Текст книги "Poison (СИ)"

Автор книги: Рикке Таэль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Как странно уживается в них все это! Звериная жестокость, неприкрытая похоть, узаконенное право силы и власти... нежность, забота – забота зверя о своем логове и паре?

– Я хочу научиться готовить кофе.

Остаток вечера прошел мирно: Рин тихо улыбался, а позднее с готовностью ответил на поцелуи и ласки, неуверенно, но с искренней охотой пытаясь сделать что-нибудь самому. Очевидно, что намерения юноши шли гораздо дальше варки кофе, и чтобы не спугнуть его решимость, Эрдман опять придержал коней, предоставив на откуп проснувшемуся любопытству эльфенка свое тело.

Это был захватывающий опыт, наблюдать за невероятно смущающимся от собственного возбуждения созданием, которое с невинной простотой ребенка пытается сдуть рубец, оставшийся от пули на вылет, увлеченно играет с темным соском, осторожно спускаясь тонкими пальчиками по дорожке волос к животу и ниже, при этом то и дело трогательно заглядывает в лицо с немым вопросом – я правильно делаю? Нравится? Серебристые глаза мягко мерцают, мешая в себе желание и испуг от своей смелости.

– Храбрый мальчик, – Эрдман невольно улыбался, перебирая густые золотые пряди и ободряюще поглаживая гибкую спину или точеные плечи. – Красивый, нежный...

Ты не сокровище, ты действительно невероятное чудо! Таких вообще больше нет – ни среди ваших, ни тем более наших.

Небольшая заминка произошла всего один раз, когда скользя вдоль крепкого тела мужчины все ниже, Рин почти уткнулся губами в налитую кровью головку массивного члена и дернулся в сторону...

Манфред поймал его неловкое движение, на мгновение почувствовав иррациональное необъяснимое желание лично завязать миленьким бантиком яйца каждому из ребят Дженсена. Желательно на шее.

– Не торопись, маленький.

Он пересадил эльфа на себя, чуть придерживая под упругую ягодицу и снова лаская их члены одновременно. Потом аккуратно и точно направлял движения узких прохладных ладоней, выглаживая его шелковистые бедра. Рин вздрагивал от любого жеста, откидывался назад и тут же наклонялся за поцелуем, а кончая, буквально упал на грудь мужчины, засыпав его водопадом волос.

Следующий раунд был в душе. Смывая с них обоих сперму и пот, Эрдман ненавязчиво прижимал к себе юношу так, что тот терся о пах мужчины то чувствительной тонкой кожицей члена, то тугой попкой, постепенно теряясь в ощущениях и возбуждаясь опять. Эрдман лишний раз убедился – ему достался идеальный ведомый: Рин пылко отзывался на каждое самое легкое касание, цепляясь за плечи, тянулся за поцелуями, либо гладил губами то, до чего мог дотянуться, выгибался навстречу, самозабвенно подчиняясь наставляющим его рукам... Полностью открытый, восхитительно непосредственный.

Живой. Губки припухли, потемнели от поцелуев, щеки пылают, глазищи затуманенные, но сияющие...

– Ты так сладко стонешь, маленький! – низко мурлыкнул мужчина, придерживая содрогающегося в оргазме юношу, чтобы тот не упал.

Ложиться им вновь пришлось в одну постель, потому что хотя юноша едва держался на ногах, но оторвать его от себя потребовало бы изрядных усилий. А потом он вдруг услышал, как Рин беззвучно заплакал...

– Что теперь?! – все умиротворенное удовлетворение снесло, как следы прибоем.

– Вы говорили, что у меня будет выбор. Прошу... – юноша запинаясь, глотал слезы. – Когда вам надоест, вы лучше меня убейте... С кем-то другим я уже не смогу... и без вас наверное тоже...

– Вот же... чудо! – с неприкрытым раздражением бросил Манфред. – Если пожелаешь, пристрелю хоть сейчас, потому что твои слезы мне надоели точно!

Рин умолк, долго пытаясь выровнять дыхание. Взглянул сквозь густой сумрак на мужчину и виновато улыбнулся.

