Текст книги "Три «почему» Русской революции"

Автор книги: Ричард Пайпс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

В рамках данной работы у меня нет возможности обсудить этот инцидент во всех деталях. Достаточно упомянуть, что все произошло в результате сложной интриги, затеянной Керенским, который, чувствуя, как почва уходит у него из-под ног, захотел заручиться поддержкой Советов и в то же самое время избавиться от генерала, которого стал рассматривать в качестве опасного соперника.

Корнилов, которого Керенский назначил главнокомандующим после провала июльского путча, являлся скорее простодушным военачальником, пользовался широкой популярностью в армии, был страстным патриотом, однако искусства политика ему не хватало. Его ужасал распад и самого государства, и его любимой армии. Убежденный, что Корнилов является наиболее подходящим кандидатом в диктаторы со стороны всех консервативно настроенных сил, стремящихся к военному перевороту, Керенский обманным путем заставил его послать войска в Петроград, якобы для помощи в подавлении очередного большевистского путча. После того, как Корнилов выполнил этот приказ, Керенский обвинил его в том, будто он хочет захватить столицу, свергнуть правительство и взять власть в свои руки. Доказательства какого бы то ни было заговора со стороны Корнилова отсутствуют; зато имеется множество доказательств того, что Керенский вел двойную игру. Однако, к несчастью для премьер-министра, его конфликт с главнокомандующим не помог ему укрепить собственные политические позиции. Наоборот: этот конфликт снабдил большевиков доказательством того, что контрреволюция и впрямь надвигается, и настроил враждебно по отношению к Керенскому вооруженные силы, которые только и могли спасти его от очередного покушения на власть со стороны большевиков, как они уже поступили в июле. В октябре же, когда Керенскому вновь понадобилась помощь войск в борьбе с путчистами, они предпочли не расслышать его страстных заклинаний.

Хотя в сентябре 1917 г. ситуация самым драматическим образом переломилась в пользу большевиков, большинство из них, памятуя об июльском провале, по-прежнему не решалось действовать. Они добились успеха на сентябрьских выборах в Советы, выступая под лозунгом «Вся власть Советам». Но если говорить о стране в целом, они оставались в меньшинстве. В особенности в армии, которая уже не хотела сражаться на фронте, большевиков не любили, считая их партией национальной измены. Крестьянство голосовало за эсеров. Тем не менее, интуиция подсказывала Ленину, что время нанести новый удар быстро приближается. Из своего тайного убежища он настоятельно торопил единомышленников действовать. Временное правительство слабо, внушал он, у него отсутствует воля к сопротивлению. Однажды он написал, что если большевики пообещают солдатам безотлагательный мир, а крестьянам – землю, то они привлекут их на свою сторону и «составят такое правительство, которое никто не свергнет». Когда читаешь эти письма Ленина – все четыре (они не предназначались для публикации и были преданы гласности лишь спустя годы), – то начинаешь осознавать, насколько не доверял Ленин движущим силам истории. Если большевики не нанесут удар немедленно, победа ускользнет от них, «промедление смерти подобно», – писал он. На взгляд историка, не ослепленного верой в «историческую неизбежность», ленинские высказывания являются доказательством того, в какой степени события в октябре 1917 г. были вопросом хорошо рассчитанного риска. Потому что, если революция и впрямь была неизбежной, то какое значение могло иметь, когда нанести удар – немедленно или позже? Однако это имело огромное значение. Ленин боялся того, что война может закончиться или что Временное правительство сдаст Петроград немцам. Боялся он также того, что Временное правительство успеет провести выборы в Учредительное собрание, вырвав у него из рук главное оружие. И действительно, правительство объявило в августе, что выборы в Учредительное собрание состоятся в ноябре; а Ленин, прекрасно понимая, что не сможет одержать на них победу, стремился захватить власть, прежде чем народ выразит свою волю.

