Текст книги "Виргиния"
Автор книги: Ребекка Флэйн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
Ланс проглотил содержимое своей чаши и последовал за Бэконом в западные комнаты. Здесь собрались одни женщины. То и дело раздавались рукоплескания: в самом разгаре была игра в декламирование.
Элизабет Бэкон сразу же их заметила и ввела в шумный круг играющих. Подобно своему мужу, она была стройна и элегантна, как молодая березка. Ее одеяние из темно-красного атласа и кружев завершала очаровательная шапочка брюссельского бархата, из-под которой тяжелыми волнами струились длинные черные волосы. Она выделялась среди прочих, подобно королеве.
И вновь Ланс увидел Истер Уокер. Юная леди лишь мельком взглянула на него, и сердце его вновь рухнуло куда-то вниз. Игра, между тем, продолжалась, и юноша чувствовал себя голубем, попавшим в силки.
Когда настал его черед декламировать, он попытался припомнить несколько строк из творений сэра Джона Секлинга, но сбился, и Бэкон помог ему закончить.
В конце концов Лансу удалось сбежать в сад, где он столкнулся с Энн Брентли, молодой вдовушкой, страшно обрадовавшейся их встрече и тут же принявшейся теребить его на все лады, стараясь отвлечь от мрачных мыслей. Ланс и не догадывался, что с момента его появления на приеме, она, подобно голодной Диане, повсюду охотилась за ним.
Спускаясь по ступеням террасы, она взяла его под руку и воскликнула, округляя глаза в преувеличенном восторге:
– Боже мой, Ланс, да твои мышцы крепче камня!
Но он не слышал ее, думая о чем-то своем.
– Уж не Уила ли Кервера, Верховного шерифа, спихнул ты тогда в грязь?
– Нет,– рассеянно ответил он,– это был окружной шериф, Бертон.
– О! А что говорит губернатор?
– Ничего,– стараясь сохранять спокойствие ответил Ланс. Он был уже по горло сыт этой глупой историей и недоумевал, почему о ней никак не могут забыть.
– Все молодые люди завидуют тебе, Ланс,– сказала Энн.– Им бы тоже до смерти хотелось вывалять в пыли парочку шерифов, да духа не хватает.
Ланс буркнул что-то в ответ и хотел было вернуться в дом, но она с капризной гримаской потащила его к фонтану, главной достопримечательности имения сэра Беркли. Там они отведали ледяной воды, вкус которой показался Лансу много приятнее губернаторского пунша.
Энн Брентли стояла очень близко к нему, и он внезапно вспомнил, что она – одна из тех двух молодых женщин, на ком собирался женить его сэр Мэтью. У Энн было восемьсот акров расчищенных под плантации земель в Куинз-Крик.
Она тронула его сложенным веером и сказала:
– Ты не так дик и необуздан, как считают в колонии. Но тебе следует больше бывать дома, Ланс. Все это время я сгорала от желания увидеться с тобой...– она вздохнула и продолжила: – Когда ты рядом, я чувствую себя маленькой девочкой и забываю все горести вдовства.
Ланс снова ответил какой-то маловразумительной фразой, и тут же упрекнул себя за грубость. Он обнял молодую вдовушку за талию, а когда они возвращались к дому, дружески сжал ее, даже не подозревая о том, что чуть не сломал ей при этом ребра. Но Ланс так ничего и не сказал Энн. Ему и в голову не приходило слегка приударить за нею, хотя бы из вежливости: все его мысли занимала Истер Уокер.
Они увидели ее сквозь одно из стрельчатых окон западной залы: Истер о чем-то оживленно беседовала с Дэймом Драммондом.
Проследив за направлением взгляда молодого Клейборна, Энн Брентли взяла его под руку и спросила:
– Ты слышал об Истер?
– Истер? Ах, да... Что именно?
Энн чуть ли не силой отвела его от окна и ответила:
– Говорят, бедняжка влюблена.
– Влюблена??
– В прошлую среду, на пристани в Арчерз-Хоуп, она пережила настоящее приключение. Ее лошадь понесла, но из леса вышел молодой голый дикарь гигантского роста и спас Истер от верной смерти. Они вместе упали в воду, и с тех пор она только о нем и говорит.
