Текст книги "Избранное"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 56 страниц)

– Конечно, ты мой брат, и, может, я другой раз на тебя злюсь, но ты меня не оставляй, будь где-нибудь рядом, ладно?

– Это как? Значит, мне можно ходить с тобой и с большими ребятами гулять?

– Ну… ясно… и это тоже. Я что хочу сказать: ты не уходи, не исчезай, понял? Гляди, чтоб никакая машина тебя не переехала, и с какой-нибудь скалы не свались.

– Вот еще! Дурак я, что ли?

– Тогда, на самый худой конец, если уж дело будет совсем плохо и оба мы совсем состаримся – ну, если когда-нибудь нам будет лет сорок или даже сорок пять, – мы можем владеть золотыми приисками где-нибудь на Западе. Будем сидеть там, покуривать маисовый табак и отращивать бороды.

– Бороды! Ух ты!

– Вот я и говорю, болтайся где нибудь рядом и чтоб с тобой ничего не стряслось.

– Уж будь спокоен, – ответил Том.

– Да я в общем не за тебя беспокоюсь, – пояснил Дуглас. – Я больше насчет того, как бог управляет миром. Том задумался.

– Ничего, Дуг, – сказал он наконец. – Он все-таки старается.

Она вышла из ванной, смазывая йодом палец, – она его сильно порезала, когда брала себе ломоть кокосового торта. В эту минуту по ступенькам поднялся почтальон, открыл дверь и вошел на веранду. Хлопнула дверь. Эльмира Браун так и подскочила.

– Сэм! – закричала она, отчаянно махая коричневым от йода пальцем, чтобы не так жгло. – Я все никак не привыкну, что у меня муж – почтальон. Каждый раз, когда ты вот так входишь в дом, я пугаюсь до смерти.

Сэм Браун сконфуженно почесал в затылке; его почтовая сумка уже наполовину опустела. Он оглянулся, как будто в это славное ясное летнее утро ворвался густой туман.

– Ты что-то рано сегодня, Сэм, – заметила жена.

– Я еще пойду, – сказал он, видимо, думая о другом.

– Ну, выкладывай, что случилось? – Она подошла поближе и заглянула ему в лицо.

– Кто его знает, может – ничего, а может – очень много. Я сейчас доставил почту Кларе Гудуотер, на нашей улице…

– Кларе Гудуотер?!

– Ну, ну, не кипятись. Это были книги от фирмы «Джонсон – Смит», город Расин, штат Висконсин. И одна называлась… дай-ка вспомнить… – Он весь сморщился, потом морщинки разошлись. «Альбертус Магнус», вот как. «Одобренные, проверенные, загадочные и естественные ЕГИПЕТСКИЕ ТАЙНЫ, или… – он задрал голову к потолку, словно пытаясь разобрать там слова, – белая и черная магия для человека и животного, раскрывающая запретные знания и секреты древних философов»!

– И все это для Клары Гудуотер?

– Пока я к ней шел, я успел заглянуть в первые страницы – вроде ничего худого там нет. «Скрытые тайны жизни, разгаданные знаменитым ученым, философом, химиком, натуралистом, психологом, астрологом, алхимиком, металлургом, фокусником, толкователем тайн всех магов и чародеев, а также разъяснены темные суждения всевозможных наук и искусств – простых, сложных, практических и т. д. и т. п.». Уф! Ей-богу, голова у меня – как у папы римского! Все слова помню, хоть ни черта в них не понял.

Эльмира внимательно разглядывала свой почерневший от йода палец, словно пыталась понять – чей же это он.

– Клара Гудуотер, – бормотала она.

– Я ей отдал книгу, а она поглядела мне прямо в глаза и говорит: «Ну, теперь-то я стану заправской колдуньей. В два счета получу диплом и открою дело. Буду ворожить молодым и старым, большим и малым, оптом и в розницу». Тут она вроде засмеялась, уткнулась носом в книгу, да так и ушла в дом.

Эльмира оглядела царапину на локте, опасливо потрогала языком расшатавшийся зуб.

