Текст книги "Русская революция. Книга 3. Россия под большевиками 1918 — 1924"

Автор книги: Ричард Пайпс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 52 страниц)

В самочувствии Ленина не наступало улучшения. Его приводило в бешенство то, что он, который в прежнее время мог работать за двоих, теперь едва справляется с нагрузкой одного. Почти весь март 1922 г. он провел за городом, пристально следя за всем происходящим и работая над докладами на грядущем XI съезде партии. Он был мрачен и раздражителен, и врачи характеризовали его состояние «как неврастению, связанную с переутомлением»⁹⁸. В это время его обычная жестокость приобрела почти клинические проявления: именно в таком состоянии давал он распоряжения об арестах, судах и расстрелах эсеров и священников.

Плачевное физическое состояние Ленина стало очевидно на проходившем в марте 1922 года XI съезде – последнем, в котором он смог принять участие. Он произнес две маловразумительные речи, настороженные по тону и пересыпанные личными желчными выпадами в адрес всех, кто мог быть с ним несогласен, не щадя ближайших соратников. Наблюдая его нетвердые жесты, провалы памяти и временами случавшиеся затруднения речи, некоторые врачи пришли к заключению, что диагноз значительно серьезней, а именно прогрессирующий паралич, который практически неизлечим и неотвратимо ведет к полной потере дееспособности и скорой смерти. Ленин, еще в феврале 1922 г. в личном письме Каменеву и Сталину не находивший «никаких объективных признаков»⁹⁹ своей болезни, сейчас, по-видимому, стал понимать серьезность положения, ибо стал задумываться о передаче власти. Это оказалось мучительной задачей, не только потому, что власть была для него в жизни всем, но и потому, что, как он писал позже в декабре 1922 года в своем так называемом «Завещании», он не видел вокруг никого, кто был бы действительно способен взвалить на себя эту ношу. [В архивах сохранился любопытный документ: записка Ленина ЦК от 21 марта, в которой он настаивает на том, чтобы заезжий немецкий специалист «по нервным болезням» обследовал Чичерина, Троцкого, Каменева, Сталина и некоторых других высших советских работников (РЦХИДНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 22960).]. Его также мучило предчувствие, что его уход из политики приведет к разрушительным личным ссорам среди соратников.

