Текст книги "Искатель. 1974. Выпуск №2"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

И все, о чем мысленно рассказывал Разведчик, с безукоризненной точностью возвращалось к нему в виде изображений на экране.

Май был счастлив: инопланетный мир их понимал! С правильной периодичностью капсула приближалась к черте, за которой прекращалась визуальная, а по всей вероятности, и электромагнитная связь с планетой, потому что между ними оказывался ее единственный спутник. С корабля поступала команда на отключение мыслеизлучателя, и Разведчик неохотно переходил к отдыху, чтобы, проснувшись, с нетерпением ждать нового цикла связи.

Однажды же связь прекратилась в самой середине передачи, и Май сразу догадался, в чем дело. Увлекшись рассказом, весь во власти желания как можно скорее донести до обитателей другого мира свое нетерпение, стремление очутиться наконец на их земле, чтобы можно было приблизить глаза к глазам и ощутить в руке тепло братской руки, он принялся рисовать картины уже не настоящего, а будущего своей планеты.

Связь прервалась, и капитан строго проговорил:

– В тебе опять проснулся художник, Май, но сейчас ты решаешь задачу Разведчика. Не забывай об этом.

Голос Фирна прозвучал холодно, и Май внутренне похолодел. По существу, это была угроза. Экзаменаторы-машины отвергли его кандидатуру именно потому, что учуяли, как властно заявляет о себе художник в сердце Мая.

Излучатель заработал вновь, и Разведчик неловко попытался объяснить им, что произошло недоразумение. Некоторое время экран был чист. Потом по нему пробежала легкая рябь, как на воде в нашем пруду, когда задует легкий ветерок. Рябь улеглась, и на экране родилось изображение лица. Маю было достаточно одного взгляда, чтобы сообразить: это лицо человека из другого мира, хотя оно ничем существенным не отличалось от лиц его соотечественников, причем принадлежало девушке, к тому же очень красивой. Секунду дочь чужой планеты смотрела ему прямо в глаза, потом улыбнулась и исчезла. Затем все пошло как обычно, но Разведчик мог бы поклясться, что его поняли и не осуждают за ошибку.

Тогда-то он и нарушил в первый и в последний раз Инструкцию, не сообщив на командный пункт о промелькнувшем на экране мимолетном чудесном видении. Собственно, это, пожалуй, нельзя было назвать нарушением: вполне могло оказаться, что лицо просто померещилось ему в результате переутомления. Май добросовестно продолжал свои передачи, и у него совсем не оставалось времени даже мысленно вернуться к случившемуся. Только его нетерпеливое желание очутиться в таинственном мире стало еще сильнее.

Между тем главное было очень плохо, хотя Май и остальные члены экспедиции долго об этом не догадывались. Не догадывался даже Фирн, так как именно он разрешил Разведчику после шестого цикла связи предпринять попытку вступить в непосредственный Контакт с чужой планетой.

Они рассуждали с безупречной логичностью. Обитатели другого мира знали об экспедиции главное: она пришла с миром. Этот тезис Май повторял в каждом цикле с особой добросовестностью, и недоразумений здесь быть не могло.

Поэтому после короткого инструктажа Разведчик направил капсулу к планете, общий язык с обитателями которой был уже, как он считал, найден.

Но планета его не приняла.

Капсула уже вошла в сферу ее притяжения, Май выключил двигатели – и в ту же секунду обнаружил существование Брони.

Серия настойчивых и в равной степени безрезультатных попыток приблизиться к поверхности планеты с предельной убедительностью подтвердила первую догадку: да, чужой мир окружил себя защитным полем, вскоре и получившим на экстренном совещании экспедиции наименование Брони.

На том же совещании, проходившем в обстановке, чрезвычайно тягостной и полной разочарования, выяснилось пресловутое печальное обстоятельство, которого никто до сих пор не замечал. С несомненной готовностью принимая информацию Мая и аккуратнейшим образом подтверждая ее получение, обитатели другого мира ровно ничего не сообщали о себе. Правда, достаточно красноречивым был факт того, что они решили в самом начале Контакта простейшую алгебраическую задачу, предложенную им Разведчиком. Но это ни о чем не говорило, потому что еще раньше они подтвердили свою способность принимать и расшифровывать мыслеизлучения – куда более веское доказательство весьма высокого уровня развития. Что же касается лица на экране, то теперь Май, особенно остро переживавший неудачу, окончательно уверовал в его иллюзорность.

