Текст книги "Три «почему» Русской революции"

Автор книги: Ричард Пайпс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Глава третья Почему на смену Ленину пришел Сталин?

Как уже отмечено выше, падение царизма было хоть и возможным, но никак не неизбежным. Что касается победы большевиков в октябре 1917 г., то, как и предвидел Ленин, дело здесь зависело от воли случая: для того, чтобы большевики взяли власть и сумели удержать ее в своих руках, их противники должны были совершить целый ряд ошибок. На тот момент казалось куда более вероятным, что власть в России после падения царизма перейдет к коалиции консервативных генералов и политиков, чем к коммунистам. Что же касается третьего «почему» русской революции – почему на смену Ленину пришел Сталин? – то здесь возвращение к понятию исторической неизбежности представляется мне более уместным.

На мой взгляд, после того как большевистская диктатура была установлена и Ленин принялся проводить в жизнь свою химерическую программу без малейшей оглядки на почти повсеместную оппозицию ей, – аппарат, созданный им, при тяжелой болезни вождя естественным образом перешел на сторону Сталина, наиболее компетентного и популярного из большевистских лидеров. Такой вывод полностью противоречит взглядам представителей школы ревизионизма, которые, считая крушение царизма и торжество большевиков исторически неизбежными, рассматривают восхождение Сталина к вершинам власти как не поддающийся разумному объяснению факт. Хотелось бы мне услышать удовлетворительное марксистское объяснение того обстоятельства, что после смерти Ленина история в продолжение тридцати лет наделяла тем, что сам Ленин называл «необъятной властью», деспота, которого те же ревизионисты считают предателем дела Ленина. В частности, они не осмеливаются задать вопрос: почему, если Ленин, как они утверждают, пользовался в 1917 г. широкой народной поддержкой, созданный им режим оказался вынужден с самого начала прибегнуть к методу диктатуры, и почему этот метод, который сперва оправдывался как система чрезвычайных мер, стал впоследствии перманентным признаком коммунистической системы.

Часто приходится слышать, будто Сталин похитил революцию и при нормальном развитии событий власть должна была перейти к Троцкому или, возможно, к Бухарину. У каждого из двух вышеназванных имеются приверженцы среди историков, однако ни у одного из них не было ни малейшего шанса стать «законным наследником» по собственному выбору Ленина: мы узнали из архивных источников, что Ленин забраковал Троцкого: «Он в аппарат влюблен, а в политике ни бе – ни ме», – и настойчиво требовал, чтобы Бухарина держали «вне» политики. Изучая документы этого периода, неизбежно приходишь к выводу о том, что Сталин заметно опережал соперников в борьбе за ленинский пост, возможно, уже в 1920-м и со всей определенностью – в 1922-м. Возникновение сталинизма имеет три главные причины: 1) провал попыток большевиков в 1919–1920 гг. экспортировать революцию на промышленно развитый Запад; 2) огромная ответственность, связанная с необходимостью управлять каждым аспектом жизни в стране Советов и принятая на себя компартией, следствием чего стало возникновение столь же огромной партийной бюрократии; и 3) рост оппозиции правлению интеллигентов, которая охватила рабочие круги – то есть основную избирательную базу компартии. Но, как я покажу ниже, вопрос о личностях тоже сыграл свою роль.

Начнем с провала попыток экспортировать революцию. Как я уже объяснял выше, большевики пришли к власти в России лишь благодаря счастливому стечению обстоятельств. Сложилось так, что власть в России оказалась слаба и неспособна (не всегда по своей вине) справиться с тяготами долгой войны на истощение. Эта власть пала в разгар войны, тогда как правительствам всех остальных стран – участниц войны удалось удержаться у власти. Большевики захватили власть в России, потому что это оказалось возможным именно в России. Имейся у них выбор, они предпочли бы Германию или Англию. Но раз уж судьба распорядилась так, что они стали хозяевами России, им надо было экспортировать революцию на промышленно развитый Запад. Они считали Россию отсталой крестьянской страной с малочисленным и недостаточно сознательным рабочим классом. Они боялись – и не раз говорили об этом сами, – что если им не удастся перенести революцию в Западную Европу, их детище погибнет, а коммунизм увязнет в трясине мелкобуржуазной крестьянской культуры.

