Текст книги "Никогда не смотри через левое плечо"

Автор книги: Рене Маори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Фил прямо с порога бросился в свою комнату и замер в дверях от счастья. Стены сверкали свежей нежно-голубой краской, ажурная оконная решетка, выкрашенная белым, спорила с кружевом тонких занавесей. На полу лежал огромный ковер, который был бы самым лучшим ковром в мире, если бы на пенистых волнах, изображенных на нем, не восседала яркая золотая «девчоночья» рыбка. Впрочем, в этой комнате Фил готов был простить и рыбку, и все на свете. Даже если бы на полке стояла Барби в коробке, все равно эта комната была бы самой лучшей в его жизни. Потому что у него впервые появилась своя комната.

Через три дня после вселения семьи Карми в новый дом к ним пожаловал гость. Все еще сидели в столовой, попивая кофе, как вдруг раздался звонок.

– Неужели это нянька? – обрадовалась Алекс.

Но это была не няня. Анна ввела в комнату человека лет тридцати.

– Иштван Беркеши, – представился гость.

Он был высок и строен, худое аристократическое лицо с правильными чертами выражало непоколебимое спокойствие и доброжелательность. Густые черные кудри обрамляли бледное лицо, по-старомодному ниспадая крупными кольцами на спину и плечи.

– Проходите, – слегка растерявшись, пригласил Ленни.

Он еще не усвоил манер человека из высшего общества, к которому оказался причисленным, в одночасье сделавшись миллионером.

– Здравствуйте. Очень рад. Я – Леонид Карми. Моя жена – Александра. Наш сын – Филипп.

– Здравствуйте, – величественно кивнул гость. – Я был другом госпожи Елизаветы. Но мне бы хотелось стать и вашим другом тоже. Я очень надеюсь, что наши интересы совпадут, и мы найдем общие темы для разговоров.

Голос гостя с легким иностранным акцентом переливался всеми оттенками черного бархата.

Его тут же усадили за стол и предложили чашечку кофе. Когда рассеялось напряжение первых минут знакомства, завязалась непринужденная беседа. Гость был мил и отвечал на вопросы без стеснения. Да, он часто навещал Елизавету и скрасил ей последние годы жизни. Как давно они были знакомы? О, почти восемь лет. Она была мудрой женщиной и очень образованной. Старой закалки, сейчас таких уж и не сыщешь.

– Иштван – это Иван? – спросила Алекс.

– Нет, – ответил гость, – это венгерское имя. Иштван – это Стефан. Я из Венгрии. Теперь вот живу здесь, в Барнеби, недалеко от вашего дома. И если вы не станете возражать, то стану частым гостем. По правде говоря, у меня и не было никого, кроме вашей бабушки, – обернулся он к Ленни, – а теперь вот и ее не стало.

– Конечно, мы будем очень рады! – воскликнул Ленни. – У нас ведь тоже нет знакомых в этом городе.

Он хотел добавить «знакомых нашего круга», но почему-то застеснялся.

– О, – заметил гость, – теперь вам будет несложно завести друзей из числа самых известных и богатых граждан города. Боюсь, вы настолько увлечетесь светской жизнью, что однажды совсем забудете беднягу Иштвана, который любит лишь покой, умную беседу и тихие вечера у камина. А мне много и не надо. Вот так посидеть за чашкой кофе. Я ведь ужасный домосед. Смею надеяться, что вы вернете мне этот визит и посетите мое скромное жилище в любое удобное для вас время.

– Конечно, мы придем, – тоненьким голоском сказал Фил, робко глядя на нового знакомого. С каждой минутой тот нравился ему все больше, и он с интересом прислушивался к разговору взрослых, хотя давно уже подумывал о том, чтобы сбежать к себе. Ведь наверху его ждал компьютер с недоигранной стрелялкой, а это, сами понимаете, святое и не терпит отлагательств.

Разговор давно уже перешел на предметы малоинтересные для Фила. Но он продолжал сидеть тихонько, словно мышь, зачарованно глядя на Иштвана.

Анна вошла в кухню, притворив за собой дверь.

