355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Рэй Дуглас Брэдбери » ЧУЖАЯ АГОНИЯ Сборник научно-фантастических рассказов » Текст книги (страница 5)
ЧУЖАЯ АГОНИЯ Сборник научно-фантастических рассказов
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 05:51

Текст книги "ЧУЖАЯ АГОНИЯ Сборник научно-фантастических рассказов"


Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери


Соавторы: Гарри Гаррисон,Говард Филлипс Лавкрафт,Курт Воннегут-мл,Артур Чарльз Кларк,Фредерик Браун,Гордон Руперт Диксон,Артур Порджес,Эдвард Д. Хох,Джеймс Грэм Баллард,Алан Эдвард Нурс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Литтл. Насколько я знаю, пока нельзя купить, одолжить или украсть искусственный мозг: Впрочем, если спросить у доктора Франкенштейна, он скажет, что и это – дело недалекого будущего.

Новая пауза.

Сильвия. Дело недалекого будущего?

Литтл. Он говорил с вами об этом?

Сильвия. Я вчера спросила, что будет со мной, если мой мозг начнет неправильно функционировать. Он спокойно ответил, чтобы я не забивала себе голову всякой ерундой. «В свое время мы преодолеем и этот барьер», – вот его слова. (Непродолжительная пауза). О господи, сколько было таких барьеров.

Камера опять показывает лабораторию, забитую до отказа различной аппаратурой. Свифт сидит у пульта. Входят Франкенштейн с Литтлом.

Франкенштейн. Ну вот, вы осмотрели все мои владения. Теперь вернулись туда, откуда начали наше путешествие.

Литтл. Я могу только повторить, что сказал вначале: «О, Бог мой».

Франкенштейн. После такого трудно будет возвращаться к пилюлям и микстурам, а?

Литтл. Да. (Пауза). Какой аппарат здесь самый дешевый?

Франкенштейн. Тот, который проще других, – сердце.

Литтл. По какой цене оно идет сегодня?

Франкенштейн. Шестьдесят тысяч. Есть более дешевые модели, есть более дорогие. Первые – дрянь, а остальные – настоящие шедевры.

Литтл. И сколько вы продаете ежегодно?

Франкенштейн. Приблизительно шестьсот.

Литтл. Выходит, одним – жизнь, другим – смерть.

Франкенштейн. Если дело касается сердца, считайте, что вы дешево отделались. (Свифту). Эй, Том, усыпи ее, покажем нашему гостю весь процесс от начала до конца.

Свифт. Мы выбиваемся из графика на двадцать минут.

Франкенштейн. Какая разница. Потом доспит. Все равно проснется в прекрасном настроении, если, конечно, опять не испортится транзистор.

Литтл. Почему вы не установите монитор для наблюдения за ней?

Франкенштейн. Она не хочет.

Литтл. Она получает все, что хочет?

Франкенштейн. Да. Зачем нам ее лицо? Мы сидим здесь, следим за приборами и знаем о ней все, чего она сама о себе не знает. (Свифту). Переключи на режим сна, Том.

Свифт (Литтлу). Это все равно, что припарковать машину или остановить доменную печь.

Литтл. Угу.

Франкенштейн. Том, к вашему сведению, имеет ученые степени по техническим и медицинским наукам.

Литтл. Вы не устаете к концу дня, Том?

Свифт. Это приятная усталость. Словно провел авиалайнер от Нью-Йорка до Гонолулу или что-нибудь в этом роде. (Берется за рукоятку). А теперь мы пожелаем миссис Лавджой спокойной ночи. (Медленно тянет ее на себя. Аппаратура начинает работать в замедленном режиме). Порядок.

Франкенштейн. Прекрасно.

Литтл. Она уже спит?

Франкенштейн. Как ребенок.

Свифт. Все. На этом моя работа закончена. Остается только дождаться сменщика.

Литтл. Никто не пытался передать ей пистолет?

Франкенштейн. Нет. Впрочем, это нас мало беспокоит. Манипуляторы сконструированы таким образом, что она не может направить на себя дуло пистолета, как бы не старалась. Это придумал Том.

Литтл. Поздравляю, Том.

Внезапно раздается сигнал тревоги. Вспыхивает сигнальная лампочка.

