Текст книги "Верняк"

Автор книги: Ричард Скотт Пратер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Среди других присланных мне документов я обнаружил упоминание о судебном иске, предъявленном Арнольду Трапмэну как одному из ответчиков. Но до суда не дошло – все было улажено в самом начале. Иск был предъявлен неким Дайксом, одним из совладельцев скважины, пробуренной компанией Трапмэна. Скважина не оправдала надежд, и поскольку Дайкс был единственным, кто финансировал все работы, он и обратился в суд. Суть его иска заключалась в том, что, хотя бурение завершено почти год назад, до настоящего дня из скважины не было добыто ни одного барреля нефти, отсутствует контракт на продажу продукции и, следовательно, он не получает выплат и никакой прибыли, несмотря на то, что вложил в дело сорок тысяч долларов.

Сам иск не имел достаточно законных оснований, так что, по всей вероятности, у Дайкса у самого было рыльце в пушку. Был ли между ними какой-либо сговор, неизвестно, но Веттерман сообщал, что ему удалось установить: мистер Дайке выкупил долю Трапмэна и Баннера в скважине и уплатил при этом, как я догадываюсь, не более шестнадцати центов за доллар. Что, естественно, представлялось крайне любопытным в свете печального опыта Джиппи Уилфера и Дэна Кори. Эти два случая удивительно походили друг на друга, во всяком случае, в той части, которая относилась к Дайксу. Такое безусловно следовало взять на заметку...

Наконец Бенджамин Риддл: бесцветная жизнь, ничего примечательного. Под судом и следствием не был, инженер, сейчас на пенсии, пятьдесят девять лет, разведен, двое взрослых женатых сыновей, живущих в другом штате. По мнению Реда, он стоил двести или триста тысяч, не слишком богат, но состоятелен. Ни в одной из строк, посвященных Бенджамину Риддлу, я не нашел ничего полезного для себя...

Я бросил взгляд через комнату на своих резвых рыбок, потом выписал адреса "убыточных" домов Трапмэна, один из которых находился в Голливуде, а два других в Лос-Анджелесе, потом – даты, когда И. Зейн Баннерс поступил в тюрьму Сан-Квентин и когда оттуда вышел, ниже написал: "Дайке, скважина", захлопнул свою записную книжку и остался сидеть на месте. Я просто сидел. Просто сидел на своем диване шоколадного цвета и размышлял. И даже не смотрел на рыбок. Но вот я выпрямился, потянулся с улыбкой и сказал сам себе: та интересная ситуация, в которой я оказался, или чудовищно сложна, или смехотворно проста, и я уже почти не колебался, выбирая последнее...

Потом я взялся за телефон.

Я набрал номер телефона Агентства Веттермана и посмотрел на часы. Было двадцать минут шестого. Это меня удивило. За последние два или три часа случилось так много всякого, что я почти не сомневался: лимит событий, отпущенных на сегодня, уже исчерпан, и в оставшиеся до ночи часы вряд ли случится что-либо интересное. Но не прошло и трех минут, как стало ясно, что я заблуждался.

Именно столько времени потребовалось секретарше Реда, чтобы разыскать босса. Когда он взял трубку, я поблагодарил его за быструю и блестяще выполненную работу, а затем продолжал:

– Возможно, для тебя, Ред, информация об этом, как его... (я поглядел в свои записи) Дайксе не представляет интереса, тем более что все это было семнадцать лет назад, но для меня она, я думаю, важна. Я хотел бы побольше узнать о его скважине, особенно когда она начала функционировать. Сколько добывалось в день, сколько шло на продажу. Сделаешь?

– Конечно. Судя по твоему голосу, на этот раз ты не поскупишься. Так что готов хоть год работать, пока не добуду всего, что требуется.

– Постарайся управиться с этим до весны. Кстати, нет ли чего новенького о Трапмэне и Баннерсе?

– О них ничего, но вот о Риддле...

– О Риддле? А что с ним?

– Он мертв. Ты должен бросить свою привычку смотреть телевизор, лучше слушай радио. Это передавали в программе новостей в четыре часа. Его нашли в...