По этой причине жизненно необходимо было как можно быстрее перенести пожар на Запад, где, как полагали сами большевики, имелся многочисленный и воистину классово-сознательный пролетариат. При всей своей приверженности реализму, они были поразительно наивны в вопросе о революционном потенциале рабочего класса Западной Европы. Они не понимали – и отказывались прислушаться к мнению на сей счет иностранных коммунистов, – что европейские рабочие чтут право частной собственности и, получая выгоду от крупных социальных программ, вовсе не заинтересованы в свержении существующего строя. Большевики отмахивались от подобных рассуждений, считая их отговорками, призванными оправдать бездеятельность. Они были настолько одержимы манией принимать желаемое за действительное, что истолковывали любые волнения на Западе как начало революции. Большевистская пресса 1918–1920 гг. полна заголовками, извещающими о «Революции в Финляндии», «Революции во Франции», «Революции в Италии». Каждая забастовка, каждая демонстрация протеста, каждый правительственный кризис рассматривались ими как верный признак полного крушения существующего строя. Ленин надеялся развязать всеевропейскую гражданскую войну еще до окончания мировой. Обладая крайне скудными кадровыми и финансовыми возможностями, он провоцировал мятеж войск и рабочие забастовки как в странах Антанты, так и у ее противников. Но успех ускользал от него, поскольку западные правительства достаточно внимательно следили за такой подрывной деятельностью. Когда война завершилась, перед ним, как ему показалось, открылись воистину безграничные перспективы, особенно в центральных державах, потерпевших поражение и деморализованных. Зимой 1918–1919 г., сразу же после падения императорской власти в Германии, Москва толкнула прокоммунистическую группу «Спартак» к открытому мятежу. В марте 1919-го – основала Коммунистический интернационал для организации всемирного революционного движения. Агенты Коминтерна активно действовали повсюду: то в Иране и в Турции, то в Венгрии и Австрии, и многократно в Германии. Но вновь и вновь успех ускользал. Ни в одной европейской стране не удалось разжечь революции. Коммунизм пришел в Европу – по меньшей мере, в ее восточную половину – лишь как отзвук Второй мировой войны, он въехал в нее на советских танках.

Надежды на европейскую революцию достигли пика летом 1920 г., во время войны с Польшей. Причины и ход этой войны – по праву слывущей одной из самых судьбоносных в истории – даже на сегодняшний день остаются не вполне проясненными. Изучив всю совокупность доступных на данный момент документов по интересующей нас теме, я пришел к выводу, что обе противоборствующие стороны – поляки и русские – готовились напасть друг на друга, не осознавая того, что и будущий противник ведет аналогичные приготовления. Йозеф Пилсудский, глава нового польского государства, который в октябре 1919 г., то есть в решающий период гражданской войны в России, помог красным разгромить белых, потому что первые представлялись ему меньшей опасностью для Польши, разработал долгосрочную стратегию. Он был убежден в том, что неизбежно настанет день, когда Германия и Россия вновь поднимутся и протянут друг другу руки, чтобы раздавить Польшу. Для предупреждения такой катастрофы он решил создать цепь буферных государств, отделяющих Польшу от России. Звеньями этой цепи должны были, на его взгляд, стать прибалтийские государства, Белоруссия и даже республики Кавказа, а замком, на котором держится цепь, он представлял себе Украину. Пилсудский заключил союз с лидером украинских националистов Симоном Петлюрой, с тем чтобы помочь ему изгнать коммунистов с уже захваченной ими Украины и образовать союзную Польше независимую Украинскую республику. Вторгшись на территорию советской Украины в апреле 1920 г., Пилсудский вовсе не хотел свергать советский режим в России, он преследовал ограниченную цель, а именно помочь возникновению независимого Украинского государства пропольской направленности.