Франкенштейн. Кто бы это мог быть? (Литтлу). Кто-то проник в ее комнату. Надо проверить. (Свифту). Запирай комнату, Том, кто бы он ни был, он попался. (Свифт нажимает на кнопку, которая блокирует дверь наверху). (Литтлу). Идемте скорее.

Камера показывает спящую Сильвию. В комнату крадучись входит Глория. Она быстро оглядывается, вынимает револьвер из своей сумочки, проверяет заряжен ли он, затем кладет его в ридикюль Сильвии. Едва успевает спрятать оружие, как на пороге комнаты неслышно появляются Франкенштейн и Литтл. У Франкенштейна в руках ключ.

Франкенштейн. В чем дело?

Глория. Я забыла часы. (Указывает на них). Вот они.

Франкенштейн. Кажется, я сказал, чтобы твоей ноги здесь больше не было.

Глория. И не будет!

Франкенштейн (Литтлу). Посторожите, пока я проверю, все ли в порядке. (Глории). Тебе не терпится попасть в тюрьму за попытку к убийству, а? (В микрофон). Том? Ты меня слышишь?

Свифт (голос из микрофона на стене). Я вас слышу.

Франкенштейн. Разбуди ее. Требуется проверка.

Свифт. Ку-ка-ре-ку.

Машины ускоряют работу. Сильвия открывает глаза, она несколько удивлена.

Сильвия (Франкенштейну). Доброе утро, Норберт.

Франкенштейн. Как самочувствие?

Сильвия. Как обычно, когда просыпаюсь. Прекрасно… немного не по себе… Глория! Доброе утро.

Глория. Доброе утро.

Сильвия. Доктор Литтл, вы решили остаться еще на один день?

Франкенштейн. До утра далеко. Мы усыпим вас через минуту.

Сильвия. Я опять заболела?

Франкенштейн. Не думаю.

Сильвия. Мне предстоит очередная операция?

Франкенштейн, Успокойтесь, успокойтесь. (Вынимает из своего кармана офтальмоскоп).

Сильвия. Разве можно оставаться спокойной, когда речь идет об операции?

Франкенштейн. (В микрофон). Том, дай транквилизатор.

Свифт (Слышится из микрофона). Даю.

Сильвия. Чего на этот раз я не досчитаюсь? Ушей? Волос?

Франкенштейн. Успокойтесь, через минуту вам будет легче.

Сильвия. Мои глаза? Мои глаза, Норберт. Теперь очередь за ними?

Франкенштейн. (Глории). Проклятье, вот видишь, что ты натворила. Полюбуйся. (В микрофон). Черт возьми, где же транквилизатор?

Свифт. Уже должен подействовать.

Сильвия. Впрочем, это уже не имеет значения. (Франкенштейну, который внимательно глядит ей в глаза). Значит, это мои глаза, правда?

Франкенштейн. Тут нет ничего вашего.

Сильвия. Как нажито, так и прожито.

Франкенштейн. У вас лошадиное здоровье.

Сильвия. Я уверена, что можно подыскать прекрасные глаза.

Франкенштейн. Я знаю одну фирму. Там изготавливают чертовски хорошие глаза. (Отходит довольный). Теперь все в порядке. (Глории). Твое счастье.

Сильвия. Я рада, когда моим друзьям хорошо.

Свифт. Будем усыплять? ~

Франкенштейн. Пока подожди. Надо кое-что проверить.

Свифт. Понял. Все.

Камера направлена на Литтла, Глорию и Франкенштейна. Они входят в машинное отделение. Свифт сидит за пультом управления.

Свифт. Сменщик запаздывает.

Франкенштейн. У него неприятности дома. Хочешь хороший совет, парень? Никогда не женись. (Внимательно осматривает приборы).

Глория (пораженная увиденным). О, господи… господи!

Литтл. Вы прежде не были здесь?

Глория. Нет.

Франкенштейн. Волосы – это ее гордость. Мы отняли у нее все, кроме волос. (Смотрит озадаченно на один из приборов). Что такое? (затем стучит пальцем по нему). Прибор начинает показывать правильно). Так-то лучше.

Глория. Наука!..

Франкенштейн. А ты что думала.

Глория. Боялась даже подумать об этом. Теперь я понимаю, почему.

Франкенштейн. Ты совсем ничего не понимаешь в технике… не имеешь ни малейшего представления, что все это значит?

Глория. Я два раза заваливала географию в школе.

Франкенштейн. Интересно, чему вас там учили в вашем институте красоты?

