Текст книги "Прочие умершие"

Автор книги: Ричард Форд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Кажется, от этой работы с клиентами я несколько не в своей тарелке. Чувствую себя девочкой, живущей под чужим именем, – Сэлли отхлебнула из стакана «Сансер»[14]14
  Белое французское вино.


[Закрыть]. Как она наливала, я не видел. За окном на дереве мерцали крошечные огоньки, мрачный декабрьский день клонился к вечеру. – А тебе хоть бы что, да? – Слеза в левом глазу, а в правом – нет. Ее удивительная асимметрия. Одна нога чуть короче другой – и все же совершенна.

– Этой свинье – нет, – повторил я свою старую Мичиганскую шутку. – Я – счастливейший из смертных. Разве по хрюканью непонятно?

– Ты – да. И хрюкаешь соответственно, – сказала Сэлли. В чем и требовалось убедиться. – Проверила, на всякий случай. Извини.

Проснувшись утром накануне Рождества, я поймал себя на мыслях об Эдди Медли. Что-то в голосе, записанном на автоответчике и произносившем монолог по радио, хриплом, слабом, но все же, несомненно, ему послушном, вызывало сострадание, свидетельствовало об одиночестве, непочтительности и неожиданной способности его обладателя удивлять. Эдди по-прежнему экспериментировал, и даже в большей степени, чем мне показалось сначала, просто это не так бросалось в глаза из-за болезни и возраста. Даже в своем нынешнем состоянии он, казалось, излучал то, что большинству ваших друзей и не снилось, несмотря на все то время, которого вы на них не жалеете – возможность сообщить что-то интересное, прежде-чем-опустится-занавес-и-все-погрузится-во-мрак. Что-то о том, как прожить столько лет в своей старой оболочке, о том, что хорошего понемножку. Не знаю больше никого, кто бы об этом задумывался, кроме меня. А что может быть лучше, чем найти единомышленника?

Но все же. Обычно никто не хочет видеть умирающего, даже его мать. Мелькни у меня прежде хоть одна мысль об Эдди, быть бы ему в списке спускаемых за борт. Но, поскольку я более не должен делать того, чего не хочу, а такое явное и упорное нежелание привлекает к себе все больше (моего) внимания, желание совершить поступок, который прежде совершать не хотелось, становится непреодолимым. Как говаривал старина Троллоп, «ничто не сравнится в могуществе с законом, которому нельзя не повиноваться». По крайней мере, решил я, можно позвонить.

И стал искать на «пурпурных страницах» хэддамского справочника. Выяснилось, что некий Эдвард Медли по-прежнему проживает на Хоувинг-роуд, 28, то есть через четыре участка от нашего бывшего дома и на противоположной стороне улицы. Когда-то наш дом в стиле старых Тюдоров – его уже давно снесли, чтобы расчистить место для дворца какого-то богача – был для хэддамского городского ландшафта вполне типичным. Не то при нынешней изрытой воронками действительности и после рецессии, начавшейся при Буше, за что все шишки сыплются теперь на Обаму.

Я позвонил Эдди, стоя у себя на кухне, – потому что мог. В это водянисто-теплое, не вполне солнечное утро, которое можно было бы принять за весеннее, стволы деревьев казались мокрыми, черными, гниловатыми. Снег почти весь стаял. Сквозь раскисшую грязь и в лужах проглядывала все еще зеленая трава. Будто в марте распустились рододендроны. Когда три дня назад под вечер я ездил навещать свою бывшую жену Энн в ее шикарном заведении для престарелых, где она живет со своим Паркинсоном, на город опустилась зимняя ледяная пелена, дождь, снег, холод – все перемешалось. Сегодня все это прощено.

– Дом мистера Медли, – услышал я в трубке тихий похоронный голос. Мужской. Это был не Эдди.

