Текст книги "Под бичом красавицы (Роман)"

Автор книги: Рихард Бремек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

III

Маленькая, в одно окно комната на чердаке предназначалась молодому человеку. Все происшедшее за последние часы ему казалось сном, да и сам он казался себе заколдованным.

– Скорей! – торопила его хорошенькая горничная, – баронесса очень строга и требует точности.

И она положила на стул ливрею прежнего грума.

– Баронесса просит передать вам, чтобы вы совершенно побрились, прежде чем прийти к ней!

Федор кивнул машинально. Он должен был признать, что баронесса уже успела воспользоваться данным ей правом. Но, как только он представлял себе ее красивую, величественную фигуру, его мечтательные, темные глаза загорались радостным блеском и страсть пробуждалась все сильнее. Он быстро исполнил приказание своей госпожи. Увидя в зеркале свое гладко выбритое безусое лицо, он невольно улыбнулся. Одев ливрею Григория и еще раз осмотрев себя со всех сторон в зеркало, он даже расхохотался над громадной переменой, происшедшей с ним. В то же время, он был весьма доволен, что ни один человек не узнает его в этой одежде, под этой маской. Теперь дезертир Федор, барон фон Бранд, презираемый всем военным начальством за неспособность и терпящий скверное обращение юнкер, исчез с лица земли.

Ливрея Григория сидела на нем прекрасно. Его стеснял немного некрасивый узкий покрой белых брюк, которые покрывались лишь до поясницы короткой курткой с металлическими пуговицами. Ему оставалось утешаться тем, что его никто не знает и что такую куцую ливрею носят все слуги. Он пошел к своей повелительнице, все еще сидевшей за письменным столом и писавшей письма. Он должен был несколько раз постучать в дверь, прежде чем она ответила: «Войдите!» Но и тогда она долго заставила его ждать у двери. Дописав письмо, она медленно обернулась в его сторону. Он увидел на ее неподвижном красивом лице холодное выражение. Но при виде его на ее красных губах тотчас же появилась плутовская насмешка.

– К вашим услугам, баронесса, – доложил он, как докладывал, будучи солдатом.

Красивая дама не могла удержаться от смеха.

– Какой ты смешной, Федор! Подойди поближе, я хочу рассмотреть тебя!

Он повиновался. Она взяла в руку лорнет и бесцеремонно стала разглядывать его со всех сторон, приказав ему медленно повертываться.

– Ливрея сидит на тебе прекрасно, – сказала она, довольная своим осмотром. – Но не запачкай слишком скоро чистую ливрею. Григорий только вчера получил ее из стирки. Впрочем, после обеда, когда ты проводишь меня на купанье, ты оденешь синий шерстяной костюм, который даст тебе Кристина!

Он покраснел, как школьник, получающий выговор.

– Ну, а теперь мы заключим контракт!

Она взяла большой белый лист бумаги, обмакнула перо в чернила и, написав несколько строк, спросила:

– Как тебя зовут?

– Федор Бранд.

– Возраст?

– Двадцать два года!

– Вероисповедание?

– Лютеранское.

– Последнее место? Напишем: «Не был в услужении», – ответила она сама на вопрос. – Я, конечно, ничего не знаю о том, что ты, негодяй, бежал с военной службы. Понял?

Федор испугался. Этот способ обращения показался ему уже слишком грубым и надменным.

– Но, баронесса, – начал он было возражать.

Но его встретил ледяной взгляд ее демонических глаз.

– Простите, – пробормотал он смущенно.

Она презрительно рассмеялась.

– Так ты держишь свои обещания? Ты уже теперь осмеливаешься прикидываться обиженным. Я вижу, что я должна медленнее приучать тебя к твоей новой службе!

– Накажите меня, милостивая госпожа, я был непослушен; я не должен был возражать, – сказал он смиренно.

– Наказание не заставит себя ждать, – снова презрительно рассмеялась она, – но я не желаю тебе подвергаться ему. Я ведь предупредила тебя о том, что я очень строга!

Он молчал. Его тело охватила приятная радость.