Глория. Разным глупостям. Чему можно научить дураков?.. Как накладывать грим на лицо… как завивать волосы… как их стричь… как красить… как делать маникюр… летом педикюр…

Франкенштейн. Теперь, уйдя от нас, наверное, станешь болтать повсюду о том, что здесь видела? Представляю, что ты наговоришь!

Глория. Может быть.

Франкенштейн. Все-таки, что же ты скажешь?

Глория. Ничего особенного… Просто…

Франкенштейн. Ну?

Глория. Что голова мертвой женщины соединяется с разными машинами… что вы работаете целыми сутками… что у вас нет жены… и все такое.

Немая сцена как на фотографии. Постепенно эта фотография темнеет. Люди на ней начинают двигаться.

Франкенштейн. (Пораженный). Как ты можешь называть ее мертвой? Она читает, разговаривает, вяжет, пишет письма…

Глория. Нечто вроде автомата-гадалки в дешевом универмаге.

Франкенштейн. Мне казалось, что ты ее любишь.

Глория. Да, когда я вижу, как загораются ее глаза. Все любят ее за смелость. Что стоит эта смелость, я теперь понимаю. Достаточно повернуть какой-нибудь кран или переключатель, и она сделает все, что вам угодно. Но несмотря ни на что эта искорка продолжает гореть. Теперь я понимаю, почему она так хочет поскорее умереть!

Франкенштейн. (Глядя на панель управления). Доктор Свифт, этот микрофон включен?

Свифт. Да… (щелкает пальцами). Виноват.

Франкенштейн. Не выключай. (Глории). Она слышала каждое твое слово. Как тебе это нравится?

Глория. Она и теперь меня слышит?

Франкенштейн. Давай, давай, выкладывай. Ты облегчишь мою задачу. Не надо объяснять, кем ты оказалась на самом деле и почему мы распрощались с тобой.

Глория. (Подходит близко к микрофону). Миссис Лавджой?

Свифт (передает то, что слышит в наушниках). Она говорит:

«Да, дорогая».

Глория. В вашей сумке с вязанием спрятан заряженный револьвер, миссис Лавджой. Если вы хотите…

Франкенштейн. (совершенно не беспокоясь за Сильвию, презрительно смотрит на Глорию). Идиотка! Откуда ты взяла револьвер?

Глория. Получила по почте из Чикаго. Они дали рекламу в журнале «Романтика».

Франкенштейн. Продают оружие всяким сумасшедшим шлюхам.

Глория. Я могла даже заказать базуку.

Франкенштейн. Этот револьвер будет уликой номер один на твоем судебном процессе. (Уходит).

Литтл (Свифту). Может лучше усыпить ее?

Глория (Литтлу). Что он имеет в виду? • Литтл. Конструкция манипуляторов исключает возможность покончить жизнь самоубийством.

Глория (с ненавистью). Даже это продумали.

Камера показывает комнату Сильвии. Входит Франкенштейн. Сильвия задумчиво держит револьвер.

Франкенштейн. Хороша игрушка!

Сильвия. Ты не должен сердиться на Глорию, Норберт. Это я просила. Я очень просила.

Франкенштейн. В прошлом месяце.

Сильвия. Да.

Франкенштейн. Но теперь все в порядке?

Сильвия. Все, кроме искр.

Франкенштейн. Искр?

Сильвия. Да, о которых говорила Глория. Когда-то мои глаза искрились. Даже сейчас, когда я чувствую себя такой счастливой, эта искорка подсказывает мне – возьми револьвер и нажми курок.

Франкенштейн. И каков будет ответ?

Сильвия. Я собираюсь сделать это, Норберт. (Старается направить на себя дуло револьвера. Снова и снова. Тщетно. Франкенштейн спокойно стоит рядом). Это не случайно, да?

Франкенштейн. Нам бы очень не хотелось, чтобы вы причинили себе какой-нибудь вред. Мы вас тоже любим.

Сильвия. И долго мне так жить? Я прежде не смела спрашивать об этом.

Франкенштейн. Я могу сказать… приблизительно.

Сильвия. Лучше не надо. (Пауза). Все-таки сколько?

Франкенштейн. По крайней мере, пятьсот лет.

Наступает молчание.

Сильвия. Значит я буду продолжать жить… после того, как тебя не будет?