Хлопнула дверь. Том Сполдинг, который в это время стоял на коленях на лужайке перед домом Эльмиры Браун, поднял голову. Он долго бродил по соседству, смотрел, как поживают в разных кучах муравьи, и вдруг наткнулся на отличный, просто редкостный муравейник с широченным входом; здесь так и сновали всевозможные огненно-рыжие муравьи, одни мчались во весь дух, другие выбивались из сил, волоча свою ношу – клочок мертвого кузнечика или крошку какой-нибудь пичуги. И вдруг – хлоп! – на крыльцо выскочила миссис Браун; стоит, и вид у нее такой, будто она вот-вот упадет – похоже, она только сейчас обнаружила, что земля мчится в космическом пространстве со скоростью шестьдесят триллионов миль в секунду. А позади нее стоит мистер Браун, уж этот-то не знает никаких миль в секунду, а хоть бы и знал, так ему наверняка на них наплевать.

– Эй, Том, – позвала миссис Браун, – мне нужна моральная поддержка, и ты будешь мне вместо жертвенного агнца. Пойдем.

И, не разбирая дороги, кинулась на улицу; по пути она давила муравьев, сбивала головки с одуванчиков, и ее острые каблуки прокалывали глубокие ямки на цветочных клумбах.

Том еще минуту постоял на коленях, разглядывая позвоночник и лопатки убегающей миссис Браун. Эти кости сказали ему красноречивее всяких слов, что тут предстоит приключение и мелодрама, – ничего такого Том от женщин не ожидал, хоть у миссис Браун и торчали над верхней губой усики, немножко похожие на усы какого-нибудь пирата. Еще через минуту он уже ее нагнал.

– Вы какая-то ужасно сердитая, миссис Браун, прямо бешеная!

– Ты еще не знаешь, что такое бешенство, мальчик.

– Осторожно! – вскричал Том. Эльмира Браун упала прямо на спящего железного пса, который украшал зеленую лужайку.

– Миссис Браун!

– Вот видишь? – Миссис Браун села. – Это все Клара Гудуотер. Колдовство!

– Колдовство?

– Ничего, ничего, мальчик. Вот и крыльцо. Иди первым и раскидай с дороги все невидимые веревки. Позвони в этот звонок, только сейчас же отдерни руку, а не то палец у тебя почернеет, как головешка.

Том не дотронулся до звонка.

– Клара Гудуотер!

Миссис Браун нажала пуговку звонка пальцем, который был смазан йодом.

Где-то далеко в прохладных, сумрачных пустых комнатах звякнул и умолк серебряный колокольчик.

Том прислушался. Где-то еще дальше – шорох, точно пробежала мышь. В далекой гостиной шевельнулась тень – может быть, развевается от ветра занавеска.

– Здравствуйте, – произнес спокойный голос. И вдруг за сеткой от москитов появилась миссис Гудуотер, свежая, как мятная конфетка.

– Да это вы, Эльмира! И Том… Какими судьбами?..

– Не торопите меня! Вы, говорят, надумали выучиться на самую заправскую колдунью? Миссис Гудуотер улыбнулась.

– Ваш муж не только почтальон, но и блюститель закона. Он и сюда сунул нос.

– Мой муж не суется в чужую почту!

– Он от одного дома до другого идет целых десять минут, потому что он читает все открытки и смеется. Он даже примеряет ботинки, которые присылают почтой.

– И ничего он не видел, а вы ему сказали про эти ваши книжки, что он принес.

– Да я просто пошутила! Стану колдуньей, сказала я ему, и хлоп! – Сэм удирает со всех ног, точно я стрельнула в него молнией. Говорю вам, у этого человека нет ни единой извилины в мозгу!

– Вы вчера толковали про свое колдовство и в других местах.

– Наверно, вы имеете в виду Сандвич-клуб?

– А меня туда нарочно не пригласили!

– Так ведь вы всегда навещаете в этот день свою бабушку, сударыня.

– Ну уж если б меня пригласили, я всегда могла бы уговориться с бабушкой насчет другого дня.

– Да там и не было ничего особенного, просто я сидела за столом, ела сандвич с ветчиной и маринованным огурцом и как-то между прочим сказала: «Наконец-то я получу свой диплом! Ведь я уже сколько лет учусь на колдунью!» Сказала громко, все слыхали.

– И мне сразу же передали по телефону.

– Эти новомодные изобретения – просто чудо! – сказала миссис Гудуотер.

– Вот вы – председательница нашего клуба «Жимолость» чуть ли не со времен Гражданской войны, так уж скажите честно: может, мы не по доброй воле вас столько раз выбирали, а вы нас колдовством принудили?

– А разве вы в этом хоть сколько-нибудь сомневаетесь, сударыня?