Баронесса продолжала писать. Потом она подала ему написанный лист и сказала:

– Подпишись тут, слева; это необходимо для администрации.

Дрожащей рукой он взял ее перо, подошел ближе и нагнулся над письменным столом. Он чувствовал, что ее большие глаза были устремлены на него и задрожал еще сильнее, а она зло рассмеялась над ним.

– Этот контракт с моим именем не выдаст меня? – озабоченно спросил он, расписавшись.

Она пожала плечами.

– Если это случится, я не смогу помочь тебе, – безжалостно бросила она, – и ты должен будешь вернуться в свой прежний полк! Но я хочу быть милостивой и не выдам тебя. Четырнадцать дней я имею право не прописывать тебя. А потом мы все равно уедем в Польшу, где ты будешь в безопасности! На всякий случай, я должна себя обезопасить!

Он остался очень доволен, поблагодарил ее за предупредительность и передал ей перо. Вдруг ее взгляд упал на его кольцо с гербом, которое он, по неосторожности, забыл снять с пальца.

– Что это за кольцо? – быстро спросила она.

Он смутился и не мог подыскать объяснения. Но ее любопытство было возбуждено, и она потребовала, чтобы он показал кольцо.

– Тебе не подобает носить такой ценный перстень!

Впрочем, она уже догадывалась, что стоящий перед ней молодой человек с тонкими чертами лица был не того происхождения, как он об этом рассказывал.

– Покажи мне кольцо, Федор, слышишь?

– Баронесса, – просил он в ужасном смущении, – предоставьте мне самому исполнить ваше приказание. Клянусь, я больше не стану носить этого кольца!

Но баронесса разгневалась и топнула ногой.

– Выражаясь легко, это – нахальство! Ты, слуга, смеешь возражать мне, когда я тебе приказываю. Я объясняю себе твое упрямство молодостью и непривычным положением, в котором ты теперь находишься. Но держать в своем доме непослушных слуг – я не могу, и, если ты сию же минуту не положишь на стол кольцо, ты можешь уходить!

Федор повалился в ноги своей мучительнице.

– Баронесса, – просил он в отчаянии, – почему вы не хотите удовлетвориться моим уверением, что я никогда больше не стану носить этого кольца в вашем доме? Я его оставил на пальце по забывчивости!

– Потому, что ты обманул меня, Федор: ты не мещанского происхождения; ты – дворянин. Об этом достаточно ясно свидетельствует герб на камне кольца!

– Бывают и мещанские гербы, – боязливо проговорил молодой человек. Он опасался, что его прекрасная мечта опять исчезнет.

– Довольно, вы обманули меня, – грубо сказала красивая женщина изменившимся голосом и встала. Покажете ли вы мне теперь кольцо или нет, при таких обстоятельствах я не могу пользоваться вашими услугами. Я не собиралась заниматься пустой забавой. Я желала иметь настоящего слугу, а не дилетанта, собирающегося развлечься на службе у женщины! Вы понимаете, что вы не можете услужить мне своей комедией. Меня не смущало, даже наоборот, забавляло то, что вы – фантазер. Я ничего не имею против того, что вы из хорошего дома: это является ручательством хорошего поведения; но то, что вы – дворянин, быть может, мне равный, мне не может нравиться, потому что, очевидно, ваше намерение – разыграть веселый фарс!

Федор пришел в отчаяние.

– Но ведь я сказал вам, баронесса, что я не имею средств к существованию, что я – преследуемый дезертир. Разве при таких обстоятельствах я не могу быть вам благодарен, если вы берете меня в услужение и предлагаете мне кров? Разве не безразлично при этом, чей я сын: дворянина или мещанина? Я могу побожиться в том, что у меня нет средств. Свое наследство я еще юнкером проиграл в карты. Что же еще может препятствовать вам сжалиться надо мной. Я думаю, мне удалось доказать вам, что я действительно страстно хочу стать рабом прекрасной женщины, как вы, полной благородства и гордости, перед которой невольно падаешь на колени, на которую молишься и от которой смиренно переносишь ее произвол и жестокость!