Его соратники колебались. Они чувствовали, что время работает на большевиков, тогда как очередное фиаско типа провала июльского путча может покончить с ними раз и навсегда. Они предпочитали действовать в псевдолегальной манере, уповая на передачу власти съезду Советов – но только таких Советов, большинство в которых принадлежало бы самим большевикам. Я говорю о «псевдолегальности», потому что у большевиков, как и у любой другой партии, не было законного права созвать Всероссийский съезд Советов: это было исключительной прерогативой Центрального исполнительного комитета, а в нем доминировали эсеры и меньшевики. Но русские никогда не были склонны вдаваться в юридические и процедурные тонкости, и менее всего – в смутное время революции и назревающей гражданской войны. Ленин же отвергал подобную стратегию. Он не верил даже тому, что незаконно созванный и укомплектованный главным образом его собственными сторонниками съезд Советов передаст власть его партии. Дожидаться такого съезда – или идиотизм, или предательство, – писал он. Революция не дожидается, пока на ее сторону встанет большинство. Созывайте ваш съезд, раз уж вам этого так хочется, но сперва захватите власть и поставьте съезд перед свершившимся фактом.

Ночью 10 октября, когда состоялось тайное заседание центрального комитета партии, Ленин нелегально прибыл в город, чтобы участвовать в принятии решений. Он настаивал на немедленном проведении восстания. С наибольшей решительностью этому противостояли Каменев и Зиновьев, но и у других членов ЦК имелись сомнения. В результате Каменев дал интервью меньшевистской газете, в котором упомянул о возникших разногласиях. Ленин, впав в ярость, назвал его и Зиновьева предателями революции. И этими словами доказал, что замышляемое им самим революцией не является. Потому что как можно «предать» революцию?

Можно ли себе представить, чтобы кого-нибудь обвинили в том, что он предал Французскую революцию? Другое дело – государственный переворот, применительно к нему речь и впрямь может идти о предательстве.

Протоколы заседания ЦК, проведенного 10 октября, опубликованные коммунистами в 1927 г., не содержат упоминаний о решении по перевороту, который произошел двумя неделями позже. Хотя отчет о спорах по другим вопросам носит аутентичный характер, любые упоминания о главном пункте просто-напросто отсутствуют. В свое время я предполагал, что издатели сознательно изъяли соответствующие части стенограммы, чтобы подкрепить ложную версию, согласно которой октябрьские события были народной революцией, и написал об этом в книге «Русская революция». Но в 1992 г. я получил возможность увидеть рукописный подлинник протоколов заседания в ночь с десятого на одиннадцатое октября. Интересующая меня информация отсутствовала и там. Единственной причиной подобного умолчания могла быть только присущая Ленину одержимость конспирацией и страх перед тем, что, будучи занесена в протокол, информация немедленно просочится, поставив под угрозу срыва и без того рискованное предприятие. Разумеется, мы можем обойтись без письменных свидетельств о принятых резолюциях, потому что нам известны последующие события. Тактика большевиков заключалась в том, чтобы всевозможными провокациями вынудить правительство пойти на активные действия против них – и тем провозгласить наступление контрреволюции. И тогда, якобы встав на защиту революции от ее предполагаемых врагов в лице Временного правительства, большевики смогли бы захватить власть, для чего они собирались взять под свой контроль стратегически важные точки столицы. Это должно было произойти ночью накануне первой сессии Второго съезда Советов, назначенной на 25 октября. На следующий день съезд должен был ратифицировать роспуск Временного правительства и передачу всей власти Советам. Принятый план боевых действий представлял собой компромисс между ленинским предложением о немедленном прямом захвате власти и мнением его соратников, склонявшихся к псевдозаконному камуфляжу.

