Текст книги "Голод тигра"
Автор книги: Рене Баржавель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
35
На протяжении тысячелетий род человеческий разработал и усовершенствовал, в зависимости от потребностей, процесс самоуничтожения, позволяющий ему избавляться от излишков населения, которое больше не ограничивают ни волки, ни чума.
Но человеческий индивид, упорно старающийся выжить, крайне искусный в разработке способов самозащиты, стал настолько устойчивым, настолько плодовитым, что статистики и биологи сходятся на точке зрения, согласно которой 500 или 600 миллионов погибших в локальной атомной войне будет недостаточно, чтобы остановить жизненный порыв человечества и прервать демографический взрыв.
Закон равновесия при этом будет исчерпан до конца и ядерная война, если она разразится, рискует стать всеобщей, грозит уничтожить все высшие формы жизни. Может быть, после нее сохранится небольшое количество выживших, которым придется начать все с начала.
С точки зрения Автора, Организатора, Планировщика это будет всего лишь один из незначительных эпизодов Творения, не слишком примечательный и касающийся только ничтожно малого жизненного феномена, локализованного на жалкой пылинке…
Для вида в целом это, пожалуй, можно считать благотворным явлением, если возродившееся из пепла человечество превзойдет своих обуглившихся в атомном пламени предков.
Но для миллиардов индивидов этого отрезка эволюции, которые призваны послужить прогрессу человеческого вида, сгорев в атомном огне, эта перспектива вряд ли способна наполнить их сердца невинной радостью леммингов.
Но могут ли они избежать холокоста, помешать всемирному пожару, залить порох водой?
Нужно освободить от какого-либо содержания жестокое прославление войны, сделать очевидным для всех жульничество, к которому прибегают капиталисты, националисты и идеологи. Хотя сделать это довольно сложно. Через двадцать лет после последней бойни главы государств, бывших противниками, вместе приносят цветы на могилы неизвестных жертв. Никто не выкрикивает лозунги, никто не смеется…
Ничто не может оправдать войну. Никогда.
И чем более смертоносной она становится, тем больше вызывающие ее поводы смахивают на безумие. Крестьянин, защищающий вилами свои посевы, имел некоторые основания для того, чтобы убивать или умереть. Но мы видим, что сейчас все человечество готово увязнуть в шестеренках полнейшего идиотизма: каждый из лагерей убежден, что у человечества есть только один способ стать счастливым – а именно, его способ. И он готов навязать свое понимание счастья противоположному лагерю силой, то есть с помощью войны, то есть с использованием Бомбы. Во имя этого неопределенного счастья каждая половина человечества готова уничтожить другую половину, хорошо понимая, что она тоже погибнет при этом. Убивать людей во имя их счастья – вот фатальный абсурд, который не кажется таковым руководителям мира людей. Очевидно, что при подобной уверенности не может быть и речи о разуме и воле участников. При этом отчетливо различается подчиненность вида в целом и тех, кто считает себя хозяином своей судьбы, законам, о существовании которых они даже не подозревают. Слепота людей не кажется менее всеобщей, чем слепота леммингов.
36
[В 1139 году церковный собор в Латране гневно обрушивается на арбалет и запрещает его применение против человека.
Очень быстро арбалет принимается на вооружение всеми европейскими армиями и используется до тех пор, пока…
… После своего изобретения аркебуза квалифицируется как "дьявольское оружие", и попавших в плен стрелков из нее немедленно уничтожают.
В 1546 году указом французского короля запрещается ношение огнестрельного оружия даже дворянам под страхом жестокого наказания: нарушителя полагалось немедленно схватить и удавить на месте без суда.
В 1964 году Ватиканский собор выступает против Бомбы, не советуя применять ее против людей независимо от того, христиане они, или нет.]
Каждый новый вид оружия вызывает новую волну ужаса, но это не мешает ни его изготовлению, ни его хранению, ни его применению.