В то время самым естественным кандидатом в преемники Ленина казался Троцкий: кто, как не «организатор побед», как называл его Радек¹⁰⁰, был более достоин стать наследником Ленина? Но это лишь на первый взгляд. Троцкий вступил в партию поздно, только накануне октябрьского переворота, а до этого много лет критиковал и высмеивал Ленина и его единомышленников. Старая гвардия не простила ему этого: каковы бы ни были его заслуги перед партией после 1917 года, для самого узкого круга большевиков он оставался чужаком. Хотя он был членом Политбюро, но он не занимал при этом никакой должности в исполнительных структурах партии и поэтому не мог рассчитывать на поддержку среди партийцев, тем более на влияние в кадровых вопросах. На X съезде (1921) при выборах ЦК он занял десятое место – ниже Сталина и даже сравнительно малоизвестного В.М.Молотова¹⁰¹. На следующем съезде молодой армянский коммунист Анастас Микоян пренебрежительно отозвался о нем как о «военном человеке», не знающем о том, как партия действует в провинции¹⁰². Но и личные человеческие качества Троцкого отличали его не слишком выгодно. Очень многим были не по душе его резкость и высокомерие: как он сам признавал, он заслужил упреки «в неартельности, в индивидуализме, в аристократизме»¹⁰³. Даже его преданный биограф вынужден был признать, что он «редко мог удержаться, чтобы не напомнить другим об их ошибках и не подчеркнуть своего превосходства и проницательности»¹⁰⁴. Сетуя на коллегиальный стиль руководства Ленина и других большевистских вождей, он как председатель Реввоенсовета республики, то есть высшее должностное лицо в вооруженных силах страны, требовал беспрекословного подчинения, порождая разговоры о «бонапартистских» амбициях. Так, в ноябре 1920 года, рассерженный неповиновением воевавших с Врангелем частей, он издал приказ, содержащий следующий пассаж: «Я, красный вождь ваш, назначенный правительством и облеченный доверием народа, требую полного доверия к себе». Любые попытки оспорить его приказы будут влечь массовые расправы¹⁰⁵. Высокомерный стиль руководства привлек внимание ЦК, который в июле 1919 г. подверг его суровой критике¹⁰⁶. Опрометчивая попытка военизировать труд, предпринятая Троцким в 1920 году, не только поставила под сомнение его компетентность, но и усилила подозрения в «бонапартизме»¹⁰⁷. В марте 1922 г. он направил пространное письмо в Политбюро, требуя устранения партии от прямого участия в управлении экономикой. Политбюро отвергло это предложение, и Ленин, как он часто поступал с записками Троцкого, начертал «В архив», однако оппоненты представили поступок Троцкого как попытку «уничтожить руководящую роль партии»¹⁰⁸. Не желая погружаться в повседневные дела, часто уклоняясь от кабинетных заседаний и всяческих совещаний, Троцкий усвоил себе роль политика, стоящего выше споров и суеты. «Для Троцкого главное – лозунг, трибуна, эффектный жест, а не черновая работа»¹⁰⁹. Его административные таланты были весьма невысокими. Из кипы документов, хранящихся в его архиве в Гарвардском университете, и многочисленных записок Ленину складывается впечатление, что Троцкий в принципе неспособен был сформулировать краткое и деловое предложение – Ленин, как правило, никак на них не откликался и не принимал в расчет.

По всем этим причинам в 1922 году, обдумывая, как могли бы распределяться его партийные обязанности среди соратников, Ленин вообще обошел Троцкого. Он главным образом заботился о том, чтобы его преемник в своей работе руководствовался принципом коллегиальности, а Троцкий, никогда не умевший «играть в команде», на такую роль просто не годился. У нас есть свидетельство сестры Ленина Марии Ульяновой, которая находилась при нем до последних минут, что Ленин, высоко ценя его таланты и трудолюбие и ради этих качеств не давая волю своим чувствам, все же «симпатии к Троцкому <…> не чувствовал – слишком много у этого человека было черт, которые необычайно затрудняли коллективную работу с ним». [Известия ЦК КПСС. 1989. № 12/299. С. 197. По ее словам, Троцкий, в отличие от Ленина, не умел контролировать себя и однажды на заседании Политбюро обозвал ее брата «хулиганом», Ленин побелел как мел, но сдержался (там же).]. Сталин лучше отвечал замыслам Ленина. Поэтому-то он и наделил Сталина еще большими полномочиями, в результате, когда Ленина не стало, тот смог воспринять его роль и таким образом фактически стать его наследником.

В апреле 1922 года Сталин был назначен Генеральным секретарем ЦК, то есть главой Секретариата: формализовано это было на партийном пленуме 3 апреля по предложению Каменева. [Волкогонов Д. Триумф и трагедия. Т. 1. Ч. 1. С. 132–136. Троцкий (Моя жизнь. Берлин, 1930. Т. 2. С. 202–203 и The Suppressed Testament of Lenin. New York, 1935. P. 22) утверждал, не приводя никаких доказательств, что это назначение было сделано вопреки воле Ленина; потом Троцкий совсем запутал дело, заявив, что Сталин был назначен на X съезде и сделано это было будто бы по инициативе Зиновьева.]. Хорошо знавшие партийную кухню современники полагали, что Ленин пошел на этот шаг, поскольку Сталин постоянно предупреждал его об опасности раскола в партии и говорил, что предотвратить его способен лишь он один¹¹⁰. Однако реальные обстоятельства этого дела остаются туманными, и другие утверждают, что Ленин не представлял себе всех последствий выдвижения Сталина на пост, который до тех пор мало что значил¹¹¹.