– Здравствуйте, – сказал я, – говорит Фрэнк Баскоум. Можно попросить Эдди? Он оставил мне сообщение, просил перезвонить. Вот, звоню. – Сердце у меня заколотилось – бумпети, бум, бум, бумпети. Я уже знал. Неправильный расчет. Возможно, совершена серьезная ошибка – наступившее потепление на фоне избытка свободного времени, как мне и говорили, лишило меня воли придерживаться прежнего решения не звонить. Я уже протянул руку, чтобы пристроить трубку в положенное ей место на стенном аппарате, как если бы вдруг увидел голову грабителя, прошедшего мимо окна, после чего мне надо было бежать и куда-нибудь спрятаться. Сердце колотилось…

– Это старина Бассет? – захрипело в трубке, которую я уже убрал от уха. Услышав свое прозвище, произнесенное этим голосом, я замер. Бассет-Хаунд. Почему мы такие идиоты? Почему нельзя понять, что дело дрянь, прежде чем вляпаешься? Ошибка есть ошибка задолго до того, как ее совершаешь. – Это Фрэнк? – Эдди говорил не в трубку, а издалека в микрофон на аппарате, и его голос, хриплый, прерывающийся, призрачный и все такое, искаженный электроникой его телефона, звучал еще замогильнее прежнего. Он парализовал меня. Я уже ни с кем не хотел разговаривать. На том конце линии Эдди зашелся кашлем. Надо было положить трубку, сделать вид, что само разъединилось, и уносить ноги, пока не поздно. Человек, как правило, удовлетворяется уж тем, что кто-то попытался ему перезвонить. – Ты меня слышишь, Бассет? – кричал Эдди. Из-за густой мокроты у него в легких возник тревожный шум, похожий на стон, но не человеческий. – Вот, черт! – услышал я в трубке. – Сорвался сукин сын.

– Я здесь, – неуверенно произнес я.

– Он здесь! Попался! Есть! – прокричал Эдди. Кому бы ни принадлежал другой похоронный голос – сиделке мужского пола, работнику богадельни, «компаньону», – было слышно, как этот человек, находившийся где-то рядом с телефоном, тоже сказал «Есть!».

– Когда зайдешь? – прокричал Эдди. – Лучше поторопись. А то я уж колокольный звон слышу.

Находившийся не слишком далеко, на Хоувинг-роуд, Эдди слышал те же колокола, что и я у себя на кухне, – карильон в римско-католической церкви Святого папы Льва I выводил мелодию рождественского гимна «Ангелов мы слышали в небесах, сладостно поющих над равниной…»

– В общем… Послушай… Эдди, – попытался заговорить я.

– Чего не перезвонил, скотина? – Кашель. Стон. Потом низко, как органный бас: – О-хо, Господи.

– Вот сейчас звоню, – сердито сказал я. – Просил позвонить – я звоню. Перезваниваю. Я был занят. – Бумп-бумп-бумп.

– Да я тоже занят, – сказал Эдди, – умираю тут, знаешь ли. Хочешь застать в живых, давай живей сюда. Может, ты не хочешь. Может, ты – куриное дерьмо такое. У меня рак поджелудочной перекинулся на легкие и пошел по всему брюху. Но я незаразный.

– Я…

– Чертовски эффективно действует эта зараза. Надо признать. Знали, что делали, создавая такое дерьмо. Два месяца назад я был, как огурец. Давно тебя не видел, Фрэнк. Где тебя черт носит? – Кашель, хрип в легких. И снова: – Оооо-хооо.

– Да вы прилягте на подушки, Эдди, – услышал я в трубке мягкий мужской голос.

– Ладно. A-а! Чертовски больно. A-а! А-а! – У микрофона что-то зашуршало, как рождественская мишура. – Ты что хочешь со мной сделать, Фрэнк? Ты зайдешь?

– Я… – было понятно, что Эдди, как всегда, слишком склонен к экспериментам. По большому счету он никогда мне не нравился, независимо от того, сходились мы во мнениях или нет.

– Я, по-твоему, кто? Задница? Выполни последнее желание умирающего, Фрэнк. Что, слишком много хочу? Наверно, да. Господи.

– Хорошо, я зайду, – быстро сказал я, загнанный в угол и жалкий. – Держись, Эдди.

– Держаться? – Кашель. – Ладно. Держаться буду. Это я могу.

Тут в трубке снова послышался этот тихий мужской голос:

– Ну и ладно, Эдди. Вы… – Линия между нами опустела. У себя на кухне я остался один и едва смел вздохнуть. Зазубренный солнечный луч скользнул из заднего двора в запотевшее по углам окно и осветил передо мной кухонную тумбу. Сердце по-прежнему колотилось, рука сжимала трубку, из которой только что доносились слова человека, которого теперь на линии не было. Слишком быстро. Нежелание соглашаться. Я не хотел, чтобы так получилось. Возможно, у меня слишком много свободного времени. Надо найти способ больше не попадать в подобное положение.