– Вы как всегда правы. Не представляю, что со мной.

Зато Эрдман не только представлял, а был уверен наверняка, чем объясняются резкие скачки настроения, точнее, чем обусловлена обостренная реакция мальчишки на любое переживание или впечатление.

Ничего, подумаем.

– Спи, глупенький, – он погладил острое ушко тесно прильнувшего к нему юноши. – И хватит думать: у тебя это не самое сильное место.

Рин тихонько фыркнул не то соглашаясь, не то протестуя. Засыпая, он видел стену: монолитную металлическую плиту, которая угрожающе и неумолимо опускалась, отрезая собой от юноши жадную голодную бездну и упорно тянущиеся к нему хищные щупальца страха.

Пока Манфред был доволен развитием событий: идею лучше, чем привезти эльфенка с собой на взморье, трудно было представить. Его присутствие не было обременительным – что даже могло удивить, потому что как правило герр офицеру вполне хватало службы, чтобы вынуждать себя терпеть чье-то общество еще и в личное время. Однако юноша по вполне понятным причинам не отличался навязчивостью, так что опека над ним не требовала от мужчины никаких усилий, наоборот привнеся в привычный распорядок некоторое разнообразие.

Зато уже за несколько первых дней Рин буквально преобразился. Он долго гулял и заметно окреп физически, фарфоровая кожа приобрела здоровый, легкий розовато-золотистый оттенок, вместо псевдоаристократической бледности на станции. Окончательно пришли в норму аппетит и сон, а главное что он полностью вернулся к жизни не только телесно. У парнишки почти в прямом смысле засветились глаза.

Он зримо успокоился, давая основание предполагать, что перепады настроения вовсе сойдут к минимуму, и с ним можно будет начать заниматься серьезно. Он много работал вечерами с переводчиком, потому что до сих пор они говорили на извращенной смеси обоих языков. Он успешно осваивал хотя бы элементарные бытовые приборы, так что уже не оказался бы полностью беспомощным. И настолько истово заинтересовался земными растениями, что оставалось только усмехаться про себя: точно эльф! Говорящий с травами...

Действительно "дети цветов". Герань, ему потом что ли подарить какую, в горшочке?

Следом кота, чтоб он ее жрал, чего зря стоять, а потом и собаку, чтоб гоняла кота и грызла тапочки, – Эрдман фыркнул, отчетливо представив себе бедлам в каюте со счастливым эльфенком в центре. Словно услышав его мысли, Рин, пересыпавший в ладонях плоды жимолости, обернулся, тут же смущенно опустил голову и юркнул за угол к белоснежным пионам Ирэны.

– Я веду себя как ребенок? – задумчиво проговорил юноша, любуясь танцем язычков пламени на поленьях.

В камине не было необходимости, ведь в доме была установлена не самая новая, зато надежная система отопления, да и вечера стояли теплые. Но сидеть рядом и смотреть на огонь, было действительно очень приятно.

И интересно. Интересно исподволь ловить крохотные, почти незаметные знаки, что этот человек все же из плоти и крови и некоторые слабости ему не чужды. Рин честно признался себе, что ему очень нравится, когда волосы не зачесаны строго, а несколько прядей падают на лоб мужчины, как тем утром. Или сейчас... Юноша следил, как офицер неторопливо прикуривает свою неизменную сигарету, и думал, что его губы поэтому всегда немного горчат. И дома он расстегивает на рубашке 2 верхние пуговицы, а не только воротничок, и можно заметить, где на груди начинаются волоски, под одеждой спускающиеся дорожкой по твердому прессу к средоточию мужского естества. Причем сегодня у него даже расстегнуты и подвернуты манжеты, снова практически непристойно открывая сильные запястья по-мужски красивых рук... а еще нынче на них нет часов! – с непонятным триумфом отметил еще одно отличие юноша.