– Откуда вы знаете, что я жестока? – спросила баронесса Ада задумчиво.

– Я вижу это по вашим глазам, по всему вашему существу, – ответил Федор и хотел приникнуть губами к ее ногам, но она быстро отшатнулась.

– Встаньте, – крикнула она, поморщив лоб, – и кончайте эту комедию.

– Это не комедия, – уверял он, и его темные глаза приняли выражение мученика. – Я знаю, вы простите меня и сделаетесь моей строгой властительницей!

– Раньше покажите мне кольцо, – упрямо потребовала она.

Он не колебался больше и снял с пальца осыпанный бриллиантами перстень. Она схватила кольцо и осмотрела его со всех сторон. Даже надпись на внутренней стороне не ускользнула от ее внимания. Она внятно и громко прочла: «Федор, барон фон Бранд».

Затем она взглянула на молодого человека, который все еще стоял перед ней на коленях, увидела его полное страха лицо, его темные, грустные глаза, обращенные на нее в боязливом ожидании и угадала чувства, волновавшие его. Эту догадку подтверждала и его смешная одежда, добровольно одетая этим безбородым молодым человеком из прихоти или из страсти. Как жалобно смотрел он на нее! Совсем как раб, который должен услышать приговор из ее уст. Этот человек решительно глуп, и ему не мешает испытать ее требовательность и строгость…

– Барон в роли лакея, – презрительно рассмеялась она. – Вы, действительно, самый странный человек, какого мне когда-либо приходилось встречать! Что означает вся эта комедия, скажите сами? Вы, в сущности, надули меня, и я должна была бы рассердиться на ваше безумство.

Он протянул к ней сложенные руки.

– Простите, но я не мог иначе. Мои чувства покорены вашей могучей красотой. Я могу быть только рабом, как я признался вам. Властвуйте надо мной, мучьте меня! Такой прекрасной женщине, такой богине, как вы, нужны рабы, действительные рабы, которые повинуются вашему могуществу и красоте и целуют попирающую их ногу. Позвольте мне быть таким рабом. Не гоните меня именно в этот момент, когда предо мною открывается наивысшее блаженство. Здесь, в пыли, я клянусь вам, что никогда не вспомню о своем происхождении, что я никогда не забуду высокой милости, которую вы мне оказали!

Глаза баронессы Ады приняли неописуемо грозное выражение.

Федор встал, наконец, и хотел продолжать свои мольбы, как вошла горничная и доложила, что Григорий уложил свои вещи и просит позволения проститься с баронессой.

– Пусть войдет!

Вошел Григорий, одетый в штатское, и с удивлением посмотрел на нового слугу. Федору показалось, что на его упрямом лице мелькнула злорадная усмешка. Баронесса пожелала своему прежнему груму всего хорошего. Григорий опустился на колени и поцеловал в последний раз подол ее платья. И сцена прощания кончилась.

Федор тотчас же воспользовался уходом своего предшественника.

– Я думаю, что на первое время вы должны воспользоваться моими услугами, – сказал он, пожирая глазами красавицу, которая призадумалась, сравнивая своего старого слугу с Федором.

– Вы неисправимы, и я, действительно, начинаю сомневаться в ваших умственных способностях!

– Попробуйте взять меня на время, – предложил молодой человек. – Если я вам надоем, вы можете отказать мне. Вы ничем не рискуете! Если же я уйду от вас тотчас же после того, как только одел ливрею, то что подумает ваша прислуга? Станут говорить, что я позволил себе какую-нибудь неслыханную дерзость, и я устыжусь самого себя…

Баронесса засмеялась.

– На вас нельзя сердиться, хотя вы и не заслуживаете никакого снисхождения за вашу глупость и поспешность. Но знайте, что, если я и воспользуюсь вашими услугами, то я сделаю это лишь при одном условии: вы должны подчиняться всем моим привычкам и капризам, как настоящий раб. Вы согласны?

– Да, госпожа!

Она рассмеялась, торжествуя.

