Текст книги "Туннель под миром. Сборник англо-американской фантастики"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

Соавторы: Айзек Азимов,Роберт Шекли,Генри Каттнер,Фредерик Пол,Артур Порджес,Ли Гардинг,Тэнн Блиш,Джеймс Мак-Интош,Стивен Барр,Джон Киппакс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

– Очень плохо, – хриплым голосом сказал Сэм. – Вы неуравновешенны. Вы не можете быть приняты в нормальное общество.

– Это я неуравновешен? – спросил двойник. – И кто это говорит! Человек, проводящий в бесплодных мечтаниях всю жизнь, стремящийся жениться на кричаще одетой, пцеславной коллекции биологических импульсов, которая приползла бы на коленях к любому мужчине, достаточно разумному, чтобы нажать нужные кнопки…

– Оставьте в покое само имя Тины, – возразил ему Сэм. Он чувствовал себя весьма неловко, произнося эту театральную фразу.

Его двойник посмотрел на него и усмехнулся.

– Ладно, пусть так. Но не ее тело! Вот что, Сэм, или Вебер, или как вы там хотите, чтобы я вас называл. Вы живите сами по себе, а я буду жить сам по себе. Я могу даже не быть юристом, если это доставит вам удовольствие. Но что касается Тины, то, поскольку больше не осталось ингредиентов, чтобы изготовить копию, – да и вообще это была гнилая эскапистская идея, – то во мне заложено достаточно ваших симпатий и антипатий, чтобы страстно ее желать. И я смогу ее получить, а вы не можете. У вас для этого не хватает смелости.

Сэм вскочил и сжал кулаки. Но тут же сообразил, что противник совершенно равен ему в физическом отношении, и обратил внимание на его уверенную улыбку. Физическая схватка не имела никакого смысла – в лучшем случае она могла кончиться вничью. Он снова вернулся к аргументам.

– Согласно руководству, – начал Сэм, – вы подвержены неврозам…

– Руководство! Руководство написано для детей с научным кругозором, которые будут жить через двести лет. Их наследственные качества будут находиться под тщательным контролем. Лично я думаю, что…

В дверь дважды постучали.

– Мистер Вебер…

– Да! – сказали оба одновременно.

За дверью квартирная хозяйка задохнулась от изумления и произнесла неуверенным голосом:

– Э-э-этот господин внизу. Он хотел бы видеть вас. Сказать ему, что вы дома?

– Нет, пока нет, – ответил двойник.

– Скажите ему, что я ушел час назад, – произнес Сэм в тот же момент.

За дверью послышался продолжительный вздох и звук быстро удалявшихся шагов.

– Ничего себе, разумный метод в данной ситуации! – взорвался двойник. – Вы не могли попридержать язык? У бедной женщины сейчас, вероятно, будет обморок.

– Вы забываете, что это моя комната, а вы просто неудачно закончившийся эксперимент, – запальчиво ответил Сэм. – У меня столько же прав, сколько у вас, далее больше… Эй, что вы там делаете?

Двойник открыл дверцу шкафа и стал надевать брюки.

– Одеваюсь. Вы можете ходить голым, если это вам нравится, но я хочу выглядеть вполне респектабельно.

– Я разделся, чтобы получить необходимые данные о себе… или о вас. Это моя одежда, это моя комната…

– Послушайте, не волнуйтесь. Вы никогда но сможете доказать этого на суде. Не заставляйте меня ссылаться на известные положения о том, что ваше – это мое, и так далее.

В холле послышались тяжелые шаги. Кто-то остановился перед дверью. Внезапно обоим Сэмам показалось, что вокруг загремели кимвалы, и, охваченные ужасом, оки почувствовали, как на них обрушился поток непереносимой жары. Затем резкие звуки умчались вдаль. Стены перестали дрожать. Стало тихо, по комнате разнесся запах паленого дерева.

