Текст книги "Город моей мечты (СИ)"
Автор книги: Регина Грез
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
Глава 9. Август. Три дня в Совиново
А в начале августа мы с Рублевым снова собрались в Совиново. Бабушка приболела, жаловалась по телефону, что ягоды опадают, некому обирать. Я и сама планировала еще выбраться до осени из города, помочь с урожаем. Каждый год находила возможность в первые дни сентября хотя бы на выходные попасть домой, картошка ведь сама себя не выкопает.
Но в этот раз мы больше занимались ягодами. Давно поспела малина, воробьи нещадно клевали ее так, что бабуля вешала на ветки цветные тряпицы, правда, это не особенно помогало. А на огромный раскидистый куст ирги баба махнула рукой, там охраняй не охраняй – все равно доберутся изворотливые пичуги. И не жалко, иргу мы обычно не собираем, не заготавливаем, только едим с веток.
Дозревала черная смородина и вишня. Клубника садовая уже отошла, мне достались несколько маленьких сладких комочков. Зато в разгаре сезона бабуля изрядно наварила клубничного варенья из крупных спелых ягод. Мы попробовали его вечером в день приезда. Вместе с булочками из русской печи. Милая с детства знакомая старина… Не вечная старина…
Баба рассказывала, что печную трубу надо перебирать, крыша в сенях протекает, крыльцо тоже бы не худо обновить, половицы в горнице скрипят. Заказаны столбы на ворота, придется осенью нанимать соседа, чтобы поставил. Да, еще нужно обязательно побелить баньку. Бане нашей много-много лет, она уже в землю вросла и почернела бревнами, а все еще верно служит. Новый-то сруб купить стоит немалых денег.
Славка слушал и мотал, как говорится «на ус», потом вызвался слазить на крышу, посмотреть старые шиферины, можно ли на скорую руку подлатать.
– Да ты отдыхай сегодня, гостюшко дорогой! Завтра успеется, вы же недельку поживете у меня.
Рублев тяжко вздохнул, недельки у нас не было, ему, по-крайней мере, нужно уже через пару дней вернуться на работу в город. Но время до этого целиком наше, значит, нужно побольше успеть! После ужина мы вдвоем вышли в огород-«огуречник», наметить план ближайших мероприятий. Я уселась на низенькую скамеечку возле теплички, а Славка разместился на краю огромного колеса от «Кировца».
Колесище это седьмой год служило огородным водоемом, дно которого прочно залито цементом. Я когда-то даже пускала сюда сонных карасей, что приносил с озера знакомый дедок. Парочка вспыли брюшками вверх, зато троица скоренько оклемались и зашустрили плавниками в глубину. Повезло «ребятам», остальную-то партию бабуля зажарила со сметаной.
Ничего, нам со Славкой и в этот раз достанется карасей, баба Тая уже договорилась с Казанцевым, завтра утром принесут свеженьких, на рассвете только вытащенных из «морд». На озеро хочу, давно не бывала там. Со Славой хочу сходить, почему-то кажется особенно важным, что вместе пройдемся по моим любимым памятным местечкам. Словно приобщится он моего заветного мира и станет совсем близким мне и родным навсегда, как его неотъемлемая часть.
На старую дамбу еще хочу, там бобры живут, березки-осинки подгрызены и построена маленькая плотина. На зверюшек этих никто не охотится, кроме безработного бродяги Урманова, говорят, он бобрятинку с голоду полюбил, еще бы, сам хозяйство не держит, огород не садит, где только деньги на выпивку берет – не понятно.
Слышала, что порой нанимается в работники – подправить забор, наколоть дрова одиноким старушкам, вскопать огород. Раньше работал пастухом, но сейчас поголовье сельского стада уменьшилось, выгоняют коровушек на луг, ставят переносную загородушку под током, очень выгодно и удобно.
Прикрываю глаза и вдруг вспоминаю, как однажды, еще будучи школьницей, тоже пасла коров. Подошла очередь нашего двора, и мы отчего-то решили не нанимать человека, как обычно, а самим в охотку отслужить этот день: мама, бабушка, мамин новый муж и, конечно же, я. Затея казалось мне очень даже интересной. Но подвела погода. Дождь зарядил с самого утра, да не мелкий, а самый настоящий ливень. Ох, и помочило же нас тогда!
После обеда меня отправили домой переодеться в сухое, а, возвращаясь в лес к стаду, я заблудилась. Как сейчас помню – размытое дождем поле, серое, грязное небо набрякшее над головой. Впрочем, я на небо старалась не смотреть – становилось жутко. Казалось, оно повисло надо мной всей своей тяжестью и хочет утопить в потоке мутной воды. Я брела по грязи вдоль поля и время от времени громко звала: «Мама! Баба! Где вы?». Но никто не отзывался в ответ. И я вдруг отчаянно стала молиться: «Господи! Приведи меня к ним. Подскажи дорогу».