– В скважине? Не говори мне, что он захлебнулся нефтью, такого не может быть.

– Если ты не замолчишь, я сдеру с тебя дополнительную плату. Нет, он упал в колодец, рядом с собственным домом. Но он не упал бы, если бы ему в грудь или в сердце не попала пуля.

Я отстранил трубку и внимательно посмотрел на нее. Почему я это сделал, мне и самому неведомо. Потом снова приложил ее к уху и сказал:

– У полиции есть какая-нибудь версия на этот счет?

– Если и есть, то по радио они об этом не сообщили. Но предполагал, что ты об этом спросишь, поэтому позвонил кое-кому и поинтересовался. Нет, никаких подробностей им пока неизвестно. Может быть, пуля подскажет...

– Какая пуля?

– Которую они извлекли из Риддла. Тридцать второй калибр. Но она слишком сплющена, поэтому ничего нельзя сказать. Да там кругом их много...

Много пуль 32-го калибра. Прекрасно. Даже Джиппи заполучил одну. После того как своей ранил дерево. Что тоже было достаточно скверно. Кто знает, может, и деревьям бывает больно? И хотя Бен Риддл ничего для меня не значил, в моей памяти выплыло: "...инженер, сейчас на пенсии, пятьдесят девять лет, разведен, двое взрослых женатых сыновей..."

Это были все новости, которые Ред мог мне сообщить на данный момент, поэтому я еще раз его поблагодарил и повесил трубку. Затем, поскольку на мне были теперь яркие штаны цвета электрик, я надел жизнерадостного цвета синюю куртку, не столько для тепла, сколько для того, чтобы скрыть спрятанный под ней кольт и все, что к нему полагается, и, как сказал бы Шейх Файзули, отправился восстанавливать справедливость. Устранять причиненную ему обиду и докуку, искать восхитительных молодых дикарок. Или, выражаясь его языком, непревзойденный букет этих сладостных мышек. Полдюжины горячих, страстных пышных булочек, колеблемых ветрами пустынь...

А проще – как можно скорее выполнить обещание, данное Шейху Файзули.

Ибо сейчас я счел своей первоочередной задачей то, в чем до сих пор никак не продвинулся вперед.

Да, я отправился искать гарем Шейха Файзули. Мчась в "кадиллаке" по Голливуд-Фриуэй, в начале своего путешествия, вспомнил, как сказал Шейху: "Иногда, если мне повезет, я прямо способен чудеса творить".

Конечно, это было шутка. Но на сей раз...

На сей раз совершение чудес отняло у меня всего лишь полчаса.

Глава 20

Около шести тридцати вечера, теплого октябрьского вечера, я стоял в переулке, заваленном всякой мерзостью, позади второго из зданий, принадлежащих Арнольду Трапмэну. Это был супермаркет на Истер-стрит, некогда процветавшей, а теперь заброшенной.

По дороге сюда я сделал небольшой крюк и заехал в морг – взглянуть на покойного Бена Риддла, а представится случай – и на его одежду. Потом обшарил один старый гараж в полумиле отсюда, оказавшийся совершенно пустым. Если не считать трех крыс, жутко напугавших меня, когда они с визгом выметнулись из-под ног...

И вот я стоял в замусоренном переулке позади принадлежащего Трапмэну здания, на фасаде которого еще сохранилась вывеска: "Веллингтон". Было так тихо, что, когда по Истер-стрит проехала какая-то машина, я различил, как шелестят по асфальту ее шины.

Веллингтон... Двадцать лет назад это было хорошо известное имя. Братьям Веллингтон принадлежала сеть супермаркетов и в самом Лос-Анджелесе, и в его окрестностях. Но теперь все было в прошлом: братья умерли, умерло их дело, и помещения либо пустовали, либо использовались для других надобностей.

Окружающее ли запустение тому виной, или вид бледного, даже белого тела мертвого Риддла, до сих пор стоящее у меня в глазах, но я был переполнен мыслями о смерти. Однако пора было начинать действовать и думать не о мертвых, а о живых, пора было вплотную браться за поиски гарема. Пора было совершать чудеса. Ибо время их наступило, по крайней мере для меня, – твердил я снова и снова, чтобы поддержать в себе уверенность в успехе. Потому что не бывает чудотворцев, не верящих в успех.