Они повернулись как раз вовремя, чтобы увидеть невероятно высокого, очень старого человека в длинном черном пальто, входившего через дымящиеся остатки двери. Хотя он был гораздо выше этой двери, он не нагнулся, а как-то втянул голову в плечи и затем снова выдвинул ее. Инстинктивно Сэм и двойник сделали по шагу друг к другу.

У вошедшего были глубоко запавшие, блестящие черные глаза без белков, напоминавшие Сэму сканирующие устройства биокалибратора; они не глядели, а оценивали и делали выводы.

– Я не зря боялся, что приду слишком поздно, – наконец произнес он раскатисто, сверхъестественным, давящим голосом. – Вы уже сняли с себя копию, мистер Вебер, а это вызывает необходимость в некоторых малоприятных действиях. И двойник уничтожил дезассамблятор. Очень скверно. Мне придется действовать вручную. Неприятная работа.

Старик так близко подошел к ним, что их испуганное дыхание почти касалось его.

– Эта история уже привела к задержкам в четырех важных программах исследований, но мы должны были все время считаться с общепринятыми нормами цивилизованного общества и точно установить личность адресата, прежде чем изъять у него набор. Обморок миссис Липанти, разумеется, потребовал принятия срочных мер.

Двойник прочистил горло.

– Значит, вы?..

– Нет, я не человек в точном смысле этого слова. Я скромный гражданский чиновник, изготовленный по высшему классу точности. Я Хранитель ценза для всего двадцать девятого района. Ваш набор был предназначен для детей из Фреганда, которые совершают экскурсии в этом районе. Один из фрегандцев с документами на имя Вевера заказал этот набор через хронодромы, которые от такой необычной нагрузки расстроились настолько, что их нельзя было карнупликировать. Поэтому вы и получили посылку вместо него. К сожалению, повреждения были так значительны, что нам пришлось разыскивать вас косвенными методами.

Хранитель ценза сделал паузу, и Сэм номер два нервно подтянул брюки. Сам Сэм страстно захотел, чтобы на нем было что-нибудь, хотя бы фиговый листок, для прикрытия наготы. Он чувствовал себя как небезызвестная личность в райском саду, пытающаяся объяснить, почему съедено яблоко, и мрачно подумал, что платье создает человека в гораздо большей степени, чем даже набор «Построй человека».

– Мы, конечно, должны забрать набор, – продолжал рокотать отрывистый гром, – и ликвидировать все последствия его пребывания здесь. Когда все будет приведено в порядок, вам будет разрешено продолжать жизнь, как будто ничего не случилось. Между прочим, проблема состоит в том, чтобы узнать, кто из вас истинный Сэм Вебер.

– Я, – сказали оба дрожащими голосами и взглянули друг на друга.

– Затруднения, – прогремел старик. Его вздох был подобен ледяному ветру. – Почему мне вечно не везет? Почему у меня никогда не бывает простых случаев, вроде карнупликатора?

– Послушайте, – начал двойник, – оригинал должен быть…

– Вполне уравновешенным и в лучшей эмоциональной форме, чем копия, – прервал Сэм. – Мне кажется…

– …что вы легко сможете увидеть разницу, – заключил двойник, не переводя дыхания, – выяснив, кто из нас двоих более достойный член общества.

(«Этот тип хочет пустить пыль в глаза! – подумал Сэм со спокойной уверенностью. – Как он не понимает, что имеет дело с существом, которое на самом деле может видеть умственные различия? Это не какой-нибудь жалкий психиатр нашего времени, это существо способно видеть через внешнюю оболочку до самых скрытых глубин».)

– Ну конечно, смогу. Минутку. – Старик начал внимательно изучать их. Его глаза бесстрастно пробегали по их фигурам вверх и вниз. Два Сэма Вебера ожидали, дрожа, в наступившей тишине.

– Ясно, – сказал старик наконец. – Совершенно ясно.

Он сделал шаг вперед и выбросил длинную тонкую руку. Затем он начал разлагать Сэма Вебера.