От него отказываются только в случае изобретения нового еще более эффективного оружия.
Так было всегда, начиная с использования камня и палки. Вплоть до изобретения Бомбы. И так будет дальше, если будет это дальше.
Латранский собор не выступал против войны.
Ватиканский собор считал, что есть справедливые войны.
Нас должны будут благословить перед тем, как поджарят.
Если, конечно, у священников двух враждующих лагерей будет время поднять благословляющую десницу…
37
Пока люди пытались победить чуму заклинаниями на латыни, она спокойно пожирала человечество.
Как только установили и приняли истинные причины заболевания, вскоре удалось разработать оружие против микробов и организовать соответствующую эффективную борьбу с болезнью.
До тех пор, пока мы не узнаем истинные причины войны, никакие договора, никакие союзы, никакой страх не смогут помешать ей разразиться в очередной раз, испепеляя мир частично или полностью.
Националистические войны обусловлены совсем не национализмом.
Завоевательные войны не зависят от стремления подчинить себе чужих.
Идеологические войны вызваны совсем не конфликтом идей.
Причиной экономических войн является отнюдь не стремление к экспансии или желание завоевать новые рынки.
Каждый из перечисленных мотивов, а также многие другие, нельзя относить к истинным причинам войн. Это только поводы.
Впрочем, нет войн. Есть только война, так же, как есть только смерть.
Подобно смерти, война является чисто биологическим явлением.
Только после того, как мы установим и признаем подлинную природу войны, мы получим возможность изучить ее, смягчить ее последствия, сделать ее более редким явлением, может быть, вообще прекратить.
Война – это процесс самоизбиения, разразившийся среди представителей человеческого рода благодаря нарушению закона равновесия живых существ.
Ни закон, ни вид не интересуются отдельными особями.
Но именно особям, а не виду приходится погибать, когда нарушается закон.
Следовательно, индивиды должны защищаться против вида и против закона. Для них не может быть речи о том, чтобы взбунтоваться. Это было бы абсурдным. Нельзя бунтовать против естественных законов. Например, нельзя восстать против закона всемирного тяготения.
Им можно овладеть, подчиняясь ему.
Это позволяет человеку выпрямиться, находиться в равновесии, идти вперед, изобретать себе крылья.
38
Движение человеческого вида увлекает меня подобно тому, как движение крови увлекает красное кровяное тельце. Вид увлекается движением живого царства и подчиняется его законам, подобно тому, как моя кровь вовлекается в движение моего тела. Мое тело сражается за свое существование, страдает из-за своих ошибок, и теряет всякий смысл оказавшись вне привычной сферы обитания.
Если человек хочет спастись, спасти свой вид, он должен вновь найти значение и смысл своего существования в великом теле жизни.
Какова функция человеческого вида в теле жизни?
Являемся ли мы его кровью, печенью, пищеводом, привилегированным местом, где выделяется разум? Или каналом, по которому удаляются отходы?
Придумав инструменты и механизмы, человек обеспечил себя средствами, которыми Природа или Великий Планирующий не посчитали необходимым снабдить его на старте. Может быть, в соответствии с планом он должен был нарастить себе эти продолжения своих рук. А может быть и нет. Весьма похоже, что человеческий вид, прорвав рамки своих функций, начал жить для самого себя, за счет организма, которому должен был служить
Сегодня он чудовищно развился, словно рак, и подобно ему, он вот-вот заставит погибнуть жизнь, это тело, на котором человек развился, истощая его. И сам погибнет вместе с ним.
Если же он не погибнет, если жизнь устоит, то она наверняка постарается избавиться от этих бунтующих клеток, и спасшийся человек, голый и безоружный, окажется на том месте, которого заслуживает, словно повторился момент первоначального творения.
Может быть, имеется возможность избежать этого великого кровопускания, этой операции на открытых сердцах.