В голове стали лихорадочно прокручиваться разные варианты предстоящей встречи, мысль прыгала с одного на другое. Все планы, если таковые имелись, пошли кувырком. Вещи для поездки на Рождество в Канзас-Сити решил пока не собирать. Подготовку к чтению для слабовидящих (читаю по радио Найпола[15]15
  Сэр Видиадхар Сураджпрасад Найпол (р. 1932) – британский писатель, лауреат Букеровской (1971) и Нобелевской (2001) премий по литературе.


[Закрыть] – у него то и дело попадаются заковыристые места) отложил на потом. Да, я оставил 60 процентов времени в расчете на неожиданное – вот в данном случае позарез требуется свершить благое дело. Но больше всего хочется не делать ничего такого, чего я не хочу.

Через полчаса выхожу из дому к машине. Стоит влажное, туманное, по-весеннему теплое зимнее утро. Надо мной с ревом проносится огромный L-10, так низко, что, кажется, можно разглядеть лица прильнувших к иллюминаторам пассажиров, которые с любопытством разглядывают проступающую в молочном тумане среднюю долину Нью-Джерси. В те редкие дни, когда у нас дует ветер с океана, самолеты, заходя на посадку в Ньюарк, пролетают западнее обычного, и рейсы из Парижа и Джибути тяжело проносятся над вершинами деревьев, так что шум стоит, будто живем в Элизабет. Нынешнее потепление предвещает приход нового фронта от Огайо, веселое снежное Рождество тем, кто благоразумно останется дома, и кошмар для неразумных – вроде меня. Я полечу, используя накопленные мили.

План рождественского путешествия в своей изначальной идеальной форме заключался в том, чтобы слетать с женой в старый Сан-Эйнтон (всю жизнь мечтаю побывать в Аламо[16]16
  При миссии (монастыре) Аламо в 1836 г. произошла самая известная битва Техасской революции.


[Закрыть], осмотреть этот памятник легендарному поражению и легендарному же восстановлению прежней мощи). Все это за мой счет, включая и пребывание в Омни, посещение матча с участием команды «Шпоры»[17]17
  Имеется в виду команда Сан-Антонио Спёрс Национальной баскетбольной ассоциации, базирующаяся в Сан-Антонио, Техас.


[Закрыть] в начале сезона, а также кульминацию – рождественский ужин, almuerzo[18]18
  Обед (исп.).


[Закрыть], в «настоящем мексиканском» клубе, самом лучшем из тех, куда можно попасть за деньги, «Ла Фогата» на Ванси-Джексон-роуд (все это я сам выяснил). Другие могут гулять по «Аллеям над рекой»[19]19
  Река в Техасе, образующая водопад, вокруг которого разбит парк.


[Закрыть] и вообще делать, что им заблагорассудится, а мы с женой съездим на машине к Педерналес[20]20
  Имеется в виду обычно посещаемая туристами сеть пешеходных дорожек у речки Сан-Антонио-ривер с многочисленными барами, ресторанами и магазинами.


[Закрыть] и по святым местам, связанным с Линдоном Бейнсом Джонсоном, интереснейшей личностью для людей нашего поколения. Вернемся через Остин, чтобы я мог посмотреть башню Уитмена с шестьдесят шестой, поднимемся на Юго-Запад по двадцать восьмой и повернем домой в штат садов[21]21
  Штат садов – распространенное название штата Нью-Джерси.


[Закрыть].

Ничего из этого не вышло. Сэлли решила, что в эту напряженную (с психологической точки зрения) праздничную пору она будет более нужна пострадавшим от урагана в Саут-Мэнтолокинг, чем мне. Дочь Кларисса – она живет в Скотсдейле (штат Аризона) – и сын Пол в своих «разборках» дошли до того, что больше не разговаривают. Пол продает товары для садоводов и хочет расширить бизнес, взять в аренду помещение с отдельным входом по соседству с магазином – с чем и Кларисса, и я не согласны. Столкнувшись с нашей оппозицией, Пол назвал Аламо дурным историческим анекдотом, местом («à la mode»[22]22
  Модным (франц.).


[Закрыть], как он выразился), где напрасно потратили время и зря пролили кровь, а также сказал, что, во-первых, никто и никогда не должен ездить в Техас. Пол настаивал, чтобы я ехал в Канзас-Сити, где он будет донимать меня своими аргументами о необходимости аренды нового помещения с отдельным входом. Не слишком привлекательная перспектива, если сказать начистоту. Все же я решил съездить к нему, ибо бывают дни, когда я (что верно в отношении всех отцов) очень скучаю по этому малознакомому человеку, своему ныне здравствующему сыну. Кроме того, мне не хочется оставаться одному дома на Рождество.