– Но, послуша-а-а… – качал Сам Вебер истошным голосом, который превратился в крик отчаяния и заглох в неясном бормотании.

– Чтобы не утратить психического равновесия, вам лучше было бы не смотреть, – заметил Хранитель ценза.

Двойник медленно вздохнул, отвернулся и стал застегивать рубашку. Сзади него, то усиливаясь, то ослабевая, продолжалось бормотание.

– Видите ли, – продолжал рокочущий, давящий голос, – дело не в том, что мы боимся оставить вам подарок, – дело в принципе. Ваша цивилизация не подготовлена для него. Вы должны это понять.

– Ну конечно, – ответил Лже-Вебер, завязывая красно-голубой галстук тети Мэгги.

ДЖЕЙМС БЛИШ
КОРОЛЬ НА ГОРЕ

Полковник Хэл Гаскойн знал, что он единственный человек на борту космического корабля-спутника № 1, но ему от этого было не легче. Нисколько не легче, хотя он и старался не думать о своем одиночестве.

А теперь, когда он сидел перед бомбардировочным пультом мокрый от пота, несмотря на прекрасно кондиционированный воздух, один из его людей опять заговорил с ним:

– Полковник, сэр…

Гаскойн повернулся в кресле, и сержант – у полковника вертелось на языке его имя – четко отдал честь.

– Ну?..

– Бомба номер один подготовлена, сэр! Какие будут приказания?

– Какие будут приказания? – задумчиво повторил за ним Гаскойн.

Но человек уже ушел. Гаскойн, собственно, не видел, как сержант покинул кабину управления, но его там уже не было.

Пока полковник пытался сообразить, куда пропал сержант, в кабине послышался другой голос, безжизненный и нудный, какой всегда бывает по радиотелефону:

– Радиолокационная рубка. Цель засечена.

Ровное, бессмысленное попискивание: это включилась синхронирующая цепь.

Откуда же взялись люди? В радиолокационной никого нет. И в бомбовом отсеке – тоже никого. Вообще на борту космического корабля № 1 не было никого, кроме Гаскойна. Никого с тех пор, как он сменил Гринела, который первым летал на этой космической станции.

– Кто же был тот сержант? Его звали… звали…

Стук телетайпа отогнал эти мысли. Звук был гулкий, как от скорострельной пушки в металлическом ангаре. Гаскойн встал и подплыл к аппарату, скользя по кабине с легкостью человека, для которого невесомость стала чуть ли не естественным состоянием.

Пока он добрался до телетайпа, аппарат умолк, и сначала лента показалась ему пустой. Но вот Гаскойн утер пот, туманивший глаза, и увидел текст:

МНВЮСХЦ ЛЮТ ИГФДС ПЮТР АОИУ ЕУИО КРАЛЦМ

Он достал справочник и нашел последовательность букв, на которой был построен код. Расшифровка была сделана за десять минут.

БОМБА 1 ВАШИНГТОН 17 00 ЧАСОВ ТАММАНАНИ

Вот оно! Вот для чего он подготовлял бомбу! Значит, должен быть более ранний приказ, предписывающий подготовку. Он начал перематывать бумажную ленту. На ней ничего не оказалось.

Как же это – Вашингтон? Чего ради объединенные начальники штабов приказывают ему…

– Полковник Гаскойн, сэр…

Гаскойн круто повернулся и ответил на приветствие сержанта.

– Как ваше имя? – буркнул он.

– Суини, сэр, – отозвался сержант.

Это почему-то прозвучало не слишком похоже на «Суини» и вообще ни на что не похоже. Просто какой-то шум. По лицо человека показалось полковнику знакомым.

– Подготовлена бомба номер два, сэр.

Сержант отдал честь, повернулся, сделал два шага и растаял. Он не исчез, но и не вышел за дверь. Он просто отступил, потемнел, сжался – и вот его совсем не стало. Казалось, он и Гаскойн разошлись во мнениях о том, какой эффект может дать перспектива при ярком свете Земли, и Гаскойн оказался неправ.

