Текст книги "Четверо со «Сринагара»"

Автор книги: Ричард Скотт Пратер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Глава 10

«Красный петух» представлял собой длинное низкое здание на Ла-Сьенга сразу же за Вестмоунт Драйв неподалеку от Рестрой Роу. Здание было построено из пятнистого красного дуба, и над входом в него красовался сверкающий медный барельеф петуха, выглядевшего таким сильным, мужественным и неотразимым, что все местные куры дико кудахтали, выстраиваясь к нему в очередь за несколько кварталов.

Прежде чем покинуть Спартанский, я позвонил сюда и переговорил с управляющим, так что мы быстро получили место за столиком в партере, где нас едва ли могли увидеть со сцены выступающие в шоу. Зато нам было все видно превосходно. Мы с Эллен заказали напитки за минуту или за две до начала представления и приготовились ждать.

Эллен потянулась через стол и похлопала меня ладонью по руке.

– Приятное местечко здесь, верно?

– Еще бы…

Боюсь, что мой ответ прозвучал без особого энтузиазма, но она все же улыбнулась, когда свет начал медленно гаснуть. Оркестр рявкнул медными голосами фанфар, и слева из-за кулис на сцену выбежал конферансье в черном смокинге и с такой ослепительной улыбкой, что казалось, будто вместо положенных ему тридцати зубов, во рту у него их было по меньшей мере полсотни. Он ухватился обеими руками за микрофон, установленный в центре, и начал кланяться вместе с ним публике с таким видом, будто собирался расцеловать всех, сидевших за первыми столиками мужчин и женщин попеременно.

Я не слушал ни тягучего и сладкого, как патока, приветствия, ни представления артистов, выступающих в первом акте, но зато с любопытством осматривал зал. Это было довольно уютное местечко, выдержанное в спокойных розовых и бежевых тонах, с низким потолком; создававшим в зале ощущение теплой интимности. Я был немного сердит на себя за то, что поддался на уговоры Эллен взять ее сюда. Но я не мог не согласиться, что даже при существующих обстоятельствах было чертовски приятно сидеть здесь, в «Красном петухе», за высоким бокалом, разделяя столик с очаровательной мисс Эмерсон.

Какая-то девица пела о давно ушедшем возлюбленном и, суда по голосу, она должна была быть довольно хорошенькой. Я посмотрел на сцену. Так оно и есть. Ее милый «ушел… ушел… уше-ел!» – стонала она, словно надеясь, что он услышит ее, куда бы он ни сбежал, и всем нам стало ясно, что именно заставило бедного парня с такой поспешностью покинуть насиженное место. Певица раскланялась, уступая место эстрадным комикам, которых сменил довольно неплохой жонглер-чечеточник и вокальная группа.

Затем зубастый конферансье снова выпорхнул на сцену и с неестественным восторгом объявил, что мы достигли кульминационного пункта в нашей программе, и сейчас Уэйд и Наварро исполнят знаменитый, непревзойденный «Танец Красного петуха». Сверкнув напоследок еще раз своей рекламой зубных протезов и взмахнув коротенькими ручками, он провозгласил: «Бернайс и Наварро!», затем убежал, прихватив с собой микрофон, под медленно гаснущий свет в зале.

Столик, за которым сидели мы с Эллен, находился справа от центра эстрады, в третьем или в четвертом ряду от края сцены, но нам отсюда было отлично видно все до мельчайших подробностей. Красный свет софитов залил сцену, и на площадке появились Банни и Наварро, выйдя одновременно одна слева, другой справа из-за кулис. Они оба подбежали к противоположным концам рампы и остановились, ожидая, пока смолкнут мгновенно вспыхнувшие и погасшие аплодисменты.

Костюмы были потрясающие! На каждом из танцоров было надето так мало, как только допускал закон, но достаточно, чтобы различить, какой пол они представляли. Красным петухом был Джо Наварро, и хотя петушиные бои происходят между двумя петухами, а не между петухом и курицей, Банни явно была женской противоположностью петуха. Никакой грим или костюм не могли сделать Банни похожей на петуха, особенно при том количестве существенных деталей, которые в данный момент были лишены всякого прикрытия и выставлены для всеобщего обозрения.