Существуют, однако же, фрагментарные и разрозненные доказательства того, что большевики, руководствуясь собственными соображениями, планировали примерно в то же время напасть на Польшу. Я не верю в то, что руководству Красной армии было известно о польских планах вторжения, равно как и в то, что поляки знали о приготовлениях со стороны Красной армии. Большая часть информации о подготовке к такому нападению по-прежнему таится в российских архивах. Но шифрограмма, посланная в феврале 1920 г. Лениным Сталину, который тогда был членом реввоенсовета Южного фронта, приоткрывает завесу. В ней Ленин спрашивает о том, какие меры принял Сталин для формирования «ударного кулака», нацеленного на польскую Галицию. Есть и другие факты, свидетельствующие о наступательных планах. Они связаны с общим развитием событий в Западной и Южной Европе, где Ленину, с его воспаленным воображением, чудились мощные революционные движения, готовые к вооруженному восстанию и нуждающиеся в поддержке Красной армии. Как я покажу ниже, Ленин воспринял победу, одержанную над белыми, как сигнал к победоносному маршу Красной армии на Запад.

Поляки ударили первыми. Они пошли на Киев, заняли его в начале мая 1920 г., но вскоре их наступление захлебнулось, а затем они повернули обратно. Украинское общенациональное восстание, на которое они рассчитывали, так и не вспыхнуло; напротив, множество русских, особенно консервативные и националистические элементы, встали на сторону коммунистического режима, рассматривая его отныне как защитника Отечества. Поляков быстро прогнали – и тут встал вопрос, следует ли Красной армии вторгаться на территорию собственно Польши? Троцкий был против этого: англичане предупредили Москву, что если Красная армия пересечет так называемую линию Керзона, отделяющую территории, заселенные этническими русскими и украинцами, от земель, на которых проживают этнические поляки, то Великобритания выступит на защиту Польши. Однако Ленин решил пойти на риск. Он был убежден в том, что пришла пора начать победоносный марш на Запад.

Российские архивы недавно рассекретили его доклад в сентябре 1920 г., после поражения Красной армии в Польше, проливающий свет на эти события. Изо всех рассекреченных архивных документов, относящихся к тому времени, этот, возможно, наиболее впечатляющий. В крайне бессвязной речи – даже для человека, которому свойственна была беспорядочность в изложении мыслей, – Ленин утверждает, что после разгрома белых армий, которые, на его взгляд, были всего лишь наймитами Антанты, Политбюро решило, что оборонительная фаза конфликта с капитализмом завершена – коммунизм одержал в ней победу. Настало время перейти в наступление. И Германия, и Англия охвачены социальными беспорядками. Особенное значение он придавал появлению в Англии Совета Действия – организации, созданной в августе 1920 г. конгрессом тред-юнионов и лейбористской партией для проведения всеобщей забастовки в том случае, если английское правительство решит оказать военную помощь Польше. Не понимая английских реалий, Ленин был и впрямь убежден в том, что британский Совет Действия был аналогом российских Советов и что, соответственно, летом 1920 г. Англия оказалась в том же положении, в каком Россия была в феврале 1917 г. Он говорил о «сотнях тысяч» немецких коммунистов, готовых выступить навстречу Красной армии, вторгшейся в Польшу. Ему виделся неизбежный революционный взрыв в Южной Европе. В другой шифрограмме Сталину, датированной июлем 1920 г., он писал, что пришла пора «поощрить революцию в Италии», а по пути советизировать Венгрию, Чехословакию и Румынию.

Разгром Красной армии на полях Польши явился, судя по всему, результатом чрезмерной уверенности большевиков в собственных силах. Троцкий настойчиво возлагал ответственность за него на Сталина, утверждая, что тот, будучи политическим комиссаром Южной армии, вторгшейся в Галицию, нарушил приказ, согласно которому эта армия должна была соединиться с силами Тухачевского, осадившего Варшаву. Но судя по тексту ленинской телеграммы, можно предположить, что подлинная миссия Сталина заключалась во вторжении в южные области Центральной Европы и в Италию. Мне представляется, что Ленин решил, будто Варшава и так никуда не уйдет и армия должна развивать более широкие стратегические цели. Это ошибочное убеждение заставило его совершить еще одну роковую ошибку. Он приказал Тухачевскому выделить из войск, осаждавших Варшаву, сильную ударную группу, включая кавалерийский корпус, и перебросить ее в Померанию. Судя по всему, ему хотелось решить тем самым две задачи: воссоединиться с воображаемыми толпами немецких коммунистов, якобы устремившимися на восток, и заручиться поддержкой немецких националистов, уступив им Польский коридор и тем самым воссоединив Восточную Пруссию с остальной Германией. Оставив Сталина на юге и заставив Тухачевского идти на Померанию еще до того, как Польша была сокрушена окончательно, Ленин создал необходимые предпосылки для так называемого «чуда на Висле». Кстати говоря, вопреки распространенному мнению, поляки обязаны победой вовсе не французам, военную миссию которых они изолировали, а стратегические рекомендации игнорировали.

