Текст книги "Скинхед"

Автор книги: Рена Юзбаши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

– Поэтому и загляну к вам, благо тут недалеко. Если ты настолько дорог этому Михаилу, что он заботится о твоем гардеробе, то уделить твоей матери минут двадцать – это не вопрос для него.

Я на секунду представил, как Учитель выслушивает лекции мамы про интернационализм, и мне сделалось дурно.

– Вопрос закрыт, и чем больше ты меня будешь переубеждать, тем хуже.

Естественно, в школу я опаздываю, и захожу уже после звонка, поругавшись с нашей бабой Надей, вахтершей. Вообще, у нас в школе странные правила: опоздаешь – не зайдешь; захочешь выйти, если урока нет – не выпустят. Ну, это так, к слову. В фойе – обычная сцена: отморозок Колька, мой одноклассник, пытается приподнять за уши белобрысого первоклашку. Мальчишка пинается, изворачивается угрем, пытаясь выскочить из Колькиных лап. И при этом крепится изо всех сил, чтобы не разреветься. Ай да первоклашка, ай да мужичок-с-ноготок! Я без лишних слов двинул Кольке в челюсть, и этого оказалось вполне достаточным, чтобы он, разжав руки, свалился на пол.

Между прочим, Учитель говорил, что трагедия Россия – весь ужас нашего положения заключается в том, что русские бабы не хотят рожать, а дети – наше главное богатство!

Шмакодявка, подбирает свой портфель, и был таков. Колька угрюмо приподнимается, самое время для профилактической беседы:

– Ты меня попробуй за уши поднять, если у тебя пара лишних яиц имеется.

Ничем таким он похвастать не может и лучший выход для него смыться с глаз моих долой.

Вообще-то, надо как-нибудь доступно объяснить и остальным в классе, что своих обижать нельзя. Мало что ли в школе черных бегает? Вот пускай на них и тренируются. Но лучше это оставить на потом, а то если кто-то настучит Майе про "Красное кольцо", то мне не жить.

* * *

Уже к четырем я в "Красном кольце". Накоротке перекинувшись с Даней приветствиями, не мешкая, направляюсь в кабинет Учителя. Больше всего мне нравится в нем то, что любой из пацанов может запросто зайти к нему, как говорится, без всяких там церемоний. У него для своих подопечных всегда время находится, даже если он занят по горло делами. Мы это понимаем и не беспокоим его по пустякам. Только в случае ЧП, как у меня сегодня. Уж большего бедствия, чем приход мамы в клуб и представить себе трудно.

Я постучался к нему и, услышав голос Учителя, робко приоткрыл дверь:

– Можно войти?

– Привет, Артем. Конечно, заходи, – он широко улыбнулся, это добрый знак: настроение у моего Учителя хорошее.

– Учитель, у меня тут такая проблема, – теперь я уже знал, что он больше всего не любит, когда мямлишь, топчешься на одном месте и, сосредоточившись, стал излагать суть проблемы как на духу. – Мать сегодня утром увидела куртку, которую вы мне подарили, и захотела с вами встретиться. Я попробовал ее отговорить, но она разволновалась, и, в конце концов, заявила, что я ее ни в грош не ставлю. А это – не так.

– Так, и что дальше? – Учитель не сводил с меня глаз.

– Просьба такая: могли бы вы с ней встретиться?

– Артем, а почему ты пробовал ее отговорить? Нас стесняешься? – Учитель насмешливо смотрит на меня.

– Нет, Учитель, что вы!.. Я просто не хотел, чтобы ребята думали, что я… – запнувшись, я замолчал.

– Маменькин сынок? – Учитель как всегда прочитал мою мысль и закончил ее за меня.

– В том-то и дело – засмеют ведь, если узнают, что мама приходила к вам, – отчаянье так и сквозит в моем голосе.

– Не переживай, никто ничего не узнает. Мало ли кто ко мне приходит, я же не обязан отчитываться обо всех, с кем встречаюсь. А матери скажи, чтобы зашла в субботу после трех. Я думаю, для нее это самое удобное время? – он смотрит на меня с улыбкой.