Совещание было долгим и невеселым. Его результатом и явилось решение предпринять последнюю попытку – еще три витка по орбите спутника, куда, обнаружив Броню, вернул Разведчик свою капсулу; если обитатели этого таинственного мира, замкнувшегося в себе, сами не выкажут стремления установить с пришельцами Контакт, значит, он не удался. Экспедиция покинет пределы Системы – таково требование Устава.

Подходила к концу ночь. Приближалось время второго, предпоследнего цикла связи с планетой.

Май открыл глаза и вопреки обыкновению не сразу включился в действительность. Слишком сильны и глубоки были его сны, потому что Май был рожден художником.

Он сделал над собой усилие, вновь стал Разведчиком, взглянул на экран и замер.

Черная выжженная пустошь была перед ним, кривилось обугленной рукой уцелевшее деревце, стояла на пороге разрушенного дома мать, и ее сухие губы беззвучно кричали: «Нет!». Потом она медленно отняла от лица руки, обхватила голову подростка, в котором Разведчик узнал себя.

Он явственно ощутил тонкий аромат фиалок и, не помня себя, ударил по клавише связи с кораблем.

– Капитан, – закричал Май, – капитан!

– Спокойно, мальчик, – отчетливо сказал ровный голос Фирна. Он звучал слишком ровно, и от этого у Мая почему-то запершило в горле.

– Капитан, – хрипло произнес он и, откашлявшись, продолжал звонко и радостно: – Они говорят со мной, хотя я… я просто видел это во сне…

– Не волнуйся, Май. Они принимали все, что ты видел во сне. Должно быть, ты видел это очень ярко и переживал слишком сильно. Излучатель не понадобился. Ведь ты рожден художником, Май, а главное – ты сам прошел через все это… А теперь, – тон Фирна изменился, – готовься к полету. Они ждут нас.

– Но, капитан… значит, мы все-таки с самого начала ошибались. Значит…

– Да, Май. Это значит, что универсален не язык математических формул, что убеждает не безупречность логических построений. Мы доказывали им, что пришли с миром, ибо знаем, что несет с собою война, и забывали о главном. Ведь логика мертва в силу своей природы. Недаром ее построения так часто бывают ложны, а иногда я даже думаю: не родилась ли она первоначально как оружие обмана?.. Кроме того, я видел улыбку на том лице, о котором ты умолчал…

Май опять перестал быть Разведчиком.

– Я думал… – смешался он.

– Понимаю, Май, – серьезно сказал капитан. – Дело не в этом. Просто, увидев улыбку, я поверил, что Контакт все же возможен. Там, где есть юмор, всегда найдется путь к взаимопониманию… Но хватит. Ты готов?

– Я готов, капитан.

…До границы, где начиналось гравитационное поле планеты, оставалось еще далеко, но Разведчик, направлявший полет капсулы, был уверен, что Брони больше не существует.

– Ну вот, – сказала девушка, чье лицо видел Май на экране. – Он уже близко, и защита снята. Корабль тоже вышел из дрейфа и направляется в наш район Системы. Как я рада, что предосторожность оказалась излишней! Подумать только – первый Контакт!

– И все же, – рассудительно отозвался старший диспетчер Станции наблюдения за Космосом, – вы проявили, Светлячок, недопустимое легкомыслие, показав свое изображение Разведчику.

Был он сухопар, обстоятелен в мыслях и действиях и очень дисциплинирован. А она отличалась порывистостью движений и яркой голубизной глаз – деталь, которая и позволила Маю мгновенно определить ее принадлежность к другому миру.

– Господи! – сердито воскликнула Светлячок. – Вам никогда не бывает скучно?

– Сколько раз, – наставительно начал сухопарый, – я советовал вам следить за своей речью. Это архаическое «господи»…

Но Светлячок непочтительно отмахнулась от начальства и совершенно непоследовательно, на взгляд последнего, сказала мечтательно и тихо:

– Только чувства никогда не лгут. Но подумать только: и им пришлось пройти через это…

А под горой, на которой стояла Станция, поспешно одевался в свой лучший праздничный наряд прекрасный город.