Так вот в крайней нужде и решила довериться высшим силам, а после пошла по кромке леса, увязая в липкой глине, выбирая хоть какое-то подобие дорожки. Дождь все лил как из ведра, никогда более не припомню такого потопа, но со мной был зонт и вперед подгоняла мысль о родных. Куда же они могли угнать стадо? Однако я шла вперед уже долго, а впереди не было видно ни людей, ни коров. Потихоньку в душу стал заползать гаденький страх: «Куда я иду? Что, если я ухожу все дальше от села, совсем в другую сторону от пастбищ?»
Временами я заходила глубже в лес и даже наткнулась в кустах на разбитую стеклянную банку. Скоро мной овладело настоящее отчаяние. Я уже хотела выйти хоть куда-нибудь к людям, тут не до коров. Размазывая по щекам слезы, брела по грязи, пока не вышла к постаменту, отделявшему территорию нашего сельского поселения от соседнего. Здесь у дороги меня, к счастью, подобрала проезжавшая мимо машина местного фермера.
День близился к вечеру, вскоре показалось родное стадо, возвращающееся в село. Оказывается, пока я в панике металась по мокрому лесу, все они были рядом, всего лишь в пятнадцати метрах от разбитой банки. Бабушка потом говорила, что тоже заметила ее, когда гнала коров, вспоминала свою Танюшку.
Если бы я не поддалась отчаянию и страху, я точно нашла бы доморощенных «пастухов» за стогами. Я ведь шла по их следам долго-долго. И могла бы расслышать мычание коров, не будь поглощена своим «бедственным положением». А дело-то лишь в том, что перестала слушать свое сердце, свой внутренний голос, просто испугалась, сдалась…
Усвоила ли я этот урок, да и можно ли считать тот случай уроком, трудно сказать. Однако до сих пор в мельчайших подробностях помню дождливый сентябрьский день, когда я пробовала быть деревенской пастушкой.
От давних воспоминаний отвлекает Славка:
– Задумалась-то о чем? Смотри, вон коршун кружит, наверно, у соседей цыплята по ограде гуляют. Смотри, смотри, ниже пошел! Ох, красавец…
– Баба говорит, картошку объедают жуки, а травить их не хочет, придется руками собирать мелких гадов, только они противные такие. Брр…
– Ну, я пойду с утра собирать, тогда малина на тебе.
– Слушаюсь!
Славка деловито, по-хозяйски оглядывал бабушкин огород, словно ища, к чему бы еще приложить руки. А у меня сердце сжималось, тяжело ей одной за всеми посадками ухаживать, возраст уже и куча всяких болячек, хотя и не жалуется. Напротив, говорит, что дела садовые ее лечат. Бабушка очень любит цветы и поэтому садит их всюду. Некоторые семена я из города привезла ей на радость и удивление. Вслед за Славой смотрю по сторонам – все здесь знакомо с детства…
Вот посреди огорода барыней развалилась огуречная гряда. Зеленые кружева плетей свисают до земли, путаются в траве. В детском ночном горшке поселился очиток. Поднял к свету свои крохотные елочки и замер от счастья своего растительного бытия. Рядом высится пук декоративных васильков. Синие глазенки цветочков таращатся среди зелени стеблей и листьев.
Чуть ниже красуется ашшольция – к вечеру нежные лепестки ее складываются на покой. Тут же горделивая цинния. И повсюду мак – обычный и кудрявый, розово-нежный, причудливо сморщенный. Осторожно касаюсь руками лепесточков, будто сделанных из тончайшей папиросной бумаги – такие воздушно – трепетные.
У старой баньки растет декоративный табак, а рядышком маргаритки, и повсюду много-много анютиных глазок – фиолетовых, голубых, лиловых. Ажурные листья водосбора прячут за собой ржавое ведерко. Ведерко полно земли, и в нем тоже растут космеи. Вообще, в нашем огороде цветам не было отведено специальных грядок или клумбочек. Цветы росли и среди лука и между картофельных гнезд. Ютились в самых тенистых уголках садика – встречались повсюду и везде были к месту.
Вот молодило раздвинуло стайку флоксов – те неохотно потеснились, уступая местечко, но все же пустили к солнышку зеленые звездочки. Календула тут и там в междурядьях томатов и картофеля за забором в большом огороде. Можно замереть от восторга, наблюдая за красавицей лаватерой, что растет по обе стороны узенькой тропинки. Цветы ее – розовые и белые граммофончики – просто чудо!