Совершение чудес я начал с осмотра неказистой развалюхи, притулившейся к тыльной стене бывшего супермаркета. Широкая деревянная дверь, засов, ржавый висячий замок... Я взялся за него, повертел, насколько позволяла проушина, и резко потянул на себя. Посыпались куски полуистлевшего дерева, и замок с отвалившейся скобой оказался у меня в руках.

Я скользнул в развалюху. Внутри, сверкая лаком и всеми своими хромированными частями, стоял, являя разительный контраст с царящими снаружи убожеством и разрухой, новенький "линкольн-континенталь". Седан. Или, если угодно, лимузин – из тех, что предназначены для перевозки очень важных шишек. Скажем, из аэропорта Лос-Анджелеса в отель "Касакасбах".

Потом я по кругу обошел супермаркет. Странно – ни выломанных дверей, ни выбитых окон. Я вернулся к развалюхе, вскарабкался на крышу и выдавил стекло в ближайшем окне, до какого смог дотянуться.

Выдавить стекло – дело нехитрое. Тем более что у меня с собой был ролик тонкой клейкой ленты. Но шуму я все-таки наделал предостаточно. Потому что на сей раз мне досталось не заурядное оконное стекло, а толстое, армированное, каждый осколок приходилось буквально голыми руками отдирать от проволоки и складывать у ног.

Когда я влез в супермаркет, там было так же тихо и на первый взгляд пусто, как в том гараже с тремя крысами. И очень темно – даже после Истер-стрит, которая самый ослепительный полдень превращала в предвечерние сумерки.

Спустя минуту глаза мои освоились, и я начат различать уходящие в перспективу торгового зала многоярусные полки, витрины, прилавки – все находилось на своих местах и все было пустым и безжизненным. Полки, которые ломились от пестрых коробок и банок, жестянок с пивом, тюбиков зубной пасты, брусков мыла, пакетов с хлебом, дезодорантов, всевозможнейших консервов и полуфабрикатов – таких ярких, таких нарядных, что хотелось немедленно купить и тут же попробовать...

На этом мои ностальгические воспоминания прервались, потому что в глубине супермаркета, ближе к задней его стене, я заметил пробивавшийся откуда-то неяркий свет. Это все было очень подозрительно: новехонький лимузин в развалюхе, свет в заброшенном здании... Я почувствовал, как напряглись мои мышцы.

Держа палец на спусковом крючке кольта "спешиэл", я двинулся вдоль полок туда, где мерцал свет. С каждым шагом он становился все ярче и ярче, и скоро я смог определить его источник.

Он шел из-за легких двустворчатых дверей в панели, такими панелями обычно выгораживают часть торгового зала, чтобы разместить за ними небольшой склад или офис. Я присел рядом на корточки, ощутив укол боли в раненой лодыжке, и замер, вслушиваясь. Через некоторое время до меня донеслось резкое щелканье и последовавший за ним скрежет. Затаив дыхание, стиснув рукоять кольта, я выждал с полминуты и толкнул дверь.

Так я очутился в комнате. В пустой комнате. И встал во весь рост.

Теперь свет был слева от меня и лился рекой. Река эта с одной стороны была зажата голой стеной, а с другой – каким-то странным деревянным сооружением, занимавшим всю середину комнаты, оно сплошь состояло из квадратных ячеек разной величины. Точно гигантские, неправильной формы соты. По-видимому, здесь хранились образцы всех имеющихся в наличии товаров. В свое время, конечно.

Я повернулся лицом к свету и оказался как бы перед входом в некий туннель: слева – стена, справа – "соты". И в конце этого туннеля, в полном соответствии с утверждениями мистиков, философов и оптимистов, действительно был свет!