Однако сегодня меня с утра одолевают сомнения – что, если выпадет снег по-самое-не-балуйся и Ньюарк закроют из-за непогоды? В наше время всякий, пребывая в состоянии душевного смятения, должен понимать, что причина оного, пусть и неосознанная, находится где-то рядом.

Еду к Хоровому колледжу, сворачиваю в западную часть Хэддама. Сейчас дома в кварталах, прилегающих к нашей Уилсон-лейн, как небо и земля, отличаются, от тех, которые я загонял здесь в ту пору, когда наши дети были маленькие. Впрочем, поверхностный наблюдатель перемен может и не заметить.

Большинство небольших каркасных домов, выстроенных вдоль Президентских улиц на недорогих участках площадью по пятьдесят квадратных футов, выглядят так же, как во времена крутого экономического подъема девяностых годов. Жилища резидентов постепенно переходят в менее заботливые руки банков и компаний, управляющих недвижимостью, а также людей, постоянно проживающих где-то в другом месте, например, жителей Готама, приезжающих сюда только на выходные. Все они стараются поддерживать жилой фонд в порядке, но постоянно проживающие здесь хозяева с этой задачей справились бы гораздо лучше.

Заметны и перемены другого рода. Например, появились: приемная хиропрактика, действующая по особому разрешению; холистический центр здоровья со своими гуру пилатеса и рейки[23]23
  Система пилатес включает физические упражнения для всех частей тела. Рейки – вид нетрадиционной восточной медицины, в котором используется техника так называемого исцеления путем прикосновения ладонями.


[Закрыть], контора интернет-агентства путешествий и копировальная мастерская. Дом покойной вдовы недавно перестроен под контору юриста, работающего в одиночку. И тут же, рядом с этими респектабельными заведениями, магазин принадлежностей для наркоманов, склад футболок, магазин «Радиорубка» и салон татуировок/маникюра. Смешанное использование[24]24
  В прежней градостроительной концепции город подразделён на «деловую» часть и жилые пригороды. Новая же предполагает расположение магазинов, офисов, индивидуального жилья и многоквартирных домов в одном месте: в пределах микрорайона, квартала и даже здания. Кроме того, предполагается проживание бок о бок людей разных возрастов, доходов, культур и рас.


[Закрыть] – конец нормальной жизни, как мы ее себе представляем. Впрочем, я, конечно, окажусь в краю вечного покоя еще до наступления этого конца. Если в нас, людях 1945 года рождения, и жив еще дух единства, то проявляется он только в том, что все мы планируем дать дуба до того, как этот большой железнодорожный состав с дерьмом подойдет к станции назначения.

Мы с Сэлли вернулись в Хэддам из Си-Клифта восемь лет назад, но нельзя сказать, что хорошо знаем своих здешних соседей. Анекдотов о Джордже Уолкере Буше через забор им почти не рассказывали. Приглашения на хайнекен, если и получали, то редко и нерегулярно. Никаких вечеринок по случаю суперкубков, никаких застолий «по-соседски», на которые надо являться со своим угощением, никаких новоселий. По соседству может жить и автор манхэттенского проекта, и внучка Толстого или Джона Уэйна Гейси[25]25
  Американский серийный убийца и насильник.


[Закрыть]. Вы не знаете, с кем рядом живете, да и никто такими вещами не интересуется. Сосед – пережиток прошлого. Такое положение дел меня вполне устраивает.

Месяц назад сразу после Дня благодарения в почтовом ящике я обнаружил конверт, надписанный от руки карандашом – «Жильцам этого дома». На листке дешевой линованной бумаги печатными заглавными буквами выведено: «Уважаемые жильцы! Меня зовут Реджинальд П. Оукс. Осужден в 2010 за растление малолетних. Ныне проживаю в доме 28, Кливленд-стрит, Хэддам, Нью-Джерси. 085».

– Их обязывают разносить такие письма, – сказала сидевшая за обеденным столом Сэлли, закрыла отчет о клиенте и положила в стопку уже законченных. Она готовится стать консультантом, работать с людьми, удрученными горем, и теперь хорошо разбирается во всем, что представляет опасность для взрослых и детей. – Оповещение о себе соседей – одно из условий освобождения. Подашь на него заявление в суд – ему придется переехать. Пожалуй, несправедливо, если тебя интересует мое мнение.