Поражение в Польше потрясло Ленина. Полагаясь на свои революционные интуицию и опыт, он приказал Красной армии и так называемому Полревкому (Польскому революционному комитету, которому предстояло образовать советское правительство Польши) выдвинуть те же лозунги, какие уже доказали свою эффективность в России, – захватывай землю, бери под свой контроль фабрики и заводы, вешай кулаков и буржуев. Но в Польше эти лозунги не сработали. Позже Ленин жаловался немецкой коммунистке Кларе Цеткин на то, что польские крестьяне и рабочие не пришли на помощь Красной армии, а вместо этого встали на защиту панства – то есть польских помещиков, – захватывая и убивая отважных русских парней, пришедших освободить их. Здесь он столкнулся с чем-то, чего так и не смог понять, – с совершенно иной политической культурой, нежели та, что преобладала в его собственной стране, – культурой уважения частной собственности и чуткости к патриотическим призывам.

Троцкий сказал Чан-Кайши, главе Гоминдана, поддерживавшему в тот период тесные контакты с Москвой, что после поражения в Польше Ленин распорядился, чтобы Красную армию впредь не использовали для непосредственных операций за границей во избежание столкновений с местным национализмом.

К 1921-му всем, кроме самых неисправимых оптимистов, стало ясно, что события октября 1917 г. не повторятся больше нигде и, следовательно, на неопределенное время революция будет ограничена территорией России и ее владений. Теория «построения социализма в одной стране» была выдвинута не Сталиным во время его конфликта с Троцким, а раньше – самим Лениным.

Столь кардинальная перемена курса имела неизбежные последствия, о которых Ленин заговорил вслух, а Сталин учел в своих действиях. Ленин, судя по всему, пришел к выводу, что раз уж коммунизм восторжествовал в России по окончании и в результате мировой войны, то и его триумф на всем земном шаре станет возможен только после еще одной мировой войны. Разумеется, следовало использовать все революционные ситуации, складывающиеся за границей, по мере их возникновения, но главным образом следовало опираться на построение в советской России несокрушимой современной военной машины для подготовки к этому мировому конфликту. В дипломатическом плане хороши были любые средства для обострения отношений между Германией и странами Антанты.

В 1921 г. Ленин и Троцкий наладили военное сотрудничество на постоянной основе с немецким рейхсвером, предоставив ему тем самым возможность обойти ограничения, наложенные Версальским договором, и предложив организовать производство и испытание запрещенных видов вооружений (танков, боевых самолетов, подводных лодок и отравляющих газов) на советской территории. В обмен немецкая сторона предоставила советской инструктаж в области самой современной военной стратегии и тактики. Это сотрудничество, закончившееся лишь осенью 1933 г. и сыгравшее огромную роль в модернизации как советской, так и немецкой армий, становится лучше известным только сейчас, после рассекречивания советских архивов, потому что немцы уничтожили большую часть относящейся к данному вопросу документации.

Главной целью советской дипломатии в 1920–1921 гг. и в последующий период стало предотвращение сближения между Германией, Францией и Англией. В архивах я нашел примечательную инструкцию, выданную Лениным комиссару иностранных дел Георгию Чичерину в начале 1922 г., когда готовилась Женевская конференция. Цель этой конференции, созванной странами Антанты, состояла в том, чтобы устранить наиболее острые противоречия финансового и иного рода, отделяющие их как от Германии, так и от России, и реинтегрировать эти страны в международное сообщество. Общеизвестно, что конференция была саботирована сепаратным договором между Германией и Россией, подписанным в Рапалло, благодаря которому их двусторонние проблемы оказались разрешены. Но ранее нам не было известно, что Ленин умышленно саботировал Женевскую конференцию, судя по всему, из страха перед сближением Германии с ее недавними противниками. Он писал Чичерину, возглавлявшему советскую делегацию в Женеве: «Нам выгодно, чтобы Геную сорвали… но не мы, конечно». Он советовался с наркомом иностранных дел о том, как добиться этой цели, и просил его возвратить записку на предмет ее последующего уничтожения. Записка, к счастью, не была, как предполагалось, сожжена и позволяет пролить дополнительный свет на подрывную тактику советской дипломатии в послевоенном мире.

