Текст книги "Мафия"

Автор книги: Ричард Старк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Они вошли в терминал; Коблер на шаг позади Ларенни. И тут Ларенни увидел Хенкса, широкими шагами направляющегося к закусочной. Ларенни незаметно кивнул ему, продолжал идти наискосок, отдаляясь от закусочной. Хенкс остановился и нахмурился, а Ларенни кивком дал понять ему, чтобы тот вошел и минуту обождал там. Хенкс пошел, но очень медленно, наблюдая за Ларенни с озадаченным видом и не переставая хмуриться.

Коблер не знал, как выглядит Хенкс, но, проследив за сигналами Ларенни, засек озадаченно нахмурившегося мужчину в коричневом костюме. Коблер пробормотал:

– Я пока займу его. Поторопись со звонком! – затем отошел от Ларенни и направился, чтобы поговорить с Хенксом.

Хенкс видел, как незнакомый человек приближается нему, и его вид стал еще более озабоченным, даже слегка встревоженным. Он начал забирать в сторону от Коблера, не желая вступать в разговор, но Коблер настиг его и в упор спросил:

– Где остальные?

– Что? Ты принял меня за другого, приятель!

– Ты же Хенкс, не так ли?

Хенкс судорожно соображал, признаваться или нет? Кто этот мужик? Представитель закона или кто-то иной? Коблер тем временем наседал:

– Где остальные, черт бы вас всех побрал! Ты что, хочешь дать ему уйти?

– Что? Кому?

– Ларенни! Разве ваши не получили телеграмму?

– Какую еще телеграмму?

– Ох, да ради Бога! – воскликнул Коблер. – Ларенни замыслил смотаться с семьюдесятью пятью штуками. Мы только-только пронюхали об этом. Я едва успел сесть с ним на один самолет. Он не знает меня и никогда в глаза не видел. Куда это, дьявольщина, он пошел?

Хенкс машинально отозвался:

– К телефонным кабинам.

– Да, мы так и решили, что у него здесь кто-то есть. А кроме этих, тут где-нибудь телефонные кабины существуют?

– Послушай... – начал было Хенкс. События развивались слишком быстро для его восприятия. Да, он подумывал, и не раз, смотаться с семьюдесятью пятью тысячами, но всегда оказывалось, что у него на это кишка тонка. И сейчас в голове просто не укладывалось, что у кого-то хватило пороху на такое. Хенкс был так потрясен своим открытием, что никак не мог оправиться от шока.

А Коблер не желал дать ему шанса прийти в себя:

– Будь ты проклят, я спрашиваю про телефонные будки!

– Да, есть там, за камерами хранения. Но...

– У нас нет времени! Я не хочу, чтобы он видел, как ты звонишь отсюда. Рви к тем кабинам и позвони боссу насчет телеграммы, дошла она до них или еще нет. Скажи, чтобы прислали сюда парочку или тройку ребят. Мы не знаем, кто именно еще с Ларенни и сколько их. Я не уверен, что смогу справиться один. Давай, жми в темпе!

– Но...

– Я не могу терять из виду Ларенни! – оборвал его Коблер и заторопился прочь.

Хенкс не знал, что делать. Но и Ларенни вел себя странно, а этот здоровенный мужик привел ему вполне убедительный довод такого поведения, поэтому Хенкс и поступил, как ему было велено: он поспешно застучал каблуками по гулкому полу туда, где в дальнем конце терминала, за камерами хранения, стояли телефонные будки.

Коблер между тем направился следом за Ларенни. Тот исчез за двойным рядом телефонных кабинок. Если вам случалось оказаться между такими рядами, то вас трудно было разглядеть из самого терминала. В кабинках, кроме Ларенни, закрылись еще три человека, и все они так оживленно разговаривали, что не обращали ни малейшего внимания на то, что творится кругом. Коблер вытащил “блэкхаук”, взял револьвер за дуло и открыл дверь телефонной кабинки, там был Ларенни. Он двинул его рукояткой пушки по голове к раз в тот момент, когда оператор наконец связался с “Аргус импортс”.