Франкенштейн. Пора, моя дорогая, сказать вам то, что я так давно хотел. Каждый орган, там, внизу, рассчитан на двух человек, не на одного. Система сконструирована так, что ее можно быстро подключить ко второму человеку. (Молчание). Вы понимаете, что я хочу сказать, Сильвия. (Молчание). (Страстно). Сильвия! Этим вторым человеком буду я! Мы будем говорить о нашей свадьбе. Будем рассказывать друг другу любовные истории из нашего прошлого. Ваши почки будут моими почками. Ваша печень будет моей печенью. Ваше сердце будет моим сердцем. Все ваши настроения и переживания станут моими. Мы будем жить в абсолютной гармонии, Сильвия! Нам будут завидовать даже боги!

Сильвия. Так вот чего ты хочешь.

Франкенштейн. Больше всего на свете.

Сильвия. Ну что же… хорошо, Норберт. (Разряжает в него всю обойму).


***

Камера показывает ту же комнату спустя тридцать минут. В ней установлен второй треножник. На нем голова Франкенштейна. Он спит, Сильвия тоже. Литтл стоит рядом, лихорадочно заканчивая подсоединение оборудования. Вокруг валяются гаечные ключи, газовая горелка и другие инструменты.

Свифт. Ну, кажется, все. (Выпрямляется, оглядывается кругом). Да, теперь полный порядок.

Литтл (смотрит на часы). Двадцать восемь минут после первого выстрела.

Свифт. Хорошо, что мы оказались рядом.

Литтл. Здесь скорее нужен водопроводчик, чем медик.

Свифт (в микрофон). Чарли, у нас все в порядке. Как у тебя?

Чарли (в динамике слышится резкий звук). О'кей.

Свифт. Дай им побольше мартини.

В дверях появляется ошеломленная Глория.

Чарли. Уже дал. Сейчас они с ума сойдут от радости.

Свифт. Дай им, пожалуйста, сильнодействующее.

Чарли. Есть.

Свифт. Подожди! Совсем забыл про проигрыватель. (Литтлу). Доктор Франкенштейн говорил, что когда это случится, он хотел бы, чтобы в момент своего второго рождения звучала музыка. Он просил поставить пластинку из белого конверта. (Глории). Поищи-ка.

Глория идет к проигрывателю, находит пластинку.

Глория. Эта?

Свифт. Поставь ее.

Глория. Какой стороной?

Свифт. Не знаю.

Глория. Одна сторона заклеена скотчем.

Свифт. Значит, той стороной, которая не заклеена. (Глория ставит пластинку. В микрофон). – Приготовиться к пробуждению пациентов.

Чарли. Готово.

Звучит мелодия. В исполнении Джаннет Макдональдс и Нельсона Эдди звучит «О, сладкое таинство жизни».

Франкенштейн с Сильвией просыпаются. Они переполнены чувством радости. Мечтательно слушают музыку, затем замечают друг друга и долго смотрят друг другу в глаза как старые хорошие друзья.

Сильвия. Привет!

Франкенштейн. Здравствуй!

Сильвия. Как настроение?

Франкенштейн. Прекрасно! Просто прекрасно!


НЕНАВИДЯЩИЕ
Дональд Воллхайм

«Приходится платить».

Совет старейшин.

Деревня Умболо.

25 миль в глубь материка вдоль третьего протока, ответвляющегося на запад вдоль р. Конго ниже Стенливилля.

Бельгийское Конго, Африка.

Достопочтенные господа!

Прилагаю к настоящему письму чек на 100 долларов, который Вы сможете обменять на наличные в любом отделении банка в ближайшем белом поселении. Насколько мне известно, данная сумма вдвое превышает ту, которую Вы обычно получаете за подобную работу. Я специально увеличил плату, поскольку отдаленность от места воздействия может потребовать с Вашей стороны дополнительных затрат энергии.

Взамен Вам следует возненавидеть до смерти следующее лицо:

Квентин В. Келвин

2574 бульвар короля Чарльза,

Бруклин, Нью-Йорк.

Он имеет рост 5 футов 10 дюймов, каштановые волосы, карие глаза; его возраст 46 лет и 3 месяца. Прилагаю экземпляр его печатного бланка, образец почерка и почтовую марку, которую он лизнул.

Я полагаю, что Вы быстро окажете мне соответствующую услугу. В случае достаточно скорого выполнения заказа я с удовольствием внесу дополнительно 100 долларов в Общество помощи неграм Гарлема или любое другое благотворительное общество или организацию, которую Вы пожелаете указать.

