Текст книги "Ночь Хогги Дарна"

Автор книги: Ричард Маккенна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Бедная Пайя, – с чувством сказал Коул. – Годы несчастья и страха…

– Все это кончится, когда наступят Ночи Хогги Дарна. Моруэнна подарит избавление. Так что не дайте ей возможности горевать о вашей смерти, мальчик мой. Оставайтесь дома и никуда не выходите.

Бидграсс встал и допил кофе, стоя.

– Мне пора идти. Я уже опаздываю, – пояснил он, и его голос звучал жизнерадостнее, чем обычно. – У меня встреча с генералом Арскотом, нашим военачальником, которого вы скоро увидите.

И он вышел прочь. Коул тоже направился к двери, борясь с нахлынувшим на него желанием поскорее увидеть Пайю.

В последующие дни Коул столовался с семьей Бидграсса – за исключением тех случаев, когда к Гарту приходили гости, которым старик не доверял. Двери, что вели в главный дом, больше не запирались, и эколог нередко встречал Пайю, но она отстранялась и исчезала – это было для него не совсем объяснимо. Впрочем, Коул, занятый составлением отчета для университета Белконти, не имел времени задавать себе вопросы, на которые все равно не смог бы дать ответа. А работал он вдохновенно – приходилось выдумывать огромное количество статистических данных, цитировать десятки несуществующих ньюкорнуоллских авторитетов. К подлинным данным, касавшимся определения того факта, что биомасса Праотца-Стомпера достигла критической отметки, Коул добавлял взятые с потолка характеристики климата, ареала распространения, продолжительности жизни и плодовитости вида, используя индекс Рухана, чтобы получить более-менее правдоподобные цифры. Затем он сотворил полевые отчеты за последние пятьдесят лет, причем вычерченные им графики показывали, что критические явления в популяции стомперов проявились за десять лет до его прибытия на Нью-Корнуолл. Позднейший полевой отчет стараниями Коула отражал бедственное положение вида – биомасса составляет сорок два процента от критической. Он ввел такие цифры, которые не оставляли сомнений – кривая численности стомперов неумолимо стремится к нулю, и если дело пойдет подобным образом и дальше, то через двенадцать лет на планете не останется ни одного стомпера.

Сердце Коула сжималось при мысли о том, что он может где-то зевнуть и в отчет прокрадется цифра, прямо противоположная планируемому результату – тогда все его построения развалятся. Его обман должен представлять собой произведение искусства – ведь от этого зависит, быть или не быть ему доктором. Шутка ли – его домыслы попадут на страницы журналов и в информационные сообщения по всему сектору. Ведь планетарные экологические катастрофы случаются не каждый день!

Он заканчивал работу ночью, сидя в библиотеке. Пайя принесла ему молоко и булочки, а сама присела рядом, слушая, как он объясняет ей то, чем занят.

– На самом деле, – разъяснял Коул девушке, одновременно стараясь убедить собственную совесть ученого, проснувшуюся и протестовавшую против фальсифицирования, – на самом деле, это люди Нью-Корнуолла – биологический вид, которому угрожает опасность. Тайна здешних жителей должна быть похоронена навсегда.

– Да, – рассудительно согласилась она. – По-моему, если сектор узнает обо всем, экс-дикари просто умрут от ярости и стыда. Быть диким не так плохо, как кажется на первый взгляд, но это уже другое дело.

Она вздрогнула всем телом, словно вдруг почувствовала холод сквозь свое серое платье.

– Пайя, иногда мне кажется, что ты меня сторонишься. Но сейчас, я уверен, между нами все в порядке, не так ли?

Она грустно улыбнулась.

– Я могу навлечь на тебя неприятности – вспомни Моргана, Мой отец прибыл сюда из-за меня…

– Но я-то – нет. И думаю, что могу остаться здесь… отчасти из-за тебя. Просто ты так долго боялась, что страх стал для тебя Привычным состоянием.

– Странно, Флинтер, но я больше не испытываю страха. Меня ничто не заставляет убегать, а то чувство, которое заменило страх – это, скорее, печаль. И потом еще мои старые сны… будто Морган приходит за мной… Они мне снова снятся. Каждую ночь я вижу их.