– Так вы можете называть меня всегда. Это мне больше нравится, чем постоянное «милостивая баронесса». Кроме того, имя «Федор» звучит слишком важно[4]4
  Нем. «Теодор».


[Закрыть] и напоминает мне о вашем звании. Поэтому я буду называть вас так же, как моего прежнего слугу: Григорием.

– Слушаю-с, госпожа!

– Теперь самое ужасное, Григорий, – проговорила она и хитро насторожилась. – Непослушание, сопротивление, забывчивость, непристойности, словом – все проступки строго наказываются!

– Я добровольно приму все наказания, госпожа!

– Хорошо. Но не думай, что это легкие наказания. Что бы ты сказал, например, если б я стала бить тебя плетью? В России это обычай!

– Я бы подчинился вашей воле.

– Даже тогда, когда ты мог бы умереть под кнутом?

– Даже тогда!

– Подумай хорошенько, Григорий, даже тогда?

– Да, госпожа!

– Григорий, ты говоришь серьезно? Ты действительно позволил бы бить себя?

– Да, да, госпожа! – проговорил он, тяжело дыша.

Она пронизывала его своим взглядом.

– Ты в своем уме? Неужели ты бы позволил прибить себя до смерти?

– Если это совершится по приказанию моей госпожи, – да!

– Ты говоришь так, потому что не веришь, что я могла бы сделать это!

– Нет, госпожа, я говорю так, потому что знаю, что это может случиться!!

– Г-р-и-г-о-р-и-й!

– Г-о-с-п-о-ж-а!

Она, почти шатаясь, опустилась в кресло.

Затем, с коротким дьявольским смехом, она сказала:

– Хорошо, ты будешь моим рабом. Я согласна сделать тебя им. Но я еще раз должна спросить тебя: ты хочешь продать мне тело и душу?

– Да, тело и душу!

Теперь она довольно покачала головой, взяла в руки новый лист бумаги и начала писать.

– Это будет нашим частным контрактом, – сказала она спокойно. – На какой срок ты желаешь поступить ко мне?

– Навсегда, госпожа!

– Что ты говоришь? Ты думаешь, что служить у меня очень легко и приятно? Скажем – на пробный год!

Она кончила писать свой странный контракт, перечла его и объявила:

– Этот контракт обязывает тебя, по существующим законам, служить мне верой и правдой в течение одного года. Если ты подпишешь особый пункт на оборотной стороне контракта, то ты всецело отдаешься в мои руки и даешь мне право обращаться с тобой, как мне захочется и как я сочту нужным. В таком случае, ты окончательно в моей власти и обязан подчиняться каждому наказанию, даже, если оно, по твоему мнению, не заслужено! Ты можешь жаловаться на мое обращение местному начальству, и, если твоя жалоба будет признана справедливой, ты можешь нарушить контракт до истечения срока. Если же она будет отвергнута, ты должен будешь продолжать у меня службу, и, кроме того, ты будешь наказан начальством. Вот условия этого контракта. В Польше я его узаконю казенной печатью. Как видишь, этим контрактом мне дается над тобой полная власть, и ты действительно делаешься моим рабом, который может надеяться только на мою милость! Хочешь ли ты подписать обе части этого контракта?

– Да, госпожа!

– И вторую часть?

– Да, госпожа!

– Подумай хорошенько, Григорий!

– Я все обдумал и зрело обсудил!

– Ты безропотно должен слушаться меня, подчиняться всем моим прихотям по кивку, по взгляду, бежать, – когда я махну рукой, спешить – когда я прикажу тебе принести плеть, смиренно стоять на коленях – когда я буду бить тебя – и благодарить за каждое наказание.

– Я охотно исполню все это, госпожа!

– Но я буду бить тебя без всякой причины, когда мне вздумается: в скверном настроении, рассерженная твоим лицом или другим пустяком.

– Я никогда не буду роптать, госпожа!

– Потребовать мне от тебя сейчас же доказательства?

– Госпожа!

– Ага, ты испугался!

– Нет, госпожа, нет, госпожа, я не боюсь, я дрожу от… ведь я только раб!