В ведение Секретариата под руководством Сталина входило два рода вопросов: обработка входящих и исходящих документов Политбюро и предотвращение уклонов в партии.

В отчете об организационных вопросах на XI съезде партии Молотов жаловался, что ЦК завален бумагами, по большей части самого тривиального свойства: в предыдущем году получено 120000 отчетов от местных партийных ячеек, и круг вопросов, которые требуют разрешения, увеличился почти в полтора раза¹¹². На том же съезде Ленин высмеял тот факт, что Политбюро приходится возиться с такими важными проблемами, как импорт мясных консервов из Франции¹¹³. Ему представлялось абсурдным то, что он лично вынужден подписывать все распоряжения правительства¹¹⁴. Поэтому одной из задач Генерального секретаря и становилась подготовка поступивших документов: то есть отбор наиболее важных и достойных рассмотрения на Политбюро и обеспечение должного исполнения его решений¹¹⁵. Секретарь, таким образом, отвечал за распорядок работы Политбюро, за обеспечение его соответствующими материалами и доведение до сведения широких партийных кругов принятых решений. Это были функции не более чем передаточного звена канцелярского конвейера. И поскольку, строго говоря, пост Генерального секретаря сам по себе не обеспечивал влияния в политических вопросах, не многие осознавали, какая в нем таится потенциальная власть.

«Ленин, Каменев, Зиновьев и в меньшей степени Троцкий поддерживали выдвижение Сталина на все посты. Он занимался такого рода работой, которая не могла привлечь светлые умы из Политбюро. Весь их блеск в вопросах доктрины, вся их сила политического анализа не могли найти приложения ни в Рабоче-крестьянской инспекции, ни в… Секретариате. Там требовались недюжинные способности к тяжелому и невдохновляющему труду и терпеливое и неустанное вхождение во все организационные детали. Никто из его коллег не завидовал Сталину в его назначении»¹¹⁶.

Ключом к расширению власти Сталина послужило сочетание полномочий, врученных ему одновременно как члену Оргбюро и как главе Секретариата. Он мог распоряжаться продвижением партийных работников по служебной лестнице, их перемещениями и увольнениями. Этими полномочиями Сталин воспользовался не только для устранения тех, кто был не согласен с мнением ЦК, как того хотел Ленин, но и для назначения функционеров, лично ему, Сталину, преданных. По замыслу Ленина, Генеральный секретарь должен был укреплять идеологически верную линию, пристально следя за партийными кадрами и отвергая или исключая элементы, вносящие раскол. Сталин скоро понял, что может использовать свои возможности для укрепления собственной власти в партии, назначая на ответственные посты, под видом заботы о чистоте идеологии, людей, лично ему обязанных. Он составил «номенклатурные списки» партийных работников, пригодных к работе в исполнительных структурах, и назначения производились только из лиц, в эти списки занесенных. В 1922 году Молотов докладывал, что ЦК завел подробнейшие личные дела на 26 000 партийных функционеров (или «партийных работников», как их уклончиво называли); в течение 1920 года 22 500 из них получили назначения¹¹⁷. Дабы ничто не могло ускользнуть от его внимания, Сталин потребовал от секретарей губкомов ежемесячно отчитываться персонально перед ним¹¹⁸. Сверх того он договорился с Дзержинским, чтобы ГПУ седьмого числа каждого месяца составляло обзорные доклады Секретариату"⁹. Исчерпывающие знания о партийных делах с самого верха до самого низа, полученные такими способами, в сочетании с возможностью распоряжаться назначениями, давали Сталину в руки мощные рычаги управления партийной машиной. Пользуясь принципом секретности большинства партийных документов, включая протоколы пленумов, он мог скрывать по своему усмотрению ценную информацию от своих соперников¹²⁰. Самовозвеличивание Сталина не проходило незамеченным: на XI съезде друг Троцкого жаловался, что Сталин присвоил себе слишком много полномочий. Ленин нетерпеливо отмахнулся от таких обвинений¹²¹. Сталин делает дело, он видит высшую необходимость в сохранении единства партии, он скромен в поведении и нетребователен в быту. Позднее, осенью 1923 г., соратники генсека, возглавляемые Зиновьевым, который в личном письме Каменеву говорил о «диктатуре Сталина», вошли в тайный сговор с целью урезать его власть. У них ничего не получилось, Сталин ловко обыграл противников¹²². В своем упорном стремлении раскрутить тяжелую государственную машину и предотвратить раскол Ленин вручил Сталину власть, которую он сам шесть месяцев спустя охарактеризовал как «безграничную». Но тогда ограничивать ее было уже поздно.

