Текст книги "Проснуться живым"

Автор книги: Ричард Скотт Пратер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

Глава 27

Все это произошло всего лишь год назад. Но, как всем известно, это был необычный, даже исключительный год.

Для меня этот год стал великим.

Я продолжал принимать эровит, и когда наконец приобрел бутылку с инструкцией, то узнал, к своему ужасу, ибо уже было слишком поздно, что рекомендованная доза составляет десять капель после еды. Я часто виделся с каждой из десяти девушек, участвовавших в марше, и даже с Реджиной, а также проводил много времени с Дру. Короче говоря, развлечений мне хватало. Вы, очевидно, скажете, что я последовал совету дока Бруно, гоняясь за удовольствиями и избегая боли, причем преуспел и в том, и в другом.

Если не считать того, что я был буквально вынужден сражаться с идиотским мифом обо мне, выросшим до чудовищных размеров, а в некоторых кругах еще продолжающим расти. Поэтому позвольте повторить то, что я уже говорил тысячи раз: девушек было только десять.

Точнее одиннадцать, если считать Реджину. Но считать ее мне кажется не вполне справедливым.

Как бы то ни было, всем остальным этот год принес либо радости и удовлетворения, либо горести и испытания, но для всех он явился годом беспрецедентных перемен, потому что начавшиеся уже изменения ускорили смерть Эммануэля Бруно.

Да, они убили его – так же, как многие сотни, даже тысячи других, которые приходили раньше него, принося дары.

Через несколько дней после убийства выяснилось, что Бруно, прежде чем эровит поступил в продажу, обеспечил, чтобы изобретение пережило его, когда бы и как он ни умер. Он отдал на хранение трем разным адвокатам одинаковый набор нескольких сотен запечатанных конвертов, которые в случае его смерти должны быть немедленно отправлены по адресам. Это было исполнено. В результате еще до конца прошлого августа члены Конгресса, большие и малые фармацевтические компании, многочисленные медики, фармакологи, биохимики, диетологи и другие ученые, а также писатели, издатели, журналисты и даже некоторые знахари стали обладателями полной и законченной формулы эровита вместе с настолько четкими инструкциями по его изготовлению, что почти каждый настойчивый и сообразительный человек при желании мог бы производить эровит баррелями.

Начались юридические конфликты, инициированные крупными фармацевтическими компаниями, которые домогались эксклюзивных прав на бесценное снадобье. Однако это вскоре стало бессмысленным, так как вскоре почти все узнали все, что нужно было знать для производства эровита.

В течение недели после смерти Бруно формула и инструкция – его последняя воля и завещание, наследие долгой и хорошо прожитой жизни – были опубликованы в газетах, распространяемых по меньшей мере среди десяти миллионов читателей. За ними последовали журнальные статьи, брошюры и рекламные проспекты. В результате, после неудавшейся попытки продавать эровит по рецептам, им стали свободно торговать в аптечных лавках вместе с алка-зельцер, аспирином и слабительными.

Еще до конца года уже более дюжины компаний производили и продавали «эликсир Эммануэля Бруно». Большинство фармацевтических компаний выбрасывали эровит на рынок под таким названием, но некоторые давали своей продукции другие имена, не имевшие особого успеха. Среди последних присутствовал и «Новый, улучшенный эровит», возможно содержащий «Мммм!».

Естественно, с началом продажи эровита увеличилась и продажа противозачаточных таблеток, несмотря на публикации о возможных побочных эффектах. Как заявила впоследствии широко цитируемая девушка в шоу Джонни Карсона, «я знаю, что таблетки могут принести вред, но если я не стану их принимать, то буду хронически беременной». С другой стороны, многие поджимали губы, цитировали Писание и заявляли, что все грешники лишают бессмертия свои души, хотя никогда не объясняли, каким именно образом и с помощью какого именно греха достигается этот странный результат. Некоторые вообще отказывались даже пробовать эровит, но, как говорил доктор Бруно, всех не убедишь.