С искренним уважением,

Эдвард Манникс.

Я еще раз перечитал письмо, затем вернул его Манниксу.

– Кто из нас сошел с ума, Эд, – ты или я?

Он попытался налить себе еще и не попал в бокал. Я взял бутылку и убрал подальше от него.

– Не сейчас, дружище. Прежде чем ты продолжишь разрушать свою печень, расскажи мне, что означает это письмо.

– Бен, – простонал он, – разве я склонен к насилию?

– Нет! – ответил я.

– Я с давних пор смертельно ненавидел этого Келвина. Мы были соперниками еще со школьной скамьи. Я думал, что отделался от него, когда закончил школу, но через два года, когда я впервые повстречал свою жену, он вновь оказался рядом. А когда я стал партнером Джарвиса, он возглавил конкурирующую фирму. Ну, это бизнес. Но когда я стал единоличным хозяином всей фирмы, он начал брать верх. В данном случае я не обвиняю его, поскольку он всегда замечал новые перспективы раньше меня, потому и успевал всюду вдвое раньше.

Как раз в этот момент мимо проходил официант, который прибрал на столе после беспорядка, устроенного Манниксом. Эд ухватил его за руку.

– Вы звонили в больницу?

– Да, сэр. Мы звоним туда каждые 15 минут, как вы и просили. А в первый раз мы передали им ваше сообщение; они все понимают.

– Как… как он?

– Врачи говорят, что он быстро угасает, сэр.

– Они знают, что с ним происходит?

– Они не уверены.

Манникс повернулся ко мне с ошарашенным видом.

– Они ничего не могут поделать.

Я налил ему глоток.

– Вот, выпей. И рассказывай дальше.

Он нагнулся над бокалом.

– Келвин был более красив, чем я. Для меня было несколько удивительно, что Джуди отвергла его и вышла замуж за меня. Но он не успокоился. Он все время старался настроить ее против меня, играя на моих ошибках и своих достижениях. Думаю, что именно это, в конце концов, подтолкнуло меня к тому, чтобы разделаться с ним.

– Ну и что же?

– Надо было что-то предпринять. Но я не знал, что. Я понимал, Бен, что не могу сам убить его. Не переношу кровь и насилие. Кроме того, я все равно выдам себя, даже если создам безупречное алиби. И я незнаком ни с одним гангстером, который бы сделал это для меня.

– Потом, через некоторое время, – продолжал он, – мне попалась на глаза статья об африканских колдунах в воскресном приложении к «Джорнэл». Это был более или менее общий обзор магии различных племен, но один момент привлек мое внимание. Оказывается, одно африканское племя в совершенстве изучило ненависть. Они знают способ, с помощью которого их мужчины с детства обучаются сосредотачивать чистую ненависть на конкретном человеке. Это сосредоточение бывает настолько сильным, что выбранный ими человек заболевает и быстро умирает.

Свет начал мигать.

– И поэтому ты написал это письмо?

– Да. Я пошел в библиотеку и выяснил, что такое племя действительно существует. Я читал рассказы миссионеров о людях, заболевавших без всякой видимой причины и потом умиравших. Постоянно. Врачи не могли найти никаких следов болезни, яда или плохого питания. Жертва просто теряет в весе, чувствует себя утомленной и больной и, в конечном счете, впадает в кому.

Свет ярко загорелся.

– Так вот почему ты мокнешь в огненной воде! Ты боишься, что это не сработает? Или страшишься стать убийцей, если это вдруг произойдет:

– Я не боюсь того, что меня привлекут к суду за убийство, нет. Законы этого штата не признают колдовства; это письмо будет бесполезным в любом суде. Но я не все рассказал тебе; я не сказал, почему я так боюсь, что это сработает. – Я разорен, Бен. Келвин «обчистил» меня месяц назад. Знаешь, что это означает? Это означает, что чек, который я отправил в Африку, не будет принят к оплате. Это произойдет через пару месяцев из-за низкой скорости международных переводов, но когда это произойдет…

Снова подошел официант.

– Мистер Манникс, – сказал он, – только что позвонили из госпиталя. Мистер Келвин умер в 12.43.

– Ты убедился, – застонал Манникс, – я был прав. Ненавидящие прикончили его. Что мне делать, Бен, когда они узнают, что мой чек недействителен? Что мне делать?