Ну откуда Учитель обо всем знает? Он же и в самом деле выбрал самое удобное – мамке не нужно отпрашиваться с работы. Не как в школе – обязательно съязвят: "Все работают. Может и отпроситься". А пахать ради меня, кто будет? Это наши грымзы так радеют за меня, за единственного…

– Учитель, спасибо вам большое, – я повернулся, чтобы выскочить на радостях из кабинета.

– Артем, а ты машину водить умеешь? – вопрос застал меня в дверях.

– Нет, не умею.

Я могу точно подсчитать, сколько раз я, вообще, катался на машине, не то, чтобы сидел за рулем.

– Давай-ка мы с тобой сегодня после тренировки съездим на автодром и посмотрим, выйдет ли из тебя водитель. Что ты на это скажешь? – У меня язык отнялся от счастья. Только и могу, что часто-часто киваю головой.

После тренировки, наспех одевшись, мчусь в глубину двора к машине Учителя. Но вот, наконец, показался и он.

– Ну что, поехали?

Не дождавшись ответа, Учитель ласково провел рукой по бамперу.

– Она у меня там целый месяц на ремонте простояла. Думал, ничего не получится, до того мне ее раскурочили – опять же – черномазые, больше некому, – и он качает укоризненно головой.

Я останавливаюсь перед машиной и украдкой дергаю ручку. Черт, по-моему, я что-то не так делаю. Учитель, заметив мою растерянность, обходит машину и открывает мне дверь как какой-то важной персоне. И вот мы на автодроме. Без лишних слов Учитель сажает меня на водительское место, и показывает, как трогать машину с места. Оказывается, это вовсе не сложно. Я едва не кричу от восторга, когда машина плавно поддается вперед. "Семерка" меня слушалась – я захотел, и она поехала. В конце занятия без труда даже торможу и пытаюсь припарковаться. Правда, парковка у меня не очень получилась, но это же только начало. Учитель явно доволен.

– Молодец, все схватываешь на лету, – он, помолчав, добавил: – Ты параллельно еще правила дорожного движения учи, чтобы не пришлось ездить, как черные – с купленными правами, устраивая аварии на дорогах.

Что ж, добрый совет.

– Обязательно!

Я так хочу, чтобы Учитель меня похвалил. А он одобрительно хлопает меня по плечу и как-то задумчиво произносит:

– Был у меня в роте паренек, похожий на тебя.

– А почему был? – Про себя думаю о том, как же я мало знаю об Учителе. Он, оказывается, ротным был!

– Убили его во время второй чеченской, боевики застрелили. Он такой же рыжий был, как ты. И точно так же без отца рос. Не уберег я его…

– Так вы воевали?

– Было дело… – Он снова смолкает, но с каким-то значением.

"Было дело"… И все? Неужели он так ничего не расскажет? Я вжимаюсь в сиденье от обиды, но игру в молчанку мне сейчас не выдержать.

– А где вы воевали? В Чечне?

Он покосился на меня, покачал головой:

– Ну, вылитый Димка. Хочешь послушать, как я воевал?! – И не дождавшись моего ответа, начинает: – Я на Кавказ попал в самом начале первой чеченской войны. Что там тогда творилось, как наших русских гнали, убивали – рассказывать не буду. Небось, слышал сам, не маленький. А вот какая неразбериха царила в армии, этого никто, кроме нас, воевавших там, не знает. А творилось там такое, что за один вечер не расскажешь. Короче, единого командования нет, беспредел полный: войска, милиция, ФСБ, каждый действует на свой страх и риск. То и дело слышишь: опять наши своих же огнем накрыли. За такой бардак раньше расстреливали. А у нас генералы удостоились президентской похвалы, чинов и наград. Так-то…

– А как же командиры, куда они смотрели? – продолжаю допытываться я.

– Ты тогда под стол лазил, откуда тебе знать, что в ту пору не только в Чечне, во всей России командиров не было. Страна без хозяина жила. Оружия нет, еды нет, ее надо было самим добывать, боевики лютуют, на каждом шагу мины-ловушки. Сколько ребят полегло из-за этой неразберихи…

Лоб Учителя прорезала морщинка и он опять замолк. А дальше я услышал рассказ, который изменил судьбу очень многих.