Провал попыток экспортировать революцию означал, что возникает необходимость создать стабильное государство и профессиональное чиновничество для управления этим государством. Подобная задача требовала людей совершенно иного типа, чем профессиональный революционер, большую часть сознательной жизни проведший в подполье. И правда, сам устав партии большевиков гарантировал, что ее члены не занимаются ничем иным, кроме революционной деятельности, поскольку она требует полной отдачи. Соратники Ленина были неспособны руководить нормально функционирующим государством, иметь дело с ворохами всевозможной писанины, издавать инструкции разбросанным по всей стране партячейкам, назначать чиновников низшего уровня, – все это казалось им невыносимо скучным. Сталин был единственным из числа крупных большевиков, у кого имелись и вкус и талант к подобной рутине. Это и стало решающим фактором его восхождения на вершину власти.

Теперь позвольте мне обратиться к проблеме чиновничества. Советская бюрократия разрослась в таких неимоверных масштабах, потому что при коммунизме все без исключения, в чем участвовало двое или больше людей, должно было проходить под руководством партийных органов. Вся экономика страны, ранее находившаяся, главным образом, в частных руках, управлялась теперь из единого центра; точно так же обстояло дело со всеми общественными институтами, со всеми культурными объединениями, с духовенством, со всем вплоть до самых мельчайших ячеек общества, потому что, будучи опытными революционерами, большевики прекрасно понимали, что самые безобидные на первый взгляд организации могут служить ширмой для политической активности. Это означало создание гигантской бюрократической машины. А поскольку кадры самой компартии явно не подходили для решения такой задачи ни по числу, ни по уменью, – режиму пришлось взять на службу так называемых буржуазных специалистов. За этими затаившимися классовыми врагами требовался столь же жесткий надзор, как за «военспецами» в годы гражданской войны. Такая необходимость обусловила резкий рост численности и полномочий политической полиции, которая, начиная с 1920 г. и далее, проникла в каждую область жизни страны Советов.

Сталин рано понял, что, прибегнув к принципу материальной заинтересованности, может создать мощный бюрократический аппарат, преданный лично ему. В апреле 1922 г. Ленин назначил его генеральным секретарем. Ниже я объясню, почему это произошло. Используя это положение, Сталин принялся осыпать милостями верхний слой партаппарата, находившийся в Москве. Он обеспечил ключевым аппаратчикам лучшие жилищные условия, дополнительные продовольственные пайки, поездки на лечение в санатории Запада и т. д. К тому времени, когда Ленин по состоянию здоровья стал вынужденно отходить от дел, а точнее – от повседневного руководства партией и страной, в советской России уже сложилась привилегированная каста партийных чиновников, общим числом от пятнадцати до двадцати пяти тысяч человек, в значительной части обязанная своим назначением сталинскому секретариату. Эта группа, обосновавшись в Москве, становилась все более и более независимой от партийной массы, исчислявшейся на тот момент сотнями тысяч, лишив последнюю права голоса в решении текущих партийных дел, причем не только общенациональных, но и местных – в их собственных округах.