В полном оцепенении он закончил перемотку ленты. Сомнения не было: вот он, приказ, черным по белому, яснее ясного. Бомбить столицу своей родины в 17.00. И, между прочим, не задумываясь разбомбить собственный дом. Поработать основательно – сбросить две бомбы. И не смущаться, если произойдет ошибка на несколько дуговых секунд и бомб5ы упадут не на Вашингтон, а на Балтимору, или на Силвер-Спринг, или на Милфорд, щтат Делавэр. Гражданская группа информации даст вам координаты, но непременно покройте квадрат. Такова обычная процедура.

Пальцы онемели, стали резиновыми. Все же Гаскойн начал нажимать ими на клавиши телетайпа. Работая на частоте Гражданской группы информации, оч напечатал:

ПРИШЛИТЕ ПОМОЩЬ СЕРЬЕЗНОЕ ПОВТОРЯЮ СЕРЬЕЗНОЕ ЗАТРУДНЕНИЕ С ПЕРСОНАЛОМ ТОЧКА НЕ ЗНАЮ КАК ДОЛГО СМОГУ ДЕРЖАТЬСЯ ТОЧКА СПЕШНО ГАСКОЙН КОСМИЧЕСКИЙ КОРАБЛЬ ОДИН ТОЧКА

За его спиной ритмично попискивал генератор, соединенный со спусковым устройством.

– Радиолокационная рубка. Цель засечена.

Гаскойн не обернулся. Он сидел перед бомбардировочным пультом, потный, несмотря на прекрасно кондиционированный воздух. И где-то в глубине мозга его собственный голос повторял: «Стой, стой, стой!»

Как мы впоследствии установили, с этого и началось происшествие с космическим кораблем № 1. Большая удача, что Гаскойн адресовал свое донесение непосредственно нам. Гражданскую группу информации редко призывают на помощь в случае аварии, если аварийное состояние только что возникло. Обычно Вашингтон пытается «вычерпать воду» сам. И, только обнаружив, что лодка все равно тонет, он передает черпак нам – обычно с требованием, чтобы мы мгновенно превратили его в центробежный насос.

Мы не возражаем. Неумение Вашингтона создать правительственный орган, по функциям схожий с ГГИ, оправдывает ее существование. Прибыли, конечно, идут Обществу подсобных предприятий. Свободному объединению университетов и отраслей промышленности. Оното и дало деньги на постройку «Ультимака», а именно из-за «Ультимака» Вашингтон так часто прибегает к помощи Гражданской группы информации.

Но на этот раз вряд ли наша большая электронновычислительная машина могла принести нам ощутимую пользу. Я так и сказал Жоане Адамар, заведующей отделением общественных наук, передавая ей послание.

– Гм, – ответила она. – «Затруднение с персоналом»? Что он хочет сказать? На этой космической станции у него нет никакого персонала!

Для меня в ее словах не было ничего нового. Сначала Гражданская группа информации представила цифровые данные, необходимые, чтобы вывести на орбиту космический корабль № 1. А затем, именно по нашему совету, полетел лишь один человек. Экипаж космического корабля либо должен быть многочисленным, либо состоять из одного человека. Промежуточные варианты не годятся. К тому же КК-1 был недостаточно велик, чтобы вместить большой экипаж, члены которого рано или поздно перегрызли бы друг другу глотки.

– Он подразумевает под персоналом самого себя, – объяснил я. – Вот почему я не думаю, чтобы это было подходящей задачей для вычислительной машины. «Затруднение» должно быть преодолено в разговоре с глазу на глаз. Я уверен, что Гаскойн одурел от сознания ответственности. Такая опасность всегда может возникнуть, когда посылают одного человека.

– Единственное приемлемое решение – обеспечить орбитальные станции полным штатом, – согласилась Жоана. – Пентагону надо потребовать от конгресса достаточную сумму, чтобы построить большую станцию.

– Не понимаю, почему Гаскойн вызвал нас, а не свое начальство.