Свет лился из помещения, которое, вероятно, служило когда-то офисом, с одной состоящей сплошь из стекла стеной. И Боже, что за чудесный аквариум это был! Только вместо рыбок в нем плавно двигались девушки неописуемой красоты... Зрелище потрясло меня – не оттого, что было неожиданным, нет, я ожидал чего-то подобного, но уж так резок, так контрастен был переход от пыли, серости и запустения к этому радужному многоцветию... Это был настоящий пир для глаз – и отчасти для всех других органов чувств. Потому что и уши тоже получали свою порцию впечатлений, причем достаточно сильных. Например, невинный щебет, когда я был замечен красавицами, достиг такого накала, что больше напоминал визг. Визг, рассеченный пунктиром размеренных мужских шагов.

Да, перед аквариумом, в нескольких футах от стеклянной перегородки стоял стул, под ним – пепельница с горой окурков, рядом валялись раскрытая книжка и скомканная газета.

Сейчас стул был пуст, но не было сомнений, что совсем недавно на нем сидел страж, и теперь этот страж – судя по нарастающему шуму шагов – возвращался на свое место.

Не успел я об этом подумать, как он появился, прошел мимо дальнего конца "сот" и направился к своему посту. Однако ни к чтению, ни к курению он уже не вернулся. Взгляд его был устремлен совсем в другую сторону. Куда же? Я постарался проследить за направлением его взгляда.

Не отрываясь и со все возрастающей тревогой он смотрел – насколько я мог судить по положению его головы – прямо на стеклянную стену офиса. Сногсшибательные девицы иностранного вида не скрывали своей радости по поводу моего появления – они поняли, что их пришли спасать! И это, естественно, вызвало некоторое беспокойство у их стража, который, конечно, никак не мог предположить вражеского вторжения на опекаемую им территорию, полную к тому же такого шума. Хотя, надо полагать, это был опытный охранник.

В каком-то смысле я был польщен. Это значило, что они рады меня видеть. И на мгновение я позволил себе, до того как страж метнулся подобно молнии к своему стулу, единственный раз в жизни насладиться зрелищем реального, живого и сладострастного гарема. Джинн из бутылки вырвался-таки на волю!

Мне хотелось бы продлить это мгновение чуть дольше, но в жизни не всегда удается делать то, что мы хотим. Похоже было на то, что мне не придется особенно долго наслаждаться этим зрелищем, несмотря на мое оптимистическое предположение, что в ближайшем будущем ничего непоправимого с этим гаремом не случится.

Возможно, будет нелишним упомянуть, что страж был не каким-нибудь жалким недомерком, не одним из тех худосочных заморышей, которых вы прежде могли видеть в рекламных изданиях "Барбелл". "Масл" и "Прекрасная Ханка". Нет, с ним шутки явно были плохи!

Это был весьма крупный экземпляр двуногого. Лысый, плотный. Я бы сказал, что в нем было двести сорок или двести пятьдесят фунтов. Таких лучше держать в клетке и до отвала кормить дешевым мясом.

Он был столь огромен, что, если бы вам предстояло с ним сразиться, было бы лучше его сначала застрелить, чтобы шансы сравнялись. Но я не мог попытаться его застрелить, хотя и серьезно подумывал об этом, потому что, если бы я промахнулся, я непременно попал бы в какую-нибудь из щебечущих красоток за его спиной.

Поэтому я сунул свой кольт в кобуру и побежал навстречу этому мощному бойцу.

У него, похоже, не было оружия. По крайней мере, ни в руках, ни за поясом, а если и было где-нибудь, я знал, что подбегу к нему прежде, чем он его вытащит. Даже при том, что я отчаянно хромал.

Было очевидно, что я заблуждался, когда решил – после утренней охоты на Шелла Скотта, – что кости моей лодыжки не пострадали. Теперь мне казалось, будто они все переломаны. Если бы они были целы, то, без сомнения, я не испытывал бы таких мучений!

Но я считаю: коль решение принято, вы должны стремиться его выполнить. Даже если оно ошибочное. Поэтому я продолжал свое движение к стражу.

Собственно, я не особенно беспокоился. Меня не слишком взволновало то, что парень был крупнее меня, тяжелее, и, вероятно, обе его лодыжки были здоровыми. Почти у каждого есть какой-нибудь особый талант, но я без ложной скромности могу сказать, что если что умею – так это драться.

