скреплялись документы: Печать Меча, которая скрепляла военные приказы, Имперская печать, которая скрепляла все остальные документы, и печать Императора, которая делала любое даже самое бредовое указание выше всяких подозрений. Канцлер достал из кармана ключ, установил цилиндры на потайном ящике стола в нужной последовательности, повернул ключ и открыл ящик. В нем лежала Имперская печать. Канцлер достал ее, поставил на стол рядом с печатью Меча и уставился на обе печати, поставив подбородок на сплетенные пальцы. Вот она – несомненная власть над Западом. Второй после Императора. Может, не отдавать эту печать Казимиру? – мелькнула у Канцлера крамольная мысль. Хотя к черту – Эльте все равно ничего не смыслил в войне, а если что-то в перебросе войск с одной границы на другую его не устраивало, то он просто каждый день перекладывал документы о снабжении их провизией в самый низ стопки. В народе шутили, что когда Эльте и Казимир ссорятся, солдаты едят сапоги. Ох уж этот Казимир… Указательным пальцем Канцлер брезгливо отодвинул печать Меча. Человек без достоинств, точнее с двумя достоинствами, но очень важными: пьет как лошадь и приходится Императору племянником. При этом младше Лазаря лет на пятнадцать, пылу и жару сколько угодно, а вот мозгами провидение его наделить не удосужилось, что только подтверждала его последняя выходка. Было совершенно очевидно, почему Лазарь прислал Эльте печать Меча: для исполнения воли Бога Эльте понадобятся имперские полки, а они признавали только приказы, скрепленные печатью Меча, либо печатью самого Императора.

– Вы меня звали? – дверь в кабинет открылась.

– Да, – Эльте отодвинул в сторону печати.

В комнату вошел Капитан.

– Садитесь, – устало вздохнул Канцлер.

Капитан кивнул и сел в кресло у стола. Два кресла у стола были для важных посетителей, остальным предлагались несколько стульев у стены. Канцлер фанатично придерживался этого правила, о чем посетителей уведомляли еще в приемной с угрозой, что в случае нарушения установленного порядка Канцлер Эльте откажется с ними разговаривать.

– Что у нас нового? – спросил Канцлер.

Капитан кивнул на стол.

– Посылка от Императора. Я ее лично доставил.

– Да-да, – Канцлер покосился на печати.

Капитан хмыкнул. Канцлер вопросительно поднял бровь.

– Во дворе произошла стычка между вашими людьми и стражей. Никто не пострадал: несколько синяков и ссадин.

– О! – Канцлер откинулся на спинку кресла и широко улыбнулся. – Верные товарищи нашего малыша Казимира обиделись на то, что у него отбирают игрушки, – Канцлер кивнул на две печати, стоящие на столе. – Но мы не будем придавать значения этому инциденту, отнесем его на счет личной неприязни его непосредственных участников.

Капитан улыбнулся и кивнул.

– Ну вот что, – Эльте тяжело вздохнул, и улыбка исчезла с его лица. – Мы отправляемся на Север. Наша цель – искоренение на Севере религии вольтов, и делать мы будем это не при помощи разговоров, а при помощи мечей и факелов, – Канцлер сделал паузу, выражение лица Капитана не изменилось. – С нами пойдут два центральных полка. Они выступят завтра утром, мы их догоним по дороге, Северные полки я отзову – нам не нужны неожиданности, многие из северян до сих пор поклоняются вольтам. Выезжаем завтра утром, я думаю, что нас не будет несколько месяцев. Распорядитесь обо всем.

Капитан кивнул.

– Можете идти.