– Это просто. Цифры обрабатываем мы. Пентагон нам верит. Он считает нас непогрешимыми. И Гаскойн заразился этим от Пентагона.

– Плохо! – сказал я.

– Никогда этого не отрицала.

– Так вот, по-моему, плохо, что он вызвал нас, вместо того чтобы воспользоваться обычными каналами. Это значит, что беда на самом деле серьезна.

Я думал над возникшей проблемой еще с минуту, а Жоана тем временем быстро набрала какой-то номер. Как уже знали все жители Земли – за исключением, быть может, обитателей Тибета, – у человека, летевшего на КК-1, прямо под ногами находились три водородные бомбы, и он мог с большой точностью сбросить их над любым пунктом земного шара. Гаскойн, можно сказать, был живым олицетворением американской международной политики. Он мог бы отпечатать у себя на лбу девиз: «Превосходство в космосе».

– Что говорит Штаб воздушных сил? – спросил я Жоану, когда она повесила трубку.

– Они говорят, что немного беспокоятся за Гаскойна. Он очень стойкий человек, но вышло так, что его никто не сменил и ему пришлось работать лишний месяц. Почему – они не объясняют. В последнюю неделю он посылал очень путаные донесения. Начальство намерено задать ему хорошую головомойку.

– Головомойку! Им следует поосторожнее обходиться со своим штатом, не то самим придется туго. Жоана, кому-нибудь надо махнуть наверх. Я обеспечу быструю доставку, а ты сообщи Гаскойну, что помощь скоро придет. Кому же отправиться туда?

– У меня нет предложений, – сказала Жоана. – Спросим-ка вычислительную машину.

Я сейчас же это проделал.

«Ультимак» ответил: Гаррис.

– Счастливого пути, Питер, – спокойно – слишком спокойно! – проговорила Жоана.

– М-да, – произнес я. – Доброй ночи!

Я уже не помню, чего именно я ожидал, когда моя связная ракета приблизилась к космическому кораблю № 1. Я решил, что не могу брать с собой целый отряд. Если психоз Гаскойна действительно зашел далеко, полковник не допустит высадки нескольких человек. А одного человека он может впустить. Все же я не сомневался, что сначала он поспорит.

Ничего подобного не случилось. Он не окликнул ракету и не ответил на наши приветственные сигналы. Контакт со станцией был осуществлен с помощью радиолокационных автоматов, и высадиться на борт оказалось легче и быстрее, чем войти в кинозал.

В рубке управления было темно, и сначала я не разглядел Гаскойна. Там, где находились иллюминаторы, все было залито ярким солнечным светом, но остальное пространство почти полностью тонуло во тьме, только поблескивали линзы приборов.

Тихий звук, напоминавший хихиканье, помог мне сориентироваться – вот он, Гаскойн! Он стоял спиной ко мне, сгорбившись над бомбардировочным пультом. В одной руке он держал небольшой инструмент, похожий на щипцы для пробивки билетов. Губки инструмента непрерывно выкусывали кружки в натянутой ленте, перебегавшей между двумя катушками. Получался тот щелкающий звук. который я услышал. В инструменте я без труда узнал ручной перфоратор.

Но почему Гаскойн не слышал, как я входил?

– Оставьте это, мистер! – свирепо произнес Гаскойн. – Лента будет работать.

– Какой у вас объект?

– Вашингтон, – сказал Гаскойн и провел рукой по лицу. По-видимому, он забыл о воображаемых очках.

– Кажется, вы сами там живете?

– Совершенно верно, – подтвердил Гаскойн. – Чертовски верно, мистер. Чудесно, а?

Это было и впрямь чудесно. Дурни из Штаба воздушных сил в Пентагоне будут иметь в своем распоряжении десять миллисекунд, чтобы пожалеть, что не послали со мной кого-нибудь сменить Гаскойна. «Сменить – кем? Мы не можем послать второго заместителя раньше чем через неделю: человеку нужна добавочная тренировка. А первый заместитель лежит в госпитале с тяжелой травмой. Кроме того, Гаскойн – лучший человек для данной работы. Его надо выловить хоть черпаком».