– Завтра опять выборы, и мне очень интересно узнать: неужели вы опять выставили свою кандидатуру и неужели вам ни капельки не совестно?

– Да, выставила, и ничуть мне не совестно. Послушайте, сударыня, я купила эти книги для моего двоюродного брата Рауля. Ему всего десять лет, и он в каждой шляпе ищет кролика. Я давно твержу ему, что искать кроликов в шляпах – гиблое дело, все равно как искать хоть каплю здравого смысла в голове у некоторых людей (у кого именно – называть не стану), но он все не унимается; вот я и решила подарить ему эти книжки.

– Хоть сто раз присягните, все равно не поверю!

– А все-таки это чистая правда. Обожаю шутить насчет всяческого колдовства. Наши дамы так и завизжали, когда я рассказала им про свое тайное могущество. Жаль, вас там не было!

– Зато я буду там завтра, буду бороться с вами золотым крестом и поведу на вас все добрые силы, – сказала Эльмира. – А теперь скажите-ка мне, какие еще колдовские штуки есть у вас в доме?

Миссис Гудуотер указала на столик, что стоял в комнате у самой двери.

– Я покупаю разные волшебные травки. Они очень странно пахнут, и Рауль от них в восторге. Трава вот в этом мешочке называется «рута душистая», а вот эта – «копытень», а та – «сарсапарель». Здесь – черная сера, а тут, говорят, мука из молотых костей.

– Из костей! – Эльмира отпрянула назад и стукнула Тома по щиколотке. Том взвыл.

– А тут – горькая полынь и листья папоротника; полынью можно замораживать пули в ружьях, а если пожевать листья папоротника, можно летать во сне, точно летучая мышь, – так сказано в десятой главе вот этой книжечки. По-моему, для воспитания мальчиков очень полезно забивать им голову подобными вещами. Но, судя по вашему лицу, вы не верите, что у меня есть двоюродный братишка Рауль. Постойте, я дам вам его адрес, он живет в Спрингфилде.

– Ну конечно, – фыркнула Эльмира, – и как только я ему напишу, вы сядете в спрингфилдский автобус, доедете до почтамта, получите мое письмо и напишете мне каракулями ответ. Знаю я вас!

– Миссис Браун, скажите откровенно: вы хотите стать председательницей нашего клуба, да? Вот уже десять лет подряд вы этого добиваетесь. Сами выставляете свою кандидатуру. И неизменно получаете один-единственный голос – ваш собственный. Поймите же, если бы наши дамы хотели вас выбрать, они бы давным-давно за вас проголосовали. Но я же вижу, вы так и остаетесь одна, сама за себя, и ваш голос – глас вопиющего в пустыне. Знаете что? Давайте я завтра выдвину вашу кандидатуру и сама буду за вас голосовать, хотите?

– Ну тогда уж наверняка ничего не выйдет, – сказала Эльмира. – В прошлом году, как раз в самые выборы, я ужасно простудилась; надо было проводить свою предвыборную кампанию, а я как назло не могу выйти на улицу! А в позапрошлом году об эту пору я сломала ногу. Очень, знаете, странно. – Она с ненавистью глянула на хозяйку дома через москитную сетку. – И это еще не все. В прошлом месяце я шесть раз порезала палец, десять раз расшибала коленку, два раза падала с заднего крыльца, слышите? – два раза! Еще я разбила окно, уронила четыре тарелки и вазу – я заплатила за нее целый доллар и сорок девять центов! И теперь я буду предъявлять вам счет за каждую разбитую тарелку, все равно, разобьется она у меня в доме или в его окрестностях!

– Ай-я-яй, к рождеству я совсем разорюсь, – сказала миссис Гудуотер. Она вдруг распахнула дверь и вышла на веранду. Дверь хлопнула. – Эльмира Браун, сколько вам лет?

– У вас это наверняка записано в какой-нибудь черной книге. Тридцать пять.

– А-а, как подумаешь, что вы прожили тридцать пять лет… – Миссис Гудуотер поджала губы и заморгала, погружаясь в вычисления. – Это получается примерно двенадцать тысяч семьсот семьдесят пять дней… стало быть, если считать по три в день, двенадцать с лишним тысяч суматох, двенадцать тысяч шумов из ничего и двенадцать тысяч бедствий! Что и говорить, жизнь ваша полна и богата событиями, Эльмира Браун. Вашу руку!

