Текст книги "Тень в камне"

Автор книги: Рекс Миллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Рекс Миллер
Тень в камне

Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся, вдруг, во мгновение ока...

Послание к Коринфянам

Эта книга – плод авторского воображения.

Имена, характеры, место действия и эпизоды, описанные в романе, – результат авторского вымысла. Любые совпадения с фактическими событиями и реальными людьми, живыми или мертвыми, носят случайный характер.

ЮЖНЫЙ ДАЛЛАС

– Тебе нравится? – спросил у нее мужчина.

– М-м-м. – Только сейчас она осознала, что звучит мелодия песенки «Леди из Бразилии». Работал приемник, который он захватил с собой в подвал. «Любовный аккомпанемент», – подумала она.

– Отвечай, – потребовал он.

– Да. – Певицу зовут Таня-Мария, вспомнила женщина, пытаясь сосредоточиться.

– Не ори. Ты знаешь, я этого не люблю. – Чтобы усилить действие своих слов, он прибавил звук.

– Извини, – прошептала она.

– Ладно. Попробуй еще раз. Ну! Тебе нравится – а?

– Да-а.

– Отлично. Ты уже забыла, что я тебе сейчас говорил. На свете есть и пошустрей тебя, не так ли? А?

– Да.

– "Да" что?

– Да, на свете есть и пошустрей меня.

– Гениально. – Он расхохотался. – Годится. Черт. Ладно. Вот так. Когда я спрашиваю, нравится ли тебе это, – тут он обнял ее сзади, просунув руки под мышками, и грубо стиснул груди. Раскачивая их в такт словам и наслаждаясь ее беспомощностью, протянул: – Я хочу, чтобы ты мне ответила: «Да, мне это нравится. Мне нравится, как ты тискаешь мои большие, сочные дыни». Усвоила?

– Да.

– Повтори. – Он стиснул ее еще сильнее, причинив на этот раз боль. – Черт тебя подери.

– Мне нравится... Мне нравится, как ты тискаешь мои большие, сочные дыни.

– Нравится?

– А-а, – вскрикнула она от боли, когда он опять сжал ей грудь. Правда, боль была не такой уж нестерпимой, но, зная, как он тащится от ее криков и плача, она еще немного похныкала.

– Конечно, – прохрипел он, – тебя это возбуждает, правда? О, еще бы. – Теперь он ее ощупывал.

Она изо всех сил старалась держать себя в руках, притворно постанывая и поохивая от прикосновения его пальцев. Было очень противно.

– Ты вся мокрая. Черт. Хочешь старину Слая? Попроси!

– Да. Пожалуйста. Дай мне немного старины Слая.

– Угу. Приятный мягкий шепот. Я люблю, когда ты выпрашиваешь именно так. Он лапал ее внизу живота. Два пальца его правой руки входили в нее и выходили, проникая вглубь, туда-сюда, потом вдруг она почувствовала кое-что другое.

– А теперь, – сказал он, – давай как следует попросим его.

– Давай, Слай, пожалуйста. Я прошу тебя. Пожалуйста. Я желаю тебя. – Изо всех сил она пыталась скрыть душившую ее злобу.

– Старина Слай заставит тебя умолять на коленях.

– Ox, – вскрикнула она, когда он извергнулся в нее.

– Вот почему я люблю трахать тебя, шлюха, когда ты стоишь на четвереньках. Мне даже не надо направлять старину Слая. Он сам находит дорогу.

– Да. Он чувствует себя прекрасно, – солгала она, когда он снова в нее вонзился.

– Знаю, детка, – продолжая сверлить ее, он сильнее сжимал левую грудь, а его правая рука легла ей на бедро. От щипков грудь начала ныть. Это становилось кошмаром.

Она была его пленницей уже более трех недель. Он похитил ее в торговом центре Далласа. Позже заявил, что засветил ее еще днем. Он вообще был шутник.

– О-о, – простонала она, симулируя экстаз. За недели плена она научилась приемам выживания. Этот мерзавец насиловал ее часами. Он приковал ее. Когда у нее началась менструация, выпорол и заставил брать в рот до тех пор, пока она не подавилась.

Ее звали Донна. Достаточно привлекательная, длинноволосая, ухоженная, общительная, в нормальных условиях обладающая выдержкой. Она представила, как, должно быть, выглядит сейчас – прикованная к стене в подвале брошенного дома свихнувшимся насильником и убийцей, скорчившись в страхе и ожидая, когда он ею насладится. Спутавшиеся волосы закрывали ее лицо.