У самого забора гостят комнатные герани. Эти неженки в сентябре покинут садик и переселятся в горшочки на подоконнике. Редкую для наших садов клещевину бабушка заботливо огородила рейками. Рядом с клещевиной вольно вытянулась хризантема, она нацепила пышную белую шапочку и благосклонно принимает комплименты. Бабуля однажды шепнула мне, что все цветы ее слышат и даже иногда разговаривают с ней. Душа отдыхает здесь, так хорошо…
– Можно я огурец с грядки сорву?
– Мне тоже найди.
Славка разыскал среди пожухлых шершавых листьев пару пупырчатых огурчиков, потер один о футболку на груди и подал мне. Молодец! Самые хорошие выбрал – не маленькие и не переростки, а в самый раз – аккуратненькие зеленцы, люблю такие похрумкать. Рублев тоже оценил:
– Ммм… даже кончик не горький…
– Так, баба Тася поливает часто, вот и не горькие.
– А это что за растения вон там в углу? На подсолнухи – заморыши похожи.
– Это топинамбур. Наподобие картошки, только урожай маленький и когда сваришь – сластит. Баловство… Баба их только ради красоты и держит, видишь, какие золотые короны на высоких стеблях. Придают колорит.
– Так есть-то его можно или как?
– Вот осень придет, баба стебли срубит, клубни выкопает и спрячет в подполье. А где-нибудь в ноябре вспомнит о них вечерком – вытащит, помоет, поскоблит корявую кожуру и прямо сырыми порежет на тонкие полупрозрачные ломтики. А потом останется маслицем сбрызнуть и подсолить. Лакомое блюдо!
– Ерунда!
– Не пробовал – не говори…
Следующий день прошел в запланированных хлопотах и заботах. Мы с бабой обирали малину и смородину, красную и черную заодно. Хотя красную муторно обирать, шкурка у ягодок тонкая – все семечки на виду, лопается под пальцами – пачкает руки кисловатым соком, надо скорее набрать с полведра, промыть и варить в тот же день, а не то скоро закиснет. Черная ягода куда уж крепче. Говорят, еще белая смородина есть, но у нас такая не растет.
Сбегала я на задворки второго палисадника, там у нас «обитают» совершенно заброшенными: крыжовник и куст молодого боярышника. Но эти ягоды позже созреют, уже после нашего отъезда. Как и черноплодная рябина. Ее-то бабуля точно запасет к холодам, от высокого давления лечит.
На обед были жареные пирожки с яйцом и зеленым луком. Я бы еще хотела с молодой толченой картошечкой, попросила Славку подкопать пару «гнезд», но очень уж мелковата. Едва на полную кастрюлю хватило «гороха» и клубней посолидней – размером чуть меньше моего кулака.
Ничего, до сентября как раз подрастет. А копать картошку снова со Славкой приедем, больше ведь некому помочь. Мама, может, и придет со своим мужем, но ненадолго. Я заметила, что она дядю Пашу бережет, не любит его загружать работой, особенно на «чужом» огороде.
А вечером, когда все задуманные дела были исполнены, мы с Рублевым прогулялись за село до леса. Он же всегда рядом – буквально рукой подать. Вот уже остались позади последние деревенские избушки и даже новенькая усадьба одного крепкого хозяина.
Впереди низкие луговины, заросшие лютиком, белым клевером да полевым вьюнком вперемешку с привычными русскими злаками: тимофеевкой, мятликом и ежой. А по обочинам у самого леса высоко поднялись полки иван-чая, грозно стоят в своих розовых киверах, охраняют врата в Земляничное царство.
Солнце уже почти спряталось за Травниковские березняки, скоро стемнеет, надо успеть ягоды поискать, раз уж днем было недосуг. А, может, и отошла уже земляника… Нет, смотрю, Славка нагибается, шарит в траве, а потом вручает мне букетик из тонких стебельков, на которых качаются спелые зернистые шарики – один слаще другого.
Скоренько мы разбрелись по поляне, я даже бухнулась на колени, так и ерзала вокруг старой березы, заманчива ягодка, даже забываешь о занудливом комарье. Как тут не вспомнить стихи Юрия Кушака:
– Я капелька лета на тоненькой ножке,
Плетут для меня кузовки и лукошки,
Кто любит меня – тот готов поклониться,
А имя дала мне родная землица.
И тут слышу восторженный возглас Рублева:
– Гриб! И еще один… Эгей! Да тут на грибницу будет, Танька, живем!
«Можно подумать, без твоих грибов мы бы с голоду замерли!»