Земля готовилась к встрече первых пришельцев.

Владимир МИХАНОВСКИЙ
ЖАЖДА

Рисунки Ю. МАКАРОВА

Аппарат развернулся, выходя на финишную прямую, и вдали – наконец-то! – показался купол Большого Дэна, как всегда светящийся изнутри. Его пластиковая громада непринужденно возвышалась над разбросанными поодаль домами, погруженными в зелень, – обычными двухэтажными коттеджами окраины большого города.

Здесь Дэну было покойно. Он не выносил городской сутолоки – такой уж был у него капризный характер. Даже мелодичный посвист мопедов на магнитной подушке, посвист, неведомо как проникавший сквозь толстую оболочку купола, выводил Дэна из равновесия. Поэтому, собственно, его и перевели когда-то сюда, в царство просторных улиц, заросших серебристым вереском, и редких пешеходов – большей частью сотрудников биоцентра и Зеленого городка.

От ненужных посетителей Большого Дэна надежно охраняла магнитная защита, невидимой стеной окружавшая его резиденцию. Проникнуть сюда могли только посвященные. К их числу принадлежал Эльван. Координатор до конца сентября улетел на Венеру, а совет назначил Эльвана старшим на это время.

Ночью прошел дождь, и платаны сверху казались умытыми.

Орнитоптер плавно терял высоту, и слоистый туман вдруг плотно облепил иллюминатор. «В этом году ранняя осень», – подумал Эльван, включая инфразор. Затем он низко склонился над пультом. Трехмерную карту местности, сейчас неторопливо проплывшей под ним, он достаточно изучил за шесть лет общения с Дэном. Нагромождение острых пиков там, вдали, слева, – это Озеро отдыха. Сейчас поверхности его не видно – над озером туман. Эльван улыбнулся летним воспоминаниям. Немного правее – овальная площадь полигона, на котором испытывались и обучались диковинные системы, выращенные в биоцентре. Эльван кивнул, как старой знакомой, ажурной Башне молчания, совсем невесомой в тумане.

С каждым мигом купол Дэна увеличивался в размерах, словно раздвигая покатыми плечами атлета соседние строения.

Тысячи невидимых нервов связывали Дэна с городом, со всей Землей.

Едва орнитоптер коснулся купола, Эльван открыл люк кабины и выпрыгнул наружу. Не включая эскалатор, он спустился вниз, перескакивая через две ступеньки. Затем миновал магнитную стенку и вошел внутрь.

Все как вчера: хирургически белый пластик стен, бесшумные перфоленты, бегущие в разных направлениях, огромное пространство, заполненное паутиной пульсирующих переплетений.

Теперь Эльван шагал осторожно, движения его стали четкими, скупыми: эти разноцветные токи, бегущие по упругим жилам, ежесекундно перемещают колоссальную информацию, собираемую сюда со всех концов Солнечной системы.

Уже когда Эльван проходил через Малый зал, его охватило странное чувство, будто он что-то позабыл или упустил из виду нечто важное. Эльван замедлил шаг. Ах, вот что! Дэн с ним не поздоровался. Впервые за шесть лет знакомства. Может быть, успокаивал себя Эльван, попросту испортился фотоэлемент-сигнализатор, луч которого он пересек, входя под купол?

Вчера вечером Дэн вел себя, как обычно. Он успел разработать сложную стратегическую схему, и, когда Эльван собирался домой, он, как всегда лаконично, пожелал ему счастливого пути.

Слегка обеспокоенный, Эльван толкнул выпуклую дверь… и так застыл с нелепо поднятой рукой.

Весь пол – от двери до оконных фрамуг – был густо усеян микроэлементами. Дэн, занимавший три стенки до потолка и четвертую до половины, был истерзан. Его глаза и уши были безжалостно вырваны и валялись внизу, изуродованные до неузнаваемости.

Переступив смятый баллон, в котором пузырилась алая жидкость, Эльван нагнулся и поднял обрывок белого шнура, вздрогнувшего от его прикосновения. Нерв… Чуткий нерв Дэна…

Эльван огляделся.