– О-о-о, – стонала она, а он приговаривал:

– Правильно, сучка. Слай здоровый парень, черт возьми!

– О да. Слай, ты такой большой и твердый. Так приятно ощущать тебя внутри.

Первые две недели она спала по три-четыре часа в сутки, потеряв при этом всякое представление о смене времени – чтобы сбить ее с толку, он порой не гасил лампочку всю ночь, а днем держал Донну в темноте.

– Проси его!

–  – Да. Пожалуйста. Прошу тебя, не останавливайся. Мне так хорошо. – Она пыталась двигаться немного не в такт, чтобы хоть чуть-чуть его утихомирить. Но ей приходилось проделывать это с величайшей осторожностью. Если он хоть что-то заподозрит, ее план не сработает, а он очень коварен. Вопрос стоял – сейчас или никогда.

– О-о, – снова простонала она. – Я... О-о-о... Еще, еще! Тебе было бы гораздо приятнее, если бы ты снял с меня цепь. Пожалуйста. О-о-о. Пожалуйста. Трахни меня поглубже. Пожалуйста, освободи меня. – Она старалась изо всех сил, чтобы голос звучал льстиво, завлекающе.

– Старина Слай разгорячил тебя.

– Да, милый! Раба твоя. Горячая и мокрая.

– Я это ценю. – Он просто раскалывал ее пополам. – Что ж, пожалуй, мы можем снять тяжелую цепь с нашей шлюшки. Пусть исполнит свой номер. Все равно она не сбежит.

«Ты так считаешь, ублюдок?» – подумала она, издавая при этом стоны поддельного восторга.

«Шутник» похитил ее под дулом пистолета. Вытащил из машины. Заволок в подвал. Надел на нее толстый кожаный ошейник, к которому была приделана укрепленная на стене тяжелая цепь. Эту проклятую штуку он сейчас и снимал.

Она чувствовала себя обессиленной. Безумной. Больной. Все время он держал ее голой. Только накинул одеяло, объяснив: чтобы ты, шлюха, не простудилась и не умерла. Кормил когда придется. Воды давал ровно столько, чтобы сохранить жизнь. Насиловал по-звериному жестоко и извращенно.

Но не насилие и жестокость довели ее до такого панического состояния, а бессвязная болтовня о трупах, которые он похоронил. Сотни трупов. И она понимала, что отнюдь не все из его рассказов являлись бредом. Он упоминал слишком много специфических подробностей. И показывал ей газетные вырезки с репортажами о недавних таинственных исчезновениях на Юго-Западе. Ими вперемешку с любимыми страницами из порножурналов были оклеены стены подвала.

То, что он рассказывал, страшно ее напугало. Он постоянно обещал, что оставит ее в живых, если она будет выполнять все его требования, но инстинкт подсказывал другое. Надо было бежать, и чем скорее, тем лучше.

Она совсем вымоталась и ослабла. Спустя две недели на нее напала сонливость, но спать не могла, а только дремала. Все время. Это стало ее привычкой – так она спасалась от ужасов своего заточения. Очнувшись, вновь обнаруживала себя в том же помещении и от слабости лежала не шевелясь. Даже сейчас ей хотелось снова впасть в дрему.

Между узником и тюремщиком часто возникает странная связь. Она стала с нетерпением ожидать его визитов, до конца не понимая почему и надеясь, что, если доставит ему удовольствие, он позволит ей крепко закрыть глаза и погрузиться в сладостное забытье. Она сознавала всю опасность такого состояния и догадывалась, что это признак прекращения сопротивления.

Женщина изо всех сил старалась выглядеть подобострастной. Пока он отмыкал цепь, ее голос звучал нежно и соблазнительно. Наступил решительный момент. Было необходимо призвать себе на помощь все мужество и находчивость. Конечно, он большой и сильный, а она слабая, и в физическом смысле ему не соперник. Но она была по-своему твердой. К тому же знала мужчин. И угадала, что ее шанс – ненадежность убежища, а это, если правильно использовать ситуацию, могло принести ей свободу.

Она понимала: убедив его в своем стремлении полностью удовлетворить его сексуальные желания, в своей потребности отдаваться ему снова и снова, мучителя можно уговорить снять с нее ремень или по крайней мере тяжелую цепь. Тогда уж не зевай. Через неделю с начала заточения он перестал запирать дверь в подвал на время своих посещений. Услышав, как открывается замок и скрипят ступеньки на лестнице, она в душе молилась, чтобы и на сей раз дверь осталась открытой.