ЗАБЫТЫЙ ВРАГ
Артур Кларк

Пышные меха мягко упали да пол, как только профессор Миллворд приподнялся на узкой кровати. В этот раз он был уверен, что ему ничего не почудилось: морозный воздух, обжигавший легкие, казалось, все еще хранил эхо звука, расколовшего ночную тишину.

Он закутал плечи в меха и внимательно прислушался. Все опять было тихо; сквозь узкие вытянутые окна на западной стене пробивались длинные полосы лунного света, игравшего на бесконечных рядах книг точно так же, как и на стенах мертвого города, простиравшегося внизу. Мир был охвачен полным безмолвием; даже в старые добрые времена город был бы тихим в такую ночь, сейчас же он был тих вдвойне.

С усталостью профессор Миллворд выбрался из постели и подложил несколько кусочков кокса в раскаленную докрасна жаровню. Затем он не спеша направился к ближайшему окну, то и дело останавливаясь, чтобы любовно погладить тома, которые он сохранял все эти годы.

Он прикрыл глаза рукой от яркого лунного света и вгляделся в ночную темноту. Небо было безоблачным; слышанный им звук не мог быть раскатом грома, не говоря уже о чем-нибудь другом. Звук пришел с севера, и пока Миллворд ждал, звук раздался снова.

Расстояние и многочисленные холмы вокруг Лондона несколько приглушили его. Он не перечеркивал небо с неистовостью грома, но, похоже, исходил из какой-то точки далеко к северу. Он не походил ни на один природный звук, который профессору когда-либо доводилось слышать, и на секунду тот осмелился вновь обрести надежду.

Только человек (Миллворд был совершенно уверен в этом) мог издать такой звук. Возможно, мечта, которая более двадцати лет держала его здесь, посреди всех этих сокровищ цивилизации, пробивая дорогу сквозь снега и льды с помощью орудий, которые им дала наука еще до прихода Пылевого облака. Было странно только, что они идут по земле, да еще с севера, но он отбросил любые мысли, способные погасить чуть затеплившееся пламя надежды.

В трехстах футах под ним простиралось море заснеженных крыш, купающихся в резких лучах лунного света. Далеко вдали, на фоне ночного неба тускло поблескивали высокие трубы электростанции Баттерсли. Сейчас, когда купол собора Св. Павла обрушился под тяжестью снега, только они бросали вызов господству ночи.

Профессор Миллворд медленно пошел обратно вдоль книжных шкафов, продумывая план, появившийся в его мозгу. Двадцать лет назад он видел, как последние вертолеты тяжело взлетали с Риджент-парк, вспенивая своими лопастями непрерывно падающие снежные хлопья. Даже тогда, когда его вдруг окружило безмолвие, он никак не мог заставить себя поверить, что люди навсегда покинули Север. Как бы то ни было, он ждал их целых два десятка лет, ждал среди книг, которым посвятил всю жизнь.

Тогда, давным-давно, он временами слышал по радио, которое осталось его единственной связью с Югом, о борьбе, ведущейся за освоение ставших прохладными территорий вблизи экватора. Он не знал, чем закончилась вся эта борьба, которая велась с отчаянной изобретательностью потерявших надежду людей, в умирающих джунглях и пустынях, которых уже коснулся первый снег. Возможно, исход оказался печальным: радио хранило молчание вот уже пятнадцать или даже более лет.

Однако если люди и машины на самом деле возвращаются с севера и идут во всех направлениях, он сможет услышать их голоса, когда они переговариваются между собой и с теми землями, откуда пришли, по радио. Профессор Миллворд покидал здание университета не чаще десятка раз в год, да и то по крайней необходимости. За прошедшие два десятилетия он собрал все необходимое в магазинах в районе Блюмсбери, так как при окончательном бегстве людей огромные запасы товаров были брошены из-за отсутствия транспорта для их вывоза. В самом деле, по многим показателям его жизнь можно было назвать роскошной: еще ни один профессор английской литературы не носил таких мехов, которые он нашел в магазине на Оксфорд-стрит.

Солнце ярко сияло на безоблачном небе, когда он взвалил на плечи свой рюкзак и открыл тяжелые ворота. Всего десять лет назад в этом районе охотились стаи голодных собак, и хотя в последние годы ему не повстречалась ни одна из них, он все же вел себя осторожно и. выходя на улицу, всегда брал с собой револьвер.