Я на эти слова почти не обратил внимания, но нельзя сказать, чтобы совсем пропустил их мимо ушей.

Незадолго до этого письма в августе мне пришло другое на бело-голубом фирменном бланке «Американ Экспресс». В конверт была вложена новенькая карта АМЭКС на имя Мухаммада Али Акбара, которого, насколько мне удалось выяснить, в нашей округе никто не знает. Я лично отвез это письмо в хэддамское отделение полиции, но с тех пор оттуда ничего не слышно. Потом два раза в течение осени банк «Гарден-Стейт-бэнк», не допустивший сделок по двум домам в нашем квартале, давал санкции вышеупомянутому отделению полиции инсценировать освобождение заложников из одного из этих домов. Они находятся чуть не через забор от нас и последнее время пустуют. Все мы стояли у себя на участках и смотрели, как бойцы полицейского спецназа ломились в парадную дверь дома, в котором когда-то, пока не развелась, жила дочка прежнего мэра-демократа. Немало было криков, ора в мегафон, мигания проблесковых маячков, воя сирен, да еще привезли какого-то робота. После чего оба раза миниатюрную афроамериканку, служащую полиции, по имени Сэнгер, которую все мы хорошо знаем, выводили в наручниках и увозили в «безопасное место».

Как по таким историям предсказать перемены, например, появление у меня по соседству вьетнамского массажиста, – далеко неясно. Но перемены происходят – так тектонические плиты, мелких передвижений которых вы не замечаете, в конце концов сильно смещаются, вызывая крупное землетрясение, и можете тогда попрощаться со своим высоким показателем качества жизни.

Отслеживать надо самые разные признаки, например: сколько раз в месяц ваш квартал посещают сотрудники Ветеринарной службы; выходит ли дама из дома напротив за своего садовника-ямайца, чтобы обеспечить его разрешением на работу в США; как часто на крыше соседнего дома появляется лающая собака, будто в Бангалоре или Карачи; как на протяжении двух лет меняется число участвующих в закупках корейцев из одной и той же семьи.

На прошлой неделе я вышел посыпать дорожку солью, чтобы наш почтальон, которого, кстати, зовут Скотт Фицджеральд, не поскользнулся и в конце концов не подал на меня в суд. И прямо на обледеневшей траве обнаружил чей-то протез верхней челюсти – шокирующе-интимная штука, будто часть человеческого тела. Понятия не имею, кто его там бросил, – шутки ради, или не желая больше его носить, или чтобы насолить мне, или просто в подтверждение того факта, что на данной стадии развития цивилизации случаются вещи, объяснению не поддающиеся. Мой старый покойный друг Картер Нот (жертва болезни Альцгеймера – ушел как-то зимним вечером на байдарке в море от маяка Барнигэт и не вернулся) частенько говорил мне:

– Гений, Фрэнк, – это тот, кто может подметить тенденцию. Тот, кто узнает Орион там, где прочие, вроде нас, говнюков, видят лишь симпатичные звездочки.

Какие тенденции намечаются здесь и сейчас – по соседству, – мне не понять: на это у меня нет ни времени, ни способностей.

Разворачиваясь на Ходж-роуд, чтобы ехать по ее западной стороне (особняки на ней богаче, чем на противоположной), я почувствовал солоноватый сернистый запах – окно в машине было опущено, и в него задувал не по сезону теплый ветерок. Видимо, пары, возникшие вследствие урагана, и два месяца спустя продолжают переноситься к нам с побережья, создавая ядовитую атмосферу, которую мы и рады бы не замечать, да не получается. Вероятно, звонящие в студию радио WHAD в конце концов не такие уж сумасшедшие.

Сначала мне показалось, что городской особняк Медли под номером 28 совсем не изменился со времени славного изобретения, принесшего Эдди богатство, жену-шведку, яхту, машины и возможность путешествовать. Этот большой старый дом со множеством пристроек, стоящий в западной части Хэддама, считался у нас красивым. Стоит он в глубине участка, так что с улицы за бирючиной, можжевельником и рододендронами, через которые петляет подъездная аллея, проглядывают только отдельные его части. Моя бывшая жена восхищалась этим «совершенством», пренебрежительно называя наш прежний дом, наполовину деревянный и выстроенный в стиле Тюдоров, «безвкусным», – впрочем, когда его строили, я думаю, об изяществе никто не задумывался. (Мне наш дом очень нравился, и я горевал о его сносе. Снесла его семья правых взглядов, коричневорубашечников, будущих сторонников «Движения чаепития», которая поддерживала Дэвида Дюка, выдвигавшегося на пост президента. В горах, где у нас добывают уголь, они держали наготове небольшую частную армию, но, узнав, какова доля евреев в штатах, прилегающих к восточному побережью – она действительно велика, – совсем пали духом и отступили в Айернвиль[26]26
  Штат Кентукки, то есть значительно дальше от побережья и южнее.