Из трубки, повисшей на проводе, донеслось слабое “Алло!”.

Коблер повесил трубку на рычаг и содрал с Ларенни пиджак. Запихнул его и пушку в кейс, запер его, а затем притворил дверь телефонной кабинки. Потом прошел в пункт выдачи багажа на терминале, и когда чемодан оказался на прилавке, забрал его, направившись к выходу на стоянку машин. Он как раз проходил через двери, когда Хенкс опрометью выбежал из телефонной будки в дальнем конце терминала. Он знал уже, что произошло неладное и Ларенни, возможно, не имеет к этому отношения. Однако, взгляд Хенкса был устремлен на дальние телефонные кабинки, поэтому он не мог видеть, как Коблер выходил из ближней.

А тот между тем прошел на парковочную стоянку, где уже поджидал Парнелл, сидя за рулем “Меркьюри”, движок которого работал на холостом ходу. Коблер поставил чемодан и кейс сзади, сам уселся рядом с Парнеллом, и они покатили в меблированную комнату Парнелла, где тут же распороли по шву пиджак и извлекли деньги, хранившиеся за подкладкой.

Чуть позже тем же вечером Парнелл вылетел в Нью-Мехико, чтобы приступить к работе над новой гоночной машиной.

Глава 6

На следующий день и на четыреста миль к югу... С бензозаправочной станции хорошо просматривались трибуны вокруг беговой дорожки. Маури сидел в офисе на бензозаправке, положив ноги на стол и поглядывая из окна на помпы и на проходящее за ними шоссе; трибуны в этот день были битком набиты машущими руками посетителями ипподрома. Он сидел здесь, как и все предыдущие дни, надеясь, что телефон не зазвонит. Каждый день в течение сезона скачек он проводил вторую половину дня на бензозаправке в ожидании, что телефон так и не зазвонит, и по большей части так оно и случалось.

Но хотя бы раз в сезон, по меньшей мере, звонок раздавался, и Вилли, который командовал всеми делами на бензозаправочной станции, обычно поднимал трубку, затем оборачивался к Маури и говорил: “Это тебя”. И Маури должен был бежать к дорожке ипподрома. Маури вообще не любил бегать: ни на ипподром, ни куда бы то ни было вообще. Но упаси Бог, если он, отправившись туда шагом, в результате узнал бы, что явился слишком поздно, чтобы сделать ставку. В те дни, когда звонил телефон и Вилли говорил, что это зовут его, Маури прыжком срывался с места и бросался к телефону с криком: “Открывай сейф! Открывай сейф! Не стой как истукан!” И он уже тяжело дышал, еще до своего рывка к беговой дорожке, когда хватал трубку, называл себя и слушал голос на другом конце провода, произносивший: “Три на Мистера Вискера!”

“Три на Мистера Вискера!” – обычно тут же повторял Маури. После чего связь прерывалась, и Маури вешал трубку на рычаг, поворачивался к Вилли и вопил: “Что это – сейф еще не открыт?” Вилли, как правило, спрашивал: “Сколько надо, Маури? Да не бесись ты так, Христа ради, Маури! Как много?”

И Маури обычно отвечал: “Три”.

Затем Вилли вручал ему три тысячи долларов в стодолларовых купюрах – тридцать таких банкнотов, – и он распихивал их по карманам и бежал на ипподром. Казалось, что за ним гонятся, когда он бросался к окошку, где принимали стодолларовые ставки и, еле переводя дух, говорил: “Три тысяч на Мистера Вискера”.

Клерк в окошке обычно улыбался и произносил: “Привет, Маури! Большая игра на этот раз, а?” Он принимал у Маури тридцать стодолларовых купюр и отсчитывал взамен тридцать квитанций на Мистера Вискера.

