Текст книги "Страсть в жемчугах"
Автор книги: Рене Бернард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Нет, невозможно! Но оставим вопросы морали. Что вас еще беспокоит, мисс Бекетт? Клянусь, что если добьюсь своего, то нарисую вас именно так, как вижу в этот самый момент.
Она вздохнула.
– Глупо это говорить, но… мне никогда не нравились мои волосы.
– Почему женщины всегда так говорят? Чтобы напроситься на комплимент, поскольку нет мужчины, которого не очаровал бы текучий шелк женских волос?
– Понятия не имела, что все мужчины столь очарованы женскими волосами, мистер Хастингс. И я не думаю, что женщины знают эту тайну, иначе мы прекратили бы жаловаться и все время разгуливали бы с распущенными волосами, ведь так?
– Чтобы доставить нам удовольствие?
– Вероятно для того, чтобы доставить удовольствие самим себе.
– Но разве это не квинтэссенция аморальности, эгоистическое желание доставить удовольствие себе? Или же наше восхищение дает вам что-то важное?
– Нет на свете ни одной женщины, которая не хотела бы, чтобы ею восхищались.
– За исключением вас, – уточнил Джозайя.
– Да, за исключением меня. – Элинор улыбнулась. Ее нервозность таяла на глазах. – Я давно смирилась со своей внешностью, мистер Хастингс. Однажды я подслушала, как подруга моей мамы сочувствовала ей: мол ее единственное дитя унаследовало вульгарный цвет волос от какого-то неведомого ирландского предка. Я не питала иллюзий, что стану рафинированной английской красавицей, мистер Хастингс. Но мой отец всегда хотел, чтобы я стремилась к совершенству. И он говорил, что о леди судят по поступкам, а не по внешности.
– Подруга вашей матери была или слепа, или просто завидовала, поскольку ее собственные отпрыски, наверное, были бесцветными маленькими поросятами. – Джозайя осторожно потянул за еще один длинный локон, затем с такой же осторожностью опустил его на плечо девушки. – Но в одном я, вероятно, ошибаюсь, – добавил он.
– Вы? – спросила Элинор с насмешливым удивлением. – Правда?..
– Ну… – Он сделал глубокий вдох и подобрал несколько длинных шпилек, которые она бросила на пол. – Возможно, не ошибаюсь, но давайте посмотрим, найдется ли компромисс между вашими и моими желаниями.
Он зашел ей за спину и ловко собрал ее гриву в элегантно-небрежном стиле, оставив несколько локонов обрамлять лицо и каскадом спадать на плечи.
– Вот так. Теперь они не совсем распущены, так что, возможно, вы не станете слишком возражать.
Элинор с некоторым сомнением потрогала волосы.
– Не думаю, что вы квалифицированная дамская горничная, мистер Хастингс.
– Ни один мужчина к этому не стремится, мисс Бекетт. Я бы сказал, что мы смотрим на женскую моду совсем под другим углом, не так, как вы, – заметил Джозайя. «А когда речь о женской одежде, то любой мужчина главным образом думает о том, как ее снять», – добавил он мысленно.
– Сомневаюсь, что в дамской моде есть для вас какие-нибудь тайны, мистер Хастингс. Но я буду полагаться на миссис Эскер. – Сказав это, Элинор почему-то вдруг залилась румянцем.
Джозайя взглянул на нее с улыбкой. «Похоже, вы представили, какой дамской горничной могу быть я, моя чопорная мисс Бекетт. Вы прочитали мои мысли, увидели в глазах игру моего воображения, верно?»
– Вот и хорошо, мисс Бекетт. Пожалуйста, не двигайтесь.
Он пододвинул стол со свечами к помосту и поставил мольберт прямо напротив девушки. Джозайя находился в восьми – десяти футах от модели, хотя знал, что это ближе, чем порекомендовали бы большинство его коллег. Даже при этом он не доверял своим глазам, но не собирался прищуриваться и напрягаться без необходимости. Пустой холст стоял на полу, у стола, и Джозайя опустился на колени, чтобы взять его. Затем тотчас же, не теряя ни секунды, подхватил карандаш, которым коснулся уже загрунтованного холста. Он нарисует ее так, как нарисовал бы смертный, почтительно взирающий на красоту богини. Она и впрямь богиня, украшенная короной сияющих медных кудрей, спадающих кое-где на плечи и на спину.