– Этот ответ мне нравится больше!

– Я прошу о милости быть наказанным.

– Ты уже испытал когда-либо прелести кнута?

– Нет, госпожа! В немецкой армии, где я служил, не бьют; но ребенком меня часто били за легкомыслие и нелюбовь к военным – я был отдан в подготовительное военное училище. Там иногда ставили посреди двора скамейку, привязывали к ней виновного и…

– Не вдавайся в подробности. Приучайся отвечать коротко и ясно, как подобает слуге!

– Простите, госпожа!

Она бессердечно смотрела на него своими злыми, холодными глазами, затем поднялась и опять дернула сонетку.

– Пошли сюда Сабину, – приказала она вошедшей горничной.

Появилась полная, недурная собой женщина в длинной сборчатой юбке и коротком узком лифе. В ней было что-то повелительное, и Федор уловил какое-то сродство между ней и госпожой.

– Это моя экономка, Григорий, – пояснила баронесса, улыбаясь. – Кроме меня, ты обязан слушаться и ее!

Потом она сказала, обращаясь к Сабине и указывая на слугу:

– Это – новый Григорий! Будем надеяться, что он окажется лучше старого! К сожалению, я уже должна наказать его! Ты можешь его подготовить!

Полная женщина взглянула на Федора с злорадным любопытством и знаком пригласила следовать за ней. Через целую анфиладу комнат они добрались, наконец, до маленькой, совершенно пустой комнаты. Только на середине потолка висел канат, продетый в кольцо. Сабина взяла один конец каната, приказала Федору поднять руки и крепко связала их. Он повиновался, хотя неприятное, боязливое чувство охватило его. Эта черноволосая женщина была похожа на ведьму. Презрение и насмешка светились в ее черных глазах. Она не произнесла ни слова, совершая свою работу. Связав руки, она медленно потянула другой конец каната, и Федор с ужасом почувствовал, что он поднимается и что все части его тела вытягиваются и что он висит, едва касаясь пола кончиками сапог. Сабина прикрепила другой конец каната к крюку в стене. Не довольствуясь этим, она вытащила из кармана своей широкой юбки несколько веревок, подошла сзади к Федору и тот вдруг почувствовал, что чертовка обмотала его ногу внизу веревкой, отдернула ее в сторону и привязала к кольцу, вделанному в пол. Та же участь постигла и другую ногу.

Таким образом, Федор, с вытянутым телом и отдернутыми в сторону ногами, всецело находился во власти своей госпожи. Вскоре он услышал шум платья и, повернув голову, увидел свою прекрасную властительницу, которая взглянула на своего раба жестоким удовлетворенным взглядом.

– Оставь меня с ним, Сабина! – тихо приказала она.

Экономка удалилась. Федор заметил в руке своей госпожи грубую, кожаную плеть.

– Ты все еще настаиваешь на том, чтобы испробовать мою плеть? – спросила она хитро.

Он медлил с ответом, так как догадывался, что ему придется перенести более ужасные страдания, чем те, которые ему рисовало его разгоряченное воображение.

– Если вы, моя госпожа, сочтете это необходимым, – ответил он уклончиво.

– Без оговорок, Григорий! Ты еще свободен: ты не подписал контракта. Если ты действительно хочешь, чтобы я тебя побила, то проси об этом, если нет, – то моли о пощаде!

– Госпожа, бичуйте меня! – простонал он.

Что-то сатанинское появилось в прекрасных чертах этой дьявольски жестокой женщины. Она медленно подошла, медленно подняла рукав своего платья, медленно подняла голую руку с плетью и сразу опустила ее; плеть со свистом упала на тело связанного.

– Ты доволен, раб? – с насмешкой спросила баронесса застонавшего от боли Федора.

– О, госпожа! – умоляюще проговорил он.

Плеть еще раз упала на его тело.

– Да, твоя госпожа жестока, – презрительно засмеялась красавица. – Она не знает сострадания, раб!

И орудие пытки в третий раз коснулось его. Он громко вскрикнул.

Баронесса расхохоталась еще бессердечнее и позвала свою служанку.