Я дрался в школе, в колледже, на флоте. Дрался на улицах, в переулках и на площадях. Однажды мне случилось драться даже в девичьем дортуаре. Я стал лучшим специалистом в США по самозащите без оружия. А также и по нападению. Служа в морских силах, я продолжал совершенствоваться в этой области, обогатив свой арсенал приемами из восточных, западных и, кажется, даже северных боевых искусств.

Итак, я не был взволнован. Я знал: стоит нам сойтись вплотную, и исход поединка можно считать предрешенным. И тогда я смогу без помех продолжить дело, ради которого и явился.

Меня беспокоило только одно: как он это перенесет?

Но гигант оказался непредсказуемым. Он сумел-таки удивить и меня и девушек, хотя поначалу его поведение никаких сюрпризов не предвещало. После того как он заметил меня и встал в боевую стойку, как бы подгребая при этом огромными, толщиною в ствол, руками, я только снисходительно улыбнулся. Не важно, какой рукой он собирался меня молотить или какой ногой – я изучал кун-фу много лет, поэтому не стал ждать его атаки, а ринулся ему навстречу. Левая рука, правая рука, левая нога, правая нога, даже колено или локоть – мне было все равно. Я был готов ко всему. Единственный мой просчет заключался в том, что этот сукин сын не стал ждать, когда я окажусь рядом с ним, а тоже прыгнул мне навстречу, и мы сошлись лицом к лицу гораздо скорее, чем я ожидал.

Но самое гнусное – вместо того чтобы молотить меня руками или даже ногами, на что я мог бы достойно ответить, он нацелился мне в живот своей огромной лысой головой. С такого расстояния он не мог промахнуться и не промахнулся!

Я почувствовал, как ноги мои оторвались от пола, и я, взмыв в воздух, лечу куда-то назад самым удивительным образом. Это был кошмар. Даже в самых своих смелых фантазиях я не ожидал, что кто-то будет бить меня головой в живот. И, вероятно, потому в моих легких оказалось меньше воздуха, чем в любой момент за шесть месяцев до рождения. Я никогда не отключался полностью, и в этом случае, к счастью, сохранил сознание. Во всяком случае, знал, что лечу. Знал, что приземлился. Знал, что лежу на полу старого супермаркета и чувствую себя, как прошлогодний салат-латук.

Гигант извлек из своей победы все возможные преимущества, но первым делом лягнул меня, лежачего, в бок. Один раз я позволил ему это сделать, ведь он не знал, что мне это не особенно повредит, но я зато выигрывал пару секунд – необходимых, чтобы лучше подготовиться для ответного удара. И когда он, верный своей тактике, попытался лягнуть меня снова, на этот раз – в голову, это стало для него почти роковой ошибкой.

В тот миг, когда его нога уже приближалась к моему уху, я извернулся и произвел классический захват его стопы. И пусть во мне не осталось ни одной целой косточки, но я держал его стопу, более того, я выкручивал и гнул ее, как, вероятно, не поступал и Генри Форд с первой моделью своего автомобиля.

На этот раз лежачим был страж.

Оказавшись на полу, он вообразил, что я буду бить его ногами. Я не разочаровал его. Я метил ему в голову, чтобы сквитаться, но лишь слегка зацепил подбородок, потому что гигант откатился с поразительным проворством. Но с еще большим проворством он вскочил на ноги и нанес мне удар в челюсть. Это несколько вывело меня из себя. Я же предпочитаю сохранять невозмутимость любым способом, даже если для этого требуются короткие стишки или восклицания, но с этим парнем требовалось что-то другое.

Однако мне удалось увернуться от большинства его мощных ударов. Пару раз я очень хорошо угодил ему в живот, и наступил момент, когда он зашатался, вытянув руки по швам, и тогда я понял, что одолел его.

Мы еще потоптались кругами друг против друга, пока не оказались почти там же, откуда начали. То есть прямо за спиной была стеклянная стена офиса, а за стеклом – шесть прекрасных гурий.