Как видно, неведомый злоумышленник знал свое дело. Он обдуманно и расчетливо разрушил головную часть Дэна.

Сквозь полупрозрачные стены купола отчетливо проступал розовый рассвет.

С чувством почти физической боли Эльван переходил из угла в угол, осторожно обходя обломки, будто это были живые существа.

Аварийный вызов он включил сразу же, но что толку? Мыслимо ли сейчас, в короткий срок, исправить Дэна, над созданием которого в течение нескольких поколений трудились лучшие умы землян?

Эльван бросил взгляд на знакомое круглое личико пультового циферблата. Через сорок пять минут вспыхнут все семь экранов связи. Должен начаться обычный сеанс. Операторы уже, конечно, готовятся, в последний раз проверяют информацию, закладывают в передатчики перфокарты. Каждая узкая полоска с прихотливой вязью шифра – это сведения о движении своего спутника, многие биты информации о параллаксах, магнитных склонениях космического поля и напряженностях…

Через сорок пять? Нет, через сорок…

Все эти сведения Дэн должен на ходу приводить в единую систему и мгновенно давать поправки на движение каждого корабля-спутника.

Семь дрейфующих в дальнем космосе островков, заброшенных туда человеком, составляли точнейший механизм, подобный часовому. Все маневры их были согласованы друг с другом, словно движения гимнаста – чемпиона Звездной олимпиады. Работа, которую проводили спутники, слишком много значила для землян: готовился старт планеты Земля в сторону более горячего солнца – Сириуса.

Правда, Солнце было еще полно сил, но астрофизики глядели не на один миллион лет вперед, и работа по перебазированию Земли предстояла немалая.

Теперь, чтобы заменить Дэна, должны будут включиться сотни аварийных постов, и тысячи людей прильнут к дешифраторам аналитических машин.

Эльвану казалось, что все происшедшее не более, чем дурной сон. «Но кто же, кто мог это сделать?» – билось в голове.

Допустим, что такой злоумышленник нашелся. Как мог он преодолеть магнитную защиту? Невероятно, она непробиваема. Но если даже предположить невозможное… Скажем, он сумел проникнуть под купол. Все равно он не сумел бы и пальцем коснуться Дэна. Малейшее прикосновение чужих рук – и сигнализаторы на всех контрольных постах вспыхнут и зазвенят. Между тем ничего подобного не произошло: электронные сторожа безмолвствовали.

Огромный купол вдруг вспыхнул багровым пламенем – это солнце прорезало наконец туманные пласты и победно подымалось ввысь.

* * *

– Значит, при входе к Дэну вы не заметили ничего? – в который раз переспросил седовласый человек с усталым лицом, знакомым всем землянам.

«Пусть бы он меня лучше ругал, мне было бы легче», – подумал Эльван, хотя и не чувствовал за собой вины. Все равно в последний раз видел Дэна он, Эльван. Кроме того, он теперь старший координатор.

– Все было как обычно, – сказал Эльван.

– Да, как обычно… И возле линии магнитной защиты тоже?

Эльван кивнул.

Воцарилась пауза, тяжелая, как подъем на лунный пик Испытания.

– Я готов нести всю полноту ответственности… – вдруг быстро заговорил Эльван, будто бросаясь в ледяную воду. – Перед землянами. Пускай меня…

– Довольно! – Председатель Высшего Совета Земли поднялся и, сдвинув кресло, большой, грузный, вышел из-за стола.

– Но зачем? – вдруг взорвался он. От его деланного спокойствия не оставалось и следа. – Скажите мне, юноша, зачем?

Последнее слово Председатель произнес по складам.

– Дело в том, что… – начал Эльван.

– Бессмысленное варварство! – продолжал Председатель, не слушая Эльвана. – Вся Земля занята теперь настройкой Дэна! Приостановлены и свернуты очередные работы! Пришлось призвать на помощь Марс, Венеру… Да что, – Председатель махнул рукой, – я даже Плутон переключил на Дэна… – Председатель неожиданно умолк и подошел к окну.