Впоследствии Энн Брентли долгие месяцы не могла понять, почему настроение Ланса вдруг столь разительно переменилось. Юноша повел себя так, будто очнулся от долгого сна.
Он схватил ее в объятия, поднял над землей и горячо поцеловал, а затем заявил, что она – сказочная фея, самая замечательная женщина из всех, за кого мужчины когда-либо поднимали чаши с пуншем. Поминутно целуя ей руки и радостно вздыхая, Ланс привел ее, совершенно растерявшуюся и заинтригованную, в дом... где и оставил.
Две недели спустя, Ланс Клейборн «совершенно случайно» оказался в окрестностях Галл-Коув, рядом с плантацией Уокеров. Его давно не бритое лицо выглядело едва ли не более свирепо, чем тогда, у Арчерз-Хоуп, а одежду составлял все тот же живописный индейский наряд.
Если бы кто-то из слуг увидел юношу в кедровой роще рядом с домом, то неминуемо бы поднял тревогу. Однако Ланс принял все мыслимые меры предосторожности, чтобы быть замеченным лишь той, ради кого он явился.
Случилось так, что тем чудесным осенним вечером, Истер Уокер, навестив страдавшую от укуса змеи служанку, не торопила коня, возвращаясь домой через рощу вечно-зеленых гигантов. Внезапно она увидела нечто, заставившее ее натянуть поводья и издать негромкий возглас изумления.
Прямо перед ней, почти сливаясь с темной корой кедров, стоял он, индеец с пристани.
Нотка радости, послышавшаяся Лансу в ее удивленном восклицании, немного успокоила и его, подняв руку в знак приветствия, он с удивлением обнаружил, что более не чувствует скованности, так мешавшей ему на приеме у губернатора.
Она спешилась прежде, чем он успел помочь ей. Юноша галантно поцеловал Истер руку, что лишь усилило ее смущение.
– Надеюсь,– мягко сказал он,– леди не пострадала во время того маленького происшествия?
– Нет,– ответила она.– А вы?
– Нет, нет, что вы! – рассмеялся «Индеец».– У дикарей крепкие головы.
– У дикарей? Так вы и правда ... дикарь?
Она взглянула на него с такой неподдельной серьезностью, что это придало ему новые силы. Он привязал ее лошадь к дереву и подвел Истер к краю тропинки, где она села на пень.
Сам он опустился на землю у ее ног и молча принялся разглядывать носки своих мокасин. Он мог многое сказать ей, но хотел, чтобы она сама продолжила прервавшийся разговор. Юноша пытался внушить этой златокудрой девушке, что его дикость не боится ее красоты, что теперь они просто мужчина и женщина.
– Вы убежали тогда,– сбивчиво начала Истер,– и я даже не успела поблагодарить вас...
Он не ответил.
Она снова заговорила, ища реакции на свои слова в чертах его невозмутимого лица:
– Мои замечания по поводу вашей... вашей одежды были страшно глупыми. Мне, право, очень жаль. О, я так много думала об этом... И рада, что могу сейчас все объяснить. Ведь вы спасли мне жизнь.
Он продолжал хранить молчание.
Девушка тряхнула головой, и ее золотые волосы разлетелись, подхваченные легким ветерком.
– Я спрашивала о вас на пристани. Но эти люди не знали, кто вы и куда уехали. Я... хотела вернуть вам тот плащ из шкурок выдры... он так замечательно пах костром!
Она замолчала, словно испугавшись, что сказала больше, чем хотела, и снова взглянула на молчащего юношу у своих ног. Почему он не отвечает? Ведь ей не престало прямо заявить ему, сколько она думала о нем и как ждала этой встречи... Но, может быть, ему все равно?
Она вздохнула и гордо подняла голову. У Ланса на лице не дрогнул ни один мускул.
«Боже, какая же дура!» – с ужасом подумала Истер. Горячая волна ударила ей в голову. Она, Истер Уокер, сидит, как безмозглая девчонка, перед этим обросшим дикарем, предавшим ее наивную мечту о благородном Робин Гуде! Фу! С нее хватит!
Словно почувствовав ее негодование, он заговорил:
– Плащ ваш, леди. Это подарок. Но я пришел не за благодарностью. Мне необходимо было увидеть вас... живой и здоровой. Мой шрам зажил, но до сих пор напоминает о том происшествии...