Ахэнн не чужды радости плоти, но он не представлял даже, что чужое тело способно так волновать, и постарался отвлечь себя от крамольных ощущений чем-то менее провоцирующим. Манфред ответил ему в том же духе, как Рин и ожидал, не отрываясь от стаРиного издания "Человек для себя":

– Это нормально. Психика восстанавливается, пытается компенсировать перенесенные стрессы. Как последствие, реакции более обостренные, чем обычно. Пройдет.

Мелодичный смех юноши серебряным колокольчиком рассыпался по кабинету, затерявшись среди книг на высоких полках, и заставил Эрдмана все-таки обратить на него внимание. Ребенок? Нет... Сейчас только самые маленькие дети еще способны так радоваться жизни. Мужчина даже пожалел на мгновение, что это в самом деле пройдет, если по-настоящему учить его управлять своим Даром, да еще с тем прицелом, что Манфред имел ввиду изначально.

А Рин – под острым, внимательным взглядом человека, вдруг посерьезнел и напрягся.

– Я не хочу, – тихо, но твердо уронил юноша, отворачиваясь. – Чтобы прошло.

Оба поняли, о чем он и почему.

– Как хочешь, – спокойно согласился Эрдман. – Но на людях держать себя в руках все равно придется постоянно, иначе ты рискуешь сойти с ума или погибнуть.

– Почему?! – до этого уютно свернувшийся в кресле, эльф развернулся, резко выпрямляясь.

– Потому что, – усмехнулся офицер. – Ты, конечно, смог бы стать целителем, и уверен, очень хорошим целителем. Однако твои способности ахэнн свернули на близкое, но все же несколько иное направление. У нас это называется эмпатия. У вас...

Он чуть помедлил, раздумывая не рано ли вываливать на парня проблему. С другой стороны, чем дольше тянуть, тем больше риска.

– Среди ахэнн ты бы стал Видящим.

Одним из истинных правителей их народа, рядом с которыми какой-нибудь придуманный Гэндальф рядом не стоял.

Заметно, что новость не принесла мальчишке радости, однако было и несколько положительных моментов. Во-первых, Рин ни на мгновение не подвергал сомнению его слова, даже до того, как успел задуматься, вспомнить и осознать некоторые свои ощущения и впечатления уже в свете развивающегося дара. Во-вторых, эльф повел себя куда спокойнее, чем можно было бы ожидать, что говорило в пользу того, что он действительно становится более уравновешенным. Хорошо.

А вот то, что он опять нарешал, судя по всему не очень.

– Как странно, – наконец уронил юноша. – Видящие мудры и справедливы, они память и прозрение, они те, кто ведут и поддерживают... потому что видят помыслы и чаяния, чувствуют души каждого, кто рядом... и тех, кто далеко... всего, что есть в мире и самого мира... Это тяжкое бремя... чем я оказался достоин его?

Манфред откровенно фыркнул, заставив его вздрогнуть от неожиданности.

– У всех ахэнн так плохо с логикой или только у тебя? – мужчина явно провоцировал вспыхнувшего от обиды юношу на дерзость. – Что следует из твоих слов? Не скажу на счет прозрения, я скорее склонен назвать это аналитическим прогнозом тех самых помыслов и чаяний на базе "памяти". Ведут? Вести можно по-разному, не отдавая прямых приказов, а побуждая искреннее стремление к поставленной цели под тем или иным предлогом. Личным примером, наконец. Поддерживают? А что по-твоему ты делал, добывая пропитание для тех, кто почему-либо оказался не способен позаботиться о себе самостоятельно? Что касается достоинства, опять-таки исходя из твоих же слов – кто более достоин этого "бремени" и немалой власти, нужно сказать, как не тот, кто в решающий момент способен пожертвовать своим телом, покоем, будущим, фактически жизнью, если угодно, – ради других? Как видишь, мне даже нет необходимости что-то измысливать и прививать тебе куцые нормы человеческой морали или блистать софизмами. Ты просто как обычно все сказал сам, но ничего при этом не понял.

Ошеломленный довольно резкой отповедью, Рин мгновенно забыл о своей обиде, уставившись на мужчину в совершенном потрясении.

– Да уж, куда бы я завел своим личным примером! А вы говорите так, как будто даже уважаете меня за сделанное! – наконец возмущенно выпалил он, едва обретя дар речи снова.