Да. Психологическим центробежным насосом, конечно. А тем временем лента будет бежать и бежать.

– Хватит вам вытирать лицо! Лучше выключите увлажнение воздуха, – сказал я. – А то у вас опять запотели очки.

Медленно, держась преувеличенно прямо, как морской конек, он прошел по кабине и остановился перед иллюминатором. Я сомневался, удастся ли ему увидеть в стекле свое отражение, но, может быть, он понастоящему и не хотел его видеть.

– Они и вправду запотели, спасибо.

И он снял «очки» и опять старательно протер воздух.

Но уж если Гаскойн полагал, что он носит очки, то что же он увидит без них? Я скользнул к программатору и отключил движение ленты. Теперь я был между катушками и Гаскойном, – но не мог же я удерживать эту позицию вечно.

– Поговорим минутку, полковник – сказал я. – Право, в этом не будет ничего худого.

Гаскойн улыбнулся, лицо его светилось детской хитростью.

– Поговорим только тогда, когда вы снова пустите ленту, – отозвался он. – Прежде чем снять очки, я наблюдал за вами в зеркало.

Вранье! Пока он смотрел в иллюминатор, я не шелохнулся. Когда же он «протирал очки», его «бедные, слабые слезящиеся глаза» видели каждое мое движение. Я пожал плечами и отошел от программатора.

– Пустите ленту сами. Мне неохота брать на себя ответственность, – сказал я.

– Приказ есть приказ, – деревянным голосом произнес Гаскойн. Он снова пустил ленту. – Ответственность несут они. О чем же вы хотели поговорить со мной?

– Полковник Гаскойн, случалось ли вам кого-нибудь убить?

Он, видимо, был удивлен.

– Да, однажды было дело, – охотно ответил он. – Я врезался самолетом в дом. Убил всю семью. А сам остался невредим, отделался ожогом ноги. Через несколько недель она зажила. Но пришлось перейти из летчиков в бомбометатели. Для работы пилота нога все-таки не вполне годилась.

– Печально!

Он захихикал – внезапно, судорожно.

– А теперь посмотрите на меня, – сказал он. – Я скоро перебью всю свою семью. А также миллионы других людей. Может быть, всех на свете.

Как нужно было понимать это «скоро»?

– Что вы имеете против всех этих людей?

– Против кого? Против людей? Ничего. Прямотаки ни черта. Посмотрите на меня: я здесь король на горе. Мне не на что жаловаться. – Он умолк и облизал губы. – В мои детские годы все было по-другому. Тогда так не скучали. В те годы вы могли взять настоящую газету, развернуть ее и выбрать, что вам хочется прочесть. Иное дело теперь, когда новости приходят к вам разжеванные, на куске бумаги или по радио. Вот в чем беда, если хотите знать!

– Какая беда? С чем беда?

– С новостями. Вот почему теперь они всегда плохие. Тут много причин: молоко подают пастеризованным, хлеб – нарезанным на ломтики, автомобили сами собой управляют, радиолы издают такие звуки, каких не может издавать ни один музыкальный инструмент. Слишком много лишней возни. Слишком много людей суют нос куда не следует. Вам когда-нибудь случалось топить печь для обжига?

– Мне? – с недоумением спросил я.

– Нет? Так я и думал. В наши дни никто не производит гончарных изделий. По крайней мере вручную. А если б стали производить, кто бы их покупал? Люди давно отвыкли от подобных вещей.

Лента продолжала двигаться. Откуда-то снизу послышалось тяжелое громыхание – то ли что-то тяжелое перекатилось по рельсам, то ли открылся грузовой люк.

– Так вы теперь собираетесь сделать что-то с земным шаром? – медленно произнес я.

– Я ни при чем. Таков приказ.

– Это ваши собственные измышления, полковник Гаскойн. На катушках ничего нет.