– Развяжи его!

Сабина освободила его и по знаку своей госпожи вышла.

Федор молча пал на колени перед жестокой красавицей. Она скрестила руки, держа плеть, и смотрела пронизывающим взором, каким смотрят укротительницы диких зверей на своих дрессированных животных.

– Что скажешь ты о моей дрессировке, Григорий? – издеваясь, спросила она.

Он вздохнул и хотел коснуться губами ее ног, но она отступила на шаг.

– Ты еще подождешь, пока я осчастливлю тебя этой милостью, – сказала она холодно.

Но вдруг она спросила:

– Ты все еще хочешь быть моим рабом?

И он, заикаясь, ответил:

– Да, госпожа.

Смеясь, она повернула ему спину, и он пошел за ней, как высеченная собака, дрожа всем телом от боли и невыразимой радости.

Контракт лежал еще на письменном столе. Она повелительно указала на него.

– Подпиши!

Он схватил перо и исполнил приказание.

– Ты получил только что лишь пробный урок того, что постигнет тебя в будущем, если ты посмеешь ослушаться или рассердить меня! Обыкновенно, конечно, не сходит так легко; я придерживаюсь общепринятого числа ударов: двадцать пять! Ты понял, Григорий?

– Да, госпожа!

– Это хорошо. Ты можешь идти! Еще одно!

Он вернулся. Она с необыкновенной важностью отдернула свое легкое одеяние. Показалась маленькая ножка в мягкой сафьяновой туфельке на розовом шелковом чулке.

– Поцелуй подметку моей туфли!

Федор, как сумасшедший, припал к ее ноге и горячо поцеловал указанное место.

– А теперь – вон, раб!

IV

– Сс… ты не должен шалить, Григорий!

– Госпожа, простите, но ваша красота!

Он выпустил из рук ее голую ногу, которую он хотел только что поцеловать.

– Разве ты действительно считаешь меня красивой, Григорий?

Глаза баронессы засверкали, и из-за красных влажных губ заблестели белые зубы.

– Бесконечно красивой, госпожа!

Он лежал, дрожа, у ее голых ног. Затем он осторожно поставил ее ноги на белый, мягкий песок. Ему захотелось обнять ее пышную фигуру, но холодный, строгий взгляд ее демонических глаз остановил его. Федор был бледен и жалок. Вокруг его глаз лежали глубокие тени; его взгляд выражал отчаяние. Она вертела турецкую сигару в своих белых, тонких пальцах, украшенных дорогими кольцами.

– Бедный мальчик, – сказала она, и нотка сострадания послышалась в ее насмешливом голосе. – Быть может – ты даже любишь меня? Скажи! Григорий, любишь ты меня, свою госпожу и повелительницу?

Ее гибкая фигура потянулась, как дикая кошка. Она нагнулась вперед и посмотрела на молодого человека полуоткрытыми чувственными глазами. Он тихо вздохнул и умоляюще взглянул на нее страдающим взором.

– Ах, госпожа, госпожа, я люблю вас безумно.

Он опять хотел прижаться сухими губами к ее розовым ногам, но она снова отдернула их.

– Значит, ты влюблен в меня! – сказала она, смеясь. Ее губы искривились в презрительную улыбку. Она сняла одежду с своих белых, обнаженных плеч. Сильный запах духов Peau d’Espagne исходил от ее тела. – Если б не я сама выпытала от тебя твое признание, я бы назначила тебе тяжелое наказание, мой слуга! Но я хочу быть милостивой и иметь сострадание к твоему непривычному положению!

– О, госпожа, смилостивьтесь!

Опять раздался ее страшный хохот.

– В таких случаях не жди пощады, Григорий! Я строго и неумолимо наказываю своеволие слуг! Сознаешь ли ты, что ты заслужил наказание?

Она еще ниже нагнулась к лежащему на земле Федору. Демоническая радость играла на ее лице. Ее острые зубы кусали нижнюю губу.

– Спроси как-нибудь Сабину, как я отучила твоего предшественника от подобных гадостей, – насмешливо прибавила она. – Он пережил жестокую неделю! Знаешь, в чем она состоит?