– Кто вы? – резко спросила она.
– Не важно,– ответил юноша.– В Энрико, на границе с округом Монакан, меня называют Усак.
Словно ожидая услышать нечто совсем иное, она испуганно вздрогнула.
– Не бойтесь,– мягко произнес он,– я сейчас уйду.
– Я не боюсь!
– Почему же вы дрожите?
– Вам показалось!
– Вы замерзли? У меня с собой другой плащ, из шкуры пантеры.
– Со мной все в порядке! – сердито ответила она.
Оба надолго замолчали.
Под напускной невозмутимостью Клейборна таился страх, но ему показалось, что девушка напугана еще больше, и он снова восхитился ее умением скрывать свои чувства. Кто бы мог подумать, что самоуверенная, манерная девушка с приема в «Грин-Спринг» способна держаться, как настоящая скво.
Усак не хотел, чтобы в нем узнали Ланса Клейборна. Последний был знаком ей лишь как один из многих молодых англичан, встреченных в доме губернатора. А сейчас...
– Что это у вас на шее за кожаный мешочек? – рассеянно спросила она.
– Лекарства,– ответил он.
– Простите, что?
– Лекарства. Их дал мне кикосух чискиаков.
– Кико... кто?
– Ки-ко-сух... шаман, лекарь племени чискиаков.
– Теперь понимаю...
– Этот мешочек всегда со мной в лесу, так же как кошель с красками, нож и томагавк.
– Кошель с красками? То, что прикреплено к поясу?
– Да.
Она боязливо потрогала его.
– Там тоже колдовские травы?
– Нет. Медвежий жир, порошок красного корня, уголь и немного настойки болотной мяты.
– Вы раскрашиваете себе лицо?
– Иногда и тело тоже. У нас на Западе так принято. Жир защищает кожу от москитов во время охоты. Краска и наша одежда позволяют нам оставаться практически невидимыми в лесу.
– Вы... воюете?
– Да. Но это не война белых людей. Индейцы воюют скорее из спортивного интереса.
– Но индейцы так грязны! Как вы можете охотиться вместе с ними?
– Племена, живущие в лесах, чище англичан, уверяю вас.
– Простите, я не знала...
– Когда их деревни перестают быть пригодными для жилья, индейцы меняют место стоянки. Белые же остаются в своих городах до тех пор, пока их дома и души не утонут в грязи. В Джеймстауне на каждом углу – питейное заведение, а улицы кишат ворами и своднями. В лесу царит культ чистоты и красоты.
– Помилуйте, вы говорите, как поэт-язычник!
– Лес даже ребенка заставляет думать,– серьезно ответил Усак.– Гроза и ветер не поддаются уговорам, так что рассуждать приходится с самим собой.
– В самом деле?
– То место, где я сейчас живу, трудно описать по-английски. Оно и находится на самом краю мира англичан... и мне часто кажется, что ни я, ни мои соседи уже не можем считаться англичанами.
– Боюсь, и я придерживалась того же мнения, но...– улыбнулась она.
Он ничего не ответил.
– ...но,– с трудом закончила Истер,– если все приграничные жители похожи на того, кого я уже немного знаю, они мне нравятся.
Ее слова несказанно обрадовали Ланса, однако он счел необходимым пояснить:
– Они дики, как индейцы. Они не ходят в церковь, поскольку вся их религия – это природа. У них нет представителей в Палате Общин, так как вот уже двадцать лет не было выборов. Каждый их дом – это укрепленный форт, вроде Замка Клейборн или Оллен-Хайза на Джеймс-Ривер.
– Но зачем? Ведь их и так охраняют наши форты!
– Ха! Эти форты ни на что не годятся. Если северные племена снова придут в движение, отряды их воинов спокойно пройдут между вашими фортами до Мидлсекса и Глочестера. Индейцы просто обходят форты, неся смерть и разорение окрестным фермерам.
– Теперь уже не часто увидишь воинственного индейца.