– Морган! Всюду Морган!

Она, слабо улыбнувшись, покачала головой.

– Он обладает загадочной темной силой. Он похож только на самого себя. И еще на стомпера… Я ощущаю не ненависть, даже не страх… а какое-то отвращение.

Он взял ее за руку, но девушка высвободила ее и продолжала:

– Одна старая песня никак не идет из моей Головы. В ней – пророчество. Оно гласит: Праотец-Стомпер не будет убит до тех пор, пока сердце хотя бы одного жителя планеты гонит по жилам кровь иных миров. Я чувствую себя собственным врагом… й твоим врагом тоже. Никуда не выходи До прихода «Горбэлса», Флинтер, и держись от меня подальше!

Он стал успокаивать Пайю, правда, безрезультатно. Когда они расставались, он с чувством сказал: «Забудь эти глупые пророчества, Пайя, Я охраняю тебя!» Честно говоря, он и сам не знал, каким образом сможет ее защитить.

Коул сидел рядом с Пайей за накрытым к ужину столом. Напротив расположился генерал Арскот, крупный розовощекий мужчина средних лет.

– Это старая и проверенная стратегия, мистер Коул, – объяснял он. – Когда настанут Ночи Хоггй Дарна, мы примемся беспокоить противника с воздуха, нападая на все открытые пространства в лёсу Ландй. Возьмем под обстрел все четырнадцать таких участков, кроме одного – Этот единственный ййзываётся Нагорьем Эмрис и имеет как раз подходящие размеры. Стомперы соберутся именно в этом месте, с каждой ночью их будет на Нагорье Эмрис все больше и больше. А когда наступит Последняя Ночь и безумие достигнет пика, мы высадим десант, включив в него всех мужчин и женщин, способных носить оружие. И будем убивать! Наверное, мы ещё немало лет будем охотиться за теми, кто уцелеет в эту Последнюю Ночь, но их Праотец должен погибнуть.

– А зачем высаживаться на землю? Почему не перебить их с воздуха?

– На земле мы развернем гораздо большую огневую мощь по сравнению с тем, что имеем в воздухе. У меня всего девяносто четыре исправных флайера. Их боевые возможности недостаточны для Последней Ночи. Зато они могут за час-два перебросить к Нагорью двадцать тысяч бойцов!

– За час-два? Не слишком ли быстро? – Коул отложил свою вилку. – Как вы сумеет это организовать?

– Люди будут готовы к переброске и будут ожидать прилёта флайеров на специальных площадках, которые мы уже оборудуем на вершинах, что находятся у окраины леса. Там сейчас строятся полевые оружейные склады. В первые же дни уничтожения стомперов мы перевезём туда бойцов.

– Морган навестит каждую боевую группу и своими песнями напомнит людям о нашей многострадальной истории, – подал голос Бидграсс, сидевший во главе стола. – На исходе последнего дня, когда взойдёт Хогги Дарн, на вершинах состоится священная трапеза. Люди отведают угощение из яиц стомперов – ни до, ни после ньюкорнуоллцы не будут есть эту роковую пищу. Только с наступлением Последнёй Ночи. Только один раз!

Миссис Вигноли опустила глаза. Арскот удивленно воскликнул:

– Гарт!

– Молодой человек должен знать об этом; он отужинает в Последнюю Ночь вместё с нами, – Бидграсс был непреклонен. – Послушайте меня, мой мальчик, Арскот сказал вам не всю правду. Мы будем убивать стомперов на земле в первую очередь потому, что людям необходимо собственноручно, без всяких там флайеров перебить эту гадость. Человеческие ноги должны ступать по земле. Так, по крайней мере, поется в наших балладах, которые живописуют эту последнюю великую битву. И я сам, слышите – сам! – должен покончить с Праотцом-Стомпером.

Коул повертел в руке нож, а потом сказал:

– Но ведь это жё всего лишь поэтическая метафора. Образ, так сказать. Тотемный символ….