Опять! Черт подери эту проклятую базу, на которую эльф постоянно сворачивает с упорством, достойным лучшего применения. Зато впервые набрался смелости поспорить – прогресс!

– Во всяком случае, я не отрицаю подобную возможность, – абсолютно невозмутимо заметил Манфред. – Тем более, настолько категорично.

Рин проследил глазами за особенно упорным язычком огня на прогоревшем полене, и прямо взглянул в глаза человека:

– Почему... – почти беззвучно уронил юноша. – Я благодарен вам, не в состоянии передать, как много значит ваше отношение ко мне, но до сих пор не могу понять его причину!

– Умный мальчик, – усмехнулся офицер, затягиваясь, – я объясню. Видишь ли, маленький мой эльфенок, дело в том, что мы просто слишком разные...

Рин невольно дернул губами, будто заразившись манерой поведения мужчины: разные, значит! Экое открытие!

Тот, конечно, заметил, оценил, хмыкнул и несколько рассеянным тоном уронил:

– Дослушай, я объясню. Абсолютно разное восприятие мира, которым ты только что так восхищался, усугубленное особенностями воспитания в социуме...

Юноша слушал, но хмурился. Манфред даже улыбнулся мысленно его сосредоточенности, хотя участь школьного учителя никогда не была его сокровенной мечтой.

– В отличие от вас, ахэнн, вовсе не имеющих истории как явления, человеческая история состоит из бесконечной череды войн и конфликтов. Едва ли за эти тысячи веков и лет можно найти какой-нибудь год, в который кто-нибудь где-нибудь не убивал себе подобных. Причем целеустремленно и с огромным, надо отдать должное, увлечением. Так что война – в крови у каждого из нас от начала времен. Само собой, не каждый хочет познакомиться с ней лично, но биться в истерике от панорамы воронок или поля боя в новостях – не станут даже самые впечатлительные. Скорее переключат на сериал, чтобы не портить тихий семейный вечер. А война это далеко не только "героические" бои, маленький. В древние времена была пословица: "когда солдаты входят в город, женщины теряют свою честь"... И не только женщины, это уж как кому повезет.

Глубоко затянувшись, мужчина медленно выпустил тонкую струйку дыма изо рта. Рин содрогнулся от его слов, словно оказавшись под ледяным ветром.

– Я "открываю" тебе прописные истины. И не сомневаюсь, что попади ты к вашим наставникам, мозги бы тебе тоже неплохо промыли в нужную им сторону! Так вот, для вас, столкновение с Рейхом – это катастрофа, сокрушающее откровение... – Эрдман аккуратно затушил окурок в пепельнице. – Для таких как мы, война – всего лишь дурная привычка со всеми ее недостатками.

Рин молчал долго, сжавшись и зябко обняв себя за плечи.

– Как странно... И страшно. Неужели вам никогда не бывает страшно?

– Страшно? – офицер засмеялся. – Бывает, разумеется! Но страх это не более чем проявление инстинкта самосохранения. И, видишь ли, у человека достаточно не менее сильных инстинктов помимо него. Иди сюда, глупенький! Хватит насиловать свою милую головку нравственно-философскими дилеммами!

Бездумно сбросив с себя всю одежду, Рин скользнул под одеяло, с наслаждением вытягиваясь на прохладных простынях, и прикрыл глаза, гадая, придет ли Манфред к нему сегодня? Спать с кем-то вместе оказалось неожиданно волнующе и приятно... хотя, нет! Не с «кем-то», а именно с ним.

Этот мужчина незаметно приобрел над ним странную, почти неодолимую власть, причем вовсе не из-за статуса. Рин набрался смелости и честно признался себе, что он не просто спокоен рядом с офицером, потому что не ожидает от него боли или еще какой-нибудь подлости, но ему нравятся моменты их близости, и он желает их испытать. А вот представив кого-то другого, – человека ли, ахэнн... Лэрна, касающегося его пусть даже в самом невинном месте, – к руке, спине, например, – юноша ощутил только, как знакомо перехватывает горло липкая удавка, свитая из страха, отвращения и немыслимого унижения, которое вообще не передать словами!