[Закрыть], где всем заправляет «белый человек».)

Когда-то дом 28 представлял собой произведение архитектуры в стиле Греческого возрождения[27]27
  Неоклассический стиль в архитектуре, включающий черты греческих храмов V в. до н. э. Был широко распространен в Европе и США в первой половине XIX в.


[Закрыть] с фронтоном и колоннами, но теперь от этой исходной части по участку расползлись «крылья». Сменявшие друг друга поколения владельцев пристраивали их, чтобы детям «было, где жить», а каждой очередной жене (их тут прошла целая фаланга) устроить студию танцев и йоги, темную комнату для фотографии, галерею для коллекции из Центральной Америки, солярий, гербарий, типографию, оранжерею, кинозал. Кроме того, всегда нужна «комната бабушки», а также со вкусом оформленное местечко, да не одно, чтобы спокойно посидеть-подумать в тишине в ожидании мужчин, заключающих головокружительные сделки где-нибудь в Дубае или Гонконге, откуда тоннами везли деньги, чтобы за все это заплатить. Дома с подобной историей для западной части Хэддама – явление обычное. Впрочем, печальный итог заключается в том, что мало кто из их нынешних обитателей имеет сколько-нибудь значительные права на все свое жилище, как это бывает у обычных людей. Деньги приходят и уходят. Только дома – величественные, тихие, владельцы которых должны банку менее 50 % стоимости недвижимости, – свидетельствуют о жизнях, прошедших под их кровом.

Эдди, однако, – исключение, поскольку своей огромной кучей камней завладел единолично, выложив за нее в семидесятые годы 350 тысяч. Теперь (это его «теперь», разумеется, легко превращается в «тогда») мог бы выручить за дом четыре миллиона, а может, и больше. Я доехал до усыпанного горохоподобным гравием круга, в центре которого помещался бесформенный бронзовый ком, на создание которого скульптора – им вполне мог оказаться Генри Мур[28]28
  Генри Мур (1898–1986) – английский художник и скульптор.


[Закрыть] – вдохновила, скорее всего, женская красота. Тут стало заметно, что дом сильно «нуждается в ремонте» – выражение, которым на риэлторском жаргоне обозначают состояние упадка, неизбежно ведущее к появлению прорехи в бумажнике владельца. Стены было бы неплохо покрасить, крышу, наружные подоконники, софиты и основания греческих колонн заменить, выбоины в фундаменте и трубах заделать кирпичом. Кровли раскинутых «крыльев» кое-где просели, заставляя подозревать протечки (если не хуже), на что давно уже никто не обращал внимания. Четыре миллиона – оценка еще оптимистическая. Правда, Эдди на оценки теперь наплевать. Какой-нибудь эмир, олигарх или африканский полевой командир, выпускник Уортонской школы бизнеса при Пенсильванском университете, купив такое владение, первым делом снес бы все до основания, как бешеные выходцы из Кентукки сравняли с землей наш старый дом, за один день уничтожив мое прошлое со всеми юношескими мечтами.

Пока я выбираюсь из машины, белая дверь дома отворяется, и на площадке парадной лестницы показывается Файк Бердсонг, человек, встретить которого я вот уж никак не хотел. В применении к таким людям выражение «услада взора» меняет свой смысл на противоположный. Только теперь, хотя следовало бы раньше, я заметил возле дома его старый помятый «чероки». Файк – министр без портфеля, усердный, как бобр, выходец из алабамского Принстона[29]29
  Есть город Принстон (штат Нью-Джерси), где находится знаменитый университет, а в штате Алабама есть никому не известный городишко Принстон, глубокое захолустье. Фраза допускает еще другое толкование: Файк родом из Алабамы, но выпускник Принстона и Теологического института. Но для выпускника Принстона он слишком беден и занимает слишком скромное положение.