– Слышь, – зашептала она горничной, – пришел он. Иштван этот. Сидят, разговаривают.

– Какой Иштван? – сонным голосом спросила Элен. В последнее время она бродила как осенняя муха.

– Красавец тот. Не помнишь? К бабке-то все наведывался в карты играть.

– Я его сроду не видела. Меня в комнаты не приглашали, сама понимаешь.

– Все видели, а она – нет. Ишь ты, цаца какая! – возмутилась Анна. – А не видела, так сходи принеси грязные чашки, заодно и посмотришь. Да спроси, не сварить ли еще кофе.

Элен нехотя поднялась. Потом постояла несколько мгновений и снова плюхнулась на стул.

– Не хочу, – сказала она. – Я нехорошо себя чувствую.

Анна пытливо заглянула ей в лицо. Ничего особенного, не бледнее обычного. Хотя и обычно она похожа на смерть.

– Нет, ты уж сходи. Не такие мои годы, чтобы туда-сюда носиться. И вообще, обязанности у меня другие.

Элен хотела возразить, что в обязанности горничной тоже не входит мыть посуду и накрывать на стол, но промолчала. В последние дни ею часто овладевала такая апатия, что не было сил даже говорить.

И все-таки вредная Анна настояла на своем. Элен поднялась со стула и, шаркая ногами, направилась к дверям.

– Ногами не шаркай, – раздался ей вслед командный голос. – Это неприлично.

Элен замешкалась перед дверью. Интуиция подсказывала ей, что не стоит туда входить. Да и не дело слугам интересоваться гостями хозяев. Подумаешь, красавец. «Хоть и есть, а не про нашу честь, – подумала она. – А что просто так любоваться – не картина». И тут же отогнала глупые мысли. Вряд ли Анна, посылая ее в столовую, думала о том, чтобы устроить судьбу горничной. Ей просто лень было лишний раз оттащить грязную посуду. Вот так всегда, кто-то убирает грязь, а кто-то живет в свое удовольствие. Элен поняла, что переполняется завистью к Александре. Кем бы она была сейчас, если бы не госпожа Елизавета? Три дня как в новой роли, а уже и слуги ей, и гости-красавцы. Видела она ее в день похорон. Вся одежда с распродажи.

Но невозможно стоять под дверью бесконечно. Элен ухватилась за ручку, и тут ей показалось, что она слышит знакомый голос. Однако вспомнить, откуда она его знает, не смогла.

За обеденным столом, вальяжно откинувшись на спинку стула, сидел длинноволосый брюнет с бледным лицом и жгуче-черными глазами. Перед ним стояла чашка с нетронутым кофе, который уже подернулся нежной жемчужной пленкой. Чашки остальных были пусты. Элен поставила поднос на край стола и, ни на кого не глядя, начала собирать посуду.

– Давайте перейдем в гостиную, – предложила Александра, – не будем мешать. Можете не торопиться, Элен. Мы уже напились кофе.

– Тогда уж лучше в курительную, – ответил Лени. – Курить очень хочется. Вы ведь курите? – Он повернулся к Иштвану.

– О да. Конечно, – незамедлительно ответил тот.

И вновь, словно черная молния пробежала по нервам Элен при звуках этого голоса. Она подняла голову и встретилась взглядом с гостем. Какое-то мгновение она стояла, оцепенев, словно соляной столб, а потом закричала душераздирающим голосом и упала возле стола, перевернув по пути поднос с грязной посудой. Крик, звон разбиваемой посуды и стук упавшего тела слились в единую какофонию. Из кухни прибежала Анна.

Элен лежала как изломанная кукла, неловко подогнув одну ногу, сплошь покрытую синяками. Из уголка рта сбегала струйка крови. Фил, как зачарованный, смотрел на красные капли, ярко алевшие на светлом ковре. Это было странно и неприятно. Он с брезгливостью относился к Элен, стараясь не заходить в комнаты, когда она кружила там со своими тряпками и метелками. Он словно предчувствовал, что рано или поздно с ней произойдет нечто отвратительное. И вот теперь она пришла сама, для того чтобы упасть прямо перед его глазами и забрызгать новый ковер. Ему было гадко, оттого что над распростертой Элен заботливо склонился Иштван Беркеши. И захотелось громко заорать, чтобы отвлечь внимание на себя, и пусть эту мерзкую женщину уберет из комнаты кто-то другой. И пусть сделают это побыстрее, пока его не вырвало. Он чувствовал, как только что съеденный ужин, устремился наружу.