– Знаю. В восточных поселениях мало о них думают, но, живя на западной границе, мы часто слышим их боевые барабаны. Они говорят об опасности с Севера. Через пятнадцать дней пути в этом направлении вы оказываетесь во владениях короля Филиппа, а еще ближе лежит настоящая империя ирокезов. У них голландские мушкеты, и они подчинили себе многие племена, натравливая их время от времени на нас, как, например, в 1656-м, когда погибло столько белых.
– Вы хотите сказать, что будет война?
– Да,– ответил он, глядя на север,– скоро я должен буду вернуться к себе.
– Но прежде чем уйти,– нахмурилась она,– вы еще придете ко мне?
Он снова промолчал.
Она глубоко вздохнула и, положив подбородок на локоть согнутой руки, стала смотреть на красные от закатного света облака. Их встречи лишены будущего – думала она, он всего лишь призрак, видение, плод ее воображения... Вот сейчас она повернет голову, а его нет...
Она повернулась.
Он исчез!
Она окликнула его, но напрасно. Лошадь, как ни в чем не бывало, щипала траву; над головой неслышной тенью скользнула сова... И тут ее нога задела что-то на тропинке. Это был кожаный мешочек с травами. Он оставил его ей.
Молва нарекла Ланса Клейборна самым непредсказуемым юношей в колонии, а Истер Уокер – самой воспитанной девушкой. Оба оставались полной загадкой для соседей, один – из-за уединенной жизни в Замке Клейборн на Канс-Поинт, другая – из-за долгого четырехлетнего отсутствия.
Ланс считал себя настоящим англичанином, благодаря воспитанию отца и терпеливого учителя Дэвида Брума. Он прекрасно держался в седле, стрелял, танцевал и вел себя в обществе. Он прочел в подлиннике Цезаря, Виргилия, Горация, Гомера и кое-что из Эвклида. Не хуже Библии и молитвенника Ланс знал «Кентерберийские рассказы» Чосера, трагедии Шекспира и творения лучших английских поэтов.
Но помимо этого он усвоил множество привычек, совершенно чуждых своим наставникам, да и всем прочим англичанам. Его вторым домом стал Лес.
Сначала весь этот маскарад в истории с Истер Уокер забавлял его. Как индеец, житель лесов, он был совершенно взрослым мужчиной, воином; как сын сэра Мэтью Клейборна – впадал в зависимость от своего отца и часто чувствовал неловкость в обществе других европейцев. В роли же дикаря, Ланс был уверен в себе, как горный лев.
Ланс не мог осуждать девушку за то, что она не взглянула на разодетого фата, а одарила своей благосклонностью воина. Он предпочитал опасную, но знакомую жизнь Запада подлым интригам восточного побережья.
После короткой встречи в Галл-Коув, Ланс видел Истер только издали, опасаясь, что она его все-таки узнает. Он отправил Эду Уокеру обещанную баржу кедровых стволов и однажды даже приехал к нему взглянуть, как идет строительство нового пакгауза, но отказался войти в дом и, тем более, переночевать, ссылаясь на другие неотложные дела. Эд был очень удивлен, но лишь пожал плечами.
Как-то в Джеймстауне Ланс еле избежал встречи с ней. Он приехал туда с отцом встретить корабль из Плимута. Но когда она внезапно появилась на причале, бросил все и бежал.
На этот раз изумлению Эда Уокера не было предела.
– Это Ланс Клейборн! – заметил он вслед быстро удаляющейся фигуре.
– Кто? – переспросила Истер.
– Сын сэра Мэтью Клейборна. Ты познакомилась с ним месяц назад на приеме у губернатора.
– Ах, да, припоминаю.
Эд поскреб подбородок и сказал:
– Он удрал, как только увидел тебя. Интересно, почему?
Удивившись столь прямому вопросу, она ответила:
– Откуда мне знать? Может быть он тебя испугался?
– Он смотрел на тебя горящими глазами. А потом убежал, как заяц. Что ты с ним сделала?
– Я? – нахмурилась Истер.– Да я с ним едва знакома!
– Это-то и странно,– ответил Эд.– Мне казалось, что ты околдуешь его, как только он тебя увидит, но Ланс, похоже, боится тебя. Неделю назад в Галл-Коув он отказался войти в дом, чтобы поздороваться с тобой, а теперь бежит, едва ты появляешься на причале... Просто уму не постижимо! Мои глаза, должно быть, изменили мне. Может быть, ты урод? Вроде нет... И платье превосходно. О фигуре я вообще промолчу...