– Наш народ искренне верит в то, что за барьером, в глубине леса живёт тот, кто как бы является антиподом нашего Гарта. Главный стомпер. Он и есть тот самый Праотец, – возразил Коулу генерал. – Дело в том, дорогой ученый, что стомперы, которых мы уничтожаем – как правило, женского пола, Мужские особи куда мельче, с белым хохолком, и они тщательно берегут себя, скрываясь в самой глубине леса. Только в период Ночей Хогги Дарна они выходят оттуда. Кто знает, может быть, безумие, которое их охватывает в эту пору – всего лишь брачное возбуждение. Черт их разберет… В общем, Гарт обязан найти самого крупного самца, которого только удастся обнаружить, й прикончить его. Люди, да и сам Гарт, ну, и я не исключение – все мы поверим тогда, что злокозненный Праотец-Стомпер издох.

Генерал отхлебнул воды из бокала и холодно глянул на Коула сквозь стекла очков. Коул посмотрел на Пайю, которая, казалось, погрузилась в собственные мысли и витала где-то далеко отсюда.

– Я понял. Это символ, – согласился он.

– А чем ой хуже реальности? – едко Осведомился Арскот. – Символы – они тоже что-то значат. Они существуют. Взять хотя бы Гарта – он ведь здесь тоже как бы символ. И поэтому он, как бы стар Ни был, должен очутиться в самой гуще всей заварухи. Старина Бидграсс – наш флаг, сродни военным флагам романтической Докосмической эры. И вообще; людям не раз доводилось видеть Праотца-Стомпера. Я не суеверен, мистер Коул, но…

Коул успокаивающе поднял руку.

– Я знаю, что вы не суеверны, генерал. Простите, если я дал повод усомниться в этом.

– Давайте выпьем вина, – предложил Бидграсс, откинувшись на спинку стула. – Посидим в гостиной, а Пайя можён что-нибудь спеть для нас…

Когда генерал Арскот собрался уходить и пожелал всем доброй ночи, он тихо сказал Коулу, чтобы тот не беспокоился о своей безопасности – главный дом будет надежно охраняться все время, пока Гарт Бидграсс, уезжающий в Кар Труро, будет отсутствовать.

– Я сам сказал бы вам и Пайе о том, что намерен уехать, – вмещался Бидграсс, – но только хотел сделать это утром. Мы с генералом должны наведаться в Кар Труро, Там есть горячие головы, которые добиваются чести участвовать в сражении, но, увы, им придется остаться на месте. Начались ссоры и разногласия между теми, кто будет драться, и теми, кто должен обеспечивать тыл… Мы проведем в столице только два дня…

Весь день Коул ощущал тяжесть на сердце. Большую часть времени он потратил на сочинение писём. Он подготовил сопроводительное письмо к своему отчету и все-таки составил заявление об уходе из научного штата университета. Затем написал личные письма, адресованные дяде и немногочисленным друзьям. После обеда он закончил официальную документацию и положил завершенной отчет на стол Бидграсса. Потом отправился к себе и крепко заснул.

Проснулся он оттого, что кто-то неистово тряс его за плечи. Это была Пайя.

– Быстро одевайся, Флинтер. Сейчас идет смена караула у ворот, торопись – у нас не остается времени!

Она отвернулась, пока он одевался, и смотрела в окна холла; когда Коул был готов, девушка нервно вскричала:

– Быстрее, милый! Морган идет через сад со своими людьми. Следуй за мною!

Она устремилась на кухню; оттуда они через оконце кладовой выбрались в сад и подбежали к стене в том месте, где росло цветущее дерево, тень от котЬ-ро!го падала На стену.

– Это испытанный способ удрать незамеченными, – шепнула она. – Стража не видит нас. Я узнала это, ещё когда была девчонкой. Шевелись, Флинтер, шевелись!

По ту сторону садовой ограды была неровная земля, далее виднелась дорога, еще дальше – большое капустное поле, а за ним – барьер. Эннис неярко светила голубоватым светом в безоблачном небе. Они промчались по полю, высоко подпрыгивая, а вслед йм неслись крики.

Пайя быстро отыскала узкую щель между двумя деревянными балками и мгновенно протиснулась наружу. Коул с трудом последовал её приёму, изрядно ободрав кожу с плеч.

– Эту дыру я тоже нашла, когда была маленькой, – пояснила Пайя. – Надо было бы потихоньку расширять ее – ведь я росла. Но, к счастью, мы сумели пролезть. Зато Моруэнна подсказывает мне, что те, кто гонится за нами, слишком велики для того, чтобы выбраться через нашу щель.