Эльван перевел взгляд на экраны, выстроившиеся на огромном столе Председателя. Экраны походили на поднятые ладони. Некоторые из них призывно мигали, требуя внимания, и Эльван подумал вдруг, как это трудно и ответственно – координировать действия всех землян, направлять различные усилия в русло общей цели.

Председатель обернулся и разжал кулаки. Затем осторожно, словно живую, поднял на свет узкую ленточку, испещренную отверстиями, и задумчиво произнес:

– А может быть, здесь ключи для разгадки? Если только это в самом деле принадлежит Дэну, а не подброшено злоумышленником…

– Это почерк Дэна, – убежденно произнес Эльван.

– Почерк? – вскинул брови Председатель.

– Я имею в виду – манера выражения, – сказал Эльван. – Мне ведь пришлось прочесть не одну милю таких лент, исписанных Дэном.

– Но имел ли он раньше склонность к подобным излияниям?

– Никогда.

– В том-то и загвоздка, – вздохнул Председатель. – А что касается стиля, то ведь он поддается математической обработке, а следовательно, и подделке…

– Я нашел этот обрывок возле атомного сердца… остановившегося… – тихо сказал Эльван.

– Грубая работа. Неужели кто-то и в самом деле всерьез поверит в это? – Председатель потряс в воздухе ленточкой. – Хотя, признаюсь, недавно и у меня было подобное искушение. А ведь в самом деле заманчиво, не правда ли? Лебединая песня ионной системы! Робот предчувствует свою гибель и слагает грустную элегию. – Председатель прищурился и, поднеся ленточку к глазам, медленно прочел:

 
Мне бы – чтоб одно сплошное утро,
Чтобы тени разбежались прочь,
Но природа рассудила мудро —
День ныряет в стынущую ночь.
Ничего! Ведь завтра утром колко
Вновь лучи пробьются, как всегда.
Ну а если эта ночь надолго?
Для меня, возможно, навсегда?..
 

Удивительная осведомленность, вам не кажется?

– Возможно… цепной энергетический синтез, который был близок к выходу из-под контроля… а я не досмотрел… – с трудом выдавил Эльван.

– Оч-чень мило! Робот-пророк. Или, может быть, еще, чего доброго, флюиды? «Магнитная стенка, создавая непреодолимую преграду любой движущейся массе, не может служить препятствием для альфаволн, несущих концентрированные мысли». – Председатель спародировал академика Далиона так похоже, что Эльван помимо воли улыбнулся.

– А почему бы и нет? – сказал он. – Гипотеза не может быть правильной, если в ней нет сумасшедшинки.

– Сто лет назад остановились бы, пожалуй, на флюидах… – заметил Председатель, садясь в кресло. Он раздраженно отключил экраны вызова и продолжал: – Что ж, займитесь этим предположением… Вы свободны.

Вихрь разнородных чувств нахлынул на Эльвана. Значит, Председатель верит в него? И он не снял с него ответственности. И вины… А в этих флюидах, честное слово, что-то есть…

– Попытаюсь доказать, Председатель, – обернувшись уже в дверях, сказал Эльван.

– В добрый час, профессор, – негромко ответил седовласый человек с усталым лицом.

Дверца лифта бесшумно закрылась, и кабина резво рванулась вниз. Эльван прислонился пылающей щекой к прохладной матовой панели. Он вновь и вновь переживал все перипетии только что закончившегося разговора с Председателем. Разговора, хоть и не разрешившего проклятых вопросов, вот уже третьи сутки мучающих Эльвана, но зато… Эльван чувствовал, что после беседы с Председателем он опять обрел веру в себя.

Кабина неслась на предельной скорости. Перед Эльваном бесконечной сеткой мелькали этажи Совета – самого грандиозного строения Земли.

«А как он прочел эту таинственную ленту! Медленно, будто вдумываясь в каждое слово. И кто создал эти строки? Дэн? Или тот, кто убил его? Или в самом деле эти слова были внушены Дэну, чтобы запутать следы?

 
…Ведь завтра утром колко
Вновь лучи пробьются, как всегда.
 