Поэтому он не стал одеваться ко сну, а когда мужчина все же вошел, осторожно присаживаясь рядом на постели, стряхнул дрему, разворачиваясь к нему и обвивая шею руками.

– Еще не спишь? – в голосе мужчины чувствовалось некоторое недовольство.

Несмотря на приказной тон, в библиотеке он не тронул мальчишку, ограничившись несколькими поцелуями и поглаживаниями не столько эротического плана, сколько расслабляющими и отвлекающими от очередного приступа душевных терзаний. После чего, наконец отправил спать. Зашел проверить по привычке, а эльфенок до сих пор не угомонился.

– Нет, – шепнул Рин, отчего-то заливаясь краской до кончиков ушей, и отчаянно выдохнул куда-то в шею свою "роковую" тайну. – Я хочу... быть с вами...

Наверное, офицер прав и в этом, он все равно не распущенный, правда?! Он ведь хочет делить ложе только с ним одним...

Только въевшаяся в суть, многолетняя привычка помогла Эрдману задавить смех еще на подходе: ну что за невероятное создание! Он обнял его за тонкую талию, и юноша теснее прижался к груди.

– Не сегодня, маленький, – мужчина утопил пальцы в потоке золотых прядей, мягко массируя затылок юноши. – Хватит с тебя пока сильных впечатлений.

Но он ведь не уйдет сейчас, нет?! – Рин оцепенел.

Не ушел. Наоборот лег рядом, позволяя устроиться удобнее, уложив голову на надежное плечо, и юноша почти сразу крепко уснул, накрыв ладонью звездочку шрама. Правда, на утро он проснулся уже в одиночестве, но бодрым, как никогда полным сил и с ясной головой.

И подумал, что в свете нового дня действительно лучше видно, что у него нет причин изводить себя дальше либо стенать и заламывать руки от своего Дара. Это попросту бессмысленно. Он поступил так, как поступил, его жизнь безвозвратно изменилась, а Дар – он тоже уже есть. Это просто еще одно обстоятельство, с которым ему следует учиться жить дальше, особенно учитывая, что о наставнике ему теперь можно даже не мечтать. Ведь возможно, приложив нужные усилия, он еще сможет обратить свой Дар кому-нибудь на благо, не растратив впустую, и кто знает, не случись в Ахэнн-Эа столь резких потрясений, под молот которых попал и он, Рин, он так и остался бы в своем маленьком мирке. Выращивать травки на грядках, ни сном, ни духом не соотнося себя с Видящими...

Юноша улыбнулся своему отражению в стекле, ласковому солнцу, бесконечности моря за окном, и сбежал по лестнице торопясь к ожидающему его завтраку.

Удобно расположившись на крупных валунах, Манфред задумчиво поглаживал уголок пристроенного на коленях планшета. Он собирался обобщить свои выводы и наблюдения относительно своего подопечного, неторопливо и долго курил одну за одной, но так и не занес в память ни строчки: по большому счету в этом не было нужды.

Эксперимент можно считать удавшимся на все 100 процентов: ахэнн жив, умирать больше не собирается, несмотря на излишнюю эмоциональность – все-таки в здравом рассудке и даже почти избавился от навязчивых идей, проявляя обнадеживающую готовность полностью превозмочь последствия сочетания комплекса вины и посттравматического синдрома. Осталось только подкинуть ему какое-нибудь занятие, когда поправится совсем.

Оказывается, у ахэнн достаточно гибкая психика, чтобы в благоприятных условиях успешно адаптироваться к новой среде. Или? Или дело прежде всего все-таки в самом Рине? Для чистоты любого эксперимента, разумеется, необходимо несколько опытных образцов, и трудно, когда нет пусть даже примитивной базы, но все же... Эрдман видел уже достаточно, чтобы уверенно сказать, что никакой систематизации попросту не получится, потому что его эльфенок абсолютно уникален.