* * *

Ленин не предвидел, что установленный им в России режим приведет к единоличному правлению. Это казалось ему невероятным. В январе 1919 г., в переписке с историком-меньшевиком Н.А.Рожковым, который высказывал такие опасения, он говорил: «Насчет «единоличной диктатуры», извините за выражение, совсем пустяк. Аппарат стал уже гигантским – кое-где чрезмерным – а при таких условиях «единоличная диктатура» вообще неосуществима и попытки осуществить ее были бы только вредны»¹²³.

В действительности он не представлял себе, до каких гигантских размеров разросся аппарат и каких затрат он требовал. Он с недоверием отнесся к сведениям, которые ему сообщил Троцкий в феврале 1922 года, о том, что в предыдущие 9 месяцев партийный бюджет поглотил 40 млн рублей. [РЦХИДНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 22737. Эта сумма почти равнялась кредиту, который Германия предложила в это время Советской России (см. выше, с. 506)].

Ленина больше волновало нечто иное: он опасался, что партия будет растерзана соперничеством на верхах и парализована бюрократизацией снизу. Но и тут он не видел крайней опасности. Ко всему происходящему коммунисты относились как к закономерным и научно объяснимым явлениям жизни. Ко всему, кроме собственных ошибок – здесь они становились крайними волюнтаристами, объясняя все свои промахи человеческими недостатками. Проблемы, беспокоившие Ленина и угрожавшие делу революции, со стороны представляются заложенными в самих основах его режима. Необязательно разделять романтические взгляды Исаака Дойчера на идеалы большевиков, чтобы признать справедливость его анализа противоречий, которые они сами создали: «В идеальном представлении о себе партия большевиков была дисциплинированным и при этом внутренне свободным и беззаветно преданным делу отрядом революционеров, неподвластных искушениям власти. Они считали себя обязанными блюсти пролетарскую демократию и уважать свободу малых народов, ибо без этого невозможно построение истинного социализма. Ради достижения своих идеалов большевики построили гигантскую и централизованную машину власти, которой они постепенно шаг за шагом уступали свои идеалы: пролетарскую демократию, права малых народов и, наконец, свою собственную свободу. Отказаться от своей власти, не отказавшись от достижения своих идеалов, они не могли; но теперь эта власть заслоняла и крушила их идеалы. Перед ними встал серьезнейший выбор; и глубокая пропасть пролегла между теми, кто оставался верен мечтам, и теми, кто взял сторону власти»¹²⁴.

Этой причинно-следственной связи Ленин не увидел. В последние месяцы своей активной жизни он не нашел лучшего способа сохранения своего режима, нежели реорганизация учреждений и пересмотр штатов.