Перед Эльваном встало то роковое утро, когда он, войдя в зал, впервые увидел то, что раньше было Большим Дэном. Ужасающую картину разгрома… Обрывки нервов… И над всем этим победные солнечные лучи, пробившие рассветный туман. Высокий купол, вспыхнувший подобно хрустальному… «Дэн больше всего любил рассвет», – подумал Эльван, выходя из здания Совета.

* * *

Тропинка бежала вверх, петляя в хаосе сгрудившихся скал. Собственно, можно ли было назвать тропинкой эти еле приметные следы, которые непосвященному и не заметить? Надломленная веточка самшита, едва примятый лист папоротника, гроздь дикого винограда, брошенная когда-то под ноги и успевшая уже увять, – обозначили путь. Но мудрено ли, что тропка была едва приметной, если ступали по ней только двое?..

Ухватившись за узловатую руку старой шелковицы, Эльван подтянулся. Самый трудный участок остался позади.

Диабазовые глыбы были теплы в лучах заходящего солнца. Глубоко внизу темнел каньон, утыканный игрушечными соснами.

Отсюда моря еще не было видно, но оно угадывалось. Как именно? Эльван этого, верно, не сумел бы объяснить.

Немного отдохнув, он снова двинулся в путь.

Синие отроги далеких гор кутались в облака. Одно из них настигло Эльвана, когда он переходил по упавшему стволу шумливую горную речушку.

Вот и поляна, заросшая коварным тисом, – их поляна. Эльван устало опустился на колени перед соцветием нежных изогнутых чаш, хранящих на донце прозрачную дождевую влагу.

Достаточно лишь одного глотка, маленького глотка этой прохладной жидкости… Эльван прикрыл глаза. Перед ним выплыло широкоскулое лицо Председателя. «Возможно, я был резок, но кто же мог знать? – скажет он глухо на Малом Совете. – А может, я был не прав?..»

Интересно, долго ли мучаешься, когда выпьешь? Надо было бы заглянуть в «Справочник фауны и флоры». Впрочем, не все ли равно?

Близкий смех заставил Эльвана поднять голову и вскочить на ноги: перед ним стояла Мари.

– Как Дэн? – спросила она, внимательно посмотрев на Эльвана, и вдруг стала серьезной.

Вместо ответа Эльван махнул рукой.

– Что, Эль? Он все еще не узнает тебя?

– Не то, – сказал Эльван, беря девушку за руку.

– Так что же?

– Понимаешь, основные блоки памяти, к счастью, сохранились целыми…

– Чудесно, – хлопнула в ладоши Мари. – Значит, Дэн ничего не позабыл?

– Ничего. И давай-ка лучше о чем-нибудь другом… – сказал Эльван. – Погляди, какое сегодня море.

– Погоди…

Мари опустилась на замшелый валун, обхватив руками колени. Эльван сел рядом на жесткий вереск, скрестив по-турецки ноги.

– Ты, по-моему, чего-то не договариваешь, – тихо сказала Мари, глядя в одну точку. – А! Кажется, я догадалась. Закончили этот эксперимент? Со внушением?

– Угу, – промычал Эльван, сосредоточенно жуя травинку.

– Ничего не получилось?

– Не получилось.

– Расскажи подробней, Эль, – попросила Мари. – Представь себе, что мы снова в лекционном сферозале и ты, как всегда, разъясняешь мне что-то после лаборатории. Ох, как трудно было выслушивать твои длинные объяснения… И вообще, думаешь, легко было целый год изображать самую глупую студентку физического факультета?!

– Надо сказать, что это получалось у тебя довольно успешно, – сказал Эльван. – Настолько успешно, что я всерьез подумывал отчислить тебя. Шутка ли сказать – четыре раза сдавать дифференциальные уравнения!

– В этот-то момент я и перестроилась… Но в части передачи мыслей я действительно профан. Разъясни мне, профессор, – протянула Мари тоненьким голоском.

С края скалы, на которой сидели Эльван и Мари, открывался широкий вид на море. Кремнистые уступы, истерзанные ноябрьскими штормами, глядели угрюмо и неприступно. Беспокойное море швыряло на берег ледяные волны, и отсюда, с высоты, подвижная кайма прибоя казалась живой.

– Помнишь тот клочок перфокарты, что я нашел среди обломков Дэна?