Методы, при помощи которых была реализована эта стратегия, представляют значительный интерес, потому что комбинация прямого обмана, точно направленного насилия и стыдливой законности образует в совокупности модель, которой впоследствии воспользовались другие вожди тоталитарного типа. Событием, которое помогло большевикам запустить их план в действие, стало ожидаемое наступление немцев на Петроград. На второй неделе октября немцы отбили у русских несколько островов в Рижском заливе. И все сразу же уверовали, что эта военно-морская операция представляет собой первый этап генерального наступления на Петроград. Керенский, прислушиваясь к советам военачальников, начал подумывать о переносе столицы в Москву. Социалисты в Советах отреагировали на происходящее со всегдашней смесью мании преследования и истерии. Обвиняя правительство в стремлении сдать «красный Петроград» врагу, Советы предложили создать подчиненные им воинские части, которые смогли бы защитить город от предполагаемого немецкого наступления.

Большевики поначалу отнеслись к подобным планам отрицательно, поскольку им казалось, будто это усилит Временное правительство, однако затем изменили свою позицию на сто восемьдесят градусов, сообразив, что единственной силой, на которую смогут опереться Советы, станут их собственные вооруженные отряды под их собственным командованием – таким образом сами Советы предлагают идеальный фиговый листок для задуманного большевиками переворота. Согласившись с предложением о создании вооруженных сил, первоначально исходившим от меньшевиков, они добавили в Резолюцию пункт, согласно которому Военно-революционный комитет Советов защищает Петроград не только от немцев, но и от доморощенных «контрреволюционеров», под которыми понималось, разумеется, Временное правительство. Таким образом, с помощью меньшевиков и эсеров им удалось выковать механизм для захвата власти, поскольку Военно-революционный комитет, или ВРК, представлял собой лишь вывеску их собственной военной организации. И, должно быть, не было случайным совпадением то обстоятельство, что заседание ЦК большевиков, на котором было принято решение о вооруженном восстании, состоялось на другой день после того, как Советы проголосовали за создание Военно-революционного комитета.

На протяжении двух недель, которые непосредственно предшествовали перевороту, действуя с молчаливого согласия Советов, большевики рассылали комиссаров во все воинские части, расквартированные в Петрограде и его окрестностях, а комиссары убеждали военных игнорировать все приказы правительства, если они не завизированы и Военно-революционным комитетом. Судя по всему, никто не воспротивился этому маневру, подорвавшему власть правительства над воинскими частями и передавшему последние в руки приспешников Ленина. Таким образом, удалось нейтрализовать петроградский гарнизон, насчитывавший 240 000 человек и представлявший собой единственную силу, способную сорвать замыслы большевиков.

Потрясшие мир события в ночь с 24-го на 25 октября никак нельзя назвать грандиозными; сколь часто так называемые поворотные пункты истории представляют собой на поверку выхолощенные и сугубо формальные действа, тогда как истинно важные события, затрагивающие и предопределяющие судьбу миллионов, не привлекают к себе – в момент, когда они происходят, – практически никакого внимания! Пока предпринимались решающие меры, Ленин по-прежнему оставался на явочной квартире. Неизлечимый трус, он спешил спрятаться при возникновении малейшей опасности для него лично, даже в те часы, когда призывал соратников вступить в вооруженную борьбу. Троцкий обладал куда большей личной смелостью и проявил себя в эти решающие дни гораздо активней – будоража толпы, издеваясь над Временным правительством и другими способами готовя переворот. Активно действовали также Подвойский, Невский и другие. Ночью 24 октября, без труда преодолевая вялое сопротивление сторонников Временного правительства, вооруженные отряды ВРК овладели ключевыми точками столицы – почтой, телеграфом, центральным телефонным узлом, штабом правительственного гарнизона. Переворот был бескровным. Петроград спал – и не сознавал, что, собственно, происходит. Правительственные караулы, охранявшие подлежащие захвату учреждения, распустили, а их личному составу предложили разойтись по домам. Аналогичным способом была захвачена и комендатура: командиры большевистских отрядов вошли в неохраняемый Михайловский замок и заступили на место находившихся там офицеров. Сопротивления им не оказали. Как позднее выразился Ленин, взять власть в Петрограде оказалось так же просто, как смахнуть пушинку.