– В один из дней пришел приказ наступать. Наша рота окружила дом на окраине села, на их языке – аула, где засели боевики. Димке, самому младшему в роте, я строго наказал, чтоб не высовывался раньше времени. Бой за аул шел всю ночь и только на рассвете мы ворвались в особняк, где окопались боевики. А там, кроме баб и черномазых пацанов, никого не осталось. Мы и не заметили, как внизу в одной из комнат завязалась драка: девка-чеченка, как дикая кошка вцепилась зубами одному из бойцов в шею, да так, что он в миг собственной кровью стал захлебываться. Димка кинулся на помощь. И тут, откуда не возьмись гаденыш с ножом возник. Мы потом выяснили, что брат ее. И сходу Диме в спину всадил нож по самую рукоятку…

Рыжий все маму звал, а потом затих. Я даже ему глаза закрыть сразу не смог, он на меня так жалобно смотрел, как будто просил не делать этого. Никогда мне не забыть этого Димкиного взгляда. А нас спецназовцев помнить в том ауле будут долго: после того боя ни одного мужика в живых не осталось. На войне как на войне…

Учитель молчит. Молчу, не зная, что сказать и я. Хорошо Учитель тут гладит меня по головке, я и возвращаюсь с кавказских гор в салон "семерки", несущейся по вечерней Москве.

– Такая вот история. Дня не бывает, чтобы о Димке не вспомнил. Ты на него шибко похож, потому я на тебя особые надежды возлагаю. Ты уж смотри, не подведи. У меня ведь своей семьи нет, я в вас, пацанах, своих сыновей вижу; всегда знал, что у военного человека не должно быть семьи. Не дай Бог кому-то без родителей расти, уж я-то знаю. Вот и не женился, – впервые Учитель говорит путано, но я прекрасно понимаю, что он мне пытается объяснить.

Я поднимаю глаза на Учителя и чувствую, что вот-вот они станут мокрыми. Подавив комок в горле, тихо говорю:

– Я вас никогда не подведу, Учитель, правда. А когда время придет – насмерть за Россию буду стоять!

– Верю, с первого дня, как увидел тебя, сразу понял – Димка вернулся. Только на этот раз я тебя черным не отдам, – и он хлопает меня по плечу.

Впервые в жизни я чувствую, что нахожусь под защитой большого сильного человека. Родного, как отец. А может и больше, чем отец, потому что он пришел в мою жизнь, заполнил ее чем-то важным, нужным, придал ей высокий смысл, без чего существование мое лишается своего значения. И значение состоит в осознании того, что я, как и Учитель, наш клуб, все мы и есть то, что называется Россией. И она, родина, может оставаться великой во веки веков – только в том случае, если каждый из нас готов умереть за нее, как Димка. Честь России и ее детей в том, что Россия нужна нам, как и мы России. Так думается мне…

* * *

Дни до субботы пробежали быстро, и тут мамка заявила, что она готова встретиться с Учителем. Оглядев внимательно ее застиранную кофточку и темно-серые джинсы, на которых все-таки видны разводы чернильных пятен, я объявляю, что являться в таком виде в клуб – верх неприличия. Она вздыхает и облачается в костюм, который хранится в шкафу для особо торжественных случаев. Я помню, как мама долго не решалась купить его, все приценивалась, все советовалась со мной брать или нет, и мы, в конце концов, порешили, что ей все-таки нужен какой-нибудь наряд на все праздничные случаи. "И в пир, и в мир", как она выразилась, и добавила, что заодно можно будет похоронить ее в этом костюме. На что ей пришлось выслушать мои заверения о том, что к тому моменту, когда она соберется в путешествие в мир иной, а будет это лет через сто, у нее выбор будет иной – самые лучшие костюмы она начнет носить гораздо раньше. Я это твердо обещаю.

* * *

– Мам, я сначала зайду в клуб, а ты уже потом спустишься, ладно? – Мы уже подошли к "Красному кольцу".

– А… Стесняешься своей мамки… – Она засмеялась и попыталась меня поцеловать, но я успел увернуться и бросился в клуб.

А еще минут через десять Даня проводил маму в кабинет Учителя. Мне же не остается ничего иного, как топать в одиночку домой и дожидаться результатов этого саммита. Главное – чтобы она не разревелась. Ненавижу и себя, и ее в эти минуты, когда она принимается причитать что ее сыночек, ее кровиночка вот-вот собьется с пути, спутается с хулиганами и наркоманами.