[Закрыть] и Теологического института, неизбежно является там, где вам меньше всего хотелось бы его видеть. Никто, будучи в здравом уме, не доверит ему и стадо коз. В Хэддаме Файк ждет своего часа много лет: занимает в аэропорту Ньюарк должность «дельта-капеллана» (в чьи обязанности входит выполнение обрядов после крушения самолетов), ведет утренние религиозные передачи на радио WHAD, а также служит на похоронах и венчаниях, где никто ни во что не верит, но всем хочется участия церкви. Кроме того, он рьяный сторонник блока Ромни – Райан (на его машине красуется соответствующая наклейка) и со времени избирательной кампании ведет себя так, будто Мит[30]30
  Мит Ромни.


[Закрыть] уже победил, и только мы все, дураки, об этом не знаем.

Как это ни нелепо, Файк катается на роликовых коньках, и я часто вижу его несущимся по Семинарской улице в ярко-зеленом с голубыми разводами шлеме для скоростной езды, в обтягивающих брючках, маловатых для его объемистых форм, и в оранжево-черных, цветов Принстонского университета, наколенниках. Он многократно женился, повсюду у него дети, снимает мрачноватую квартирку для холостяка в Пенс-Нек и ведет себя так, будто мы с ним старые друзья. Что вовсе не соответствует действительности. Файк не рискует заговаривать со мной на духовные темы, предпочитая по возможности держаться вопросов консервативной политики, которую поддерживает всей душой и в отношении которой, как он полагает, наши взгляды совпадают. В таком маленьком городке, как наш, все на виду, хоть и не обязательно знакомы. Ни секунды не сомневаюсь, что «религиозного опыта» у Файка не более, чем у утки умения управлять школьным автобусом. Он в этом отношении – типичный южанин. Увидев его ковыляющим по парадной лестнице, я испытал сильное искушение броситься в машину и поскорее уехать.

– Наш старый друг сейчас, к сожалению, не в лучшей форме, Фрэнк, – еще издалека, но тихо, видимо полагая, что того требуют обстоятельства, начинает Файк, по обыкновению покачивая головой с видом человека, утомленного мирской суетой. Он знает, что я южанин, и с удовольствием это педалирует, будто бы для того, чтобы мне с ним было легко. Но мне с ним нелегко. – Эдди ужасно страдает. Предложил ему исповедаться. Но он в этом отношении непреклонен.

Файк, разумеется, не католик. Он из Плейстоценовой[31]31
  Плейстоцен – геологическая эпоха, закончившаяся 11,7 тысяч лет назад.


[Закрыть] Христовой Церкви, что для него вовсе не помеха. Говорит он всегда вкрадчиво, причем уголки его мясистых подрагивающих губ дают понять: «весь этот духовный ‘биднус’[32]32
  Так некоторые американцы коверкают слово «бизнес».


[Закрыть] на самом деле чертовски прикольная штука, но только ведь мы с тобой это и понимаем. Всерьез задумаешься над тем, что такое Бог, смерть, горе, спасение – обхохочешься». Утренние передачи Файка предполагают наличие у слушателей чувства юмора, елейная христианская псевдонепочтительность имеет целью представить Всемогущего одним из «наших». «Жизнь голубого – не всегда голубая мечта». (Если к шести утра я уже на ногах, то слушаю его проповедь по радио, чтобы разозлиться и как следует проснуться.) «Насколько близко начало начал к блаженству на седьмом небе?», «Не заставляй меня туда спускаться!» (Одно из его немногочисленных невнятных обращений к Господу Богу.) «Скользкий склон, ведущий к моральному превосходству». Не сомневаюсь, по мнению Файка, подобные шутки привлекают людей, обеспечивая ему больше приглашений на похороны для свершения обряда, приемлемого для христиан любого толка. В Бога Файк верит, в конечном счете, не более чем агент страховой компании.

– Каким ветром сюда занесло? – спрашиваю я, маскируя отвращение подобием любопытства. Файк чуть ниже среднего роста, носит очки в черной роговой оправе, дешевый черный костюм и пробор. Волосы пострижены довольно коротко, и особенно возле ушей и шеи. При себе обычно имеет черный портфель-дипломат, в котором, не сомневаюсь, лежат жалкие атрибуты его ремесла – склянка со святой водой, несколько облаток (срок годности которых давно истек), кропило[33]33
  Приспособление для окропления водой, представляющее собой прикрепленный к рукоятке небольшой шаровидный резервуар с мелкими отверстиями.


[Закрыть], крестики, орарь[34]34
  Часть дьяконского облачения в виде длинной широкой ленты, перекидываемой через плечо.