Сейчас они не визжали и не щебетали, вообще не производили никакого шума, – грудились у стеклянной стенки и не отрывали от нас глаз. И тогда я понял, что о таком может мечтать любой мужчина.

Освободить от монстра Прекрасную Даму – Джиневру, Петрушку или как там ее тогда звали? Кто же о таком не мечтает?! И любой мужчина, как я представляю себе, должен хотеть, чтобы Дама была не где-то далеко, в замке, а рядом, и наблюдала за ним очарованными очами, то разрываемая надеждой, что он победит и спасет ее, то трепещущая от страха, что он погибнет, а она достанется монстру... Но, конечно, он спасет ее, а как же иначе? И овладеет ею – идя навстречу ее пламенному желанию. Во всяком случае, об этом говорится во всех книгах, какие я читал.

Разве я просто дрался с огромным уродливым лысым громилой? Если бы нас было только двое: он и я, в чем же тогда была бы прелесть поединка? Но если даже одна красотка, следящая за твоей схваткой с врагом и желающая тебе победы, так вдохновляет, то что же сказать, если красоток – шесть! Ведь вот как может повезти иной раз простому смертному! А еще говорят о вдохновении! Да я был готов убить этого сукина сына перед восхищенными взорами целой дюжины прекраснейших глаз! Тем более что он снова ударил меня головой, когда моя собственная была повернута в сторону красавиц.

Я рассвирепел. И сказал себе, что больше такого не повторится. В результате наша драка продолжалась еще только две или три минуты.

Я одержал полную победу. Страж лежал на полу, и было очевидно, что он не имеет ни малейшего понятия о том, где пребывает его душа. Я серьезно сомневался, что он придет в себя раньше чем через час. И догадался, что наступило время принимать награду. Или награды. Так говорится в этих тупых рыцарских романах, хотя эти ребята в латах, надо полагать, никогда не чувствовали себя так паршиво, как я.

Еще через минуту-другую, более или менее наловчившись дышать с несколькими трещинами в ребрах, я вытер лицо носовым платком, мельком взглянул на него, отбросил в сторону и шагнул к аквариуму, за прозрачной стеной которого томились в заключении восхитительные пленницы.

Я улыбнулся им всем лучшей своей улыбкой и потянул за дверную ручку. Дверь, конечно, оказалась запертой. Я подошел к бесчувственному громиле, нашел ключ у него в кармане, потом отпер дверь и широко распахнул ее. Девицы, сбившись стайкой, безмолвно уставились на меня. Я тоже молчал. Некоторое время. Тоже просто смотрел. Я – как бы это выразиться? – впитывал их. Я запоминал, поглощал, старался запечатлеть каждую.

Не было сомнений, что они красивы. Почти иррационально красивы, если это слово имеет какой-то смысл. Настолько красивы, что я испытал некое подобие шока. Потому что каждая из них была роскошна, безукоризненно сложена, женственна, упоительно нежна и желанна. В каждой таились мягкость и теплота. Думаю, что только таким и должен быть гарем. Но часто ли вещи бывают такими, как должны быть? Кроме того, Шейх Файзули так забил мне голову их пламенной женственностью и прочим, что я подготовил себя к лицезрению не обычных земных женщин, пусть и потрясающе красивых, а неких ангелоподобных существ с обнаженными животами, извивающихся от неутоленной страсти. Но постепенно я стал приходить к выводу, что похотливый Шейх не обязательно знал разницу между нормальной крошкой и действительно красивой крошкой. Я даже дерзко предположил, что повелитель вполне мог оказаться человеком, у которого один глаз видит плохо, но другой не видит вообще, и что особу, у которой зад не толще топорища, он способен счесть за красавицу.

Ну и дурака же я свалял на поверку!

Да, вещи не всегда бывают такими, какими должны быть, временами они оказываются гораздо лучше, чем мы ожидали. По крайней мере, в случае с "дорожным" гаремом из шести жен Шейха Файзули, было именно так.