На голове у Наварро был прямой ярко-красный петушиный гребень, прикрепленный к тесной шапочке, скрывающей его черные волосы; на руках – рукавички с длинной бахромой из желтых, красных и синих перьев, и такие же перья, только короче, были привязаны к его коленям. На Банни были те же перья, но на голове у нее была шапочка из белых перышек, и шапочки такого же фасона, но значительно меньшего размера, прикрывали самые кончики ее упругих грудей. У обоих сзади был прикреплен большой петушиный хвост из разноцветных перьев, длинный и пестрый, развевающийся при каждом движении танцоров. На ногах у них были короткие красные сапожки с длинными изогнутыми шпорами, сверкавшими серебром.

В общем, они были больше похожи на больших попугаев, чем на петухов, но никто из зрителей, казалось, не собирался выражать протест по этому поводу.

Несмотря на обильное количество перьев, еще больше было обнаженного тела, поблескивавшего под красным светом лампионов. Постояв некоторое время на противоположных концах сцены, они подождали, пока аплодисменты уступят место напряженной тишине, и только тогда, казалось, заметили друг друга. Они принялись медленно кружить по сцене, пригнувшись и приподняв «крылья», все более сужавшимися кругами, пока не остановились в центре сцены, почти касаясь друг друга носами.

Оркестр, безмолвствовавший до сих пор, внезапно взорвался целым каскадом пронзительных звуков, и оба танцора взлетели в воздух, размахивая «крыльями» и сверкая серебряными шпорами на ногах. Пока оркестр исполнял эту дикую мелодию, оба они продолжали наскакивать друг на друга, разлетаться в стороны, кружиться друг возле друга и снова наскакивать.

Они были просто великолепны! Даже Наварро. Он был похож на текучую сталь, гибкий и грациозный, но сильный и уверенный в каждом движении своего тела. Оба танцора взлетали в воздух, едва не сталкиваясь друг с другом, с развевающимися хвостами, образующими позади них пеструю разноцветную радугу. Они могли бы уже прекратить танец, и все равно их номер был бы превосходным, но это было еще не все.

Звучание и темп музыки изменились, стали более чувственными, и танец тоже. Оба танцора остановились после очередного прыжка и замерли в неподвижности, глядя друг на друга. Через довольно продолжительный промежуток времени танец возобновился. Он был таким же, как и прежде, и в то же время другим. Движения оставались почти прежними, но в этом «почти» и заключалось отличие. Оно было очень тонкое, почти незаметное, оно скорее угадывалось, подсказанное музыкой, чем явно выступало в движениях танцующих.

Они подпрыгивали друг перед другом, сталкиваясь в воздухе, скользя обнаженными телами, словно лаская друг друга, как рука мужчины ласкает женское бедро – нежно, мягко, настойчиво. Перья трепетали, влажно поблескивала розовая кожа. Движения замедлились, стали более осторожными, более эротическими. И тут темп музыки снова изменился, провозглашая кульминацию спектакля.

Танцоры отпрянули друг от друга и закружились по сцене, словно все эти перья впились в их тела, словно их символические костюмы мешали им дышать, и они в мучительных конвульсиях старались от них избавиться. На какой-то момент мне показалось, что эти две гигантские птицы собираются перепрыгнуть через зрителей и свалиться на нас, разрывая все вокруг своими серебряными шпорами.

Затем Банни и Наварро снова повернулись друг к другу. Он подался к ней всем телом, что могло быть воспринято только как угрюмое предложение. Все тело Банни задрожало и заколебалось, словно она собиралась снести яичко. Она взлетела в воздух, трепеща крыльями, и превратилась в сплошной взрыв ярких и пестрых красок; другой такой же взрыв метнулся ей навстречу, и в течение нескольких секунд на сцене не было видно ничего, кроме неистовства цветов и оттенков. Наконец победил Красный петух, и когда музыка смолкла, Банни лежала, откинувшись навзничь, а Красный петух склонился над ней…

Когда в зале вспыхнул свет, на сцене не было ничего, кроме нескольких разноцветных перьев. Разразилась неистовая буря аплодисментов. Банни и Наварро выбежали к рампе, держась за руки, сдернув с головы тесные шапочки.

– Впечатляющее зрелище, правда? – сказала Эллен.