Конечно, среди приверженцев всех религий были миллионы честных, мятущихся, надеющихся мужчин и женщин, ищущих ответы на терзающие их вопросы, но таких людей – протестантов и католиков, мусульман и евреев – рано или поздно настигали веяния времени. Многие высшие сановники католической и протестантской церквей отвечали на обрушившиеся на них атаки, словно все еще реагируя на творившееся в древнеримском Колизее, выработанной веками техникой бросания львов христианам. Особенно разительные перемены происходили в католической церкви, хотя мы еще не видели в газетах заголовков «Папа сделал аборт!», некоторые священники и монахини не только жили во грехе, но и заявляли: «Мы видели свет, и это не тот свет, о котором нам говорили».

Вскоре эровит стала употреблять по меньшей мере половина страны, так как тысячи его тонн были произведены и проданы. Новый процветающий бизнес вырос из миниатюрных до чудовищных размеров почти за ночь – хорошо это или плохо, но многое из того, чего страшился Фестус Лемминг, воплотилось в жизнь. Но как всегда, одно компенсирует другое – продажа алка-зельцер, аспирина и слабительных пошла на спад.

Интересно, что продажа инсулина, кортизона, нитроглицерина и дигиталиса также слегка уменьшилась, а колоссальные доходы от торговли барбитуратами и транквилизаторами падали катастрофически. Все это не являлось таким уж многозначительным, во всяком случае, согласно передовой статье в «Журнале Американской медицинской ассоциации», но свидетельствовало о значительном количестве спонтанных ремиссий.

Как бы то ни было, даже власти теперь не могли обвинить Эммануэля Бруно в знахарстве и шарлатанстве или уменьшить блеск, окружающий его имя. Самые скрупулезные анализы и тесты не обнаружили в эровите ничего ядовитого или вредного, если не считать вредным усиление энергии, жизнелюбия и полового влечения, что не уставали твердить закоренелые Савонаролы[19]19
  Савонарола Джироламо (1452 – 1498) – настоятель доминиканского монастыря во Флоренции, призывал к крайнему аскетизму, осуждал гуманистическое искусство. Был отлучен от церкви и казнен.


[Закрыть]. Эта битва все еще продолжалась, причем с возрастающей свирепостью.

Задавали тон, как всегда, «Божьи лемминги» – эта организация все еще набирала силу, увеличивая число своих членов на полмиллиона в год. Но теперь «леммингов» побуждала к исполнению их священного долга еще одна, и весьма веская причина – необходимость убедить других и, возможно, самих себя, что все их действия полностью оправданы. Ибо убийство Эммануэля Бруно было совершено членом церкви Второго Пришествия.

Это случилось 15 августа за несколько минут до полуночи, примерно через час после того, как я оставил Бруно стоящим в дверях его дома. Оттуда я направился в «хижину» Хэла Принса и узнал о смерти Бруно только во второй половине следующего дня. Некоторые факты так и не выяснились окончательно. Полицейских, дежуривших у Ривердейл-Истейтс, где жил Бруно, отозвали после ареста Дейва Кэссиди. Поэтому никто не видел прибытия маленького человечка, и никто никогда не узнал, каким образом он проник в дом.

Были некоторые указания на то, что маленький человечек перелез через ограду, подошел к дому и пробрался внутрь через незапертое окно, неся с собой кирпич, который подобрал где-то по дороге. Следствие пришло к выводу, что убийца плохо помнит свои действия. Всеобщее возбуждение вызвало то, что он находился среди группы, подстрекаемой Фестусом Леммингом, которая преследовала меня, а потом, отступив в беспорядке, скрылась в церкви.

Согласно отзывам всех свидетелей, в течение последующих трех часов Фестус Лемминг превзошел самого себя. Сдержав слово, он назвал время, когда Иисус Христос явится вновь во всем блеске своей славы – ровно через семь лет, 15 августа, – и в числе многого другого заявил, что Господь сможет вернуться, только если к тому времени мир будет очищен от греха, а Антихрист будет повержен. В тот вечер Лемминг не упоминал Эммануэля Бруно. Но можно не сомневаться, что многие из его прихожан помнили это имя.