Они действительно были роскошны. Что за незабываемые лица, что за великолепные формы! Я любовался ими – высокогрудыми, полногрудыми, с невероятно тонким станом, сладострастно пышными бедрами, выглядящими еще более соблазнительными в этих прозрачных "гхазиках" и "шуп-шупах"... Теперь я уже знал, что это такое, и они тоже оказались лучше, чем я представлял.

Эти шесть возлюбленных были... Да вы просто не поверите! Я сам едва мог поверить, что такое бывает.

– Ну, девушки, – наконец улыбнулся я и двинулся к ним, чтобы убедиться в реальности их существования. – Я думаю, вы счастливы, да?

Тут очень некстати громила, который должен был очнуться, по моим расчетам, не раньше чем через час, вдруг начал приходить в себя.

– Простите, – сказал я девушкам. – Скоро вернусь. Немного терпения.

И я потащил стража, который начинал отбрыкиваться и что-то бормотал, подальше отсюда, чтобы мой гарем не видел, как я вырублю его снова. Они уже видели главное. Я не хотел избаловать их за один вечер.

Гигант пришел в себя довольно быстро. Все же мне хватило времени найти какую-то проволоку и за отсутствием веревки связать его этой штукой. Вскоре он оказался способным говорить и, главное, пожелал говорить.

– Дерьмо, – было первое, что я услышал. Это после того, как я осведомился, какими судьбами он попал в сторожа.

– Я понял, что все это дерьмо, как только меня сюда определили, – уточнил он. – Одна баба – одна неприятность. А шесть? И Бог мой, – его глубокий и скрипучий голос стал еще глубже и практически превратился в сплошной скрип, – такие бабы!

– Да. Как вас зовут?

– Моллюск. Зовите меня Моллюском, если хотите.

– Моллюском?!

Наемный телохранитель, гангстер, так мне показалось с первого взгляда, – и с таким имечком! И я не надеялся, что он расколется сразу и так просто. Здесь было что-то... ну, скажем – непонятное!

Но скоро я все понял.

– Обожаю моллюсков, – сказал он. – Жареных или свежих, мне все равно. Пью их сок. Ем. А все мало. Разводил бы их как кошек или собак, если бы знал как. Собирай и ешь себе...

– Так вы любитель моллюсков, да? Послушайте, Моллюск, а как насчет того, чтобы рассказать все в более доступной форме? Притворитесь, что диктуете краткую исповедь в полиции. Что, кстати сказать, будет правдой.

– Знаю, знаю. Я имею право на адвоката. Если не могу нанять сам, мне его предоставляют. Вы мне его предоставите.

– Нет, не предоставлю.

– Так что же вы хотите знать?

– Все, что знаете вы.

Знал он не слишком много, но для начала вполне достаточно. Ему заплатил пару сотен старый знакомый, которому Моллюск иной раз помогал и прежде. Всех дел-то: денек-другой присмотреть за "шестью бабами".

– А кто этот малый? – спросил я его.

– Изи, – сказал он. – Изи Баннерс.

– Ага. Кто-нибудь ему помогал или он сам справился?

– Сам. Он сделал все по-умному. Арендовал "конти"-седан, который как две капли воды похож на лимузин. Заплатил за месяц, хотя езды было на день, и поехал туда, где были эти куколки, прикинулся шофером и привез их сюда. Вот уж, наверное, они удивились, когда вылезли из машины.

– Вы знаете, где он их подобрал?

– Нет. Откуда мне знать?

– В аэропорте Лос-Анджелеса. В международном аэропорте. Они прилетели на частном самолете из-за границы. Не знали?

– То-то, я гляжу, как-то они не по-нашему выглядят... Из аэропорта? Ха!

– А как Изи узнал об их прибытии в аэропорт?

– Понятия не имею. Я не знаю об этом ничего.

– Кто еще в этом деле участвует? Я хочу сказать, кроме вас.

– Хоть убейте, не знаю. При мне он никого не упоминал.

– Вы что-нибудь знаете об Арнольде Трапмэне?

– О ком?

Я снова назвал ему имя.

– Нет, впервые слышу.

– Что за дельце, которое обделывает Баннерс?

Об этом он тоже ничего не знал. Просто польстился на две сотни долларов, и все.