– Чушь! – возмутилась Истер.– Я ничего не делала твоему робкому приятелю, а если он настолько поражен, то, согласись, избрал довольно странный способ показать это. Многие молодые люди готовы здороваться со мной чуть ли ни каждые пять минут, лишь бы быть рядом.
– Ты уже сделала свой выбор, сестричка? Позволь мне угадать... Это Хенсфорд?
– Это... никто!
Эд Уокер снова почесал подбородок. Истер сильно побледнела, а затем залилась краской.
«Это никто!» – повторила она про себя, думая о странном дикаре.
Мысли о нем не давали ей покоя, пугали ее. Она боялась той странной власти, которую этот полу-индеец, полу-Робин Гуд приобретал над ней. Наверное он – тайное зло, воплощенная опасность... Ведь пытался же этот Усак околдовать ее словами, своим плащом из выдры, а затем и этими языческими травами. Спокойный, уверенный в себе, он столь разительно отличался от болтающих без умолку молокососах с восточных плантаций...
Но брат не должен знать. Никто не должен знать! Пусть отец и брат гадают сколько угодно, пусть пытаются привлечь ее внимание к пустышкам, вроде этого молодого Клейборна, пусть говорят о свадьбе... Пусть. А она будет думать о том, о ком думает!
А следующим вечером он пришел вновь. И она сразу бросилась в его объятия, словно они уже много лет были любовниками.
Она назвала его по имени, Усак, но больше ничего не успела сказать: их губы слились в горячем поцелуе, который, казалось, будет длиться вечно. Истер чувствовала, как земля уходит из-под ног, тело теряет вес...
– Стоп! – внезапно произнес он, мягко отстраняя ее.– Мы все-таки не дикие коты!
Она не рассердилась, поскольку столь резкий возврат к действительности помог ей вновь обрести контроль над собой. Ей доводилось слышать рассказы женщин о страсти, но испытывала нечто подобное она впервые.
– Я полюбил вас еще тогда, на пристани,– сказал Усак, вновь садясь у ее ног. Не пройдет и нескольких лун, как я увезу вас в леса.
– Леса? Какие леса?
И он поведал ей о гигантских деревьях и кристально чистых источниках, о соленых озерцах и бобровых ручьях, о странных животных с огромными мохнатыми головами, о диковинной рыбе без чешуи и толстых куропатках, зовущих друг друга часто стуча по земле своими короткими крыльями...
Это был настоящий гимн дикой природе, и она даже почувствовала ревность:
– Но почему вы здесь, Усак?
– Из-за вас.
– Но в вашей волшебной стране ведь тоже есть женщины.
– Там нет богини древних саксов,– ответил он.– Там нет Остеры.
– Но что вы можете знать о саксонских богах и богинях? Таким вещам в лесу не учат... Мне говорили, что к западу от Терки-Айленд уже не встретить джентльмена. Я... Но расскажите мне о себе, Усак. Кто вы? Если мой отец и брат узнают, что я здесь, с вами, в темноте, они...
– Хм!
– Они бы тоже полюбили вас, Усак, если бы узнали!
Ланс открыл было рот, но ему вспомнилось холодное, осуждающее выражение ее лица на приеме у губернатора. Ланс Клейборн явно не понравился ей тогда.
– Усак? Так вы не скажете мне? Вы прячете лицо... У вас есть другая... одежда, Усак? Где вы живете? Где спите? У вас нет даже сорочки, лишь эта кожаная куртка... Вы молчите? Я так беспокоилась. Вы убежали от меня на пристани, да и в прошлую нашу встречу... Пожалуйста, ответьте... Не хотите? Не знаю, почему вы нравитесь мне. Возможно, по той же самой причине, почему я люблю эту дикую землю больше шумных городов на побережье. Вы как сама Виргиния – могучий и спокойный. В Лондоне меня с ума сводил колокольный звон, стук телег и карет по мостовой, крики разносчиков... В Лондоне так грязно! Вам бы там не понравилось, Усак.
– Вам нравятся виргинцы?
– Не все. Десять дней назад, на ярмарке, я видела еще одного белого в индейской одежде. Он был так грязен и оборван, просто ужасно!