– Нет, госпожа!

– Ну, так попроси Сабину объяснить тебе, – презрительно сказала она и поднесла ко рту сигару. – Огня! – Он вскочил и исполнил требование. – Хорошо!

Баронесса легла на песок и подперла голову рукой. Федор получил возможность внимательно рассмотреть ее. Неужели так жестока эта молодая, прелестная женщина с нежным гибким телом? Действительно, вокруг ее пышного рта всегда мелькает странная, презрительно-задорная улыбка; ее зубы белы и остры, как у хищного животного, и во взгляде ее больших серых глаз с поволокой чудится что-то жестокое, зверское. «Как она прекрасна, как несказанно прекрасна», – мучился он в немом созерцании, которого, к счастью, не замечала его госпожа; она смотрела вдаль. Да, она хороша, как королева. Все в ней прекрасно: и эти грешные, красивые волосы, и белая блестящая кожа, и упругий мраморный бюст, и дикие глаза, и гибкое, пышное тело, и даже эти ядовитые губы, которые, целуя, убивают! О, они погубили немало мужчин, как он, рабски покорившихся этому демону-женщине! Она играет судьбой людей, как ребенок цветными камнями. Всюду, где бы она ни появилась, она несет с собой разрушение, над которым она только смеется, купая свое теплое тело в душистой ванне.

Так пользуется она своей смертоносной силой, заставляя своих рабов служить себе, как богине, молиться на нее и валяться в пыли у ее ног, прогоняя их пинком ноги, когда ей все это надоест. Так и он подчинился ей, и его достоинство мужчины гибнет в вихре страсти. Он любит и вместе с тем обожает ее, он не боится, что она прогонит его, он надеется найти в ней сострадание и знает, что она истязает его с таким упорством лишь для того, чтобы убедиться в его любви…

Сильный запах сигары сливается с нежными духами, исходящими от шелковых юбок его госпожи, из рюшек и кружев ее туалета. Ее ноги белы, как мрамор. Все в прекрасной женщине дышит сладострастием и чувственностью. Ее элегантное, узкое платье ясно обрисовывает каждую линию ее прекрасного, пышного тела, и каждое движение обнаруживает художественно-прекрасные формы ее тела. Она знает, как раздражает то, что прикрыто.

Баронесса медленно встает и далеко отбрасывает окурок еще дымящейся сигары.

– Что ты делаешь, чего ты уставился на меня? – спрашивает она, когда ее взгляд падает на слугу. Он краснеет и молча опускает голову. – Я боюсь, что тебе скоро придется отведать плети, – предостерегает она, строго сдвигая брови. – Помоги мне встать!

Он вскакивает, становится на четвереньки и своим телом подымает ее спину. Она садится на него. Почувствовав приятную ношу, он вздрагивает и горячая кровь приливает к его голове. Она встает с своего живого сиденья, высоко подымает платье и низкие шелковые юбки и начинает свое путешествие по песку и воде.

– Жди свистка! – говорит она, уходя.

Он остается у снятой одежды и преследует ее пышную фигуру пылающим взором. Затем его взгляд падает на шелковые чулки и белые сапожки на высоких каблуках и он прижимает свои губы к тонкой, мягкой коже. Никто не видит этого: его госпожа ушла уже далеко, а никому другому не видно, так как баронесса отыскивает всегда уединенное местечко. Федор заботливо укладывает оставленную его госпожой одежду, затем отходит в сторону и, усевшись на песке, приводит себя в надлежащий вид, чтобы по первому свистку своей госпожи бежать к ней. С обнаженными до половины руками и ногами, он ждет, когда она в достаточной степени укрепит свои мускулы в соленой воде и мокром песке. Услышав сигнал, он бросается к ней. Она, как всегда, улыбается, смотрит на его голые руки и ноги, и вдруг ей приходит в голову капризная выходка.

– Раз уже ты так целесообразно нарядился, то не угодно ли тебе снести меня обратно на четвереньках, Григорий? По крайней мере, я не запачкаю своих ног!