После этого маленький человечек, по его словам, помнил лишь то, как вел машину, шел куда-то в темноте и внезапно оказался рядом с Бруно, спящим в своей кровати. Тогда он занес над ним правую руку, крепко сжимающую где-то подобранный кирпич...

Убийца не воспользовался ни пистолетом, ни ножом, ни даже находящимися под рукой «подобающими случаю» предметами вроде бюста Джордано Бруно или одной из непристойных статуэток дока. Простым кирпичом он раскроил череп Эммануэля Бруно, выпустив наружу заключенный в нем уникальный мозг.

Когда убийцу схватили – сосед, выгуливающий собаку, услышал звуки ударов, крики и визгливую брань, – он был ошеломлен. Маленький человечек знал, что должен был убить Эммануэля Бруно, но «не мог в это поверить», хотя кирпич, покрытый кровавым месивом, все еще был у него в руке.

Насколько мне удалось выяснить – а я приложил все усилия, чтобы разобраться в происшедшем, – маленький человечек действительно сожалел о содеянном. Не то чтобы ему было жаль Бруно. Он знал, что для всех правильно мыслящих мужчин и женщин, мальчиков и девочек, ангелов, поющих в небесном хоре, а тем более для каждого живого или наполовину живого «лемминга» Эммануэль Бруно был злом или, по крайней мере, агентом – хотя, возможно, не до конца сознававшим, кому он служит, – сил тьмы, греха и разрушения.

Маленький человечек горько сожалел о том, что в стремлении сохранить нерушимой для всего человечества первую из Десяти Заповедей Господних Израилю – следует отметить, что убийца не был евреем, – он был вынужден нарушить шестую заповедь. Казалось, он не сознавал, что нарушил и четвертую и что этого можно было избежать, подождав всего шесть минут – до после полуночи, – тогда бы ему не пришлось делать свою работу в субботний день.

Выяснилось – я узнал об этом с чужих слов, так как не мог заставить себя взглянуть на тело Бруно, – что убийца нанес не один или два удара, а двадцать или тридцать, если не больше. Каждый раз, когда я думаю об этом маленьком звере, о снова и снова поднимающейся и опускающейся руке с кирпичом, я опять слышу жуткий рев, вырывающийся из сотен глоток, чувствую исходящую от них силу, и то, что я слышу и чувствую, смешивается со свистом кирпича, вышибающего мозги Бруно...

Когда я расстался с доком в последний раз – не зная, что это навсегда, – я не имел понятия о том, что должно произойти. Остаток ночи и часть следующего дня я был занят делом, которое, если бы оно представилось мысленным взорам всех «Божьих леммингов», отозвалось бы жгучей болью в трех миллионах их сердец, а может, заставило бы их вырвать себе глаза и затем в приступе благочестия изорвать на себе штаны. Ибо, как я уже упоминал, я отправился прямиком в «хижину» Хэла Принса, где...

Но сначала я воспользуюсь, быть может, последним шансом развеять тот жалкий миф, о котором я говорил. Надеюсь, что мне удастся это сделать окончательно и бесповоротно.

Я не порицаю того парня, который, возможно с самыми лучшими намерениями, первым сказал, что их была дюжина. Но болтун, первым заявивший, что их было пятнадцать, получит от меня сполна, если я до него доберусь. Что касается тех идиотов, которые утверждают, что их было двадцать или сорок две, и того психа, который сидит в одиночной палате и кричит, что их была сотня, то эти люди настолько оторваны от реальности, что недостойны нашего внимания.

Я обращаюсь к разумным и здравомыслящим среди вас. Кто может знать точное число? Разумеется, тот парень, про которого вы болтали чушь, – то есть я. А я готов поклясться на целой пачке Библий, если это в состоянии вас убедить, что их было всего десять.

Ну, может быть, одиннадцать, если считать Реджину. Но я настаиваю на том, что ее считать несправедливо. Поэтому сойдемся на десяти с половиной и забудем об этом. О'кей?