– Угу. Они допрыгаются до того, что им придется жениться.

– О, Шелл! Как ты можешь говорить такие вещи!

Я хотел ей что-то ответить, но передумал.

Теперь, когда представление окончилось, я собирался отправиться за кулисы и побеседовать с Наварро.

Может быть, даже больше чем побеседовать – в зависимости от его поведения. Но мне помешало одно обстоятельство.

Танцоры продолжали кланяться рукоплещущей публике. Наварро, потный и довольный, улыбался широкой улыбкой, повернувшись влево… и увидел меня. Он не мог знать, что я здесь, за столиком, на который случайно упал его взгляд, но он посмотрел прямо на меня. И если бы я заподозрил, что кто-то информировал его о моем присутствии в зале, то теперь я отбросил бы эту мысль.

Зал был теперь полностью освещен, и хотя меня с Эллен не так-то легко было разглядеть среди других столиков, сочетание случайного взгляда Наварро и тот факт, что я не умею полностью растворяться в толпе благодаря некоторым моим характерным чертам, очевидно, выделило меня из всего окружения. Он окаменел, он даже не выпрямился до конца, а так и замер, все еще слегка наклонившись вперед. Полсекунды лицо его еще сохраняло счастливое выражение, улыбку и радостное возбуждение, а затем исказилось гримасой неожиданности и смятения, недоверия и крайнего удивления. Он медленно выпрямился и все с тем же перекошенным лицом сделал два коротких шага по направлению к моему столику, прежде чем вспомнил, где он находится.

И это сказало мне все, что я хотел узнать о Джо Наварро.

Такая бурная реакция при виде меня не могла быть вызвана нашей вчерашней стычкой, ничем, что происходило когда-либо между нами. Причиной такого неожиданного и жестокого потрясения могло быть только одно: он был абсолютно уверен в том, что я мертв.

Он, несомненно, думал, что в данный момент я лежу, изрешеченный пулями, где-нибудь в Россмор-стрит или в морге и поэтому, естественно, не могу присутствовать вот здесь, в «Красном петухе». Это означало, что в свою очередь он заранее знал о готовящемся покушении на мою жизнь, о пулях, которые должны были вылететь из винтовки в той машине. Если бы он увидел и узнал об этом после случившегося, он должен был бы знать также о том, что покушение не удалось.

Он неуклюже повернулся, автоматически кивнул толпе, схватил Банни за руку и скрылся за кулисами в дальней от меня стороне сцены. Через мгновение Банни снова вышла на сцену, уже одна. Она выглядела несколько озадаченной, но продолжала кланяться и улыбаться в ответ на несмолкающие аплодисменты.

Я быстро поднялся и начал торопливо пробираться между столиками к задрапированному проходу на сцену. Эллен что-то кричала мне вслед, но я не оборачивался. Пройдя через арку в короткий боковой коридорчик, я увидел Банни, которая стояла у кулис и оглянулась через плечо при моем появлении. Увидев меня, она удивилась, но не в такой степени, как Наварро. Это было приятное удивление.

– О, Шелл! – воскликнула она. – Как здорово! Ты успел захватить наш номер?

– Да, это было потрясающе! Но я тороплюсь, Банни. Куда делся Наварро?

– Он тоже спешил. Это было самое странное.

– Где он, Банни? Я должен видеть его немедленно!

– Он… он вел себя как-то странно! Схватил меня за руку, притащил сюда и бросил. Он даже не вышел со мной на поклон! Я думаю, он пошел в свою уборную.

– Где она? Которая из них его?

Она указала:

– Направо за углом, номер три.

– Еще одно. Как он вел себя, когда вы встретились с ним вечером? Или когда ты с ним впервые увиделась после того, как ушла со мной со «Сринагара»?

– Это было, когда я пришла вечером в клуб. Он был уже здесь, и казался таким же, как обычно. Он даже не намекнул на то, что я уехала с яхты без него, и я, конечно, не напомнила ему об этом после того, что ты мне сказал.

– Правильно сделала!

– Он даже казался… ну, вроде бы еще в лучшем расположении духа, чем обычно. Словно он был чем-то очень доволен.

– Да! Я знаю чем!