Теперь он овладел ею сзади. Она делала все возможное, чтобы заставить его кончить, и совместными усилиями они достигли финала, она ощутила горячую струю. А потом он пробормотал:

– Неплохо.

Не поворачиваясь, она простонала в ответ, потянулась и откинула голову так, что ее волосы пышной гривой легли на плечи. Но он не мог видеть, как тверд стал ее взгляд, а сама она сжалась, как пружина.

И в эти три или четыре секунды, пока он, отвернувшись, включал погромче радио, голые ноги бесшумно вознесли ее вверх по лестнице. Напуганная, но счастливая пронеслась она сквозь небольшие комнаты, безошибочно выскочила из кухни во двор через заднюю дверь, спустилась вниз по деревянной лестнице и пересекла крошечную лужайку, размером с почтовую марку. Она неслась по переулку, провожаемая лаем окрестных псов, босиком по шлаку, гравию, разбитому стеклу, отбросам, палкам и камням, ржавым гвоздям, неслась, как, вспугнутая лань, подгоняемая ужасом. Обнаженная, она мчалась сквозь ночь Далласа по дорогам, падала, задыхаясь и глотая воздух, огибала странные предметы и силуэты, прыгала, спотыкалась, преодолевала все виды препятствий, неожиданно возникала перед машинами в ослепительном свете фар под оглушительную какофонию сирен и скрип тормозов. И тогда ошарашенные водители изо всех сил жали на педали, чтобы не наехать на сумасшедшую, появившуюся в их поле зрения, с блестящей кожей и развевающейся копной волос, тут же исчезающую, ускользающую в темных улицах. Зная, что за ней гонится безумец, она в любой момент ожидала удар ножа или ожог выстрела. Страх гнал ее все дальше и дальше в бесконечном мире света и тьмы. И чувство опасности отступало, сознание растворялось в потоке ночи, которая в конце концов приняла ее в свои объятия.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ УЧАСТОК В БАКХЕДЕ

Джек Эйхорд выглядел хреново. Он слишком много пил. Мало спал. Был раздражен, ни с того, ни с сего вздрагивал, словом, чувствовал себя прескверно. Рядом с ним в грязной тесной комнате детективов полицейского участка «Оленья голова» сидел сержант Джеймс Ли. Окутывая Джека ядовитыми клубами сигаретного дыма, он на чем свет стоит ругался.

– Как ты смеешь на все плевать?

– Это не так, – лениво отбивался Эйхорд.

– Не так? Не трепись. Я тебя слишком хорошо знаю, приятель. Ты бродишь как привидение. Витаешь в облаках.

Эйхорд только покачал головой в ответ на тираду копа, с которым проработал много лет.

– Бывает, конечно, попадет шлея под хвост. Но когда трехнутому Джеку Эйхорду, несгибаемому борцу с преступниками, мистеру Никогда-не-сдамся становится невтерпеж на работе, то, поверь мне, друг это всегда заметит.

– Ради всего святого, прекрати нести вздор, – улыбнулся Джек, чувствуя себя при этом совсем кисло.

– Тебя доконало дело Кассарелли. Ты провел его вдохновенно. Не было массового смертоубийства с тремя сотнями трупов в запертой комнате. Просто явился Джек и указал пальцем на того, кто подложил цианистый калий в чертову аптечку... Я прав? Но ты все еще на службе, дружище. И с каких пор тебе стало на нее сто раз наплевать. А?

– Уймись ты! Кассарелли был куском дерьма. Все та же чечетка. Чего тут переживать? Я просто устал отыскивать жемчужные зерна в дерьме. Ты знал, что этот уголовник выйдет сухим из воды. Я тоже знал, что он выкрутится. Он сам знал, его хренов адвокат знал. Его честь безмозглый судья знал. Начальник полиции знал, моя покойная тетя Сара знала. Все знали. Так чего лезть на стенку?

– Именно об этом я и толкую. Но сколько можно толочь воду в ступе?

– Наверное, я просто устал, – признался Эйхорд. – Мне нужно на некоторое время отойти от дел. Взять очередной отпуск, что ли...

– Чушь собачья. Ты только что вернулся из проклятого отпуска, погоди-ка – три месяца назад. Сам заявил, что от скуки чуть не подох.

– Ну-у...