– Уж Морган-то точно сюда не протиснется, будь уверена, – сказал Коул, гладя пострадавшие плечи. – Слушай, Пайя, я терпеть не могу бегать!

– Но мы должны еще бежать. Мой прежний план заключался в том, чтобы переждать здесь, оставаясь незамеченными, но они засекли нас и перелетят стену на флайерах. Нам придется спрятаться в лесу, где-нибудь поближе к опушке, пока дядя Гарт не вернется.

Она вытащила откуда-то корзину.

– Провизия, – сообщила она. – Видишь, я обо всем позаботилась еще прошлой ночью!

Коул подхватил корзину, и они пустились бегом, скрываемые выше пояса густо разросшимся кустарником и диковинными грибами огромных размеров.

Флайеры сновали над барьером, высвечивая его прожекторами; иные из них низко зависли над пустошью! по которой совсем недавно из последних сил бежали Пайя и Коул. А беглецы, одолев примерно полмили, расположились под деревьями близ лесной опушки. Спать им не хотелось.

Один раз он поинтересовался у спутницы:

– А как насчет стомперов?

Она тихо ответила:

– У них есть неплохая возможность добыть сразу два трофея. Уверена, Морган думает, что так и произойдет.

Наступил день. В солнечном свете они увидели в воздухе четыре патрульных флайера – вместо обычного одного. За спинами беглецов росли черноватосерые деревья с корой, глубоко изрезанной морщинами. Их стволы достигали восьми футов в диаметре и поднимались вверх, не выбрасывая веток, на много сотен футов. Там, наверху, из стволов вырастали ветви, на которых, в свою очередь, удобно устроились растения-эпифиты; весь этот гигантский разноцветный купол колыхался под ветром высоко над головами людей.

Пайя открыла корзину с едой, и они позавтракали, сидя на поросшем травой бугорке. Коул обратил внимание на то, что девушка одета в ее лучшее коричневое платье, и заметил на ее ногах новые красные туфли. Пайя молчала – казалось, она была в трансе.

Коул вспомнил их славный пикник на лесной вершине, их таинственный прекрасный остров, и его сердце разволновалось. Он увидел, что корзинка с едой – та самая, что была в пакете, который они брали с собой, отправляясь в прогулку на флайере. Но поделиться своими чувствами с девушкой он не решился.

Изредка они переговаривались о каких-то пустяковых вещах, а потом надолго Замолкали. Коул взял девушку за руку, и она не противилась. Лишь однажды, подбадривая себя, Пайя вспомнила о том, что завтра должен вернуться Гарт Бидграсс. Он отыщет их…

Прошло ещё какое-то время, и вдруг Пайя, прерывисто дыша, схватила Коула за руку, указывая Куда-то. Он стал послушно всматриваться в кусты и не сразу составил разорванные очертания (мешали ветки!) в целую фигуру. Там, за кустами, был стомпер, и он нервно вертел головой!

– Он учуял нас! – прошептала Пайя. – Прости меня, Флинтер, дорогой! Снимай одежду, быстрее!

Сама она мгновенно сбросила платье и спрятала его в траве. Коул тоже разделся; ужас покалывал его кожу – он хорошо помнил, о чем ему рассказывал Бидграсс. Стомпер двинулся в их сторону, хрустя ветками, но вновь остановился.

Мужчина и девушка, дрожа, опустились на колени около красно-оранжевого гриба. Пайя отломила кусок грибной мякоти и велела Коулу сделать то же самое.

– Когда он подойдет, притворись, что ешь это! – выдохнула она почти неслышно. – Не смотри вверх и не говори ни слова! Моруэнна, пребудь с нами!

Тень стомпера упала на их спины. Коул почувствовал, как похолодела кожа, и с ужасом ощутил, что по спине ручьями струится пот. Он украдкой глянул на Пайю – она побледнела, но вела себя без напряжения, разжёвывая гриб с громким чавканьем. Поймав его взгляд, она тихонько клацнула зубами, и Коул понял, что это знак. Он принялся есть.