Солнце было настолько ярким, что его отблески резали глаза; однако лучи почти совсем не грели. Хотя полоса космической пыли, сквозь которую проходила Солнечная система, мало влияла на яркость свечения Солнца, она лишала его лучи всей присущей им силы. Никто не знал, выйдет ли мир из этой полосы через десять или тысячу лет, поэтому цивилизация двинулась на юг в поисках земель, где слово «лето» не было пустой насмешкой.

Недавние сугробы были плотно утрамбованы, и профессор Миллворд без особого труда преодолел путь до Тоттенхем-керт-роуд. Когда-то ему приходилось часами пробираться по глубокому снегу, а однажды он даже был заперт в своей огромной железобетонной башне на девять месяцев.

Держась поодаль от домов с угрожавшими падением горами снега и сосульками, свисающими, как дамоклов меч, он шел на север до тех пор, пока не достиг нужного магазина. Вывеска над разбитыми витринами все еще ярко блестела: «Дженкинз и сыновья. Радио и электротовары. Широкий выбор телевизоров».

Немного снега провалилось внутрь дома сквозь пролом в крыше, но маленькая комнатка на втором этаже осталась в неприкосновенности с тех пор, как он в последний раз был здесь с десяток лет тому назад. Многоволновый радиоприемник все так же стоял на столе, а по полу были в беспорядке разбросаны пустые консервные банки – молчаливые свидетели долгих часов, проведенных им здесь в полном одиночестве, пока надежда не угасла окончательно. Он подумал о том, что ему вновь придется испытать все эти муки.

Профессор Миллворд стряхнул снег со «Справочника радиолюбителя на 1965 год», откуда он почерпнул все свои скудные знания в области радиосвязи. Тестеры и батареи все еще лежали на своих местах и, к счастью, некоторые из батарей все еще хранили заряд. Он перебрал весь запас, пока не составил нужную цепь, и, как мог, проверил приемник. Теперь он был готов.

Ему было жаль, что он не мог выразить изготовителям приемника благодарность, которой они заслуживали. Тихое шипение из громкоговорителя напоминало ему о «Би-би-си», о девятичасовых выпусках новостей и о симфонических концертах, обо всем, что он принимал как само собой разумеющееся в том мире, который ушел в небытие. Еле сдерживая нетерпение, он обшарил все диапазоны, но нигде не было ничего слышно, кроме вездесущего шипения. Это расстроило его, но не очень: он помнил, что настоящее испытание начнется поздно вечером. Пока же он сможет поискать что-нибудь полезное для себя в близлежащих магазинах.

На закате он вернулся в маленькую комнатку. Как только солнце село, в сотне миль над его головой тонкий и невидимый глазом слой Хэвисайда начал подниматься вверх, к звездам. Так происходило каждый вечер в течение миллионов лет. Человек использовал этот слой для своих целей, чтобы передавать по всему миру послания вражды и мира, тривиальные сообщения и звуки музыки, когда-то названной бессмертной.

Медленно, с огромным вниманием, профессор Миллворд начал крутить ручку настройки в коротковолновых диапазонах, которые лет тридцать назад представляли собой какофонию из кричащих голосов и пронзительной морзянки. Когда он слушал, слабая надежда, которую он осмелился лелеять в сердце, вновь начала таять. Лишь легкий треск грозовых разрядов где-то на другом конце света нарушал эту невыносимую тишину. Человек отказался от своего последнего завоевания.

Вскоре после полуночи батареи сели. У Миллворда не было ни малейшего желания искать новые, поэтому он закутался в меха и заснул тревожным сном. Он нашел утешение в мысли о том, что, не получив доказательств своей гипотезы, он, тем не менее, и не опроверг ее.

Холодные лучи солнца затопляли одинокую белую дорогу, когда он пустился в обратный путь. Он очень устал, так как мало спал, и сон его нарушался неотвязной мыслью о возможном спасении. Тишина внезапно была прервана отдаленным грохотом, разносившимся над заснеженными крышами. Он исходил – сейчас в этом не было никакого сомнения, – из-за северных холмов, где когда-то находилась спортивная арена. С крыш зданий, стоявших по сторонам улицы, шурша, сошли небольшие снежные лавины, и вновь воцарилась тишина.