Я бросился за угол, подбежал по коридору к комнате номер три, схватился за дверную ручку и рванул на себя. Дверь распахнулась, ударившись с размаху о стену коридора, и я влетел в комнату. Она была пуста. Длинные пестрые перья петушиного хвоста кучей лежали на полу, шапочка с петушиным гребнем валялась рядом.

Я прыгнул обратно в коридор. В его конце справа была дверь, слегка приоткрытая. Я бросился к ней, распахнул ее и услышал, как взревел заведенный мотор автомобиля. Снаружи была клубная автомобильная стоянка, граничащая с Вестмоунт Драйв, и когда я ступил на ее асфальт, бежевый «С-Бэрд» выехал на улицу и свернул налево.

В центре площади стоял служитель, провожая взглядом уехавшую машину.

– Эй! – окликнул я его. – Это был Джо Наварро?

Он обернулся.

– Ага. Ну и торопился же он, скажу я тебе, парень! Выскочил отсюда полуодетый, натягивая на ходу рубашку, с ботинками в руке, можете мне поверить! Несся, как…

Но конца я уже не дослушал. Стоянку окаймляла проволочная ограда, и быстрейший путь к моему «кадиллаку» лежал обратно через клуб. Я промчался по коридору, пересек площадку для танцев и бросился к выходным дверям.

Уголком глаза я заметил Эллен, стоявшую у столика и затем бросившуюся навстречу. Я, не останавливаясь, подбежал к выходу из клуба и выскочил на Ла-Сьенга. Эллен неотступно следовала за мной.

Я помчался к «кадиллаку», вскочил в него и вставил ключ в замок зажигания. Эллен распахнула правую дверцу и забралась внутрь.

– Убирайся отсюда! – рявкнул я на нее.

– Нет!

Я выругался сквозь зубы, но у меня не было времени вступать с ней в пререкания. Я покрепче уцепился за баранку и изо всех сил нажал на педаль газа. «Кадиллак» прыгнул вперед, задев крылом задний бампер стоявшей впереди машины, и через мгновение мы уже мчались по улице. Прижав тормоза, я свернул направо на Виварин Плейс, снова направо на Вестмоунт Драйв и опять выжал газ до отказа. Я выскочил на Роузвуд-авеню, пролетел по периметру круглого скверика и вильнул в узкую Вест Полл Драйв так, что завизжали покрышки. Я не был уверен, что Наварро не свернул где-нибудь в сторону, но если он продолжал двигаться по Вестмоунт Драйв в том же направлении, в котором поехал, покинув станцию, он должен был проехать здесь всего несколько секунд назад.

Это была узенькая улочка, параллельная Ла-Сьенга, и впереди меня виднелась только одна машина. Там, вдалеке, где улица кончалась бульваром Санта Моника, машина коротко мигнула стоп-сигналом и свернула на бульвар. Фонари стоп-сигнала были большие, красные и круглые, по одному с каждой стороны. Такие, как у «сандерберда». Это почти наверняка был Наварро. Во всяком случае, кто бы там ни сидел за рулем, он очень торопился.

Я снова прижал акселератор. Эллен молчала, но я краем глаза видел, как ее нога инстинктивно нажала на пол, когда нужно было притормозить. Я так и сделал: притормозил у бульвара Санта Моника и свернул направо. У следующего угла я снова увидел его. Он пересекал Ла-Сьенга, двигаясь на Санта Моника вдоль железнодорожной линии. И это был бежевый «сандерберд». Это был Джо.

Движение здесь было немного поспокойнее, и я проскочил Ла-Сьенга на красный свет, сразу сократив расстояние между собой и «сандербердом». Сейчас можно было немного и отдохнуть: теперь он уже не сбросит меня с хвоста.

– Эллен, – сказал я. – Какого черта ты не сидишь дома и не вяжешь чулки или что-нибудь в этом роде, как любая порядочная…

– Не смей так ругаться при мне!

Я повернулся и посмотрел на нее с выражением, которым не принято пользоваться при женщинах.

– Именно сейчас я чувствую необходимость…

– Шелл, перестань!

– Слушай меня! – рявкнул я, выведенный из терпения. – Всякий раз, когда я открываю рот, ты начинаешь меня перебивать! Не даешь мне даже слова сказать! Сиди спокойно и помолчи хотя бы для разнообразия! – я сделал глубокий вдох и выпустил воздух через ноздри. – И еще одно. Я не могу таскать тебя за собой.