Он солгал ей. Это красное платье ужасно возбуждало его, так как она сейчас выглядела не только беззаботной, но и сладостной и желанной. Он намеревался изобразить ее так, чтобы мужчина, смотревший на нее, грезил о том, каково обладать этой женщиной.
Ее глаза были самого чудесного оттенка зеленого, какой ему только доводилось видеть. Не изумруд и не нефрит. Это был оттенок… бросавший вызов любым попыткам его описать. Может быть, увядающая зелень, в попытках добиться которой он как-то всю ночь провел, снова и снова смешивая краски?
Джозайя рисовал быстро, рисовал словно одержимый.
– Я могу говорить? – спросила Элинор после долгих минут наблюдения за художником. Странная интенсивность его работы завораживала, уподобляла ее танцу, в котором сливались огонь его глаз и уверенные движения руки.
– Можете. Только не двигайтесь.
Прошло еще несколько секунд, и Элинор вдруг совсем расхотелось говорить. Ведь одно дело – светская беседа, но сейчас… Ситуация нарушала все правила, которые знала Элинор. Разговаривать с мужчиной, от каждого взгляда которого ее обдавало жаром? Интересно, куда заведет такой разговор?
– Ну? – Он перестал рисовать и одарил ее лукавой улыбкой. – О чем же вы хотели поговорить?
– Видите ли… Я задаюсь вопросом, не следовало ли мне сначала подумать, прежде чем заговорить.
Джозайя покачал головой и вернулся к работе.
– Говорите что хотите. Тут вам не грозит опасность ошибиться. И я уверен, что меня разговор в любом случае развлечет, мисс Бекетт.
– Всегда есть опасность сказать что-нибудь не то, мистер Хастингс. Скажите, а вы… Вы наверняка не намереваетесь…. становиться на колени? Я хотела сказать… вы на полу, сэр.
– Наверное, вы не привыкли к мужчинам у ваших ног.
– Нет. А вы полагаете, что следовало бы?
– Я полагаю, что вы привыкнете к этому раньше, чем я закончу, мисс Бекетт. А мне на моем месте очень удобно. Теперь сидите спокойно. – Джозайя улыбнулся, почувствовав, что девушка начала успокаиваться и уже почти не нервничала.
Но Элинор-то точно знала, что никогда не привыкнет к тому, что Джозайя Хастингс – на коленях у ее ног. И он так смотрел на нее своими теплыми карими глазами…
– У меня такое чувство, что вы снизу смотрите на мой нос, – выпалила она, тут же покраснев.
Он рассмеялся, и от его чудесного смеха по спине ее пробежала дрожь удовольствия.
– Да не смотрю я на ваш нос! Слово даю.
– Ну, если даете… – Элинор улыбнулась и погрузилась в странную работу, каковой являлось позирование художнику.
Свечи слепили, перед глазами словно вспыхивали звезды, и невозможно было смотреть куда-нибудь еще, кроме как на присевшего у ее ног Адониса, что-то рисующего на холсте резкими уверенными движениями. После нескольких минут молчания природное любопытство продиктовало ей тему разговора.
– Когда вы впервые поняли, что вы художник?
– Думаю, лет в десять. Наша гувернантка наказала меня тогда за какую-то проделку. Я уже не помню, что натворил, но уверен, что наказание было совершенно заслуженное. Во всяком случае, меня отправили сидеть в маленькой пустой комнате, пока я не раскаюсь. Но в окно со старыми стеклами лился чудесный свет, пылинки плясали в солнечных лучах, и комната преобразилась. – Джозайя улыбнулся воспоминаниям. – Она менялась постоянно. Это походило на медленный танец света и цвета, и я был очарован, загипнотизирован.
– Надо полагать, вы не слишком быстро раскаялись.