Человек-инструмент-машина сами по себе не являются ошибкой, преступлением против жизни. Ошибкой, преступлением человека является использование своих рук, своих инструментов, своего разума вне пределов его функций, для чисто материального развития вида, без учета гармонии и равновесия как с другими частями живого мира, так и с самим собой. Именно это – главная характеристика разрастания клеток при раке.
Человек может вновь найти возможность жить, осуществляя свою функцию. Это не означает, что он должен расстаться с техническими протезами, которые он привил на свою живую плоть. Наоборот, ему придется поставить их, как и всего себя, на службу равновесию и гармонии Вселенной.
Но для того, чтобы вновь овладеть своей функцией, он должен понять, что это такое.
Кто скажет ему, какое место принадлежит ему в Творении, между какими шестеренками мира помещается цикл его жизни и его смерти? Кто откроет ему, что он есть и почему он есть?
Священнослужитель.
Священнослужитель существует для этого.
Священнослужитель является посредником между Творцом и его творением – человеком.
Священнослужитель знает тайны Творения, его архитектуру и то, как оно функционирует.
Священнослужитель берет человека за руку, объясняет ему, почему он был создан, какова его роль во Вселенной рядом с его одушевленными и неодушевленными братьями, и сопровождает его шаг за шагом по пути, ведущему к знанию и пониманию.
Какой священнослужитель? Где этот священнослужитель?
Бедные жалкие кюре, любители игры в мяч, бедняги, говорящие дрожащим голосом, что они могут объяснить нам, они, не только ничего не знающие о Творце и Творении, но и ничего не понимающие в сотворенном?
Пожилой кюре, который на протяжении четырех десятков лет слышал, как скрипят и постукивают все шестеренки среди его паствы, постепенно начинает понимать, что такое человеческий механизм. Но когда во главе прихода оказывается совсем молодой человек, не разбирающийся ни в чем, что он может знать о страдании, о зависти, о ненависти, о любви, о желании, о самом себе и всех остальных?
Бедный юный кюре, потерянный, запутавшийся, ему остается только возможность перебинтовывать раны, которые протягивают к нему, используя единственное лекарство, которое есть у него: его любовь. А потом ему не остается ничего другого, как спрятать голову в песке молитвы…
Пастор, в свою очередь, предлагает верующим Бога, который едва превосходит их, с которым они могут объясняться, словно человек с человеком, который прекрасно понимает мотивы, заставляющие их причинять вред своему ближнему. Бог протестантов, это скорее Бог-сын, чем Бог-отец, это Иисус, Человек-Бог, больше человек чем бог, серьезный, строгий, понимающий. У него для каждого имеется не меньше снисхождения, чем есть у любого человека для самого себя. Он строг только с твоим соседом.
Бог католиков, это добрый Бог, немного слабоумный дед, раздающий своим внучатам похвалы или упреки. "Ты увидишь, что с тобой случится, если ты не будешь умницей". Но когда мы умираем, он прощает нам все наши глупости и принимает нас в своем сельском домике.
Вот что предлагает сегодня христианская религия своим верующим. Вот жалкий ответ нашим страхам, нашему стремлению познать. Вот что дано нам, чтобы утолить наш голод: мятая бумажная обертка, в которую был завернут бутерброд и на которой сохранилось только имя продавца.
39
Между устройством живого мира и его функционированием, между чудом его возникновения и ужасом, для которого он, похоже, создан, существует убийственное противоречие.
Наше сознание отказывается признавать идею, которую старается навязать ему видимость: что столько чудес было задумано, создано и объединено с одной-единственной целью: аккумулировать страдание и продлить возможность убийства.
Мы не способны поверить, что этот отвратительный круг жизни, замкнутый на вечную смертельную травму, может быть удовлетворительной целью для создателя уха и маргаритки.