– Да ну вас, – отмахнулась Эльмира.

– Нет, сударыня, вы не самая неуклюжая женщина в Гринтауне, штат Иллинойс, вы всего лишь вторая. Вы толком и сесть-то не можете – непременно наступите на кошку. Пойдете по лужайке – непременно свалитесь в колодец. Всю жизнь вы катитесь по наклонной плоскости, Эльмира Элис Браун. Почему бы вам честно в этом не признаться?

– Все мои несчастья происходят вовсе не оттого, что я неуклюжая, а только из-за вас! Как вы подойдете к моему дому ближе чем на милю, так у меня сразу кастрюля с бобами из рук валится или мне палец дернет током.

– Сударыня, в таком маленьком городишке мудрено от всех держаться за милю, хоть раз в день поневоле к каждому подойдешь поближе.

– Так вы признаетесь, что были поблизости?

– Признаюсь, что я здесь родилась, это да, но дорого бы дала, чтоб родиться в Кеноше или Зионе. Мой вам совет, Эльмира, пойдите к зубному врачу, может, он сумеет что-нибудь сделать с вашим змеиным жалом.

– Ой! – вскрикнула Эльмира. – Ой-ой-ой!

– Вы окончательно вывели меня из терпения. Прежде я ничуть не интересовалась чародейством, но теперь, пожалуй, займусь. Слушайте! Вот вы уже и невидимы! Пока вы тут стояли, я вас заколдовала. Вы совсем пропали из глаз.

– Не может этого быть!

– По совести говоря, я и раньше никак не могла вас разглядеть, – призналась колдунья.

Эльмира выхватила из кармана зеркальце.

– Да вот же я!

Присмотрелась внимательней и ахнула. Потом подняла руку над головой, точно настраивая арфу, осторожно выдернула волосок и выставила его напоказ, словно вещественное доказательство на суде.

– Ну вот! До этой самой секунды у меня в жизни не было ни единого седого волоска! Ведьма прелюбезно улыбнулась.

– Суньте его в кувшин со стоячей водой, и наутро он обернется червяком. Нет, вы только поглядите на себя, Эльмира! Всю жизнь вы обвиняете других в том, что ноги у нас спотыкливые, а руки – крюки! Вы когда-нибудь читали Шекспира? Там есть указания для актеров: «Волнение, движение и шум». Вот это вы и есть. Волнение, движение и шум. А теперь ступайте-ка домой, не то я насажаю шишек вам на голову и прикажу всю ночь вертеться с боку на бок. Брысь отсюда!

И она замахала руками перед носом Эльмиры, точно отгоняя стаю птиц.

– Ну и мух нынче летом! – сказала она. Вошла в дом и заперла дверь на крюк. Эльмира скрестила руки на груди.

– Лопнуло мое терпение, миссис Гудуотер, – сказала она. – В последний раз вам говорю: снимите свою кандидатуру и выходите завтра на честный бой. Я вас одолею, в председательницы выберут меня! Я приведу с собой Тома. Он хороший, добрый мальчик, чистая душа. А доброта и чистота завтра победят.

– Вы не очень-то надейтесь, что я такой уж хороший, миссис Браун, – вмешался Том. – Моя мама говорит…

– Замолчи, Том! Хороший – значит хороший. Ты будешь там по правую руку от меня, мальчик.

– Хорошо, мэм, – сказал Том.

– Если, конечно, я переживу эту ночь, – продолжала Эльмира. – Я ведь знаю, эта особа станет лепить из воска мои изображения и протыкать им сердца ржавыми иголками. Том, если ты на рассвете найдешь у меня в постели одну только огромную фигу, всю сморщенную и увядшую, ты уж поймешь, кто сорвал этот фрукт в винограднике. И тогда миссис Гудуотер будет председательницей клуба до ста девяноста пяти лет, вот увидишь!

– Что вы, что вы, сударыня! Мне уже сегодня триста пять, – сказала из-за москитной сетки миссис Гудуотер. – Меня еще в старину называли «ОНА!» – И она ткнула пальцем в сторону улицы. – Абракадабра-зимми-ти-ЗЭМ! Ну как?

Эльмира бросилась бежать.

– Завтра увидимся! – крикнула она через плечо.

– До завтра, сударыня, – сказала миссис Гудуотер. Том пожал плечами и двинулся следом за Эльмирой, на ходу скидывая с тротуара муравьев.