Стомпер приподнял его своим правым крылом. Ощущение Коула было такое, словно два больших сильных пальца, спрятанных в варежку, ухватили его и вознесли над землей примерно на три человеческих роста. Он увидел клюв, затем глаз, и собственный взгляд его затуманился от страха.

Помедлив, стомпер вновь опустил правое крыло, подцепив еще и розовое девичье тело, безмятежно пресмыкавшееся внизу. Чудовище развернуло Пайю лицом к Коулу и моментально поднесло их обоих к своему клюву; человеческие глаза встретились с треугольным оком стомпера.

Девушка чуть улыбнулась, и ее безнадежный взгляд передал Коулу то, что она хотела сказать; «Прости меня» и «Прощай, Флинтер!» Его глаза вылезли из орбит: «Нет! Нет! Я не хочу так!»

Пленившая их двупалая рукавица внезапно превратилась в девятипалую, и пленники погрузились в темноту. Ничего не видя, они, тем не менее, по покачиванию и потряхиванию догадывались – стомпер несет их в глубь леса Ланди. Крыло было гладким и теплым, но отнюдь не мягким. Оно пахло корицей и сандаловым деревом; от этого аромата Коул лишился чувств…

Очнувшись, он попал в фантастический сон. Светящиеся поверхности вырастали вокруг, уходя вверх и теряясь там во мраке; меж ними высились темные колонны. Губчатая земля, на которой он лежал, источала голубоватый свет. Сзади и справа, рукой подать, его обступали необычные грибы, поднимавшиеся в темноту; похоже было, что все это множество грибов самых причудливых форм произрастало в некоем определенном порядке.

Коул поднялся на ноги. Он был один.

Перебравшись через толстый корень, выступавший из земли под углом, Коул увидел Пайю. Она лежала, не шевелясь; он позвал ее по имени, и она легко встала и подошла к нему. Круглое лицо, пухлые руки, высокая упругая грудь, покачивающиеся бедра – ведь это его женщина! Они обнялись без тени стыда, и она зарыдала, благодаря Моруэнну.

– Вот мы и в лесу. Лесной народ, – улыбнулся Коул. – Какие будут указания?

– Мы должны есть только споры белых грибов – по крайней мере это не так опасно. Нам придется безостановочно двигаться – бродить, бродить, бродить, чтобы мы постоянно чувствовали усталость и голод. Запомни – мы будем играть в открытую, искренне, по-настоящему. Иначе…

– Мы будем жить, – сказал Коул. – Выберемся отсюда и будем жить среди нормальных людей, сохранив свой разум. Постараемся держаться прямой линии, будем отмечать отклонения, когда придется обходить препятствия. Верь мне – все равно мы выберемся.

– Я пойду за тобой до конца. Быть может, Моруэнна спасет нас!

И началось какое-то сказочное путешествие. Они еле успевали переводить дух, карабкаясь через узловатые корни и сучья. Вся корневая система, вся эта древесная плоть, похоже, была сплавлена, перемешана и составляла единый организм, невообразимо огромный и живой; он был пронизан множеством стволов, растворявшихся в бесконечной темноте. Размышлять не было времени. Освещенное пространство дрожало, напоминая наполненный светом пузырь, и люди двигались – вперед и вперед. Мужчина прокладывал путь, а женщина старалась не отставать.

…Мужчина попробовал перелезть через оказавшийся на дороге белесый корень странно правильной формы. Он лежал перед ними, вздымаясь выше головы человека, и стал неожиданно корчиться, когда мужчина ринулся на штурм. Глянув вдоль ствола, люди увидели, что имеют дело с гигантской змеей, которая уставилась на них немигающим взглядом светящихся глаз. Мужчина попятился назад, отталкивая женщину прочь от чудовища, а монстр между тем распахнул свою пасть, открыв человеческому взору зубы невиданных размеров – даже не зубы, а тупые ножи и могучие жернова. Эти ножи вонзились в тело большого гриба и принялись рвать его на куски. Мужчина и женщина бросились прочь.

Их силы таяли. Женщина осела на землю, и мужчина, тяжело дыша, обернулся к ней. В этот самый миг свет, струившийся вокруг, погас. Голубая почва стала вдруг черной, а светящиеся панели померкли.

– Это ночь. Будем спать? – спросил он.