Капитан поднялся и вышел в приемную, Канцлер последовал за ним, чтобы застать тот самый момент, когда секретарь усаживался на свое место. Канцлер подлетел к нему как коршун, схватил со стола перечеркнутый красными чернилами лист и язвительно зашипел:

– Молодой человек, я понимаю, что ваша близость к моей особе, несомненно, порождает в вашей душе искушение подсунуть мне под нос какую-нибудь ерунду, и я надеюсь, что вы это делаете просто от недостатка природного ума, а не из-за денег, но, смею заметить, что я как-никак Канцлер Императора Запада, и если мне в руки будут попадать документы, которые…

Через четверть часа Канцлер закончил свою речь, бросил злосчастную жалобу в лицо секретарю, и, приказав вызвать к себе врача для осмотра ноги, вернулся в кабинет.

До вечера он писал и отправлял письма: на Север, чтобы отозвать полки, в военное расположение центральных частей, указания местным чиновникам для снабжения войск, инструкцию начальнику Канцелярии, который будет его замещать. Уже глубокой ночью, после того, как он лично собрал все необходимые для поездки вещи, Канцлер лег в постель.

Север, подумал он, ну почему именно я должен ехать на этот проклятый Север?

Утром Канцлер покинул Горд в сопровождении пятидесяти человек своей личной гвардии. Канцлер ехал в закрытой карете и все время проводил в одиночестве, лишь изредка перекидываясь парой слов с Капитаном, передававшим ему почту, которую они получали и отправляли на постоялых дворах. Канцлер как-то очень нервно воспринимал поездку на Север. Сразу после того, как они покинули Горд, он задернул шторы на окнах кареты и целый день после этого не показывался наружу, односложно отвечая на все вопросы через приоткрытое окно. Он не видел деревень, которые окружали город, с их разбитыми дорогами и зеваками, которые вышли, чтобы поглазеть на Канцлера Эльте, а потом восхищенно рассказывать об этом соседям. Во многом это отсутствие Канцлера и то, что за него приняли Капитана, на многие годы породило в сельской глубинке миф о том, что Канцлер Эльте высок, мужественен и прекрасно держится в седле, что ни коем образом не соответствовало действительности. Потом они проехали через поля, на которых зрел под летним солнцем урожай, через череду прудов с прозрачной водой, в которых разводили форель и карпов, через сады фруктовых деревьев с ветвями, уже начинающими гнуться под тяжестью плодов. Все это время им сопутствовала удача – погода стояла прекрасная и летние дожди пока их щадили.

– Проедьтесь верхом хотя бы пару часов, – как-то раз предложил Капитан Канцлеру.

– Если меня заинтересуют сельские прелести, то я перееду в деревню, – язвительно прошипел изнутри Эльте и захлопнул окно.

Он вышел из кареты только через неделю, когда они встретились с центральными полками. Встреча произошла под вечер в одной из безымянных деревень, которая ко времени прибытия Канцлера уже была превращена в военный лагерь. Канцлер, несмотря на летнюю жару замотанный в плащ, вышел из кареты, вошел на постоялый двор, который был избран штаб-квартирой, и, не реагируя на вежливый лепет хозяина заведения, сразу же отправился в комнату, где заседали генералы Казимира. Первым в комнату вошел Капитан, наглухо задернул шторы на окнах и зажег свечи. Только после этого Канцлер вошел внутрь. Он увидел двух людей, уже находящихся на пороге старости: пышная военная форма, полное отсутствие признаков военной выправки, животы, выпирающие из-под мундиров, заплывшие лица и искажающие их кривые ухмылки. Эти ухмылки заставили кровь Канцлера сначала закипеть, а потом стать холодной как лед.

– Северные полки движутся нам навстречу. Мы сделаем крюк, чтобы не встретиться с ними. Мой Капитан сообщит вам об изменении маршрута, – вместо приветствия сказал Канцлер.

Повисла тишина. Канцлер попытался вспомнить имена генералов, не вспомнил, и решил, что обращаться к ним по имени не обязательно.

– У вас есть вопросы? – спросил он.

Переглядка, а потом тот, что на вид был чуть старше, заговорил.

– Мы хотели бы получить указания о том, как именно мы будем исполнять… нашу задачу.

Задачу… Канцлер еле сдержал себя, чтобы не фыркнуть. Религиозную резню эти ожиревшие маразматики называют задачей. Вряд ли можно придумать что-то более циничное.