На удивление мама появляется довольно-таки спокойной.

– Привет, – ненавижу эти подхалимские нотки у себя в голосе, но поделать с собой ничего не могу.

– Привет, – она отводит взгляд от телевизора и мягко улыбается мне.

Я подхожу к ней и присаживаюсь рядом на продавленный диван.

– Что-то интересное? – киваю на телик, по-прежнему избегая встретиться взглядом с ней. Она проводит рукой по моей голове, непроизвольно морщится.

– Не скажу, что в восторге от твоего Михаила, как и от твоей новой прически, но уж лучше заниматься спортом в клубе, чем ошиваться на улице.

– А о чем вы говорили?

– Ни о чем таком, что тебе было бы интересно, – она отводит взгляд, как будто чего-то смущаясь.

– И все же, расскажи, а?

– Твой Михаил хороший психолог. – С минуту помолчав, добавляет: – Он сказал, что тебе не хватает отцовского влияния.

– Я вижу, ей неприятно об этом говорить. А мне – слушать. И не только потому, что она заводит свою любимую заезженную пластинку.

– Артем, а если мы поговорим о том, куда ты будешь поступать? До вступительных экзаменов всего – ничего осталось.

– Мам, ну ты же сама говорила, что инженера из меня не выйдет, – и я с жалостью посмотрел на нее.

– Артем, во-первых, я тебе не предлагаю поступать в политехнический. А, во-вторых, я прекрасно понимаю, на что ты намекаешь. Мое образование не слишком много дало мне. И я, в свою очередь, не привила тебе любви к инженерному делу. Я права в своих умозаключениях? – И она, вымученно улыбаясь, дотрагивается до моей руки.

– Мам, ты самая лучшая мама на свете… – она не выносит моего хамства, но и не желает, чтоб я заискивался перед ней.

– Все, что я хочу сказать: твоя жизнь может сложиться иначе, может, и успешней, нежели у меня. Однако, хорошее образование еще никому не мешало. Просто обещай мне, что подумаешь над этим, хорошо? – она выглядит такой уставшей. И что мне стоит в знак согласия, кивнуть головой?

– Мам, а как ты сегодня себя чувствуешь? – Мне хочется сказать ей что-то ласковое.

– Температуры нет, значит, в понедельник можно выходить на работу, – пожимает плечами она. И мы как обычно садимся за наскоро отваренные покупные пельмени, что не прибавляет настроения ни мне, ни ей. Впрочем, польза от сибирского кушанья заключалась в том, что оно действовало подобно хорошему снотворному.

* * *

А в школе как всегда грымза опаздывает, пацаны ходят на ушах, ждут, когда в класс ввалился Тимофей – ловить прикол над ним. Он, конечно, лох, этот долговязый очкарик. Это также верно, как и то, что по геометрии он соображает лучше меня. Елена Андреевна ставит ему пятерки, не мучая допросами у доски, смотрит на Тимоху влюбленными глазами и прочит ему большое будущее. Это самое будущее она зримо разглядела после того, как Тимоха теорему Пифагора двадцатью тремя способами доказал. А так, посмотришь: тощий, неуклюжий, нескладный, очки вечно валятся, одежка словно с чужого плеча.

Колька, ловко пользуется подножкой, гаденыш. Все только этого и жаждут – дружное ржанье сотрясает класс, Тимофей – на полу, очки у него летят в одну сторону, пакет с завтраком – в другую. И тут Колька делает то, из-за чего я не могу не взорваться. В то время, как Тимофей беспомощно шарит по полу, Колька режущим хрустом давит его очки. Словно обезумев, Тимофей кидается на Кольку. Но натыкается на молниеносно выброшенный кулак – промеж глаз. В следующую секунду обладатель кулака, ставит последнюю точку, поддав коленом ниже пояса. Тимофей, согнувшись в три погибели, кулем валится на пол, подвывая от боли. Нет, это надо бы остановить. И немедленно.

– Колька, я тебе уже раз говорил, что бить заведомо слабого не по-мужски, – нас мгновенно обступает вся классная рать.