– Что с ней такое? – выдавила Алекс, панически боявшаяся всяких патологий и припадков.

Анна лишь пожала плечами и внимательно осмотрела горничную.

– Она язык прикусила, – деловито сообщила домоправительница. – Видать, припадок. Посуду всю побила недотепа, – сокрушенно покачала она головой.

– Бог с ней, с посудой, – отозвалась Алекс. – Девушку нужно отправить в больницу.

– Мой автомобиль к вашим услугам, – галантно предложил Иштван. – Но к вам я пришел пешком. Филипп, не составишь ли мне компанию?

Фил словно очнулся. Он с трудом повернул почему-то занемевшую шею и судорожно сглотнув, провел языком по пересохшим губам:

– Компанию?

– Ну да, – ответил Иштван, – предлагаю дойти до моего дома и пригнать машину сюда. Все это займет минут десять. Согласен?

– Еще бы, – заторопился мальчик, желая как можно быстрее оказаться подальше от этого места.

Когда Анна в растроенных чувствах вернулась из больницы, то сразу же прошла в спальню хозяев. Подобная бесцеремонность объяснялась нетривиальной ситуацией. То, что она узнала в больнице, привело ее в неописуемый ужас.

– Подумать только, – начала она, встав за спиной Алекс, – подумать только! Наша красавица больна и больна давно. Не ровен час – помрет.

Алекс, снимавшая у зеркала макияж, обернулась и в недоумении уставилась на домоправительницу.

– Как это – помрет? – спросила она удивленно.

– А как все помирают? Белокровие у нее. Последняя стадия, так врач сказал. Понятно, что в нашей больнице никаких записей о ней нет. Она ведь нездешняя. Но Арчи простучал по компьютеру. И что же вы думаете? Нас всех просто Бог спас!

– Что такое? – Удивилась Алекс? – О чем вы, Анна?

– Я сто раз говорила госпоже Елизавете, что слуг нужно проверять. Да разве она слушала… Мало ли кого я нахожу по объявлениям, необходимо ведь и справки навести. Вы же знаете, что местных мы не нанимали – такое было правило. Местные все связаны, все друг друга знают и любят посплетничать. Нет-нет, слуги должны быть издалека. Но проверять их положено тщательно. Про своих мы и так все знаем. А это – чужие.

– Так что же узнал Арчи? – перебила Алекс. – Она убийца или воровка?

– Хуже, – ответила Анна. – Она сумасшедшая. И всю жизнь лечилась. И работу она получила впервые в жизни у нас. Да только потому, что госпожа Елизавета не навела справки.

– Сумасшествие – понятие растяжимое, – заметил Ленни, отрываясь от книги. – Можно поподробнее?

Анна извлекла из кармана обрывок тетрадного листа.

– Вот тут я все записала. Ши-зо-фре-ния, – прочитала она по слогам, – навязчивые состояния. Погодите, тут еще слово… а вот – вялотекущая шизофрения. Арчи сказал, что с таким диагнозом и работать нельзя. Мало ли что взбредет в такую голову. А я-то думала, чего это она все шепчет? Уставится на что-то и шепчет, шепчет. А то и громко разговаривает, хотя в комнате и нет никого.

– И что в этом страшного? – поинтересовался Ленни. – С работой она справлялась? Подумаешь, пошептала немного. Кто из нас без странностей…

– Сначала справлялась за двоих. А вот в последнее время ничего не желала делать.

– В последнее время, если верить вам, у нее обострилась другая болезнь.