Скрепя сердце ему пришлось признать, что слияние партийных и государственных органов, которое он проводил с момента прихода к власти, не может оставаться непременным принципом, поскольку всецело зависит от характеристик конкретной личности, а точнее, от него самого, в его двойном качестве председателя Совнаркома и лидера Политбюро, руководящего и тем и другим одновременно. Такое совмещение, в любом случае, перестало эффективно действовать, поскольку политические органы партии захлебнулись в потоке дел разностепенной важности, но в большинстве своем малозначительных, окончательное решение по которым на них перекладывал государственный аппарат. После частичного отстранения Ленина от дел возникла необходимость изменить прежний порядок. В марте 1922 г. Ленин возмущался тем, что «из Совнаркома тащат все в Политбюро», и признавал свою вину за такое положение, «так как многое по связи между Совнаркомом и Политбюро держалось персонально мною. А когда мне пришлось уйти, то оказалось, что два колеса не действуют сразу»¹²⁵.

В апреле 1922 года, в то же самое время, когда Сталин занял пост Генерального секретаря, у Ленина зародилась идея назначить двух верных соратников наблюдать за государственным аппаратом. С этой целью он предложил назначить двух заместителей (или кратко «замов») в Совнарком и Совет труда и обороны (СТО), [Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 152–159. СТО был самой важной комиссией Совнаркома. Он занимался в основном экономическими вопросами и представлял из себя что-то вроде «кабинета министров по экономике» (Nove A. An Economic History of the USSR. Hammondsworth, 1982. P. 70. Ср.: Генкина Э.Б. Переход советского государства к новой экономической политике. М., 1954. С. 362). О подробностях этого предложения см.: Rigby Т.Н. Lenin's Government: Sovnarkom, 1917–1922. Cambridge, 1979. Ch. 13.] которые он сам возглавлял. В качестве кандидатур «замов» Ленин предложил специалиста по аграрным вопросам А.Д.Цюрупу и А.И.Рыкова, с указанием наркоматов, которые каждый из них должен был контролировать, и четким распределением функций между ними. [Исаак Дойчер (The Prophet Unarmed. London, 1959. P. 35–36), ссылаясь без уточнения на Архив Троцкого, утверждает, что 11 апреля 1922 г. на заседании Политбюро Ленин предложил Троцкому пост третьего заместителя. Однако нигде не встречается упоминаний о заседании Политбюро, состоявшемся в этот день, да и в Архиве Троцкого нет документов, подтверждающих утверждение Дойчера. Нет также подтверждений и другому утверждению Дойчера, что Троцкий объяснял свой отказ от упомянутого предложения тем, что это «уничтожило бы его политически» (Deutscher I. Op. cit. P. 87. См. также: Rigby Т.Н. Lenin's Government. P. 292–293).]. Троцкий, не имевший голоса в вопросах управления хозяйством, подверг это предложение жесткой критике, утверждая, что полномочия замов настолько широки, что теряют смысл. Он считал, что неудовлетворительное состояние народного хозяйства не изменится до тех пор, пока не будут внедрены авторитарные методы управления из Центра, без вмешательства партии¹²⁶, в чем большинство усмотрело его стремление стать «диктатором» в экономике. Ленин заявил, что Троцкий «в корне неправ», и упрекнул в том, что он выносит непродуманные суждения¹²⁷.