– Мы разделимся на группы по двадцать-тридцать человек, каждая из которых отправится к основным населенным пунктам Севера. Те, кто отправятся в более отдаленные, выедут сразу же, как мы преодолеем перевал, те, что ближе – через день после этого. По прибытии солдаты должны без объяснений сжечь святилища вольтов и уничтожить все видимые признаки поклонения им – алтари на главных площадях и ритуальные столбы. У каждого отряда будет указ Императора, – на самом деле Канцлер уже подготовил невыразимое количество копий этого самого указа, скрепленных печатью Меча, а не печатью Императора, но таких различий военные мужланы все равно не поймут, – согласно этому указу вы предложите местным жителям добровольно отречься от вольтов, сжечь все предметы их культа и принять веру бога Огня. В случае добровольного перехода, они останутся в живых, в случае несогласия они будут убиты. Еще вопросы?

Канцлеру ответила тишина. Не попрощавшись, Эльте вышел.

Они отправились в путь на следующий день, уже в сопровождении полка, что сделало перемещение медленным и неторопливым. На этот раз Эльте начал появляться из своей кареты и даже проезжал несколько часов в день верхом рядом с Капитаном. Чем дальше они уезжали на Север, тем сильнее менялся пейзаж: начали исчезать поля, почва стала каменистой, леса хвойными и темными, ветры холодными, небо затянули облака, ночами тоскливо кричали птицы, сводившие с ума солдат своим похожим на человеческий плачем. Их попытались отстреливать, но Канцлер, как только узнал об этом, категорически запретил.

– Это северные ауры, они приносят удачу, – объяснил он Капитану, хотя на самом деле врал – никакой удачи эти птицы не приносили, наоборот, считалось, что своим плачем они предвещают смерть.

Через неделю они вернулись к прежнему маршруту, сделав тот самый крюк, который не позволил им встретиться с северными полками и еще несколько недель ехали по Северным пустошам – широкой равнине между двумя невысокими горными грядами, где гуляли только ветры. Это были владения вольтов. Здесь Канцлер почему-то взял манеру ездить верхом по ночам, объяснять причину такого странного поведения он отказывался.

Наконец, они преодолели горный перевал и оказались в дне пути от Северных побережий.

Эльте выехал через день, он отправился на дальний Север с небольшим отрядом. Целью этого отряда была деревушка с простым названием Штайн – камень на древнем северном наречии. Чем севернее, тем меньше жизни, и эта небольшая деревня была последней из тех, на которые солдаты Лазаря обратили свое внимание. Потом отряд должен был повернуть обратно и встретиться с остальными, стирая на пути все признаки присутствия вольтов. Кому-то решение Канцлера непосредственно принять участие в рейде могло показаться странным, но только не Капитану. Он и раньше слышал о Штайн, много лет назад он даже сопровождал Канцлера в это место, тот день, проведенный в Штайн, он запомнил надолго.

Они ехали вдоль моря, и сильный ветер все время пытался сбить их с дороги, воя свою дикую песню в кронах корабельных сосен. Одиноко кричали морские птицы, размеренно шумел прибой, изредка, когда они подъезжали слишком близко, окатывая их холодными брызгами. Солдаты ежились от пронизывающего холода, Канцлер, казалось, его не замечал. Чем ближе они подъезжали к Штайн, тем более пустым становился его взгляд.

Они прибыли в деревушку еще до рассвета, через два дня после того, как покинули лагерь. Канцлер подъехал к лейтенанту, командовавшему отрядом, и указал ему на небольшое деревянное здание на холме.

– Там, – коротко сказал он.