Он неподвижно смотрит на нее и подставляет свою широкую спину. Она для удобства садится на него верхом, прижимает свои ноги и держится руками за его плечи. Живая лошадь начала двигаться.

– Медленнее, Григорий, медленнее, – требует задорная наездница.

Он задыхается под своей ношей. Он должен быть вдвойне осторожным, чтобы не пошатнуться и чтобы не замочить своей одежды. К тому же, груз его давит немилосердно.

– Я слишком тяжела для тебя, Григорий? – спрашивает она без малейшей попытки слезть.

– Нет, госпожа, – с трудом произносит он.

Она смеется и, в приливе нежности, впервые гладит волнистые, темные волосы своего слуги.

– Какие у тебя мягкие волосы, слуге носить такие не подобает, придется остричь их покороче!

Он подавляет горькое чувство, охватившее его при этом замечании, и думает лишь о том, чтобы скорее добраться до места. Наконец, он, задыхаясь, доползает до него. Она грациозно соскакивает с его спины и потягивается на теплом солнышке, пока он, отойдя в сторону, приводит себя в порядок. Затем он становится на колени перед своей госпожой, осторожно вытирает тонким полотенцем ее ноги, бережно удаляет песок, все-таки забившийся между розовыми пальцами ее ног, натягивает выше колена чулок и одевает элегантную, изящную обувь. Госпожа лениво лежит на песке под зонтиком. Окончив с этим, Федор повторяет свой прежний прием. Он на четвереньках подползает за ее спину, и, когда она слегка приподымается, поднимает ее так, что она снова сидит на его спине. На этот раз красавица сидит, любуясь волнующимся перед прибоем морем.

Ей кажется, что в ее сапогах песок.

– Каким образом он попал? – морщась, спрашивает она своего слугу. – Я ведь нарочно так поставила сапоги, что ни одна песчинка не могла попасть. Не трогал ли ты их, Григорий?

Он вспоминает, как он целовал сапожки своей госпожи и как один сапог уронил в песок. Но он молчит об этом и отвечает:

– Нет, госпожа!

Его положение на четвереньках становится для него тягостным, ибо его повелительница может похвалиться большим весом. Но он должен еще служить скамьей, потому что баронесса Ада собственноручно снимает сапог и высыпает песок. При этом она слегка приподымается со своей скамьи, чтобы еще плотнее и удобнее усесться на спине своего раба. Наконец, она подымается, и Федор может свободно вздохнуть и следовать за ней с ее вещами. Но его обязанности еще не окончены. Его госпожа, по-видимому, полагает, что он скован из железа. Он должен поставить на пляж корзину и принести ей роман из кабриолета, охраняемого специально приставленным мальчиком и стоящего за зеленой насыпью у проезжей дороги. Он благодарит Бога, что никто не видит его на этом пустынном берегу, ибо, хотя его госпожа и сидит в корзине на удобном, мягком сиденье, курит сигару и читает, она все-таки не оставляет своего слугу в покое и заставляет его служить ей скамейкой для ног, несмотря на то, что могла бы поставить их прямо на песок.

– Скорей, Григорий, не ленись! Марш под ноги!

И он чувствует, как ее ноги выбирают на его спине наиболее удобное для опоры место. Под ее ногами Федор, наконец, отдыхает и может отдаться своим мыслям. Два часа он не смеет менять своего положения. Наконец он чувствует легкое нажатие ноги его госпожи. Можно встать и отправиться домой.

Теперь он будет отдыхать целый час и он спешит на чердак, в свою комнату.

На лестнице он встречает Сабину, которая вызывающе смотрит на него своими темными, лукавыми глазами. Он желает ей доброго утра; она благодарит его, ухмыляясь. Вдруг он вспоминает о поручении своей госпожи и, краснея, спрашивает экономку о значении «жестокой недели».

– Через день двадцать пять ударов и никакой еды! – нагло отвечает она.

В ужасе он подымается дальше и весь час мечтает о своей величественной, прекрасной и жестокой властительнице.