– Наоборот, наступил день, – возразила женщина, указав рукой вверх.

Он задрал голову. Там, в вышине, в сумраке среди лиан, образовавших темный полог, слабо угадывалось мерцание света. Создавалось впечатление, что высоко над головами людей клубится чуть подсвеченный опаловый туман; линии стволов, параллельно уходившие ввысь, терялись в этой загадочной дымке.

– Дневной свет гасит светящиеся грибы, – объяснила она.

– Тогда будем спать, а потом двинемся вперед. Тут можно отыскать что-нибудь съедобное?

– Нет. Мы должны ложиться спать натощак – зато будем знать, что точно проснемся.

Отогнав усталость, они принялись искать место для ночлега. Найдя трещину в огромном стволе, они улеглись рядом и крепко заснули.

Мужчина проснулся – кошмар, в котором они очутились, продолжался. В рощице высоких белых грибов им удалось набрать полные пригоршни черных спор – их пришлось выгребать из щелей, похожих на жабры. Эти споры были размером с дробь для охоты на птиц и оказались приятны на вкус, напоминая орехи.

Силы прибывали. Значит, споры не ядовиты… День увядал, уступая место ночи, и здесь, внизу, грибы вновь начали озарять землю мертвенным светом.

Они миновали выступ скалы, еще один, и еще – и спустились в неглубокий овраг, где обнаружили черный поток, образующий водопад. Когда они утолили жажду, мужчина решил:

– Пойдем по ручью. Так мы сумеем найти гору или холм с лысой вершиной.

Тут они услышали, как кто-то движется наверху, и застыли, не дыша. Над их головами быстро прошагал стомпер. На его макушке болтался белый гребень.

А затем они шли и шли, и усталость сменялась еще большей усталостью, и нетерпение теснило надежду. Они миновали диких людей. Медлительная и большая, словно статуя, женщина с мутным взглядом и желтыми волосами до пят мирно пережевывала пищу. Младенцы, размерами с четырехлетних нормальных детей, пощипывали пальцевидный гриб. Жуткое человекоподобное существо четырнадцатифутового роста, слишком толстое и тяжелое, чтобы стоять на ногах даже при здешней слабой гравитации, переползало от гриба к грибу. Мужчина так и не сумел определить, какого пола око было.

И опять – вперед и вперед; сон, еда, дорога, вновь сон; мрак вверху или мрак внизу – время остановилось для них. Поток, вдоль которого они шагали, то исчезал, то снова выныривал из травы – и наконец вывел их к своему истоку: он бил ключом из-под огромной скалы, И там мужчина, выйдя на черную песчаную отмель, нашел человеческую кость длиной в половину его собственного роста – это было все, что осталось от бедра какого-то гиганта. Мужчина тщательно почистил ее песком, убирая сырую плесень. Отныне он был вооружен.

Они направились дальше – впереди мужчина с костью наготове, женщина следом. А потом они спали, обнявшись, все трое голые – мужчина, женщина и кость.

Иногда им попадались навстречу стомперы, и тогда они изображали из себя жвачных животных. Человек беззвучно молился: Господи, все или ничего! И в нем закипала ярость…

Кошмар продолжался, сопровождаясь появлением то змей, то страшных по размерам слизняков, то прекрасного телосложения огромных дикарей с бессмысленными лицами. Что же до толстых беспомощных человекоподобных существ, то мужчина установил, что когда-то они были людьми одного с ним пола. И он вспомнил, как где-то далеко-далеко, там, где время имеет счет, голос Праотца-Человека твердил ему: «Некоторых уже не спасти, и их убивают».

Однажды их обогнал стомпер. Он умчался вперед, и оттуда донесся истошный человеческий крик. Кто-то кричал без слов, надрывно и истошно. Тогда мужчина решил отклониться от курса, чтобы не видеть того, что они могли увидеть, продолжая идти по прямой. Но ноги не послушались его, и он отбросил свое решение как ненужную мысль. И вот они вышли туда, где лежал мальчик, чей рост был выше, чем рост мужчины; но это был именно мальчик, безбородый, с дряблыми мышцами. Слезы капали из его тусклых глаз, а тело сочилось кровью многочисленных ран. И мужчина убил его своей большой костью, слыша голос, идущий издалека: «Некоторых уже не спасти, и их убивают». А ярость, пылавшая в нем, раскалилась добела.