Лейтенант неловко кивнул, скованный близостью такой важной персоны как Канцлер Эльте, и тут же отрывистым голосом отдал приказ. Эльте смотрел невидящим взглядом, как всадники с зажженными факелами направились к деревенскому святилищу. Через десять минут здание охватил огонь. Они проехали в центр деревни к столбу, у которого зачитывались указы Императора. Шум разбудил людей, растрепанные, полуодетые они начали выходить из своих домов и собирались на площади. Канцлер держался чуть в стороне, он еще больше замотал лицо шарфом так, что остались видны только глаза, и стал рассматривать тех, кого не видел восемнадцать лет, узнавая их, хотя они уже никогда бы его не узнали.

Лейтенант начал отрывисто зачитывать указ Императора, изредка для красноречия отпуская крепкие выражения в адрес той веры, которую пришел уничтожать. Канцлер не слушал его, он смотрел на лица. Вот пекарь, такой же, как и был, ничуть не изменился, вот его сильно постаревшая жена, а девушка, стыдливо захлопывающая на груди шаль, – их младшая дочь, совсем еще ребенок, когда Канцлер уезжал из Штайн. Вот эта женщина с усталым лицом – Ортелла, ровесница Эльте, товарищ его детских игр, ее отца забрало море за год до того, как уехал Канцлер. Латар, кузнец, и его старший сын, когда-то первый деревенский кавалер, а теперь пьяница с опухшим лицом, изуродованным страшным шрамом. Вилисса, деревенская знахарка, которой как было сто лет, так и осталось и, казалось, что она не постарела ни на день…. Канцлеру вдруг захотелось слезть с лошади, размотать этот чертов шарф и крикнуть им: «Эй, это я! Вы узнаете меня?». И они бы узнали, потому что мало кто уезжал из Штайн дальше соседней деревни. Эльте был уверен, что его помнят, о нем рассказывают истории, причем, скорее всего, назидательные, с печальным концом и обязательной деревенской моралью, немногословной, но всегда удивительно точной и язвительной.

Порыв прошел, Канцлер снова видел лишь сонные деревенские лица. Лейтенант закончил читать указ. На деревню опустилась тишина.

– Ну! – рявкнул лейтенант. – Чего стоите? Хотите в костер?

Большая часть толпы уныло начала расходиться по домам, чтобы в спешке вынести все свои немногочисленные реликвии и предать их огню. Но некоторые остались, среди них была Ортелла со своей семьей. Канцлер встретился глазами с Капитаном, и они подъехали ближе.

– Да я смотрю, у нас есть желающие отдать жизнь во славу Багала! Разжечь костер!

Солдаты уже натаскали хворост, промаслили его и установили в центре несколько столбов.

– Мы сожжем тех, кто отказывается менять свою грязную веру! – лейтенант вытащил из толпы мальчика-подростка и поволок его к костру.

Мать ребенка завыла и кинулась следом, что-то бессвязно выкрикивая. Хватит ли у лейтенанта ума справиться с этим? – подумал Канцлер. Похоже, не хватило, он продолжал тащить ребенка.

– Черт знает что… – прошептал Канцлер и тронул лошадь.

Он подъехал и жестом приказал лейтенанту остановиться.

– Ты отвергнешь веру вольтов? – спросил Канцлер женщину.

Она захлебывалась слезами, не выпуская руки сына из своей.

– Отвергнешь или нет?! – включился лейтенант. – Отвечай господину!

– Да… – провыла женщина.

Канцлер сделал знак – лейтенант отпустил ребенка.

– Тогда принеси все предметы поклонения им и сожги, иначе умрешь вместе с сыном!

Прижимая ребенка к себе, женщина отошла в сторону и жестом позвала за собой остальных детей. Ее муж остался.

– Ну не детей же, тупой солдафон, – прошипел Канцлер лейтенанту, – возьми ее мужа, если он такой упертый.