– Ты слишком много пьешь. Мало спишь. Ошиваешься здесь днем и ночью, а личная жизнь у тебя как у монаха, больного лишаем.

– Монах, больной лишаем? Что, черт возьми, ты хочешь сказать?

– Дружище, ты спиваешься. И это меня беспокоит.

– Я пью не больше, чем обычно.

– Нет, стремительно прогрессируешь, парень. Не вешай лапшу на уши макароннику. От тебя почти все время несет как из пивоварни.

– Боже. – Эйхорд с трудом подавил улыбку.

– Я не шучу, приятель. Помнишь капитана, ты его знаешь по делу Кассарелли? Как-то мы с ним болтали. При упоминании твоего имени его просто всего перекосило, а потом он, – Джимми Ли помахал рукой перед лицом, – говорит бармену, чтобы тот вернулся к вермуту, потому что у джина странный вкус. – Оба рассмеялись. – А тебе известно, этот бродяга не доживет до полудня, если не пропустит как минимум две кофейных чашки «Гордона». Так вот, если подобный сукин сын заявляет, что от тебя несло самогоном, ты, должно быть, благоухал, как разбитая бутылка.

– Ну уж! От меня все-таки не несет, как от тебя, когда ты потеешь от возбуждения. – И Эйхорд тоже помахал рукой перед лицом.

– Что, моя сигарета тебя раздражает? Она тебе не нравится? – Ли выпустил облако дыма в сторону Джека.

– Прекрати. – Эйхорд яростно разгонял дым руками. – Хочешь заработать рак – твое дело, но...

– Здесь можно курить, дорогой. – Джеймс Ли указал на грубо сделанную табличку, висевшую рядом, с надписью: «ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО I КЛАССА, НЕТ ДЕЛ СЛИШКОМ МЕЛКИХ». Кто-то зачеркнул слово «дел», а вместо него написал «сыщиков». Рядом красовалась приписка «съешь меня». По аналогии Эйхорд вспомнил образец сортирной прозы в мужском туалете – «Хочешь повеселиться, взгляни на свою руку», – под которым кто-то добавил: «А может, тебе и двух будет мало?» Одно слово, психи.

– Как скажешь, – фыркнул Эйхорд, чувствуя себя еще хуже. – Но если ты еще раз проделаешь такой номер, я заблюю твой дерьмовый костюм.

– К вашему сведению, специальный агент Эйхорд, – чистый мохер за 350 долларов, высший класс. Я только что его купил. Тебе нравится? – Ли продемонстрировал пиджак.

– Замечательно. Жаль, что у них нет твоего размера.

– Мне его шили на заказ, – Ли загадочно улыбнулся.

– Ага, ты его украл. Я не желаю об этом слышать.

– Тебе тоже пора что-нибудь приобрести. Бадди Линц злится. Он думает, что ты его недолюбливаешь и поэтому обходишь.

– О, я уверен, Бадди просто обожает, когда копы покупают у него 350-долларовые костюмы. Для него это праздник.

– Пусть будет и мой праздник, ублюдки, – проревел с лестницы огромный толстяк Дан Туни по прозвищу «Чанк»[1]1
  Чанк – толстяк (амер.).


[Закрыть] Туни, старый напарник Джеймса Ли. Парочка была известна как легендарная команда сыщиков «Чинк»[2]2
  Чинк – прозвище китайца в Америке: Джеймс Ли – китаец.


[Закрыть] и «Чанк».

– Привет, наркоманы! Здесь благоухает, как в притоне. Нужно срочно перебить эту вонь. – И толстяк вытащил у напарника из пачки сигарету, полную канцерогенов, прикурил от зажигалки и выпустил облако ядовитого дыма.

– Доброе утро, тупица, – приветствовал его Ли. – Я только что доказывал Эйхорду, что он хреново выглядит.

Эйхорд поздоровался кивком головы.

– Не шути, Джек. Ты просто бледная немочь, дружище. Что с тобой происходит – у тебя снова запой?

Эйхорд рассмеялся.

– Чисто символический. Дан.

– Я уже выдохся, – вмешался Ли, – пытаясь убедить его уменьшить дневную дозу на пару кварт:

– Ладно, подружки, – сказал Туни, отлепляясь от спины своего напарника, – я собираюсь прогуляться на ту сторону улицы. Могу принести вам, ребята, дырок от бубликов.