На следующий день в руках у правительства оставалось лишь одно здание – а именно, Зимний дворец. Здесь скрывались министры, уповая на защиту со стороны женского батальона, инвалидного взвода, самокатной роты и некоторого числа юнкеров. Это здание так и не подверглось штурму: широко распространенная фотография, на которой колонна рабочих и красногвардейцев идет на приступ дворца, представляет собой подделку: это кадр из фильма Эйзенштейна «Октябрь», снятого в 1927 г., с использованием массовки. Несколько попыток пойти на приступ были и впрямь предприняты, но каждый раз, попадая под огонь, штурмующие отступали. В конце концов женщины, инвалиды и самокатчики покинули Зимний дворец, потому что нигде не показывался Керенский, убывший в одолженной американской автомашине на фронт за поддержкой. Когда большая часть защитников дворца его уже оставила, нападающие проникли через открытые окна и задний вход. Им не оказывали сопротивления, потому что министры сказали юнкерам, оставшимся до конца и выражавшим готовность сражаться, что они не хотят кровопролития. Министры безвольно сдались, и путч на этом закончился.

И все же Ленин, как всегда, осторожничал. Он взял власть не по требованию партии большевиков – выражение «партия большевиков» нигде в ранних документах не фигурирует, – но по воле Совета. И он объявил, что желает создать переходное демократическое правительство; слово «социализм» отсутствует в декларации, извещающей о свержении Временного правительства, которую он набросал ранним утром 25 октября. Сперва он написал: «Да здравствует социализм!» – но потом, передумав, вычеркнул эти слова, чтобы никого не переполошить. Поэтому никто и не заподозрил, что произошло нечто важное: казалось, будто состоялся всего лишь переход от двоевластия к единовластию, в результате которого более сильный партнер – Советы – взял всю ответственность на себя. На следующий день рестораны были полны народу, в оперном театре состоялся спектакль, жизнь вернулась в обычную колею. Казалось, что произошел и миновал всего лишь еще один правительственный кризис, которые резко участились с тех пор, как отрекся от престола царь. Большевики упрочили это ощущение, назвав свое правительство также временным. Широко распространилось убеждение в том, что, как только Учредительное собрание будет созвано, большевики благородно передадут ему власть. И новые хозяева ничего не предпринимали для того, чтобы развеять эти иллюзии.

Большевики действительно провели выборы в Учредительное собрание, но как только стало ясно, что они получили всего 24 % голосов и, соответственно, новое правительство предстоит формировать эсерам, они поторопились «Учредилку» распустить. После этого они удалили из названия своего правительства определение «временное» и начали насаждать однопартийный режим, при котором (за вычетом нескольких месяцев 1918 г., когда часть министерских портфелей была отдана левым эсерам, отколовшимся от основной массы партии) путь к власти был открыт только членам партии большевиков.

В осуществлении всего этого большевикам бесконечно помогли страхи и иллюзии социалистов демократического толка, за которых в совокупности проголосовали почти три четверти населения страны и которые, следовательно, могли бы опереться на широкую поддержку народных масс, вздумай они действовать решительно. Они прекрасно понимали, к чему в действительности стремятся большевики; понимали, что те, вопреки своей демократической риторике, собираются ввести однопартийную диктатуру. Но активно действовать им мешало опасение, что любая попытка ликвидировать последствия большевистского переворота приведет к гибели социалистического движения как такового и к торжеству контрреволюции. Вот что писала на следующий день после захвата власти большевиками меньшевистская «Новая жизнь»: «Необходимо считаться прежде всего с тем трагическим фактом, что всякая насильственная ликвидация большевистского переворота неизбежно явится вместе с тем ликвидацией всех завоеваний русской революции».