Лейтенант схватил мужчину, Эльте всматривался в его лицо, но так и не смог его узнать. Деревня замерла, наблюдая за тем, как мужчину привязывают к столбу, один из солдат зажег хворост, и пламя начало медленно разгораться. Эльте видел, как лицо мужчины, до этого непроницаемое, начало искажаться, потом пламя поднялось выше, и раздался первый крик. Пламя взметнулось вверх, и за мгновенье до того, как лицо человека, уже покрытое пузырями ожогов, исчезло навсегда, Эльте узнал его. Катар, рыбак всего на несколько лет старше Эльте. Память, услужливая дрянь, воскресила прошлое: Эльте пять лет, Катару что-то около семи, весной они пускают по ручьям маленькие самодельные кораблики из коры, щепок и перышек. Детский смех, хлопки ладонями по воде, мокрая насквозь одежда и радость от того, что больше корабликов Катара, чем корабликов Эльте добралось до цели… Безумные крики боли сгорающего заживо человека. Долгие, протяжные, дикие. Сквозь пламя видна корчащаяся в муках смерти фигура, крик переходит в булькающий вой и обрывается. В воздухе стоит удушающий запах горелого мяса. В полной тишине тело догорает, и, в конце концов, остается только обугленный скелет, привязанный к столбу, который всего четверть часа назад был человеком.

– У нас есть еще столбы! – кричит лейтенант. – Мы ждем-не дождемся желающих отдать свою душу богу Огня! Ну?! Есть такие?!

Таких нет. Толпа как испуганный зверь разбегается с площади, многие уже несут деревянные тотемы и бросают их в костер. Потом солдаты начинают рейд по домам. Тех, в чьих домах находят что-то еще, избивают, но не бросают в огонь: Император милосерден, потому что знает, как глупы его подданные. Воздух наполняют крики и плач. Сжигают чей-то дом. Канцлер кричит на лейтенанта, чтобы пожар потушили, иначе сгорит вся деревня. Канцлер оборачивается и встречается взглядом с Ортеллой. Она смотрит на него в недоумении, медленно подходит и произносит имя, старое, бесполезное, давно забытое… Канцлер не колеблется, не отрывая глаз от женщины, он делает знак Капитану, Капитан понимает его без слов. Мгновенье – и голова Ортеллы падает на землю, снесенная тяжелым мечем.

– И так будет с каждым, кто оскорбит господина! – кричит Капитан.

Канцлер смотрит на него и гадает, услышал ли Капитан имя, ловит его взгляд и понимает – услышал. Но давно его знает и давно уже молчит. Будет молчать и дальше, потому что ему нет дела до того, кем был когда-то Канцлер Эльте. В глазах Капитана преданность и что-то еще, Канцлер не понимает этого выражения.

Он делает знак нескольким солдатам, и они отправляются в сторону кладбища: сносить надгробья с ритуальными знаками вольтов. От деревни до кладбища всего минут пять верхом, оно находится на высоком обрыве, они пускают лошадей галопом и добираются туда даже быстрее. Судорожно захлебываясь, воет ветер. Канцлер выкрикивает указания солдатам, верный Капитан рядом, повторяет те слова Канцлера, которые уносит ветер. Они подъезжают, видят ряды грубых камней, среди которых не только тотемы вольтов, но и кресты Морского бога, старой морской веры Востока. Солдаты спешиваются и достают кирки из седельных сумок, но вдруг лошади встают на дыбы и начинают пятиться. Канцлер с трудом удерживается в седле. Земля на краю утеса начинает крошиться и медленно обваливаться, увлекая за собой могильные кресты. За считанные минуты на месте кладбища остается крутой обрыв с бушующей пеной моря. Солдаты в ужасе бегут. Канцлер и Капитан остаются.

– Что это? – спрашивает Капитан.

– Их забрало море, – отвечает Канцлер, разворачивается и пускает лошадь галопом. Он рад тому, что произошло: он не хотел видеть, как стирают с лица земли могилы тех, кого он любил. Их забрало море. Так лучше.