– Да, можно сказать, что она вышла на прямую дорогу к смерти, – поджала губы Анна. – На прямую дорогу…. Соберу-ка я ее вещи. Хотя, что ей может понадобиться? Как подумаю, что и убить бы могла, прямо вся холодею.

Алекс только пожала плечами.

– Жалко девушку, – сказала она. – Думаю, что у нее была очень тяжелая жизнь.

Элен умерла через неделю в городской больнице на серых простынях, не приходя в сознание. Никто не сомневался, что обморок был вызван болезнью, а если и чем-то другим, этого никто уже никогда не узнает. Свою тайну она унесла с собой.

Глава 4

Фил целую неделю наслаждался званием собственника. По нескольку раз в день он поднимался наверх и заглядывал в собственную комнату или важно бродил по помещениям нижнего этажа, открывая дверцы шкафов. Каждый шкаф, каждый ящик таил в себе груды неисследованных материалов, и мальчик все никак не мог решить, с чего бы начать. Хотя в доме был сделан ремонт, вся мебель была оставлена на прежних местах. По идее, следовало все привести в порядок и выкинуть ненужный хлам. Но отец в срочном порядке начал учиться вождению, Алекс до сих пор не разобрала вещи в собственной спальне, деля все время между заботой о Магги и обсуждением меню с Анной. Она твердо решила отложить все «раскопки» до тех пор, пока не наймет няньку и хотя бы горничную. Анна теперь все больше времени проводила вне дома, а когда появлялась, то вела себя с хозяевами как ровня. Потому что тоже теперь была домовладелицей. Не то чтобы она предъявляла какие-то права, но и надрываться не собиралась. Все чаще в доме появлялись обеды из концентратов, а на полированных поверхностях копилась пыль. Было ясно, что так жить больше нельзя. Но слуги все не появлялись, хотя кое-кто и прислал письма с рекомендациями. По правилам дома, которые до сих пор трепетно исполнялись, Анна нанимала людей издалека, и для того чтобы добраться до места работы, людям требовалось время.

Между тем подошел сентябрь, и Фил отправился в школу. Каждое утро школьный автобус забирал его и отвозил на другой конец города к старинному зданию «Школы Гигантов», где учились отпрыски самых богатых семейств. Городская школа была ничуть не хуже и даже куда ближе. Но в нынешнем положении нечего было и думать, чтобы Фил учился на государственные деньги.

Здание школы стояло посреди огромного парка, в котором кое-где сохранились мраморные статуи и белые беседки в стиле ампир. Говорили, что здание завещал для школы какой-то восточный хан, случайно осевший в городке. Но это были, конечно же, всего лишь слухи. Почти два века назад власти города специально построили эту школу, но потом были вынуждены передать ее в частные руки, так как у города не хватало средств для ее содержания. Сейчас школой управлял некий таинственный совет, каждый год присылавший комиссию для проверки. Свое название «Школа Гигантов» или просто «Гиганты» заведение получило из-за того, что у главного входа были установлены две мужские полуобнаженные фигуры, доходящие почти до второго этажа. В мускулистых руках они держали развернутый свиток, на котором было написано: «Расти, умножая знания!»

Ученики этой школы, одетые в синие форменные костюмы, сковывавшие движения, были вежливы до кончиков волос и чопорны до невозможности. Воспитанный человек одним взглядом может дать понять, что считает тебя ничтожеством. Эти результаты хорошего воспитания Фил в полной мере ощутил на своей шкуре в первый же день.

Вначале ему пришлось высидеть двухчасовую беседу с директором, который долго и нудно перечислял правила школы. Запомнить такое количество запретов было бы не под силу даже Эйнштейну. Поэтому примерно на третьей минуте Фил переключил свое внимание на осмотр просторного директорского кабинета, в то время, как голос директора, отскакивая от его ушей, как горох от стены, продолжал заунывно журчать где-то на периферии сознания. Он твердо знал, что какого бы пай-мальчика он из себя не состроил, ошибок было не избежать, и поэтому стоически принимал будущие возможные и невозможные наказания. Можно сказать, что двенадцатилетний мальчик Филипп был философом. Он имел некое врожденное качество – в любой ситуации находить все самое важное, а прочую ерунду отметать. Сейчас речь директора была ерундой, а главным было понимание того, что в новой школе придется несладко.