Ее окликнули из дома.
Он молча поцеловал ей руку.
– Вы еще придете?
– Если ваш отец не пристрелит меня.
Она нахмурила брови и сказала:
– Не надо так говорить, Усак. Вы пугаете меня. Когда вы придете? Да, вот, возьмите...– и она протянула ему маленький кожаный мешочек.
– Сохраните его до моего возвращения,– сказал Усак.
– Но я боюсь за вас.
Из дома снова позвали.
– До свидания! – она вскочила и, добежав до тропы, весело помахала ему на прощание.
Алан Уокер, отец Истер, был человеком болезненно гордым, обладал непререкаемым авторитетом и весьма строгими суждениями по части хороших манер. Он приплыл в Виргинию в 1650-м году с весьма тощим кошельком, но с феноменальной изобретательностью и даром убеждения.
Основу своего состояния он заложил, торгуя табаком, а позже скупил сплошь покрытые сочной изумрудной травой речные островки, где и откармливал скот, продавая его затем с огромной выгодой.
Как и многие другие колонисты, вырвавшиеся из грязи да в князи, он вел себя так, будто был графом. Когда Алан Уокер шел по улицам Джеймстауна, люди глаз не могли оторвать от золотого набалдашника на его длинной прогулочной трости и огромных серебряных пряжек на башмаках, бросавших солнечные блики на фантастически дорогую ткань безупречно сшитого камзола.
К счастью для Ланса, Истер Уокер и ее брат были начисто лишены отцовских претензий, иначе она никогда бы не позволила себе столь близкого знакомства с каким-то там лесным дикарем. Чисто человеческие черты знакомых ей мужчин интересовали Истер куда больше их достатка.
По дороге в Замок Клейборн, Ланс вздыхал, мечтая о том, сколько тепла и уюта принесет девушка в эту запущенную семейную крепость над рекой.
Замок Клейборн пропах кожей и мышами. Сэр Мэтью уделял мало внимания тому, что принято называть комфортом. Простая, почти походная жизнь вполне его устраивала, а ее издержки он скрашивал вином.
Впрочем,– подумал Ланс,– можно построить другой дом, где-нибудь на севере Энрико. Дом из красного кирпича. Она поможет спланировать его, все там будет по ее желанию: и особая горница для вышивания, и беседка в саду...
Ха! Ланс Клейборн – жених дочери Алана Уокера! Самый отчаянный сорванец и самая очаровательная девушка в колонии! Это вызовет много толков.
На миг дыхание Ланса участилось. И что из того? Каждый мужчина женится, когда приходит его час. Так чего же ждать? Пока его не пронзит индейская стрела, или пока капитан Форк, вернувшись, не воткнет ему кинжал между лопаток?
Алан Уокер, конечно же, станет метать громы и молнии. Он отправил дочь в Лондон, чтобы она подыскала там себе знатного мужа, и был страшно разочарован, когда Истер вернулась, соскучившись по Виргинии. Да он скорее отправит ее в монастырь, чем выдаст замуж без выгоды для себя!
Сэр Мэтью Клейборн был на ножах с губернатором и его Советом. По колонии ходили сплетни о дружбе Ланса с Генриеттой Харт и ее веселыми служанками. Его длительные путешествия на Запад также не оставались без внимания. Фермерам он казался весьма странным и опасным молодым человеком. Они всегда говорили с ним чрезвычайно вежливо и любезно, но стойло ему уйти, тут же начинали шушукаться за его спиной, словно он был родным братом дьявола.
Хорошо еще,– мрачно думал Ланс,– что им не известно о его дружбе с индейцами. На восточном побережье этого бы просто не поняли.
* * *
На следующий день, побрившись и облачившись в английскую одежду, Ланс Клейборн отправился в Галл-Коув пытать судьбу. Его бородка исчезла. На голове красовался великолепный парик. Ткань камзола, перевязь и башмаки вызвали бы восторг даже у разборчивых придворных Карла II. Все слуги имения Уокеров высыпали во двор поглазеть на юношу, элегантностью одежды превосшедшего даже их изобретательного хозяина.