Они закончили в Штайн к вечеру. Жертв было всего трое: сожженный Катар, убитая Капитаном Ортелла и глухая старуха, которую нечаянно затоптали лошадьми. На взгляд Канцлера все прошло довольно успешно. Они пустили лошадей галопом и скакали полночи прежде, чем остановиться. Разбили палатки, но Канцлер не мог спать, он сидел на земле и смотрел на звезды, появившиеся на внезапно прояснившемся небе. Его странно взволновало ушедшее под воду кладбище: Морской бог, которому на Севере поклонялись так же, как и вольтам, здесь – иначе Канцлер не мог объяснить то, что произошло сегодня в Штайн. Его смутно волновала такая невиданная активность божеств их мира: недвусмысленное появление Морского бога и религиозная война, которую вдруг развязал Багал. Требования у Багала обычно были не слишком существенными, так, по мелочи: то принести ему жертву получше, то просто жалобы на дворцовых подлиз, которые не исполняли свой долг перед богом – в общем, все то, что он требовал у уже неисчислимого по счету поколения Императоров Запада, и что неизменно получал. Но вот требование религиозной войны было в новинку, и Канцлера беспокоило то, что Лазарь так быстро согласился исполнить волю Огненного бога, хотя делал это с явной неохотой. И он послал Эльте, который меньше всего подходил на роль предводителя этого крестового похода. Что-то было не так.

Подошел Капитан и сел на землю рядом с Канцлером.

– Не спите? – спросил он.

Канцлер кивнул.

– В первый раз видели, как умирает человек?

Канцлер отрицательно покачал головой.

– Но в первый раз вижу, как умирает человек, которого я знал. Даже два человека.

– Они будут вам сниться, – заметил Капитан.

– Я даже не сомневаюсь, – мрачно ответил Канцлер. – Мне и так снятся мертвецы, надеюсь, однажды их станет так много, что они перестанут помещаться в мои сны.

– Бремя власти, – заметил Капитан.

Канцлер хотел ответить, но не стал. В тишине жалобно закричала чайка.

– Странно, мы далеко от моря, а чайки все равно здесь. Я думал, это морские птицы.

Канцлер усмехнулся.

– Они как вороны в Горде, летят туда, где есть отбросы, а у нашего отряда отбросов хоть отбавляй, – Эльте кивнул в сторону палаток солдат. – Что слышно про остальные отряды?

– Пока ничего. Завтра мы навестим еще одну деревню, а потом встретимся с отрядом, который идет нам навстречу.

– Мы туда не поедем, – Канцлер покачал головой, – я думаю, они уже усвоили идею. Мы поедем в штаб. Хочу знать, как все прошло.

Капитан молча кивнул. Больше они не разговаривали. Через некоторое время Канцлер ушел в палатку, Капитан остался ночевать у входа. Он был прав: в беспокойном сне, прерываемом криком чаек и плачем северных ауров, Канцлеру снились мертвые.

Северное утро оказалось бледным. Они были далеко от моря, но Канцлеру даже здесь казалось, что он слышит шум волн. Этот шум сводил его с ума. Он проснулся, в рассветных сумерках вышел из палатки и начал бродить по лагерю, лениво переступая через спящих прямо на земле солдат и пугая часовых, – одинокая фигура в черном в утреннем тумане. Наконец, он остановился чуть поодаль и стал смотреть на угадывающиеся в дымке очертания леса. Простояв так несколько минут, Канцлер решительно направился обратно, он отвязал свою лошадь, вскочил на нее и поскакал куда-то во весь опор, часовые кричали ему вслед – Канцлер даже не удостоил их ответом, только предостерегающе махнул рукой фигуре, бегущей к лошади. Капитан должен был остаться здесь, Канцлеру не нужны сопровождающие. Эльте пришпорил лошадь и поскакал обратно в Штайн. Через полчаса он выехал на побережье, нашел знакомый спуск к воде и направил лошадь к полосе прибоя. Из-под копыт поднимались брызги. Канцлер остановил коня и огляделся: его окружали серо-коричневые скалы, в которые отчаянно цеплялись корнями низкорослые изогнутые деревья. Где же? Он снова пришпорил лошадь и поскакал вперед. Начало подниматься тусклое северное солнце, задул пронизывающий ветер, но Канцлер не чувствовал его, придерживая одной рукой поводья, он размотал шарф на шее и расстегнул тугой ворот камзола. Тут же грудь сковал холод, но Канцлеру он показался ничем по сравнению с тем холодом, который был у него внутри. Вдалеке появились развалины – всего несколько деревянных столбов и куча сгнивших досок. Канцлер всадил шпоры в бока лошади с такой силой, что она из последних сил рванула вперед.