Он ощутил это сразу же, едва только его ввели в класс. Дружно спаянный коллектив скользнул по нему десятком равнодушных взглядов и вернулся к своим делам. Чужаков здесь не любили, как не любили и внезапно разбогатевших выскочек.

«Да и плевать», – решил про себя Фил. Рано или поздно к нему привыкнут, а там уж и друзья появятся. Тем более от безделья он не страдал – впереди была уйма дел. Но делать эти дела Фил предпочитал в одиночестве, без посторонних взглядов и комментариев. После того памятного вечера, когда Элен упала в обморок в столовой, он стал частым гостем Иштвана, в доме которого, казалось, были собраны редкости со всего мира. Привыкший с самого детства делить людей на «своих и чужих» Фил безоговорочно отнес Иштвана к «своим» и страшно гордился своим новым, таким интересным и взрослым другом. Впервые в жизни к нему относились как к равному. На любой вопрос у друга был готов пространный и понятный ответ. И Фил уже предвкушал долгие беседы о своих «археологических раскопках» дома. Хотя пока он держал это в тайне даже от Иштвана.

Прошли первые дожди, и в саду появился восхитительный запах сырости, столь любезный сердцу каждого мистика. Мрак, сырость, холод, низкие облака и таинственный сад заставляли сердце Фила биться в предвкушении небывалых открытий и мрачных тайн. Собственно, сад, раскинувшийся за домом, и не был садом. Несколько яблонь, почти задевающих ветвями окна, в счет не шли, а все остальное пространство занимали не плодовые деревья, а вязы, ясени, клены и дубы, окруженные кустами. Из-за долгого отсутствия садовника этот участок сада напоминал девственный лес, хотя, судя по всему, и здесь когда-то росли яблони и сливовые деревья, но впоследствии было почему-то решено от них избавиться. И теперь лишь редкие искривленные дички напоминали о некогда цветущем саде. Может быть, Елизавета Карми не любила фрукты? Или терпеть не могла фруктовые деревья? Пройти в этих зарослях можно было только по узеньким протоптанным тропинкам, которые давно уже не расчищали. Весной было решено найти садовника и привести все это безобразие в порядок, превратив эту часть сада в ухоженный парк.

Фил проводил в саду все свое свободное время, словно запасаясь свежим воздухом в ожидании зимы. Он досконально изучил полусгнившую беседку, бывшую когда-то белой, а теперь покрытую лишь островками потрескавшейся краски. С восторгом обнаружил в зарослях летний домик с витражными стеклами. Скорее всего, когда-то это была часовня, но, несмотря на то, что он родился у матери-католички, Фил от рождения был атеистом. Никто не вел с ним религиозных ббесед, никто не водил его в церковь по воскресеньям. Поэтому бог представлялся ему достоянием каких-то странных людей, к которым сам он не относился. Сказать проще, он никогда даже и не думал о боге.

Вот там-то, возле этой самой часовни, Фил и набрел на свою самую первую, самую странную находку. Еще издали он заметил что-то белеющее под кустом. Вокруг была только черная и мокрая земля, и над ней возвышался кусочек чего-то плотного и светлого. «Неужели гриб», – сразу подумал Фил. Утопив кроссовки в черной жиже, он согнулся в три погибели и нырнул под колючий куст. Но находка оказалась вовсе не грибом. Это была крупная кость неведомого животного. Животного ли? Кость будила какие-то ассоциации, но Фил даже и думать боялся произнести это вслух. Прикрыв кое-как находку землей и листьями, он кинулся в дом, чтобы позвать кого-то, кто развеял бы его подозрения, и встретил на пороге Иштвана, собирающегося как раз нажать на кнопку звонка.

– Что случилось? – спросил он вместо приветствия. – От кого бежишь?

– Там…– только и смог выдохнуть мальчик, махнув рукой в сторону сада.

– Медведь? – пошутил Беркеши. – Лесовик?