– Предсмертные стихи Дэна? «Мне бы – чтоб одно сплошное утро…» Я же их наизусть!..

– Кому они принадлежат – это еще вопрос, – сказал Эльван. – Не мог ведь Дэн ни с того ни с сего вдруг удариться в мистику? Каждые сутки я проверял все его схемы… В конце концов я отвечаю за него! Нет, это не Дэн, это кто-то чужой, враждебный.

– Чужой, враждебный… – медленно повторила Мари и слегка отодвинулась от Эльвана. – Так вот в чем дело! И ты не сказал мне ничего?! А я-то думала, ворочалась по ночам: к чему это понадобились вдруг эксперименты с внушением мыслей?..

– Пойми, Мари, я не мог. Об этом предположении знали только четверо во всей Солнечной… включая меня.

– А теперь?

– А теперь… С сегодняшнего дня это перестало быть тайной. Гипотеза не подтвердилась. Окончательно доказано, что биоволны, несущие мысли, не могут проникать сквозь магнитную стенку, подобную той, которая охраняла Дэна. Значит, это внутренняя неисправность. Чего-то я не досмотрел…

«Что же теперь будет?» – чуть было не вылетел у Мари беспомощный вопрос. Но что-то было в глазах Эльвана такое, что она сдержалась. Кажется, она понимала его.

– Знаешь, я только вчера вечером нашла время побывать в фонотеке, – громко начала Мари. – Хотелось для тебя найти что-нибудь. Я же знаю, что ты любишь… Представь себе, мне удалось раскопать несколько записей Бозио. Вообрази только: девятнадцатый век!.. Кристалльное сопрано. Блоки, конечно, сохранились чудом. Два таких больших, овальных блока, старинные. И знаешь, кто мне помог их разыскать?

– Кто?

– Кир! – торжественно сказала Мари. – Кир, о котором ты мне все уши прожужжал.

– Кир? – удивился Эльван. – Что же он делает там, в Информатории?

– Говорит, стажируется. Готовится к экспедиции в Большое пространство.

– Мне что-нибудь передал?

– Ну как же! Сердечный привет и еще кое-что…

– Мы с Киром старинные приятели, – сказал Эльван. – Еще по Зеленому городку. Я тогда был новичком, лаборантом биосектора, а Кира только монтировали из белковых цепей…

– Так он робот? Ты никогда не говорил мне об этом. Такой приятный молодой человек…

– Очень приятный, – улыбнулся Эльван, – и к тому же самый образованный в своем классе. Между прочим, этот молодой человек ровно на шестнадцать лет моложе меня.

– Значит, ему только десять лет?

– Да. Время для робота течет иначе, чем для человека.

– Кстати, Кир передал тебе сюрприз, – сказала Мари. Она достала из кармана небольшой пакет, тщательно обернутый пластиком, и протянула его Эльвану.

– Книга, – удивился Эльван и торопливо снял обертку.

– Старинная, – сказала Мари.

– Тогда еще писали на бумаге…

Это была зачитанная книжка без обложки. «Бог весть, через сколько рук прошел этот томик, прежде чем очутиться здесь», – подумал Эльван.

– Я ее проглотила вчера вечером, как только пришла от Кира, – сказала Мари.

Эльван наугад раскрыл книгу и негромко прочел:

 
Годы! Или столетья?
Запад крылья простер.
Где же ты, первоцветье,
Степь, и ночь, и костер?
Горько мне соучастье
Русокудрой весны,
Полузабытого счастья
Черно-белые сны.
 

– Интересно, кто автор? – сказала Мари.

– Трудно определить… Знаешь, что? Я отдам эту книжку аналитикам, которые занимаются злосчастной той перфолентой… Пусть попробуют определить по длине строк, как они хвастаются. А может быть, это машина, вроде Каллиопы или Музы – Я10?

– Нет, Эль, это написал человек. И написал давно, когда люди не победили еще тяготение и пространство…

– Забавно, – сказал Эльван, – и столь категорично говорит та, которая могла принять робота за человека!