Эльмира бежала через улицу и вдруг взвизгнула.

– Миссис Браун! – в тревоге воскликнул Том. Из гаража ближайшего дома задом выезжала машина я проехала прямо по большому пальцу правой ноги Эльмиры.

Среди ночи Эльмира Браун поднялась: очень болела нога; она пошла в кухню, съела кусок холодного цыпленка, патом старательно составила точный список всех своих бед и несчастий.

Во-первых, болезни за прошлый год. Простуда – три раза, легкое несварение желудка – четыре, раздуло щеку – один раз; да еще приступ артрита, прострел (она принимала его за подагру), сильный бронхит, астма в начальной стадии, какие-то пятна на руке, нарыв в ухе, из-за которого она несколько дней ходила шатаясь, как пьяная, да еще ломило спину, болела голова и тошнило. Лекарства стоили ей ДЕВЯНОСТО ВОСЕМЬ ДОЛЛАРОВ СЕМЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ ЦЕНТОВ.

Во-вторых, вещи сломанные и разбитые в доме за последний год: две лампы, шесть ваз, десять тарелок, суповая миска, два окна, шесть стаканов и один хрустальный тюльпан на люстре; кроме того, сломан стул и порвана диванная подушка. Всего на сумму ДВЕНАДЦАТЬ ДОЛЛАРОВ ДЕСЯТЬ ЦЕНТОВ.

В-третьих, сегодняшние страдания. Палец, на который наехала машина, очень болит. Желудок расстроен. Спина затекла, ноги гудят, точно не свои. В глазах багровый туман и жжение. На языке мерзкий вкус какой-то пыльной тряпки. В ушах шум и звон. Какая всему этому цена? Высчитывая и прикидывая, она пошла обратно в спальню.

За все страдания – десять тысяч долларов.

– Вот и получи их без суда, – сказала она вполголоса.

– А? – отозвался спросонок муж. Эльмира улеглась в постель.

– Я умирать не желаю.

– Как ты сказала? – переспросил муж.

– Ни за что не умру, – сказала она, глядя в потолок.

– Я всегда это говорил, – ответил муж и снова захрапел.

На другое утро Эльмира Браун встала пораньше и отправилась в библиотеку, а оттуда – в аптеку и обратно домой, так что, когда ее муж Сэм разнес всю почту по адресам и пришел в полдень домой, Эльмира уже смешивала всевозможные снадобья.

– Обед в холодильнике, – сказала она ему, помешивая в большом стакане какую-то зеленоватую кашицу.

– Господи, это еще что такое? – спросил муж. – С ВИДУ – прямо молочный коктейль, который лет сорок простоял на солнце. Тут уж вроде и плесень сверху пошла.

– Против колдовства нужно бороться колдовством.

– Уж не собираешься ли ты это пить?!

– И выпью! Выпью и пойду в клуб «Жимолость» на великие дела.

Самюэль Браун понюхал снадобье.

– Мой тебе совет – сперва взойди на крыльцо, а уж потом пей, не то и двух ступенек не одолеешь. Что тут намешано?

– Снег с крыльев ангелов (вообще-то это ментол), чтобы остудить сжигающий человека адский огонь, – так сказано вот в этой книге, она из библиотеки. Сок свежего винограда, только-только с лозы, чтобы наперекор темным видениям мысли все равно были чистые и светлые, – это тоже сказано в книге. Еще тут есть ревень, винный камень, белый сахар, яичный белок, ключевая вода и почки клевера, в них таится добрая сила земли. И еще много всякого, не перечесть. Вот тут все записано, добро против зла, белое против черного. Уж теперь-то я ее одолею!

– Одолеешь, одолеешь! – сказал муж. – Вот только как ты узнаешь, что твоя взяла?

– Стану думать чистые, светлые мысли. И по пути захвачу Тома, он будет мне вроде как талисман.

– Бедняга он, – заметил муж. – Сама говоришь – чистая он душа, а на выборах в вашей этой «Жимолости» не сносить ему головы!

– Ничего с ним не случится, – возразила Эльмира. Она вылила булькающее зелье в банку из-под овсяных хлопьев и закрыла крышкой; потом вышла на улицу, причем – небывалый случай! – ни разу не зацепилась платьем за гвоздь и не порвала новенькие девяностовосьмицентовые чулки. Очень этим гордая и довольная, Эльмира проследовала без всяких происшествий к дому Сполдингов, где ее ждал Том, одетый, как она велела, во все белое.