Черт с ним, что эмпат! Собственные погоны он мог абсолютно спокойно поставить на то, что наставники ахэнн с Рином бы тоже намучились, пожелай действовать напролом. Загубили бы, а вернее не заметили бы вовсе – исходя из собственных слов юноши, во время их обряда посвящения на первое место становится искренность намерений, а мальчишка искренне собирался стать огородником и теплой постельной грелкой для своего звездочета.

Из "великой любви". Впрочем, все великие вожди действуют исключительно из великой любви, только вот Аэрин явно не из тех, кто поднимает на бой или наставляет властителей либо толпы, ибо жертвенности в нем до сих пор – за глаза и за острые ушки.

Рин. Юный... Допустим, это проходит. Нежный – тщательно постаравшись, это можно тонко сломать, не убив самого парнишку, а аккуратно обточив под нужный результат. Ранимый – с этим уже хуже... И бесконечно доверчивый!

Сложное и незнакомое чувство, когда боятся совсем не тебя, а лишь остаться без твоего присутствия: эльф всю ночь сладко дышал ему в шею, а прижимался так крепко, будто боялся, что мужчина сейчас выскочит из постели и убежит от него, – Манфред дернул губами, усмехаясь своему сравнению, которое, однако, не затеняло истинного положения вещей.

Независимо от народности и культуры, – подобные всегда гибнут первыми.

Так не в том ли суть и смысл именно такого Дара именно Рину? Вести можно по-разному... Исходя из особенности ментальности ахэнн, уровня и специфики развития их общества: в мирное время он стал бы подвижником-утешителем, во время войны – "жертвенный агнец"?..

Только это уже не психология, а мифология!

Мифотворчество. Уж не освежить ли в памяти "Евангелие от Иуды" и прочие христианские апокрифы ушедшей юги, ибо в этом Эдеме он для Рина – в одном лице и бог благой, и змей...

Которому вчера "Ева" сама предложила отдать пресловутое "яблоко".

Что ж, Змей не собирался "отказывать просящему". Правда, уложить мальчишку в постель, как и превращать в ходячий детектор – никогда не было самоцелью. А вот провести его теперь по тончайшей грани, не развратив, но "явив откровение" – задача, достойная библейского Искусителя!

Фактически, он уже идет по этому пути, – признал Манфред, наблюдая за бредущим навстречу в полосе прибоя юношей. – Идет успешно. Но учитывая сложный, можно сказать хаотический склад психики ахэнн, мальчишку следует максимально отвлечь от переживаний чем-то более прагматичным...

То есть: во-первых, опять-таки учитывая склад мышления, поднять самые безобидные восточные техники медитации. Второе, найти ему подходящее занятие: травки, целительство? Вот пусть и изучает земную ботанику и медицину, сравнивая с родной... И все это влечет третье условие: адаптация в чуждом мире.

Учитывая, что его еще надо приучать к присутствию людей вообще...

– Вы опять работаете? – тем временем, приблизившийся Аэрин улыбнулся, останавливаясь в нескольких шагах.

– Можно сказать, что да.

Следуя распоряжению вечно холодного взгляда, юноша опустился рядом.

– Отчего не купаешься? Погода теплая, и вода достаточно прогрелась.

Рин откровенно обескуражено взглянул вдаль, не в силах осознать, что торжество величественной стихии возможно нарушить обычным омовением.

– Плавать не умеешь?

– Нет, – честно признался юноша, – мне незачем и негде было учиться держаться на воде.

– Держаться на воде? – офицер посмотрел на него как-то странно. – Если хочешь, я тебя научу...

Как много информации способны дать казалось бы самые обыденные детали, в корне меняя восприятие человека! В своем традиционном одеянии, заношенном, изорванном и грязном, эльфенок походил на драгоценную фарфоровую куклу, чудом уцелевшую пока, но забытую на обломках дома в месиве из пепла и грязи под холодными струями дождя с низкого серого неба.