Я бы хотел посчитать и Реджину – по многим причинам. Говорят, что если вы спасете хотя бы одну душу, убережете хотя бы одного человека от греховной жизни, то уголок в раю вам обеспечен. А я – что бы вы ни говорили – хотел бы побывать в раю. Хотя бы временно – поглядеть, действительно ли там так здорово, послушать гимны и так далее. И я бы хотел почувствовать, что наряду с многочисленными грехами я помог увидеть свет хотя бы одной красивой девушке. Но в этом мире вещи редко выглядят четкими и ясными. На черном попадаются белые пятнышки, и наоборот. Помимо окончательного ответа, всегда имеется кое-что еще...

Ну, я собираюсь просто рассказать вам о происшедшем и позволить самим составить об этом мнение. Ведь именно для этого у людей есть голова на плечах, не так ли?

Не важно, что вы слышали, – а я знаю, что вы слышали много ерунды, но вот вам то, что действительно произошло 16 августа в прошлом году...

Глава 28

Было начало первого ночи – я заехал в свои апартаменты в «Спартан-отеле», чтобы принять душ и переодеться, – когда, все еще сидя за рулем машины Хэла Принса, я добрался до его «хижины». По дороге я надеялся, что девушки не спят и не пребывают в дурном настроении – по крайней мере некоторые из них.

Когда я остановился перед домом, во всех окнах горел свет, а изнутри доносился веселый смех, сразу подбодривший меня.

Я и до этого чувствовал себя хорошо, догадываясь, что обязан приливу энергии и эйфории солидной дозе эровита, которую заставил меня принять док Бруно. Так как преподнесенная им бутылка все еще лежала в отделении для перчаток моего «кадиллака», я припарковал в гараже спортивную машину Принса, потом заглянул в «кадиллак», вытащил бутылку и сделал еще один глоток, так как если одна столовая ложка эровита настолько хороша, то две окажутся еще лучше. Во всяком случае, так я думал в дни моей невинности.

Я вытер губы, высморкался и направился к входной двери.

Она открылась раньше, чем я до нее дошел. Наружу высунулась голова и послышался женский голос (если бы голос был не женским, это причинило бы мне немалое беспокойство):

– Это вы, Шелл?

– Держу пари, что это я.

– Отлично! Мы услышали звуки и испугались, что это грабитель.

– Можете не волноваться – я здесь, и вы в безопасности.

Когда я подошел к входу, она шире открыла дверь, и свет заиграл на ее голых плечах, узкой талии и крутых бедрах. Я узнал рыжеволосую Дайну. Она шагнула в сторону и закрыла дверь, когда я прошел мимо нее в гостиную.

Стоя на толстом лиловом ковре, я посмотрел на Дайну. Ее поныне белые груди казались теплыми, словно их только что вынули из печки.

– У вас вечеринка, а? – осведомился я.

– В общем, да.

Ее огромные карие глаза переместились с моего лица на какую-то точку в паре дюймов ниже моего уха, после чего она вернула их на прежнее место, радостно улыбаясь.

– Держу пари, вы выпивали, – заметил я.

– Конечно. А на что вы держите пари?

– Ну... – Я не успел окончить фразу.

– Хэрро, Шерр!

– Вы привезли нам какую-нибудь одежду?

– А я-то думала, что вас уже нет в живых. Добро пожаловать домой, папочка.

Повернувшись, я увидел румяную Юмико, мелочно-белую светловолосую Бритт и шоколадную черноглазую Лулу.

– Одежду? – удивленно переспросил я. – Нет, все магазины были закрыты. Но около мили назад я проехал мимо фигового дерева...

– Ладно, обойдемся без одежды.

– Кому она нужна?

– Нагота красивее любой одежды, если к ней привыкнуть.

– Так на что вы держите пари? – снова спросила Дайна. – Кстати, хотите выпить? – Она подошла к трем другим девушкам.