– Я провел там несколько часов. Гувернантка и родители были убеждены, что я самый упрямый и своенравный мальчишка на свете. А я стеснялся сказать им, что потерял счет времени, наблюдая, как солнечные лучи двигаются по комнате. Именно тогда во мне родился художник.
Элинор попыталась представить себе это. Солнечные лучи она видела множество раз, но не могла припомнить, чтобы действительно замечала их. И уж тем более она не тратила время на наблюдение за их цветом и движением. Если ее наказывали, поворачивая дерзким носом в угол, она дула на паутину и в досаде топала маленькой ножкой.
– Судя по тому, как вы об этом рассказали, вы потом умышленно проказничали, чтобы вернуться в ту комнату.
– Нет-нет, – ответил Джозайя. – Однажды увидев по-настоящему свет, я открыл для себя, что он повсюду. И это было… – Радость внезапно исчезла с его лица.
– Это было… – напомнила она.
Он пожал плечами и, казалось, помрачнел.
– Открытие, которое я нес с собой, куда бы ни шел.
– Как удачно, – заметила Элинор.
Художник еще больше помрачнел, и она замолчала. Теперь тишину нарушало лишь шуршание карандаша, стремительно скользившего по холсту. К счастью, потом они снова разговорились.
Глава 10
Вернувшись в гостиницу вечером в карете, Элинор отдыхала в своих апартаментах, вспоминая странности и сюрпризы прошедшего дня. Разговор с Джозайей Хастингсом походил на волнующую игру в шахматы. После нескольких ее неловких попыток заговорить слова потекли словно сами собой, и она перестала бояться, что скажет что-нибудь не то. И именно миссис Эскер – не ее муж – принесла поднос с ленчем и напустилась на Джозайю: мол, не дает модели перерыва на отдых.
К концу дня в ее «работе» появились первые признаки распорядка, и Элинор очень этому обрадовалась. В позировании, оказывается, не было ничего скандального – даже в вечернем платье, без перчаток, – и она пришла к мысли, что все ее страхи беспочвенны.
«Я позирую художнику и хуже от этого не стала».
В конце сеанса Хастингс прикрыл холст тканью, объяснив, что не хочет, чтобы она видела работу в процессе.
– Это привилегия художника, мисс Бекетт. Он старается избегать критики до последнего мазка.
Любопытство мучило Элинор, но она доверяла Хастингсу и не стала спорить. «В конце концов, – говорила она себе, – вряд ли имеет значение, одобрю я результат или нет». Плата же за позирование обеспечит ее будущее, так что договоренность с художником – даже с учетом греховного красного платья – была вполне приемлемая.
Да-да, все замечательно!
Но что-то в мистере Хастингсе возбуждало ее любопытство. Казалось, что за очевидным обаянием этого слишком уж красивого мужчины с эмоциональным характером и сомнительной профессией таилось что-то еще… Элинор была убеждена, что он от нее что-то скрывает, но что именно?
Не существовало никакой миссис Хастингс – Элинор смело выяснила это, когда миссис Эскер пришла, чтобы помочь ей освободиться от красного платья и переодеться. Рита сообщила, что Джозайя, вернувшись из Индии вместе с неким Блэкуэллом, сначала гулял как мартовский кот, но потом исправился и теперь чаще всего остается дома, редко выходит.
«Возможно, он увлекся опиумом, – подумала Элинор. – Или какая-нибудь ужасная тропическая болезнь заставляет его месяцами сторониться людей». Но его лицо показалось ей чистым, а подобные напасти, насколько она слышала, обязательно оставляли отметины.
«А может, он просто…»
Стук в дверь прервал ее размышления, и Элинор пошла открывать.
– Ах, миссис Клей!..
– Я позволила себе вольность и принесла вам чай. Для чая уже поздно, но я подумала, что он может согреть вас, мисс Бекетт.
Миссис Клей держала перед собой накрытый поднос, и Элинор отступила, позволив хозяйке войти в комнату.
– Вы меня балуете, миссис Клей. Сегодня по дороге домой было немного холодно. Спасибо.
Миссис Клей поставила поднос на маленький столик между двумя креслами у камина.
– Надеюсь, вы здесь чувствуете себя как дома.