Она, кажется, обиделась, но замолчала. С минуту она сидела спокойно, затем придвинулась поближе ко мне и осторожно положила мне руку на бедро.

– Я только хотела… – проговорила она. – Я просто хотела остаться с тобой.

Я возразил ей более спокойно:

– Послушай, глупышка, разреши мне ввести тебя в курс дела. Этот парень там, впереди, задал тягу потому, что увидел меня в клубе. Увидел и был неприятно поражен тем, что я жив. Он знал, что те парни у Спартанского отеля собирались наделать во мне дырок, и полагал, что это им удалось. И он был очень доволен всей этой затеей. Так что зная, что я все еще жив, он тем более обрадуется, если кому-нибудь удастся меня прикончить. Я не знаю, куда мы едем и что нас ожидает, я просто не могу действовать, чувствуя постоянную тревогу за тебя.

«Сандерберд» был вторым от меня в потоке автомобилей, и я заметил, как он свернул вправо, двигаясь уже с нормальной скоростью. Я немного поотстал и последовал за ним по улице, на которую он свернул. Потом я сказал Эллен:

– Мне дьявольски хочется, чтобы ты перестала следовать за мной по пятам… по крайней мере до тех пор, пока все это не кончится.

Я помолчал.

– И вообще, что с тобой происходит? Чего тебе-то путаться в эти дела?

– Просто я хотела быть вместе с тобой, ты… обезьяна! – сердито ответила она.

И с чего бы ей было сердиться? Уж если у кого и были основания для этого, то только у меня!

– Это была дурацкая идея! – продолжала она. И ее обычно мягкий голос приобрел необычную резкость. Она скрестила руки на груди и отодвинулась от меня. – Я полагаю, ты думаешь, что каждую ночь я укладываюсь в постель к очередному мужчине? Так ты ошибаешься! Не чаще двух-трех раз в неделю!

Она замолчала. Я тоже. Я следил за машиной Наварро, думая о словах Эллен, и мысленно схватился руками за голову. Не хватало мне забот о парнях, жаждущих застрелить меня, проломить мне голову, утопить в заливе, зарезать, может быть, скормить крокодилам, пока все это не кончится! Теперь еще и женские фокусы вдобавок ко всему! Впрочем, я, кажется, сам на это напросился…

В конце концов я достал пачку сигарет, сунул одну в рот и протянул пачку Эллен.

– Закуришь?

Она молча взяла сигарету. Также молча она прикурила ее от электрической зажигалки на приборном щитке, заменила ею ту, которую я держал в губах, и закурила ее сама.

На Файерфак-авеню Наварро завернул на стоянку возле маленького ночного клуба из тех, что называются «табачными ящиками». Я проехал мимо, вовремя обернувшись, чтобы убедиться в том, что он действительно ставит здесь машину на стоянку. Я отъехал за угол, развернулся и остановил «кадиллак» у обочины тротуара.

– Послушай, дорогая, – обернулся я к Эллен. – Прости меня, если я тебя обидел и все такое, но я действительно свое внимание не могу позволить… э… рассеивать свое внимание в такое время, как сейчас.

– Я знаю. Все в порядке. Я только… – она запнулась.

– И как раз сейчас парень, за которым я слежу, юркнул в «табачный ящик». Так что я намерен последовать туда за ним.

– Шелл, возьми меня с собой, прошу!

– Зачем? Сиди здесь и…

– Вот, вот! Именно поэтому! – она испуганно заморгала. – О! Я, кажется, опять тебя перебила! Но я знаю, если дать тебе возможность говорить, ты придумаешь тысячу веских причин, почему мне нельзя идти с тобой! Я не могу просто так сидеть и ждать! Не зная, что происходит! Если я буду с тобой, я буду, по крайней мере, знать! Я не из трусливых, если это тебя беспокоит. И, может быть, я смогла бы даже как-нибудь помочь. Откуда ты знаешь? И я не хочу, чтобы ты шел туда без меня. Я не могу все время ждать и ждать, ждать и сходить с ума от ожидания! Пожалуйста, возьми меня с собой.