– Фу! – воскликнул Том. – Что это у вас в банке?

– Судьба, – сказала Эльмира.

– Ну разве что судьба, – ответил Том, держась шага на два впереди.

Клуб «Жимолость» был полон; дамы гляделись в зеркальце, взятое у приятельницы, оправляли юбки и спрашивали друг друга, не виднеется ли из-под платья комбинация.

В час дня по ступенькам поднялась миссис Эльмира Браун в сопровождении мальчика в белом. Он заткнул себе нос и зажмурил один глаз, так что плохо видел, куда идет. Миссис Браун поглядела на собравшихся, потом на свою банку и, открыв крышку, заглянула внутрь, но тут у нее захватило дух, и она закрыла банку, так и не выпив ни капли. Потом она двинулась в зал, а вслед плыл шорох, точно шелк шелестел, – это члены клуба шептались у нее за спиной.

Миссис Браун уселась вместе с Томом в заднем ряду, и вид у Тома был самый разнесчастный. Одним глазом он оглядел это дамское сборище и тотчас зажмурился окончательно. Эльмира открыла банку и медленно выпила ее содержимое.

В половине второго председательница – миссис Гудуотер – стукнула молотком о стол, и все дамы умолкли; разговаривать продолжали всего лишь десятка два.

– Сударыни, – прозвучал голос миссис Гудуотер над морем шелков и кружев, на волнах которого там и сям мелькали белые и серые гребенки, – настало время перевыборов. Но прежде, мне кажется, миссис Эльмира Браун, супруга нашего известного графолога…

Слушательницы захихикали.

Эльмира толкнула Тома локтем в бок.

– Что такое «графолог»? – шепнула она.

– Не знаю, – прошипел Том; глаза у него были закрыты, и толчок локтем обрушился на него из темноты.

– … супруга, как я уже сказала, нашего известного специалиста по почеркам, Сэмюэля Брауна… (в зале опять смех)… служащего почтового ведомства Соединенных Штатов, миссис Браун желает высказаться, – продолжала миссис Гудуотер. – Прошу вас, миссис Браун!

Эльмира встала. Складной стул опрокинулся и, громко щелкнув, захлопнулся, точно медвежий капкан. От неожиданности Эльмира подскочила, зашаталась, выбивая каблуками по полу частую дробь, и еле устояла на ногах.

– Да, мне есть о чем порассказать, – провозгласила она.

Держа в одной руке пустую банку из-под овсяных хлопьев вместе с Библией, она другой рукой схватила Тома за локоть и рванулась вперед; по дороге она задевала сидящих локтями и то и дело кричала: «Поосторожнее, вы! Дайте пройти! Не мешайте!»

Наконец она добралась до помоста, повернулась и опрокинула стакан с водой; вода потекла по всему столу и закапала на пол. Эльмира злобно покосилась на миссис Гудуотер и предоставила ей вытирать воду крошечным носовым платком. Потом она торжествующе подняла пустую банку, чтобы миссис Гудуотер хорошенько ее разглядела.

– Знаете, что тут было? – шепнула она. – Теперь все это у меня внутри, сударыня. Теперь меня защищает магический круг. Ни один нож, ни один топор сквозь него не прорвется.

В зале все говорили разом и никто ее не слышал.

Миссис Гудуотер кивнула и подняла обе руки, призывая к молчанию. Воцарилась тишина.

Эльмира еще крепче стиснула руку Тома. Он морщился, не открывая глаз.

– Сударыни, – сказала Эльмира, – я вам сочувствую. Я-то знаю, чего вы натерпелись за последние десять лет. Я-то знаю, почему вы голосовали за эту миссис Гудуотер. Вам надо кормить мужей, дочерей, сыновей. Вам надо укладываться в свой бюджет. Вы не можете допустить, чтобы молоко скисло, чтобы хлеб не взошел, чтобы пироги не пропеклись. Вам вовсе не хочется, чтобы ваши дети переболели подряд свинкой, ветрянкой, оспой и коклюшем. Вы не хотите, чтобы ваш муж разбил машину или налетел за городом на провод высокого напряжения и его ударило током. Но теперь всему этому пришел конец. Теперь вы можете ничего не опасаться. Не будет больше ни изжоги, ни ломоты в пояснице, потому что я принесла с собой магическое слово и сейчас мы его испробуем – изгоним бесов из этой ведьмы, которая затесалась в наш клуб.