Сейчас же, рядом на камнях сидел искрящийся жизнью и изумительно соблазнительный парень! Длинные волосы юноши были распущены по плечам и спине. Чуть скрепленные у затылка, они переливались в солнечных лучах и, казалось, сияли собственным светом. Легкая тениска почти полностью открывала гибкие руки, а распахнутый ворот позволял любоваться не только изящной линией шеи, но и выступающими косточками ключиц и нежной ямочкой между ними. Тонкие брюки тоже закатаны до самых колен, обнажив стройные лодыжки... и он опять где-то забыл туфли, поэтому узкие ступни и ровные пальчики все в песке.

Смелый мальчик, ведь по их меркам, он раздет до неприличия. Однако и людям его таким показывать не стоит, ибо в одном движении густых ресниц юноши, не говоря уж о прочем, – больше влекущего очарования, чем в самой пикантной технике обольщения... И все это непосредственное совершенство – только его.

Правда, вытряхнуть Рина из одежды совсем, чтобы можно было войти в воду, оказалось неожиданно трудно. Манфред уже откровенно смеялся:

– Есть что-то, чего я не видел?

Обиженный и смущенный Рин, растерянно стискивал край рубашки: не видел? Нет, конечно, и даже трогал, но в спальне или хотя бы в ванной, а не прямо на берегу, где их могла видеть пусть даже только та же Ирэна... и вообще, раздеться и остаться перед мужчиной в одной тонюсенькой тряпочке на бедрах, выразительно обтягивающей ягодицы и пах – почему-то казалось пределом бесстыдства, даже по сравнению с тем, что уже между ними было и о чем он сам просил нынешней ночью.

– Глупенький, – Эрдман обнял юношу, привлекая к себе и с терпеливой улыбкой заглядывая в потемневшие серебристые глазищи. – Ты бы еще шубу натянул, чтобы поплавать!

Он твердо избавил Рина от последнего лишнего при купании предмета, попутно успокаивающе поглаживая напряженную спину и ненавязчиво перебирая волосы в подобие косы: нельзя допустить регресса, поэтому лучше не дать ему сосредоточится и осознать причину паники. Ставший на миг затравленным взгляд юноши, словно открыл нужный файл в картотеке: несмотря на всю положительную динамику, вряд ли из подсознания Рина полностью стерлась память о том как он, пересиливая собственный ужас и отвращение, раздевался едва ли не посреди периметра, окруженный толпой солдат под похабные шуточки.

Ощутив, что юноша понемногу расслабился в ставших привычными объятиях, шепнул:

– Ты чудо, какой красивый, маленький! Но пора перейти к делу.

Рин благодарно кивнул, следуя за мужчиной, а уже через полчаса всякое воспоминание об инциденте вылетело из головы, снесенное волной восторга и радости. Продрогшего, вдоволь нахлебавшегося воды, зато абсолютно счастливого эльфа удалось вытащить обратно на берег чуть ли не под вечер. Юноша кутался в одно из полотенец, вынесенных для них перед уходом экономкой, отжимал волосы, подглядывая за невозмутимо выжимавшим свои плавки мужчиной, и с удивлением чувствовал, что в этот момент действительно счастлив. Что ему весело, легко и спокойно.

А потом пришла его очередь, но сразу вернуть тряпочку на нужное место не удалось, потому что они долго, глубоко и как-то особенно жарко целовались, пока юноше совсем уж не стало хватать дыхания. Он отчаянно выгибался, всем существом подставляясь под руки и губы мужчины. Терся о него всем телом, резко толкаясь в жесткую ладонь, и пытаясь хоть как-то повторить эти ласки в ответ.

Мыслей не осталось, только слепящее солнце под веками, и Рин даже не осознал, что Эрдман развернул его спиной к себе, опуская коленями на давно упавшее полотенце. Губы мужчины тщательно собирали с прохладной сливочной кожи соленые капли, постепенно спускаясь все ниже, пока язык не прочертил дорожку по ложбинке меж ягодиц до самого сомкнутого розового колечка. Юноша закричал, не справившись с остротой нахлынувших ощущений от дразнящих движений горячей и влажной плоти у его входа. Широко расставив ноги, он прогибался в спине, невольно подставляя под необычные ласки пульсирующую звездочку ануса и мучительно сжавшуюся мошонку, и протяжно стонал не переставая. Манфред заменил язык на пальцы, добившись, что эльфенок бурно кончил буквально через пару секунд, и довел себя до разрядки, чувствуя как Рин дрожит, медленно отходя от оргазма.