– Конечно, – ответил я. – Между прочим, где остальные? Я слышу их голоса, несмотря на музыку, – если это можно назвать музыкой.

– Они плавают в бассейне, – отозвалась Юмико. Она, как я понял, тоже успела выпить.

Все объяснилось в следующие полминуты. После моего ухода десять девушек, придя в восторг от комфорта «хижины» Хэла Принса, обследовали холодильник и морозильник и устроили пикник у бассейна. Вернее, не десять, а одиннадцать, так как Реджина Уинсом присоединилась к остальным и приготовила, по их словам, великолепные гамбургеры.

Позднее кто-то из девушек поставил пластинку, а кто-то еще смешал коктейли, мартини и одно-два до сих пор неизвестных алкогольных изобретения, и девушки приступили к спиртному. Никто не был пьян, но все пребывали навеселе. Все, кроме Реджины Уинсом. Когда дело дошло до выпивки, она осталась в стороне.

– А где Реджина? – осведомился я. – Не думаю, что она тоже купается нагишом.

– Реджина легла вздремнуть. Она не хотела ничего пить, поэтому решила поспать часок-другой.

– Я беспокоюсь об этой девушке. Она слишком много спит. А ведь у нее великолепный потенциал. Итак, Реджина спит, как... Спящая Красавица? А где же принц, который...

Глядя мимо голов девушек, я мог видеть открытую стеклянную дверь в задней стене, за которой находился бассейн с нагретой водой. Сейчас вода, несомненно, была теплой, независимо от того, включен нагреватель или нет. В этот момент через открытую дверь в комнату вошла, поблескивая влажной кожей, низкорослая, но стройная Ронни.

– Привет! – воскликнула она, увидев меня, потом, повернувшись, просунула голову в дверь и что-то крикнула. Я не мог разобрать слов из-за музыки – громкой, безумной и невероятно сексуальной, нечто среднего между «Ритуалом по случаю достижения половой зрелости в Перу» и «Учениями пожарной команды в гареме». Что бы это ни было, такое стоило послушать.

Конечно, я не столько слушал музыку, сколько наблюдал за Ронни, которая снова повернулась на сто восемьдесят градусов тропической долготы и широты и направилась к другим девушкам и ко мне.

Почему, позднее размышлял я, мужчина, стоя в двух футах от четырех обнаженных красоток, должен глазеть на пятую, появившуюся в двадцати футах от него? На этот вопрос я не мог найти ответа.

– Смешай Шеллу выпивку, Ронни, – велела Дайна. – Он пьет... – Она посмотрела на меня.

– Бурбон с водой. Спасибо. Только маленькую...

– Двойной бурбон с водой, – прервала Дайна.

Ронни проделала очередной поворот и пошла выполнять поручение.

Через открытую дверь в комнату вошли остальные пять девушек – свет влажно поблескивал на их грудях, животах и бедрах.

Первой появилась Леонор с прилипшими к щекам мокрыми темными волосами, улыбаясь не только губами, но и глазами с длинными ресницами. За ней шла рыжеволосая Тереза, весело подмигивая и что-то говоря, хотя и не по-французски, но и не совсем по-английски. За ней последовала голубоглазая Сильвия – ее волосы цвета дикого меда потемнели от воды, но белозубая улыбка сверкала так же ярко, как прежде. После нее вошла Маргарита с алыми, словно красный перец, губами, тоже лопоча нечто неразборчивое, похожее на треск фейерверка Четвертого июля[20]20
  Четвертое июля – День независимости США.


[Закрыть]. И наконец, знойная брюнетка Эмили, идущая сексуальной покачивающейся походкой, и по какой-то причине, а может и без нее, прикрывая ладонью одну из твердых округлых грудей.

Когда они столпились вокруг меня, я стал испытывать странные ощущения, как будто мои нервы вытянулись до максимальной длины и начинают лопаться, кровяные шарики превращаются в миниатюрные кубики, а кости нагрелись и скоро начнут светиться. После пятнадцатисекундного разговора, который стоило бы продолжать пятнадцать минут, вернулась Ронни с моей выпивкой.