Теперь Маури мог позволить себе расслабиться на несколько минут. Он мог пройти на какое-нибудь место, чтобы понаблюдать за скачками, либо просто усесться и отдышаться, дожидаясь, пока не кончится тот особый забег, на который он сделал ставку. Если Мистер Вискер выигрывал, Маури возвращался к окошку и собирал обильную жатву на свои тридцать квитанций. Если же Мистер Вискер проигрывал, относил тридцать квитанций к себе на станцию, вкладывал их в конверт и отсылал на черную биржу, поэтому им там всегда было известно, что он доподлинно сделал ставку на три тысячи баксов, а не прикарманил эти деньги.

Он подумывал иногда: а если не ставить эти доллары, а придержать, дождавшись, когда лошадь проиграет. Маури мог бы подобрать достаточное количество квитанций, которые выбрасывали другие, чтобы втереть очки, будто бы и впрямь делал ставку. Но большинство проигравших в припадке раздражения рвут квитанции почти сразу же после забега. И кроме того, а что, если лошадь не проиграет? Если лошадь победит, и он, Маури, не поставит на нее, то окажется не в состоянии вернуться с выигрышем. А если такое случится, тогда поможет ему Бог! Поэтому и довольствовался он тем, что получал свои пятьдесят баксов в неделю за сидение на заправке в надежде, что телефон так и не зазвонит, и за беготню через шоссе – когда звонок все же имел место – с карманами, набитыми тысячами, которые всякий раз испытывал искушение оставить себе.

Маури получил эту работу от родственника, брата своей жены, который был крупной шишкой. Сам Маури, напротив, был мелкой сошкой; ему и в дальнейшем светило оставаться ею. Брат его жены предоставил ему эту работу только из-за того, что в противном случае тот не смог бы содержать семью и забота о ней легла бы на плечи родственника. И брат жены недвусмысленно дал понять Маури, что это именно та работа, на которую он только и способен в своей жизни, и Маури ни за что не хотел ее лишиться. “Если ты попробуешь словчить, Маури, то я уже ничего больше не смогу для тебя сделать. Моя сестра станет вдовой”.

Это налагало черт-те сколько ответственности и страшно пугало Маури. Вот почему он проводил каждую вторую половину дня в надежде, что проклятый телефон не зазвонит.

То, чем занимался Маури, являлось, по сути дела, всего лишь одним из звеньев в длинной цепочке; и каждый случайный звонок был следствием процесса, состоящего из многих этапов и охватывавшего всю страну.

Возьмем, скажем, того же букмекера, что находился за углом. Нормально! Он хотел бы обеспечивать все ставки сам, потому что тогда ему бы доставались все деньги проигравших игроков. Но слишком часто случается так, что очень многие ставят на одну лошадь – и эти ставки так высоки, что, когда такая лошадь выигрывает, вашему букмекеру за углом приходится спускать с себя, что называется, последние штаны, чтобы расплатиться по ставкам. Ваш букмекер за углом – азартный игрок, но он не сумасшедший. Поэтому он звонит одному из крупных букмекеров в Нью-Йорк или в Чикаго и ставит часть из полученных денег на эту лошадь. Если лошадь не приходит первой, то он теряет деньги, которые отстегнул крупному букмекеру. Зато если лошадь выигрывает, у него оказывается достаточно средств, чтобы оплатить выигрыши, и он может рассчитаться с теми, кто ставил у него на эту лошадь.

Не только у мелких букмекеров вошло в практику делать порой ставки у крупного букмекера, но и крупным букмекерам зачастую приходится подстраховываться. Скажем, Мистер Вискер котируется ставками двенадцать к одному, что обозначает выплату двадцати четырех долларов на каждые два доллара ставки. Некое количество мелких букмекеров принимают ставки на Мистера Вискера и сами из части полученных денег делают на него ставки у больших букмекеров. Но не только они, но и энное число постоянных клиентов больших букмекеров также делают большие ставки на Мистера Вискера. Поэтому крупные букмекеры звонят на черную биржу в Сент-Луис, или в Цинциннати, или в Чикаго и там делают свои ставки.