– Давай… – прошептал Эльте.

Почти у самых развалин он резко натянул поводья, лошадь, пританцовывая, остановилась, Канцлер спешился и замер. Он стоял и смотрел на сгнившие, покрытые мхом и птичьим пометом доски, и его взгляд стал далеким и мутным. Он хотел подойти, но не посмел – что-то внутри так больно сжалось, что помешало ему сдвинуться с места. Он повернулся к остаткам хижины спиной и побрел вдоль моря. Холодная прозрачная вода заливала его сапоги, Канцлер почувствовал, что ноги промокли. Вместо того чтобы отойти, он вошел в воду почти по колено. Он снял плащ и бросил его подальше – на песок, туда, куда вода не доставала. Ветер дул ему в спину, и волосы Канцлера поднимались над головой как ореол. Наконец, он остановился.

– Здесь, – четко произнес Канцлер, глядя на небольшую расщелину в скалах. – Именно здесь все и началось.

Он вышел из воды и пошел к расщелине, перед входом в нее остановился, наклонил голову и уставился в землю. Канцлера охватило странное чувство: вот он, Эльте, Канцлер Запада, герцог Валлардии, наместник Северных побережий, стоит и смотрит на песок расщелины, но видит перед собой не блеклый песок, покрытый засохшими водорослями, а лежащего человека в разорванной одежде. И он не Канцлер Эльте, у него другое имя, он одет по-другому, и он моложе, гораздо моложе и глупее… Канцлер видел лицо этого человека, почти такое же бледное как песок, измученное, исцарапанное, кровь от рваной раны на плече запеклась на разорванной рубашке и оставила грязные разводы, смешавшись с морской солью, скрюченные от холода пальцы застыли в последней попытке схватиться за что-то, что могло бы его спасти. Кажется, что он не дышит, что он мертв, и чайки уже начинают слетаться, чтобы попировать на его теле.

– Но ты был жив, – сказал Канцлер. – К сожалению, ты был жив.

Канцлер резко развернулся и посмотрел на горизонт.

– Ну! – вдруг крикнул он. – Чего ты ждешь?! Где твоя сила?! Мы сжигаем людей, которые верили и в тебя! Мы сжигаем заживо и твоих слуг!

Налетевший ветер взвыл и бросил Канцлеру в лицо волну брызг.

– Где ты?! Почему ты не приходишь?!

Глаза Канцлера горели, раньше от боли, теперь от злости.

– Ты забираешь мертвых, когда мы забираем живых! Ты ешь падаль, пока мы жжем свежее мясо! Где ты!?

Канцлер замолчал, он ждал ответа, но к его ногам подкатилась лишь самая обыкновенная волна. Прилетела чайка, она опустилась и стала кружить над Канцлером, он не замечал ее, только смотрел горящими от злости глазами на горизонт.

Пошел мелкий холодный дождь, чайка кинулась вниз и закричала. Плечи Канцлера поникли, он устало отмахнулся от птицы и побрел по берегу. Нашел плащ, застегнул камзол, повязал шарф на шею. Он прошел мимо развалин хижины, даже не посмотрев в их сторону, взял под уздцы лошадь и некоторое время шел по берегу, потом сел в седло и поскакал обратно в лагерь. Рука невольно потянулась к морскому кресту, висящему на груди – символу Морского бога.

Когда в тумане, опустившимся на Северные побережья, показался лагерь, Канцлер уже был совершенно спокоен. Лошадь шла рысью, дождь прекратился, хотя в воздухе стоял отчетливый запах сырости и морской соли. Канцлер пустил лошадь шагом и неторопливо въехал в лагерь. Канцлер поправил шарф на шее и плотнее запахнул плащ. Куда запропастился этот чертов Капитан? Наконец, Канцлер заметил столпившихся вокруг одной из палаток солдат. Канцлер спешился.