25—27 мая 1922 г. у Ленина случился первый удар, вызвавший паралич правой руки и правой ноги и временную потерю дара речи и способности писать. Два последующих месяца он находился в Горках, вдали от дел. Врачи снова пересмотрели диагноз и склонялись теперь к артериосклерозу мозга, возможно, наследственного происхождения (две сестры Ленина и брат скончались от сходных недугов). В этот период вынужденного бездействия на наиболее важных постах председателя Политбюро и Совнаркома его замещал Каменев, который, кроме того, был председателем Московского Совета. Сталин руководил Секретариатом и Оргбюро, ведя текущую работу партийного аппарата. Зиновьев возглавлял Петроградский Совет и Коминтерн. Эта «тройка» господствовала в Политбюро и через него во всем партийном и государственном механизме. Все трое, и даже зять Троцкого Каменев, имели серьезные основания объединиться против своего общего соперника. Они даже не удосужились оповестить Троцкого, который в это время был в отпуске, о том, что случилось с Лениным¹²⁸. Сами они поддерживали постоянный контакт с Лениным. Судя по журналу посещений за этот период (25 мая – 2 октября 1922), чаще других в Горках бывал Сталин – он встречался с Лениным 12 раз; по словам Бухарина, Сталин оказался единственным членом ЦК, которого Ленин пожелал видеть в самые серьезные моменты своей болезни. [Известия ЦК КПСС. 1989. № 12/229. С. 200. Сн. 19. Позднее, однако, Бухарин признавался меньшевику историку Борису Николаевскому, что он часто посещал Ленина в конце 1922 и имел с ним серьезные беседы (Nicolaevsky B.I. Power and the Soviet Elite. New York, 1965. P. 12–13).]. По свидетельству Марии Ульяновой, это были очень оживленные встречи: «В.И.Ленин встречал его [Сталина] дружески, шутил, смеялся, требовал, чтобы я угощала Сталина, принесла вина и пр. В этот и дальнейшие приезды они говорили и о Троцком, говорили при мне, и видно было, что тут Ильич был со Сталиным против Троцкого»¹²⁹. Ленин часто общался со Сталиным и письменно. В его архиве содержится много записок, в которых он просит его совета в самых разнообразных делах, включая вопросы внешней политики. Беспокоясь о том, как бы Сталин не переутомился, он просит Политбюро убедить его отдыхать по два дня в неделю за городом¹³⁰. Узнав от Луначарского, что Сталин живет в плохой квартире, он потребовал, чтобы ему подыскали что-нибудь получше¹³¹. Свидетельств столь же близких и участливых отношений с кем-либо другим из членов Политбюро мы не найдем.

Заручившись согласием Ленина и договорившись предварительно между собой, триумвират представлял на Политбюро и в Совнаркоме свои решения, которые там послушно принимались. Троцкий в таких случаях либо присоединял свой голос к большинству, либо воздерживался. Выступая сплоченным блоком в Политбюро, состоявшем тогда из семи членов (кроме них и отсутствующего Ленина, еще Троцкий, Томский и Бухарин), эта троица получила возможность проводить любые решения и оттеснить Троцкого, не имевшего в этом органе своих сторонников.

Сталин блестяще исполнял свою роль, сумев внушить всем, включая и Ленина, самое благоприятное впечатление. Он брал на себя тяжелейшую, но важнейшую работу, которую другие выполнять не хотели: ведение обширной двусторонней переписки между партийными ячейками и Политбюро, не говоря уже о бесчисленных персональных назначениях. И никто, похоже, не догадывался, что ключевое положение в решении кадровых вопросов дает Сталину возможность конструировать неуязвимый политический механизм. При всяком удобном случае он давал понять, что для него всегда на первом месте стоит благополучие партии. Казалось, он лишен личных амбиций и тщеславия, охотно уступая Троцкому, Каменеву и Зиновьеву удовольствие купаться в лучах славы. Он так искусно изображал скромного партийного служащего, что в 1923 году никто не видел в нем соперника в борьбе за ленинское наследие, которая с очевидностью должна была развернуться между Троцким и Зиновьевым¹³². Сталин был способен доказывать в одном случае, что единство партии есть высшее благо и что во имя этого можно поступиться даже принципами, а в другом, без особых колебаний, – что ради верности принципам можно пойти даже на раскол. И в зависимости от того, что ему было наиболее выгодно в данный момент, он выдвигал либо одни, либо другие доводы. В спорах он всегда занимал позицию здравого смысла, стремясь во что бы то ни стало примирить высокие требования с практическими соображениями – пример скромности и безобидности. У него не было врагов, за исключением разве что Троцкого, но и с ним он стремился сблизиться, пока тот решительно не отверг его дружбу, охарактеризовав генсека как «выдающуюся посредственность», не заслуживающую внимания по своей ничтожности. Сталин часто собирал партруководителей, иногда с женами и детьми, на своей загородной даче. Там в непринужденной обстановке не только обсуждались важные вопросы, но и предавались воспоминаниям, танцевали, пели¹³³. И ничто в его речах или поступках не настораживало окружающих и не давало им повода разглядеть за этой маской радушия и хлебосольства коварного убийцу. Словно хищник, умеющий принимать вид безобидного ягненка, он втирался в среду своих ничего не подозревающих жертв.