– Это как раз то, что вам нужно, Шелл, – сказала она, протянув руку со стаканом между плечами Сильвии и Эмили.

Я тоже так думал.

Однако я сразу же понял, что был не прав, так как погрузился в нечто вроде комы без потери сознания и заговорил вслух, обращаясь к себе:

– Это слишком много для одного человека Если Бог хотел, чтобы люди летали, почему Он не дал им крыльев? В такие моменты внутренности вспыхивают ярким пламенем. Скоро я узнаю, где мое самое слабое место. Пфф! – и...

– Что вы там бормочете? – осведомилась Лула.

– Пейте ваш бурбон, Шелл, – сказала Ронни. – А я пока смешаю вам еще одну порцию.

– Вы выглядите так, будто вам не помешала бы пара, – промолвила Эмили, вглядываясь мне в лицо.

– Пара чего?

Сильвия шагнула ко мне и взяла меня за руку.

– Выпейте и тогда сравняетесь с нами – мы на две-три порции впереди вас...

– Думаю, куда больше.

– А потом мы посидим на этих больших подушках, и вы расскажете нам, что произошло после вашего ухода.

– Значит, вы все-таки заметили, как я ушел? Я допил бурбон, Ронни взяла мой стакан и убежала. Сильвия потянула меня за руку. Когда Ронни вернулась с очередной порцией бурбона с водой, я чувствовал себя куда удобнее. Я сидел на мягкой оранжевой подушке шириной около шести футов. С одной стороны от меня поместилась Сильвия, с другой – Дайна, а Бритт свернулась калачиком у меня в ногах, прислонившись к моему колену. Другие девушки расположились поблизости на подушках и ковре.

Именно в таком положении нас обнаружила в час ночи Реджина Уинсом.

У Хэла Принса были часы с боем, благодаря которым я узнал, что миновал ровно час с начала понедельника 16 августа.

– Так я и думала! – сказала Реджина. Она выглядела очаровательно в розовом свитере с высоким воротом и белой юбке в обтяжку, но взгляд ее был сердитым.

– Привет! – отозвался я. – Что именно вы думали?

– Что вы здесь пьете. Я ведь права, не так ли?

– Разумеется. Послушайте, как вам удается...

– Я поняла, что вы вернулись, когда услышала весь этот визг и смех. Он меня разбудил.

– Я просто рассказывал девушкам забавную историю. Над шутками полагается смеяться – иначе в них нет никакого смысла. Держу пари, вы тоже посмеялись бы, Реджина. Давным-давно, когда рыцари носили пояса...

– Не хочу слушать никаких грязных историй!

– Кто сказал, что она грязная? Я сказал «забавная».

– Если ее рассказываете вы, значит, она грязная. Моя эйфория начала испаряться.

– Так как вы еще ее не слышали, – заметил я, – то как вы пришли к такому выводу – с помощью логических дедукций или танцуя на цыпочках по водной поверхности?

– Не кощунствуйте!

– А кто кощунствует?..

– Девушки рассказали мне, что вы проделывали в церкви! Вы несли крест...

– Да, – прервал я, – и могу попытаться объяснить вам, когда вы будете менее сердитой, что нет ничего дурного в использовании креста с целью помочь десяти девушкам избежать опасности. Конечно, это может вас не заинтересовать, но единственные больные места, которые у меня остались, это на правом боку и бедре, куда я прижимал крест. Тут есть о чем поразмыслить, верно?

– Вам должно быть стыдно. – Реджина огляделась вокруг, сверкая почти лиловыми глазами. – И вам, девушки, тоже! Сидеть голыми рядом с мужчиной!

У меня заболела шея, и я слегка переменил положение, чтобы смотреть на Реджину не напрягаясь.

– Ну, а нам не стыдно, дорогая, – вежливо ответил я. – Разве стыд сделал бы нас счастливее? Эти прекрасные дамы и я всего лишь шутим и отдыхаем. Одетым или обнаженным, стыдиться нам нечего.