Когда он ушел, Ли мягко обратился к Эйхорду:

– Шутки в сторону, ты действительно выглядишь скверно и слишком много пьешь. А насколько я тебя знаю, ты не из тех, кто сам себя обманывает.

– Вы не можете представить, доктор, как мне помогают ваши консультации. Давно ли начали практиковать? – съязвил Эйхорд. Джек не обижался на ворчание друга, в глубине души признавая его правоту.

Он действительно выглядел хреново: не спал, раздражался без всякой причины. Конечно, слишком много пил. В пьяном дурмане его мучили кошмары, порой казалось, что он снова проваливается в огромную черную дыру. Она притягивала его, как магнит, безжалостно засасывая в вязкое болото. Ощущение, хорошо знакомое всем алкоголикам. Это все равно что билет клуба, в котором ты имеешь честь состоять пожизненным членом.

Что ж, Кассарелли – всего навсего дело. Оно закончилось подобно тому, как и множество других, «чечеткой» – термин, придуманный Эйхордом. Вполне законная «чечетка»: жертва кормит червей, а крутые парни гуляют на свободе. Конечно, все далеко не так просто. Да вообще никогда не было простым, ясным и не делилось только на черное и белое. Больше того, публика только и ждала, чтобы дело оказалось масштабным, сложным, неразрешимым, высосанным из пальца, запутанным, чтобы адвокаты вместе с судьями могли нажиться, запудривая мозги сводящими с ума юридическими, тонкостями.

Он часто думал, что в конце концов зацепит «танцора». А, черт с ним, пусть теперь ломает себе голову Международный Красный Крест. Эйхорд продолжал копаться в себе. Прилепили ярлык: «эксперт по серийным убийствам»... Время от времени об этом вспоминала пресса. Когда требовалось придать остроты газетным публикациям в ход шли состряпанные криминальные истории.

Его использовали, да и сам он, пожалуй, не брезговал светом рампы, чтобы потешить свою персону раздачей чаевых за дополнительную работу. Взятки, прилипающие к рукам, – ржавые винтики бюрократической машины. Мускулы для вышибания дверей, клинья, стамески, инструменты, с помощью которых разрозненные факты складывались в аккуратную поленницу. Известность, громкое имя помогали вызвать на откровенность потенциального информатора, привлекали людей, как мотылька пламя свечи.

Но в какой-то момент ты так выворачиваешься наизнанку перед средствами массовой информации, что жизнь начинает походить на клоунаду. Ему пришлось бессчетное количество раз пересказывать историю о сумасшедшем докторе, которого он взял по наводке наркомана-стукача. И еще одно большое дело – по нему Джек ездил в Чикаго. Все до того заболталось, что в конце концов стало казаться нереальным. Может, этого и не было?

«Да, с годами сильно меняешься, – подумал Эйхорд. – Ли правильно заметил. Мне теперь на все плевать. О моих успехах так много говорили, что они стали похожи на затертые открытки. Я за себя не то Что гроша, куска дерьма сегодня не дам». Самокопание утягивало его в бездну, как в его кошмарах... «...Пошли!» – чудится ему. Это два парня, весело бултыхающиеся в воде, зовут его. Их имена из детства четко всплывают в памяти. Хотя, как звали психа-дантиста, он не может вспомнить, но Уортли Уильямс и Кэбри Браун не забыты даже сорок лет спустя. Необъяснимо.

– Пошли, неженка, – дразнятся знакомые голоса.

– Я не неженка.

– Джек – маменькин сынок!

– Аuа, он, как цыпленок, боится ножки замочить. Девчонка-трусиха!

И в своих кошмарах Джек плывет мимо волнорезов, куда родители запрещали ему заплывать, где было так глубоко, что никто никогда не доставал дна, где темнела, таилась бездонная пучина и где маленьким мальчикам нечего было делать.

– Маменькин сынок! А ну, нырни, нырни! Не можешь! – продолжает издеваться Кэбри Браун.

– А вот и могу.

– Докажи. И мы посмотрим, как ты ныряешь. Плыви к нам. Это всего пятнадцать – двадцать футов.[3]3
  Примерно 4,5 – 6м.


[Закрыть] Нет, у тебя духу не хватит.

– Точно, – подначивает его Уортли Уильямс, второй задира. – Трусливый цыпленок никогда не нырнет. Цыпленок и маменькин сынок.