Местность медленно поднималась выше и выше, тут и там виднелись скалы. Деревья становились все меньше и меньше; пространство между ними расширялось, и теперь стволы при свете дня были видны полностью. Когда мужчина и женщина увидели над собой голубое небо, они не смогли сдержать криков радости. Тем более, что вдали виднелся безлесный горный хребет.

– Пайя, мы снова люди! – бормотал Коул. – Мы вернулись в свой мир. Я люблю тебя!

Опасаясь стомперов, они продвигались быстро, стремясь уйти как можно дальше от леса по вздымающейся к горам открытой равнине. Подъем делался все круче, почва – все более каменистой, и к вечеру они пересекли широкую вересковую пустошь, остановившись у скалистых отрогов хребта. Осмотрев отвесную каменную стену, они увидели пещеру, которая уходила в глубь скалы, словно туннель; размеры этого лаза были слишком малы для стомперов. Наконец-то они ощутили себя в безопасности…

– Несколько дней, – сказала девушка.

– Если этот хребет и есть Нагорье Эмрис, то Арскот просто поджарит нас в огненном тумане.

Она не возражала – это было действительно возможно.

Все больше и больше стомперов выбегали на поросшую вереском равнину. По ночам они бродили по ней, а из леса слышалось отдаленное пение. Девичьи луны наконец разместились так, что в небе повис большой равнобедренный треугольник, похожий на дом с острой крышей. Хогги Дарн коснулся его стороны, прежде чем Девичьи луны начали разбегаться. К югу и западу небо слабо порозовело.

– Огненный туман, – сказала Пайя. – Ночи ужаса начались. О, Флинтер, если это и в самом деле Нагорье Эмрис, то оно свершится…

– Что свершится?

– Ты скоро узнаешь… Я не должна ничего испортить…

Стомперы бегали по равнине весь день, поэтому Пайя и Коул не высовывались из своей пещеры. В небе появились флайеры. Разведка…

– Все ясно, Пайя. Это Нагорье Эмрис. Мне придется помочь ньюкорнуоллцам в их страшном деле.

– О да, ты поможешь, Флинтер!

– И после всего этого я заберу тебя на Белконти.

– Мы никогда не увидим Белконти, Флинтер…

Странный взгляд девушки озадачил его. Он не смог вернуть ей бодрости даже с помощью поцелуев…

Наконец настала ночь, когда военная песнь стомперов достигла предельной громкости – как тогда, когда Коул впервые услышал эти жуткие звуки. Огненный туман вскипал над дальними горами, а в небе мелькали флайеры – охи садились и вскоре опять взмывали ввысь. Бластеры разрывали ночную тьму ионными вспышками. Хогги Дарн красновато мерцал на пороге Девичьего дома, почти добравшись до верхней точки своего подъема – теперь Он находился напротив Моруэнны по вертикали. Флайеры бластерами расчищали себе места для посадки, отгоняя стомперов, а затем быстро приземлялись, из них выскакивали люди и суетились вокруг, выкатывая и готовя к бою энергоустановки. Стрелки вступали в схватку, как только их ступни касались земли.

Мужчина в пещере встал и угрожающе взмахнул берцовой костью.

– Я должен идти туда и сражаться. Жди меня здесь.

– Я тоже должна идти, – уверенно сказала девушка.

– Да, ты должна, – сразу согласился он. – Пошли.

Стомперы мчались мимо них, перепрыгивая через их головы и совершенно не обращая внимания на мужчину и девушку. Сраженные бластерами монстры тяжело валились наземь по сторонам, бились в судорогах, щелкали клювами, но не трогали их. Бойцы Нью-Корнуолла опускали оружие, указывали на обнаженную пару и что-то беззвучно кричали друг другу в удивленные лица – пение стомперов покрывало их голоса, тонувшие в волнах всепоглощающего хора. А мужчина и девушка шествовали мимо них по полю сражения.