– Да кто ты такой? С каких пор голосом совести стал? – он ухмыляется, явно, рассчитывая на поддержку класса.

Как я и ожидал, он попытался дотянуться до моего носа, но после уроков Никиты, я знаю, как уходить от прямых ударов, и кружа вокруг него, уклоняясь от выпадов, прижимаю его к стенке, так, что он и вдруг неожиданно обнаруживает, что отступить дальше некуда. Инициатива полностью переходит ко мне, в тот момент как его кулак врезается в плакат, который он пробивает своим ударом. Теперь можно, как говорится, открывать счет.

– Ну, ты, молодец среди овец, а не молодца – сам овца! – подвела итоги боя наша рефери Марина, староста класса. Она давно точит зуб на Кольку, который портит общую успеваемость класса и, кроме того, любит пакостить девчонкам. Старосту поддерживают хоть и не очень дружно, но все же общим хором. Тут, в класс впархивает историчка, с порога истошно возмущаясь тем, что мы не сидим за партами и не изучаем новый параграф. Истерика ее длится с полчаса, так что сразу после того, как она смолкает, раздается звонок, и мы, сметая все на своем пути, кидаемся вон из класса. На перемене меня окружают ребята: в какой спортивной клуб я хожу и можно ли туда записаться. Ничего особенного в этом нет, как сказал бы Учитель, силу уважают. Впрочем, одного из них можно взять на заметку – Юру. Он пацан хороший, правильный, как мне кажется. Надо бы поговорить с Учителем об этом.

* * *

Мы входим в кабинет, Учитель кивком приглашает к столу.

– Давай, выкладывай, что у тебя?

– Короче, так получилось, что пришлось одному отморозку морду набить, – я поежился, вспоминая хруст Тимофеевых очков.

– С кем подрался? Ты чувствуешь свою вину? – лицо Учителя сразу делается строгим, даже суровым.

– С Колькой, одноклассником. Вечно к слабым цепляется: то к первоклашке, то к ботанику из нашего класса, – тут я подумал, что мало я Кольку отделал, надо бы еще…

– Я так понимаю, что ботаник – это какой-нибудь отличник? – Учитель прищурился.

– Точно – отличник, и к тому же очкарик.

– Ну, заступиться за слабого – благородное дело. Пока я проблемы не вижу…

– Я тоже так думаю. После драки пацаны заинтересовались нашим клубом. По мне – из них только Юра, стоящий парень. Можно, его привести к нам?

– Можно, дело хорошее. А ты с ним дружишь?

– Не… Я, кроме Федьки, ни с кем не дружил, а в последнее время и с ним не очень особо получается. – Мне вспомнилось, как мы с ним раньше были не разлей вода, и мне стало совсем хреново.

– Ну, ты так особо по поводу Федьки не переживай, вы здесь все как братья… – После некоторой паузы Учитель продолжает: – Даже если сегодня не общаетесь, завтра снова начнете дружить. Между братьями бывает всякое.

Оно, конечно, верно – брат есть брат. И все же мне не раз уже думалось, с чего это мы с Федькой разбежались с некоторых пор. И мама обратила внимание на то, что он перестал появляться у нас, не звонит. Она Федьку жалеет из-за его непутевого папаши. С ней я отмазался просто: у нас расписания разные, вот и видимся реже. В ответ она такую странную фразу произнесла: "А твой Михаил разделяет и властвует. Мда…" И этак, скептически повела головой, как это она обычно делает, когда чем-то недовольна, а как быть и сама не знает.

– У меня сейчас встреча начинается, – прервал мои размышления Учитель, – от нее очень многое зависит, так что ты пока иди и не кисни. Все будет хорошо!

Это было сказано так, что поверилось: все обойдется.

– А давай-ка сегодня на дискотеку пойдешь, с девчонками познакомишься.

* * *

Вечером, выходя из клуба, я наткнулся на Даню, который явно был в приподнятом настроении.

– Мы тут намылились сходить в дискотеку. Присоединяйся.

Я почесал затылок. Захаживал я пару раз на дискотеку, что неподалеку от нашего дома, не скажу, чтоб в восторге от этих танцулек. Но попробовать стоило, хотя бы для того, чтобы поближе с Даней познакомиться, а то вон я вроде бы свой человек в клубе, а так толком ни с кем и не сдружился. А Даня таким образом выполняет поручения Учителя?