– Плюс шалости с шестью девицами разом? А?

– Дерьмо, – сказал он. – Никоим образом. Изи велел, чтобы я вел себя с этим товаром, будто я евнух...

– Евнух?

– Ага. Я и не знал, что это такое. Но Изи объяснил. А я ему: лучше, говорю, сроду такого не знать...

Больше мне нечего было узнавать от Моллюска, и, когда я был уже готов покинуть его, он сказал почти плаксиво:

– Ну не странно ли, как бывает? Сижу здесь, смотрю на баб, почитываю книжицу, все тихо, спокойно. И вдруг вы налетаете, как паровоз. А ведь я вовсе не собирался лезть в драку из-за баб.

– Что? Не собирались?

– Если бы вы мне дали шанс, я бы сделал так, как вам надо, и был бы смирным, как моллюск. Какой мне интерес рыпаться? Чтобы вы сделали из меня отбивную котлету.

– Моллюск, знаете что?

– Что?

– Я бы предпочел, чтобы вы мне этого не говорили.

В последние минуты нашего разговора он стонал, поэтому я спросил его:

– Могу я что-нибудь сделать для вас?

– А что, разве вы недостаточно сделали?

– Не в том смысле. Я имею в виду, что вы стонете и так далее... Вы в порядке?

Громила посмотрел на меня так, будто куснул моллюска больным зубом и будто в этом моллюске было слишком много горячего соуса, а сам он еще оставался в раковине.

– Конечно. Со мной все в порядке, – сказал он саркастически. – Я превосходно себя чувствую. А застонал потому, что вдруг почувствовал себя еще лучше.

Я похлопал его по плечу и вернулся к гарему. Появление избавителя было встречено гробовым молчанием.

Я остановился перед ними и потер руки, что вовсе не имело никакого тайного смысла. Я, конечно, знал, особенно теперь, когда мой мозг перестал работать так лихорадочно, как во время измотавшей меня схватки с Моллюском, что не имею права не только требовать, но и ждать каких-либо милостей от этих заколдованных прелестниц. Вне зависимости от того, насколько благодарны они мне были.

Мне было нетрудно вспомнить кое-что из того, что говорил Шейх, включая и красочное описание такой весомой личности, как Харим Бабуллах.

Я прикинул, на сколько весомей Моллюска может оказаться этот Харим. Вероятно, вдвое.

И все же не было причины, по которой нам нельзя было познакомиться немного поближе. Вступить в более дружеские отношения.

– Ну, девушки, – обратился я к ним снова и все еще улыбаясь. – Надеюсь, вы чувствуете себя счастливыми? Бодрыми? Вы рады, рады, что я пришел сюда и спас вас от судьбы, худшей, чем... ну, в общему что я вас спас? Кто знает, от чего? Готов об заклад побиться, что вы... Эй, да скажите хоть словечко!

Никакого ответа.

Я решил попытать счастья по-иному, раз болтовня не принесла мне никакой пользы. Конечно, я не смог вспомнить всех незнакомых слов и фраз, которые употреблял Шейх Файзули, разговаривая со мной, но я, безусловно, помнил, как зовут шесть его великолепных жен.

Я ткнул пальцем в потрясающую брюнетку, вспомнив, как Файзули распространялся насчет "изобильных грудей", и сказал:

– Вы, Зизик, да?

Молчание.

– Виздраиля? Монеша?

Опять пусто.

Крошка, стоявшая рядом с брюнеткой, смотрела на меня так, точно хотела загипнотизировать. И в этом что-то было.

Поэтому я обратился к ней:

– Вы, вероятно, та самая – с глазами газели и с губами, как розовые лепестки... Разаженлах?

И опять ни да, ни нет...

Я отступился. Потому что, в конце концов, я детектив и привык соображать и действовать, как повелевает дедукция. И я понял, что существуют только три возможных объяснения безвыходности этой ситуации.

Все эти цветущие жены были глухи и немы. Второе. Ни одна из них ни бельмеса не смыслила по-английски. Третье...

Мне было ненавистно думать об этом, но, возможно, я спас не тот гарем.