11 сентября 1922 года Ленин направил Сталину записку для Политбюро, в которой ввиду долгого отсутствия в отпуске Рыкова и невозможности Цюрупе нести на себе весь груз обязанностей рекомендовал назначить еще двух заместителей, одного контролировать работу Совнаркома, а другого – работу СТО: оба должны работать под пристальным наблюдением Политбюро и лично Ленина. На эти посты он предлагал Троцкого и Каменева. Этот факт дал друзьям и недругам Троцкого пищу для самых смелых обобщений: первые утверждали, будто Ленин избрал Троцкого своим преемником. (Макс Истмен, например, вскоре после того писал, что Ленин попросил Троцкого «стать главой советского правительства, и тем самым всего мирового революционного движения»¹³⁴.) Действительность была много прозаичней. По словам сестры Ленина, это предложение «носило характер дипломатии», чтобы погладить Троцкого по шерстке¹³⁵; по сути, предполагаемое назначение было столь незначительным, что Троцкий заведомо не захотел бы его принять. При голосовании рекомендации Ленина на Политбюро Сталин и Рыков написали «Да», Каменев и Томский воздержались, Калинин начертал «Не возражаю», тогда как сам Троцкий выразился резко: «Категорически отказываюсь». [РЦХИДНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 26002; Двенадцатый съезд РКП(б): Стеногр. отчет. Прим. 198. Сталинские воспоминания об этом эпизоде были по его требованию изъяты из первоначального издания протоколов XII съезда (там же. Прим. 199).]. Объясняя Сталину причину своего отказа, он отметил, что ранее уже критиковал институт заместителей по сути, но теперь к этому добавились и процедурные возражения: предложение не обсуждалось ни на Политбюро, ни на пленуме. Кроме того, он собирается взять отпуск на четыре недели¹³⁶. Но истинной причиной отказа была, видимо, унизительная подоплека предложения: его ставили в один ряд с тремя другими такими же заместителями, из которых один (Цюрупа) не был даже членом Политбюро, и без четко определенных полномочий: бессмысленное заместительство – не более чем пост ради самого поста. Если принять такое назначение значило покорно проглотить пилюлю, то отказ давал в руки его врагов смертельное оружие. Ибо еще не было случая, чтобы высший советский руководитель «категорически» отклонял предложение такого рода, исходящее от самого Ленина.

Сталин вернулся в Горки на следующий день. Что они обсуждали во время встречи с Лениным, длившейся два часа, неизвестно. Но есть все основания предполагать, что одной из тем их беседы был отказ Троцкого; и судя по последующим событиям, не приходится сомневаться и в том, что Ленин не возражал против вынесения ему формального выговора. Политбюро на заседании 14 сентября, в отсутствие Троцкого, выразило «сожаление», что он не пожелал принять предложенный пост. Это был первый выстрел в кампании дискредитации Троцкого. Вскоре Каменев, действуя от имени триумвирата, в письме Ленину предложил исключить Троцкого из партии. Ленин ответил гневно: «Выкидывать за борт Троцкого – ведь на это вы намекаете. Иначе нельзя толковать – верх нелепости. Если вы считаете меня оглупевшим до безнадежности, то как вы можете это думать!!! Мальчики кровавые в глазах…» [РЦХИДНИ. Ф. 2. Оп. 2. Д. 1239. Документ датирован архивистом: после 12 июля 1922-го; более точная дата, как показал В.Наумов в «Коммунисте» (1991. № 5. С. 36), октябрь 1922-го. Почти наверняка записка связана с предложением Каменева и Зиновьева об исключении Троцкого, на которое Сталин наложил вето. См. ниже, с. 573.].