Около часа Алан Уокер и Ланс разговаривали на террасе. Эд был в отъезде, так что развлекать незваного гостя пришлось самому старику. Ланс еле сдерживался, чтобы не попросить его позвать Истер. Он понимал: раз Уокер до сих пор не сделал этого сам, значит у девушки много забот по дому. Ему то и дело слышался ее голос, отдающий приказания слугам.
Мужчины выкурили немало трубок, с досадой обсудили низкие цены на табак, обменялись соображениями по поводу преимуществ тех или иных лодок для рыбной ловли и поделились последними (пятимесячной давности) новостями из Англии. Но Ланс почти не слушал Алана, дожидаясь, пока их беседа примет более предметный характер.
Узнает ли она в нем на этот раз своего лесного друга? Так ли уж остр женский глаз, как принято считать? Если она побледнеет, значит узнала. А что, если разгневается? Его сердце сжалось.
Но где же она?
Алан Уокер все говорил и говорил, жалуясь на болезни скота и лень чернокожих рабов. Вокруг метался негритенок с мухобойкой, другой слуга время от времени подносил ром.
– В этом году отличный урожай ягод,– заметил Уокер.– Мы уже заготовили двенадцать галлонов ликера...
– Надеюсь, ваша дочь здорова? – не выдержал Ланс.
Уокер рассеянно кивнул и заговорил о растущих ценах на соль.
Из-под парика Ланса потекли струйки пота. Выждав пару минут, показавшихся ему парой веков, он снова решил попробовать, на этот раз более смело:
– Ваша дочь, сэр... Она не примет меня?
Уокер прочистил горло и уставился в одну точку, как бы собираясь с мыслями. Поняв наконец, что вопрос касается не тонкостей дубления оленьих шкур или способов копчения свинины, он ответил:
– Моя дочь, сэр, кхм-кхм... сейчас не может. Уверяю вас, она страшно сожалеет, но...
Терпение Ланса кончилось. Он уже собирался вскочить, но вовремя подавил свой нелепый порыв.
– У нее нервы расшалились, знаете ли...– продолжал Алан Уокер,– может это просто каприз, мастер Клейборн, а может что-то женское, как вы полагаете?
Ланс промолчал, стараясь успокоиться. Так вот где подлинный маскарад! Она не хочет видеть его в английской одежде, даже не догадываясь, кого может в нем узнать! Она не желает видеть его даже просто как гостя ее дома! Как Ланс Клейборн он ей просто не нужен, невзирая на все его богатство и многообещающее будущее!
Попытавшись что-то быстро сбивчиво объяснить, Уокер лишь окончательно все испортил: девчонка нахваталась в Лондоне каких-то предрассудков, стала страшно своевольной, но если мастер Клейборн заедет к ним как-нибудь в другой раз, она, конечно же, исполнит свой долг гостеприимства, знакомый каждому настоящему виргинцу...
«Да плевать она хотела на законы гостеприимства!» – подумал в конец расстроенный Ланс и откланялся.
Он гнал коня, проклиная все на свете, называя себя дураком, каких еще свет не видывал, и божась, что даже если ему суждено прожить сто лет, он больше никогда и носа не покажет к Уокерам!
Недобрым словом были помянуты и кожаные краги, и меховой плащ и сама судьба, приведшая его в тот треклятый день на пристань Арчерз-Хоуп...
Но что это за боль слева, под перевязью? Сердце?
Он снова выругался.
Он был и дикарем, и англичанином. Девушка же оказалась чистой дикаркой.
Да, необычный получился маскарад!
II
Ланс решил навестить Генриетту Харт. Он заметил, что от большой дороги на Кикотан к таверне Генриетты отходит довольно широкая хорошо утоптанная тропа. Генриетта процветала.
Мужчины приезжали в ее заведение шумно и весело провести время, не скупясь на знаки внимания, щедрые чаевые и подарки.
Едва Ланс спешился, мальчик-слуга подхватил поводья его лошади и повел ее в конюшню.
Дверь распахнулась, и на пороге, уперев руки в бока, возникла сама Генриетта.
– Ну наконец-то! – приветствовала она юношу.– Где тебя носило столько времени?
Они вошли в дом и Генриетта провела его прямо в свои апартаменты, где и села на край огромного ложа, среди целой горы подушек и подушечек. Лили и Моли, ее служанки, явились было узнать, не требуется ли что-нибудь, но она прогнала их.