– Такой чувствительный, – он усадил обессиленного юношу, позволяя опереться на себя, и Рин тут же обвил его руками, с умиротворенной усталостью смежив веки.

Чувствительный... В тоне мужчины не было ни следа пошлости или глумливости, скорее нечто напоминавшее восхищенное одобрение, и юноша уже не испытал неловкости или стыда оттого, что так откровенно наслаждается близостью.

Да и как с Манфредом возможно быть не чувствительным? И было бы честно, если бы и мужчине тоже было бы хоть вполовину так же хорошо с ним.

Вечная память тем безымянным, кто во все времена спасал книги! Кто берег и хранил не только оперативные данные и отчетную статистику, потому что именно благодаря им – человечество консервировало в катарсисе свою агонию.

Оно пыталось не разрушать самое себя. Человек как таковой – действительно не может без войны. Даже если это всего лишь война с самим собой...

Удивительно, но факт – человек способен не созидать, но не способен не разрушать. Возможно ли доказать обратное? Остановить на мгновение вечный двигатель сомнительного процесса, и казалось бы, что способна открыть нового в видении мира очередная сфера Дайсона?

Способна. Аэрин...

Ты не сокровище, не чудо, – ты уникум, маленький! Свободный радикал, способный повлечь необратимую реакцию. Развившись среди ахэнн, ты бы стал тем, кто, меняя собой, неизбежно перевел бы закосневшие нормы на новый виток развития, среди людей...

Среди людей... Источник информации, развлечение, средство удовлетворения потребностей: громадный потенциал, спущенный в унитаз. Все равно, что пропить в портовом баре табельный пистолет...

Эльфенок бесшумно и ровно дышал над плечом, разметав во сне по постели богатство золотых прядей. Глядя на него, Эрдман цинично улыбнулся своим мыслям: редкий образец. Уникальные возможности, строгая классическая красота вместо дорогой подделки, запредельная открытость восприятия и острая искренняя реакция на самые малые впечатления... стопроцентная подчиненность контролю и безграничная радость жизни, компенсирующаяся тысячепроценным уровнем ответственности.

Манфред невесомо коснулся губами лба безмятежно раскинувшегося рядом юноши: "Ты без иронии чудо, маленький. Никому не отдам и не позволю коснуться".

Сладкий яд, от которого уже невозможно отказаться. Остается только чуточку оправдывать себя тем, что "мы в ответе за тех, кого приручаем", а Рин уже сам сделал выбор, так что либо убить, как просил, либо... Мужчине и офицеру не привыкать к ответственности за свои решения.

Тем более, если пресловутая ответственность подразумевает настолько восхитительное создание: эльфенок распахнул сонные глазищи и радостно улыбнулся ему, вместо того чтобы шарахаться или тянуть на себя одеяло. Что ж, значит, пора завершать всяческие эксперименты, и лучший момент, чем сейчас, на рубеже нового дня, – выбрать трудно. Юноша максимально открыт, расслаблен со сна и спокоен, эмоции не зашкаливают и не плещутся вокруг от какого-нибудь нового и яркого впечатления, нечему отвлекать его чуткую эмпатию. Только ласкающий его мужчина и близость между ними...

Вначале очень мягко отвести от его лица волосы, открывая висок и изящный изгиб острого ушка. Очертить подушечкой пальцев линию скул, подбородка и дальше по трепещущей жилке на горле до впадины меж ключиц. Нежить губами раскрывающиеся навстречу розовые лепестки, прежде чем пощекотать сладкий язычок в их глубине своим... Чувствуя узкие ладошки выгибающегося под ним юноши, на своих плечах и груди, – терпеливо, не торопясь, сверху донизу, отогреть каждый миллиметр сливочного атласа тонкой кожи, разгоняя по жилам огонь возбуждения.