Похоже, звезды на политическом небосводе внезапно стали благосклонней к Троцкому. В сентябре врачи позволили Ленину вернуться к работе. 2 октября вопреки протестам Сталина и Каменева, будто бы заботившихся о его здоровье, он появился в Кремле и установил крайне напряженный режим работы: по 10–12 часов в день. Знакомство с деятельностью «тройки» в его отсутствие вызвало у него определенные подозрения: «Ленин почуял, – писал Троцкий, воображая несуществующее единодушие с вождем, – что, в связи с его болезнью, за его и моей спиною плетутся пока еще почти неуловимые нити заговора»¹³⁷. По-видимому, у Ленина действительно сложилось ощущение, вскоре переросшее в уверенность, что, изображая повышенную заботливость, его коллеги изо всех сил стремятся отгородить его от реальных дел. Одним из доказательств его правоты послужила процедура проведения заседаний Политбюро. Поскольку Ленин быстро уставал, ему часто приходилось покидать заседания, не дожидаясь их окончания. На следующий день он узнавал, что в его отсутствие были приняты серьезнейшие решения по вопросам, даже не внесенным заранее в повестку дня¹³⁸. Чтобы положить конец такой практике, 8 декабря он установил правило, что заседания Политбюро должны длиться не долее трех часов (с 11 до 13 часов) – все нерешенные вопросы следует переносить на завтра. Повестка дня должна сообщаться членам Политбюро по крайней мере за 24 часа¹³⁹.

Сближение Ленина с Троцким произошло по мелкому поводу монополии на внешнюю торговлю и укрепилось на основе расхождений со Сталиным по «грузинскому вопросу», возникшему в то же самое время (см. ниже). В отсутствие Ленина ЦК проголосовал за предоставление советским предпринимателям и фирмам большей свободы в сотрудничестве с иностранными державами. Красин, считая, что это раскалывает государственную монополию на торговлю с заграницей, выступил против, так как монополия, по его мнению, дает Советской России большое преимущество перед конкурирующими иностранными государствами и предприятиями¹⁴⁰. Для Ленина монополия на иностранную торговлю была одной из «командных высот», удерживаемых государством при нэпе. Его гнев подогревался ощущением, что соратники хотят воспользоваться его отсутствием, чтобы уступить установленные им защитные рубежи против реставрации капитализма. Узнав, что Троцкий разделяет его взгляды, 13 и 15 декабря Ленин надиктовал записки к нему с просьбой отстоять их общую позицию на следующем заседании Пленума ЦК¹⁴¹. Троцкий так и поступил и 18 декабря на Пленуме без большого труда добился признания позиции Ленина.

Эти мелкие бюрократические поражения и призрак возможного альянса Ленина—Троцкого насторожили триумвират, ведь их политическое благополучие обусловливалось полным отстранением Ленина от руководства. 18 декабря, в тот день, когда Троцкий одержал победу на Политбюро, Сталин и Каменев добились от Пленума мандата, дающего Сталину права распоряжаться режимом работы Ленина. Ключевой пункт, в передаче его Сталиным секретарю Ленина Лидии Фотиевой, звучал так: «На т. Сталина возложить персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений с работниками [партработниками], так и переписки»¹⁴².

Согласно инструкциям Сталина Ленин должен был работать лишь короткими периодами, диктуя секретаршам, одной из которых была жена Сталина Н.И.Аллилуева. Как ни парадоксально, но с Лениным и его женой обошлись словно с умственно неполноценными. Ленин тотчас же заподозрил, что ЦК действует, не столько прислушиваясь к рекомендациям врачей, сколько указывая врачам, что говорить ему¹⁴³.