Кроме черной биржи, больше нет места, где бы можно было делать крупные ставки. За исключением разве самого ипподрома. Поэтому черная биржа, если необходимо, делает ставки напрямую на ипподроме. Такая система обеспечивавает для нее двойное преимущество, так как не только покрывает выплаты по ставкам, но и поставленная в обрез до забега большая сумма на фаворита позволяет значительно срезать ставки, так что сумма выплат на лошадь, за которую платил двадцать четыре доллара на поставленные два доллара до той как черная биржа поставила на нее деньги, может в последний момент существенно снизиться – например, упасть до десяти и меньше долларов на каждые два доллара ставки.

Но хотя черная биржа и получает дополнительное преимущество, делая ставки в последний момент на самих бегах, это ставит перед ней дополнительную проблему чисто физического свойства. Мелкий букмекер может позвонить крупному. Тот, в свою очередь, может позвонить на черную биржу, а черная биржа не может позвонить на ипподром.

Поэтому черная биржа делает единственно возможную вещь: нанимается человек, который неотлучно находится телефона вблизи от ипподрома всю вторую половину дня время всего сезона скачек. Когда черная биржа хочет сделать ставку, оттуда звонят нанятому человеку и сообщают ему, сколько и на какую лошадь следует поставить. Этот человек мчится на ипподром и лично делает ставку.

Есть, однако, одно “но”. Для того чтобы этот человек имел возможность делать большие ставки, когда такое потребуется, у него под рукой всегда должна быть крупная сумма денег. Скажем, в сейфе офиса этой бензозаправочной станции хранилось постоянно от тридцати до пятидесяти тысяч долларов. Когда сумма становилась меньше тридцати тысяч, она пополнялась доставкой налички из черной биржи спецкурьером. Если сделанные ставки оборачивались выигрышем, все деньги от выигрыша, превышающие верхний предел уставного фонда – пятьдесят тысяч долларов, – незамедлительно должны были быть возвращены черной бирже.

В ту вторую половину дня, когда двадцать минут третьего раздался телефонный звонок и Маури ощутил, как у него от страха засосало под ложечкой, в сейфе лежало сорок две тысячи долларов.

Салса восседал в своей машине на том же самом месте каждую вторую половину дня с тех самых пор, как получил письмо от Паркера с предложением – кстати, весьма соблазнительным, – пошерстить мафию, и неотрывно наблюдал в бинокль за бензозаправочной станцией. Он уже начинал терять терпение – потому что была среда, а Салса намеревался ждать только до конца недели. Если к тому времени не будет заметно никакой активности, он готов был бросить эту затею.

Салса был высоким мужчиной тридцати семи лет, с хорошо развитой мускулатурой. Он являлся нелегальным иммигрантом, юность которого прошла под знаком преданного служения рухнувшим идеалам некоторых политиканов в ряде стран, враждебно относящихся к Соединенным Штатам. После двадцати лет в нем внезапно пробудился интерес к собственной выгоде – истине непререкаемой и гораздо более надежной, нежели любая иная политическая доктрина. В дальнейшем он убедился, что именно этой истины придерживается большинство политических лидеров, которым он так слепо служил в своей юности. Они провозглашали беззаветную борьбу за лучший мир, и Салса, будучи молодым и зеленым, верил им на самом деле. Он беззаветно боролся за лучший мир, пока не понял, что большинство тех, за кем он слепо следует, борются в основном за лучший мир для самих себя. С той поры всякий раз, встречаясь человеком, который заявлял, что борется за лучший мир, Салса мысленно неизменно задавал ему вопрос: “Лучший для кого, брат?”

Точно так же, как когда-то он старался претворить в жизнь все идеи, которые проповедовали эти лидеры, теперь Салса начал практиковать методы прямо противоположные. Но он был все еще слишком молод, излишне дерзок и неосторожен в своих действиях, и ему очень скоро пришлось стать беженцем. Для некоторых стран Салса стал нежеланным гостем, ему вдоволь пришлось поскитаться в поисках места для себя в этом внезапно оказавшемся враждебном мире. Его молодость и физическая сила сослужили ему хорошую службу, привлекательная внешность оказала еще более неоценимую услугу: немало женщин учили его местным языкам. Салса до сих пор говорил на английском с легким британским акцентом.