Но как я была довольна – грибной суп я обожаю, как и жареные с картошечкой, да под домашнюю сметанку…
– Добытчик ты мой!
Пришлось Славку от души поцеловать, когда он, явно гордясь собой, показал мне два крепеньких подберезовика.
Регистрировать отношения мы, кстати, передумали, то есть, это я решила, что надо годик еще подождать, а то ведь придется фамилию менять, а, значит, и все документы. Прописываться придется в городе, наверно. Славка-то согласен, давно об этом говорит, а я вот не хочу торопиться. Поживем еще так просто, посмотрим друг на друга. А то ведь, недаром есть поговорка: «Замужем – не напасть, а как бы замужем не пропасть!»
– Слушай, давай костер разожжем! Совсем ведь заели гады…
– А ты спички взял?
– А думаешь – нет? Я запасливый.
Пришлось и мне подключаться к сбору валежника, благо, что сучьев и сухих коряг вокруг было в изобилии. Травы лесные я тоже хорошо знаю и не только лекарственные, как вот эта душица или зверобой. Мышиный горошек люблю за его розовые или лиловые цветочки, крохотные перистые листики и лихие завитки усов. Люблю скромную лесную герань и аистник.
Из зонтичных у нас самые «генералы» – это, конечно, борщевик и дудник – выше меня ростом бывают. А у дудника латинское название красивое помню – «Ангелика», еще знаю, как по латыни будет ярутка полевая – «тляспи арвензе». Как это загадочно звучит! А на самом деле, посмотришь – обычная неприметная травка из семейства Крестоцветных – капусте дальняя родня, такая трава и в городе, кажется, встречается по старым дворам.
В лесу у нас есть и сныть и купырь – родственники укропа. У Есенина тоже где-то читала:
– Матушка в Купальницу по лесу ходила,
Босая, с подтыками, по росе бродила.
Травы ворожбиные ноги ей кололи,
Плакала родимая в купырях от боли.
Мы сидели на поваленной полусгнившей березе у жарко разгоревшегося костра и молчали. Комары теперь отступили и лишь тоненько постанывали где-то над головой. Тьфу на них! Скоро пройдет их пора. Дело движется к осени.
– Тань…
– Ммм?
– Я тебя люблю…
– Ага…
– Чего «ага» – то? Давай, уже кого-нибудь родим?
– Слав, мне отучиться надо… подожди…
– Так еще целый год!
– Скоро он пройдет, не успеешь оглянуться.
– А потом ты скажешь – тебе еще поработать надо!
– Скажу!
Обиделся. Замолчал. Трусь лбом о его плечо и улыбаюсь сама себе – он же не видит.
– Слав…
– …
– Ну – у, Сла-ав…
– Чего тебе надо?
– А если мальчик у нас родится, как мы его назовем?
– Не знаю. Я дочку хочу.
– Чудной ты! Все мужчины вроде бы сперва сына хотят.
– Значит, я – не все!
– Слав… я тебя люблю…
Когда возвращались из леса домой, я долго-долго всматривалась в низкое перламутровое небо. И правда, кажется, нависло над самым селом, можно подпрыгнуть с крыши и дотронуться – совсем рядом. А в городе небо высоко, не иначе его «многоэтажки» отодвигают. Мир тебе, земля близкого неба! Завтра будем готовиться к отъезду. Но еще вся ночь впереди…
А стали подходили к домам и откуда ни возьмись, набежала махонькая тучка, начал накрапывать дождик – ни то ни се, холодный и мелкий. А потом вдруг как припустил дробью, еле успели добежать до ворот, спрятаться под крышу.
Перед сном уже, пока Славка разбирал в горнице наш диванчик, я снова вышла во двор, закутавшись в бабушкин плащ от промозглой сырости. Хотелось еще немного побродить по ограде, впрок надышаться знакомым с детства особенным деревенским воздухом и тишиной… Такой ночной тишины больше нигде не найдешь. И опять приходят в голову строчки:
Похолодало. Выйду на крыльцо.
От бочки тянет краской и водой,
Уставив в небо острое лицо,
Облезлый дымник спорит со звездой.
Размыто-серы волны мокрых крыш
Слились неторопливо с темнотой,
Ты слов не ищешь и легко молчишь,
И мне так хорошо молчать с тобой.
На колышках ночует банок ряд,
Комар устал над головой кружить,
И пахнет зеленью от черных гряд
Так, что мне хочется еще пожить.
– Ты чего тут бродишь, полуночница? Пойдем уже спать.