– Даня, а много соберется народу?

– Да ты не переживай все – свои. Заодно и с ребятами познакомишься, почувствуешь себя в коллективе. Эти его слова будто взбодрили меня.

– Пошли, только учти, я танцевать не умею. – Майкла Джексона из меня не получится – это точно.

– А у нас в компании никто танцевать не умеет, так что расслабься, – Даня совсем уж по-свойски хлопает меня по плечу.

Дискотека – это обычный полутемный зал и грохочущая музыка. Данька чувствует себя здесь как рыба в воде. Не говоря ни слова, он тянет меня в угол, где тусуются ребята, выбритые точно так же, как мы. На нескольких футболки цвета хаки и армейские боты. В общем, выглядят они круто. Уже вблизи, я узнаю среди них двоих парней, приходивших на тренировки вместе с Федей. Один из них протягивает мне руку:

– Привет, Артем! – Я жму ему руку, тщетно пытаясь вспомнить его имя.

– Привет, Леха, – это уже с ним здоровается Данила и по кругу называет остальных. Меня представляет особо. – А это наш знаменитый Артем.

– Даня, ты чего? Чем это я знаменит? – Я удивленно поворачиваюсь к Дане.

– Недаром, Учитель возится, с тобой? – В глазах ребят читаю нескрываемую зависть.

– Ладно, ребята, раз Учитель возится, значит, стоит он того, – Даня обводит взглядом зал. – А что девчонок, с которыми стоило бы познакомиться, нет?

– Чего-чего а этого добра навалом, – и ребята довольно заржали. – Вон, стоят красотки, на нас пялятся. Даня решительно двинулся к ним, поманив меня головой.

– Пошли!

Я, чувствуя себя полным дураком, тащусь за ним. Девочки и правда симпатичные. Особенно та, что стоит, прислонившись к бару, зажав в левой руке сигарету, а в правой – бутылку с пивом. М-да, Учителю такое не понравилось бы точно. А еще меня кольнула мысль о том, что я не могу представить Иру с пивом и сигаретой в руках. Ее даже в этом бедламе, называемом дискотекой, представить невозможно. До того она особенная. Девчонка подмигивает мне, отхлебывая пивка. Данька, перекрикивая грохот музыки, орет:

– А ты чего не танцуешь? Она совсем не против.

Подмигнув сигаретно-пивной диве, он тянет ее подружку на площадку.

– Тебя как зовут? – вопрос ей в самое ухо.

– Полина, можно Поля, – она пьяно расхохоталась и, отлепившись от стойки, повисла на мне.

"От любви и от тоски пропадаю я", – несется над дискотекой. То же визжит мне в ухо Поля. Визжит, а приятно…

Поле-Полине не то что танцевать – стоять непросто… Обслюнявив меня, она поинтересовалась в свою очередь моим именем. За сим последовало полупьяное признание: она любит меня и будет любить всю жизнь, а как мое имя – совсем неважно. В подтверждение сказанного, она назвала меня Васей, добавив, что я – ее судьба. Тут возникает ее подружка и снимает с меня Полю:

– Она сегодня чуть перепила, не обращай внимание. – Она вбирает в грудь побольше воздуха и кричит: – Меня зовут Оля, а тебя?

– Артем, – я улыбаюсь, как можно шире. Мало того, что девочка довольна симпатичная, к тому же, кажется, нормальная. – Потанцуем?

"Без любви и без тебя пропадаю я-я-я…"

– С удовольствием! – она вновь призывно улыбается. – Только мой парень будет не в восторге. – Ее губы растягиваются, вызывая во мне смешанное чувство самодовольства и некоторого смущения. Коли у самой есть парень, чего со мной заигрывать…

В общем, когда мы покинули дискотеку, я вправе был подумать, что истерика, поджидавшая меня дома, не стоила культпохода сюда. Уж лучше бы я сидел дома, телик смотрел.

Был третий час ночи, когда мне пришлось выслушать стенания матери по поводу того, что, пока я ее в могилу не загоню, не успокоюсь, что худшего сына свет не видел, ну и так далее. Все как обычно. Только на сей раз я решил криком ответить на крик.