– Там я нашел...– Фил замялся. – Пойдем, вместе посмотрим.

Венгр с сомнением посмотрел на свои черные блестящие туфли. Одет он был, как всегда, словно пришел на званый вечер, а вовсе не по-соседски забежал на минутку. Но испуганное лицо мальчика отвлекло его от печальных дум об участи своих туфель, и он с комически обреченным видом направился в сад.

Увидев захоронение костей, он тяжело вздохнул и брезгливо поморщился.

– Наверное, неаккуратный повар кидал сюда кости, – объяснил он Филу на обратном пути. – Коровьи кости. Забудь. Весной сад очистят от всякой гадости. А сейчас не советую тут бродить, ты можешь наступить на змею.

Но разве стоило рассчитывать на то, что подросток послушается или испугается каких-то змей. Вечером Фил заперся в библиотеке, сообщив всем, что намерен писать сочинение в тишине и покое, имея под руками всю необходимую литературу. Он рассеянно выслушал похвалы отца, которого восхитила такая ответственность, и уверения матери, что никто и носа не сунет в библиотеку, и успокоенный удалился. Первым делом он изучил содержимое всех шкафов и, наконец, в дальнем темном углу обнаружил то, что искал. Это был огромный том «Анатомии». Фил выдернул листок папиросной бумаги, прикрывающей картинки, и принялся перерисовывать изображения некоторых костей. Потом аккуратно сложил листок и сунул его в карман. Для вида он еще какое-то время походил, рассматривая корешки книг и делая зарубки в памяти на будущее. Он знал, что рано или поздно многое из того, что здесь есть, будет им прочитано и изучено. Особенно порадовал его шкаф с художественными альбомами.

Когда на следующий день после школы он пробрался в сад, сжимая в руках хрустящий листок с изображениями костей, то был страшно удивлен и разочарован. Вокруг домика с витражными окнами земля была вскопана и даже разрыхлена. Сколько Фил ни просеивал землю, сколько ни зарывался в нее обеими руками, не удалось вытащить на свет даже камня, не говоря уже о костях.

Это загадочное событие навело его на мысль, что в доме и вокруг него существует какая-то тайна, от участия в которой его намеренно отстранили. И что к этой тайне причастен друг семьи Иштван Беркеши, а возможно, и еще кто-то. Кроме его семьи, в доме жила пока только Анна. И ясное дело, что она была знакома с венгром задолго до появления здесь Фила.

Мальчик подозрительно осмотрел землю и заметил несколько полустертых следов, ведущих к дому. Он поставил на них ногу, обутую в кроссовок, и убедился, что размер почти совпадает с его собственным. У взрослых мужчин никак не может быть таким маленьких ног. Значит, оставались лишь Алекс или Анна. Кандидатуру Алекс он сразу же отмел, потому что ни о каких костях она не могла иметь ни малейшего представления. За последнюю неделю она выходила из дома лишь дважды, когда не лил дождь, и прогуливалась с коляской по улице перед калиткой. В сад она не заходила. Ему даже показалось, что она сознательно избегает той части владения, словно боится неухоженных разросшихся растений.

Итак, оставалась только Анна. И еще… Иштван. Этими двумя и решил пока ограничиться Фил. Получалось, что Иштван, узнав про кость, тут же сообщил об этом Анне, а та, в свою очередь, перелопатила полсада и собрала кости (почему-то Фил был уверен, что кость была не одна). А потом ночью она унесла их куда-то. А может, снова закопала, но в другом месте. Теперь он был уверен, что кость была человеческой, а не коровьей. Но откуда она взялась в саду? Не иначе, когда-то здесь было совершено убийство, может, и не одно.

На другой день приехал повар. Это был розовощекий худощавый старик по имени Якоб. Когда Фил рассмотрел его получше, то подумал, что старик Якоб на самом деле не так уж и стар, хотя его волосы были белы как снег.

– Ма, – спросил он Алекс, когда они остались одни, – как ты думаешь, сколько лет этому Якобу?

– Я не думаю, я знаю точно, – улыбнулась Алекс. – Пятьдесят три.