– Иду, Слава, иду…
Следующий день пролетел мигом, как шустрый воробышек над огородом. В обед Славка натаскал воды из колодца, а к вечеру истопили баню. Бабушка без особых церемоний выдала нам два полотенца и напутствие:
– Правильно. Давайте уж вместе, а то на красавицу нашу опять какая-нибудь нечисть позариться.
– А чего-чего? Кто покушался-то? На Танюшку что ли? – заинтересованно вертел головой Рублев.
Я недовольно глянула на бабу Тасю, пришлось рассказать Славке про тот случай в бане… с голой ногой под полком. Только Славика, кажется, не очень впечатлило.
– Нога – это что…, – с видом знатока протянул любимый, – мне вот бабка похлеще рассказывала, будь не к ночи помянута.
– Да ну!
– А что? Я ей верю, например! А дело так было по ее словам… На второй год войны, когда уже всех путних мужиков забрали на фронт, к ним в колхоз приехал контролер из области. Проверять, как хлеб бабы убирают, как народишко мается за трудодни. Дядька строгий, при шляпе и круглых очках. С кожаным портфелем. Определили его на постой к одной древней старухе. У нее была самая большая и чистая изба, жила одна и по слухам колдовала потихоньку. Змейку летающую у нее из трубы над крышей видали. Ну, знаете же байку про петушиное яйцо?
Мы с бабулей согласно кивнули. Наслышаны.
– Так вот, старуха была из раскулаченных куркулей. Кого-то из родни у нее убили при становлении советской власти и начальство нынешнее она не очень-то жаловала. А тут сразу согласилась чиновного гостя принять и даже начала гоношиться насчет баньки. Соседки просто рты пораскрывали, и откуда такое участие… А диво-то все было еще впереди!
Это потом со слов ревизора передали, вся деревня знала и бабушка моя хоть малой была в то время, но крепко запомнила. Будто бы пошел этот «проверяющий» мыться и уже стал кипяток на каменку плескать ради пара, как двери отворились, и лезет к нему в баню… свинья. Вот честное слово, так и рассказывал!
Я скептически улыбалась, но бабушка сохраняла очень серьезный вид. Еще бы, как дорогому «зятюшке» не потрафить. Даже одобрила разговор:
– Известное дело, у нас тоже такие случаи бывали. А дальше-то что?
– Ну, говорю, свинья забралась к нему, так и лезет вперед рылом – загрызть норовить. Да здоровущая, сука! Ой, простите… А мужик-то не растерялся, у него в ковше еще водичка горячая осталась, он ее на морду-то животине и плеснул. И добавил сверху этим же ковшиком. Свинья завизжала и назад. Уж не знаю, домылся ли дядька в тот вечер, но когда вернулся в избу, то старуха-хозяйка лежала хворая, а вся морда тряпками замотана. Вот такие дела!
Я тяжко вздохнула и с тоской посмотрела на темный силуэт соседского тополя за окошком. Идти в баню как-то расхотелось… Хорошо, что Славка рядом, одна бы сейчас не решилась ни за что!
Но двоим нам никто угрожать в бане не посмел, хотя без шуточек на эту тему со стороны Рублева не обошлось. Ночь тоже прошла спокойно. В город возвращались, нагруженные всяким добром, баба Тася расстаралась: баночки с вареньем и медом, корзиночка с огурцами и розоватыми еще помидорками, пара молоденьких гладких кабачков и пакет глянцево-фиолетовых баклажанов. И зелень, конечно же…
Перво-наперво моя обожаемая кинза, весной я бабуле привезла пакетики с семенами – аж пять сортов, еще несколько пучков салата, лук-порей и охапка обычного молодого «репки». А также ароматный базилик – его темно-лиловые плотные листики придают особый пикантный вкус салату и мясным блюдам.
Укроп, правда, перерос уже. Бабушка никогда не отводила для него особых грядок, вот и рос он, где ему вздумается, дерзко вздымая свои растопыренные зонтики поверх луковых и свекольных гряд. Зато я вчера сама нарвала петрушку. Ее кустики остаются свеже-зелеными до самых заморозков.
Еще бабушка нам с собой настряпала булочек с повидлом и собрала банку с творогом. На автобусной остановке даже всплакнула:
– Может, не увидимся больше…
Славка тоже что-то расчувствовался, обнял ее, говорит, держитесь, Таисья Петровна, вам нельзя нас оставлять, у меня близкой родни больше нет. Тяжело прощались в этот раз. Так с камнем на душе и вернулась я в город. А там свои грустные новости. Тетя Маша сообщила, что Аня уже несколько дней в больнице. У нее какие-то «женские неприятности». Я пыталась дозвониться – не берет телефон. Завтра поеду, навещу, все узнаю сама.