– Мне не семь лет, чтобы в девять ложиться! Я вырос и теперь тебе придется смириться с тем, что возвращаюсь в полночь. На это у ней был старый как наш диван аргумент, мол, не для того меня растила, чтобы я стал уголовником. Мой аргумент – с грохотом закрытая дверь в своей комнате. Ответ также не нов, но достаточно убедителен. Она смолкает, я же поворочавшись в постели, как-то незаметно засыпаю. Увы, это тоже не ново… Глава 4

ДЕКАБРЬ

Выйдя из дома, я невольно засматриваюсь на небо: с утра хлопьями валит снег, сугробы намело – уж по колено – зима! И слава Богу! Без него – без снега, трескучего мороза, какая Россия? Московский мороз не холодит, а закаляет. Чье это изречение? Не помню, значит – мое. Сгреб руками снег, потер им лицо – сразу стало бодрей, веселей. Совсем другое дело, теперь и в школу шагать не так тускло.

И тут впереди мелькает Иркина фигурка, она тоже спешит в школу. Вот так сюрприз! Я шагаю, любуясь ее распущенными волосами. Ее плечи облегает светлая шубка, на которую падают волнами волосы. Она движется, вернее, плывет в утреннем сиянии очень медленно, едва переступая своими стройными ножками, чтоб не оступиться. Можно, конечно, набравшись духу, эдак, запросто поравняться с ней, да только пошлет меня куда-нибудь подальше. Эх, повод нужен, случай должен представиться. Вот если б она вдруг поскользнулась и упала, не так, чтобы больно шмякнуться о тротуар, а так, легонько присесть, так, чтобы я смог подхватить ее под ручки. С моей везучестью, скорее, сам растянусь на ее глазах. Вот смеху будет… А Ира, меж тем, остановилась у зебры, раздумывая, очевидно, как обойти огромную лужу, затем решительно шагнула на проезжую часть. А дальше события разворачивались стремительно. В тот же момент, на дороге возникла, неизвестно откуда, машина. Ира инстинктивно попыталась отскочить от нее и, неловко поскользнувшись, упала на асфальт. Джип исчез так же незаметно, как и появился. Черт, какой же я идиот! Домечтался… Вот она фортуна у твоих ног. Я со всех ног кидаюсь к ней: только бы она оказалась жива. Надо присесть на колени, и осторожно приподняв голову, позвать – Ира! Она открывает глаза и что-то шепчет, еле слышно. Неважно, что она произнесла. Главное у меня получилось быстро и красиво, как в американских фильмах. И дальше надо действовать как в фильмах.

– Ты в порядке? – Она непонимающе смотрит на меня, и тут я понес чепуху:

– Ты помнишь, как тебя зовут?

– Артем, я даже помню, как зовут тебя, – улыбается она. "Черт возьми, она улыбается мне!" – Не волнуйся, со мной все в порядке, помоги мне встать, пожалуйста. – Вот это да – это тоже относится ко мне!

– Ой, извини, – я соображаю, что выгляжу глупо, потому что стремительно теряю способность соображать. Эта мысль выбрасывает меня на ноги и я догадываюсь, наконец, подать ей руку. Она знает, как меня зовут! Это чего-то да стоит!

И вот ее протянутая ко мне ладонь, я помогаю ей подняться, подбираю ее сумку. Оглядев себя, она огорченно закрывает лицо руками: новенькие шубка, сапожки – все в грязи, руки в царапинах.

– Этот урод даже не остановился, хорошо, что ты успела увернуться из-под колес. Ты запомнила его номера?

– Нет, а что? – она тряхнула головой.

– Найти бы его, и так отдубасить, чтоб на всю жизнь запомнилось.

Ее ответ на мою горячность – улыбка. Затем еще один подарок судьбы:

– Придется домой возвращаться, – вздыхает Ира и тянется за сумкой, которую я все еще сжимаю в руках.

– Я тебя провожу – вдруг у тебя сотрясение, голова закружится. – Более всего я боялся, что на мое искреннее беспокойство она просто расхохочется. – Где ты живешь?

– Здесь недалеко, – она показывает на многоэтажки, сгрудившиеся за парком, где, прошло мое детство.