– Как может быть иначе? Комната восхитительная, миссис Клей. – Элинор сдернула с подноса салфетку и едва не ахнула, увидев красивое печенье и шарики помадки. – Вы не составите мне компанию?
– С удовольствием! Какая вы милая, что подумали обо мне. – Миссис Клей уселась напротив нее. – Я очень рада, что комната вам нравится. Я уже начала было сомневаться, что найдется подходящий постоялец, и тут появились вы. Талли вас просто обожает.
– А я его. Но…
– Есть какие-то «но»? – Миссис Клей закончила разливать чай. – Это из-за моего Талли?
– Нет-нет. Талли милый мальчик, как вы и говорили. Меня волнует…. Вы должны сказать мне, сколько стоит комната, миссис Клей. Не хочу, чтобы вы думали, что я на содержании у мистера Хастингса.
– Вовсе нет! Вы достойная молодая леди, мисс Бекетт, и я никогда не подумаю о вас дурно! Даже если у меня подметки гореть будут! – Миссис Клей проворно положила себе в чашку пять кусочков сахара. – Я горжусь тем, что умею разбираться в людях. В моем деле это служит добрую службу.
– Я знаю, что мистер Хастингс платит вам за мое проживание и стол. Но я хотела бы пояснить: он делает это только из профессиональной… любезности. В нашей договоренности нет ничего неприличного, миссис Клей. Видите ли, я намерена расплатиться с ним. Не хочу быть никому обязанной.
– Что за милая девушка! Конечно, не хотите. Обещаю, что напишу вам полный отчет, так что вы увидите, на что пошло каждое пенни.
– Спасибо, миссис Клей. Именно на это я и надеялась.
– Но с этим можно подождать, правда? Вы ведь не хотите задеть самолюбие мужчины? Я знаю, ваша с ним договоренность невинна… как яблоки. Мистер Хастингс был крайне щепетилен относительно этого дела. Он знает, что у меня респектабельный дом. Поверьте, мисс Бекетт, вы на редкость порядочная молодая леди. Я очень рада, что имела удовольствие с вами познакомиться. Так что не волнуйтесь! Я прослежу, чтобы вы получили счет. Карманы мистера Хастингса не пострадают, и все будет хорошо.
– Спасибо, миссис Клей. – Элинор почувствовала себя немного лучше, хотя и подозревала, что «полный отчет» миссис Клей может не соответствовать той сумме, которую платил Джозайя. Чуть помедлив, она спросила: – Могу ли я спросить вас… как давно вы знаете мистера Хастингса, миссис Клей?
– Гм… дайте подумать. – Миссис Клей отпила глоток чаю. – Я узнала его довольно давно, но только по упоминаниям в газетах. Нет-нет, ничего неприличного! Но история была довольно забавная и привлекла мое внимание. Помню, я тогда сказала мужу, что из-за нее запомню фамилию Хастингс!
– А что за история?
Миссис Клей рассмеялась.
– Он написал портрет какого-то титулованного и богатого старого болвана. Когда же в доме ночью случился пожар, хозяин в одном колпаке схватил чучело фазана и собственный портрет! Только выскочив из дома, он сообразил, что забыл накинуть хоть что-то из одежды, поэтому спереди прикрывался портретом, а сзади – чучелом. Признаюсь, я до сих пор смеюсь, вспоминая ту заметку в «Таймс».
– Какой кошмар!
– Да уж… А когда я позже познакомилась с мистером Хастингсом, то поняла, что никогда его не забуду по более приятной причине.
– И какова же она? – спросила заинтригованная Элинор.
– У меня есть близкая подруга, которая торгует неподалеку от Уайтхолла. Так вот, однажды, когда мимо проходила группа богатых джентльменов, ее тележка опрокинулась. Я оказалась там совершенно случайно, а джентльмены начали смеяться и подшучивать над нами, пока мы ползали на коленях, собирая ее товар, весь оказавшийся в грязи. Но джентльмены видели только двух глупых женщин, которые испортили свои нижние юбки и выглядели мокрыми крысами.
– Какой ужас! – воскликнула Элинор.