– Что происходит?

Солдаты испуганно смотрели на него, один из них машинально сделал оберегающий жест пальцами. Знак Багала, как заметил Канцлер, и ему пришло в голову, что на Севере это знак выглядит нелепо – как бы ни желал этого Багал, он никогда не будет хозяином Северных побережий. Если уж не вольты, то Морской бог.

– Что там? – Канцлер кивнул на палатку.

Солдаты молча расступились.

– Черт знает что, – прошипел Канцлер и решительно откинул полог палатки.

Внутри был лейтенант отряда, Капитан, и еще один человек, которого Канцлер не знал. Он стояли к Канцлеру спиной. Канцлер прочистил горло. Все трое обернулись. Канцлер отметил, что у двух лица странно скривились, Капитан просто выглядел обеспокоенным.

– Ну? – спросил Канцлер. – Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит?

Лейтенант нелепо развел руками и почти беспомощным жестом указал в центр палатки. Но Канцлер даже не посмотрел туда.

– Кто вы? – обратился он к незнакомцу.

Тот просто смотрел на Канцлера, не в силах произнести ни слова. Прекрасно, подумал, Канцлер, притащил какую-то дрянь – наверняка дрянь, что это еще может быть – а теперь еще и увидел живого Канцлера Эльте и онемел.

– Кто это? – Канцлер посмотрел на Капитана.

– Его прислали из штаба. Искали вас, чтобы показать необычную находку.

Канцлер фыркнул. Нашли дохлого морского волка и бьются в истерике.

– Что в штабе?

Тишина.

– Ну! – рявкнул Канцлер. – Из штаба не прислали доклад?

Третий человек вытянул вперед руку с письмом.

– Благодарю, – прошипел Канцлер.

Он повернулся лицом ко входу, чтобы было светлее, распечатал письмо и стал читать. На то, чтобы разобрать омерзительный почерк одного из генералов, у него ушло несколько минут.

В целом все было хуже, чем Канцлер надеялся, но не так плохо, как он ожидал. Большая часть северян добровольно перешла в веру Огня после показательных сожжений на костре. Две деревни сожгли дотла вместе с жителями – Канцлер подозревал, что несчастным никто даже не потрудился объяснить, что именно происходит. Еще пять деревень оказались весьма религиозными, и в каждой сожгли от десяти до тридцати человек. В одной убили странствующего морского монаха, которого приняли за жреца вольтов.

– Что? – спросил Канцлер сам себя и еще раз перечитал.

Ну да, так и есть, странствующий морской монах с Востока. Они изредка забредали сюда, но, как правило, просто раздавали книги или диктовали молитвы под запись. Ну и конечно приносили новости с большой земли и слухи о том, что происходит в просвещенном мире. Этому бедняге просто не повезло. И не повезло Эльте, потому что убийство морского монаха – это прямое оскорбление их ордену, а, как известно, брат лорда Востока Родор был морским монахом, а, следовательно… Канцлер мотнул головой. Не страшно, в конце концов, кто знает, как мог погибнуть странствующий морской монах, который направлялся на Север: грабители, болезнь, непогода, просто несчастный случай – мало ли что могло произойти. Он стал читать дальше и с удовольствием отметил, что все свидетели этого неприятного случая последовали к своим богам вслед за проповедником. Будут конечно говорить… Но говорить будут всякое, в том числе и то, что сам Багал спустился с неба верхом на огненном коне и лично сжигал деревни. Канцлер усмехнулся собственным мыслям. Он спрятал письмо в карман и снова повернулся к Капитану и остальным.

– Ну хорошо. Что здесь у вас?

Все трое молча расступились, и Канцлер смог наконец-то оценить, что именно внесло такую сумятицу в жизнь лагеря.