Со временем Салса открыл, что трансатлантический теплоход для жиголо – сущий рай. Оставаясь на борту и не высаживаясь в конечных пунктах, он скрывался от властей в время пребывания корабля в порту с помощью одного из устроителей досуга для женщин на теплоходе. Целых три года провел Салса – легких и приятных года – на борту этого судна. Пища была хорошей, а компания – интересной. Одежду и деньги на карманные расходы всегда можно было украсть и не предвиделось недостатка в женщинах, желающих заполучить компаньона в каюту, так что спать на палубе ему не приходилось. Но в такой жизни не было постоянства, а главное – ни малейшего шанса собрать приличную сумму денег, чтобы зажить потом безбедной жизнью. Поэтому в один прекрасный день он сошел с корабля в Нью-Йорке.

Соединенные Штаты, очевидно, были для него самой подходящей страной – а уж он побывал во всех странах, кроме Австралии, – но из-за грехов своей юности и предосудительного с точки зрения морали поведения в настоящее время, не могло даже и речи идти о том, чтобы обратиться к властям с въездной визой: ответ ему был известен заранее. Поэтому Салса просто соскочил с корабля и стал ждать, что же ему предложит Новый Свет.

Увы, он предложил ему очень немногое: работу по мытью грязной посуды и с подозрением относящихся к его особе полисменов. Так продолжалось вплоть до того дня, когда Салса наткнулся на типа по имени Рико, который оказался вором-профессионалом. Когда Рико обнаружил, как велики познания Салса в области всякого рода оружии – а это была часть полученного им в юности политического воспитания, – для него открылся путь к новой карьере. За восемь лет, начиная с того самого времени, Салса принял участие в четырнадцати делах, из них в восьми с Рико и в двух – с Паркером. Семнадцать тысяч долларов составили его долю в самом первом деле, что позволило Салсе купить бумаги, подтверждающие, что он американский гражданин, уроженец Балтимора и ветеран войны в Корее. У него теперь завелся диплом высшей школы, водительские права, страховой полис, учетная карточка демобилизованного из армии – словом, все то, в чем он так всегда нуждался.

Деньги, вырученные от следующих двух дел, пошли на приобретение и обустройство нового дома на северном берегу Лонг-Айленда, Салса купил большой дом, построенный полвека назад на пяти с половиной акрах земли, с видом на Лонг-Айленд-Саунд. Он был владельцем “форда-танденберда” и “кадиллака” – Салса оказался на поверку гордым, шовинистически настроенным патриотом, гражданином, который не желал покупать автомобили иностранных марок и вообще ничего, что сделано за пределами добрых старых Соединенных Штатов, – и яхты “Крискрафт”. Его друзья по большей части подвизались на телевидении и в области рекламы, и среди них ходил слушок, что Салса унаследовал богатое состояние. Чтобы поддерживать свое реноме, он брался за работу, едва лишь начинала пустеть “кладовка”, а все остальное время вел жизнь подлинного плейбоя – именно так описывал подобных ему джентльменов популярный мужской журнал с аналогичным названием.

По счастливой случайности Салса пронюхал о Маури и деньгах, хранящихся в сейфе на бензозаправочной станции.

Он был наслышан о системе черного тотализатора и о том, как она работает, и знал, что черные биржи держат своих людей на время сезона скачек возле каждого мало-мальски известного ипподрома. Случилось так, что Салса просто остановился на этой бензозаправочной станции – надо была заправить “форд”, – когда после полудня раздался телефонный звонок, предназначенный Маури.

Салса направлялся на юг, чтобы посетить вечеринку, приглашение на которую получил заблаговременно по междугородному телефону. Пока служитель заправлял машину бензином, он зашел в офис, чтобы купить сигареты. Там сидел коренастый, праздного вида мужчина, который, удобно устроившись, водрузил ноги на крышку стола и курил сигару. Обнаружив у себя отсутствие мелочи, Салса вытащил доллар и попросил коренастого мужчину разменять. Увалень ответил:

– Франт, вот те крест святой! При мне налички всего девять центов, – и в доказательство похлопал себя по карманам.