Что я мог еще сделать? У меня не было времени, чтобы протащить его по всем фазам психоанализа и подвести к пониманию самого себя. Кроме того, у меня нет диплома для медицинской практики даже на Земле.

– Я не хотел вам это говорить, но приходится.

– Что говорить? – подозрительно спросил Гаскойн. – Что я сошел с ума? Так, что ли?

– Нет. Я этого не говорил. Это сказали вы, – подчеркнул я. – Но я скажу вам, что ваши рассуждения о недостатках современного мира – сплошная галиматья. Или философствование, если вам нужно менее неприятное слово. На вас лежит бремя чудовищной вины, полковник, сознаете вы это или нет?

– Я не знаю, о чем вы болтаете. Почему вы еще не убрались прочь?

– Я не уйду, и вы это хорошо знаете. Вы рассказали мне, как при аварии вашего самолета вы убили целую семью. – Выдержав паузу в десять секунд, я как мог суровее спросил его: – Как их звали?

– Откуда мне знать? Что-то вроде Суини. А может, иначе. Не помню.

– Не можете не помнить! И неужели вы думаете, что, убив свою семью, вы этим вернете к жизни убитых вами Суини? – У Гаскойна дергались губы, но он, повидимому, этого не замечал.

– Чепуха! – сказал он. – Я не признаю подобных психологических фокусов. Это вы несете вздор, а не я.

– Почему же вы так ругаетесь? «Галиматья», «чепуха», «вздор»… Для человека, который ни во что не верит, вы удивительно яростны в своем отрицании.

– Убирайтесь! – загремел он. – У меня – приказ. Я его выполню.

Тупик. Ни туда, ни сюда. Но здесь не могло быть тупика. Мне грозило поражение.

Лента бежала. Я не знал, что делать.

Когда ГГИ в последний раз занималась вопросом о бомбах, задачу поставили мы сами. Над нью-йоркской гаванью по нашему распоряжению была сброшена холостая бомба, чтобы проверить, насколько быстро мы можем распознать характер упавшего снаряда. Положение на борту КК-1 было совершенно иное.

Стоп! А иное ли? Может быть, я что-то нащупал.

– Полковник Гаскойн, – медленно начал я, – не скрою, что у вас ничего не выйдет. Даже если вы и сбросите бомбу.

– Как так? Что мне помешает?

Он сунул один палец за ремень пояса, так что остальные легли на рукоятку пистолета.

– Ваши бомбы мертвые.

Гаскойн хрипло рассмеялся и махнул рукой в сторону рычагов управления,

– Скажите это счетчику Гейгера в бомбовом отсеке! Ступайте. Там прибор, вы можете прочесть его показания – на самом бомбардировочном пульте.

– Совершенно верно, – сказал я. – Бомбы радиоактивны. Это так. А вы хоть раз проверили период полураспада?

Тонко рассчитанный ход! Гаскойн был специалистом по оружию. Если только можно было провести такую проверку на борту КК-1, он, наверно, ее сделал. Но я не считал, что это возможно.

– Зачем бы я стал это делать?

– Как дисциплинированный военный человек, вы могли этого и не делать. Вы полностью доверяете начальству. А я, полковник, человек штатский. В ваших бомбах нет элемента, который мог бы распасться или расщепиться. У трития и лития-шесть период полураспада слишком велик, а у урана-двести тридцать пять и изотопа тория он слишком мал. У вас, вероятно, стронций-девяносто, короче говоря, ваши бомбы – блеф.

– Бомбу надо сбросить раньше, чем я мог бы кончить проверку. А вы ее тоже не проверяли. Придумайте что-нибудь другое!

– Мне это ни к чему. И вам вовсе не нужно мне верить. Мы будем просто сидеть и ждать падения бомбы, а тогда все станет ясно. Потом, конечно, вас предадут военному суду за сбрасывание холостой бомбы без приказа. Но если вы готовы стереть с лица земли вашу семью, вас не смутит такой пустяк, как отсидеть двадцать лет за решеткой.