[Закрыть], набор для изгнания бесов, а также блок мятной жевательной резинки и журнал «Мужское здоровье». Сегодня (что бывает не всегда) он в пурпурном воротничке типа единая-вера-годится-для-всех, призванном скрыть то неприглядное, ради чего он сюда явился.

– Ты, Фрэнк, вероятно, знаешь – уже некоторое время я даю Эдди духовное окормление. По его просьбе. – Файк приподнимается на цыпочках, как будто только что сказанное сделало его выше.

– А зачем ему духовное окормление?

– Спроси у самого себя, Фрэнк. – Уголки его рта начинают порочно подрагивать. Со времени нашей последней встречи Файк располнел. Щеки-полусферы румяны, будто он щипал их перед выходом из дома, и их цветущий вид, вероятно, совершенно не соответствует его представлениям о том, как они должны выглядеть.

– Я не буду себя об этом спрашивать, Файк. Телевизор довольно много смотрю. С меня хватит.

– Присматриваю за твоей доброй женой в Мэнтолокинге, Фрэнк. Я там немного помогаю советом. Она превосходно работает, ты поверь мне. У людей столько горя после урагана. Ты, наверно, знаешь.

– По крайней мере, она мне так говорит. – Если он еще раз назовет меня по имени, схвачу его за этот идиотский воротничок и приложу о гравий. Я не столько не люблю Файка, сколько он меня смущает. Впрочем, я понимаю, что это смущение порождается опасением, что в нас обоих есть общее, ценное, на мой взгляд, качество – способность прикидываться терпимым. Не сомневаюсь: Эдди терпит Файка исключительно в качестве посмешища.

Две вороны в кроне огромного бука, кора которого напоминает слоновью кожу, начинают на нас каркать. С Хоувинг-роуд из-за ограды доносится гудение грузовика, нанятого округом для вывоза бытовых отходов. Мусор здесь вывозят чаще, чем у нас. Снова раздается колокольный звон, о котором говорил Эдди – «дон, дин-дон. Возрадуйтесь, Господь явился в мир…»

– Не объяснишь ли мне одну вещь, Файк? – говорю я, не сумев удержаться. – Чем, черт возьми, плохо горевать в одиночку? Умер у меня сын – я со своим горем сам справился. – Удрученному горем, как я понял, сочувствующий так же ни к чему, как не боится пустоты природа. На самом деле природа прекрасно с нею мирится.

– Знаешь Хораса Мана[35]35
  Хорас Ман (1796–1859) – американский педагог, политик и реформатор образования.


[Закрыть], Фрэнк? – Файк плутовато облизывает губы, розовый кончик языка описывает замкнутую кривую линию. Он не собирается отвечать на мой вопрос. Не так уж мне нужен его ответ.

– Лично – нет. Не знаю.

– Гм. Хорас Ман, Фрэнк, говорил, вернее, писал… Я как раз вчера читал его биографию, искал материал для рождественской проповеди. Хорас Ман говорил: «Тот, кто ничего не сделал для человечества, должен бояться смерти». – Файк складывает пухлые ручки на объемистом портфеле, обнимает его, как спасательный круг, и надувает сложенные губы так, что они начинают напоминать бочок персика с бороздкой. Видимо, он ждет от меня ответа. Пальцы у него тонкие и изящные, как у девушки, розовые, с хорошо ухоженными ногтями. Файк – редкостная задница.

Вороны в кроне бука снова начинают каркать. Мы по-прежнему стоим на влажном горохоподобном гравии. Не сомневаюсь: каждому из нас хочется, чтобы другой побыстрее отсюда убрался.

– Я обдумаю это, Файк. Спасибо.

– Знаешь, Фрэнк, я часто сравниваю губернатора Ромни с нашим нынешним президентом, и, мне кажется, понимаю, кто из них больше боится смерти. Ты, конечно, тоже. – Файк покачивает головой. Уголки его влажного рта приподнимаются, потом опускаются и снова приподнимаются. Он записывает себе маленькую, но красивую победу. На бампере моей «сонаты» отыскиваю глазами наклейку, призывающую голосовать за Обаму. Большей частью, она на месте. После Дня благодарения я стал было ее отдирать, но бросил, так до конца и не отодрав, а потом о ней забыл. Файк, пастырь-проныра, это заметил, потому и завел разговор о «нынешнем президенте». Истинные его кумиры – политика и бабло, «служение Богу» – лишь источник скромного, но верного дополнительного заработка, подножный корм на всякий случай.