На протяжении революции и последовавшей за нею гражданской войны меньшевики и эсеры критиковали большевиков, но во всех решающих обстоятельствах поддерживали их в борьбе с политическими и военными противниками. С особой наглядностью это проявилось в 1919 г., когда они выступили рука об руку с красными в борьбе против белых и подорвали тем самым вооруженное сопротивление большевизму. Не раз возникали ситуации, в которых рабочие и солдаты обращались к меньшевикам и эсерам с предложением совместной борьбы против большевиков, но социалисты демократических партий неизменно отказывались по той причине, что подобная борьба укрепила бы силы реакции. Далее, они оправдывали собственное нежелание противостоять новой власти на любом уровне, кроме чисто словесного, тем, что время работает на демократию, поскольку, оставаясь партией заведомого меньшинства и столкнувшись с беспрецедентной по сложности проблемой построения социалистического общества, большевики рано или поздно окажутся вынужденными пригласить демократов в правительство. Подобная мотивация заставила их держаться крайне пассивно. И в конце концов все они – за исключением тех, кто эмигрировал, – оказались уничтожены.

Данный краткий очерк наводит на мысль о том, что события, имевшие место в октябре 1917 г., были классическим – применительно к ситуации нашего столетия – государственным переворотом, осуществленным без опоры на массы. Это был с ювелирной точностью нанесенный удар – удар по нервным центрам современного государства, осуществленный под лживыми лозунгами, призванными нейтрализовать народные массы, удар, подлинные цели которого стали явными, только когда новые претенденты на власть прочно уселись в седло. Курцио Малапарте в своей книге «Переворот: Техника революции» (Нью-Йорк, 1932), говоря о технологии насильственного захвата власти в современных условиях, в значительной мере строит свой анализ на событиях русской революции; оказавшись свидетелем аналогичных процессов в Италии при Муссолини, он провел необходимые параллели.

Население оказало новому режиму слабое сопротивление в тот период, когда такое сопротивление могло стать решающим фактором, потому что ему казалось, что эта власть долго не продержится. В так называемом советском правительстве были склонны видеть горстку спятивших утопистов, которые будут сметены с политической сцены столь же стремительно, как они на ней появились. Когда политика, проводимая большевиками, стала ущемлять интересы рабочих и крестьян (первых в результате ликвидации «рабочего контроля» и независимых профсоюзов, а вторых – безжалостной продразверсткой), – и те и другие взбунтовались. 1920-й и 1921 г. стали годами массового сопротивления новому режиму. Как показал историк Владимир Бровкин, подлинная гражданская война началась лишь после того, как армии белых были уже разгромлены. Война вылилась в столкновение миллионов крестьян с миллионами красноармейцев – и счет потерь в этой войне шел на сотни тысяч. Но было уже слишком поздно. У восставших моряков Кронштадта, рабочих Петрограда, мятежных крестьян Тамбова или Сибири было не больше шансов победу, чем при царях у повстанческих армий Степана Разина и Емельяна Пугачева.

И все же захвату власти, осуществляемому подобным образом, присуща собственная логика, о наличии которой большевики имели лишь туманное представление. Навязав стране правление меньшинства и отказавшись даже от размышлений об уступке или хотя бы разделе власти, они тем самым заложили фундамент тоталитаризма. Ленин искренне верил в то, что стоит подавить «контрреволюцию», как в стране восторжествует народная демократия. Но когда «контрреволюция» обернулась не только сравнительно тонкой прослойкой помещиков, у которых экспроприировали их землю, буржуев и чиновников, но и подавляющим большинством населения страны, а власть ему отдавать не хотелось, он оказался вынужден создать в высшей степени репрессивный режим. Его несколько нелепое и путаное поведение в 1921-м и 1922 г. может, в общем и целом, быть объяснено отчаянием, овладевшим им, когда он почувствовал, сколь многое пошло вкривь и вкось, или, как он сам сформулировал это однажды, водитель направил машину в одну сторону, а та почему-то поехала Бог весть куда. Отказываясь выпустить из рук руль, он волей-неволей создал условия, сделавшие неизбежным приход к власти единоличного диктатора, который оказался еще решительней и безжалостней, чем сам Ленин.