Салса, сконфузившись, указал на кассовый аппарат:

– Но уж точно...

– Я не работаю здесь, франт! (Вилли не жаловал и не доверял Маури, потому и не подпускал и близко к кассе.) Вилли! Эй! Тут мужику нужна мелочь!

Вилли, выйдя в контору из подсобки, разменял ему доллар. Салса получил сигареты из автомата и направился к своей машине, размышляя об увиденном. Какой-то лентяй рассиживается тут, водрузив ноги на стол, а сам, оказывается, даже не работает здесь. Тут он поднял глаза и увидел вдали зрительские трибуны по другую сторону шоссе. Салса спросил у жителя возле помпы:

– Что это там такое?

– Ипподром, – последовал ответ.

И тогда Салса все понял. Ему не надо было ничего объяснять. Как раз в тот момент, когда он трогал машину с места, он увидел, как сначала Вилли отвечает по телефону, а затем передает трубку тому самому типу в офисе. Заметил, как Вилли скорчился возле сейфа, спешно открывая дверцу, и поздравил себя с тем, что не ошибся в оценке происходящего: наемный слуга черной биржи – и целый капитал, хранящийся в сейфе на бензозаправочной станции! Салса запомнил все, чему стал свидетелем, – запомнил так, на черный день, и погнал машину дальше на юг.

Дельце обещает быть нетрудным, подумалось ему, вполне по силам и одному человеку. Но он привык работать на тех условиях, что всегда кто-то другой, а не он сам, готовит почву, разрабатывает детали операции, не представляя себя в роли профи, который способен все взять на себя, от начала и до конца. Да и кроме того, существовало неписаное правило – не покушаться на деньги синдиката. Если же когда-нибудь его и припрет основательно, он, конечно, нарушит это правило и использует то, чему стал свидетелем на бензозапрвочной станции, но до той поры постарается забыть об этих махинациях мафии.

Салса так и сделал – забыл и не думал об этом, – пока не получил письмо от Паркера. Вот тут-то он и вспомнил о нем, расплывшись в довольной улыбке. Грабануть то местечко будет сушим удовольствием! Его первое дельце, провернутое в одиночку, таким и должно быть – легким и верным.

В тот же день он прибыл на место и осмотрел территорию. И тут ему обломился лишний кусок удачи, на который он и не рассчитывал. Почти впритык к бензозаправочной станции стояла пострадавшая от пожара придорожная закусочная. Внутри нее все выгорело дотла, но наружные стены кое-где уцелели. Прижимистые любители скачек, не желая раскошеливаться на платную стоянку возле ипподрома, оставляли свои машины на стоянке возле пепелища, поэтому Салса преспокойно припарковался среди их автомобилей. Оттуда просматривался офис бензозаправки, и сквозь стеклянную панель в двери был виден стол, за которым во вторую половину дня восседал приземистый увалень. Салса навесил на свой “форд” фальшивые номера и досконально прродумал маршрут бегства с награбленным. Дело было за малым – телефонным звонком для этой “шестерки”.

По его мнению, был единственный способ провернуть дельце без лишнего шума: дождаться телефонного звонка и войти в офис в тот момент, когда сейф будет открыт. Средь бела дня, да еще во время работы, представлялось весьма проблематичным заставить кого-либо открыть сейф. Лучше дать сделать это им, а затем уже войти.

Но прошла почти неделя – и никто не звонил! Либо он ошибся в своем предположении, что было маловероятно; либо черная биржа переживала безоблачные дни. Поэтому Салса, теряющий терпение, решил дождаться конца следующей недели и только тогда послать все к черту.

Он в который уже раз повторял себе это, когда вдруг увидел, как Вилли вошел в офис и отвечает кому-то по телефону. Телефон висел на стене возле двери, поэтому действия Вилли хорошо просматривались через стеклянную панель. Салса увидел, как Вилли повернулся к “шестерке”, как тот внезапно вскочил на ноги и ринулся, чтобы схватить трубку. Еще того, как Вилли начал поворачиваться в сторону сейфа, Салса положил бинокль на сиденье и завел движок.