– А вот послушай, – тихо сказала Мари и, быстро найдя нужную страницу, стала читать:

 
…И нет ему покоя. Набегают
На лоб широкий белые морщины.
Увидено немало. Каждый ящер
Оставил свой автограф на песке.
Здесь проходил мой коренастый пращур
Со шрамом от медведя на виске.
На эту гладь, возможно, опускались
С пустых небес чужие корабли,
И может быть, отсюда скоро, скоро
Стартует в бесконечность человек.
Все те же волны…
Сумрак предвечерний…
Змеятся кипарисовые тени.
Я здесь проездом. Эта остановка —
Планета бирюзовая, Земля.
Стою на грани тверди и прибоя,
А море мерно в мареве вздыхает,
И нет ему покоя.
 

– Может быть, он написал их здесь, – сказал Эльван после паузы.

– Эль, а что если это космические пришельцы…

– Где? – не понял Эльван.

– Ну, если гибель Дэна – дело рук пришельцев из Пространства, – пояснила Мари.

– Космические пришельцы? – насмешливо повторил Эльван. – Знаешь, подобные вещи могли придумать разве что во времена этого поэта, – он похлопал себя по нагрудному карману, в котором бережно была спрятана старая книга без обложки.

Смеркалось. Расплывчатые тени слились в одну, большим крылом покрывшую лужайку. Затонувшее на краю моря солнце выбрасывало последние лучи. Ветер налетал порывами, со злым постоянством.

Мари поднялась. Бриз облепил на ней тунику, мгновенно обозначив тонкую фигурку с растрепанной копной волос.

– Пойдем, теперь быстро темнеет, – сказала она. – Как бы тебе не опоздать к Дэнни.

Обратный путь показался Эльвану легче.

Налетевший шквал заставил Мари ухватиться за шершавую лиану.

– Ветер не унесет твой орник? – спросила она, стараясь перекрыть шум ветра.

– Не беспокойся, я привязал его к нашему дубку.

Уже садясь в аппарат, Эльван объявил, что эту неделю будет страшно занят, так что вряд ли представится возможность увидеться.

– Есть еще одна идея, – сказал он. – Возможно, на днях загадка Большого Дэна прояснится.

– Что передать Киру? – прокричала Мари, когда аппарат, махая перепончатыми крыльями, уже начал набирать высоту.

– Ничего! Я сам его скоро увижу, – ответил Эльван.

Орнитоптер давно уже растворился в низком холодном небе, а Мари все еще стояла у подножия скалы, не чувствуя первых капель дождя.

* * *

«Хотел бы я как-нибудь посмотреть на себя со стороны. Увидеть свои жесты, походку, выражение лица. Я рассматривал, наверно, сотню своих фотографий и бессчетное множество раз гляделся в зеркало, но – странная вещь! – никак не мог представить себе своего лица. Любое чужое лицо – пожалуйста, свое – ускользает. Познай самого себя! – это едва ли не самое трудное».

Когда он сделал эту запись? О, еще в Зеленом! Эльван опустил на колени, дневник, задумался. Может быть, Дэн перед гибелью тоже задумывался над тем, как познать самого себя? Как любил он «в детстве», сразу после того, как смонтировали блок интеллекта, задавать вопросы! Какой бездонной, какой жадной была его память!..

И подумать только, скоро Дэн вновь будет жить и мыслить. Снова он будет приветствовать Эльвана по утрам своим раскатистым «с добрым утром», читать в свободное время обрывки стихов и тихо мурлыкать песни племен, давным-давно исчезнувших с лица Земли.

Монтажеры уступили уже место настройщикам. Осталось немного… Вся Земля, вся Солнечная следили за тем, как идет работа. Но будет ли Дэн прежним? Сохранит ли он свою неповторимость, любимые словечки, лукавые интонации, манеру насвистывать в затруднительных случаях? Этот вопрос сильно занимал Эльвана в последние дни.

Сейчас у Эльвана выдался свободный час, и он наслаждался покоем, сидя у пульта в уютной рубке управления. Он с удовольствием просматривал старый дневник, завалявшийся в ящике письменного стола.

«Самое вредное в жизни – глотать обиды…» Эта запись появилась после спора с академиком Далионом, в ту пору, когда Эльван учил плавать своего любимца Кира. Тогда он крупно поспорил с академиком, очень крупно…