Нам представляется недостаточным предложение Церкви ввести самого Бога в этот круг ужаса, чтобы сделать его более или менее сносным, потому что при этом Бог принижается до уровня человека, когда соглашается страдать страданием живущих, умирать их смертью, быть убитым подобно людям и быть ежедневно поедаемым во время каждой мессы, подобно ягненку или салату. Смерть Бога не искупает смерть ягненка.
Его жертва только добавляет безрассудства системе. Творец-садист становится, вдобавок, мазохистом, и вся его конструкция предстает перед нами монументом абсурду.
Но разум не может быть абсурдным. Разум не может быть жестоким. Сочетание разума и жестокости следует рассматривать, как вымысел низкопробной литературы.
Злое существо, каким бы оно ни было блестящим и хитрым, всегда остается безумным. Прототип жестокости, Дьявол, во все времена носил дополнительное имя Лукавый. Его никогда не называли Разумным. Разумным был Бог. Следовательно, в жестокости и абсурдности живого мира скрывается резон, ускользающий от нашего понимания. Мы ни для чего не знаем истинной причины.
40
Но Бога нельзя считать и добрым. Достаточно посмотреть на окружающий мир, чтобы увидеть очевидное. Именно противоречие между этой очевидностью и образом доброго божества, которого превозносят наивные проповедники, приводит к увеличению количества неверующих.
Идея доброго божества приводит к тому, что церкви пустеют, потому что никто в нее не верит.
Бог евреев, свирепый Иегова, этот мстительный Молох, обоняние которого нужно ублажать запахом жареного ягненка, следует считать более логичной формой божества, ответственного за организацию наших кровавых игр.
Но такие понятия, как добрый или злой – это понятия чисто человеческие. Бог – это всего лишь имя, которое мы даем образу того, что есть Нечто, Основополагающий Принцип, Сила, Идея, Дух, Воля, то есть то, что мы не в состоянии ни представить, ни назвать. Нам стоит воздержаться от того, чтобы раскрашивать этот образ красками нашей жалкой человеческой палитры. Казни, которыми Иегова карает народ Израиля за то, что евреи относятся к нему с недостаточно безоглядным обожанием, несомненно, являются отображением наказаний, которые неизбежно обрушатся на человека, если тот нарушит равновесие законов Вселенной. Тот, кто наклоняется слишком сильно, немного сильнее, чем нужно, совсем чуть-чуть сильнее, в конце концов падает. Это верно как для отдельной особи, так и для вида в целом.
Наличие силы тяжести на оправдывает нарушение равновесия.
Напротив, благодушие Иеговы, ставшего христианским божеством, свидетельствует, что достаточно выпрямиться, пусть даже в самый последний момент, чтобы не упасть.
Сила тяжести способствует равновесию.
41
Если бы Бог нуждался в обожании, он бы создал только собак. Собака гораздо более склонна к любви, чем человек. Если пес, которого хозяин давно не кормил и постоянно избивал, а в конце концов швырнул в воду, сможет остаться в живых, он приползет, скуля от любви, к его ногам. Вот образ верующего, о котором мечтает любая Церковь.
Если этот верующий воистину сгорает от любви к неясному понятию, которое он считает Божеством, к тому же без малейшего налета эгоизма, без заботы о своем уголке Рая, без страха перед смертью, то это не может быть для него благом. Так прекрасно всегда любить!
Но Бог, которого он обожает, это всего лишь творение его незрелого разума, который отчаянно пытается уцепиться за надежную руку отца.
Что касается Того-Что-Мы-Называем-Богом, не зная, как следует называть Это, то следует иметь в виду, что имя, по своей сути, является определением, и то, что нам неизвестно, не может быть определено. Из этого с очевидностью следует, что Это не может быть ни сентиментальным, ни мстительным, ни добрым, ни злым, ни каким-либо иным, что позволило бы нам подумать о наименовании, то есть, об ограничении.
Обожание Божества, которое рекомендуется всеми религиями, является полным и ежеминутным единением с порядком и равновесием Творения. Все, что не является при этом человеком, участвует в этом пассивным образом. Человек, снабженный зародышем разума, имеет возможность участвовать в этом осознанно и добровольно. Иначе он должен отвернуться, чтобы не рисковать падением.
Таков, возможно, смысл понятия о первородном грехе: исходя из своего происхождения, исходя из того, что он есть, из того, что он есть то, что он есть, человек может выбирать. Он может творить зло, или творить добро.
Разумеется, речь не идет о добре и зле в соответствии с той или иной моралью, неважно, христианской или папуасской.
Речь идет о хорошем или злом поступке, потому что именно поступок присутствует или отсутствует в структуре Творения.
Но сегодняшний человек не имеет возможности выбора, потому что он больше не знает, где добро. Ему предлагают множество того, что считается "добром" или благом: благо моральное, политическое, легальное, социальное, семейное, религиозное. Но подлинное благо ускользает от него, он даже не знает о его существовании. Он не имеет возможности сотрудничать с порядком Творения, потому что он не знает этот порядок и свое место в этом порядке. И он создает беспорядок самим фактом своего существования вне порядка.
42
Во всех религиях Божество – это символический образ Истины.
Священные книги сообщают нам с многочисленными подробностями, что такое Создатель, как он создавал, каковы его взаимоотношения с творением, его основания для творения, чем для него являются созданиями каково место каждого из них в рамках всего.
Но все это рассказывается нам символичным языком и самой большой ошибкой было бы верить рассказываемому.
Что касается содержания символов, то его характерной особенностью является то, что оно кажется очевидным, когда ты знаешь его, но когда ты ничего о нем не знаешь, то обо всем крайне трудно, если не невозможно догадаться.
Каждый символ, с другой стороны, может быть интерпретирован множеством способов, и каждая трактовка является абсолютно истинной при условии, что ты достаточно подготовлен, чтобы прочитать ее по образу.
Среди всех значений символа имеется одно, из которого вытекают все остальные и знание которого позволяет прочесть все соседние символы.
Нужно знать всю совокупность этих первичных значений, чтобы иметь возможность читать "как открытую книгу" священные тексты.
Это не означает, что факты, которые они рассказывают нам, являются баснями. Любое историческое событие, всякая жизнь, любой поступок, любая дорога, каждый стебелек травы, каждый камешек, своей формой и своим местом в пространстве и времени обозначает нечто большее, чем то, что прочитывается и может быть прочитано.
Но, чтобы уметь читать, нужно научиться этому.
Кто же является преподавателем этой науки?
Священники.
Священники существуют именно для этого. Священники получили ключ к алфавиту и им поручено передать его дальше.
К сожалению, они потеряли его по пути.
Религию можно сравнить с ребенком, которого отец отправил с посланием на другой конец города. Чтобы не забыть его и чтобы ничего не напутать, ребенок выучил послание наизусть и тысячу раз повторил его по дороге. Постепенно фразы послания слились с ритмом его дыхания и его шагов, утратили свои точки и запятые, лишились многих слов. Когда, наконец, он принялся пересказывать текст адресату после того, как пережевывал его всю дорогу, от него осталась лишь уродливая, не имеющая никакого смысла последовательность обрывков слов.
Тем не менее, даже изуродованное послание содержит весь первоначальный смысл. Может быть, достаточно внимательно вслушаться в него, чтобы восстановить исходные слова и фразы. Вероятно, это не является невозможным.
43
Все религии мира рассказывают нам с удивительно точно повторяющимися деталями одну и ту же историю о том, что все человечество в один из периодов своей истории обладало одним и тем же знанием, было уверено в одних и тех же истинах. Это продолжалось вплоть до момента всеобщей сумятицы, о которой рассказывает нам Библия в эпизоде о строительстве Вавилонской башни.
"Построим город и башню, вершина которой достигнет небес."
Несомненно, эта фраза из Книги бытия является резюме длительной эволюции человечества и изложением попытки достичь – с помощью неведомой нам техники – положения, "высшего" по сравнению с тем, которое человечество может занять в рамках естественного развития. В какой плоскости – материально, биологической или духовной – наши предки собирались "достичь небес"? Ничто не говорит нам об этом. Нам сообщается только то, что люди в то время были единым народом и говорили на одном языке. Это означает в то же время и то, что они обладали одним и тем же знанием.
Нам также становится ясно, что попытка наших предков могла закончиться успехом. Потому что сам Яхве, являющийся Порядком Вещей, замечает в связи с этим: "Отныне ни один их замысел не будет для них невыполнимым."
Но они в спешке, или будучи поглощенными своими амбициями, забыли о своем предназначении и нарушили основные законы.
Только с запасом воздуха и пищи, надежно защищенные от холода, жары, излучений, ударов, усталости, молчания и света, от всех невыносимых для человека условий, космонавты смогут оторваться от среды своего обитания и достичь других планет. Вполне возможно, что в духовном плане все обстоит аналогичным образом, и что человек, чтобы стать чем-то большим, чем просто человеком, должен позаботиться, чтобы не забыть, что он человек.
Наконец, нам сообщается, что нарушение законов, будь они физическими, биологическими или духовными, вызывает немедленные санкции: "Спустимся!" – говорит Яхве.
Это "Спустимся" звучит ужасно. Можно представить, что вы слышите сам голос Единого Закона Вселенной, закона, который пытался найти Эйнштейн, закона всемирного тяготения, который заставил рухнуть Икара на землю и от которого зависит вращение галактик.
"Спустимся! И там смешаем их язык, чтобы одни перестали понимать других."
Революция? Гражданская война? Или медленное угасание? В любом случае, цивилизация, которая разработала этот проект завоевания неба, оказалась в положении, когда ее социальная организация погибла, ее единство рухнуло и ее элементы рассеялись по всему обозримому пространству.
"И Яхве рассеял их по всей поверхности Земли."
Каждая частица рассеянного по планете человечества, каждый народ, каждая нация, можно даже сказать – каждый человек стали говорить на своем собственном языке и перестали слышать и понимать то, что говорит сосед. Первичный язык, на котором излагалась Истина, был забыт. Глагол, который был обозначением, превратился в выделение.
Посмотрите, как ведут себя женщины, сидящие за чайным столиком или толпящиеся вокруг рыночного прилавка. Каждая из них с застывшим взглядом и прерывистым дыханием рассказывает, рассказывает, рассказывает свою историю и не слышит ни единого слова из того, что говорят ее соседки. И не имеет значения, слышит ли она, слышат ли ее. Ей нужно говорить, чтобы ощущать себя живой. В этом весь смысл. И то же происходит в ООН.
Но в каждом фрагменте рода человеческого сохраняется смутная ностальгия об утраченных знаниях, которые позволяли достичь небес. Точно так же в самых различных языках сохранились корни, общие с основными корнями единого языка.
Похоже, что знание не было забыто полностью, и что оно продолжало передаваться с помощью устной традиции в закрытых кругах, вокруг которых бурно расцветали различные религиозные организации. С помощью своих книг, своих догм, своих ритуалов, архитектуры своих храмов религии излагали истину в достаточно эффектной и совершенно непонятной форме символов. А за этим фасадом священники передавали от поколения к поколению истинное знание.
Почему существует такая тяга к эзотеризму? Несомненно, потому, что те, кто сохранял знание, считали, что оно не могло быть понято и усвоено массой представителей нового человечества. Это возможно. Например, далеко не всякий способен понять квантовую физику или стать политехником. Но любой может попробовать. Из преподавания математики никто никогда не делал тайны. Каждый обучающийся начинает с того, что усваивает элементарное дважды два – четыре. Те, кто не могут понять большего, останавливаются, а те, кто способен на большее продолжают и становятся бухгалтерами, инженерами или нобелевскими лауреатами.