– Это много?

– Относительно. Для тебя много, а для меня не очень.

– Что ж, – рассудительно сказал Фил, – будем надеяться, что завтра он не умрет от старости.

Алекс встревожилась:

– Ты переживаешь из-за смерти Элен? Да, конечно, не очень-то здорово, что наша жизнь здесь началась с чьей-то смерти. Однако если смотреть глубже, то и живем мы здесь только потому, что скончалась твоя прабабушка. Не так ли?

– Так, – вздохнул Фил. – Но мы ведь ее не знали.

Он не смог признаться, что в последнее время думает только о смерти. Тайна человеческих костей, закопанных рядом с заброшенной часовней, не давала ему покоя, но говорить об этом он боялся. Мать могла бы неправильно его понять. Чего доброго потащила бы к детскому психологу. А он ненавидел их всей душой. Как-то года два назад он оказался на приеме у такого врача и вынес оттуда только усталость и отвращение. Ему предлагали какие-то глупые картинки и задавали не менее глупые вопросы. Он старался отвечать так же глупо, посмеиваясь про себя и размышляя, что стало бы с врачом, узнай он настоящие мысли Фила.

Теперь он думал смерти. И эти мысли утомляли его. Он хотел бы переключиться на что-то другое. И решил в ближайшие выходные взять ключ от третьего этажа и начать поиски сокровищ.

Глава 5

Еще через день приехала нянька, толстая девица с плаксивым выражением лица. И хотя ее заботы должны были ограничиться лишь Магги, она почему-то включила Фила в число своих подопечных. Она вечно приставала, чтобы он помыл руки, почистил зубы, не сидел допоздна в Интернете и делал с утра зарядку. Каждый день она придумывала для него кучу бессмысленных дел, которые только отрывали его от дел нужных. Вдобавок ко всему она носила отвратительное имя Лукреция. Откуда только люди выкапывают такие имена?

– Па, – однажды за завтраком сказал Фил, – скажи Лукреции, пусть она ко мне не пристает. Я не маленький. К тому же мне нужна твоя помощь. Твоя и мамина. Давайте сегодня же откроем третий этаж, я хочу посмотреть, что там есть. Мы здесь уже два месяца, а до сих пор не знаем, что там.

Лукрецию усмирять не стали, но третий этаж открыли. Вот так всегда – чего бы Фил ни просил, ему давали лишь половину. На третьем этаже оказалось целых семь комнат, полностью повторяющих расположение комнат на втором этаже, но запущенных и заставленных старинной мебелью. В благоговейном молчании остановившись на пороге, Фил вдохнул умиротворяющий запах пыли, столь приятный всем археологам. И понял, что счастлив.

Он почти переселился наверх, подальше от Лукреции. Чтобы еще больше укрепить свои позиции, он постоянно в ее присутствии начинал заводить разговоры о привидениях, которые толпами бродят по третьему этажу. Лукреция была очень набожной и выросла к тому же в какой-то глухой провинции, где все повально верили в дьявола и всякую нечисть. Такие рассказы доводили ее до истерики, она тут же выпрашивала два свободных часа и мчалась в костел, хотя по предположению Алекс была не католичкой, а сектанткой.

– Пусть она будет кем угодно, – повторял Ленни, – лишь бы справлялась со своими обязанностями.

С обязанностями Лукреция справлялась, поэтому никто не собирался ее увольнять, как бы этого ни желал Фил. Одним словом, теперь он имел на редкость скучного и мелочного врага в лице Лукреции. Жизнь час от часу становилась все богаче на впечатления.

Однажды, копаясь во встроенном шкафу одной из комнат третьего этажа, Фил обнаружил планшетку. Не ту пластиковую поделку, которую можно найти сейчас в любом магазине игрушек, а настоящую старинную планшетку, деревянную полированную доску с гладким указателем в форме сердца, посреди которого зияла квадратная прорезь. Витиеватые буквы были украшены завитушками и петлями. Фил знал, что такое написание называется каллиграфическим. На тот же манер были выведены и два слова в центре – «да» и «нет».