– Да, верно! И тогда появился он! До мозга костей джентльмен – молодой, в синем шелковом сюртуке, если память мне не изменяет. Он отругал этих болванов за бессердечность, потом поднял тележку и начал нам помогать, словно каждый день подбирал с земли коврики и кружева.
«Как похоже на человека, которого я встретила у магазина мадам Клермон… За исключением синего шелкового сюртука».
– Так вот, я тогда решила узнать его имя. И была очень рада, что познакомилась с художником из статьи, – продолжала миссис Клей, поставив на стол чашку. – Я рассказала ему о «Роще», и он время от времени останавливался здесь. А когда вернулся из Индии, представил мне мистера Радерфорда, которому нужен был дом. Остальное вам известно.
Это была более полная информация, чем та, которой Элинор располагала до сих пор. И снова была упомянута Индия, волнующая и экзотическая. Но Элинор не знала, как выяснить остальные подробности, чтобы ее интерес не был превратно истолкован. Наверное, расспросить самого мистера Хастингса более прилично.
– Замечательная история, миссис Клей.
– Да у вас уголь почти кончился! – воскликнула вдруг хозяйка, поднимаясь с места.
– Не беспокойтесь, пожалуйста, – сказала Элинор. – Я видела, что у вас сегодня гостей полная столовая. А угля, который на дне ведра, мне до утра хватит.
– Глупости! – Миссис Клей энергично дернула шнурок звонка. – Вы в такую погоду до смерти замерзнете. А что касается толпы внизу, то согласна. Вероятно, вам лучше остаться наверху и поесть здесь, если желаете. У меня в доме французская театральная труппа, ни больше ни меньше! Но у них только приличные представления. Сама я не могу балет от какой-нибудь чепухи отличить, поэтому твердо им сказала, чтобы соблюдали приличия. Мистер Клей, упокой Господь его душу, имел слабость к людям театра, так что я время от времени пускаю их, если у них есть рекомендательные письма и они могут расплатиться вперед. С актерами и цыганами лишняя осторожность никогда не повредит, мисс Бекетт.
– Думаю, да. – Элинор несколько удивляла хозяйка гостиницы, дружившая с художниками и дававшая приют колоритному племени артистов и бродячих менестрелей. – Хотя я никогда не встречала цыган…
– Мистер Клей, мир его праху, изрядно подвыпив, обычно говорил, что он дальний родственник цыганского короля. Хотя это наверняка была всего лишь его фантазия. Он за всю жизнь севернее Олд-стрит-роуд ни разу не выбрался. Так что, думаю, он просто немного завидовал их свободе. – Миссис Клей взяла из вазочки печенье. – Но к чему путешествовать, если гостиница привлекает сюда всех путешествующих? Так я всегда говорила мужу, чтобы подбодрить, и это всегда срабатывало.
Раздался тихий стук в дверь, и тут же появился Талли с углем. К изумлению Элинор, он быстро зашевелил пальцами, делая какие-то странные жесты, а миссис Клей то и дело кивала.
– Да, дорогой! Я позабочусь о мистере Ривзе. Вечно он торопится шум поднимать!
– Мальчик разговаривает… руками?
– Да, именно так. Мистер Ривз уверяет, что в его комнате сильный сквозняк, но он малость рассеянный и вечно оставляет окна открытыми. Что с этим можно поделать? – Миссис Клей расправила фартук и поднялась, собираясь покинуть комнату. – Мистер Ривз – профессор каких-то наук, поэтому я с ним не спорю, а просто закрываю окна, когда он забывает. Он уезжает во вторник. Какое облегчение! Надеюсь, он не оставил открытыми окна у себя в Глазго, когда уезжал в Лондон! Можете такое представить? У него в спальне, наверное, сугробы наметет!
Элинор была вне себя от восхищения, наблюдая, как Талли и миссис Клей объяснялись жестами и смотрели друг на друга с полным пониманием.