Ему не потребовалось даже выезжать на шоссе: низкая живая изгородь отделяла черное покрытие парковочной стоянки закусочной от такого же покрытия возле бензозаправочной станции. Салса на скорости продрался через низкий кустарник, одной рукой управляя машиной, а другой натягивая на голову маску – зеленую маску Франкенштейна, с которой он мигом управился. Сверху маски напялил шляпу и резко притормозил “форд” перед самым офисом. Салса выпрыгнул из машины и ринулся в дверь, на ходу вытаскивая из-под пиджака пушку, а Маури тем временем уже слушал трубку, повторяя:

– Пять на Флосси-Билли! Пять на Флосси-Билли!..

Вилли уже отсчитывал пять тысяч из зеленой металлической коробки, вынутой из сейфа, где лежали пачки стодолларовых купюр – по десять в каждой, перетянутых бумажной лентой, как до него донеслось:

– Прочь от сейфа! Только попробуй закрыть его – и покойник!

Маури развернулся, словно волчок, увидел Франкенштейна в шляпе и с пушкой в руке. Вилли отшатнулся от сейфа с посеревшим лицом, а Маури завопил:

– Закрой его, Вилли! Закрой же!

Тогда Франкенштейн сделал шаг к Маури и замахнулся на него пушкой. Удар пришелся тому по скуле, и он, врезавшись спиной в стол, рухнул, как куль, на пол. Через кровавую пелену в глазах он с трудом различал предметы: увидел, как человек в маске оглушил Вилли рукояткой пистолета, потом – как грабитель бросился к сейфу, запихал стодолларовые купюры в пачках обратно в зеленую металлическую коробку, закрыл ее и выпрямился, засунув коробку под мышку.

– Всем оставаться на полу! – приказал Франкенштейн и предостерег: – Первую же голову, которая приподнимется, прострелю через окно! – Затем, пятясь, он, выскочил из офиса, и Маури услышал, как с шумом завелся движок и взвизгнули шины.

Вилли был первым, кто решился подняться. Он пулей вылетел из офиса, оставив Маури одного. Маури же, цепляясь за стол, тоже начал медленно подниматься, пока не почувствовал наконец, что ноги как-то держат его. Пошатываясь, он все еще испытывал страх и головокружение, плетясь к выходу, и уже у самой двери столкнулся с возвратившимся Вилли.

– Я не успел даже мельком глянуть на эти чертовы номерные знаки, – сообщил Вилли. – Знаю лишь, что это был “форд” кремового цвета, но номера я не разглядел. – Он протиснулся мимо Маури. – Дай же, наконец, подойти к телефону, нечего за меня цепляться!

– К телефону? Зачем к телефону?

– Я должен позвонить в полицию, ты, тупица!

– В полицию? – Прежний ужас охватил Маури. – Великий Иисусе, Вилли! Ты не можешь звонить в полицию! Вилли отдернул уже протянутую было к трубке руку.

– Ох! – вымолвил он и посмотрел на Маури. – Выходит, это сукин сын даже испугом не отделается?

– Я должен позвонить брату моей жены, Вилли, а ты поговоришь с ним. Объяснишь, что я ничего не мог поделать, верно, Вилли? Ведь ты же был здесь, верно? Ты все видел? И я ничего не мог поделать, ведь так?

– Да, да! – с брезгливым отвращением подтвердил Вилли. В его лице возник благоговейный ужас. – Ты прав, он выйдет сухим из воды, этот сукин сын останется чистеньким!

Маури опустил в аппарат десятицентовую монетку набрал номер брата своей жены. И когда на другом конце провода уже раздались длинные гудки, его вдруг поразила другая мысль, и он повернул бледное, без кровинки, лицо к Вилли.

– Господи Иисусе! – прошептал он. – А что, если Флосси-Билли победит?..