Хесус Форк? Она не слышала о нем вот уже год, когда его видели в Чарльзтоне.
– А все ты, парень,– продолжала хозяйка.– Форк боится тебя, иначе давно бы уже примчался на зов своего дружка губернатора.
Некто Корниш, плававший одно время с Форком, рассказал, что у того уже четыре корабля, охотящихся за торговыми судами. Больше новостей не оказалось.
– Отец считает, что полезно иметь врага,– сказал Ланс любовно поглаживая эфес своей шпаги.– Возможно, так оно и есть, но это становится скучным, если у тебя нет ни большого корабля, чтобы его выследить, ни просто возможности вызвать на поединок.
Он взглянул на Генриетту, и с удивлением увидел в ее руках тонкий французский стилет.
– Кто знает,– ответила она на его молчаливый вопрос,– быть может мне суждено встретиться с ним первой.
– Это не для тебя, Генриетта,– нахмурился Ланс.– Оставь его нам. С такой безделушкой...
– Безделушкой? Да это один из лучших клинков, когда-либо завозившихся в колонию! Я выменяла его у одного француза в Тайндоллз-Поинт на горшок индейской целебной мази. Не знаю уж, помогла ли ему мазь, а стилет превосходен, и я сберегу его для Форка.
Она спрятала нож и продолжила:
– Ты не знаешь ненависти, Ланс. Я имею в виду ненависть, возникающую между мужчиной и женщиной. Бывали моменты, когда я действительно любила этого мерзавца, только не спрашивай меня, почему... Не знаю. Мой муж умер. Уолтер Клейборн погиб. Он же так домогался меня... И я, дура несчастная, поверила. Будь он проклят! Настанет день, когда...
Все это Ланс слышал уже не впервые. Но поверил окончательно лишь сейчас, увидев в ее руках сверкающую сталь. И все же легкий налет комизма на представшей его глазам сцене не укрылся от него, и он не сдержал улыбки.
Генриетта тут же замолчала, внимательно посмотрела в лицо юноши и... широко улыбнулась в ответ:
– А ты сильно изменился, парень! Вырос, возмужал... Голову даю на отсечение, без женщины тут не обошлось. Я вижу это по твоим глазам! Говори, кто она? Ты встретил ее в лесу? Она дикарка?
– Сущая дикарка,– мрачно кивнув, подтвердил Ланс.
Ланс Клейборн часто путешествовал один. Обычно ему это нравилось, но сейчас, возвращаясь домой, он скучал по обществу Натаниэля Бэкона. Его новый знакомый говорил мало, но все прекрасно понимал, и, в отличии от прочих новичков, недавно приплывших из Англии, любил колонию такой, какая она есть.
Проезжая теперь по поросшим лесом холмам, Ланс думал о индейцах, о том, что они, с их умением пользоваться каждым кустом, каждым оврагом, могут в любой момент незаметно окружить приграничные поселки.
Единственным способом остановить их между округами Памунки и Джеймс было держать их силой оружия в их собственных селениях. Подобные экспедиции дорого стоили, а иногда и дорого обходились: в 1656 году полковник Хилл был разбит, а индейцы страшно отомстили, убив по пять белых фермеров за каждого павшего воина.
Ланс слишком хорошо знал индейцев, чтобы их ненавидеть. Петиско был ему как брат, а племя чискиаков заменяло ему семью. Многие же фермеры походили на скот, который выращивали: их глаза не отрывались от земли и не видели первозданную красоту леса. Деревья раздражали их, поскольку бросали тень на посевы...
Ланс пришпорил коня. Утром он должен быть на пристани и отправиться вниз по реке на судне капитана Роджера Джонса до владений Уокеров. Он поклялся себе, что на этот раз не станет ломать комедию и честно скажет Истер, кто он такой на самом деле. А там – будь что будет!
Усак обещал ей вернуться до восхода луны и... Но что это? Глухой дробный звук достиг его ушей, перекрыв даже топот копыт скакуна. К северу от мыса Вест-Поинт грохотали барабаны... Нещадно нахлестывая коня, он понесся вперед. Бум-бум-бум – пульсировал лес, бум-бум – стучали копыта, бум-бум – стучалась в виски тревога...