Все стали оглядываться вокруг, но никто не заметил никакой ведьмы.

– Да ведь это ваша председательница! – закричала Эльмира.

– Это я! – И миссис Гудуотер помахала залу рукой.

– Сегодня я пошла в библиотеку, – задыхаясь, продолжала Эльмира и схватилась за стол, чтобы не упасть. – Я хотела найти хоть какое-нибудь средство, чтобы защититься от нее. Ну, узнать, как избавиться от людей, которые обманывают других, как изгнать ведьму. И я нашла способ бороться за наши права. Я чувствую, как сила моя растет. Во мне сейчас волшебство разных добрых корней и всякой химии. Во мне… – Она умолкла. Пошатнулась. Потом мигнула. – Во мне винный камень, и… во мне желтые цветы травы-ястребинки и молоко, заквашенное при свете луны, и… – Она снова замолчала и с минуту подумала. Потом закрыла рот и издала какой-то странный звук, словно чревовещательница. И опять на мгновение зажмурилась, прислушиваясь к своей силе.

– Вы плохо себя чувствуете, миссис Браун? – спросила миссис Гудуотер.

– Я отлично себя чувствую, – медленно выговорила Эльмира Браун. – Я положила несколько тертых морковок, и тонко нарезанную петрушку, и еще ягоды можжевельника, и…

Она снова умолкла, точно некий внутренний голос приказал ей замолчать, и посмотрела в зал.

Все вокруг медленно закачалось: слева направо, потом справа налево.

– Корень розмарина и цвет лютика… – глухо сказала Эльмира. Потом выпустила руку Тома. Том открыл один глаз и поглядел на нее.

– Лавровый лист, лепестки настурции… – говорила она.

– Вы бы лучше сели, – посоветовала миссис Гудуотер. Одна из дам встала и открыла окно.

– … сушеный лист бетеля, лаванду и семечки дикого яблока, – сказала миссис Браун и умолкла. – Давайте скорей начинать выборы. Мне нужны голоса. Я буду считать.

– Не спешите, Эльмира, – сказала миссис Гудуотер.

– Нет, надо спешить. – Миссис Браун глубоко, судорожно вздохнула. – Помните, сударыни, больше бояться нечего. Можете смело высказать вслух все, что хотите. Голосуйте за меня, ведь вы всегда этого хотели. Голосуйте и… – Комната опять закачалась, на этот раз вверх и вниз. – Правление будет честным. Все, кто за миссис Гудуотер, скажите «да».

– Да, – сказал весь зал.

– Все, кто за миссис Эльмиру Браун? – спросила Эльмира слабым голосом.

Она проглотила ком, подкатившийся к горлу. Потом сказала одна:

– Да.

И, ошеломленная, осталась стоять на трибуне. В зале воцарилась тишина. И в этой тишине вдруг раздалось какое-то карканье. Эльмира Браун схватилась рукой за горло. Потом повернулась и мутными глазами посмотрела на миссис Гудуотер, а та преспокойно вынула из сумочки восковую куколку, утыканную ржавыми чертежными кнопками.

– Том, – сказала Эльмира, – проводи меня в дамскую комнату.

– Хорошо, мэм.

Они тронулись в путь, потом ускорили шаг и наконец пустились бежать. Эльмира бежала впереди, сквозь толпу, по проходу… Добралась до дверей и повернула налево.

– Нет, нет, Эльмира, направо, направо! – закричала миссис Гудуотер.

Эльмира свернула налево и исчезла из виду. Раздался грохот, точно по скату сыпался крупный уголь.

– Эльмира!

Все дамы забегали кругами, натыкаясь друг на друга, – точь-в-точь женская баскетбольная команда.

Одна миссис Гудуотер прямиком кинулась к двери.

На площадке лестницы стоял Том и, вцепившись руками в перила, глядел вниз.

– Сорок ступенек! – простонал он. – Донизу целых сорок ступенек!