– Тогда пошли! – И я решительно придвигаюсь к ней, предлагая опереться на руку.

– На самом деле, с головой что-то у меня, – и она берет меня за руку чуть выше локтя. – Спасибо тебе.

Я молчу, все произошедшее кажется чудным виденьем, как и аромат, такой сладостный и нежный, которым дышит ее тело, столь близкое и манящее. Если заговорю – сказка исчезнет. А все, что происходит так похоже на сказку: Ира спокойно шагает рядом и о чем-то запросто щебечет со мной, словно, мы знакомы целую вечность.

Остаток пути мы проходим в согласном молчании. Ире явно не по себе и я замедляю шаги, мысленно радуясь возможности побыть с ней. Но вот мы у ее многоэтажки, она отпускает мою руку и слегка отстраняется.

– Дальше – я сама, – и перехватив мой недоумевающий взгляд, поясняет, – у нас лифт вчера испортился, а квартира на четвертом этаже. Придется потихонечку карабкаться. – И она снова улыбается, но на этот раз как-то слабо и беспомощно.

– Нет, так не пойдет. Как это потихонечку? Ты неважно выглядишь, – я окинул Иру взглядом. – Давай я тебя на руках понесу.

Естественно, она запротестовала, но именно в этот момент стала оседать на ступеньки лестницы, ведущей в подъезд. Я едва успел подхватить ее, предотвратив повторное пикирование оземь. И тут выскакивает запомнившаяся фраза классиков: "Торг здесь неуместен!" – я решительно подхватываю ее на руки и несу, легкую и воздушную. И сам себе я кажусь сильным, готовым горы своротить. Понятно, что в последнее время не на яхте загорал с коктейлем в руках. Как же здорово, что Никита нам на тренировках спуску не давал. Без клубных накачек я бы Иру не то, что на четвертый этаж, удержать на руках не смог бы. Я вдыхаю запах ее волос, щекочущих мое лицо, прижимая ее ласково и так, чтобы слегка касаться ее теплых рук, таких нежных и тонких, чувствовать упругое соприкосновение ее грудей – загадочное, незабываемое ощущенье, которое вызывает во мне непреодолимое желание приблизиться губами к ее коже, устам. Да, да, именно устам – точно говорили классики!

Но вот и ее дверь, как же быстро мы взлетели на четвертый! И Ира уже выскользает из моих объятий, звонко и непринужденно смеясь:

– Кто же из нас попал под машину?! Весь вымазался, грязный, как и я.

С сожалением я протягиваю ей сумку, которая все это время болтается у меня на плече, и вот нас разделяет порог ее дома, который, мне видно никогда не перешагнуть.

– А ты, почему не заходишь? Тебе надо хотя бы одежду почистить. Неужели ее слова обращены ко мне? Она так запросто приглашает меня к себе, будто мы знакомы уже сто лет. В самом деле, не идти же в таком виде в школу.

Я переступил порог и невольно присвистнул: такого красивого жилья мне еще не приходилось видеть. Разве, что в телесериалах. Пол прихожей и тот украшен ковриком, на стене – огромное зеркало в позолоченной раме, напротив сияющий солнечный берег, тепло которого, словно разлито в комнате, у двери деревянная вешалка, вся в резных завитушках. На эту вешалку небрежно водрузила Ира свой полушубок, что вряд ли украсило обстановку.

– Сейчас мама придет, она, наверное, за продуктами спустилась, так что ты проходи. – Она решила, что меня смутит появление ее предков, иначе, зачем ей добавлять. – Я ей расскажу, как ты меня спас. А пока попьем чай.

– Ира, спасибо за приглашение, но лучше как-нибудь потом. У меня сегодня второй урок алгебра, не хочу опаздывать, – выпалил скороговоркой я, а сам подумал: с чего это болтаться у нее дома, коли и маманя вот-вот заявится.

Поцеловаться точно не успеем. Да и не захочет она, скорее всего. А, впрочем, как знать, может и получится что? Я глянул на свое отражение в зеркале, надеясь найти подтверждение своим мечтаньям. Передо мной – перспектива комнаты, вся заставленная книжными полками. Я в жизни не видел столько книг, разве что в библиотеке. Книги эти, интересно, для красоты тут или они действительно книголюбы, предки Иры?