– Никогда такого не видела! Как умно использовать подобные сигналы…
– Мы с Талли придумываем свой собственный язык. Я прочитала об этом в газете. Но не думаю, что мы делаем все так, как в дорогих школах для глухих и немых. Когда он был маленьким, я начала показывать ему разные предметы и делать жесты. Мы практиковались вместе, и тогда я поняла, что у моего Талли такой же острый ум, как и у других. А теперь, когда нам нужно новое слово, Талли показывает мне, как оно, на его взгляд, выглядит. Разве он не умница? – Миссис Клей постоянно жестикулировала, вовлекая в разговор своего приемного сына.
Талли же вдруг зарделся и вышел из комнаты.
– Это просто замечательно, миссис Клей.
– Чепуха! Он мой сын, и я просто не могу вести хозяйство без него. Хотя я за него беспокоюсь. Когда он вырастет, ему понадобится девушка умная и терпеливая, которая сможет вместе с ним вести дело и заботиться о постояльцах. Но до этого еще годы впереди.
– Да, годы… – эхом отозвалась Элинор. – Но, думаю, все у него будет в порядке!
– У него талант к коммерции, и он умеет заработать. Мистер Клей полюбил бы его. Но оставить гостиницу Талли – это не благотворительность, уверяю вас! Это здравый смысл и гарантия, что моя гостиница переживет всех нас. – Миссис Клей снова расправила фартук, и это означало, что она переходит от одной темы к другой. – Если уж я обрекла вас на обед в своей комнате, то распоряжусь, чтобы позже вам принесли ванну.
– Ох, зачем?! – Элинор пошла за хозяйкой к двери. – У вас столько хлопот! Хватит немного горячей воды в тазу. Тогда я смогу…
– Нет, ванна! Леди должна принимать ванну. Да и какие хлопоты? Ничто так не прогоняет холод и не приводит в хорошее состояние, как добрая горячая ванна. Вы так не думаете?
– Да, но…
– Тогда договорились! – Миссис Клей улыбнулась. – Допивайте чай, дорогая. Я скоро пришлю обед. А потом займемся ванной, и вы сможете отдохнуть. Приятного вечера, мисс Бекетт. И спасибо за гостеприимство.
– Мое гостеприимство?! – рассмеялась Элинор.
– Да, я так это рассматриваю. Приятно побыть в женском обществе. И признаюсь, мне нравится, как вы относитесь к моему Талли. – Хозяйка снова разгладила фартук. – Так что вот так!
– Миссис Клей, вы настоящее сокровище. У меня ощущение, что впредь мне не следует с вами спорить.
– Наконец-то вы это поняли, дорогая, – усмехнулась миссис Клей. – Мистер Клей, царствие ему небесное, сказал бы, что ему легче луну заставить делать то, что он хочет, чем переубедить вас. Так что отогревайтесь в горячей воде. Увидимся завтра!
С этими словами хозяйка ушла, а Элинор с улыбкой пробормотала:
– Какая она милая и добросердечная, эта миссис Клей.
Позднее, когда принесли медную ванну и наполнили горячей водой, у Элинор почти не было времени думать об изменениях, внезапно произошедших в ее жизни. В свое время она вела жизнь относительно беспечную и даже не понимала этого, но трудные месяцы преподали жестокий урок, так что теперь она знала стоимость каждой вещи, к которой прикасалась.
Элинор взяла кусочек французского мыла, которое принесла горничная, и повертела его в руках. «Несколько шиллингов за аромат роз после месяцев твердого щелочного мыла», – подумала она.
Что ж, все имело свою цену. Элинор вздохнула и положила мыло в мыльницу, подвешенную к ванне. Затем начала быстро раздеваться, аккуратно складывая вещи, чтобы избежать необходимости их гладить. Наконец она осторожно перешагнула через край ванны и медленно погрузилась по самый подбородок в чудесное шелковистое тепло.
Как только портрет будет закончен, у нее появятся деньги – эта мысль витала вокруг, как пар от воды. Ужасы бедности исчезнут, и она сможет утешаться тем, что выжила, сохранив честь.
«Легко расплатиться с Джозайей за уголь и мыло, но ведь есть нечто большее, не так ли? Он сидел у моих ног, и я тогда словно преобразилась… Как расплатиться за такое?»