Гаскойн равнодушно посмотрел на бегущую ленту.

– Это верно, – сказал он. – Но я получил приказ. Если я ослушаюсь, меня ждет то же самое. Если никто не пострадает – тем лучше.

Внезапный прилив чувства – я принял его за горе, но, может быть, ошибся, – на миг потряс его тело.

– Правильно. Не пострадает ваша семья. Весь мир узнает, что ваш полет – блеф. Но если таков приказ…

– Я не знаю, – резко произнес Гаскойн. – Я даже не знаю, получил ли я приказ. – Не помню, куда я его положил. Может быть, он и не существует.

Он растерянно посмотрел на меня с видом мальчугана, признавшегося в какой-то шалости.

– А вы знаете? – вдруг сказал он. – Я больше не понимаю, что существует, а что – нет. Со вчерашнего дня я потерял способность разбираться. Я даже не знаю, существуете ли вы и ваша личная карточка. Что вы об этом думаете?

– Ничего, – сказал я.

– Ничего! Ничего! В этом-то моя беда. Ничего! Я не могу распознать, где ничего, а где что-нибудь. Вы говорите, что мои бомбы – блеф. Отлично! А что, если блеф вы сами, а бомбы в порядке? Отвечайте-ка!

Его лицо сияло торжеством.

– Бомбы холостые, – сказал я. – А вот очки у вас опять запотели. Почему вы не хотите выключить увлажнение, чтобы хоть три минуты видеть ясно?

Гаскойн подался вперед – так резко, что едва не потерял равновесие, – и уставился мне в лицо.

– Не угощайте меня этим, – хрипло произнес он. – Не… угощайте… меня… этими бреднями…

Я застыл на месте. Гаскойн некоторое время смотрел мне в глаза. Он медленно поднес руку ко лбу и начал тереть его, водя рукой вверх и вниз, пока не размазал пот по всему лицу до самого подбородка.

Отведя руку, Гаскойн стал разглядывать ее, словно она только что душила его и он не понимал зачем.

– Это неверно, – уныло заметил он. – Я не ношу очков. Я перестал их носить с десяти лет. Последнюю пару я сломал, играя в короля на горе.

Он сел перед бомбардировочным пультом и опустил голову на руки.

– Ваша взяла, – сокрушенно проговорил он. – Похоже, что я совсем рехнулся. Я не понимаю, что вижу, а чего не вижу. Отберите-ка у меня пистолет. Если я выстрелю, могу что-нибудь повредить.

– Вы правы, – сказал я, нисколько не лицемеря, и, не теряя времени, убрал сначала пистолет, а затем ленту.

– Он поправится, – сказал я Жоане, когда увиделся с ней. – И, надо признать, он держался молодцом. С другим я не посмел бы так себя вести. Крепкий человек!

– Все равно, – ответила Жоана. – Им следует чаще сменять командиров космических станций. Следующий может оказаться не таким крепким. А что, если это будет шизофреник?

Я промолчал. Мне и без того хватало забот.

– Ты сделал большое дело, Питер, – проговорила Жоана. – Хорошо бы записать его в памяти машины. Когда-нибудь эти данные могут пригодиться.

– А разве нельзя?

– Объединенные начальники штабов не разрешают. И не говорят почему. Они не желают, чтобы такие случаи записывались хотя бы частично «Ультимаком» или как угодно иначе.

Я уставился на нее. Вначале ее слова показались мне лишенными смысла. Потом я постиг их значение, и это было еще хуже.

– Подождите минутку, Жоана, – сказал я. – Правильно ли я понял? «Космическое превосходство» обанкротилось, так же как и «массированное возмездие»? Возможно ли, что спутник… и бомбы… Неужели я сказал Гаскойну правду и бомбы были холостые?

Жоана пожала плечами.

– Кто, не имея мудрости, затемняет истину, тот не оправдывает своего жалованья, – промолвила она.