– Ты выбрала чертовски удачное время для…

– Пожалуйста! Ну я прошу тебя!

Мы снова вернулись к исходному пункту, когда я не имел возможности закончить предложение. И тут у меня в голове мелькнула мысль: нет ли здесь другой причины, почему она старается все время быть возле меня? Почему она лезет за мной в любое чертово пекло? Почему она оказалась рядом с машиной, из которой в меня стреляли?..

У меня стало тошно в животе от этой мысли, но в свое время я уже имел дело с двумя-тремя красотками, которые, к моему огорчению и разочарованию, оказались красотками только снаружи. Внутри это были уроды-шантажистки, обманщицы и даже убийцы.

Поэтому я спросил:

– Эллен, скажи мне откровенно: есть ли у тебя другие причины, о которых ты мне не говоришь, чтобы всюду следовать за мной? Чтобы лезть вместе со мной в «табачный ящик»? Что-нибудь связанное со смертью твоего брата или с тем, чем он занимался… или с чем-нибудь еще?

Она посмотрела мне прямо в лицо своими огромными, милыми, черными глазами, и на самом дне их я увидел глубокую боль и обиду. В тусклом свете, падавшем от приборного щитка, я заметил, как она быстро заморгала ресницами, силясь остановить нахлынувшую лавину слез. Сперва я подумал, что она вообще ничего мне не ответит, но она превозмогла себя и, слегка отвернувшись, чтобы я не заметил слез в ее глазах, тихо проговорила:

– Нет…

И это было все. Но ее голос звучал так тихо, сдавленно и печально, совсем как голос глубоко обиженной маленькой девочки. Внезапно я почувствовал отвращение к себе за этот вопрос.

Она отвернулась еще больше, словно заинтересовавшись чем-то за окном машины, затем снова повернулась ко мне. Это опять была совершенно нормальная, выдержанная и спокойная Эллен.

Это было выше моих сил. Меня били по голове, в меня стреляли, и я выходил сухим из воды. Я бил людей по зубам и иногда выскакивал прямо из львиной пасти, кусаясь и огрызаясь. В случае необходимости я пробивал дорогу зубами и кулаками, не очень-то раздумывая о средствах. Тридцать лет такой жизни свернули меня в жгут, в тугой жгут мускулов и нервов, выбив из моей головы всякую мораль и сантименты. Но перед некоторыми вещами я бессилен.

– Ладно, пошли, – сказал я. – Говорят, что этот «табачный ящик» довольно любопытное местечко!

Мы вышли из машины, но прежде, чем идти в клуб, я открыл багажник и принялся копаться в нем.

– Что ты там делаешь? – спросила Эллен.

Я нашел то, что искал: коробку, в которой я хранил три или четыре шляпы, темные очки, сигары, трубки и прочие атрибуты такого рода. Иногда, выслеживая человека на улице, вы можете, меняя сигару на трубку и надевая очки или шляпу, при помощи подобных мелочей, уменьшить возможность того, что ваш преследуемый вас заметит.

Выпрямившись и захлопнув багажник, я сказал Эллен:

– Главным образом, я хочу прикрыть свою седину. Но это также должно сделать меня похожим на обычного завсегдатая.

Говоря это, я нацепил на голову синий берет, заломил его залихватским манером и сунул в рот длинный, дюймов в восемь, мундштук.

– Это должно сделать тебя похожим на завсегдатая? – удивилась Эллен. – Что же это за место такое?

– Увидишь. Неплохо будет, если ты расчешешь волосы на прямой пробор так, чтобы они свисали по обе стороны лица, как уши у спаниеля…

Она не стала противоречить и занялась своей прической. Когда она закончила, вид у нее был шикарный!

– Теперь пошли! – сказал я, и мы направились в клуб.

Перед самым входом я сказал:

– Все это против моих правил – а иногда даже лучше, самые лучшие мои правила бывают бессильны. Так что обещай мне одну вещь.

– Ладно.

– Если все сойдет гладко, я об этом не заикнусь. Но если я скажу тебе «убирайся!» – сматывайся немедленно. И быстро.

– Ладно.

– Если мы… э… разойдемся, я найду тебя в твоем новом отеле, куда ты перебралась сегодня.

Договор был заключен. Я открыл дверь, и мы вошли в клуб.