Вначале Ленин плохо осознавал, какой оборот принимают события. В своей работе «Государство и революция», написанной в 1917 г., он предсказывал, что в условиях коммунизма бюрократического чиновничества не останется: каждая кухарка сможет править государством, а через непродолжительное время люди сами привыкнут к тому, что ими никто не управляет. В январе 1919 г., в полемике с меньшевистским историком Н.А.Рожковым, он написал, что предложение Рожкова о том, чтобы Ленин взял на себя диктаторские полномочия для разрешения продовольственного кризиса, является «пустяком», потому что аппарат разросся в такой степени, что им не сможет управлять никакой диктатор. Когда в 1922 г. Троцкий привлек его внимание к тому факту, что на содержание партийного аппарата уходят десятки миллионов рублей золотом, Ленин вышел из себя от изумления и гнева. Он распорядился провести чистку, чтобы избавить партию от оппортунистов и приспособленцев, однако это не дало ощутимых результатов. В последние месяцы перед тем, как его сознание угасло, он был буквально одержим вопросом о бюрократии, обдумывая все новые способы сократить ее численно и повысить эффективность ее работы. Но результат оказался нулевым. Всемогущая партийно-государственная диктатура, которую он ввел в России, уже зависела от своих собственных слуг.

Третьим фактором, способствовавшим торжеству Сталина, было нарастающее сопротивление коммунистической системе со стороны рабочего класса. На Девятом съезде партии, прошедшем весной 1920 г., а потом и на Десятом, состоявшемся год спустя, члены партии, остающиеся у станка, высказали серьезные возражения против принятой линии. Они говорили, что партия обюрократилась и что аппарат контролируют партийные интеллигенты, «белоручки», никогда не занимавшиеся физическим трудом и быстро перенявшие привычки царского чиновничества. Они требовали радикальных перемен в этом плане. Каждый партийный функционер, предлагали они, должен по три месяца ежегодно заниматься физическим трудом – в промышленности или в сельском хозяйстве. Постепенно, по мере приобретения опыта рабочими кадрами, управление государственной экономикой следовало передавать профсоюзам. Такие требования выдвинули старейшие рабочие-большевики с партийным стажем, начинавшимся до 1917-го и даже до 1905 г.

Тем самым Ленину был брошен вызов. Ленин всегда терпеть не мог то, что он называл «самодеятельностью», а мы назвали бы «демократией». Он никогда не верил – ни до революции, ни после нее – в то, что рабочие сами по себе способны построить социализм или руководить экономикой. В ярости он обрушился на весь русский пролетариат. В обращении к Одиннадцатому съезду партии (1922) он сделал поразительное заявление о том, что в России вообще нет пролетариата в марксистском смысле, а лишь всевозможные лодыри, поступающие на заводы, чтобы уклониться от службы в армии. В ответ на что Александр Шляпников, один из ведущих большевистских лидеров из рабочих, руководитель так называемой «рабочей оппозиции», взял на себя дерзость публично поздравить Ленина с принадлежностью к «авангарду несуществующего класса». Позднее он поплатился за подобные высказывания жизнью.

Теперь Ленин серьезно беспокоился о будущем партии. Возникновение оппозиции в ее рядах (внепартийная оппозиция была эффективно ликвидирована) предоставляло ему два пути. Он мог согласиться с необходимостью демократизации партии, мог дать рабочим и другим лояльным оппозиционерам право голоса при принятии партийных решений и вообще восстановить те рудименты партийного самоуправления, которые имелись у большевиков до и во время революции. Но проникнутый всегдашним неверием в готовность рабочих согласиться с его типом радикализма, он боялся, что подобные уступки ослабят, а то и сведут на нет революционное рвение, равно как и лишат партию ее величайшего достижения – железной дисциплины и единства. Поэтому он предпочел второй путь: подавление организованного недовольства в рядах партии. На Десятом съезде он заставил соратников принять секретную резолюцию, запрещавшую то, что он называл «фракционной борьбой». Под этим он понимал любую организованную оппозицию курсу, формально принятому руководящими органами партии – Политбюро и Центральным комитетом. Одной из причин, по которым Ленин выбрал на роль генерального секретаря именно Сталина, была его уверенность в том, что тот сумеет подавить любую «фракционную деятельность» и не даст партии сойти со строго ортодоксального пути. Он, однако же, не сумел понять, что Сталин будет рассматривать как «фракционную деятельность» также и любую оппозицию лично себе и своим методам управления. Тем самым были уничтожены остатки демократии внутри компартии.