И после, многие месяцы и годы спустя, люди рассказывали, как Эльмира Браун, словно отпетый пьяница, катилась по этим ступенькам и ни одной не пропустила на своем долгом пути вниз. Говорили, что она, видимо, в первый же миг потеряла сознание, и потому все ее мышцы были расслаблены, и она не ударялась, а катилась по ступеням мягко, как мешок. Наконец она шлепнулась у подножия лестницы, растерянно хлопая глазами и чувствуя себя гораздо лучше, ибо все, от чего ей было не по себе, осталось позади, по всей лестнице. Правда, теперь ее, точно татуировкой, сплошь покрывали ссадины и кровоподтеки. Но ни одна косточка не была сломана, руки и ноги не вывихнуты, даже сухожилия не растянуты. Два-три дня она как-то странно неподвижно держала голову и, если надо было поглядеть по сторонам, лишь косилась краешком глаза. Но вот что главное: у подножия лестницы мигом очутилась миссис Гудуотер, и голова Эльмиры уже покоилась у нее на коленях, и она кропила эту буйную голову слезами, а вокруг, охая, ахая, рыдая и заламывая руки, собирались остальные дамы.

– Эльмира, я обещаю, я клянусь, Эльмира, если только вы останетесь живы, если вы не умрете… Эльмира, вы слышите меня? Слушайте же! С этой минуты я буду ворожить только ради добрых дел. Больше никакой черной магии, одна только белая! Если это будет зависеть от меня, вы никогда больше не упадете с лестницы, не порежете себе палец, не споткнетесь о порог. Блаженство, Эльмира, обещаю вам блаженство! Только не умирайте! Смотрите не умирайте! Смотрите, я вынимаю из куклы все кнопки. Эльмира, скажите же мне хоть слово! Ну скажите что-нибудь и сядьте! И пойдемте наверх, проголосуем все снова! Обещаю, вы будете председательницей, мы вас выбираем, даже без всякого голосования, мы все единодушно одобряем вашу кандидатуру, ведь правда, сударыни?

При этих словах все члены клуба «Жимолость» зарыдали в голос и им пришлось ухватиться друг за друга, чтобы не упасть.

Том, все еще стоявший наверху, решил, что так плакать можно только над покойницей и миссис Браун наверняка умерла.

Он побежал вниз, но на середине лестницы столкнулся с процессией дам – вид у них был такой, точно они вырвались из самого центра динамитного взрыва.

– С дороги, мальчик!

Первой шла миссис Гудуотер, плача и смеясь.

За ней следовала миссис Эльмира Браун, смеясь и плача.

А уж за ними шествовали все сто двадцать три члена клуба «Жимолость», сами не понимая, возвращаются ли они с похорон, или отправляются на бал.

Том проводил их глазами и покачал головой.

– Теперь я им ни к чему, – сказал он. – Вовсе ни к чему.

И пока его не хватились, стал на цыпочках спускаться с лестницы и все время, до самого низа, крепко держался за перила.

– Что уж тут расписывать, – сказал Том. – Коротко и ясно: все они там просто с ума посходили. Стоят в кружок и сморкаются. А Эльмира Браун сидит на полу под лестницей, и ничего у нее не сломано – я так думаю, у нее кости сделаны из желе, – и ведьма плачет у нее на плече, и вдруг все поднимаются вверх по лестнице и уже смеются! Видал ты когда-нибудь такое? Ну, я скорее дал деру.

Том расстегнул рубашку и снял галстук.

– Так ты говоришь, колдовство? – спросил Дуглас.

– Колдовство как пить дать!

– И ты в это веришь?

– Середка наполовинку.

– Ну и ну, чего только в нашем городе не увидишь! – И Дуглас уставился вдаль: на горизонте громоздились облака самых причудливых очертаний – воины, древние боги и духи. – Так, говоришь, чары, и восковые куклы, и иголки, и снадобья разные?

– Да снадобье-то неважнецкое, но здорово подействовало как рвотное. Э-э-э! Йок! – Том схватился за живот и высунул язык.

– Ведьмы… – пробормотал Дуглас и загадочно скосил глаза.

А потом наступает день, когда слышишь, как всюду вокруг яблонь одно за другим падают яблоки. Сначала одно, потом где-то невдалеке другое, а потом сразу три, потом четыре, девять, двадцать, и наконец яблоки начинают сыпаться как дождь, мягко стучат по влажной, темнеющей траве, точно конские копыта, и ты – последнее яблоко на яблоне, и ждешь, чтобы ветер медленно раскачал тебя и оторвал от твоей опоры в небе, и падаешь все вниз, вниз… И задолго до того, как упадешь в траву, уже забудешь, что было на свете дерево, другие яблоки, лето и зеленая трава под яблоней. Будешь падать во тьму…