– Это только ваше мнение. Я улыбнулся:

– А чьим еще мнением я должен руководствоваться? Она начала поворачиваться, и я быстро продолжил:

– Слушайте, давайте будем друзьями. Присоединяйтесь к нам. – Я посмотрел на обнаженных красавиц. – Правильно, девочки?

Послышалось дружное «да!», за которым последовали веселые замечания: «Оставайся, Реджина!», «Садись сюда!» и так далее.

Лицо Реджины приняло довольное и в то же время обеспокоенное выражение.

– Я... – начала она, потом снова посмотрела на меня и заговорила прежним сердитым тоном:

– Возможно, вы ожидаете, что я тоже разденусь?

– Ну, «ожидаете» – это слишком сильно сказано. Я могу надеяться, намекать, даже умолять...

– Вы просто ужасны! Рядом с вами десять обнаженных женщин, а вам нужна еще одна! Неужели вам мало десяти?

Я печально покачал головой:

– Реджина, я понимаю, что для вас это сущее проклятие. Но каждой женщине необходим мужичина...

– Со мной этот номер не пройдет, мистер Скотт!

– Зовите меня Шелл, ладно? Между прочим, я вспомнил одного мальчугана, с которым учился в школе. Он приберегал свой пирог к празднику, а когда наступило 4 июля, пирог стал сухим и черствым... Простите, что я упомянул об этом...

Но Реджина едва ли внимательно меня слушала. Она стиснула кулаки и топнула ногой по ковру.

– Кроме того, что все девушки разделись, вы хотите, чтобы я последовала их примеру, но сами и не думаете снимать одежду.

– Ну, это другое дело.

– Вовсе нет.

– Это сейчас вы так думаете. Но если я разденусь, вы можете изменить свое мнение.

– Она права, – заявила Тереза. – Он все еще одет...

– Почему это мы голые, а он...

– Шелл, decnudo tambien, о ninguna – to falmento о nada...[21]21
  Раздевайтесь тоже – все или ничего... (исп.).


[Закрыть]

– Реджина права – что хорошо для гусынь, хорошо и для гуся,..

– Лучше давайте выпьем, – предложил я. – Пойду приготовлю...

Никто не обратил на меня внимания, хотя все говорили обо мне. Это могло заставить парня усомниться в его способностях к общению, а также сообщить ему кое-что о женской натуре.

Сильвия привела дискуссию к концу – а может, только к началу. К моменту истины или, по крайней мере, к решительной стадии. Воспользовавшись паузой, она негромко заметила, хотя ее слова прозвучали подобно колоколу:

– Я знаю, как уладить все по справедливости. Шелл и Реджина – единственные одетые среди нас. Реджина говорит, что уходит и не будет раздеваться. Поэтому Шелл может остаться одетым и уйти с Реджиной или раздеться и остаться с нами.

– Правильно!

– Одетые с одетыми, а голые с голыми!

– Это справедливо!

– Ради Бога, это просто нелепо... – начал я, но, как вы можете догадаться, они не прореагировали на мои слова.

– Давайте проголосуем, – предложила Сильвия.

– Но вы должны выслушать и мое мнение...

– Верно, проголосуем!

Голосование не заняло много времени. Не могу сказать, что решение было принято единогласно с первой попытки. Первый результат был семь против трех, второй – девять против одного, третий – десять против ничего. У меня создалось впечатление, что ничем был я сам. По окончании референдума Сильвия посмотрела на меня, и ее ярко-голубые глаза заблестели, как будто в них отражалось солнце.

– Решение принято, – улыбнулась она.

– То есть как это принято? Я не голосовал.

– Так голосуйте сейчас, Шелл. Выбирайте, с кем вам оставаться – с Реджиной или с нами.

– Но...

– Я тоже не голосовала! – вмешалась Реджина. – Со мной он не останется – я его и близко к себе не подпущу! А вы все можете убираться к дьяволу!

Она снова топнула ногой, повернулась и выбежала из гостиной.