Троцкий проголосовал за эту резолюцию, преданную гласности лишь год спустя, – и уже в скором времени оказался жертвой налагаемых ею ограничений. Каждый раз, когда он пытался собрать группу единомышленников, чтобы направить партию по другому пути или вступить в конфликт лично со Сталиным, его обвиняли во «фракционной борьбе». И доказывать обратное он мог с великим трудом, потому что сам провозгласил: «Партия всегда права». Это неизбежно означало, что всегда прав оказывается и тот, кто контролирует партию. А история сложилась так, что этим человеком был не он, а его самый заклятый враг.

Сталин все чаще использовал свое положение для того, чтобы назначать на ответственные посты преданных ему лично людей. Это стало проще после того, как Москва отказалась от выбора первых секретарей губкомов – губернаторов нового режима – местными парторганизациями. К 1922–1923 г. они все назначались из центра. Почему? Подобная практика оправдывалась тем, что функционеры, избранные на местах, недостаточно заботились об общенациональных делах, подходя к ним с чисто местнических, позиций. Поэтому, объяснял московский центр, у него не остается иного выхода, как направлять в губернии администраторов с общенациональным и международным видением проблем. Эти назначения, то есть фактически создание собственной клиентуры, – производились Сталиным, единственным из вождей партии, входившим во все три ее центральных органа: в Политбюро, ведавшее политическими вопросами; в Оргбюро, занимавшееся кадровой политикой; в Секретариат, через который шла служебная переписка. Троцкий же входил лишь в один из этих органов – в Политбюро. Таким образом, Сталин оказался в положении вне конкуренции, обеспечив свое восхождение еще до смерти Ленина.

И наконец неизменный личностный фактор. Попутчики коммунизма и коммунисты, верящие в коммунизм с человеческим лицом, начиная с 1953 г. потратили много усилий, стремясь изобразить Сталина человеком, извратившим образ Ленина и ленинизм, захватившим власть, воспользовавшись ленинской болезнью. В создание этого мифа внес свою лепту и Троцкий, наговорив и написав множество полуправды и прямой лжи относительно своих собственных и сталинских взаимоотношений с Лениным. Его версию событий подкрепила биография Троцкого в трех томах, написанная в льстивом тоне Исааком Дойчером и основанная на очень шаткой документальной базе. Имеются, однако же, достоверные свидетельства того, что, за исключением последних четырех месяцев сознательной жизни – вплоть до марта 1923 г., когда у Ленина случился последний удар и он лишился дара речи, – Ленин был в дружеских взаимоотношениях со Сталиным, полагался на его суждения и поручал ему все более и более ответственную работу. В то же самое время, в письменных источниках отсутствуют какие бы то ни было доказательства того, что он испытывал личную симпатию к Троцкому. Ленин ценил талант Троцкого и его вклад в дело революции и по этой причине противился попыткам сталинских клевретов Зиновьева и Каменева отстранить Троцкого от дел. Но дружеских отношений у них не было.

Троцкий никогда не пользовался популярностью у старой гвардии большевиков, даже в зените своей славы, когда он возглавлял Красную армию. Он поздно вступил в партию – в июле 1917 г., всего за три месяца до октябрьского переворота. А на протяжении предшествующих пятнадцати лет он нападал на Ленина и его сторонников в той язвительной манере, которая считалась в русских радикальных кругах признаком хорошего тона. Все это создало ему репутацию оппортуниста. Вдобавок к этому, он не был «командным игроком» и однажды отказался от поста, предложенного ему Лениным. В 1922 г. Ленин, плохо себя чувствуя и надеясь на помощь, захотел назначить Троцкого одним из четырех своих заместителей. Я видел документ с резолюцией Политбюро по этому поводу: все были согласны с назначением, за исключением самого Троцкого, который «категорически отказался». Подобное своеволие было для партии с военной дисциплиной беспрецедентным и непростительным. Троцкий отреагировал на полученное предложение таким образом, потому что он счел данный пост не соответствующим собственной значимости, что, однако же, не помешало ему позднее утверждать, будто Ленин назначил его своим преемником. Кроме того, Троцкий был резок и заносчив. В архивах хранятся результаты голосования на выборах в ЦК, состоявшихся на Десятом съезде партии в 1921-м, то есть за год до того, как Сталин занял место генерального секретаря. По сумме поданных за него голосов Троцкий пришел к финишу десятым, заметно отстав от Сталина и даже от Молотова.