Фил видел десятки фильмов по телевизору, где говорилось, что такие игрушки вредны и опасны. И именно по этой причине он очень обрадовался, когда нашел доску. «Если их продают в магазинах игрушек, то опасного ничего в этом нет, – справедливо рассудил он, – а эта доска – редкость и антиквариат. И если ее до сих пор никто не уничтожил, то она не опасна. Не стала бы бабушка Елизавета сохранять для потомков что-то опасное». Ему даже стало немного обидно, что в фильмах постоянно случается что-то интересное, а вот у него в руках обычная доска, и нет надежды, что она оживет.

Он уложил доску на облезлый пыльный ковер и установил в центре указатель. А потом приложил к нему средние пальцы обеих рук. Ничего не происходило, даже страх в душе не шевельнулся. Он убрал пальцы. Дерево. Фил уже потянулся за какой-то шкатулкой, как вдруг указатель дернулся и пополз по доске. Мальчик вздрогнул от неожиданности, но тут же подумал, что, наверное, в доску вмонтирован магнит, и стал с интересом наблюдать за передвижениями указателя.

– Д-а-в-а-й п-о-г-о-в-о-р-и-м, – предложила доска.

– Давай, – согласился он, понимая, что глупо беседовать со старинной игрушкой.

– Я ангел, – сообщила доска, – я могу многое.

Фил усмехнулся. Обычно такие вещи именовали себя дьяволами, так было во всех фильмах. Или на крайний случай, чьими-то душами. Каких-то убийц или убитых. Вроде бы и те и другие становились после смерти привидениями.

– А что ты можешь? – на всякий случай поинтересовался мальчик.

– Я могу уничтожить всех твоих врагов.

Фил задумался. Особых врагов у него не было. Только Лукреция. Но называть ее гордым словом «враг», означало не уважать себя. Нет-нет, среди родственников и знакомых Фила уничтожать было некого.

– Спасибо, – ответил он, – как только понадобится, я обязательно к тебе обращусь.

Если бы он только знал, что обратиться к ней придется уже на следующий день.

Вечером родители собрались в театр. В последнее время они не пропускали ни одной премьеры, словно собирались наверстать все упущенное в течение жизни. И естественно, Фила оставили на попечении Лукреции, которая сразу же начала преследовать его по всему дому с вопящей Магги на руках. Создавалось впечатление, что хождение за Филиппом Карми было основной потребностью ее жизни. Лукреции казалось, что мальчик неправильно воспитан, что вместо компьютерных игр он должен молиться и спасать душу.

В тот вечер она начала с креста. Вытащив из-за пазухи золотой крестик, она долго объясняла Филу, что защищена от любых проявлений зла, тогда как он, наоборот, всем этим проявлениям открыт.

– Вот придет Сатана и утащит тебя в ад, – страшным голосом говорила Лукреция. – Утащит, и никто уже тебя не найдет. Вот посмотри, как выглядит ад, – она вытащила из кармана специально приготовленную для Фила картинку с горящими в языках пламени грешниками. – Видишь? И ты окажешься там же, если не примешь Бога.

– Отстань, – проронил Фил. – Тебе что, делать нечего?

Но Лукреция отставать не собиралась. Наоборот, она все сильнее и сильнее раскалялась, как сковорода, поставленная на огонь.

– Только молитва очистит тебя. А потом я отведу тебя в церковь, и ты примешь крещение. И тогда ты перестанешь быть таким непослушным хулиганом.

Но хулиганом Фил никогда не был. Он был тихим и послушным, и постоянно пребывал в размышлениях, что несвойственно детям его возраста. Для Лукреции же каждый некрещеный ребенок был исчадием ада, и, само собой, хулиганом. Другого она и представить не могла.

Фил удалился в свою комнату, но она нашла его и там.

– Отстань от меня, дура! – выкрикнул он, выйдя из себя.

И тут же оказался зажат мертвой хваткой. Лукреция, всю жизнь занимавшаяся сельским трудом, имела железную мускулатуру. Она легко скрутила его, как кошку, и потащила из комнаты.