Где-то хлопнула дверь.

Полагаю, вы можете сказать, что я так и не принял решения. Его приняла за меня Реджина.

В итоге я снова оказался наедине с великолепной десяткой. Но первый раз это произошло в церкви, а теперь я очутился в абсолютно невозможной ситуации.

Невозможной? Ну окончательный вердикт на этот счет еще не был вынесен. Я решил попытаться доказать, что ситуация не так уж невозможна, и – клянусь Богом или дьяволом – мне это удалось!

* * *

Мы не станем задерживаться на том, что происходило в последующие ночные часы. Упомянем лишь то, что, когда солнце медленно поднялось на востоке, Шелл Скотт еще медленнее поднялся на западе и проделал четвертый поход к своему «кадиллаку» за очередной порцией эровита, рассчитывая, что в нем и впрямь содержится нечто чудесное.

Мы не станем делать пошлые ссылки на подвиги Геркулеса или Сизифов труд, а предоставим все вашему воображению, которое также может испытать немалое напряжение.

Наконец, мы проигнорируем тот факт, который хорошо известен страдающему мужскому полу, а именно, что ни одна женщина не способна хранить даже маленький секрет. Я больше ничего не скажу о происшедшем, ибо, хоть я и узнал, почему страдает мужской пол, рыцарство еще не до конца умерло во мне.

Однако хочу повторить еще раз: ребята, их было только десять.

Ну, одиннадцать, если считать Реджину, но, рискуя стать назойливым, предлагаю остановиться на десяти с половиной. Понимаете, дело было так...

* * *

Печенье раскрошилось – это звучит более поэтично, чем «Реджина Уинсом раскололась» – утром в понедельник, без четверти двенадцать.

Я вышел из ванной, где поливал голову холодной водой, не обнаружив в гостиной никого – кроме Реджины Уинсом. Она стояла в середине комнаты, теребя свой розовый свитер.

– Снова вы? – Я подошел к зеленой подушке и растянулся на ней.

Реджина выглядела совсем не так, как ночью, – впрочем, я, очевидно, тоже. Щеки ее покраснели, большие глаза ярко блестели. Она улыбалась, словно только что узнала, как это делается, и так этим увлеклась, что не могла остановиться.

– Шелл... – заговорила она, ее голос звучал, как верхний регистр гобоя.

– Да?

Реджина не ответила – она продолжала улыбаться.

Думаю, ее поведение было результатом промывания мозгов, проделанного самой жизнью, усталости, приближающейся к истощению, травмы, причиненной попытками выбора между раем и адом, чувством отчуждения от своих сестер по полу и ощущением того, что она отвергнута – не кем иным, как мною.

Реджина сбросила туфли, стянула розовый свитер, а потом медленно сняла с себя все остальное. Она была потрясающе хороша, а при обстоятельствах, хотя бы приближающихся к нормальным, выглядела бы в высшей степени сексуальной, чувственной и желанной.

Совершенно голая, Реджина стояла в нескольких футах от меня и по-прежнему улыбалась.

– Ну вот! – драматически произнесла она. – Я сделала это! Вы победили, Шелл!

– Я?

– Да. Но теперь я чувствую себя свободной. Это чудесно!

– Вы в самом деле выглядите чудесно – как прекрасный подарок, присланный в обычной запечатанной бандероли. Но, Реджина, в реальном мире, где мы с вами находимся, возникают иногда серьезные, а иногда маленькие и довольно смешные проблемы...

– Шелл, я так рада! Не думала, что буду так себя чувствовать! Я просто не могу дождаться!

– Чего?

– Ну, я ведь сделала это – сняла одежду. Я перед вами. Это то, чего вы хотели... – Улыбка слегка увяла. – Не так ли? – Да, конечно...

– Шелл, дорогой, возьмите меня!

– Взять вас? Вы имеете в виду... Да, полагаю, вы имеете в виду как раз это.

Так оно и было.

В результате Реджина Уинсом пробудилась от сна, увидела свет – и была спасена.