– Черта с два, – отчаянно кричит Джек и, набрав полную грудь воздуха погружается в холодную чернильную тьму озера, изо всех сил работая руками и ногами. Лихорадочно колотится сердце. В мутной воде нельзя открыть глаз. И вдруг, о Боже, что-то зажимает его, как в тиски. Это ребята, обхватив его, держат под водой. Он яростно вырывается, но ничего не получается, они больше и сильнее. Он борется, пытаясь освободиться, хочет закричать и глотает галлона три зеленой вонючей воды, задыхается, плачет, теряет сознание, все меркнет перед глазами... И вдруг просыпается в холодном поту. С ужасом осознает, что с похмелья могло быть хуже. Он испытывает облегчение оттого, что это просто кошмар, и его мертвое тело не лежит на дне Шугарлейк. Облегчение от сознания, что в любую минуту можно скинуть ноги с кровати, и нет разламывающей виски боли, которая начинается у глаз, сверлит мозг и превращает пробуждение в пытку, так что приходится лежать с закрытыми глазами, накрывшись с головой. Типичное утро алкоголика.

Смесь из кошмара и головокружения – плохое начало дня. Но даже в эти несколько секунд самосознания, пока еще честен сам с собой, Джек понимал, что не сможет прожить без «лекарства». Вставал, с омерзением представляя вяжущий привкус полоскания для рта, зубной пасты. Только от предвкушения первого глотка загорался, как радиолампа в старом приемнике, хотя знал, что его снова начнет засасывать в болото.

Теперь цель состояла в том, чтобы побыстрее добраться до кухни. Достать большую кофейную чашку и наполнить ее кубиками льда. Плеснуть порцию «Дэниелса».[4]4
  «Джек Дэниелс» – марка американского виски.


[Закрыть] Добавить воды и влить в себя немного этого «лекарства». У-м-м-м. Вздрогнуть. Проклятье. Ага, порядок. У-м-м. Проскочило, Джеки выпил «лекарство», как послушный мальчик. Давай-ка повторим. Дерьмо! Но день уже казался более приятным. И он снова наполнял чашку, обходясь на сей раз без воды. Лед таял. Огонь растекался по телу.

Вот так это начиналось. И он сразу чувствовал, что его, как бывало прежде, засасывает. С ним такое случилось много лет назад. Тогда он осознал, что время героев прошло. (Надо же было выдумать такой идиотский предлог! Остановись, подумай!) С того момента, как «Энола Гей»[5]5
  «Энола Гей» – бомбардировщик, с которого была сброшена атомная бомба на Хиросиму.


[Закрыть] сбросил бомбу, и от взрыва расцвело огромное грибовидное облако, в стране ощущалась нехватка героев. Последним из них, как считал Джек, был Армстронг.

Армстронг – американский астронавт, первый человек, ступивший на Луну.

Даже такие истинные храбрецы (ими восхищалась пресса), как минер Чавес или пожарник Эдер, никогда не поднимались до статуса национальных героев. Вспомните войну, Стиллвела, Шенно или Ауди Мэрфи. А теперь сравните их с «гориллами» из горящих джунглей Юго-Восточной Азии. Фильмы типа «Хью Дорганнер против Бен Хоа» или «Данаганский дневник» не в счет. Пожалуй, только Сталлоне или Норрис в картинах «Месть» или «Пропавшие без вести». И то – спокойной ночи, малыши.

Почему, черт возьми, исчезновение героев приобрело такое значение? Астронавты, последние законные герои, похоже, растворились в «Звездных войнах». На кого с восхищением взирают дети – на эстрадного певца-грязнулю с хриплым голосом, да еще засунувшего в каждую ноздрю по грамму кокаина? На профессионального боксера, который в одной руке держит альбом со своими фотографиями, а в другой – контракт на 497 тысяч долларов? Герои превратились в пыль под громовые раскаты рок-музыки. Душа Эйхорда, раненная жизнью, сметенная ураганом времени, отчаянно пробивалась к свету и вот уже в третий раз терпела поражение.

«Не было массового убийства с тремя сотнями трупов в запертой комнате... – вспомнил он, как Ли его донимал. – Но ты еще на службе. И с каких это пор тебе стало сто раз на нее наплевать?»

«Джимми, старина, у меня новости. Проверь. Сто процентов от нуля равняется нулю. Кроме того, ты, коварный сукин сын с Востока, ты, старый ублюдок, тебе не следовало бы дружить со мной, если не понимаешь шуток». Так подумал Эйхорд и потянулся за пинтой «Джека Дэниелса», которую он теперь повсюду таскал с собой. Все образуется. Или нет.