Профессор Миллворд стоял неподвижно, взвешивая, оценивая, анализируя. Звук был слишком слаб для обычного взрыва (он опять мечтал), это было не что иное, как отдаленный грохот ядерного взрыва, уничтожающего и разбрасывающего за один раз миллионы тонн снега. Надежды вновь ожили, а ночные разочарования начали затухать.

Эта секундная пауза чуть было не стоила ему жизни. Откуда-то из переулка в его поле зрения ворвалось что-то громадное и белое. В течение какого-то мгновения его мозг отказывался осознать реальность видимого; потом паралич прошел, и он лихорадочно схватился за свой бесполезный револьвер. Прямо на него, переваливаясь и мотая головой в гипнотическом змееподобном движении, медленно шел белый медведь.

Он бросил все свои вещи и побежал, путаясь в снегу, к ближайшим зданиям. К счастью, вход в метро находился всего в каких-нибудь пятидесяти футах. Стальная решетка была закрыта, но он помнил, что много лет назад сломал замок. Желание оглянуться назад было нестерпимым, так как он не слышал ничего, что могло бы подсказать, как далеко находится его преследователь. Одно ужасное мгновение железная решетка сопротивлялась его окоченевшим пальцам. Потом она неохотно подалась, и он протиснулся сквозь образовавшуюся узкую щель.

Внезапно на него нахлынуло нелепое детское воспоминание о том, как однажды он увидел хорька-альбиноса, беспрестанно метавшегося по проволочной сетке, со всех сторон обтягивавшей клетку. Теперь он видел такое же змеиное изящество, только в чудовищной форме. Огромный белый медведь, ростом вдвое больше человека, встав на дыбы, в бессильной ярости бросался на решетку. Металл гнулся, но не поддавался; потом зверь опустился на четыре лапы, глухо зарычал и, переваливаясь, двинулся назад. Пару раз он ударил лапой по лежавшему на снегу рюкзаку, откуда выкатилось несколько банок консервов, и исчез так же бесшумно, как и появился.

Потрясенный профессор, двигаясь короткими перебежками, от одного укрытия к другому, достиг университета через три часа. После многих лет он вновь был не одинок в этом городе. Он подумал о том, нет ли здесь других «гостей», и в тот же вечер получил ответ. Перед самым заходом солнца он вполне ясно услышал волчий вой откуда-то со стороны Гайд-парка.

К концу недели ему стало ясно, что происходит миграция животных Севера. Однажды он увидел северного оленя, бегущего к югу; его преследовала безмолвная волчья стая. Часто среди ночи раздавались звуки смертельной схватки. Он удивлялся, что столько живых существ все еще обитали в белой пустыне между Лондоном и Северным полюсом. Сейчас что-то неумолимо гнало их на юг, и мысль об этом заставляла профессора волноваться все сильнее. Он не мог поверить, что уцелевшие звери спасаются от чего-нибудь другого, кроме человека.

Напряженное ожидание начало сказываться на его психике: он часами сидел в холодных лучах солнца, закутавшись в меха, мечтал о спасении и размышлял о пути, по которому люди могут возвратиться в Англию. Возможно, экспедиция переправилась из Северной Америке по льду через Атлантику. Возможно, это заняло не опии год. Но почему они забрались так далеко на север? Его любимым объяснением было то, что ледяные торосы Атлантики дальше к югу были недостаточно безопасны для тяжелых машин.

Тем не менее, одна вещь никак не поддавалась удовлетворительному объяснению. Не было никакой воздушной разведки; трудно было поверить, что умение летать было утеряно.

Время от времени он прохаживался вдоль рядов книг, шепотом разговаривая с каким-нибудь любимым томом. Были книги, которые годами он не осмеливался открыть, так как они слишком остро напоминали ему о прошлом. Но сейчас, когда дни становились длиннее и светлее, он иногда снимал с полки томик поэзии и перечитывал нравившиеся ему стихотворения. Потом он подходил к высоким окнам и, стоя над коньками крыш, выкрикивал волшебные слова, как будто бы они могли снять заклятье, висящее над миром.

Сейчас стало теплее, словно духи лета вернулись в свое былое обиталище. Целыми днями температура держалась выше точки замерзания, и во многих местах сквозь снег начали пробиваться цветы. То, что двигалось с севера, все приближалось: несколько раз в день над городом разносился загадочный рев, вызывавший сползание снега с тысяч крыш.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю