Текст книги "Основатели кланов I: Исход"

Автор книги: Рэндалл Н. Биллс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

25

Временный командный пост

Неподалеку от Новой Москвы

Норафф, Эдем

Миры Пентагона

14 мая 2801 года

Угнетенную атмосферу временного командного пункта едва можно было вынести. Андрей наблюдал за многочисленным собранием солдат, пришедших сюда на штабное совещание. Здесь были представлены почти все офицерские звания: от майора до, собственно, командующего генерала – и все они толпились в ужасной тесноте. В данный момент все замерли, внимательно вслушиваясь в искаженный голос, доносившийся из небольшого динамика. Радиопереговоры создавали картину текущей ситуации, которую каждый слишком хорошо помнил из прошлого.

Эта боль ещё далеко не забыта. Взгляд Андрея был устремлен на генерала, как он ни сопротивлялся этому. Хотя его отец в данных обстоятельствах выглядел почти как прежде – по крайней мере, если сравнивать с прошедшими месяцами – но Андрей заметил тень на его лице. Словно тебя держит на ногах лишь воспоминание о былой мощи. Наверное, ты бы с большим удовольствием оказался в своем кабинете в правительственном комплексе. Понимаешь ли ты всю глубину этого отличия? А другие – они это понимают?

Андрей вновь оглядел командную палатку и заметил в глазах некоторых офицеров разочарование тем, как долго его отец тянул с решением принять крутые меры относительно этой так называемой Гегемонии Капеллы, недавно захватившей форт «Брайан-IV». Когда генерал всё-таки, скрепя сердце, собрался атаковать, принятые им меры можно было в лучшем случае назвать половинчатыми. Они не были похожи на развернутую военную операцию. У нас до сих пор даже нет данных телеметрии от мехов! Несмотря на это, ни на одном из лиц Андрей не нашел признаков сомнений – многие были окрылены надеждой уже просто потому, что генерал вновь оказался среди них.

Полные надежд лица причиняли Андрею наибольшую боль – сам он не испытывал ни малейшего подъёма от того, что генерал вернулся. Он попытался снова сконцентрироваться на голосах впереди себя – он находился слишком далеко от установленного в центре палатки го-лотанка, на котором отображались движения частей.

– Эдмондс, как дела на фланге?

– Все в порядке, генерал. Почти что слишком просто. Они попросту ничего не делают.

– Хорошо, я хочу, чтобы вы провели ещё пару ударов на обоих флангах. Они нам вчера и так достаточно наподдали. Лучше всего где-нибудь здесь, так?

– Так точно, сэр!

Андрей видел, как некоторые офицеры согласно кивали, когда генерал Аарон де Шевилье отдавал приказы своим людям.

– Ну что ж, поджарьте их там. Эти достопочтенные граждане, конечно, застали нас врасплох, но Бог мне свидетель: «Брайан-Четвертый» мы им ни за что не оставим.

Пока хор голосов выражал одобрение, Андрей мог лишь покачать головой. Большинство солдат СОЗЛ называло сепаратистов исключительно «каппи». Но если тебе через плечо заглядывают репортеры – это значит, ты должен быть политкорректным даже в такой ситуации. Андрей попытался отогнать горечь, охватившую его от таких мыслей, однако у него это не получилось.

«Политическая власть растёт из стволов винтовок и орудий». Слова Николая звучали в его голове, как Андрей ни старался забыть о них.

– О'кей, сэр. Похоже, у нас гости. «Дельта» докладывает о спорадическом беспокоящем огне на левом фланге. Ничего такого, к чему мы бы не были готовы.

– Скажите парням из «Дельты», пусть держат головы пониже. Даже если это единичные огневые точки, пусть держатся цели. Мы штурмуем форт и вышвырнем их оттуда.

– Сэр, есть, сэр!

Андрей оглядел собравшихся. Вот они стоят – гордость генерала, лучшие из тех, кто служит в реформированных СОЗЛ. И всё-таки, на их лицах явно читается озабоченность. Потому что мы уже более двадцати лет не предпринимали крупномасштабных наступлений. Военные манёвры – лишь полдела. Теория без практики мертва. Кант.

А сейчас мы воюем против собственного народа.

Эта мысль затронула в Андрее некую струну и ему показалось, что он завибрировал всем своим существом. Как мы допустили такое?

В динамике затрещали статические помехи.

– Сэр, наблюдаю повышенную активность в секторе 23. Похоже, что…

Андрей, как и другие офицеры, подался вперед, когда передача была заглушена мощной канонадой.

– Майор, повторите. Прием.

– Мы под сильным огнем. Похоже, каппи отыскали ключ к складу вибрабомб. Они накрыли часть роты «Бета» и гвоздят их мобильной артиллерией. Кажется, мы их нашли.

Андрей внутренне выругался, наблюдая за тем, как некоторые высокие чины смутились, услышав грубоватый комментарий. Ах, вы опасаетесь плохих отзывов в вечерних новостях, господа? Витаете ли вы так же в облаках, как генерал?

Из динамика невнятно зазвучало сразу несколько голосов.

– Оставайтесь на своей позиции.

– Майор Хикс, 33-ему и 14-му – срочный отход в сектор 22. Пара наших ребят там попала в переделку.

– Есть, сэр!

Прошло десять минут и Андрею уже стало казаться, что он больше не выдержит. Один-единственный взгляд на застывшие лица дал ему знать, что такое чувство возникло не у него одного. Короткие радиопереговоры, постоянно прерываемые сильным огнем – от треска ППЧ до глухих взрывов обедненного урана, покидающего ствол автопушки – звучали в давящей тишине командной палатки неестественно громко. Симфония насилия доносилась с поля боя, вступить на которое давно не терпелось многим из присутствующих – желание, о котором они теперь горько сожалели.

– Генерал, я регистрирую несколько странных аномалий. – Что?

– Не могу знать. Сигнал идет сквозь помехи, но на нашем левом фланге что-то затевается.

– Количество?

– Невозможно определить, сигналы наслаиваются друг на друга. – Что?

– Сэр, не могу…

К тому моменту, как передача вновь прервалась, все присутствующие в палатке были уже на ногах. Несколько взрывов оборвали слова наблюдателя.

– Майор? Майор! Мне нужно…

Атмосфера, казалось, потрескивала от напряжения. Приказ де Шевалье утонул в оглушающем грохоте.

Несколько других солдат включились на других каналах – их голоса сопровождались мелодиями войны. Только голоса генерала де Шевалье больше не было слышно.

В конце концов, после того, как угрожающая тишина – несмотря на страшный шум в эфире – не оказалась развеяна голосом де Шевалье, заговорил генерал Керенский.

– Генерал де Шевалье, ответьте оперативному центру.

Интонация его отца заставила Андрея удивиться. Никакой поспешности. Генерал мог с тем же успехом сказать: «Ну, как у вас прошёл день?». Шуршание униформ заполнило палатку, пока присутствующие нервно ожидали реакции. Привкус во рту был настолько отвратителен, что Андрей испугался, как бы его не стошнило.

Прошло ещё полминуты и генерал повторил:

– Генерал де Шевалье, отвечайте!

– Центр, здесь майор Болсон, – в конце концов зазвучал голос в эфире. Подавленный тембр подтвердил худшие опасения Андрея. Господи Боже мой, что нам теперь делать?

– Центр, генерал де Шевалье… генерал… Мне кажется, он… мёртв. Генерал мёртв, сэр.

Андрей внимательно следил за отцом, когда тот вновь взял и поднёс микрофон ко рту. Ни малейшего замешательства.

– Майор Болсон, я вас не понял. Повторите.

– Центр, де Шевалье убит. В данный момент я являюсь старшим по званию офицером здесь и прошу немедленной поддержки. Тут такой ад, которого свет не видел.

– Сомневаюсь, майор. Но я, похоже, вас неправильно понял. Вы можете подтвердить свои слова?

Опять этот нейтральный тон. Как будто он в совершенно спокойной обстановке объясняет подчиненному, что тот сделал неправильно и как ему все исправить.

– Черт побери, центр! От его меха ничего не осталось! Его просто нет, понимаете вы? Какого вам ещё подтверждения? Понятия не имею, как им это удалось, но вся местность выглядит так, словно Амарис лично перепахал его ракетометом «Эрроу-IV». От командной роты почти ничего не осталось. Это было незаметно, но они, должно быть, отметили генерала системой захвата цели. Я клянусь вам – как минимум половина залпа угодила в его «Вархаммер». Там… попросту больше ничего нет.

Тишина разлилась по палатке, словно долгая зимняя ночь по кладбищу. Когда холод пробрал его до костей, Андрей, и без того мёрзший, обхватил себя руками. Серое лицо отца едва не сломало его окончательно.

Сгорбленный старик почти незаметно начал меняться. Казалось, масса тела генерала увеличилась, он вдруг стал выглядеть более прямым и массивным, чем до сих пор, отметины, оставленные на нем временем облетали с него, словно вторая кожа. Голубые глаза Керенского, выражавшие до сих пор лишь безразличие, сверкали все ярче, пока не засияли подобно прожектору меха. Огонь, все более и более затухавший в последние несколько лет, возгорелся вдруг с невиданной доселе мощью. Впервые за долгое время Андрей увидел в глазах своего отца генеральское выражение.

– Центр, что мне делать? – Андрей и большинство других офицеров смешались, когда тишину вдруг нарушила передача. Метаморфоза, происходящая с генералом, заворожила их всех.

– Вы будете делать то, чему вас обучали, солдат. Удерживайте вашу позицию и подавляйте любое сопротивление. Подкрепление в пути.

Голос генерала не имел более ни малейшего сходства с тем, который Андрей привык слышать от своего отца.

Это не мой отец. Не великий генерал.

Это не был состарившийся человек, обживший тело его отца. На сердце у Андрея потяжелело, когда он обнаружил в отце сходство с Николаем в его худшей ипостаси. Настолько невероятно бесчувственный. Он несколько раз сглотнул, однако не смог избавиться от горького привкуса страха.

Генерал медленно опустил микрофон и обернулся к окружающим его солдатам. Он заглянул каждому в глаза, кивнул, убеждаясь во внимании и лояльности каждого. Когда их взгляды встретились, Андрей попытался отыскать в глазах генерала признаки его отцовской привязанности к нему. К своему разочарованию, не нашел. Как будто отец перестал существовать в этом человеке.

Его место занял гнев.

Андрей с испугом сообразил, что раньше такой всплеск чувств отца казался ему чуждым. Сначала смерть его жены, едва не сведшая его с ума. Потом – бесконечные проблемы колонистов, которые не давали ему вздохнуть свободно, даже когда ему очень требовался заслуженный покой. Как будто достойный когда-то восхищения человек со смертью своего старейшего друга генерала де Шевалье оборвал все нити, связывавшие его с прошлым.

– Солдаты. Я признаю, что сделал ошибку. Мне казалось, я сделал свою часть дела и могу, наконец, переложить ответственность, которую нес столько лет, на других. Похоже, я ошибся.

Несмортя на горькие мысли, признание генерала немного улучшило настроение Андрея. Неужели он меня услышал? Неужели великий генерал вернулся? Андрей попытался избавиться от сомнений, которые он испытывал, глядя на чужое лицо и слыша чужой голос своего отца.

– Эти люди обвиняют меня в том, что я отступился от Мечты. Но мы не поднимали оружия и не убивали тех, кто всего лишь выполнял свой долг. Один раз я уже был вынужден смотреть на то, как распадается Звёздная Лига, стал свидетелем, как правители Великих Домов предали память мужчин и женщин, отдавших свои жизни в битве против узурпатора. Как они уничтожили союз и кинулись воевать друг против друга, – генерал вновь оглядел собравшихся. Несгибаемость и вновь обретенная мощь в его голосе тронули сердце каждого.

– Никогда больше! – эти слова могли сдвинуть горы. Генерал-майор Тиллэм сделал шаг вперед:

– Сэр, каковы будут ваши приказы? – в голосе его звучало восхищение, которое всегда беспокоило Андрея. Когда он наблюдал поклонение, сфокусированное на одной личности, ему становилось не по себе, какой бы замечательной эта личность ни была.

– Немедленно мобилизовать все подразделения. Подготовьте и распространите открытое обращение, разъясняющее всем другим мирам Пентагона и колонистам, живущим на них, обстоятельства убийства военнослужащих СОЗЛ. Я сформулирую личное обращение, в котором сошлюсь на генеральную директиву 137, ещё сегодня пополудни. До четырнадцати-ноль-ноль у меня на столе должны лежать планы полной блокады так называемого городского сектора Катай. И вот ещё что: генерал, мы должны позаботиться о форте Брайана. Сломите всякое сопротивление.

Хор утвердительных голосов ответил генералу, однако один-единственный протест перекрыл все подтверждения. К его ужасу, все присутствующие повернулись к Андрею – только сейчас он понял, что громкое «нет!» выкрикнул именно он.

Генерал сфокусировал на нем сверкающий взгляд и когда он начал говорить, то казалось, его слова вылетают прямо из ада:

– Что вы сказали, солдат?

Андрею хотелось спрятаться от этого взгляда, но он собрал всю свою вновь завоеванную силу. Он подумал о Дане и своих друзьях, перед его внутренним взором встал подполковник Суркаи. Ответственность.

– Почему вы хотите блокировать Катай? – к удивлению Андрея, его голос даже не дрожал.

– Сектор представляет угрозу безопасности нашего города. Мы не должны позволять им держать нож у нас за спиной.

– Генерал, то, что некоторые гражданские в этом секторе замешаны в бунте, ещё не значит, что все тамошнее население – ренегаты. Я уверен: многие из тех, кто там живет, так же возмущены происходящим, как и мы.

– И почему же они тогда не возмутились, не дали о себе знать?

Андрей открыл было рот, однако ничего не ответил. В самом деле, почему нет?

– Вот именно, майор.

– Но это же не приведет ни к чему, кроме дальнейших бунтов и беспорядков! – попытался Андрей зайти с другой стороны. Это же чистейшее безумие!

– Все граждане будут поставлены в известность о наших действиях. Однако сначала мы должны восстановить собственную безопасность и безопасность жителей этого города, прежде чем мы позаботимся об иных планетах. Никаких репрессий не будет.

Андрей почти физически почувствовал недоговоренную последнюю часть фразы.

– Никаких репрессий, пока эти люди оставляют вам выбор.

Колючие глаза пробуравили Андрея и, казалось, вывернули его наизнанку.

– Конечно же.

– Но тогда мы говорим о совершенно гипотетической возможности. Конечно, против введения чрезвычайного положения будут устраивать демонстрации протеста. Получается, мы движемся к неизбежной катастрофе! – Последние слова Андрей произнес повышенным тоном. Проклятье, я не могу иначе! Он огляделся вокруг себя, отчаянно надеясь увидеть поддержку, однако был горько разочарован.

Генерал глядел на своего сына так, словно видел перед собой особо отвратительного жука, который только что вылез из-под камешка.

– Я думаю, мои приказы были вполне однозначны, майор. Если вы чувствуете себя не в состоянии выполнить задание, вы можете быть освобождены от своих обязанностей.

Слова отца сокрушили последнее сопротивление и Андрей едва не рухнул на колени. Он вздохнул ещё глубже, хотя ноздри его дрожали. Кто ты такой, черт тебя побери?

– Вы не можете этого сделать со мной, сэр.

– Не могу? Охрана! – ответил генерал, повысив голос настолько, что стоящие перед входом охранники должны были его услышать. Старик вновь сфокусировал взгляд на своем сыне, подняв брови, словно хотел дать Андрею последний шанс самостоятельно распорядиться своей судьбой.

Я не могу в этом участвовать. Я просто не могу. На моих руках и так слишком много крови. Андрей опустил взгляд. Когда он через некоторое время опять взглянул на генерала, он уже знал: большая часть его отца исчезла, отмерла под гнетом страданий, долгой и тяжёлой жизни, отнявшей у генерала всё. Ещё Андрей понял, что у него нет ни малейшего шанса остановить кровопролитие.

Но он не даст превратить себя в орудие – операция состоится без его участия. На этот раз он пойдёт своим путем – так, как ему это уже удалось сделать в отношении Николая.

Может быть, мне удастся спасти Николая, но отца…

– Нет.

Генерал кивнул и жестом направил охранников к Андрею. Потом, не удостоив своего сына ни взглядом, он обернулся и принялся раздавать дальнейшие приказы.

Андрей очень старался, но не мог сдержать слёз. Два винтовочных ствола прижались к его спине, подталкивая его к выходу.

Тюрьма.

26

Военная тюрьма СОЗЛ

Неподалеку от Новой Москвы

Норафф, Эдем

Миры Пентагона

11 июня 2801 года

Андрей проснулся и испугался. Сначала ему показалось, что рука призрака из страны снов все ещё сжимает его затылок. Его пробрала дрожь. Он медленно поднялся, оторвав плечи от кровати, и старые пружины заскрипели, казалось, на всю тюрьму.

Андрей настороженно прислушался, пытаясь услышать шорох, разбудивший его. Но кроме сонного бормотания его сокамерников и громкого храпа доставленного накануне в пятую камеру арестанта, слышна была лишь тихая музыка из комнаты охранников. Ничего необычного. Музыка практически не воспринималась слухом – это была ощущаемая мелодия, едва заметное давление на барабанные перепонки. Слишком тихая, чтобы мозг воспринимал её, как реальность.

Иногда Андрей задавался вопросом – не является ли это особо изощренной формой пытки? Слишком тихо, чтобы по-настоящему слышать, но достаточно громко, чтобы постоянно мешать!

Прошедший день был точно так же безынтересно вычеркнут из жизни, как и многие дни до него. Пустые разговоры арестантов, полагающих, что знают всё обо всем на свете и не знающих ничего, давно уже перестали быть достаточно интересными, чтобы скоротать время. Многие из заключенных относились к категории людей, постоянно стремящихся дать знать всем окружающим, на какую пустую тему они опять не в состоянии сказать ничего толкового.

Этот день был даже особенно скучным, потому что в камеры не просочилась вообще ни одна новость. Никаких новых, страшных сообщений о жертвах среди гражданского населения или растущих потерь армии. Никаких пугающих рассказов солдат, которые сами присутствовали в местах событий и, таким образом, могли хоть немного рассказать о бунтах, облавах и массированных репрессиях.

Что происходило в том бурлящем котле, который уже на всех пяти мирах Пентагона излился настоящей войной? Против военных поднялось всё гражданское население. Ещё более настораживающими были вести, которые обсуждались исключительно лишь в самых тёмных закоулках мех-ангаров – и даже там только вполголоса и за шумом разных приборов и инструментов: в рядах СОЗЛ появились первые дезертиры и даже, говорят, целые подразделения перешли на сторону бунтовщиков.

Андрей встряхнул головой, чтобы избавиться от отвратительных мыслей. Всего лишь реакция тела, которое в ожидании освежающего сна до утра было разбужено всего лишь через час. Ещё нет даже полуночи.

Тихо и осторожно Андрей выбрался из койки. Когда его голые ступни коснулись холодного бетона пола, он непроизвольно вдохнул, издав в общей тишине неестественно громкий шум. Но даже он не пробился сквозь истощение и апатию. Он тихонько прокрался к решетке. Неожиданный лёгкий шорох заставил его прижаться к правой стене и пробираться дальше уже вдоль неё, пока он не смог бросить осторожный взгляд в коридор с левой стороны.

Андрей несколько раз сморгнул, не будучи уверен – не обманулся ли он в темноте. Он потер вспотевшие руки – грязь, приставшая к ладоням во время работы в ремонтных доках, наверное, никогда не отчистится до конца – и напряженно продолжил наблюдать.

Узкий луч света продвигался по коридору вдоль камер. Как Андрей ни старался, он не смог прийти к выводу об источнике и цели этого светлого пятнышка. Луч, казалось, плыл сам по себе в непроглядной тьме. Светлячок, пославший вперёд свой магический фонарик, а сам оставшийся невидимым.

Может, я ещё сплю? Он прикусил язык так, что слёзы навернулись на глаза и ему пришлось проморгаться от солёной влаги. Но луч света все приближался и приближался. На секунду Андрей ощутил страх, желание убежать – но взял себя в руки. Слишком много жутких ночей он оставил позади с тех пор, как решил следовать собственным путем. Слишком много часов он провел, собирая крупицы информации, проникающие из внешнего мира сквозь стены камеры, слишком долго ремонтировал машины и прочее военное снаряжение, поступающее в рабочие цеха тюрьмы каждый день со следами от оружия всё большего калибра. А может, Андрей просто слишком устал, чтобы в самом деле испугаться.

Он прижался к стенке камеры и распластался по ней, несмотря на тончайшую материю тюремной робы, закрыл глаза и стал ждать, в то время как луч продолжал свое движение по коридору.

Ожидание не продлилось долго. Это был всего лишь блик, но он в самом деле пробился сквозь сомкнутые веки Андрея. Он открыл глаза и прищурился – луч был направлен прямо ему в лицо. Перед глазами заплясали яркие пятна.

– Привет, Андрей.

– Что…? – затуманенный разум Андрея пытался обработать информацию: бесхозный луч-бродяга только что назвал его по имени.

– Может быть, с тобой тут и обходились не слишком хорошо, но я тебе вот что скажу: снаружи дела обстоят ещё хуже. Гораздо хуже. Пора тебе отсюда выбираться. Ты нужен.

– Как?

– Ты не сошел с ума, просто устал. Давай, Андрей. Время убраться отсюда.

Андрей медленно встал, сморгнул прочь последние пятна и увидел, наконец, расплывающиеся в тени очертания стоящего перед решеткой человека. Он поднял руку, заслоняя глаза от света, всё ещё мешающего ему нормально видеть.

– Как насчет того, чтобы сначала убрать фонарик? – усталость заставила звучать его голос совершенно чужеродно. Это что, я так говорю?

– Андрей, они не могли тебя здесь сломать. Только не тебя. Что случилось?

Этот голос. Что-то такое звучало в этом голосе… Он снова затряс головой, пытаясь избавиться от свинцовой тяжести и разобраться в абсурдной ситуации.

– Чего тебе надо от меня? Да убери ты свет, наконец!

Луч задрожал, словно его собеседник, охваченный чувствами, затрясся всем телом. В конце концов, фонарь опустился. Андрей проморгался, в то время, как призрак, плотно оседлавший его затылок, вдруг неожиданно испарился. Вокруг шеи Андрея, словно миомеры, сомкнулись пальцы и сдавили так, что он закашлялся, пытаясь вдохнуть. Тёмное предчувствие того, что меня ожидает. Не сейчас. После столъкиз дней и после всего, что произошло… я изменился.

Силуэт медленно приобретал чёткие очертания. Человек был одет в чёрный комбинезон спецназа, отдаленно напоминающий форму космического гвардейца. Он медленно поднял руку, снимая ноктовизор и маску, из-под которой полился водопад рыжих волос.

– НЕТ!

Андрей полагал, что вынес уже достаточно шоков, страха и боли, чтобы быть готовым ко всему. Узнавание ударило его, словно сапогом в живот. Воздух разом вылетел из лёгких, а звук от него лишь подчеркнул взорвавшуюся какофонию чувств.

Андрей уставился в бирюзово-зелёные глаза.

– Привет, Андрей.

Он попытался ответить, но язык не повиновался ему – этот орган ощущался, словно мёртвый пёс, третий день валяющийся на солнцепеке, раздутый и отвратительный.

Она сделала шаг к Андрею и бирюзовые глаза пробудили в нем воспоминания, грозящие разорвать его на части. Он чувствовал себя, словно возбужденный подросток, пялящийся на взрослую женщину – женщину, которая его предала, которая заставила его пойти путем, в конце которого его ожидала смерть тысяч людей. Это был путь, отправивший его в изгнание, в ссылку в стенах академии. И, быть может, приведший в конце концов – сюда. Казалось, он вернулся к истокам своего существования.

А что значит это всё для тебя? И вообще – значит ли хоть что-нибудь?

– Джес Коул, – наконец, с трудом выдавил он.

– А, так ты, значит, помнишь, как меня зовут? А я-то боялась, что ты забыл мое имя. Ты меня забыл? – улыбка горела на её губах, словно большой лазер меха. По крайней мере, Андрей чувствовал себя так, словно сейчас сгорит дотла и превратится в пепел.

– Да.

Улыбка стала ещё шире и Андрею показалось, что её всё ещё поразительная красота заставляет бледнеть луч фонарика.

– Что такое? Никакого «ут»? – она осторожно рассмеялась. Андрею показалось, будто зачирикала птичка. – Я тебе не верю, Андрей. Ты ни за что не смог бы меня забыть, правда? Я права?

Он хотел отвернуться, но не смог – её глаза и его собственные воспоминания крепко удерживали его. Как минимум, ему удалось удержать при себе все варианты ответов, готовые сорваться с языка. Чувство одержанной, пусть и небольшой, но все же победы, согрело его.

– Ах, вот как! Несгибаемый, молчаливый герой. Такие парни мне тоже нравятся. – Она пожала плечами, словно желая добавить, что ей нравятся парни вообще – так сказать, под настроение.

В Андрее вскипел гнев.

– Ладно, это неважно. Пора сматываться отсюда, – она протянула руку к дверям камеры. Андрей, словно освободившись от магических пут, воспротивился:

– Нет.

– Что? – изумленно переспросила она, не прерывая, впрочем, движения – она как раз вставляла магнитную карточку в механизм, отпирающий камеру.

– Я не пойду с тобой.

Кликанье, с которым открылась дверь, эхом отразился от дальнего конца коридора. Андрей знал, что как минимум один заключенный, Джимми Зет, проснётся от этого звука. Над ним все смеялись: считалось, что его в состоянии разбудить даже мышиная возня за стенами тюрьмы.

– Ясное дело, пойдёшь.

– Нет, не пойду.

Она открыла дверь и Андрей мысленно возблагодарил неважно какого Бога за то, что шарниры оказались хорошо смазанными. Джес стояла перед ним, словно ожидающий ангел. Скорее, как демон, Джес. Куда как скорее. Демон, пришедший по мою душу.

– И что ты собираешься делать? Торчать тут?

– А почему бы и нет?

– Ах, Андрей. Я знала, что ты так отреагируешь. Столько времени прошло, а ты все тащишь эту историю на себе, словно крест. Если ты когда-нибудь ударишься в религию – ты, наверное, с превеликим удовольствием будешь день-деньской заниматься самобичеванием. Ты это, собственно, делаешь и сейчас – может быть, когда-нибудь ты обретешь своего рода искупление грехов. Похоже, в себе самом ты его всё ещё не обрел.

Ее слова проникли в разум Андрея, словно отточенные мясницкие крючья, вырывая на пути клочья мяса и заставляя течь потоки крови. Гнев его вскипел так, как никогда ранее, и все воспоминания, которые он, казалось, подавил в себе, ярко горели в нем.

– Ты позволила им меня предать.

– Да неужто? Разве мои действия не спасли больше жизней, чем погубили? – Она покачала головой, словно учительница, огорченная тупостью ученика. – Ты что, до сих пор этого не понял? Мир не делится на чёрное и белое. Черт возьми, даже оттенков серого не хватает, чтобы его описать! Он переливается всеми растреклятыми цветами паршивой радуги!

Ярость в её голосе заставила Андрея прижаться к стене. Джес превратилась в личность, совершенно не вписывающуюся в его воспоминания о ней. Но кто она тогда? Кто ты, чёрт тебя побери?

– Значит, так: ты можешь свалить отсюда со мной вместе или сгнить тут, в этой камере. Мне на это совершенно наплевать. Мне этой ночью нужно ещё кое-что успеть, а ты ломаешь мне всё расписание.

Андрей продолжал таращиться на неё, пытаясь услышать в этой гневной тираде отголосок её давнего острословия. Ничего похожего. Новый взгляд на положение вещей пробивал себе путь в его сознании, сокрушая все преграды, воздвигаемые разумом – неприятная оценка собственного положения, которая, тем не менее, странным образом приглушала терзающую его боль тем больше, чем дольше он над этим раздумывал. Ты всегда была такой, правда? Ты только очень хорошо это скрывала.

– Ты работала всё это время с Николаем? Это он тебя послал?

– Да госсссподи! – взорвалась она. Её голос хотя и напоминал лёгкий шелест, но прозвучал он куда громче всех остальных шумов.

Ну уж сейчас-то точно должен проснуться Джимми Зет. Что он сделает? Прекрати немедленно отвлекаться!

– Андрей, ты вообще-то не замечаешь, насколько ты самовлюблен? Вечно все крутится вокруг тебя. «Ах, кто же я такой?» – зарыдала она наигранно, – «Ах, я несчастный, падший Керенский, изгнанный дьявольскими кознями моего братца»…

Это была явная провокация. Андрей угрюмо набычился.

– Это правда, Андрей. Я наблюдала за тобой всё это время, я следила за тем, как ты купаешься в жалости к себе. Я постоянно видела, как ты пытаешься свалить на других вину за всё, что происходит с тобой, только бы не признать, что сам виноват. Николай тобой манипулировал? Да, в самом деле. Чёрт побери, да он ничего другого не делал! И я бы сделала то же самое, если бы полагала, что это вытащит нас из того дерьма, в которое нас завел твой папаша! Только вот что, Андрей: манипуляции – это такая игра, в которой участвуют двое. И ты… ты позволял собой манипулировать. Твое хныканье, твои подавленные взгляды, твоя самолично избранная изоляция… можешь называть это, как тебе угодно, но я называю это слабостью.

Она неожиданно улыбнулась и в следующий момент сквозь горькую мину на её лице прорвался её старый, суховатый юмор. Такого резкого изменения настроения Андрей выдержать уже не мог.

– Признаюсь, я изумилась, когда ты вдруг восстал против своего отца. Даже дал себя запихать в каталажку. А теперь это – я имею в виду, способность принимать собственные решения. Ты выступил от своего имени, как бы ни было это не к месту в той ситуации.

Андрей попытался скрыть горечь:

– Ага, значит, отец разболтал это всем?

– Нет, черт возьми. Господи, ну почему, стоит мне подумать, что ты что-то понял, ты тут же вякаешь что-то идиотское? Конечно, он этого никому не рассказал. Ты что, считаешь, что у него нет никаких более срочных дел, как только рассказывать байки о своем сынишке, пока вокруг затевается гражданская война? Бред собачий! Я сама все видела. Я там была.

– Ты была в палатке? – Впервые с начала разговора Андрей заговорил почти так же громко, как Джес. Его бас отозвался глухим эхом от голых стен камеры.

Она кивнула и скроила мину, означающую: «Моё терпение на исходе!».

– Невозможно ничего изменить, если не быть в центре событий. И если ты при этом замараешь себе ручки, то ты все равно ляжешь спать с мыслью о том, что если бы не ты – все было бы гораздо хуже. Все остальные будут толпиться вокруг и замечательно себя чувствовать, рассуждая о том, какие они справедливые и честные и как ты всё неправильно делаешь. Но разговоры ничего не стоят, Андрей. Разговоры – дешёвка. Делать что-то – вот единственное, что считается.

Андрей попытался отвлечься от чувств, которые испытал, когда увидел Джес. Он вдруг припомнил недавний разговор с Николаем – и теперь присутствие Джес породило в нем сомнения в брате: сомнения в том, что Николай отрицал. Ты опять обманул меня, Николай? Опять?

Презрение к себе овладело Андреем, когда последние защитные бастионы, годами возводимые им в сознании, рухнули от внезапного появления Джес. Однако из глубины его «я» послышался спокойный голос, придавший ему сил – голос Даны, изгоняющий отвратительные мысли и успокаивающий боль. Он принял правильное решение: остался верен сам себе, несмотря на призраки прошлого, преследующие его. Отныне он желал принимать только те решения, которые сам считал верными.