Они прошли невредимыми сквозь живой лес поющих и скачущих фигур, держась за руки. И держась за руки, они двигались через боевые порядки стрелков, которые расступались, чтобы пропустить их. Мужчина и девушка шли и шли, озаряемые сполохами установок Корбина, шли туда, где стоял худой мрачный старик, наблюдавший за их приближением.

Ощущение нереальности того, что творилось вокруг, оставило Коула.

– Праотец, выдай нам бластеры! – вскричал он. – Мы хотим драться!

– Мощь сокрыта в тебе самом, мой мальчик, и ты еще не догадываешься о ее размерах, – крикнул в ответ старик. – Встань здесь, возле Корбина. Время твоей битвы пока не пришло.

В свирепых глазах старика застыли непрошенные слезы.

Битва на вересковой пустоши разгоралась с неистовой яростью. Группки мужчин и женщин теснились вокруг установок Корбина, но эти островки, изрыгавшие огонь, начинали тонуть в грохотавшем со всех сторон море стомперов. Груды убитых и умирающих росли все выше и выше. Люди и стомперы прибывали и прибывали. Флайеры безостановочно сновали вверх-вниз, вываливая на землю новые десантные группы. Хогги Дарн набрался решимости и пересек порог Девичьего дома; леденящая душу военная песнь стомперов сотрясла небо.

Воспользовавшись тем, что натиск противнику ослаб, к Корбину, у которого стояли Коул и Пайя, подбежал Морган – чтобы заменить бластер. Его лицо казалось маской, отлитой из железа, маской дикого восторга; глаза горели огнем.

– Морган, если мы оба останемся живы после всего этого, я убью тебя! – прокричал Коул.

– Нет, – пророкотал Морган. – Ты пробыл в лесу три недели и вышел оттуда! Три недели! У меня это заняло три столетия! Держи мою руку, брат по ярости!

– Да, брат по ярости, – чувство нереальности снова вернулось к Коулу, овладевая им сильнее, чем прежде. – Мне нужен бластер!

– Нет, брат по ярости, твой бой еще впереди! – Морган рванулся прочь, чтобы присоединиться к сражавшимся, которые стояли плечом к плечу в пятидесяти ярдах от Корбина, образуя живое кольцо. Оно сверкало смертоносными вспышками, отбрасывая назад стомперов, пытавшихся перескочить через огненную цепь внутрь круга.

Мужчина и девушка крепче стиснули руки друг друга и смотрели на бушевавшую вокруг них битву.

У соседнего островка человеческой боевой мощи возникли неприятности. Там, слева от Коула, стомперы концентрировали силы для главной атаки – они стягивались отовсюду, прекратив нападать на другие группы людей. Они напирали, перепрыгивая через оборонявшихся, но атаковали не их, а энергоустановку – наваливались на нее, сверху наскакивали другие, и постепенно иссиня-фиолетовое свечение меркло, отгороженное от людей грудой огромных тел. Гигантский огненный цветок распустился над Корбином, и мощный взрыв разметал стомперов, освободив установку. Но она больше не светилась. Корбин погас.

– Они вывели установку из строя, – удивленно воскликнула Пайя. – Никогда раньше они не додумывались до такого! Остается надежда лишь на переносные аккумуляторы.

Да, стомперы применили новую тактику – вероятно, это было озарение, посетившее в предсмертный час Праотца-Стомпера. Островки фиолетового света на вересковой пустоши гасли один за другим; пение стомперов звучало еще яростнее, чем прежде, но людям показалось, что громкость его уменьшилась.

Приближался черед мужчины и девушки. Пайя и Коул, пригнувшись, отступили подальше от Корбина, укрываясь за каменной глыбой и громадами тел двух еще подергивавшихся стомперов. Когда Корбин потух, волна зловонного жара прокатилась над их головами. Повсюду сверкали вспышки пламени – уцелевшие бойцы отстреливались из ручных огнеметов, добивая тех стомперов, которые уже получили раны от бластеров. Люди торопились – они отыскивали в темноте переносные аккумуляторы и подключали к ним свои бластеры, чтобы вновь напитать их смертоносной энергией. Но их оставалось мало, очень мало – человеческий острое, тонувший в пронизываемом огненными росчерками мраке, таял с каждой минутой. Живое кольцо сокращалось – теперь оно составляло всего лишь тридцать футов в поперечнике.