Но те, кто застрял на дважды два – четыре знают, что математика продолжается гораздо дальше, и что путь, от которого они были вынуждены отказаться и на котором более способные продвинулись далеко вперед, это не Луна-парк, населенный бородатыми призраками.
Потому что никто не делал секрета из того, что многие не могли понять, потому что никто не заставлял их усваивать теоремы в виде басен, потому что никто не заставлял их обожать Отца Логарифма, восседающего на облаке. Именно поэтому никто из недостаточно понятливых не испытывает соблазна отрицать, что он не способен понять многое. Они верят в математику именно потому, что они уже столкнулись с ней, и, несмотря на их незначительный прогресс в познании математических законов, они умеют пользоваться ими когда торгуются на базаре или играют в белот. Никто из них, проезжая по мосту Танкарвилль (подвесной мост через Сену вблизи от ее эстуария, длиной около полутора километров), не способен испытать глубочайшее наслаждение инженера общественных работ, которому достаточно одного взгляда, чтобы оценить по достоинству шедевр математического расчета и одновременно эстетическую удачу строителей. Тем не менее, это не мешает им пользоваться мостом, находить его великолепным и с успехом рассчитывать сбереженное время и сэкономленный бензин. Для подобных людей математика является частью их знаний, их поступков и их чувств, разумеется, все это в меру их способности понимать ее. Но так или иначе, они знают, что существуют правила математики, превосходящие их способность к пониманию.
Если бы религии правильно сыграли свою роль, то же самое было бы и с пониманием Бога. Каждый из нас знал бы о нем именно столько, сколько в состоянии понять.
Я верю со всей силой своих инстинктов, со всей силой своего разума, я глубочайше убежден в уме и в равновесии моей мышечной машины, что правда о Боге не более загадочна, чем научная истина.
Но мы отравлены дымом благовоний, воздвигнутых перед нами подобно стратегическому занавесу между Богом и людьми.
Мы все иконопоклонники или иконоборцы, даже те из нас, которые со всей силой своего интеллекта пытаются освободить идею Бога от всего того налета, который был нанесен на нее цивилизациями, сделавшими из нас то, что мы есть. Вы сталкиваетесь со словом "Бог" и мгновенно срабатывает рефлекс "за" или "против": нам не удается ни самим освободиться, ни освободить его от идолопоклонничества.
Беда в том, что на протяжении тысячелетий разум удерживался вне храмов. На протяжении тысячелетий религии требовали от человека, чтобы он верил, а не знал. Единственной дозволенной для него формой знания было интуитивное знание, внутренняя озаренность. Да и этого было слишком много. Паскаль знал математику, не изучая ее. То же было с музыкой у Моцарта. Но сколько таких гениев, как Паскаль, как Моцарт может насчитать человечество в изучении математики, в овладении музыкой, в познании Бога?
Для всех остальных, для гигантских толп, несущих в храмы вечное страдание человека, потерявшегося в этом жестоком мире, не остается ни единого шанса найти путь. Ритуалы, обряды, жесты и слова, которые должны были бы привести их к Богу, заводят их в тупик слепого обожания и страха. И нет никого, кто бы мог объяснить им подлинный смысл того, что им было сказано, того, что им было показано, того, что от них требовалось. На протяжении бесконечных времен те, кому было поручено передать человечеству истину, будучи вынужденными выражать свои мысли в виде образов, пришли к тому, что сами начали верить в эти невероятные образы и больше не умеют потребовать от верующих ничего иного, кроме не способной рассуждать веры. Слишком хорошо скрытая истина с неизбежностью должна была погибнуть, задохнувшись в своем укрытии. Но, может быть, еще можно вернуть ей жизнь, может быть, есть еще время убрать обломки, пробить стены, извлечь на дневной свет гибнущую Истину и оживить ее, поделившись с ней своим собственным дыханием…
